Текст книги "Фальшивый грош"

Автор книги: Эстел Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Несколько недель я не встречала Карла и не могла с ним поговорить, видела только раз мельком: столкнулись на заправочной станции. Держался он вежливо и совершенно безразлично, хотя перед тем обменивался шутками с рабочими, но только заметил меня, как смех в его глазах тотчас умер. Меня как ледяной водой окатили.

В пятницу вечером я отправилась на собрание Ассоциации прогресса в общественный Холл Виллоубанка – там обсуждалась покупка участка речного берега в собственность города. Сейчас покупка уже казалась верной, и собравшиеся дискутировали, что устроить на участке.

Наконец где-то после одиннадцати все разошлись, а мы с Дэнисом задержались еще ненадолго, увлекшись обсуждением плана, который начертил Дэнис: о размещении на земле зон пикников, пешеходных дорожек и прочего. Минут через пятнадцать вышли и мы. Дэнис выключил свет и захлопнул дверь на автоматический замок. Дул холодный западный ветер, и сеяла легкая изморось. Пока я нашарила ключи, Дэнис открыл для меня дверцу машины, и когда в ней вспыхнул свет, я досадливо вскрикнула:

– Взгляни-ка на переднюю шину! Плоская, как блин. А ночка самая распрекрасная для смены колеса.

– Я сменю, – галантно вызвался он. – Дел-то на минуту.

Я колебалась.

– Послушай, – наконец сказала я. – Давай бросим машину тут. Дождь расходится все сильнее, и холодина! Подбрось-ка лучше меня до отеля, а за ней я вернусь утром. Если ночью понадобится машина, у Тома Барнарда одолжу. Он мне и раньше давал, когда моя застревала в гараже.

– По мне – нормально, – с энтузиазмом согласился Дэнис. – Менять колесо в дождливую ночь – развлечение, конечно, не первый сорт. Но утром я тебя обязательно сменю.

Я заперла дверцу, и мы забрались в машину Дэниса. Вывернув со стоянки, он резко ударил по тормозам: перед глазами у меня мелькнуло светлое расплывчатое пятно, метнувшееся из света фар.

– Что это?

– Белый кот Роджерсонов, Снежок.

– Чего это ему вздумалось в такую погоду по дорогам скакать!

– Кто ж его ведает, – тихо отозвался Дэнис. – Но в конце концов, мы ведь тоже на дороге, а уровень интеллектуального развития, как предполагается, у нас повыше, – он покосился на меня.

– За твоим замечанием что-то кроется?

– Э, в общем, нет. Не могу сегодня отвести от тебя глаз и все.

– Хм, благодарю.

– Но это не комплимент. Просто ты неважно выглядишь.

– Считаешь, мне надо наведаться к врачу? – игриво спросила я.

– Не надо увиливать. Переживаешь из-за Карла Шредера, да?

Я отмолчалась, он затормозил у отеля.

– А дождь разошелся вовсю, – заметила я, взявшись за ручку двери. – Не выходи, Дэнис! Нечего мокнуть зря.

Быстрым движением он перехватил мое запястье, удерживая меня, и я недоуменно взглянула на него. Он на меня не смотрел, его четкий профиль был решителен и почти суров.

– У тебя что-то стряслось со Шредером, так? Ты что-то открыла. Я хочу знать – что.

Целую минуту я молчала, настолько была поражена. Он обернулся на меня, лицо его смягчилось.

– Извини, Джеки. Обругай меня за то, что суюсь в чужие дела, но мне нестерпимо видеть, как ты изводишься. А ты ведь изводишься, верно?

Вздохнув, я откинулась на спинку. Пусть я могу открыться только частично – но и то облегчение: выговориться перед кем-то, особенно перед Дэнисом: с ним так легко и уютно откровенничать.

– Я заходила к Карлу вечером несколько недель назад, – начала я, и Дэнис усмехнулся.

– То-то, наверное, миссис Уилкинс поразилась! Являться к молодому человеку одной в полночь! Подобные поступки непозволительны для порядочной молодой леди, – он так искусно передразнил чопорную домоправительницу Карла, что я невольно улыбнулась, хоть и скроила ему гримасу.

– На самом деле все было далеко не так занимательно, – поправила я, – всего-то восемь вечера.

– Я сражен!

Я знала, говорит он нарочито шутливо, чтобы я расслабилась и мне было легче рассказывать. И была благодарна ему. Но тон его был вполне серьезен, когда он спросил:

– Джеки, у тебя была особая причина идти к нему?

– Видишь ли, некое желание сыграть в детектива. Хм, нет, немножко больше. Очень хотелось узнать подробнее про день убийства Элинор. Вряд ли на меня нашло озарение и выскочила блестящая догадка – приспичило просто узнать, и все. Мне казалось, остальные в Виллоубанке знают больше меня.

– Знают больше, а на кону у них меньше. Понятно.

– Я предполагала, что всем известна причина, почему Карл заподозрил жену в любовной связи.

Дэнис резко взглянул на меня.

– Никто ничего такого не знал, и сомневаюсь, чтоб Карл даже полиции открыл. Во всяком случае, на расследовании о причинах и не заикались.

– Правильно, полиции он не открыл, и зря.

– А тебе? Сказал?

Я кивнула.

– И?.. Или он взял обещание молчать?

– Нет. Думаю, тебе можно, ты ведь знал Элинор, и может для тебя тут больше смысла.

– А ты? Смысла не уловила?

– Сначала мне показалось – да. Показалось, все просто, но тут что-то не стыкуется, обо что-то спотыкаешься.

Я задумалась, Дэнис тоже молчал.

– В то утро Карл нашел деньги, – наконец сказала я, – в сумочке Элинор. Очень много – долларов не то двести, не то триста. Он бы просто поругал ее, что глупо таскать такие деньги, но случайно знал, что накануне таких денег у нее не было, она получила их, когда уходила в тот вечер. Но от кого? Полный подозрения, он проверил ее чековую книжку и обнаружил, что она не покупала себе норковое манто, как его уверяла. Ей его подарили. Про эти доллары он ничего полиции не сказал, но они все равно обнаружили, что несколько раз Элинор вносила крупные суммы наличными на свой счет в банк – от пятисот до двух тысяч. Естественно, они предположили, что ссора вспыхнула из-за этих вкладов. Та, которую подслушал Тед.

– И твои выводы? – помолчав, осведомился Дэнис.

– У Элинор был роман, она порвала с любовником, и тот из ревности убил ее. Вот что мне тут же пришло на ум. Но теперь я уже так не думаю. Сама не пойму, почему.

– В твоей теории неверно одно. У Элинор не было необходимости заводить мужчину, чтобы тянуть из него деньги. У нее имелся неплохой доход от фермы, и пьеса Карла с большим успехом идет за границей. Успех по всем параметрам. И я ни разу не слышал, чтобы Шредер отказывал ей в деньгах.

– Наверное, потому теория моя и показалась мне ошибочной. И нужды в деньгах не было, и, насколько я знаю ее, не в ее характере затевать грязную мелкую интрижку из-за денег.

Дэнис задумчиво сощурился.

– Рассуждаешь логично. Но что ты подразумеваешь – насколько знаешь ее? Ты же даже ни разу Элинор не встречала.

– Мне про нее много рассказывали. И почти всем виллоубанковцам она нравилась. Недолюбливали ее один-двое. И никто не упоминал, чтобы алчной она была или корыстной. А ведь эта черта характера всегда проявляется. Как мне нарисовался портрет Элинор: порывистая, чуточку авантюрная, рисковая. Могу себе представить, что она завязала любовную связь, потому что влюбилась – пусть ненадолго, или чтобы огорошить кого-то. Но из корысти? Нет!

Мы сидели, слушая ветер, стучащий дождем в окна, наблюдая, как ползут струйки воды по ветровому стеклу, искажая фонари.

– Вот и получается: мотив убийства Элинор – если это не месть разочарованного любовника – опять неизвестен, – удрученно заключила я.

– Не могу предположить иного, кроме очевидного – разочарованный муж! О'кей! – быстро добавил он, поднимая руку. – Карл не умеет плавать, и ты не думаешь, что он воспользовался лодкой – нет следов. Но ты спросила, я ответил.

Я молчала. Не может быть, чтобы Дэнис всерьез думал, будто убил Карл, но я не сомневалась: до конца он не разубежден. Интересно, что бы он сказал, узнай, что на самом деле Карл очень даже хороший пловец и старательно скрывает это обстоятельство? Но такого я не могла открыть никому – даже Дэнису. И старалась не задумываться, тревожит ли саму меня втайне этот факт.

– Послушай, – мягко проговорил Дэнис. – Я знаю, Джеки, существует другой мотив, но честно, не представляю – какой?!

Я быстро взглянула на него.

– Так. А дальше?

– Простая вероятность, – сосредоточенно нахмурив брови, медленно продолжил он, – но предположим, Элинор принимала деньги от парня, с которым была связана, а может, даже и требовала их. Не из нужды, а оттого, что ситуация забавляла ее. Вот это вполне отвечает ее натуре. Она и в мыслях не имела худого. Ни для кого – ни для парня, ни для Карла. Ей это могло представляться игрой, всего лишь. Такой уж она была. Я не утверждаю, просто предполагаю.

– Ты считаешь, парень этот – кто-то из местных? Если он существовал вообще…

– Едва ли, – усмехнулся Дэнис. – Когда-нибудь пробовала завести тайную интрижку в городке таких размеров? Да через день все на двадцать миль вокруг пронюхали бы про любовную связь во всех подробностях. К тому же, какой местный может раскошелиться на такое развлечение?

Приходилось признать его правоту.

– И таким манером, возвращаемся мы к той же точке, откуда начали.

– Не совсем.

Он вопросительно вскинул брови.

– Я выговорилась, и мне стало легче, – я выглянула в окно. – Кстати, и дождь поутих, побегу-ка, быстренько в дом, пока снова не припустил. – И я открыл дверцу.

– Утром часов в восемь заехать? – окликнул Дэнис.

– Зачем? – удивленно оглянулась я.

– Ну как же! А машина-то твоя? Брошенная на приколе? Забыла? Захвачу тебя, когда поеду менять колесо, сразу и заберешь ее.

– О-о! – я пожала ему руку. – Спасибо, Дэнис. Ты и вправду очень славный. Сообщаю на всякий случай, вдруг тебе еще никто не говорил.

Утром, теплым и солнечным, в отличие от ветреного дождливого вечера, я проснулась от стука в дверь.

– Доктор Фримен, вы у себя? – тревожно спросила из-за двери миссис Барнард.

– Ммм? Да-а, – промычала я, разом просыпаясь. – Меня вызывают? Входите.

– Нет, – она открыла дверь. – Но вашей машины нет во дворе, и мы подумали, уж не случилось ли чего. Обычно, если вы уезжаете среди ночи, я слышу машину, а сегодня – нет. Вот и испугались.

Я объяснила насчет лопнувшей шины.

– Зато мне выпала дивная ночь без единого вызова, так что не пришлось просить машину у мистера Барнарда. – Я взглянула на часы. – Ого! Почти семь! Не спала так долго с… Хм, – быстро закончила я, – сто лет, в общем.

К счастью, и утром вызовов не было, так что я спокойно оделась, позавтракала и даже ухитрилась написать пару писем до приезда Дэниса. Пейзаж смотрелся после вчерашнего ливня чистеньким и свежим, и воздух был сверкающе прозрачен. Прохладно, но в небе ни облачка, и раннее утро обещало расцвести типично квинслендским зимним деньком.

О вчерашнем нашем разговоре с Дэнисом и помину не было, пока он менял колесо, мы так, болтали о всякой всячине.

– Я бы и сама сменила, правда, – заметила я. – Я тебе и вчера говорила.

Он усмехнулся, затягивая гайку.

– Все равно мне в город нужно было. И не часто выпадает случай сыграть роль сэра Галахада.

Потом я заехала в гараж, оставила шину, чтоб прокол заделали, а сама отправилась в приемную. Приняла несколько пациентов и, забрав починенную шину, отправилась в Аврору проведать своих госпитализированных пациентов. Все шло обычно и спокойно, и на сердце у меня было странно легко: иногда на меня накатывает такая веселость без всякой связи с тем, что я делаю и что происходит в моей жизни, то, что я называю – бесшабашный настрой.

После ланча я вернулась в приемную доделать кое-какую бумажную работу. Я кончала бухгалтерскую писанину, когда поймала себя на том, что насвистываю, но с какого такого счастья и что за мелодию я свищу, немилосердно фальшивя, понять не могла. Через минуту название выскочило: «У меня есть шесть пенсов». Мне вспомнилось, как я напевала эту детскую песенку Карлу в тот день, когда нашла свой «счастливый» шестипенсовик, как объясняла про шестипенсовики в разных детских стишках…

Улыбаясь про себя, я отложила ручку и потянулась за бумажником. Расстегнула отделеньице, где хранила фальшивый грош, и нахмурилась: погнутая монетка исчезла! Нелепо, но на меня нахлынуло чувство такой утраты, будто я лишилась семейной реликвии. Я попыталась вспомнить, когда в последний раз вынимала его из бумажника. Наверняка сказать я не могла, но вроде бы прошлым вечером, когда уходила на собрание. Мне показалось, я заметила шестипенсовик, когда засовывала ключи от машины.

Что означало – вместо того, чтобы убрать ключи в их кармашек, я сунула их по ошибке к монетке, или не видела ее вовсе. Итак, скорее всего, шестипенсовик я обронила вчера вечером у Холла, когда вытаскивала ключи от машины. Если так – найти его несложно, я почти точно помню место парковки.

Повинуясь порыву, чуточку стесняясь детской сентиментальности, я вскочила, решив проехаться к Холлу и поискать монетку. Разумнее, конечно, сначала бы закончить работу, но настроение у меня было отнюдь не разумное. Поэтому я быстренько заперла приемную, помахала компании ребят, шагавших на футбол, и домчалась до Холла Виллоубанка – что было совсем недалеко.

Притормозив, я обогнула здание Холла. Вот где-то тут я и парковалась прошлым вечером. Я подняла глаза на окна, пытаясь определить место поточнее по отношению к ним. Двор зарос травой, но траву недавно стригли, так что вполне вероятно, что я сумею найти монетку, если только ее не втоптали в размокшую от дождя землю.

Всюду валялся обычный мусор – бутылочные крышки, обертки от шоколада, пустые сигаретные пачки. Я медленно кружила, поддевая ногой бумагу, не блеснет ли под ней заветный шестипенсовик. Минут через пять я засекла тусклое серебряное поблескивание и, воспрянув духом, быстро наклонилась поднять свой талисман.

В ту же секунду глухо хлопнуло.

Выстрел, звон пули и треск дерева, куда пуля вонзилась, на том уровне, где полсекунды назад находилась моя голова, слились в одно. Холодная вспышка ужаса подстегнула мой изначальный инстинкт: как подкошенная, я свалилась плашмя на землю и несколько раз быстро перекатилась под прикрытие большого древнего эвкалипта.

И замерла за стволом, каждый нерв, как оголенный проводок, в жутком напряжении: вот-вот вторая пуля разорвется – на этот раз в моем теле. Я ощущала влажность земли, щеку колола стерня травы, я даже слышала, как панически стучит у меня сердце. Вскрикнула женщина, и тут же я подумала – наверное, я сама и вскрикнула, но потом вспомнила, что когда проходила мимо дома Роджерсонов, который почти напротив Холла, в саду работала миссис Роджерсон, а ее муж мыл машину. Так что вскрикнула все-таки, наверное, она.

Протянулось несколько секунд – тишина, неподвижность. Словно весь мир притаил вместе со мной дыхание, ожидая: сейчас грянет второй выстрел.

Тут раздался голос Боба Роджерсона:

– Господи, она ранена?

Приподняв голову, я увидела – Боб выбежал из ворот, но смотрит он не на меня, а вверх, на лесочек на холме, ярдах в ста от меня. Встав посредине дороги, он замахал руками.

– Эй! Эй, ты там! Идиот! – завопил он в напряжении, откуда по его мнению, стреляли. – А ну прекрати! Кончай, говорю, палить! Внизу люди!

Я с трудом поднялась на ноги, он развернулся и вбежал во двор, ко мне. С отвращением я обнаружила, что коленки у меня ватные, пришлось ухватиться за дерево, чтобы не упасть. Я едва подавляла желание снова распластаться позади такого чудесно массивного дерева, укрываясь от новой шальной пули. Хотя неизвестный стрелок уже, конечно, услыхал предупреждающие крики Роджерсона – стреляли откуда-то близко.

– Со мной все в норме, – умудрилась пролепетать я, когда Боб подбежал. Усилием воли я заставила себя оторваться от шишковатой коры ствола и встала прямо. – Перепугалась, и все.

Его цветущее добродушное лицо было озабочено.

– Да это доктор Фримен! А вы уверены – с вами нормально? Увидел, как вы упали…

– Паника и только, – заверила я, стараясь говорить как можно небрежнее. Хотя какая уж там небрежность! – Мне почему-то сразу вообразилось, будто палят заградительным огнем по убегающим зайцам, напугалась новых выстрелов, вот и кинулась за дерево.

– Фу-ух! – выдохнул он с чувством, отерев ладонью лоб, внимательнее взглянул на меня. – Но пуля-то пролетела близехонько, так? Не от треска же выстрела вы хлопнулись наземь. Слышали пулю, верно?

Я вспомнила, мне рассказывали, что Боб Роджерсон во Вторую Мировую служил парашютистом-десантником: конечно же ему слишком хорошо известна инстинктивная реакция на просвистевшую у щеки пулю. Я указала на треснувшую доску обшивки стены, куда вонзилась пуля.

Он совсем помрачнел.

– Ничего себе! Ну доберусь я до этого проклятого придурка! Еще немножко, и убил бы вас! Когда кончу с ним, пожалеет, что вообще винтовку видел!

Легкой резвой рысцой Боб припустился на холм, совсем как молодой, еще сказывалась выучка десантника.

Я зашагала к машине, не совсем уверенная, как поступить в данной ситуации. От голоса миссис Роджерсон я резко вздрогнула: я не заметила, как она подошла.

– Доктор Фримен, как вы? Ничего не случилось?

Я заверила ее, что все нормально, и показала, куда угодила пуля. Она покачала головой, лицо у нее стало почти таким же белым, как у меня.

– Уж эти подростки с винтовками! Просто бесят меня! Им кажется очень шикарным и взрослым иметь ружье и хвастать, сколько они могут настрелять зверья! Послушайте, доктор Фримен, зайдемте в дом, отдышитесь. Чаю вам приготовлю покрепче!

Я заколебалась, и она твердо взяла меня за руку.

– Пойдемте, пойдемте! Наверное, знаете кучу красивых терминов для этого, а я вижу одно – вы вся дрожите и вам нужно передохнуть. За руль вам нельзя сейчас, уж это точно.

– Вы очень добры, – я жалко улыбнулась. – и, конечно, правы. Но я чувствую себя такой дурой.

– А, чепуха! Любой перепугается, когда ему чуть мозги не вышибло. А вообще, – обезоруживающе прибавила она, – если после всего этого вам чаю не хочется, так мне хочется. Так что пойдемте.

Я отправилась с ней в дом, устроилась в большом кресле в гостиной, приходя в себя, пока она готовила чай. Только тут я обнаружила, что по-прежнему крепко стискиваю в кулаке шестипенсовик. Я сунула его в карман. Миссис Роджерсон весело болтала со мной о саде, о погоде, и после второй чашки чая руки у меня наконец перестали дрожать. Я уже встала уходить, когда вернулся Боб, распаленный бегом, запыхавшись.

– И след простыл! – раздосадованно оповестил он. – Спорю, деру дал, когда понял, что натворил. Может, даже подумал, что убил вас. То-то теперь попотеет!

– А вы уверены – стреляли оттуда?

– Больше неоткуда. Не с этой стороны холма. – Он взглянул на меня. – Хотите – позвоню в полицию?

Я колебалась, растерявшись. Про такой оборот дела я не думала.

– Да, пожалуй, – медленно согласилась я. – Да, стоит сообщить. Я знаю, это случайность, и беды не произошло, но пусть у человека, такого небрежного с винтовкой, оружие конфискуют. Хотя вряд ли полиции удастся найти стрелявшего. Несчастья не произошло, так что и усердствовать особо они не станут.

– Трудно сказать, – Боб поскреб подбородок, – шансов, конечно, маловато, оттолкнуться особо не от чего. Но сержант в Авроре страсть как настроен против всяческой пальбы. Может, и расстарается. – И задумчиво прибавил: – Винтовка была 33 калибра, по звуку определил, наслушался в войну, не ошибусь. А таких в нашем городке немного сыщется. Не слишком трудно проследить владельца, выяснить, где кто находился сегодня. Но вот если заезжий какой… Остановился по пути в лесочке кенгуру пострелять или птиц каких. Бездельники чертовы, заняться им больше нечем! Этот, конечно, уже укатил подальше, ищи-свищи! Вот если б убил вас, полиция, само собой, блокировала бы дорогу, всякое такое, и добралась бы до него. А так, думаю, вы правы, особо суетиться не будут.

– При данных обстоятельствах, – улыбнулась я, – я рада, что блокировать дорогу не надо.

Все-таки Боб позвонил в полицию, и те согласились прислать на расследование человека, а меня попросили подождать: я покажу, где стояла я, другие детали. Минут через двадцать прикатил высокий, довольно плотный парень, представившийся старшим констеблем Томом Муллером. Он попросил меня показать точно, где я находилась, когда прогремел выстрел, и, увидев, задумчиво посмотрел на меня.

– Простите, док, но что вы тут делали?

– Искала кое-что, – объяснила я, – так, безделушку одну… имеющую лишь романтическую ценность. Обронила тут накануне вечером.

– Ну и как? Нашли?

– Да. Наклонилась как раз поднять, а тут – выстрел.

Муллер перевел взгляд с меня на пулевое отверстие в стене, опять на меня.

– Хм, пожалуй, безделка ваша теперь поднялась в цене.

Он спросил, не помню ли я – проезжали мимо какие машины. Я смутно припомнила, вроде бы несколько проехало, но особого внимания не обратила.

– А голоса? Не слыхали? Компания подростков, может, неподалеку шумела?

Тоже не обратила внимания.

На лице его появилось снисходительное выражение – что поделаешь, обычная публика ненаблюдательна. И спросил, не слышала ли я других выстрелов.

– Нет, вот выстрелов не было точно, – с жаром заверила я. – Если в сотне ярдов от тебя палят из 33 калибра, то волей-неволей заметишь.

Он кивнул.

– Что ж, спасибо, доктор Фримен. Посмотрим, что удастся раскопать.

Энтузиазма в его голосе незаметно, и я не могла винить его. Однако, сам факт, что полиция ведет расследование, мог напугать легкомысленного стрелка, если он местный, и заставить вести себя впредь осмотрительнее, а значит – цель достигнута. Я отправилась обратно в приемную продолжать конторскую работу, оставив констебля Муллера выполнять формальности, такие же скучные, как моя бухгалтерия.

Пока я вернулась в отель, история о выстреле уже разнеслась лесным пожаром по городку. Несколько человек выразили озабоченность, Дик Бейнс позвонил удостовериться, что со мной все в порядке. А когда я спустилась к обеду, на меня накинулся Билл, нетерпеливо засыпая вопросами.

– Боб Роджерсон утверждает – на землю ты шлепнулась, как заправский десантник! – воскликнул мальчик, усаживаясь на стул верхом. – А где это ты выучилась? Образовательную программу по телику смотрела?

Я ответила гримасой на его лукавую усмешку.

– Таким трюкам, мальчик мой, учиться не требуется. Вот погоди, пальнет тебе над ухом растяпа-охотник на кенгуру, не станешь долго теоретизировать, что и как.

– Говорят, ты нагнулась поднять какую-то безделушку, не то схватила бы пулю. Ну и как? Нашла, а? Покажешь?

– Да что там смотреть-то! – расхохоталась я. – Всего-навсего шестипенсовик, самый обыкновенный.

– Шестипенсовик?! Ты поехала искать шестипенсовик? Ну и ну! Видно, пациенты совсем тебе перестали платить по счетам! Но все равно – шестипенсовик необычный. Иначе, как бы ты узнала, что тот самый?

– Монетка горбатенькая.

– Ну дай взглянуть! – мальчик просяще протянул руку.

– Со мной его нет. Покажу попозже, только напомни.

– Уж не сомневайся. Но все-таки – что в нем необыкновенного? Антикварная ценность?

Я покачала головой.

– Подарок друга. Так, для забавы.

– Романтика! – хватаясь за сердце и поднимая глаза к небу, воскликнул Билл, отчаянно наигрывая. – А теперь безделушка спасла ей жизнь! Точь-в-точь в романах викторианских времен!

– А ты, точно из ящика Пандоры. Вопросами сыплешь почище полисмена.

– Да мне гораздо интереснее, чем ему!

– Может, но ты губишь мне пищеварение. Убирайся!

– Как меня тут обижают! – Билл схватился за голову. – Она разлюбила меня!

– Напротив! – расхохоталась я, – обожаю! Но сгинь с глаз долой, пока не передумала. Между прочим, кто сегодня выиграл матч?

– Ну мы же – само собой! – радостно завопил он и стал сыпать подробностями игры, а я мирно обедала, не терзаемая больше расспросами. Дружба с Билли была, безусловно, моя удача в Виллоубанке: его веселость, жизнерадостность и энергичность служили мне великолепным тоником, когда я возвращалась вечерами домой, вымотанная или расстроенная. Мальчик был для меня точно младший братишка, которого мне всегда хотелось иметь. Почему Биллу нравилась моя компания, не знаю – разве что втайне он гордился своей старшей сестрой, а теперь, когда она уехала в университет, может, я заняла ее место.

В общем, бойкая его болтовня рассеяла остатки моей подавленности после чуть не приключившегося несчастья. Спать я легла в умиротворенном состоянии души и заснула в пять минут.

Но проспала не больше получаса, когда зазвонил телефон у кровати. Я изо всех сил тщилась проснуться и наконец стряхнула груз сна физическим усилием, словно ныряльщик, кислородная маска которого вдруг отказала, а он в тридцати футах под водой и прорывается вверх к свету и воздуху.

– Д-да, – выговорила я хриплым спросонья голосом.

Звонили из автомата – я услыхала механический голос дежурного: «Опустите пять центов. Нажмите кнопку „А“». У меня мелькнуло: «На тебе, приехали. Или пьяный, или автокатастрофа. В общем, прощай сон!» Я машинально включила свет.

Из трубки донесся шепот – сильный, натужный, не то мужчина, не то женщина. Вроде бы я уловила слово «умереть»… Или нет? Я мгновенно очнулась, в голове промелькнуло все от кровоизлияния в мозг до острого ларингита.

– Доктор Фримен у телефона, – четко и раздельно произнесла я, – пожалуйста, говорите громче. Назовитесь, кто вы, откуда? – и я машинально отметила время: несколько минут двенадцатого.

– Хочу, чтобы ты знала – я сожалею, – сипло прошелестело в трубке.

Я расслабилась, улыбнулась в телефон: кто-то извинялся за утреннее происшествие, желая остаться неизвестным.

– О том, что случилось утром? – любезно подсказала я. – О случайном выстреле?

Короткая заминка, с легким мстительным удовлетворением я подумала, не иначе, звонивший мучается виной и раскаянием.

Снова засипел шепот:

– Не случайный. Ты должна умереть. Но знай, я сожалею.

Позвоночник мне закололи ледяные иголочки страха, потом ладони – мне даже свело пальцы, и трубку пришлось ухватить обеими руками, но она все равно выскальзывала.

– Почему? – выдохнула я. – Почему – умереть? Что я такого сделала?

– Ничего, – сообщили мне. Нарочитый шепот – ровный, выверенный, без эмоций. – Но, понимаешь – ты знаешь. Только ты. Можешь проболтаться, я не могу рисковать. Пытался придумать как-то по-другому. Но нет – другого выхода нет.

Ужас, слепой, жуткий, вылился в слова – я отчаянно цеплялась за трубку, как будто могла удержать человека на другом конце провода, пока не откроет мне – кто он.

– Кто ты? – потребовала я, от шока я говорила резко, пронзительно. – О чем говоришь? Что – знаю? Ничего я ни про кого не знаю. Ты что, рехнулся? Зачем меня убивать?

Ответа не последовало, и я воззвала отчаянно, безнадежно:

– Это что – шутка? Кто меня разыгрывает? Пожалуйста! Вы должны сказать!

И замолчала, поняв: трубка давно мертва. Ошеломленная, я медленно положила трубку и села, тупо замерев, сжимая край столика, твердя себе: мне снится кошмар, хотя и знаю, что это не так. Я представления не имела, сколько просидела со смятой простыней на коленях: откинула ее, поднимаясь на звонок. Наконец до меня дошло: я замерзла. На мне была только фланелевая пижама, а в открытое окно дул прохладный ветер.

Я порывисто оглянулась на окно, чувствуя себя беззащитно обнаженной. Звонили из автомата, а в Виллоубанке автомат один – у почты. И значит, звонившему хорошо меня видно.

Я тут же выключила настольную лампу. Вряд ли, конечно, звонивший станет на виду у всех вести по мне прицельный огонь из винтовки 33 калибра. Но вполне вероятно, он наблюдал, пока набирал номер, ожидая, пока у меня вспыхнет свет и я подниму трубку, может быть, забавляясь моим испугом. Мысль, что он видит меня, была невыносима.

В темноте я выбралась из кровати, но полной темноты в моей спальне не бывало – напротив окна горел фонарь. Я подошла, закрыла и заперла окно. И внутренние жалюзи тоже опустила и защелкнула. Убогая защита против незнакомца, намеревавшегося убить меня, но хоть какая-то. Потом я проверила, заперла ли дверь. Уходя, я всегда запирала ее, опасаясь, как бы кто из клиентов бара не возжаждал наркотиков покрепче алкоголя и не совершил набег на мои медицинские препараты; но, ложась спать, случалось, и забывала про замок.

Дрожа, я скользнула в постель, поплотнее укуталась одеялом. Мне хотелось встать, включить свет, делать что-то, все равно – что, а не пассивно лежать, позволяя воображению буйствовать на воле. Но я не хотела доставлять радости звонившему – видеть, что я встревожилась, если звонил он и правда из Виллоубанка. Наверное, разочаровался, заметив, как быстро погас у меня свет, точно бы меня ничуть не обеспокоил его звонок. Или сообразил, что свет я выключила из-за страха, а не из-за безразличия? А может, и звонил вовсе не из Виллоубанка. Я попробовала вспомнить голос дежурного – знаком мне? Часто в субботние вечера Страффорды нанимали кого-то вместо себя подежурить у коммутатора, а сами отправлялись развлечься. Напрягшись, я припомнила, что голос был мужской, но знакомый или нет, четко не вспоминалось. Звонить могли и из Авроры, да и вообще, откуда угодно.

Я попыталась уговорить себя, что это – розыгрыш какого-нибудь субъекта с недоразвитым чувством юмора. Сейчас позвонят снова, рассмеются и объяснят – это была шутка.

Но текли, – ужасающе медленно – минуты, звонить и не думали.

Возможно, успокаивала я себя, этот тип и задумывал розыгрыш, но поняв, что я всполошилась всерьез, быстренько бросил трубку, и теперь ему не хватает храбрости признаться… Может, вот она – разгадка?

Я поймала себя на том, что прислушиваюсь к непонятным шумам и, разумеется, услышала десятки. Чем отличается потрескивание досок в прохладную ночь от потрескивания доски под крадущимися шагами? Какая разница между шуршанием листьев о подоконник и шорохом осторожных пальцев, нашаривающих незапертую щеколду? А разве шаги человека, возвращающегося домой из кино или с вечеринки, звучат иначе, чем шаги убийцы?

От телефонного звонка я подпрыгнула, как ужаленная, и схватила трубку, в своей поспешности чуть не опрокинув столик.

– Да! – настойчиво выкрикнула я. – Слушаю!

Секунду там молчали, а потом женский голос с сомнением спросил:

– Это ты, Джеки?

– Да. – Знакомый в общем голос, но чей – сходу не опознать. Миссис Барнард? Миссис Роджерсон, может? Или Эйлзы Метленд?

– Да, – повторила я. – Кто это?

– Твоя мама, конечно, – последовал озадаченный ответ. – Ты здорова?

Медленно выдохнув и с трудом сглотнув, я попыталась взять себя в руки.

– Да, да, конечно. Спала… – Вдруг встревожившись, я добавила. – Но сейчас полночь! Случилось что-то?

– Прости, дорогая, и не заметила, что так поздно. Ничего плохого. У нас тетя Энид, заболтались – и, ну сама знаешь…

Я сухо улыбнулась. Я действительно знала, что происходит, когда эти две сестрицы встречаются. Представив, как они вдвоем счастливо болтают за чашкой чая в знакомой гостиной, а папа и дядя Боб покуривают между тем трубки перед телевизором, я еще острее почувствовала холод и одиночество, отгороженность внезапным кошмаром от обыкновенных нормальных вещей, которые мы воспринимаем так бездумно, пока какая-то страшная неожиданность не заставляет нас заново оценить их подлинную значимость.