Текст книги "Соблазнить герцогиню"
Автор книги: Эшли Марч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Выходит, я достиг серьезных успехов, не так ли?
Она кивнула:
– Похоже, что так.
– Но все-таки ты вчера далеко не сразу решила, что должна спасти меня, – с ухмылкой заметил Филипп. – У меня хватило времени на то, чтобы вернуться к тебе, шагая вдоль берега, – а ты только успела снять туфли.
Шарлотта выразительно пожала плечами, и от этого движения грудь ее приподнялась. Заметив, как вспыхнули серебристые глаза мужа, она отчитала себя за то, что невольно провоцировала его. Ей следовало понимать, что она играет в опасную игру…
Подхватив одной рукой юбки, а другой держась за перила, Шарлотта продолжила подниматься по лестнице. Обернувшись, со смехом она заявила:
– Если честно, то все дело в платье.
Филипп нахмурился; он был явно озадачен, ее словами.
– В платье? Что ты имеешь в виду?
Добравшись до лестничной площадки, Шарлотта снова обернулась и с невиннейшим видом ответила:
– Я имею в виду платье из зеленого муслина. То, что ты купил для меня, с него было бы невозможно удалить пятна грязи. А испортить такое платье это ужасное расточительство…
Филипп весело рассмеялся, и в тот же миг Шарлотта исчезла за углом. Она с улыбкой зашла в свою спальню и, закрыв за собой дверь, прислонилась к ней.
Какое-то время она стояла, затаив дыхание и напряженно прислушиваясь, ей ужасно хотелось услышать шаги мужа, хотелось, чтобы он сейчас вошел следом за ней. О, как же ее тянуло к нему… С каждым мгновением все сильнее и сильнее…
Но Филипп-то об этом не знал. Пока не знал. Когда же он раскусит ее и поймет, что она до сих пор любит его, что никогда не переставала любить, что всегда любила лишь его одного… О, тогда она окажется совершенно беззащитной!
Но может быть, это к лучшему? Действительно, зачем ей защищаться от Филиппа?
Если он изменился, то, конечно же, к лучшему. Тогда ей не придется от него защищаться.
Но ведь Филипп и три года назад признавался ей в любви, и она тогда поверила ему. Да, она поверила, а он, как потом выяснилось, обманул ее и предал. Именно поэтому ее сейчас одолевали сомнения…
Шарлотта со вздохом прикрыла глаза. Она ужасно устала от всех этих раздумий и сомнений. Хотя, казалось бы, ситуация была предельно простой…
Да-да, все очень просто. Она не могла отказаться от любви к Филиппу, не могла изгнать его из своего сердца, – так что с этим ей придется смириться. Но отдать ему по доброй воле власть над ней?… О, это было бы глупо и непростительно. И этого ни в коем случае нельзя допустить.
Невольно вздохнув, Шарлотта отошла от двери. Филипп не пришел, и ей, наверное, следовало радоваться…
Она прошлась по комнате и вдруг замерла, уставившись на стену; она не верила собственным глазам.
– Нет-нет, все верно, действительно исчез… – пробормотала Шарлотта, тихо рассмеявшись.
Оказалось, что на стене справа от нее зияла пустота – портрет восьмого герцога Радерфорда, дедушки Филиппа, куда-то исчез. То есть, конечно же, было ясно: его убрали по приказанию Филиппа. Но почему он вдруг решил это сделать?
Осмотревшись, Шарлотта снова рассмеялась, увидев на своей кровати чулки и шарфы, когда-то служившие весьма неприличными украшениями портрета герцога. А на чулках лежал свернутый листок бумаги – очевидно, записка.
Каким же непредсказуемым стал ее муж… Он, должно быть, приказал, чтобы портрет сняли, пока они будут ужинать.
Шарлотта направилась к кровати и тут вдруг сообразила, что идет на цыпочках – как будто записка была адресована вовсе не ей и ее в любой момент могли забрать. Нервно рассмеявшись, она дрожащими руками развернула листок.
«Я бы хотел, чтобы ты надела что-нибудь из этого. Лучше всего – красные чулки с кружевом. Филипп».
Прижав записку к губам, Шарлотта опустилась на кровать. Было ясно, что это – вызов, вернее – намек. Намек был тонкий, но вместе с тем – совершенно очевидный.
Но как же ей реагировать? Сделать то, что ей ужасно хотелось, или все-таки сдержаться?
Шарлотта протянула руку к чулкам и отыскала красные с кружевом. Эти чулки ей всегда очень нравились, так как были весьма легкомысленными. И она частенько надевала их назло Филиппу – ведь ему они, наверное, не должны были нравиться. То есть не должны были нравиться на его жене, герцогине Радерфорд. Так почему же он сейчас просил ее надеть именно красные чулки?
«Нет-нет, не об этом мне сейчас надо думать, – сказала себе Шарлотта. – Гораздо важнее другое: хочу ли я их надеть? Вернее – смогу ли не надеть?»
Записка выпала из ее руки, но Шарлотта не заметила этого. Она еще долго сидела на кровати, и сердце ее гулко колотилось, а грудь бурно вздымалась и опускалась.
«Хочу ли я этого, хочу ли?!» – раз за разом спрашивала она себя.
Филипп вздохнул и запустил пятерню в волосы, уже и без того растрепанные. При этом он пристально смотрел на лист бумаги, лежавший перед ним на столе.
Как он ни старался, ему не удавалось подобрать слова, точно выражавшие его мысли и чувства.
Проклятие, у него ничего не получалось, хотя мусорная корзина рядом с его стулом была уже до краев заполнена его поэтическими стараниями.
– Может, «мягкий от света» заменить на «мягкий как ночь»? – пробормотал Филипп. – А впрочем, нет, нельзя. – Он вдруг заметил, что уже употребил это сравнение в самом начале стихотворения.
Откинувшись на спинку стула, Филипп выругался сквозь зубы и, сломав перо, отбросил его в сторону.
– Вот так-то лучше, – пробурчал он. – И пусть Байрон отправляется к дьяволу.
Он понимал, что ему следовало отказаться от этой затеи. Арфа прекрасно сделала свое дело, так что не было необходимости терзать себя поэтическими упражнениями. Но очень уж ему хотелось написать стихи для Шарлотты. К тому же он знал, что у него, в конце концов, получится – надо было лишь как следует постараться и набраться терпения.
Прошло два месяца с тех пор, как он нашел томик Байрона в гостиной их лондонского дома. Шарлотта скорее всего не читала его, так как страницы не сохранили аромата ее духов. Но Филипп, раскрыв книгу, вдруг представил, что видит, как она читает вслух стихи, и видит, как лучатся ярко-синим светом ее чудесные сапфировые глаза. Филипп быстро пролистал книгу, и ему казалось, что на него с каждой страницы смотрели глаза Шарлотты.
Именно тогда он и решил, что должен написать стихи. И почему-то вбил себе в голову, что Шарлотта снова полюбит его, если у него получится. Это походило на наваждение, но он никак не мог отказаться от своей безумной идеи. Филипп сжег свою первую стихотворную попытку, но раз за разом снова пытался хоть что-то написать. В конце концов, он решил: пусть стихотворение будет ужасным, главное – написать его. Возможно, Шарлотта, прочитав то, что он напишет, поверит в его любовь.
Но если неоднократные попытки написать стихи и научили его чему-либо, то лишь одному, оказывается, одурманенный любовью глупец мог страдать из-за того, что единственным английским словом, рифмующимся со словом «благородный», было явно лишенное романтизма «дородный».
Взглянув на свои руки, Филипп проворчал:
– Проклятые чернила… – И, вытащив из кармана носовой платок, стал вытирать чернила с пальцев.
Настроение у него было отвратительное, хотя ему следовало бы радоваться. Ведь день прошел весьма успешно, и было очевидно, что Шарлотта стала относиться к нему гораздо лучше. Теперь, когда она разговаривала с ним, в голосе ее проскальзывали даже нотки нежности, чего прежде он, конечно же, не замечал. Да и смотрела она на него совсем иначе – во взгляде ее были смущение и неуверенность, хотя она и пыталась делать вид, что ее совершенно ничего не волнует. Но он-то видел, что Шарлотта очень волновалась. И было ясно, что именно он – причина этого волнения.
Разумеется, и сам он сильно изменился, но в этом не было ничего удивительного. Ведь не мог же человек любить Шарлотту так, как любил ее он, оставаясь прежним.
Однако приходилось признать, что раньше, все эти последние три года, он и впрямь относился к ней ужасно – в этом Шарлотта была права. Более того, он и сейчас был не до конца искренним с ней – этого также нельзя было отрицать. Но Филипп ничего не мог с собой поделать… Он хотел завоевать ее любовь, и был убежден, что эта цель оправдывает средства.
К сожалению, Шарлотта, даже несмотря на изменившееся отношение к нему, по-прежнему стремилась к разводу и постоянно об этом напоминала.
Но не мог же он и впрямь с ней развестись… Ведь он же не собирался ее отпускать.
С другой стороны, если он ее не отпустит, если не сдержит слово и нарушит их договор… О, тогда она по-настоящему его возненавидит! И тогда ненависть, которую он чувствовал все эти три года, покажется ему всего лишь легкой неприязнью. Ведь получится, что он в очередной раз обманет ее, не так ли?
О Господи, какой же он, Филипп, эгоист. Ведь он и сейчас думает только о себе…
Да, он думал о себе, но только потому, что не мог без Шарлотты. Он хотел постоянно видеть ее, хотел слышать ее голос всю оставшуюся жизнь, – пусть даже она никогда его не полюбит. А вот если с ней расстаться… О Боже, он не сможет жить без нее.
Филипп со вздохом отбросил платок и уставился на свою руку, вернее – на обручальное кольцо, к которому когда-то относился с пренебрежением. Пальцы его все еще были в чернилах, и поэтому казалось, что кольцо блестит гораздо ярче.
«Нет-нет, все у меня получится, – успокоил себя Филипп. – Она непременно меня полюбит». И действительно, ведь он же видел, что сопротивление Шарлотты слабело, разве не так?
Подобрав сломанное перо и испорченный носовой платок, он бросил их в корзину для бумаг. Корзина же, до краев наполненная листками, казалось, насмехалась над его творческими муками.
Немного помедлив, герцог выдвинул ящик стола и достал еще один лист бумаги, а также новое перо. Обмакнув перо в чернильницу и склонившись над листком, он пробормотал:
– Ее душа… Впрочем, нет, не годится. Яркий свет ее души…
Тут раздался стук в дверь, и Филипп, решив, что стучит дворецкий, прокричал:
– Заходи же! – снова склонившись над столом, он продолжал: – И свет ее неистовый влечет меня…
– Я всегда задавалась вопросом: чем ты тут занимаешься?– послышался вдруг голос Шарлотты.
Филипп вздрогнул и поднял голову. Перед ним действительно стояла Шарлотта. Но почему?… Ведь она же никогда сюда не заходила…
Придав своему лицу бесстрастное выражение, герцог ответил:
– Видишь ли, дорогая, хозяйственные дела требуют… – Он умолк, в изумлении уставившись на жену.
Шарлотта же, облаченная в красный атласный халат, медленно пересекла комнату, чуть покачивая бедрами. Остановившись неподалеку от стола, вскинула руки и начала вытаскивать из волос заколки.
Филипп смотрел на нее, словно загипнотизированный, смотрел, затаив дыхание. Шпильки же одна задругой падали на ковер…
Наконец волосы волнами рассыпались по ее плечам, а несколько прядей упали ей на грудь. Эти чудесные волнистые волосы могли бы сами по себе соблазнить его, – но ведь было еще все остальное!…
– Ты снова назвал меня «дорогая»? – Шарлотта взглянула на него с упреком.
– Да, конечно. Но почему…
– Кажется, ты забыл, – с улыбкой перебила Шарлотта. – Как ты обещал меня называть?
Филипп тоже улыбнулся.
– Шарлотта. Только Шарлотта. Теперь вспомнил. Но скажи, почему ты… – Он судорожно сглотнул. – Что ты тут делаешь?
Жена пристально смотрела на него. Пальцы же теребили поясок халата, и казалось, что ее что-то очень смущало.
Молчание затягивалось, и Филипп уже собрался повторить вопрос, но тут она вдруг спросила:
– Ты любишь меня?
Сердце Филиппа болезненно сжалось. «Похоже, она так никогда и не простит меня», – промелькнуло у него.
Он со вздохом кивнул:
– Да, конечно…
Шарлотта покачала головой:
– Если любишь, то скажи об этом.
Филипп на мгновение потупился, взглянув на перо, которое все еще держал в руке. Затем, глядя жене прямо в глаза, отчетливо проговорил:
– Я люблю тебя, Шарлотта.
Она вдруг тихонько всхлипнула и отвернулась на несколько секунд. Потом снова на него посмотрела, и теперь уже на губах ее играла чарующая улыбка.
Немного озадаченный этим преображением, Филипп спрашивал себя: «Что же с ней происходит? То она робкая и неуверенная, а потом вдруг – манящая сирена. Так какой же из этих образов – маска?» Вопрос был далеко не праздный, ибо, не ответив на него, он не мог ничего предпринять, не знал, как себя вести.
Шарлотта молчала, и он снова спросил:
– Так почему же ты пришла сюда? Может, ты уже заметила, что я приказал убрать со стены твоей спальни портрет старого герцога? Да, а твои шарфы и чулки…
– Я нашла твою записку, Филипп. – Тут глаза ее вдруг потемнели, а руки внезапно обрели уверенность, когда она стала развязывать пояс халата.
Через несколько секунд полы халата разошлись в стороны, и Филипп, невольно вздрогнув, услышал треск пера, переломившегося в его пальцах. Но он даже не взглянул на перо, которое тут же отбросил в сторону. Затаив дыхание, он смотрел на стоявшую перед ним Шарлотту и не верил собственным глазам; ему казалось, что он все это видит во сне.
Но нет, это был вовсе не сон! Он отчетливо видел, как Шарлотта расстегнула верхние пуговицы белой ночной рубашки, обнажив холмики ее груди. И видел черные подвязки, державшие красные кружевные чулки – она надела их по его просьбе!
Шумно выдохнув, Филипп приподнялся и, схватившись за край стола, пробормотал:
– О Боже, Шарлотта…
А она, шагнув к столу, наклонилась и, упершись ладонями в столешницу, пристально посмотрела ему в глаза:
– Я пришла отдать тебе твой приз, Филипп. Пришла, чтобы поцеловать тебя.
Глава 17
Серебристые глаза мужа пылали, и Шарлотта, глядя в эти глаза, чувствовала свою власть над ним, чувствовала себя желанной и красивой.
Да, он желал ее, страстно желал – в том не было ни малейшего сомнения, ибо жар, исходивший от него, становился все более ощутимым. По-прежнему глядя ему в глаза, Шарлотта протянула к мужу руку и провела ладонью по его щеке, затем по подбородку и по губам. О, как же ей хотелось поцеловать эти губы, хотелось почувствовать их на своих плечах, на груди, животе, бедрах…
– Я пришла, чтобы поцеловать тебя, – повторила она шепотом.
И почти в тот же миг его губы прижались к ее губам, а сильные руки крепко обняли ее. Их поцелуй длился всего лишь несколько секунд, но даже этих мгновений было достаточно, чтобы Шарлотта еще раз убедилась: если она не прислушается к зову сердца, а будет слушать лишь голос разума, то, скорее всего, уже никогда не встретит мужчину, способного так распалять ее, способного вызвать у нее такое же страстное желание. Да, сейчас она в очередной раз убедилась в том, что они с Филиппом созданы друг для друга.
И только с ним она могла быть по-настоящему счастлива – теперь уже в этом не приходилось сомневаться.
Немного отстранившись, Шарлотта заглянула ему в лицо и невольно улыбнулась. Только сейчас она заметила чернильные полоски у него на висках и даже под левым глазом. «Как мальчишка после занятий, – подумала она. – Весь в чернилах…»
Шарлотта провела пальцем по виску мужа и, снова улыбнувшись, сказала:
– Кажется, ты немного испачкался…
Филипп нахмурился и пробурчал:
– Проклятые чернила… – Он взглянул на свою руку. – У меня пальцы…
Посмотрев на лист бумаги, лежавший на столе, Шарлотта спросила:
– А что ты писал?
Филипп накрыл ладонью листок – так, чтобы жена не видела написанного.
– Ничего интересного. Хозяйственные дела, я ведь уже сказал.
Шарлотта взглянула на него недоверчиво:
– Хозяйственные?…
– Совершенно верно.
– И поэтому ты скрываешь от меня? Что же это за тайны?
По-прежнему прикрывая ладонью листок, Филипп другой рукой выдвинул ящик и тут же сунул туда бумагу. Задвинув ящик, сказал:
– Это вовсе не тайны. Просто я пока… кое-что обдумываю и не хочу об этом распространяться.
Очень интересно… – пробормотала Шарлотта; было ясно, что такой ответ ее не удовлетворил.
Филипп молча пожал плечами; он не знал, что на это ответить.
Внезапно Шарлотта рывком открыла ящик и, выхватив оттуда листок, отбежала в сторону. Филипп шагнул к ней и пробормотал:
– Ну что это за шутки? Зачем тебе мои хозяйственные записи?
Шарлотта лукаво улыбнулась и, отступив за диван, заявила:
– Скажи, почему ты не хочешь, чтобы я прочитала это? – Она помахала листком. – Ведь тогда я, возможно, смогу дать тебе хороший совет.
Филипп вздохнул и проворчал:
– Видишь ли, это личное…
– Но это действительно хозяйственные дела? – Шарлотта вышла из-за дивана.
Филипп снова вздохнул:
– Нет, не хозяйственные.
Герцог шагнул к жене, и та, взвизгнув, бросилась за диван, однако на сей раз ей не удалось ускользнуть – муж успел задержать ее. Обхватив Шарлотту за талию, он привлек ее к себе, но она, вытянув в сторону руку с листком, все же прочитала написанное.
– Она идет во всей красе… Гм… – Шарлотта нахмурилась. – Вся глубь небес и звезды все… – Она с удивлением посмотрела на мужа. – Стихи Байрона? Но зачем ты…
– Я лишь использовал несколько его первых строчек, – пробормотал Филипп в смущении. – Использовал в качестве вдохновения, если можно так выразиться.
– В качестве вдохновения?… Но я не… – Она снова взглянула на листок. – Филипп, неужели ты…
Он еще больше смутился.
– Шарлотта, отдай мне это, пожалуйста.
– Значит, ты написал стихи для меня. – Шарлотта почувствовала, как гулко забилось ее сердце. – Для меня, – повторила она. – О Господи…
Филипп отпустил ее и подошел к камину. Повернувшись к ней спиной, проговорил:
– Стихотворение не окончено. Я постоянно переписываю некоторые строчки. Я попросил тебя не читать его, но ты…
– Оно и так замечательное! – воскликнула Шарлотта. – Да, мне очень нравится…
Филипп не ответил. И он по-прежнему стоял к ней спиной. Прижимая листок к груди, Шарлотта подошла к нему.
– Филипп, я никогда не думала, никто бы не подумал…
Муж вдруг тихо рассмеялся и повернулся к ней лицом. Черты его исказились, а серебристые глаза сверкали, и в эти мгновениями походил на самого дьявола.
Шарлотта вздрогнула и невольно отступила от мужа. Но он тут же к ней приблизился и, пристально глядя на нее, проговорил:
– Уж не собиралась ли ты сказать, что ни один из твоих любовников никогда не писал тебе стихов?
Шарлотта попыталась отступить еще на несколько шагов, но у нее ничего не получилось – ее ноги словно приросли к полу. И казалось, она не в силах вымолвить ни слова – как будто лишилась дара речи.
Да, конечно, ей дарили стихи, но это не имело для нее ни малейшего значения. Потому что ни одно из этих стихотворений не было написано Филиппом.
Тут он приблизился к ней почти вплотную и коснулся ее щеки. Она закрыла глаза и вздрогнула, почувствовав, как он провел пальцем по ее шее.
– Конечно, писали, – прошептал он со вздохом. – Разве они могли не писать? И разве мог не написать я? Ведь все мы становимся глупцами, когда видим тебя.
Шарлотта чувствовала, что ноги ее слабели, подгибались – становились словно ватные. Она говорила себе, что должна быть сильной, однако ничего не могла с собой поделать – прикосновения Филиппа лишали ее сил.
– Я вовсе не считаю тебя глупцом, – прошептала она.
– Но все же я глупец, милая. Иначе я не смог бы причинить тебе боль и не согласился бы отпустить тебя.
Он отбросил с ее щеки прядь волос и, наклонившись, прижался губами к ее шее. Через несколько секунд прошептал ей прямо в ухо:
– Позволь мне любить тебя, Шарлотта. Позволь доказать, что я действительно люблю тебя.
Она понимала, что теперь – самое время уходить. Да, сейчас она еще могла бы уйти, если бы захотела. Но могла и остаться, чтобы сделать то, о чем думала у себя в спальне.
Так как же ей поступить?
Шарлотта медлила лишь несколько секунд, а затем приняла решение. Открыв глаза, она сделала шаг в сторону и положила листок со стихами на ближайший стул. Потом снова повернулась к мужу и, глядя ему в глаза, тихо шепнула:
– Филипп…
Шарлотта не произнесла больше ни слова, но слова и не требовались – она взглядом сказала «да», взглядом рассказала ему о своей любви и попросила его быть нежным с ее израненным сердцем.
По-прежнему не произнося ни слова, Шарлотта обвила руками шею мужа и прижалась к нему. Она твердо решила, что на эту ночь отбросит свои страхи, забудет про них. А вот утром…
Нет-нет, сейчас она не станет думать про утро. И о следующем дне не будет думать – вообще не станет размышлять о будущем.
Потому что сейчас будущее не имело для нее значения, главное сейчас – это грядущая ночь. Хоть на одну ночь она забудется в объятиях Филиппа, а все остальное, то, что ждало ее в будущем, примет безропотно и со смирением.
– Я люблю тебя, Шарлотта, – прошептал он, стаскивая с нее халат.
Затем муж снял с нее ночную рубашку, а после этого принялся раздеваться. Шарлотта помогала ему, и теперь оба молчали. Сгорая от страсти, они слишком уж торопились – движения их были лихорадочными и неловкими, и они постоянно мешали друг другу, хотя, наверное, не осознавали этого.
Не в силах сдержаться, Шарлотта стала поглаживать, плечи и грудь мужа; ей хотелось проверить, запомнила ли она те ощущения, которые у нее когда-то возникали в такие минуты.
Оказалось, что память подвела ее. Тело Филиппа было более горячим, чем ей помнилось, а мускулы – более твердыми. Она несколько раз прикоснулась и к животу Филиппа, однако опустить руку еще ниже не решалась.
«Как странно… – Шарлотта мысленно улыбнулась. – Все считают меня развратной и, конечно же, очень опытной в любовных утехах. И многие уверены, что у меня были многие десятки любовников… А я, как оказалось, даже не решаюсь прикоснуться к интимному месту мужа. Хотя и спала с ним когда-то, хотя и видела его обнаженным… Но может быть, все дело в том, что все это было давно?»
Да, наверное, ей просто требовалось время, чтобы привыкнуть… А уже потом она будет ласкать Филиппа везде, где пожелает. При мысли об этом Шарлотта приободрилась и сказала себе, что непременно в эту ночь избавится от своей робости.
Тут Филипп взял ее руку. Повернув к себе ладонью, принялся целовать пальчики. Проделав то же самое с другой рукой, он прошептал:
– У тебя очень красивые руки. – Филипп поцеловал ее ладошку. – Необыкновенно изящные руки, – Поцеловав обручальное кольцо на ее пальце, он добавил: – Спасибо тебе, Шарлотта. – И с этими словами опустился перед ней на колени.
Она взглянула на него с удивлением:
– За что спасибо?
Филипп привлек ее к себе на ковер и, обнимая, прошептал ей на ухо:
– За то, что не сняла его.
Шарлотта промолчала. Ах, если бы он только знал, сколько раз она за эти годы пыталась избавиться от кольца, как пыталась стащить его зубами, как прибегала к помощи сливочного и растительного масла, – но все без толку, кольцо никак не удавалось снять. Однажды, чуть не плача от злости, она даже отправилась к ювелиру, хотя не очень-то верила, что тот сумеет избавить ее от кольца – ей уже начинало казаться, что это муж наложил на кольцо какие-то колдовские чары. Но ювелир сказал; что дело очень простое, и вытащил из ящика угрожающего вида напильник. Шарлотта не решилась резать кольцо, а потом долго жалела об этом – обручальное кольцо казалось ей символом рабства, своего рода цепями, приковавшими ее к ненавистному мужу, превратившему ее жизнь в сплошной кошмар.
Но это было в прошлом, и сейчас ей, конечно же, не следовало портить мужу настроение своими признаниями. Кроме того, она уже давно не пыталась снять обручальное кольцо, по крайней мере, все последние дни.
Лукаво улыбнувшись, Шарлотта, наконец, проговорила:
– Образцовая герцогиня не должна снимать свое обручальное кольцо.
Филипп улыбнулся ей в ответ, и в тот же миг Шарлотта почувствовала, как от этой его улыбки по жилам ее словно заструилось жидкое пламя, все сильнее возбуждавшее.
– Да, все верно. Образцовая бы не сняла. Но мы ведь оба знаем, что ты – не вполне образцовая, разве не так? – С этими словами Филипп наклонил голову и прижался губами к ее соску.
Шарлотта громко застонала и провела ладонью по его волосам. Потом обняла за шею и попыталась покрепче прижаться грудью к его губам, дарившим ей такое наслаждение, Но в то же время она прекрасно понимала, что этого наслаждения явно недостаточно; ей хотелось большего, причем с каждым мгновением все сильнее.
И Филипп, словно почувствовав это, уложил ее на ковер, затем навис над ней, раздвинув коленом ее ноги. Потом снова наклонился и прижался губами к другому ее соску. Шарлотта опять застонала. Потом вдруг чуть приподнялась и, взяв его лицо в ладони, привлекла к своим губам – ей очень хотелось поцеловать его, хотелось ощутить вкус его губ.
– Поцелуй же меня, поцелуй… – шептала она. Ей почему-то казалось, что если муж ее сейчас поцелует, то соединение их тел станет чем-то особенным – не просто следствием физического влечения.
И Филипп, очевидно, это понял. Потому что этот его поцелуй был необыкновенно нежным и в то же время – жарким и страстным. Он целовал ее так, что она сейчас почувствовала себя не только желанной, но и любимой.
«Какое блаженство», – подумала Шарлотта, закрывая глаза. И все же странно было осознавать, что в итоге именно Филиппу удалось избавить ее от одиночества, терзавшего ее все эти три года. Да, она была ужасно одинокой и постоянно, каждый день и каждую минуту, ощущала пустоту в душе. Но теперь эта пустота заполнялась счастьем и радостью, переполнявшими ее.
Когда же поцелуй прервался, она открыла глаза и увидела, что Филипп внимательно смотрит на нее.
– Не плачь, Шарлотта, – прошептал он, коснувшись губами ее щеки. – Не надо плакать.
И только сейчас она вдруг почувствовала влагу на своих ресницах и на щеках – по щекам струились слезы.
А Филипп, глядя на нее все так же пристально, с беспокойством в голосе спросил:
– Что случилось, Шарлотта? Почему ты пла…
Она поцеловала его в губы. Она решила, что не станет отвечать на подобные вопросы, так как сама еще не знает ответов. Да, она не знала, почему плачет, но точно знала, что впервые за три года заплакала в присутствии мужа.
Стараясь как-то отвлечь его от своих слез, от этого проявления женской слабости, она легонько толкнула его в грудь и с улыбкой сказала:
– Поднимись.
Филипп взглянул на нее с удивлением, но Шарлотта, прижав палец к его губам, прошептала:
– Тихо, ложись на спину.
Он приподнялся, затем откинулся на спину и, упершись локтями в ковер, вопросительно посмотрел на нее. А она, снова улыбнувшись, потребовала:
– Ложись полностью. – Ей вдруг ужасно захотелось сделать так, чтобы муж утратил над собой контроль – ведь он же заставил ее забыть о здравомыслии…
– Как скажешь, – отозвался Филипп, вытягиваясь на ковре.
Поднявшись на ноги, Шарлотта внимательно посмотрела належавшего перед ней обнаженного мужчину. Конечно, он желал ее – это было очевидно. Однако он пытался сдерживать себя, и она твердо решила, что заставит его утратить самообладание. Да, непременно заставит, пусть даже у нее не было того опыта, который ей приписывали.
Сделав глубокий вдох, Шарлотта опустилась на колени и, наклонившись, поцеловала мужа в шею, потом в грудь.
Он тут же поднял руки и провел ладонями по ее плечам и по спине.
– Нет, не надо. – Шарлотта отстранила его руки. – Я хочу соблазнить тебя, неужели ты не понимаешь?
Он тихо рассмеялся:
– Ты и так постоянно меня соблазняешь. Для этого тебе достаточно лишь находиться рядом. Однако я готов повиноваться тебе, – что бы ты ни сказала.
От этих его слов в груди у нее защемило, и почему-то вдруг захотелось расплакаться. Заставив себя улыбнуться.
Шарлотта прошептала:
– Тогда приказываю: не двигайся и позволь мне делать то, что я захочу.
Филипп снова засмеялся.
– С удовольствием подчиняюсь. – Он закинул руки за голову и тихо прошептал: – Шарлотта, любимая…
Она почувствовала, что сердце ее забилось быстрее. Ей очень хотелось прикоснуться к Филиппу – и в то же время хотелось просто им любоваться. В мерцающем пламени камина его обнаженное мускулистое тело казалось необычайно соблазнительным. Глаза же его пылали…
– Любимая, что же ты не соблазняешь меня? – спросил он с улыбкой, – Я жду с нетерпением…
И в тот же миг Шарлотта снова над ним склонилась. Немного помедлив, она легонько прикусила мочку его уха и тут же почувствовала, как мускулы его напряглись. Она провела ладонью по его щеке, затем принялась поглаживать плечи, грудь и бедра. Было очевидно, что ее ласки доставляли Филиппу удовольствие, однако он по-прежнему сдерживался. Чуть приподнявшись, Шарлотта заглянула ему в глаза, затем, легонько поглаживая плечи, стала покрывать поцелуями все его тело – от шеи до живота. Почувствовав, как он вздрогнул, она мысленно улыбнулась – все-таки ему не удавалось полностью собой владеть. Да-да, не удавалось! Теперь грудь его все чаще вздымалась, и казалось даже, что он стал дышать часто-часто – Как будто задыхался.
«Да-да, удалось!…» – мысленно ликовала Шарлотта; в эти мгновения она чувствовала свою власть над мужем, и ей даже казалось, что она способна заставить его стонать от страсти и желания. Да, она заставит его стонать! Она непременно этого добьется!
Собравшись с духом, Шарлотта провела ладонью по животу мужа и тут же, как бы случайно, задела пальцами его возбужденную плоть, горячую и твердую. В следующую секунду она замерла, затем подняла голову и взглянула на Филиппа. Он пристально смотрел на нее, глаза его все так же сверкали, а ноздри теперь раздувались при каждом вздохе. Но все-таки он не застонал, сдерживался…
«Ну почему он такой?!» – мысленно воскликнула Шарлотта. Ох, как же ей хотелось довести его до исступления, услышать его стоны и крики, почувствовать, как он вздрагивает от ее прикосновений…
Тут Филипп вдруг начал приподниматься. Потянувшись к ее руке, он отрывисто проговорил:
– Полагаю, что я уже вполне соблазнен.
– Нет! – Шарлотта решительно покачала головой. И тут же, обхватив пальцами его возбужденную плоть, шепотом добавила: – Еще недостаточно.
– О Боже!… – прохрипел Филипп, почувствовав, как губы жены коснулись его твердого подрагивающего ствола.
Содрогнувшись всем телом, Филипп сжал кулаки и стиснул зубы, с трудом удерживаясь от стона. Наслаждение казалось невыносимым, и вскоре он почувствовал, что больше не может сдерживаться. Мысленно воззвав к Богу, сатане и всем святым, которых только смог припомнить, он громко застонал и, выкрикнув имя жены и резко приподнявшись, уложил ее на спину. В следующее мгновение он уже лежал на ней, покрывая поцелуями ее плечи и груди. И теперь уже Шарлотта громко стонала и раз за разом выкрикивала его имя.
– Филипп, Филипп, пожалуйста!… – Она обхватила его ногами и впилась ногтями ему в спину, – О, Филипп!…
Приподняв голову, он заглянул ей в лицо. Глаза ее были закрыты, а голова металась по ковру из стороны в сторону.
– Филипп, быстрее!– снова закричала она – Умоляю!…
