Текст книги "Убийство в музее Колетт"

Автор книги: Эстель Монбрен

Соавторы: Анаис Кост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Глава 6

Через несколько минут трио оказалось на улице Мутье перед решетчатой оградой. Густой кустарник и угрожающе колючий боярышник скрывали от глаз владение Жюли Брюссо. Молодой Делкло достал из своей сумки связку ключей, но пыл его быстро угас: замок калитки не поддавался. Две боковые задвижки вроде бы шевелились, однако что-то их удерживало.

– Это тот ключ? – потерял терпение Жан-Пьер Фушеру. – Он поворачивается лишь наполовину.

– Можно подумать, что после первого оборота запорный механизм выталкивает его, – заметила Лейла Джемани.

– Ничего общего с домом Сидо, открытым всем ветрам, – подмигнув ей, пошутил Ахилл Делкло.

– И еще меньше с домом Колетт в Сен-Тропезе, который мог бы открыть любой ребенок, – заговорщицки улыбнувшись, продолжила Лейла.

Жан-Пьер Фушеру, возившийся с замком, вдруг воскликнул:

– Я определил угол наклона ключа!

Он нажал на ручку, резко повернул ее, и калитка открылась.

Их глазам предстал маленький домик, не больше китайского храма, смирно расположившийся посреди сада. На его черепичной крыше с окошками мансарды и старинным флюгером, указывающим на юго-запад, возвышалось нечто вроде защитного колпака. Большинство белых ставень было прикрыто.

Они обогнули небольшой бассейн с проточной водой, в центре которого читал книжку каменный ангелочек, удобно устроившийся на своих крылышках. Взошли на крыльцо, окаймленное глициниями. Едва переступили порог, как раздалась оглушительная трель сигнализации. Ахилл Делкло бросился отключать ее.

– Это невероятно… Такая мудреная система безопасности у ничем не примечательной женщины! – удивился он.

Комиссар Фушеру и инспектор Джемани отметили чрезвычайную строгость стиля столовой и умеренность в обстановке гостиной, обратили внимание на старинную мебель из древесных пород, произраставших в Пюизе, на пианино и канапе, обитые розовым бархатом. Но на стенах не было ни одной картины, ни одной семейной фотографии, да и вообще в этом обезличенном декоре не виделось ни одной милой сердцу женщины безделушки.

– Полковник! Полковник!

Они вздрогнули от этого замогильного голоса.

Поспешив на звук, они обнаружили в приведенной в полный беспорядок кухне попугая, вперевалку ходившего по краю спинки стула; хлопая красно-желто-зелеными крыльями, он истошно завывал:

– Остановись! Остановись!

Они быстренько прикрыли дверь, чтобы птица не вылетела: находясь на свободе уже несколько дней, попугай опрокинул свою кормушку, рассыпав все зернышки, и залил плиточный пол пометом.

– Ну и ну! – воскликнул оправившийся от изумления Ахилл Делкло. – Откуда же прибыла эта зверюга?

– Очевидно, из Новой Каледонии, – отозвался Жан-Пьер Фушеру, вспомнив о похожей птице, привезенной его двоюродным дедушкой-путешественником своей сестре. – Поднимемся на второй этаж.

В спальне гармонично сочетались голубой ковер и шторы такого же цвета. Они оценили изощренный комфорт, который, однако, ничего не рассказал о покойной, разве что о ее упорной привычке закрывать ставни. Удивление вызвала совсем пустая комната напротив. Третья комната, по всей видимости, служила кабинетом. Ахиллу пришлось применить силу, чтобы раздвинуть жалюзи. Высунувшись из окна, они увидели два прилегающих садика: в верхнем, тенистом, росли тисы и старый орешник, он круто спускался ко второму, беспорядочно усеянному цветами.

В этом «сидящем» на холмах городке все сады располагались косо.

Отвернувшись от окна, пришедшие стали рассматривать интерьер комнаты: при свете дня они увидели навощенный секретер со множеством ящичков, на котором аккуратными стопками лежали папки в черных обложках. Вдоль стен выстроились стеллажи с книгами на французском и различных иностранных языках; в глубокой нише располагался встроенный широкий шкаф.

– Распределим задачи, – предложил комиссар.

Пока Ахилл Делкло просматривал папки, а Лейла Джемани проверяла содержимое ящичков, Жан-Пьер Фушеру заинтересовался архивом, обнаруженным в стенном шкафу. Из картонных папок, расставленных в алфавитном порядке, он достал записи, посвященные истории кантона. В отдельно стоявшей коробке находились карточки, посвященные генеалогическим изысканиям. Он перебрал первые: д’Ампара, д’Обен, де Боннаржо, де Кадальвен, де Клермонт…

Он озадаченно почесал в затылке. Значит, Жюли Брюссо знала семью Клотильды! И в самом деле, земли Клермонта граничили с Пюизе. Значит, судьба предназначила ему вновь вернуться в прошлое, от которого он убежал, никогда больше не встречаясь с родителями жены после смерти их дочери.

– Ничего интересного для меня в этих досье, – объявил Ахилл Делкло.

– И для меня ничего в этих ящичках, – отозвалась ему Лейла Джемани. – Удостоверение личности, водительские права, выписки из текущего счета; в банке все нормально, если не считать крупных вкладов наличными в начале каждого года. Однако любопытно, что это происходило в течение последних пяти лет. То же самое и с медицинской картой. В Сен-Совере у Жюли Брюссо не было своего врача; лечилась она в больнице Биша. Ежегодные эхография и рентген. В последнем заключении сказано, я цитирую: «Стабильное состояние, без ухудшения незначительного диабета, вызванного нахождением инородного тела в поджелудочной железе». И запись ревматолога: «Начинающийся коксартроз, преимущественно в области малой берцовой кости, вызванный давним ее переломом».

– Результат несчастного случая? – предположил Ахилл.

– Надо же, – продолжила Лейла, не слушая его, – последнее заключение датируется 28 января… А вклад наличными был произведен на следующий день.

– А в предыдущие годы? – сразу заинтересовался Фушеру.

– То же самое. В течение пяти лет в конце января Жюли Брюссо уезжала в Париж для медицинского обследования. Сама ли она заявлялась на следующий день в парижский филиал, чтобы внести наличность на текущий счет?

– Попросите своего помощника достать в Биша копию медицинских заключений. Пусть перешлет их нам по факсу, – распорядился Фушеру. – А пока мы обследуем все снаружи.

Открыв застекленную дверь гостиной, ведущую в сады, они пересекли первый, в котором выделялась огромная клумба с гортензиями, распустившимися пышным цветом благодаря обильному поливу усердным садовником. Несколько небольших арок, увитых красными розами, отделяли лужайку от теплицы внизу.

Одним прыжком Ахилл Делкло преодолел пять высоких ступенек. Лейла прошла по ним с большей осторожностью. Без помощи перил Жан-Пьеру Фушеру трудно было за ними угнаться. Лейла заметила, как от усилий слегка скривились его губы. У него, должно быть, болело колено. Она протянула ему руку, чтобы помочь.

– Лишняя заботливость мне ни к чему, – отмахнулся он.

Она не обратила внимания на его замечание.

Все трое оказались посреди кругового цветущего вала: кусты зверобоя переплетали свои золотистые головки с зарослями колокольчиков, из которых выглядывали канны; анютины глазки изящно распластывали бархатистый кармин у ножек наперстянок, напомнив Ахиллу, как, будучи ребенком, он развлекался, погружая пальчики в их соцветия. Весь этот цветущий беспорядок завершался клумбой из красных маков у входа в теплицу. Они проникли внутрь металлической конструкции, где на зеленых террасках выстроились горшки. Они не смогли определить названия всех цветов, но узнали побеги синих люпинов, нарциссов и черенки гибискусов. В южной стороне, скрытой от глаз и ветров, заметили большой глиняный горшок с заинтриговавшим их экзотическим растением: его верхушка, утыканная розовыми тычинками, была окаймлена венчиком изумительного синего цвета. Очарованный Фушеру не сдержался и шагнул к нему.

– Не дотрагивайтесь! – остановила его Лейла и ловко удержала руку комиссара.

– Я и не собирался срывать его, инспектор Джемани, я лишь хотел обратить ваше внимание на эту редкость. – Его тон невольно стал поучительным. – Это похоже на кактус семейства асфоделусов, произрастающих на Мадагаскаре. Уму непостижимо, как он выживает в этих условиях. Ручаюсь, что вы не найдете его семян на нашем континенте. А сам он явился бы достойным украшением любого гербария.

Нарушив восторженное молчание, он продолжил:

– Направим его на экспертизу ботаникам. Не думаю, что цикличность его цветения весьма продолжительна. До двадцати лет, может быть…

– Долго же пришлось бы ждать бедняжке мадам Брюссо, – отважился пошутить Ахилл Делкло.

– Очень хотелось бы знать, для чего здесь это растение…

Комиссар посмотрел на свои часы:

– Уже поздно: предлагаю вам заглянуть в погреб, пока я тут кое-что доделаю.

Лейла и Ахилл повиновались, но обнаружили только окрашенные эмалевой краской пустые полуподвалы, а в небольшом сводчатом погребе нашли несколько бутылок «Шато д’Икем».

– Редко мне встречались такие девственные погреба! – воскликнул молодой человек. – Хотя в книге Колетт…

На этот раз Лейла Джемани не попалась на крючок.

Они поднялись; комиссар ждал их у входа.

– Если нужно будет, мы вернемся, – сказал он. – Спасибо за помощь, Делкло. Мы с инспектором Джемани уходим, надо приниматься за опросы. Закройте тут все. Есть проблема? – спросил он, заметив выражение озабоченности на его лице.

– Нет, нет, господин комиссар… Вот только… как быть с попугаем?

– Да посадите его в клетку!

Добрые четверть часа сражался Ахилл с птицей, которая яростно отбивалась крыльями, издавая невразумительные крики. Делкло уже подумывал, что ему опять достанется от начальства за опоздание. Закрывая наконец дверь, он неожиданно услышал отчетливый умоляющий зов попугая:

– Лили!.. Лили!..

Глава 7

Четверг, 12 июня

На следующее утро комиссар Фушеру проснулся на рассвете. Через распахнутое окно, выходившее на луга, окружающие ферму Туро, в спальню влилась волна запахов свежескошенной травы; к ним примешивался аромат розового вереска. Со своей кровати он видел, как медленно льется с неба первозданная голубизна, обволакивая контуры этого края, выплывающие из ночной тьмы. Глазами он следил за овалом расцветающего солнца. Болело колено. Трудно было приспосабливаться отныне к полноценной жизни в этом прекрасном мире. Но он стойко переносил свою неполноценность. И лишь упорными упражнениями по утрам он заставлял онемевшую ногу обретать необходимую гибкость, утраченную во время сна. Он закрыл глаза, чтобы полностью отрешиться от трескотни дроздов, заливистого пения жаворонков, поднимавшихся к необжитым небесным сферам.

Часом позже, свежевыбритый, он спускался по величественной лестнице, ведущей в столовую особняка. На первом этаже аппетитно пахло хорошо пропеченными бриошами и ароматным кофе. Эти запахи оживили в его памяти благословенные праздничные дни в доме в Ландах, где прошло его детство.

Внизу лестницы его встретили сестры Малгувер, приложившие немало средств и усилий для восстановления развалившегося особняка и превратившие его в самое гостеприимное из загородных пристанищ.

– Как видите, мы предвидели солнечную погоду, – приветливо сказала старшая. – Этот стол у окна вас устроит? Ваша помощница еще не спускалась.

Столовая сразу очаровала его. Два пузатых шкафа и широкий сервант с посудой, среди которой выделялись керамические тарелки местного производства, производили успокаивающее впечатление благополучия и довольства. Их полированное дерево контрастировало с цветастыми скатертями, оживлявшими столы. Заказав пышную лепешку, сливочное масло и земляничное варенье, в ожидании кофе он внимательно разглядывал постояльцев. В центре зала хмурая супружеская пара, глядя в свои тарелки, ожесточенно поглощала поданный завтрак. Дородная блондинка, сидевшая к нему вполоборота, отдавала должное фирменному бургундскому блюду и односложными словами реагировала на разглагольствования своего собеседника, который заливался вовсю. Он знал, что его слушают четыре девушки, молча сидевшие в глубине зала и внимавшие словам мэтра. По выспренним жестам и седеющей гриве Фушеру узнал известного модного психоаналитика Рено Битлера. Хозяйки парижских салонов шли на все, чтобы заполучить его на ужин. Он уже дожевывал третий круассан. Воспользовавшись паузой, блондинка заговорила с ним о своем последнем проекте.

– Вы совсем не думаете, Анна-Лиз. – Он чуть не поперхнулся. – Для этой книги пока не время…

Но, судя по всему, Анна-Лиз все продумала. Фушеру вспомнил, что она являлась главным редактором издательства «Галиматья».

– В любом случае подпишем контракт. Никогда не поздно отказаться от него и отделаться от автора ничтожной суммой, – флегматично заверила она, щедро намазывая тартинку маслом.

– Но все же не забывайте о судебном процессе в американском стиле.

– Только не с нашими авторами. Они беспомощны, – возразила она с презрительной миной. – Смотрите сами: нам удалось в последний момент отказаться от всех посмертных произведений, невыгодных… – она понизила голос, – в коммерческом смысле.

За соседним столом кто-то со стуком поставил чашку на блюдце. Внимание Фушеру привлекла элегантная женщина в платье абрикосового цвета, которая резким движением закрыла журнал «Этуаль Веспер», словно ей надоела окружавшая ее посредственность. Она встала и надменно, но с естественной грацией пошла к выходу, игнорируя провожавшие ее возмущенные взгляды. У двери она чуть не столкнулась с Лейлой Джемани, посторонившейся, чтобы пропустить ее.

– Я принесла вам программу семинара, – сказала Лейла, садясь напротив своего начальника.

Они одновременно склонились над брошюркой, которую развернули между дымящимися чашками. На титульном листе с профилем Колетт крупными буквами было напечатано:

СЕМИНАР «ЗАРОЖДЕНИЕ КЛОДИНЫ»

13—18 июня

Во вступительном слове профессор Марго Лонваль, известная в международных кругах специалист, должна была рассказать о проблемах генезиса. После этого шел перечень выступающих с сообщениями, названия которых немало повеселили комиссара и инспектора.

Первая часть программы – помимо извещения о прибытии нежданного участника – была посвящена научному исследованию всех «Клодин» и включала в себя:

1. «Воротник и пристегивающийся воротничок: клодинизация быта». Флоран де ла Сап, президент Фонда «От кутюр» и «Шерстяной чулок».

2. «Влияние кошачьих повадок на способность восприятия нюансов в творчестве Колетт». Анни Пулиш, профессор университета «Плато Миллеваш».

3. «Костыли и струпья: рассуждения об инвалидности в раннем творчестве». Шарль Бутильон, декан университета Пятилетия.

4. «Кло/Дина: гастро-текстуальное содержание». Рено Битлер, сотрудник отдела перманентных изысканий Института по изучению Нео-Фрей-до-пост-ла-каньенских концепций.

Третий день посвящен прогулке по колеттовским тропинкам, а также просмотру спектакля по книге «Ребенок и колдовские чары», поставленного Алисой Бонне.

Далее излагалась вторая часть семинара:

5. «Неудобство супружеской жизни: кончина одного из супругов». Беранжер Лестранж, доктор наук факультета оккультизма и магнетизма.

6. «Четыре сестры Тутун и их кошка». Алина Дюкрок, психоветеринар в Центре предупреждения болезней, передающихся животными.

7. «От перванша к банану: истоки гермафродитизма Колетт». А. Фродитос из Гимназии прикладной бисексотерапии.

8. «Мать и дочь: железная рука». (Докладчик будет объявлен позже.)

И наконец – заключительное заседание:

«Зачатие/Рождение: Клодина in utero[2]2
  В Матке (лат.).


[Закрыть]». Антуан Девриль, лектор университета, Париж XXXV-бис.

Жан-Пьер Фушеру силился сохранить серьезность. Здравомыслящая Лейла Джемани не могла удержаться от хохота.

– Ладно, вернемся к нашим баранам, – сказал он ей. – Страшно боюсь опрашивать этих специалистов!

– Может быть, начнем с местных жителей? – предложила она.

– Хорошая идея. После завтрака поговорим с нашими хозяйками.

Они прошли в кухню, облицованную голубой и белой керамической плиткой, где обе сестры были заняты варкой варенья. Розоватая пена покрывала края большого медного чана, в котором кипела, пузырилась и благоухала душистая земляничная масса.

– Извините, что отвлекаю вас, – сказал им комиссар, – но нам нужна ваша помощь. Не могли бы вы прежде всего сказать, кто только что покинул гостиницу? Не думаю, что это кто-нибудь из ваших постояльцев…

– В самом деле, – подтвердила одна из сестер. – Марго Лонваль живет в тридцати километрах к востоку от Сен-Совера, в Фортерре; она частенько приходит сюда выпить кофе, особенно когда стала председателем Клуба почитателей Колетт.

– Ну а что касается двух жертв, они вам, конечно же, знакомы? – продолжал комиссар.

Кларисса де Малгувер положила ложечку пены на ломтик хлеба, прежде чем осторожно ответить:

– Жюли Брюссо иногда приходила выпить чаю.

– Степенная была женщина, – добавила ее сестра Жюльетта. – Сдержанная, но очень умная. Нам ее будет не хватать.

– Она работала в мэрии, не так ли?

– Она в основном занималась архивами и социальным обеспечением, – подтвердила Кларисса, засовывая выбившуюся прядку под чепчик.

– Ее очень любили в наших краях, – поддержала ее длинноволосая сестра. – Она вытащила из нужды много семей.

– Но была в ней какая-то тайна, – продолжила Кларисса. – Она никогда не рассказывала о своем прошлом. Известно только, что ее родные погибли в железнодорожной катастрофе до того, как она поселилась здесь, вот уже… сколько, Жюльетта? Двадцать пять лет?

– Да, около того. Примерно в то же время, когда мы…

Кларисса поспешно перебила ее:

– Мы так и не знали, замужем ли она.

– А у нее не было близких в Фортерре или Гатине? – настаивал Фушеру.

– Нет, насколько нам известно. К ней никто не приходил. В свободное время она гуляла в лесу или перебирала архивы кантона.

– И никогда не уходила в отпуск?

– Почему же, каждый год она уезжала в Бретань… Сейчас припоминаю, что она ни разу не говорила, куда именно. – Кларисса нахмурилась. – Она была превосходной пловчихой. Поэтому нас так поразило известие о… несчастном случае. Впрочем, поражена была и Мадлен Дюжарден, бывшая учительница. Она хорошо знала ее. Можете поговорить с ней.

– Мы это сделаем, – заверил комиссар Фушеру. – А месье Ришело?

Сестры в нерешительности переглянулись.

– Ах! – наконец вымолвила младшая. – Месье Ришело – это совсем другая история…

Глава 8

Покинув ферму Туро, комиссар Фушеру, по совету своих хозяек, направился кратчайшей дорогой, сокращающей путь к замку. Он прошел вдоль тутовых деревьев, обещавших хороший урожай ягод. Остановился перед зарослями дикой черешни и крыжовника. Их кисловато-горький привкус напомнил о детстве его жены, прошедшем в деревне: Клотильда много раз рассказывала ему, как собирала дички, убегая в лес одна. В свое время она тщетно пыталась убедить его в прелести этих невыносимых ягод, которые находила восхитительными, но видела лишь гримасу на его лице от кислятины. Как в давние времена, он поднес ко рту одну ягодку, боязливо раскусил ее и тотчас выплюнул, не в силах соперничать с отвагой Клотильды.

Больше он не пытался воскрешать прошлое.

Благодаря своей профессии он мог по-иному бороться с произволом смерти. Он ускорил шаг в направлении замка, чтобы провести расследование кончины нотариуса. Его все еще не покидало недоумение, когда он перебирал в памяти рассказанное сестрами де Малгувер о месье Ришело. Тот, живя в Салодри, регулярно сновал между Сен-Совером и Парижем. Недавно он приобрел спортивную машину и наведывался к некоторым знатным семьям с тех пор, как его честолюбивые устремления материализовались в Департаментском совете Бургундии. Казалось, все способствовало процветанию этого именитого провинциала. Какого черта понадобилось ему отравить себя в библиотеке замка Сен-Совера накануне семинара, где он должен был представлять местную администрацию?

Комиссар Фушеру сделал крюк, пройдя через решетчатую, со смазанными петлями калитку ограды двора Патэ; обогнул сарацинскую башню, опасливо поглядывая на ее осыпающийся верх. Будто контрастируя с ней, за башней возникло строение XVII века, оштукатуренное и покрашенное тепловатого оттенка охрой, приготовленной из сырья, добываемого в Пюизе.

Очутившись перед южным фасадом, он немного отступил и по откосу спустился к тополиной аллее, откуда мог вдоволь любоваться всем ансамблем целиком. На последнем этаже отыскал два открытых окна библиотеки, в которой накануне вечером вместе с Джемани и бригадой уголовной полиции начал расследование подозрительной смерти месье Ришело.

Он в задумчивости дошел по тенистой аллее до зеленой прогалины, в центре которой с удивлением заметил тоненькую фигурку девочки, притаившейся за колодцем, края которого были увиты настурцией.

Появившаяся из боковой аллеи молодая брюнетка с волнением в голосе кричала:

– Анжела! Анжела!

Шаловливый ребенок еще больше съежился, не желая попадаться матери на глаза; играя, девочка молча, потихоньку передвигалась вдоль круглой стенки своего каменного щита, оставаясь невидимой.

С веселым цинизмом Фушеру наблюдал за маневрами ребенка: как же рано проявляется жестокость…

– Анжела? Где ты?

Он вздрогнул при звуках знакомого голоса, усиленных тревогой. Перевел взгляд на женский силуэт, стоящий против солнца на краю опушки.

– Жизель Дамбер! – с изумлением воскликнул он.

Узнав его, она слегка попятилась.

Разочарованная тем, что мать, похоже, перестала ее искать, девочка, в свою очередь, испугалась. Она вынырнула из-за своего укрытия, запыхавшаяся, будто прибежала издалека.

– Мама!

Загипнотизированный видом ребенка, бегущего к своей матери, комиссар Фушеру не сводил с нее глаз; он разглядел в ней что-то знакомое, уже когда-то виденное: этот детский профиль, волну русых волос, легкое покачивание бедрами.

Обнаружив присутствие незнакомца, девочка бросилась к матери, прижавшись к ней. Она сразу почувствовала себя в безопасности и повернула голову, чтобы посмотреть на незнакомого мужчину.

Комиссар стоял разинув рот: казалось, он увидел живую копию своей сестры Мерилис, когда той было четыре года. И тотчас вспомнилась исступленная ночь, которую он провел с Жизель. Неужели этот ребенок – плод той скоротечной любви? От такого предположения в глазах у него потемнело, он покачнулся, но разум тут же отмел подобную вероятность. Сделал несколько быстрых шагов, но внезапный приступ боли в ноге заставил его остановиться. Совладав с болью, он перевел дыхание и яростно потер отнимающееся колено.

Девочка подняла лицо к матери:

– Ты думаешь, этот господин тоже упал, как и я?

Она приподняла подол своего платьица, с некоторой гордостью посмотрев на свежую царапину на коленке, уже смазанную йодом.

Вновь захлестнутый волнением, Фушеру растерянно обратился к Жизель:

– Вы не сообщили о своем материнстве… впрочем, вообще не подавали о себе вестей…

Ответом ему было тягостное молчание.

– Сколько же лет ребенку? – спросил он.

Жизель, кляня в душе эту непредвиденную встречу, продолжала молчать.

Она лихорадочно искала способ уклониться от прямого ответа. У нее был все тот же бегающий взгляд, как прежде. Не выдержав, он напрямую спросил:

– Скажите, это наш?

Жизель потупилась.

– Стало быть, вы даже посчитали бесполезным информировать меня? – отчеканил он с еле сдерживаемой злостью.

– Мне всегда казалось, что вы ничем не хотите связывать себя. Впрочем, после пережитой вами драмы грешно было бы на вас сердиться…

– Почему это именно женщина должна решать – что мужчине в тягость, а что дает ему свободу? – тотчас возразил он.

Почувствовав скрытое напряжение в голосах взрослых, Анжела попыталась завладеть вниманием матери.

– Я есть хочу! – заявила она.

Жизель воспользовалась этим бессознательным призывом к порядку, чтобы положить конец неприятному разговору.

– Сейчас не время продолжать… – с явным облегчением произнесла она.

– В самом деле… – иронично произнес Фушеру. – И когда я могу надеяться на разговор с вами?

– Я пробуду в Сен-Совере еще дней десять.

– Вы тоже участвуете в семинаре? Я что-то не встречал вашу фамилию в программе… – удивился он.

– Анжела болела, и я не смогла вовремя подтвердить свое участие. Но вы-то здесь…

– Я в командировке… – отрезал он, избегая уточнять в присутствии ребенка мрачные причины своего приезда в Пюизе. – Могу я увидеться с вами сегодня вечером?

– Давайте позднее… после моего выступления.

– Что ж, подожду, у меня нет выбора. Остановился я на ферме Туро. А вас я где могу найти?

– Площадь Думер… у Мадлен Дюжарден, одной из организаторов семинара.

– И одной из наших свидетельниц. Таким образом, у нас есть двойной повод свидеться…

– Конечно, – поведя рукой, сказала она со знакомой ему уклончивостью.

Он невольно отметил, что на ее пальце не было кольца.

Потом посмотрел на ребенка. Подумалось о превратностях судьбы, которая несколькими годами раньше так жестоко обошлась с ним, лишив надежды стать отцом. Сейчас же, на повороте жизненного пути, ему предоставлялся второй шанс.

Взяв за руку проявлявшую нетерпение дочь, молодая женщина обошла застывшего в неподвижности мужчину, чтобы выйти на аллею, поднимающуюся к замку. Он провожал их затуманенными глазами, видя, как от него удаляются две фигуры: небольшая в желтом платье и элегантная – в фиалковом. Материнство сделало формы Жизель более округлыми, придало движениям тела самоуверенность. Но зато она пожертвовала своими длинными волосами, завитые кончики которых едва касались ее плеч.

Он подосадовал на нее за то, что ее образ, сохранившийся в его памяти, изменился.

Ему трудно было принять решение, как поступить: мысли разбегались. Потребовалось немало времени, чтобы снова сконцентрироваться на предстоящей работе и сделать первый шаг в направлении места преступления. Он пошел по главной аллее и, не обратив внимания на двух оскалившихся львов у входа в замок, рассеянно ответил на приветствие жандарма, стоявшего на часах перед вестибюлем. Хотя музей был закрыт для посещения публики, молодая общественница, ответственная за прием, оказалась на месте и включила для него аудиовизуальную программу, которая сопровождала обход замка.

Опираясь о перила, он поднялся на второй этаж, осторожно ставя ноющую ногу на ступени-заглавия; ему казалось, что он в каком-то смысле оскверняет их. Первый зал пересек под аккомпанемент записанного на пленку чтения отрывков из книг Колетт; сотни ее глаз, смотрящих из рамочек, неотступно следовали за ним. Он вошел в коридор и проследовал вдоль ряда витрин; поглощенный своими мыслями, не стал разглядывать их, отметив лишь цитаты из Колетт, искусно выгравированные на матовых стеклянных пластинках, которые служили как бы фоном для выставленных на обозрение рабочих инструментов писательницы.

Коридор оканчивался небольшой комнатой, где он осмотрел коллекцию пресс-папье за стеклом витрины. Там же на полочках были разложены различные предметы, количество которых удваивалось зеркалами, стоящими за ними. Он пристально рассмотрел браслет с красными и синими ромбиками, дверные ручки, бильбоке из стекла и даже скалку для теста, сделанную из зеленого стекла. Особенно его привлекла коллекция шариков, увитых гирляндами из того же материала; иногда внутри их были воссозданы целые цветки, маленькие головки которых покачивались за прозрачным овалом. Еще больше его заинтересовали камеи, одна из которых послужила хранилищем смерти месье Ришело. Они заключали в себе керамическую пластинку с нанесенным изображением. Он узнал портрет королевы Елизаветы, подаренный Колетт хрустальным заводом Сен-Луи. Все камеи были разными.

Фушеру достал фотографию «камеи», переданную ему Ласкоме. Принадлежал ли он к этой же коллекции? Он сравнил его с образцами на выставке. На фотографии был изображен изящный женский профиль, рельефно выделяющийся между двумя мужскими лицами: одного седоволосого, другого – в синем кепи. Как подобная красота могла принести смерть?

Затем Фушеру прошел через комнату с коллекцией бабочек, направляясь в зал, скопированный с одного из залов Пале-Руайяль.

Мимоходом он заметил свое отражение в полный рост в высоком зеркале, подстерегавшем посетителей при выходе из коридора: довольно хитрая уловка, заставляющая их поверить, что именно они разгуливают по комнате писательницы. Стало быть, таким видела его дочь несколькими минутами раньше? Еще не утративший стройности мужчина, представительный, в костюме-тройке, со ртом, разучившимся улыбаться, со стальными глазами, в которых нет теплоты? Он подошел поближе.

Обычно он избегал смотреть в зеркало. У него вошло в привычку бриться, не глядя в него, тщательно следить за своей внешностью – опять же без зеркала. Ему казалось, что оно выявляет напоказ то, что должно скрываться от окружающих, – внутренний разлад, с которым он жил многие годы. Зато одевался он хорошо. Даже слишком хорошо для выбранной им профессии. Когда-то он предпочитал рубашки из тонкого хлопка, красивые ткани, шелковые галстуки, которые так нравилось мять Клотильде…

Он отошел от зеркала.

Его любовь к подлинникам была наконец удовлетворена при виде мебели, принадлежавшей Колетт. Он восхитился остроумным убранством стола-пюпитра, который ставили на кровать, и открыл, что синий маяк – всего лишь металлическая лампа, облицованная синими листиками. Его тронул хрипловатый голос писательницы, который она приобрела в конце жизни.

Поднимаясь на третий этаж, он думал об исключительном союзе, объединяющем призвание мужчины и женскую долю. Всегда ли одно вытесняет другое? Проходя через зал с фотографиями, он отметил, что почти отсутствуют фото писательницы со своей дочерью, и спросил себя: а какой она была матерью? Потом, вернувшись к собственной дилемме, подумал об отношениях Жизель с дочерью. А сам он – каким отцом он был бы? Не найдя ответа, решил, что пока все эти мысли – только суетность, мешающая расследованию.

Он подобрался, и походка его стала увереннее.

В библиотеке он сразу увидел возле окна флуоресцирующие контуры человеческого тела, начерченные на полу службой жандармерии. Перечитав отчет судмедэксперта, он понял происхождение раны на голове: месье Ришело, должно быть, упал навзничь и сильно стукнулся головой о край мраморной банкетки. Все совпадало. Вот только непонятно, почему медальон лежал неповрежденным в ладони самоубийцы, тогда как при падении он должен был разбиться о чугунную батарею. С другой стороны, если нотариус упал на спину, чем объяснить ушиб губ, определенный в лаборатории?

Эти две аномалии заинтриговали Фушеру. Комиссар имел обычай прибегать в подобных случаях к упражнению, вызывающему улыбку его коллег: он лег на место трупа, приняв ту же позу. Так он лучше вникал в обстоятельства кончины. Подобный маневр являлся частью его игры в прятки со смертью, и он выходил из нее с наименьшими затратами.

Растянувшись под окном, он совсем по-иному смотрел на эту мнимую библиотеку. Несуразный угол зрения дал ему ее новое видение. Он как бы находился в мраморном катафалке, и его поразил странный резонанс красок: полутень наполовину холодная, наполовину розоватая, шедшая от крапчатого плиточного пола до банкеток, служащих для чтения, и до полок с полутора тысячами книг. Открылась фальшь в точно рассчитанной гармонии ансамбля. Не скрывалась ли пустота под обилием обложек?