Текст книги "Фальшивый грош"

Автор книги: Эстел Томпсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Карл ловко улучил момент, и волны выбросили нас на песок. Я вдруг почувствовал – после целой вечности – как коленки мои ткнулись в твердую землю, и, поднявшись, мы заковыляли по кромке прибоя. Я цеплялась за Карла – сейчас он почти так же обессилел, как и я. У границы воды я облегченно свалилась в изнеможении. Карл схватил меня, рывком поставил на ноги и чуть не волоком оттащил выше.

– Прилив… наступает, – задыхаясь, пояснил он.

За отметкой высокого прилива он отпустил меня, и мы оба рухнули на землю. Я прижималась щекой к теплоте сухого белого песка, зарывалась в него пальцами, стараясь прикрепиться к нему, боясь, что страшное море сорвет и унесет меня.

Мы долго лежали на солнце слишком измученные, чтобы двигаться. Наконец я осознала, что Карл сел, но не могла даже головы повернуть.

– Джеки, ты оставайся, – велел он. – Тут ты в полной безопасности. Полежи, погрейся. А я за сухой одеждой. С тобой все будет нормально. Полежишь, ладно?

– Да, – хрипло, через силу проскрипела я.

– Вот и умница!

Я услышала – он уходит. Мне хотелось позвать его, попросить, чтоб не оставлял меня одну, но я слишком измучилась. Я была одержима одним желанием – убраться от моря подальше, не видеть и не слышать его. Мне хотелось чувствовать под ногами твердую землю, хотелось травы, камней и деревьев. Но я не могла даже сесть, не говоря уж о том, чтобы идти куда-то.

Потихоньку я начала приходить в себя, воспринимать окружающее, как человек, очнувшийся от глубокого сна, еще блуждающий на границе пробуждения, не разбирающий – то ли сон вокруг, то ли явь.

В мокрой одежде меня трясло, но солнце уже пригревало. Все тело болело, и когда, наконец, я заставила себя сесть, то обнаружила – я один сплошной синяк. Медленно я стряхнула песок с ладоней, потом с лица. Я лежала высоко на берегу, за валуном, который прятал меня от морского бриза. Туфель как не бывало, а брюки и свитер порваны в клочья. На ладонях – порезы, ссадины, царапины. Пара ногтей сломаны. Понятно, несколько дней теперь все у меня будет болеть, и двигаться буду, как деревянная, но серьезных повреждений вроде бы нет.

Я огляделась. Берег незнакомый. Я посмотрела на шагавшего ко мне Карла – и потрясенно поняла, как далеко нас отнесло от тех скал, с которых меня смыло волной.

– Ну как ты? – Карл, с ворохом одежды в руках, смотрел на меня.

– Быстро поправляюсь, – я попробовала улыбнуться.

– Ничего серьезного? Может, в больницу тебя отвезти?

– Ничего серьезного. Горячая ванна – и все будет в порядке.

– Во фляге остался еще чай, – Карл открутил крышку и налил в нее темную жидкость. – Держи, еще горячий. – Бросил туда побольше сахара. – Слыхал, вроде при шоках полезно сладкое. Правильно? – тревожно спросил он.

– Правильно, – я благодарно выпила чай, сладкий, как сироп, на вкус изумительный.

– В машине нашлось полотенце, – он дал мне. – Но боюсь, сухая одежда – только это: грязный комбинезон и куртка. Великоваты для тебя, но зато сухие. Переоденься. Я минут через десять вернусь.

Я взглянула на него и разглядела – сам он одет только в рубашку и трусы.

– Карл! – запротестовала я. – Я не могу взять. Как же ты? Ты же продрог!

Он, улыбнувшись, покачал головой.

– Я разделся, прежде чем кинуться в море. Сбегаю сейчас, оденусь и вернусь вполне респектабельным. Главное сейчас – согреться.

Потребовались все мои физические и умственные силы, чтобы выполнить простую задачу переодевания. Мокрая одежда липла к телу, я путалась в ней, мне недоставало энергии бороться, хотелось одного – свалиться на песок и заснуть. Но когда я наконец стянула мокрое и вытерлась насухо, то почувствовала себя куда лучше. Натянуть просторный комбинезон и куртку оказалось сравнительно просто. Я даже принялась раскладывать мокрое сушиться, когда вернулся Карл. Он помог мне.

– Ну как? Получше тебе?

Я кивнула. Он присел на песок рядом. Одет в свитер, в брюки, которые были на нем до этого сумасшедшего кошмара и вид – точно бы ничего не произошло.

Я уставилась на него, и вдруг меня стукнуло прозрение, точно кулаком в лицо. Взгляд мой медленно перекинулся с Карла на море, лениво перекатывавшееся под солнцем, снова на него…

Он посмотрел мне в глаза, кивнул, улыбка скривила ему губы.

– Ну да! Правильно. Теперь ты знаешь. Давай, полежи на солнышке, согрейся как следует, а уж потом и поговорим.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Я сидела совершенно неподвижно, зарывшись лицом в руки, мысли в диком смятении. Но постепенно солнце, сухая одежда прогрели меня, и последствия шока и изнеможения тихонечко начали таять. Подняв голову, я посмотрела на Карла.

– Но – почему? Почему ты наврал? Ты же великолепно плаваешь!

Он опустил глаза на руки, слегка сжал колени ладонями.

– Джеки, постарайся понять, где я жил всю жизнь. Условия там совершенно другие, чем те, к каким привыкла ты. И законы другие. Во мне не воспитано чувство инстинктивного доверия к британскому правосудию или к какому другому. Вырос я с сознанием – полиция существует, чтобы преследовать тебя. Когда в человеке укоренились такие понятия, их трудно вытравить – даже когда меняются обстоятельства.

Пальцем по песку он чертил и стирал затейливый бессмысленный узор.

– Пойми, я подозреваемый номер один. От ареста уберегло меня одно – или так мне казалось – мое заявление, будто я не умею плавать.

Мы помолчали, а потом Карл медленно произнес:

– Наверное, с того дня я жил в страхе, что может случиться то, что случилось сегодня.

Я положила ладонь на его руку.

– Карл, а как же в тот раз? Когда пьяные парни бросили тебя в реку? Ты же чуть не утонул! Притвориться, будто потерял сознание, ты не мог – доктора Пимброка не обмануть.

– Считал, им все равно пришлось бы вытащить меня, надо только не терять самообладания и ни за что не пытаться плыть. Я и пальцем не шевельнул, когда они выволокли меня из дома – и позже, когда в машину тащили. Да и что толку – против пятерых. Подумал, что наглая их тактика как раз наоборот – послужит для укрепления моего алиби, а выудить меня из реки им придется. Однако, обернулось по-другому. Они были пьянее, чем казались, и мысли не допускали, что ошибаются.

– И я не притворялся, – мрачно добавил он. – Когда они меня кинули в воду, я ударился головой о бревно и потерял сознание по-настоящему. Если б не выудил полисмен, я б точно утонул.

Он отвел глаза.

– Но я не убивал Элинор, – твердо произнес он. – Однако, кто бы мне поверил, знай, что я легко могу переплыть реку? Даже в разлив.

– Я верю.

Очень ласково он взял мои руки в свои, положил себе за голову и наклонился поцеловать меня. Все мои смятенные чувства – шок, спасение от моря, симпатия к этому человеку, который с риском подорвать свое алиби ринулся спасать мне жизнь, растерянность – у Карла, оказывается, нет защиты против обвинения в убийстве – все разом навалилось на меня, и к стыду своему, я разревелась. Я прижалась к Карлу, он зарылся в мои волосы, давая мне возможность выплакаться.

Скоро я подняла голову. Усталость не прошла, но я успокоилась, и голова работала ясно.

– Прости, – удрученно пробормотала я. – Идиотство с моей стороны.

– Чепуха! – он протянул мне носовой платок. – Для тебя лучше всего и было – выплакаться.

Я высморкалась.

– Карл, но зачем же ты остался жить в Виллоубанке после всего?

– Отчасти потому, что мне тут нравится. Местечко подходит мне – спокойное, хорошая атмосфера для писателя. А когда я слишком зарываюсь в сочинительство и мне нужно встряхнуться, иду и занимаюсь физической работой, что очень для меня полезно. Вот поэтому. Но вдобавок и потому – что тут, и только тут, у меня есть шанс раскрыть, кто же убил Элинор.

Я взглянула на него, по-моему, удивленно.

– Считаешь – глупо? Может. Но такой вот у меня настрой. Инстинкт подсказывает мне – убийца из местных, нужно понаблюдать попристальнее, послушать повнимательнее, и в один прекрасный день мне раскроется его модель поведения, проступит нечто характерное.

– Да ведь даже полиция ничего не обнаружила! А они скрупулезно расследовали все обстоятельства того вечера, так? И с их возможностями…

– Понятно, – покивал Карл. – Но, по-моему, для себя полиция уже решила, кто убийца, и особо не копала. Ответ у них есть, недостает только улик.

Он криво усмехнулся.

– Они в бешенстве, наверное, что парни бросили меня в реку, подкрепив мое алиби. Конечно, я хочу обелить себя – это вполне естественно. Но важнее другое – убийцу Элинор я должен найти и ради нее. А может, и ради кого-то еще. Тот, кто убил раз, очень вероятно, не остановится и перед новым убийством. Покажется, что этого требуют обстоятельства и… Однако, главная цель у меня все-таки не такая великодушная и благородная – защита общества; возможно, всего лишь одна месть, и гордиться мне нечем. Не могу я, пойми, повернуться и уйти, и пусть убийце Элинор все сходит с рук. Не могу!

– Ты ее, верно, очень сильно любил.

Он замялся, глядя на море.

– Когда мы поженились, да, казалось, сильно. Но потом выяснилось, что мои чувства к ней не так уж глубоки. В каких-то отношениях Элинор была как ребенок: жизнь ей представлялась игрой. Она не была способна на серьезную ответственность, на то, чтобы хоть что-то воспринимать серьезно. Вряд ли она была способна на глубокие чувства. Зла она никому не причиняла, никому не хотела наделать бед своими поступками, но просто не понимала, что другие воспринимают окружающее серьезнее, чем она. Она как бабочка была – хорошенькая, дразнящая, капризная. Но не из тех, кого можно возненавидеть, даже если гоняясь за такой бабочкой, вы упали и поранились.

Карл крепко стукнул кулаком по ладони.

– Вот почему убийство бессмысленно! Зачем кому-то понадобилось ее убивать?

Да, то же самое твердили все. Мне вспомнились слова Дика: «Стоит убрать со сцены Карла, и картина вообще теряет всякий смысл».

Карл взъерошил волосы, еще влажные от морской воды. Он не смотрел на меня, на лице – страдальческое выражение.

– Но и я виноват, Жаклин! – отчаянно вырвалось у него. – И до конца жизни буду мучиться виной! Что Элинор убили, тут и моя вина есть! Разозлившись, я не стал слушать ее. Я не понял. Умчался, бросил ее одну. Не бросил бы, она не погибла бы!

– Но, Карл! Ты же не знаешь наверняка!

– Разозлился, – повторил он, – наткнувшись на то, что мне показалось доказательством мелкого грязного романчика с другим. Потребовал объяснений, но она была пьяна.

На лице у него появилась озадаченность.

– Никогда раньше не видел, чтоб она столько пила. А вот в тот день напилась, обозвала меня глупцом. И правильно, Джеки. Я и был дураком. Теперь-то я понял – почему напилась. Бедняга боялась. Мне и в голову ничего такого не приходило: ничегошеньки она никогда не боялась. А я так разозлился, что даже не дал себе труда задуматься, с чего вдруг она пьет. И только вечером, когда стал дозваниваться домой, а она не ответила, только тогда до меня дошло – она же со страху!

– Джеки, – повернулся он ко мне, – постарайся понять. Да, Элинор была глупенькой, поверхностной во многих отношениях, но в то же время была она и умная, и очаровательная. А в общем, какой бы ни была – она моя жена, и ее убили. И я хочу докопаться – кто. Это мой долг перед ней.

Он быстро взмахнул рукой.

– Ну и разумеется, хочу снять с себя подозрения. У меня вероятных мотива два, а больше мотивов нет ни у кого, вот и получается – единственный и главный подозреваемый – я. И все это понимают.

– Почему – два?

– Видишь ли, помимо ревности, можно назвать и другой мотив – выгода. Как муж Элинор я наследую ферму, довольно прибыльную. Дохода с нее более чем достаточно, чтобы кормиться, пока я пишу; деталь, насколько мне известно, не ускользнувшая от внимания местных. Не ускользнула она, конечно, и от полиции. Карл Шредер немало выиграл от смерти жены.

– Карл, – я крепко сжала ему руку, – не надо!

Он взял мою руку и ласково повернул, разглядывая царапины на ладони.

– А теперь есть и третий человек, ради которого мне необходимо найти разгадку убийства…

– Что? – я удивленно взглянула на него.

– Я хочу, – медленно проговорил он, – быть свободным, чтобы попросить тебя выйти за меня замуж.

Я улыбнулась.

– Для этого тебе не нужно разыскивать убийцу. Вообще-то, знаешь, тебе с самого начала было не удрать от меня! – легко объявила я. – С того самого момента, когда я позвонила тебе в дождь, и ты так враждебно держался со мной.

Карл расхохотался, но тут же посерьезнел.

– Джеки, ты не понимаешь. Не представляешь себе, каково это, когда ловишь косые взгляды украдкой. Когда тебя подозревают даже те, кто не хочет сомневаться в тебе – но они не дураки и невольно анализируют и сопоставляют, а факты таковы, что волей-неволей приходится сомневаться. Вот сейчас ты сидишь тут на солнышке, твоя рука в моей, тебе спокойно, безопасно – ведь я только что вытащил тебя из моря. Но, предположим, мы поженимся. Ты уже знаешь – я вспыльчив. А если так – то, может, и правда, отомстил жене, легкомысленно вступившей в связь с другим? Как, по-твоему, тебе не придет на ум такое? А в тех случаях, когда ты будешь лежать без сна в темноте, гадая, кто в действительности убил Элинор?

Я попыталась перебить Карла, но он поднял руку.

– Слушай, Джеки! Ты должна меня выслушать. Как насчет тех случаев, когда ты задержишься вечером? Всегда будешь уверена, входя в темный дом, что я доверяю тебе? Всегда будешь чувствовать себя в безопасности со мной рядом?

– Прекрати! – вскочила я. – Карл! Не смей говорить так!

Он смотрел на меня.

– Ты всегда будешь так уверена? Позволь усомниться. Потому что это – противно природе человека. От фактов, Джеки, не уйти. Выпадут моменты, когда тебя уколет сомнение, вопреки тебе самой. Я не могу вынуждать тебя жить с такими сомнениями.

Руки у него сжались.

– Но даже если сможешь ты – не смогу я!

Мы оба замолчали. Потом Карл поднялся, захватил мою одежду и пустую фляжку.

– Пойдем! – позвал он другим тоном, почти весело. – Тебе пора домой. Сумеешь сама дойти до машины?

– Конечно. Но, Карл…

Легко дотронувшись пальцем до моих губ, он улыбнулся, покачав головой:

– Хватит! На сегодня с тебя довольно синяков.

– Ты спас мне жизнь! – я оглянулась на море. – Есть ли в мире слова, чтобы выразить мою благодарность?

– Не падай снова в воду! А то опять нарушатся мои планы дописать картину.

Мы молча направились к машине – не оттого, что нам было нечего сказать друг другу, наоборот – слишком много. Измучилась я невероятно и с облегчением нырнула в машину. Никогда еще обивка не казалась мне такой чудодейственно мягкой. Я откинулась на спинку, пока Карл снимал холст. Казалось, прошла тысяча лет с тех пор, как он укреплял его на мольберте.

Усевшись за руль, Карл пристально взглянул на меня.

– Уверена, в больницу не надо?

– Абсолютно. Вряд ли смогу завтра вести обычный прием, но в норму приду. Хотя сейчас и самой с трудом верится.

Он не спросил меня, как я объясню, что со мной произошло, и мне не пришло в голову уверять его, что не стану распространяться об открытии, что на самом деле пловец он первоклассный. Мы оба приняли все, как должное.

Я надеялась, что сумею проскользнуть к себе незаметно; мне хотелось принять ванну, переодеться и разобраться в запутанных мыслях, а уж потом представать перед любопытным миром. Но когда я поднималась на крыльцо, вышла миссис Барнард.

– О, доктор Фримен… Ох, что это с вами?

– Так глупо, миссис Барнард, – я быстро импровизировала на ходу. – Гуляла по камням у моря, забыв про прилив, меня и смыло волной. Повозило по камням, прежде чем удалось выбраться. К счастью, у Карла Шредера нашелся комбинезон с курткой в машине, и я переоделась: моя одежда, разумеется, вымокла насквозь.

Лицо у миссис Барнард стало совсем испуганным.

– Моя дорогая девочка! Вы ведь утонуть могли! И Карл Шредер! Надо ж, именно он оказался с вами в такой момент!

– А что такого? Почему нельзя быть с Карлом в такой или любой другой момент? – резко потребовала я, не успев подумать.

– Да он же совсем не умеет плавать! – удивленно посмотрела на меня миссис Барнард. – Не мог спасти вас!

– А-а, – по-дурацки промямлила я, – и правда! Но к счастью, я быстро выбралась сама, так что неважно…

Как можно было с уверенностью предсказать – следующие несколько дней жизнь для меня была далеко не комфортна, но скоро и синяки и усталость прошли. В среду вечером после обеда я отправилась навестить Карла: меня донимали разные вопросы.

Миссис Уилкис, его пожилая домоправительница, открыла мне дверь и слегка удивленно взглянула на меня.

– Вы к мистеру Шредеру, доктор?

– Если он дома, – я слышала, в гостиной работает телевизор.

– Он у себя в кабинете, – и нехотя добавила, – можете в гостиную пройти, подождать, я скажу ему.

– Нет, – покачала я головой, – не хочу мешать смотреть вам передачу. Проведите меня, пожалуйста, прямо в кабинет. Мне он по делу нужен.

Одобрительно улыбнувшись, миссис Уилкис провела меня холлом в комнату, рядом с которой, скорее всего, находилась большая спальня.

– Мистер Шредер, к вам доктор Фримен. По делу, – доложила она, когда Карл открыл дверь.

Он улыбнулся мне и, поставив к столу второе кресло, сел и сам. Стол был завален рукописями.

– Помешала тебе, извини, – сказала я. – Мне как-то и в голову не пришло, что ты работаешь.

– Ничего. Все равно дело не клеилось. Может, и к лучшему, что помешала. Ну как ты?

– Гораздо лучше, спасибо.

Беседовали мы точно два вежливых незнакомца. Я оглядела кабинет: всюду полки с книгами, стереофонический проигрыватель, на полу необычный – темно-коричневый с золотом – ковер, удобные кресла, просторный письменный стол, открытый камин, в углу дремлет черно-белый кот. Я опять перевела взгляд на Карла. Тот, откинувшись в кресле, наблюдал за мной – мы улыбнулись друг другу: напряженность разом исчезла.

– Ты подходишь к этой комнате! – объявила я.

– Наверное, потому что обставил ее по своему вкусу.

– Карл! – настойчиво сказала я. – Мне необходимо было увидеть тебя. Не хочется, чтобы ты вспоминал страшное… но ты и так вряд ли его забывал. Есть вопросы… мне непременно надо получить на них ответ.

– Давай спрашивай!

– Пожалуйста, расскажи мне, как можно подробнее, все, что случилось в тот день. Я хочу знать, отчего ты решил, что у Элинор связь с другим? Почему заключил, что она боялась? И кого, как по-твоему? Тебя? Другого? Просто боялась?

Он оперся о подлокотники кресла, переплетя пальцы, пристально глядя на меня.

– Уверяю тебя, тут не праздное любопытство! Расскажешь?

– Да, пожалуйста, – буднично, деловито начал он. – Я собирался отвезти машину в Виллоубанк в гараж, на смазку, масло поменять. Но ключей от машины на их обычном месте – на журнальном столике – не оказалось, и я крикнул Элинор, может, она знает. Однако она не отозвалась, и я решил – вышла куда-то. Помню, еще подумал – к Уиллисам, наверное, побежала за чем-то, хотя дождь шел сильный. Где я только не искал ключи! Обшарил все. Но – нигде не находилось. Тогда мне пришло в голову, а может, у нее в сумочке? Обычно, – пояснил он, почти извиняясь, – я ее сумку никогда не трогаю. Сумочка женщины – это ее личная собственность, и я уважал право Элинор хранить там личные вещи; может, и глупо, но такое у меня мнение. В общем, на этот раз заглянул туда. А роясь внутри, наткнулся на пачку банкнот – новехоньких, хрустящих: десятидолларовки, аккуратно завернутые в прозрачный пластик. Считать я их не считал, но на вид похоже было не меньше двух, а то и трех сотен.

Карл вынул трубку и, тщательно набив, закурил.

– Но даже тогда я бы не обратил особого внимания, отметил только – как глупо, таскать с собой такие большие деньги. А почему, все-таки, обратил – оттого, что как раз накануне, когда я уезжал в Аврору по делам, Элинор написала чек на 30 долларов и просила меня по нему получить: у нее нет наличных, а ее всегда ужас берет, если у нее нет при себе денег. В тот же вечер – накануне того дня, когда ее убили – Элинор ездила в гости к Баннигсам – своим друзьям, так что возможности взять в банке эти деньги у нее не было. Да и ни к чему ей.

Он затянулся.

– Откуда же у нее в сумочке очутились деньги? Вопрос ошеломил меня, я был просто физически поражен. Не особо горжусь тем, как поступил, даже и тогда ненавидел себя.

За два месяца до своей гибели Элинор уезжала в Брисбейн на несколько дней. Она регулярно ездила туда, посмотреть интересный спектакль, купить что-то. Да и друзей у нее там было много. Со мной, когда я пишу – компания плохая, так что я всегда понимал ее желание съездить проветриться, да и дольше, чем на три дня, она никогда не уезжала. В тот последний раз она вернулась с прекрасной меховой шубкой, которую, как сказала, купила сама. Объяснила, вроде бы норка, но мне было как-то все равно. Я в мехах не разбираюсь. Однако, шубка была очень красивая и стоила несомненно несколько сотен долларов.

– Ее деньги, – поспешно прибавил Карл, – были, конечно, сугубо ее личным делом, и тратила она их на что хотела, но вообще-то транжирой не была никогда.

И теперь я взял и просмотрел ее чековую книжку, наткнувшись на нее в сумочке. Элинор очень аккуратно сохраняла корешки, и я обнаружил, что расхода на шубку тут не значится. Я старался уговорить себя, что ошибся. Еще раз пролистал корешки, но нет – шубки Элинор не покупала. Объяснение находилось одно.

Вынув трубку изо рта, он погрыз ноготь.

– Элинор всегда любила кокетничать, но я не протестовал, считая, это так – ерунда. Может, я старомоден, но теперь мне стало больно, и, конечно, я разозлился: деньги и шубка – они привели меня в ярость. Отчего-то из-за них ее любовный роман казался мне такой дешевкой.

Я бросился искать ее. И нашел в патио, в садовой качалке, она сидела у самой стены, укрываясь от дождя. В руках Элинор держала бутылку и бокал и была в сильном подпитии. Я потребовал объяснений. Она с жалким достоинством пьяных пробормотала, что я дурак. Я стал ругаться, что напилась. Хорошо помню ее ответ – потому что, если бы выслушал ее, не изображал дурака, то, может, бедняжка и не погибла бы. Она взглянула на меня, на лице у нее было написано презрение и, по-моему, страх, и проговорила несвязно:

«Хотела с тобой посоветоваться, но ты такой чопорный и слишком глуп, не поймешь». Что ж, она была права. Я уехал. Так разозлился, что не мог оставаться дома. Бросился в машину и рванул без оглядки. Очутился на Побережье, неподалеку от того места, где мы были с тобой. Хлестал ливень, но я и внимания не обращал. Вылез, долго бродил по берегу, я знал – мне надо укротить гнев, тогда я снова смогу рассуждать здраво.

Вот так оно все и случилось, Джеки, – закончил он после минутной паузы. – Больше мне ничего неизвестно. Иногда кажется, большего уже и не узнаю.

– Ты говоришь, накануне Элинор ездила к друзьям! А что они рассказывают про ее посещение?

– Их дома не было, и они даже не знали, что она собиралась к ним или что приезжала – если, разумеется, приезжала. Куда-то она ездила. Спать я лег в половине одиннадцатого, она еще не вернулась. Правда, когда я вскоре проснулся, то в полусне видел – свет включен.

– Итак, куда бы она не ездила, – задумчиво произнесла я, – там она получила двести долларов.

– И случилось что-то перепугавшее ее так, что на другой день она напилась: то ли набираясь решимости рассказать мне, то ли, чтобы забыться.

– Но зачем кому-то понадобилось давать ей деньги, а на другой день убивать?

– Представления не имею. Ясно только – это не единственные деньги, полученные Элинор. На банковском счету у нее значатся три депозита, которым нет объяснений – разве только она играла по-крупному в азартные игры и всегда выигрывала… Один вклад на две тысячи, один – на пять и один – на тысячу. В банке сказали, деньги всегда вносила сама Элинор. Наличными. Сначала полиция решила, может, ей давал я. Но нет.

– А каково мнение полиции о деньгах в сумочке?

Карл взглянул растерянно.

– В смысле, – пояснила я, – их заинтересовало, конечно, – откуда такая сумма? Ты ведь ей только тридцать дал?

– Про эти доллары они никак не упомянули.

– Что значит – не упомянули?

Он устало вздохнул.

– Я же не стал посвящать их в свои подозрения об измене Элинор. Я не мог! – резко выкрикнул он, точно я укоряла его. – Все представлялось мне такой грязью. До сегодняшнего дня я вообще никому не говорил про это. А может, из ложной неловкости за Элинор. Сам не пойму. Но – молчал.

– Значит, сказал, что у тебя есть основания подозревать Элинор в неверности, но не объяснил – какие?

– А-а! – нетерпеливо отмахнулся Карл, – какая разница! Они решили, что из-за вкладов в банк, в общем, это ведь одно и то же. Я пытался убедить их, будто Элинор выиграла деньги, но они не дураки, не поверили.

– Конечно, – растерянно пробормотала я. – Но послушай, они бы непременно попросили тебя объяснить, откуда в сумочке такие деньги?

– Но вот – не попросили.

Я задумалась.

– Карл! А что, если их там не было? Вот тебе и мотив! Не очень замысловатый – грабеж!

– Нет, Джеки! Не так все просто. Все равно остается много непонятного: отчего напилась Элинор, чего боялась, второй бокал. Откуда вообще возникли эти доллары… Вспомни, она что-то хотела открыть мне…

– А потом? Ты заглядывал в ее сумочку?

– Ну конечно. Смотрел везде, убеждая себя, что полиция, может, проглядела что или неправильно истолковала. Но если я на что и наткнулся, то тоже не сумел истолковать. А сумочка Элинор была пуста: полиция забрала все. Они много чего забрали: бумаги, личные ее вещицы. Просили разрешения взять что-то… уж не помню, не до того мне было. Расписки они, конечно, дали, позже кое-что вернули, а другое передали душеприказчикам. Куда расписки сунул, и не вспомню сейчас.

Он взъерошил волнистые волосы.

– Но напилась Элинор не из-за денег. И то, что напилась – тоже немаловажно, пила она обычно мало. И я считаю: причина, по какой она напилась, это и есть причина, по какой ее убили. Может, хотела сказать этому человеку, что несмотря на деньги, порывает с ним. А может – так и сказала, и в отместку он убил ее. Не знаю, короче, – он обхватил голову руками.

Я поднялась уходить.

– Карл, выясни про эти доллары, – настойчиво попросила я, – забирала их полиция или нет.

– А если – нет?

– Еще не уверена. Но у меня чувство, что это крайне важно.

– Ну да. Ведь это означает, если их не было – полиции придется верить мне на слово.

Он проводил меня до машины, открыл дверцу. Когда я села за руль, сказал совсем другим тоном, насмешливо:

– Теперь тебе известна вся история. Так что давай – рви со мной, пока убытки еще невелики.

Я вскинула на него глаза. Он чуть отступил от машины, уперев руки в бока.

– Про что ты?

– В тот первый вечер, когда ты позвонила ко мне, я зачислил тебя в детективы-любители или репортеры. Насчет репортерства ошибся, а вот в другом… Ты влезла достаточно глубоко, так что убирайся-ка подальше подобру-поздорову. Подыщи замену на врачебную практику и сматывайся, пока не обожгла пальцы.

– Да о чем ты?!

– Тебе пришла охота поиграть в детектива. Но ты не понимаешь – тут не игра. Тебе рисуется это детективным романом со счастливым концом, ты даже не соображаешь, какова может быть правда, если ты действительно докопаешься до нее.

– Но почему – бояться правды?

– Потому что тут – убийство. А убийцам обычно не нравится, когда их ловят. Вот отчего. Я не верю, чтоб ты докопалась. Но так или иначе – игру ты проиграешь. Я достаточно потакал тебе. А теперь – выметайся, пока по горлышко не завязла.

– Но я уже завязла! И уж тебе-то это известно!

Секунду он помолчал. Потом отступил от машины.

– Тогда ты просто – дура! – выкрикнул он. – Я тебя считал взрослее. Старался высказать все помягче, но до тебя не доходит! Тогда у моря меня всего перевернуло, я рад-радешенек был, что в живых остался. А в состоянии шока, сама понимаешь, люди говорят и делают то, чего и сами не желают. Но теперь я в нормальном состоянии и выскажусь четко. Убирайся из моей жизни и больше в нее не лезь! Жить буду, как сам сочту нужным.

И, развернувшись, Карл зашагал к дому.

Я медленно поехала к себе, расстроенная. Карл говорил искренне, приказывая мне убираться. Но, по-моему, говорил ради меня. Он оскорблял меня – только бы я уехала. А больно мне было, потому что я, пожалуй, впервые поняла, что тайну убийства и правда никогда не разгадать. Подозрение будет висеть на Карле всю жизнь, пачкая его и любого, с кем он соприкасается. И он понимает это слишком хорошо.