Текст книги "Журнал «Если» 2008 № 05"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Берите телефон и звоните, – повторил он.

Дура со вздохом закрыла коробку, потянулась за телефоном и набрала номер.

– Аллочка, привет, это я! – бодрым детским голоском поздоровалась она.

– Ну, привет, – ответил женский голос.

И я прямо-таки увидел ту женщину, Аллочку, мало того что увидел – я ее понял. Моя дура была для Аллочки совершенно ненужным предметом какой-то прошлой жизни, возникающим всегда некстати, и даже малоприятным. Настолько малоприятным, что проще в ответ на просьбу о деньгах дать сколько-то и прекратить беседу, чем выслушивать все подробности временного безденежья.

– Слушай, ты деньгами не богата? – сразу спросила дура. – У меня такое дело – нужно буквально до завтра пятьсот гринов перехватить. Завтра мне долг возвращают, а деньги уже сегодня нужны, мне шубу предложили…

– Ты сперва те двести верни, которые к Новому году брала, – ответила на это Аллочка.

– А разве я не вернула? – дуре казалось, что она очень правдоподобно изобразила удивление.

– Нет, не вернула.

– Надо же, а я думала…

В трубке раздались длинные гудки. Аллочка поставила крест на двух сотнях долларов – лишь бы обломок прошлого перестал возникать со своими просьбами, глупостями и враньем.

Тогда моя дура набрала другой номер. И ринулась в атаку, блистая оптимизмом:

– Светик, привет! Как жизнь молодая?

Я и Светика сразу увидел. Если Аллочка была почти ровесницей моей дуры, но женщиной, сумевшей неплохо устроиться в жизни, хотя и несколько меланхоличной, то Светик относилась к другому темпераменту. Есть такие бойкие женщины, которые умеют, наскакивая на мужчину и вечно у него чего-то требуя, жить весьма неплохо – пока не кончится молодость. Светику, впрочем, было около тридцати.

– Машка, ты? А я тебе как раз звонить собиралась! Слушай, дай до завтра пятьсот гринов! Мне завтра долг возвращают, а сегодня шубу предложили, классную, если не возьму – потом локти кусать буду– Светик, я бы рада… Ты извини, не получается…

– А шуба – просто мечта! Воротник – шалькой, рукава широченные, и еще оторочка, и вся фалдит! Ну, Машка, что тебе стоит?

У тебя же свой салон! Ты у кого-нибудь перехвати, мне же всего до завтра– Светик, солнышко, не у кого– Ну, тогда извини, я прощаюсь. Представляешь, всем звоню, ни у кого несчастных пятисот баксов нет! Все, блин, разом обнищали! ПокаГолос у Светика был не менее фальшивый, чем у моей дуры. Она привыкла решительно требовать денег – и совершенно не привыкла их отдавать. Моя дура, сама великая мастерица по данной части, возможно, еще не догадалась об этом. Она смотрела на онемевшую телефонную трубку, и губы ее шевелились.

– А вот ругаться такими словами неприлично, – сказал я ей.

По крайней мере, при моей телесной жизни было неприлично.

Тут она вдруг додумалась, как использовать оба отказа. Но сделала это с грацией слонихи в посудной лавке.

– Звонить бесполезно. Нужно лично являться, – сразу, без предисловий, сказала она Бурому. – Давайте я съезжу в одно место, это ненадолго, всего полчаса! Вы здесь побудете, а я тут же вернусь с деньгами.

И что же он мог ей ответить? Только одно:

– Никаких мест. Сидите и звоните.

– Так ведь бесполезно– Еще пробуйте.

Дура вдруг вскочила из-за стола и устремилась к двери. Бурый заступил ей дорогу и без лишней вежливости водворил обратно за стол.

Визг и трепыхание на него не подействовали. Я даже зааплодировал его ловкости.

– Вы с ума сошли! – закричала Маша. – Вы мне руку сломали! Я на вас в суд подамБурый опять уселся и замер, как монумент. Кулаки выложил на колени – вместо всяких аргументов. Ну, допросится она, подумал я. Этот не то что руку, он и шею легко свернет. Ох, не накаркать бы…

Так они и сидели: он явно ни о чем не думал, она же думала, как сбежать из подвала.

Я уже достаточно изучил свою дуру. Она никогда не смотрела хоть на дюйм дальше собственного носа. Допустим, ей удастся сбежать, ну и что? Завтра же разъяренная Анжела явится не в салон, а к ней домой, и еще неизвестно, кого она с собой приведет. Всю жизнь имея дело с документами и занимаясь в молодости розыском несостоятельных должников, я знал, насколько это непросто.

А в том, что дура, сбежав, попытается спрятаться у себя дома, я не сомневался.

– Что за черт! У меня клиенты на прием записаны, два гадания и снятие порчи, никто не идет! – сказала она Бурому. – Заблудились, что ли?

Это опять было вранье. Хотя заблудиться тут несложно, проходной дворик у нас – подлинный Тезеев лабиринт.

Бурый промолчал, и она перешла в наступление, тыча кровавым когтем в двускатный рекламный шалаш:

– Слушайте, вы! Вы мужчина или нет? Вытащите этого козла на улицу– Сами тащите, – ответил Бурый.

– Я женщина! – гордо сказала моя дура. – Я его поднять не могуА вы – запросто! Поймите, не придут клиенты – не будет денегБурый подумал, встал и взялся за рекламный шалаш. Приподнял, опустил и нехорошо посмотрел на дуру.

– Он же легкий.

– Это для вас – легкий. А я женщина, мне его не пошевелить.

Я знаю человеческую натуру. Если кому-то по меньшей мере трижды сказать одно слово, оно обретает силу… впрочем, об этом я уже вспоминал… Так вот, дура уже трижды назвала себя женщиной —

того и гляди, Бурый поверитКонечно, если ее отмыть, одеть в обычное платье, убрать эти страшные вороные космы, а главное – зашить рот воловьими жилами, она будет привлекательной женщиной средних лет, и какой-нибудь вдовый вечный подмастерье мясника или плотника обретет свое непритязательное счастье. Только теперь, насколько я понимаю, мужчины этой породы жениться не хотят – они и так могут прожить без забот.

Бурый молча выволок стенд в прихожую и начал пропихивать в дверь. Моя дура была наготове – сразу подтащила кресло поближе к окну, забралась на него и отдернула синюю в звездочках штору.

– Ой, блин… – прошептала она, подоткнула подол и поставила ногу на спинку кресла.

Я понял ее замысел. И ужаснулся последствиям.

– Стой! – закричал я, посылая голос в нужное место, чтобы добиться внятного эха. – Стой, говорю! ЗастрянешьЗвук был – вполне удовлетворительный звук, – но она от волнения и с перепугу, видимо, оглохла. Рама поднималась вверх, и дура, не рассчитав, навалилась пузом на подоконник и попыталась вылезти. Тут рама и рухнула ей на поясницу. Но даже если бы Машка чудом осталась висеть в воздухе – она все равно бы застряла, потому что человеку ее сложения изогнуться так, чтобы преодолеть эту щель, просто не дано.

Я окаменел, глядя на брыкающиеся ноги. Вошел Бурый – и тоже озадаченно на них уставился.

– Вот дура, – сказал он.

Ноги были приемлемые – такие не стыдно показать выше колена.

Моя дура нажила избыток плоти в щеках, груди, талии и заду, однако ноги как-то сберегла. Взгляд Бурого на них был уже более осмысленным, чем прежние его тупые взоры. Я даже подумал, что вся эта затея – ловушка на мужчину. Но отмахнулся от мысли – это было бы слишком разумно для моей дурехи.

Бурый неторопливо подошел, изучил обстановку, примерился и попытался выдернуть неудачницу из окна за талию, но получил удар пяткой в грудь и отскочил. Хорошо, что дура во время своей эскапады потеряла туфли – иначе лежать бы сейчас Бурому с каблуком в сердце.

Его лицо несколько оживилось. Я даже тревогу прочитал на не слишком высоком челе.

– Держи ее, держи! – крикнул я. – Уйдет вместе с оконной рамойИногда страшно хотелось поговорить, пусть хоть о погоде и ценах на дрова. Не то чтобы я ждал ответа от тех, к кому обращался, но если годами молчать – то и спятить недолго.

Пока я еще пребывал в своем уме. Сумасшедший призрак жил через дорогу – в телесной жизни он был монахом, теперь же вообразил себя уличным акробатом. Он нередко свешивался с крыши вверх ногами и заглядывал в окна последнего этажа. Мои же умственные способности не пострадали от времени.

Бурый молча смотрел на мою дуру. И даже щурился, что могло означать улыбку.

Входная дверь скрипнула, мы разом обернулись.

В прихожей появился монументальный дед с примотанным в области груди поверх застегнутого пиджака жестяным тазом. Зрелище было даже для меня жуткое – дед использовал длинные серые полотенца, вроде тех, на каких опускают гроб в могилу. А Бурый преспокойно смерил деда взглядом, решил, что опасности это полоумное чучело не представляет, и опять повернулся к окну.

– Тут целители принимают? – спросил дед.

– Тут, батя. Заходи, садись, – рассеянно ответил Бурый, примериваясь к ногам.

– Не могу, шайка мешает, – сказал дед и постучал в жестяной таз.

– Ну, стой…

Бурый зашел сбоку, что было разумно.

– Лови ее за обе конечности разом и дергай сильнее, – посоветовал я.

– Мне целитель нужен, врачи не берутся. У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит – занавеска шевелится, – сообщил дед. – Я им в поликлинике говорю: дырка сквозная, навылет, и из нее сзади наперед сифонит, со свистом, сам слышал. Они мне говорят: дедушка, мы дырок не лечим, ищи народного целителя. У вас-то хоть дырки лечат?

– Погоди, батя, – отмахнулся от него Бурый. – Видишь, тетка застряла.

Дед с пониманием оглядел ноги.

– Ничего, справная, – сказал он.

– То-то и оно. Ты, батя, погуляй немного, четверть часика, —

распорядился Бурый. – И приноси свою дырку.

Он уже был мне симпатичен своим непоколебимым спокойствием.

– Я схожу пива выпью, – подумав, решил дед и отбыл.

Бурый сел в кресло и молча уставился на мою дуру.

Политика правильная, подумал я. И даже сказал бы – единственно возможная политика. Дуре неудобно, страшно, больно – и долго ли она в таких обстоятельствах будет молчать?

– Да помогите же наконец! – взмолилась она. – Вы мужчина или где?– Брыкаться будете? – спросил Бурый.

– Не буду! Чтоб вы сдохлиНа такую любезность могло быть несколько ответов. Бурый избрал самый практический – потянулся к столику на колесах и включил электрочайник. Этим он без слов сообщил: буду комфортно ждать, пока ты не поумнеешь.

Если бы он знал ее так же хорошо, как я– Ну сделайте же что-нибудь! – опять заныла она. – У меня печень перехватило! Я же помру тут– Лягаться будете?

– Сказала же – не будуНашел кому верить… Хотя в таких обстоятельствах даже безнадежные дуры временно набираются разума.

Бурый встал, подтащил к окну второе кресло, забрался, приподнял раму и кое-как помог пленнице высвободиться. Она буквально рухнула в свое кресло. И как по-вашему, что содержалось в ее первых словах? Вот именно – бесстыжее вранье.

– Черт знает что! Я дворничихе за уборку заплатила, а она окно не вымыла. Я сейчас смотрю – батюшки, на нем репу сажать можно.

Полезла посмотреть, и вот… Я же ей деньги платила! А она в середке поскребла, а по краям – грязь…

Нет, что за женщина! Она хоть одно слово правды за свою жизнь сказала?

– Сейчас придет клиент с дыркой, – сообщил Бурый.

– Это никакая не дырка, это один из признаков смертельной порчи. Порчу я снимаю на раз. Нужна венчальная свечка, стакан колодезной воды и яйцо из-под черной курицы.

Самоуверенность вернулась к ней моментально.

– Где же он все это возьмет?

– Захочет выздороветь – возьмет! Я от рака змеиными яйцами лечу – так люди по лесу неделями ходят, пока эти яйца отыскиваютСвечка, свечка…

И она полезла в холодильник искать свечу.

Змеиные яйца Бурого озадачили. Он еще не знал, что эта женщина умеет только врать. Поэтому таращился на ее обтянутый черным платьем зад и явно думал самую простую мужскую думу.

Я же только вздохнул. С этой дурой мне никаких бродячих шутов и шпильмейстеров не надо.

– Звоните и деньги добывайте, – сказал Бурый. – А то у меня хозяйка крутая. Она тут камня на камне не оставит.

Камня на камне? Этого еще недоставало. А Анжела как раз может в ярости все разгромить – не в переносном, а в прямом смысле слова. И где я жить буду? Нам жилплощадь одну и навсегда определяют… и сундучок!.. Они же найдут сундучок!..

Дура этого не понимала, да и не могла понять.

– Ну что она может сделать? Ну, посуду перебьет. Вы же видите —

я до конца дня денег не достану.

Это была почти правда. Но она их и до конца жизни не достанет.

Впрочем, сказала она эти слова почти по-человечески – нечаянно найдя интонацию, которая вызывает сочувствие даже у таких вырубленных из гранита кавалеров, как Бурый.

– А вы еще звоните, всех спросите. Пятьсот гринов – это же немного.

Его ответ тоже прозвучал почти по-человечески. И тут моя дура, естественно, сорвалась и понесла чушь– Немного? Слушайте, я сразу поняла – вы хороший человек! Давайте я вам погадаю, оберег вам поставлю от огнестрельного оружия, а вы мне одолжите эти несчастные пятьсот гринов! У меня на завтра записаны денежные клиенты, обряд на омоложение, снятие родового проклятия! Я к концу недели эти деньги заработаю и отдамКак вокруг Анжелы сверкал красновато-золотой ореол денег, так вокруг моей дуры сейчас образовался радужный ореол вранья. Такой яркий, что даже Бурый его заметил.

– Берите телефон и звоните всем, кому только можно, – рявкнул он.

– Да я всем уже надоела… – проныла дура.

Это была первая правда за три месяца.

И дальше их разговор пошел сначала, причем оба этого не поняли.

– Не делом вы тут занимаетесь.

– Это мой бизнес! Я курсы закончила, вложила деньги в образование! Я посвящение получила! Знаете, сколько стоит посвящение в потомственные колдуньи? Я в будущем году вступаю в ассоциацию магов и колдунов Старого СветаЯ схватился за голову. Ври на здоровье, если от этого есть польза, я сам не раз в телесной жизни соврал – иначе откуда бы взялись талеры в сундучке? Но ври тем, кто рад слышать твое вранье! А не тем, кто от него приходит в ярость. Конечно, на тупой роже Бурого ярость никак не отражается, но голос-то его выдает– Берите телефон и ищите пятьсот баксов! – в который раз произнес Бурый. – А то я сам этот подвал по кирпичу разнесуЕсли бы я знал, что сейчас случится нечто для меня опасное, то принял бы меры. При желании я могу перемещать небольшие предметы. Это действует на людей устрашающе. Моя дура вылетела бы из салона, как ошпаренная, если бы ее колода карт Таро вдруг взлетела и растянулась в воздухе пестрой лентой. Думаю, Бурый бы тоже выскочил очень прытко. Но я не сделал этого, явив себя таким же невозможным дураком. Я должен был почувствовать беду издалека!..

Такие женщины в своем ореоле носят оттенки беды…

Она вошла, и мне сразу стало тревожно.

Это была не та тревога, которая возникла, когда подвал стала осваивать моя дура. Если бы я мог сейчас испытывать боль, то сказал бы – в тело мое вошла отравленная стрела, и яд сразу же произвел огненное действие.

С виду это была молодая женщина, почти невесомая и очень застенчивая, полупрозрачная блондинка с большими глазами, которые при необходимости враз делаются безумными. Когда такая женщина проходит мимо – большинство мужчин провожают ее взглядом, хотя одевается она просто и неярко, а волосы носит гладкими, не завивая их и не украшая ничем.

– Здравствуйте, – тихо сказала гостья. – Меня к вам Вера Корчагина направила. Ведь вы – Маша?

Я еще пытался ерничать – как иначе я мог погасить в себе тревогу?

– Какая тебе Маша? – ехидно спросил я. – Это госпожа Кармен, госпожа Николь и деревенская бабушка АвдотьяБурый, при всей своей толстокожести, тоже ощутил неладное.

Всего лишь раз глянув на гостью, он отвернулся, словно бы она ему была неприятна. Я знал это движение – оно означает боязнь женской власти, а властвовать эта женщина умела. За долгие годы я несколько раз сталкивался с феноменом женской власти там, где она теоретически не должна возникать. А Бурый был по своей внутренней сути независим от женщин. Он выполнял обязанности перед Анжелой – за деньги, не более того. Почувствовав угрозу, он показал свое неудовольствие.

А вот дура ровно ничего не ощутила. Она все еще надеялась справиться с Бурым. Вот до каких пределов простиралась ее глупость – Ой, подождите, пожалуйста, в холле, – попросила она. – У меня важный разговор.

Белокурая опасная женщина вышла, тихонько села на стул, взяла журнал, но читать не стала. Взгляд ее был потуплен, руки держались за журнал так, что всякий мужчина понял бы: она за это пестрое бумажное безобразие схватилась, как утопающий за соломинку. Бледные руки с тонкими пальцами напомнили мне старинный портрет, хранившийся дома, на нем была изображена такая же хрупкая и печальная дама, но на все мои вопросы я тогда не получил ответа. Ответ явился уже потом – но по порядку, по порядку…

– Ну, давайте сделаем так – я пойду, а вы останетесь тут, придет женщина, Леной звать, и вы у нее возьмете конверт с деньгами! – бодро предложила моя дура.

– Никаких Лен.

– Ну, вы и подарок! Вам только в будке на цепи сидеть! Я думала – приличный, порядочный мужчина, а вы – как этот, ну… ну… ИстуканБурый спорить не стал, а молча сел на табуретку и выложил на колени кулаки.

– В конце концов, вы мешаете мне работать с клиентами. Идите в холл! Там сидитеЯ думал, физиономия Бурого вообще ничего выразить не в состоянии. Но он так посмотрел на окно, на дуру, а потом опять на окно, что я даже обрадовался. А от радости несколько отступила тревога.

– Да не похудела она, не бойся! – сказал я ему. – И через канализацию не уйдет. Я не пущу.

Бурый молча вышел в прихожую, затворив дверь, а блондинка вошла в салон. Но там Бурый поступил по меньшей мере странно – бесшумно установил стул у самой двери, чтобы слышать разговор женщин, буквально прижимаясь щекой к щели.

Дура моя просто расцвела. И защебетала, и защебетала:

– Рада вас видеть, садитесь, будьте как дома! Чайку? Кофейку?

– Кофе, если нетрудно, – тихо сказала гостья. – Я третью ночь не спала и ничего не соображаю. Покрепче, пожалуйста. Если можно.

– Конечно, можно! Вам с сахарком? С печеньицем? Печенье у меня не покупное, сама стряпаю. А можно с бренди.

Да, стряпать она умела, это я знал точно. Она приносила с собой домашние салатики и котлетки. И печенье, разумеется. Она пробовала разные рецепты и обсуждала их по телефону. В хороших мужских руках дуре цены бы не было – сидела бы дома и обихаживала мужа и деток, для этого лишний ум даже вреден.

– Нет, спасибо, я без бренди, – скорбно произнесла гостья. —

Мне Вера Корчагина сказала, что вы все можете. Если не вы – то уж никто не сможет.

– Ну, это Верочка мне польстила, – с тихой радостью возразила Машка. – Я многое могу, это правда, я хорошие курсы окончила, диплом с отличием получила. Я даже авторские техники разработала.

Приворот на окурок, например. Раньше, скажем, привороты делали на вынутый след. А как ты его из асфальта вынешь? Или там на пряник – а кто их теперь покупает? А окурки – они везде! Вы мне окурочек его принесите, а я поработаю, и никуда он от вас не денется.

Гостья слушала с отрешенным видом, возможно, даже не понимая смысла всей околесицы.

– Я знаю, это дорого, – прошептала она, – но у меня есть деньги, я заплачу, только помогите мне.

– Да что хоть случилось? Погодите, не говорите, я сама скажу! —

воскликнула дура, вообразившая себя сейчас по меньшей мере мадам Ленорман.

Она быстро раскинула карты и, бормоча, стала их перекладывать с места на место.

– Десятка бубен, семерка пик – опасное путешествие… – как бы сама с собой беседовала она. – Ого! Девятка пик, ну, это совсем некстати… Послушайте, вы недавно были на похоронах…

И слепая курица порой зерно находит. Гостья наша выглядела так, будто действительно явилась прямо с кладбища, где ее перекормили всякими успокаивающими снадобьями.

– Да, была! – подтвердила она.

– Близкий человек? Он? – догадалась моя дура. А по кому же еще, как не по «нему» женщина так убивается?Тут гостья соскользнула с кресла и опустилась перед моей дурой на колени.

– Я все для вас сделаю, все вам отдам, только помогите! Мне Вера сказала – вы умеете! Вы ей делали! Вызовите его! Хоть на минуткуВот оно, подумал я, вот оно – и ведь моя дуреха не сумеет ей отказать. Вот она, беда.

– Его? – переспросила дура, тыча пальцем в карту.

– Его! На минутку! Мне всего два слова ему сказать– Вы с ума сошли! – строго ответила дура. – Какие еще два слова? Не нужно ему никаких ваших слов, не тревожьте его! Умер человек – и умер! Надо же, что потребовалось! Зазыв с того светаБеда, беда, твердил я. Такие прозрачные блондинки умеют настоять на своем. А когда зазыв с того света делает даже опытный маг, к нему в гости может пожаловать, прикинувшись светлым образом, такая гнусная сущность, что от нее потом всю жизнь не отвяжешься.

Это мой дом. Я тут прожил шестьдесят шесть лет телесной жизни, в конце концов! Я имел право тут остаться! Только я имел это правоВыживать, выживать, пока они чего-нибудь не натворили…

– Но вы же Вере показали первого мужа! – воскликнула гостья.

– Ну, мало ли что я ей показала? Выпили обе, нас понесло! Верка столько на грудь приняла, что ей и полотенце за мужа сошло.

– Какое полотенце?

– Так мы же его в бане вызывали, там в углу длинное полотенце висело, Верка как заорет – смотри, смотри, пришел! А я ей – дура, стой, не выходи из круга– Но он ей важную вещь сказал.

– Я ей сказала! А потом у нее все в голове спуталось, она и решила, что это с ней полотенце беседовало. Утром просыпаемся, у обеих бошки трещат, во рту скотомогильник, было что-то, а что – хрен вспомнишьДура говорила правду, и я в какую-то минуту поверил, что все обойдется. Нет, проклятая блондинка знала, чем ответить на правду– Вы не думайте, у меня деньги есть! Я заплачу! Вера сказала, что вы дорого берете, мне все равно, только вызовите егоДура моя остолбенела. Она пыталась вспомнить, когда это и с кого дорого брала. Но слово «деньги» прозвучало в первый раз – и плохо будет, когда оно прозвучит трижды.

Тем не менее она пыталась сопротивляться.

– Миленькая вы моя, он там, не знаю где, уже давно знает все, что вы хотите ему сказать. Не надо этого, понимаете? Мы с Веркой выпили, дурака валяли, а вы и поверили– Нет, Вера все точно рассказала – как он на пороге топтался, в дверь вошел, к кругу подошел, руки тянул, а войти не мог! Я даже знаю, как вы по бане ключи разбрасывали! Я даже знаю, зачем вы их разбрасывалиКлючи? Это интересно. Если дура знает какие-то приемы работы с ключами, надо их выпытать…

– Ну и зачем я их разбрасывала? – спросила она.

– Вам же при зазыве злые духи помогали. Так если чего не получится и придется убегать, чтобы их отвлечь. Пока они будут ключи собирать, вы успеете выскочить и дверь закрестить! Что, не так?

Не то, не то, подумал я, при чем тут злые духи? Ключи разбрасывают, скорее всего, чтобы подманить другие ключи. Есть ключимужчины и ключи-женщины, но это не каждый видит.

Ключ от моего сундучка – мужчина, значит, приманивать его нужно на женщину. Я уже собрал целую связку, но женщин там —

всего две… Однако если она станет разбрасывать ключи, то они приобретут магические свойства, и их души станут моими. Ключики эти будут мои, мои, мне их нужно прибрать к рукам…

– Все так… – печально согласилась дура. – А, если не секрет, как вас зовут?

– Лизой меня зовут. Вы не бойтесь, я вперед заплачу– Да я не этого боюсь– Так я же за все отвечаю! Хотите – бумагу подпишу? Что всю ответственность беру на себя?

– Ну и кому мы предъявим эту бумагу? Черту с рогами?

Я прямо испытал чувство благодарности к моей дуре – а чувство это и в телесной жизни крайне редко меня посещало. Она, сама того не зная, спасала сейчас меня и мой сундучок.

– Вы просто не понимаете, как это для меня важно! – воскликнула Лиза. – Послушайте, вы тоже женщина, вы тоже кого-то любитеИ вдруг он погибает– Да ну вас! – дура даже руками на нее замахала.

– Машенька, я не могу без него! Я должна его еще раз увидетьМне ведь даже проститься с ним не дали! Меня из дому не выпустили, заперли, сволочи! Я чуть в окно не выбросилась! Машенька, ну, что вам стоит? Вы же умеете! Я деньги принесла – вот, пятьсот гринов– Пятьсот гринов? – переспросила дура.

Пятьсот гринов! То есть долларов, баксов или как там еще зовут эти зеленые бумажки! Ровно столько, сколько нужно, чтобы откупиться от Анжелы. И я понял, что беда неотвратима. Нужно было что-то предпринять… что-то срочно предпринять…

– Машенька, если вы хоть когда-либо, хоть кого-либо любили —

помогите мне! – умоляла Лиза. – Видите – на коленях прошу, Машенька, я люблю его, я больше не могу без него, мне бы хоть увидеть!..

Дальше Лиза уже не могла говорить, она рыдала, обнимая мою дуру за колени. А дура, естественно, в полной панике гладила ее по плечам.

– Ну, девочка, ну, успокойся, на могилку сходи, там поплачь, полегчает, – бормотала она. – Давай мы сейчас холодной водичкой умоемся, а то глазки будут красненькие, давай вставай, пойдем умоемся, что уж теперь плакать…

Лиза, оторвавшись от ее колен, полезла в сумочку, расчетливо брошенную на пол совсем рядом, достала банкноты и выложила их на стол.

– Тут пятьсот! Можете проверить! Нужно будет – еще достануТолько одну минуту, всего минуту! Я ему должна сказать, понимаете?

Очень важноеИ опять улеглась на колени к дуре, прижавшись щекой к золотым загогулинам на черном платье.

Она знала, как нужно обращаться с дурами! А я вот не знал, как спасти свое имущество. Если они тут устроют этот самый зазыв с того света и приманят какую-то злоехидную сущность, плохо мне придется. Я бы охотно достал из сундучка талер или даже два, золото всегда в цене, но я не мог открыть свой любезный сундучок. Я мог только охранять его – пока не отыщется подходящий ключ.

– Ну, скажете, скажете, все вы ему скажете… – совершенно забыв об опасности, произнесла наконец дура.

И вдруг задумалась.

На ее лице я и впрямь прочитал необычайную мысленную работу.

Она пыталась придумать, как бы выставить Лизу – но чтобы ее доллары остались лежать на столе…

– Помогите мне, а то я тоже уйду! Мы на шестом этаже живем, это просто! – пригрозила Лиза.

Такая женщина и должна грозить самоубийством, любовь к театральным затеям дурного тона у нее в глазах светится.

– Ой, мама дорогая… – прошептала моя дура. Ну конечно, это должно было на нее подействовать.

А вот дальше было уже любопытно – дура повела шантажистку в туалет, плеснуть холодной водой в заплаканные глазки, а в салоне вдруг оказался Бурый. Я сам перемещаюсь беззвучно, не касаясь пола, но он, кажется, двигался еще быстрее меня – когда я обернулся, он уже стоял у стола и изучал доллары. Он проводил пальцем по банкнотам и сличал какие-то буквы с номерами. Судя по тому, как он кивал, деньги были настоящие. А я вот так и не привык к бумажным деньгам. Это вам не золотой талер. Какое время – такие и денежки.

Из туалета вышла моя дура и увидела Бурого с долларами в руке.

– Положите обратно, это пока не ваше, – тихо, но очень строптиво сказала она.

– Соглашайся, пока дают, – ответил Бурый.

– Не могу. Чтобы это сделать, знаете, какая сила нужна?

– У тебя же диплом.

– Боюсь! Как вы не понимаете? Это же не дурочкам про женихов врать! Это… это…

– Это жених с того света, – подсказал я. Но она и сама это знала.

Они говорили тихо, очень тихо, чтобы Лиза не услышала. А она все не выходила – и я стал понимать ее игру. Она хотела, чтобы мужчина, которого она сочла приятелем гадалки, повлиял на ту и уговорил взяться за работу.

– Соглашайся, тебе говорят. Чего тут бояться? Свет потушишь, полотенце в углу повесишь, ну?

– Не могу. Это не дура Верка. Верка своего спросить хотела, куда ключ от дачного гаража подевал. У нее в гараже банки с огурцами и помидорами остались. Только у него там и заботы, что гаражные ключи– Сама ты дура, – сказал я. – Ключи – это главное! Ключики мои, драгоценненькие…

– Тогда выбирай. Или ты соглашаешься, вызываешь ей, кого она хочет, и возвращаешь моей хозяйке пятьсот гринов, или пеняй на себя. Я если что сказал – делаю. У тебя дом, хозяйство, дочка. Ничего этого не будет. Если откажешься.

– СумасшедшийБурый не умел говорить выразительно. Слова были сами по себе, а голос и лицо – сами по себе. Но волнение им овладело неподдельное.

– Ей нужно помочь, понимаешь? Не понимаешь… У меня дружка убили, вдова осталась, Наташка. С сыном. Тоже на тот свет просилась… – вдруг он схватил мою дуру за плечи и дважды основательно встряхнул. – Ты дура или притворяешься?– П-п-притворяюсь! – выкрикнула она. – Пусти, козел– Ты ей поможешь, поняла? – не разжимая пальцев, приказал Бурый. – Пусть она этого своего еще раз увидит– Я не сумею! Это только у сильных магов получается– У тебя дипломДура замотала головой.

Я всегда подозревал, что с этим дипломом что-то не так, уж больно он был пестрый.

Отпустив дуру, Бурый полез во внутренний карман куртки и достал черное портмоне.

– Вот, еще двести сверху. Соглашайся! Упрашивать не стану.

– Да там же одна ошибка – и все, и с концами– Вот еще стольник.

Дура моя глядела на деньги с ужасом – как будто увидела их впервые в жизни, или боялась, что они превратятся в мохнатых гусениц, или вообще ожидала от прикосновения к бумажкам смерти скорой и беспощадной. Я понадеялся было, что в кои-то веки дурь окажется на пользу нам обоим, но просчитался.

– Восемьсот! За день! Соглашайся, Маша. Когда ты еще столько заработаешь?

Ни-ког-да! И она сама понимала, что такие дни бывают только раз в жизни. Однако ее наконец прошибло – она заговорила, буквально дрожа от страха:

– Ты просто не представляешь, что это такое… У нас одна девчонка от ужаса с ума сошла! Тоже сдуру зазыв с того света делала! Такая вся крутая! Одна! Утром не выходит и не выходит! Мы – туда, а она голая ползает, вся поцарапанная! Вот ты скажи – кто ее ободрал?! Я тебя спрашиваю – кто ее ободралЕсли в бане зазыв делали – то банник ободрал, он когтистый. Их немного осталось, но они злые. А может, ей тот покойником прикинулся, кто не к ночи будь помянут. Всякое бывает, и дура моя права —

нечего подманивать сущности, которые вооружены не только когтями.

Но Бурый слушать не желал про ободранную девчонку и не на шутку разволновался. Надо же, подумал я, вот где добрая душа-то скрывалась, вспомнил покойного друга, пожалел сумасбродку Лизу…

Мне, пожалуй, этого не дано и вспомнить-то некого.

И вот сейчас эта добрая душа устроит мне преогромную гадостьПомощь явилась, откуда не ждали. Огромный дед с примотанным к пиджаку тазом завершил прогулку и прибыл в салон – так большая баржа неторопливо заходит в гавань, и все мелкие суда расступаются, давая ей место. Плавал я, плавал дважды, сопровождая груз льна и пеньки, говорю же – молодость провел неплохо…

– Я пива попил, вроде меньше сифонить стало, – сообщил дед.

Маша кинулась к нему, как библейский отец к вернувшемуся блудному сыну, может, и в объятия бы схватила, если бы не таз.

– Проходите, садитесь! Чайку, кофейку?

И даже кресло потащила ему навстречу.

– Не могу, шаечка в брюхо врезается, – задумчиво молвил дед.

– Давайте отвяжем– Так сифонит же. Шаечка жестяная и дух во мне удерживает.