Текст книги "Соблазнить герцогиню"
Автор книги: Эшли Марч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Порой Филипп задавался вопросом: позировала ли Шарлотта перед известным художником лишь для того, чтобы шокировать светское общество и вызвать очередной скандал? Что ж, если так, то ей прекрасно это удалось. И он, Филипп, с удовольствием купил бы все эти рисунки. Возможно, даже выкрал бы их, если бы сумел. А самому Эстли переломал бы руки, чтобы никогда больше не смел рисовать Шарлотту. Чтобы не сумел нарисовать ее по памяти.
А еще лучше – выколол бы глаза всем мужчинам, видевшим ее обнаженной. Впрочем, это не помешало бы им рисовать ее, обнаженную, в своем воображении и фантазировать…
Но все это будет впустую, если ему так и не удастся завоевать Шарлотту, если он не сумеет изменить их отношения. И пока что, как выяснилось, у него ничего не получалось…
Ох, какой же он глупец! Он в какой-то момент вообразил, что краска, появившаяся на щеках Шарлотты, вызвана его комплиментом. На самом же деле она просто радовалась веселью ярмарки.
Ну почему же она такая упрямая? Почему не доверяет ему, почему по-прежнему считает его своим врагом?
Будь оно проклято, ее ужасное упрямство! И будь проклята его, Филиппа, слабость. Ну почему он не мог расстаться с ней, забыть о ней, вырвать ее из своего сердца? Почему не мог подавить свое влечение к ней?
Увы, он действительно ничего не мог с собой поделать. И ему очень хотелось, чтобы Шарлотта любила его, чтобы она в нем нуждалась…
Да, ему ужасно этого хотелось, и он непременно своего добьется. Когда-нибудь она будет думать лишь о нем, а на других мужчин даже смотреть не станет.
– Филипп, куда мы теперь? – спросила Шарлотта неожиданно.
Он остановился и пристально посмотрел на нее. Потом вдруг обнял и поцеловал. Причем это был настоящий поцелуй, долгий и страстный. Когда же он, наконец, прервался, Шарлотта отстранилась и, оттолкнув его, взглянула на него с искренним удивлением.
– Филипп, ведь вокруг люди, – пробормотала она, озираясь. – Неужели ты не понимаешь?…
Он расплылся в улыбке:
– Дорогая, чего именно? Чего я не понимаю?
Шарлотта снова посмотрела по сторонам, нахмурившись, проворчала:
– Похоже, что ты совершенно ничего не понимаешь.
Филипп снова улыбнулся. Шарлотта казалась еще более прелестной, когда злилась. Впрочем, нет, сейчас она вовсе не злилась! Да-да, она покраснела, словно ужасно смутилась. Но неужели его жена смутилась из-за того, что он поцеловал ее на людях? Странно все-таки…
Он посмотрел на грудь Шарлотты, и она, отступив на шаг, воскликнула:
– О Господи, Филипп!…
– Что, дорогая? – Он по-прежнему смотрел на ее грудь. И ему вдруг пришло в голову, что это, возможно, станет его новой забавой. Раньше он не позволял себе рассматривать грудь Шарлотты – и напрасно. У нее была изумительная грудь, прекрасная и обворожительная…
Она отступила еще на шаг и, скрестив на груди руки, проговорила:
– Филипп, ты ведешь себя совершенно недопустимым образом. Ты поцеловал меня прямо здесь, на ярмарке.
Он со вздохом поднял взгляд к ее лицу – теперь грудь Шарлотты была скрыта от его глаз!
– Значит, целовать тебя на ярмарке – это совершенно недопустимо? – спросил он с невинной улыбкой. – Что ж, если так, то мои извинения, дорогая. Но поверь, я решил, что настоящий джентльмен и хороший муж как раз и должен был поцеловать тебя в этот момент.
Шарлотта взглянула на него, прищурившись, и вдруг опустила руки. И Филипп тотчас же снова улыбнулся. Какая у нее прелестная грудь!
Несколько секунд Шарлотта молча смотрела на него, потом прошептала:
– Прекрати таращиться на меня! Ведь мы же на ярмарке!
Филипп весело рассмеялся.
– Прекратить? Но почему? Ты же флиртовала со мной, не так ли? И дразнила меня своими… «обнаженными портретами». – Пристально взглянув на жену, Филипп спросил: – Ты действительно думаешь, что мне нужен рисунок Эстли?
Она пожала плечами:
– Я об этом вообще не думаю. И перестань смотреть на меня… с таким вожделением. А что касается поцелуя… Тебе не следовало целовать меня на ярмарке. Ведь нас тут видят сотни людей…
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец, не выдержав взгляда мужа, Шарлотта в смущении потупилась. А Филипп, криво усмехнувшись, сказал:
– Что ж, отлично. – Он взял ее за руку. – В таком случае мы уезжаем.
Шарлотта вздрогнула и прошептала:
– Уезжаем?
Герцог кивнул:
– Да, немедленно уезжаем.
Глава 12
«Черт возьми, но где же карета? – думал Филипп, озираясь. – Может, я забыл, где мы ее оставили? Или же кучер перегнал ее в другое место?»
Однако карета его не очень-то беспокоила. Гораздо больше тревожило другое… Почему Шарлотта вспомнила про эти ужасные рисунки Эстли? И почему она так смутилась – по-прежнему смутилась! – когда он поцеловал ее? Неужели и впрямь считала, что целовать жену на ярмарке – неприлично? Или тут нечто иное?…
Филипп покосился на жену, что-то бормотавшую себе под нос. Судя по всему, она сейчас бормотала проклятия в его адрес. Однако не упрямилась, послушно шла за ним. И даже не делала попыток высвободить руку, хотя он не так уж крепко ее держал.
«Но что же делать сейчас? – думал герцог, то и дело осматриваясь. – Что делать, если в ближайшие минуты мы действительно найдем экипаж?» Глупый вопрос, конечно же. Ведь существовало множество дел, которыми можно было бы заняться со своей женой в карете, чтобы скоротать время.
Да-да, множество дел. Причем весьма приятных.
Филипп зашагал быстрее, он решил, что должен немедленно найти экипаж.
И тут Шарлотта заупрямилась.
– Куда ты бежишь?– пробурчала она. – А если ты решил, что я… – Она немного помолчала. – Ты неправильно меня понял, когда я сказала, что тебе не следовало меня целовать. Я совсем не это имела в виду. – Она снова смутилась и, потупившись, добавила: – То есть… не совсем это. Просто я… – Сообразив, что окончательно запуталась, Шарлотта умолкла.
Филипп взял ее за подбородок и заглянул ей в глаза:
– Дорогая, только не говори мне, пожалуйста, что хорошие мужья не целуют своих жен в уединении карет.
Сапфировые глаза Шарлотты вспыхнули, а щеки залились краской. Ткнув Филиппа пальцем в грудь, она воскликнула:
– Да, не должны! Это именно тот случай, когда хороший муж не должен целовать свою жену. А если он полагает, что его жена займется такими… такими отвратительными делами…
– Отвратительными делами? – Филипп взглянул на нее с удивлением. – Дорогая, о каких отвратительных делах ты говоришь? Может, ты имеешь в виду не поцелуи, а что-то другое?
Щеки Шарлотты еще гуще покраснели.
– Нет, просто я… – Она снова ткнула мужа пальцем в грудь. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Если я сейчас сяду с тобой в карету, ты будешь смотреть на меня… вот так, как смотришь все это время, И я знаю, о чем ты думаешь. Ты хочешь поцеловать меня, а потом…
Филипп решительно покачал головой:
– Нет-нет, дорогая. Ты же сказала, что нельзя целовать жену при людях, а потом сказала, что и в карете не следует. Так что я, как хороший муж, воздержусь. Но если ты хочешь сказать, что и дома…
– Нет-нет! – воскликнула Шарлотта. – Вот дома, когда нет посторонних, и когда супруги остаются в спальне, наедине… – Сообразив, что сказала лишнее, она прикусила язык.
Филипп же уставился на нее, изображая изумление:
– Шарлотта, дорогая, уж не ослышался ли я? Неужели ты действительно приглашаешь меня в свою спальню?
Размахнувшись, она ударила его кулачком в грудь.
– Замолчи, Филипп! Убирайся к дьяволу!
Он весело рассмеялся:
– Милая, но я не хочу отправляться к дьяволу. Я хочу найти нашу карету, чтобы побыстрее отправиться домой.
Гневно сверкнув глазами, Шарлотта отвернулась от него и быстро зашагала по проходу. Филипп тотчас же последовал за ней. Минуту-другую он шел в нескольких метрах от нее, но она, не замедляя шага, решительно шагала по ярмарочному проходу, хотя, возможно, и сама не знала, куда направлялась. Наконец, не выдержав, Филипп обогнал ее и преградил ей дорогу.
Она молча взглянула на него. Взглянула с вызовом и, как ему показалось, с некоторым страхом.
Будь он джентльменом, он, конечно, отступил бы в сторону и пропустил бы ее. Впрочем, он и был самым настоящим джентльменом, более того – герцогом. Но при этом он страстно желал эту женщину, поэтому не мог ее пропустить. В конце концов, она была его женой, не так ли?
Шарлотта пристально смотрела на него, и глаза ее, казалось, спрашивали: «Почему ты не отходишь?»
«Ну как ей объяснить? – думал Филипп. – Сказать, что я не отойду по той лишь причине, что не могу без нее, что люблю ее, нуждаюсь в ней?» Увы, он не мог сейчас этого сказать. Да и едва ли она поверила бы ему…
И тут Филипп вдруг почувствовал, что Шарлотта стала словно отдаляться от него – расстояние, которое ему все же удалось преодолеть в течение последних дней, стремительно увеличивалось, и через несколько секунд они превратились в обычных мужчину и женщину, стоявших на ярмарке среди множества таких же мужчин и женщин.
«Что же делать, что делать? – спрашивал себя Филипп, озираясь. – Неужели Шарлотта будет думать обо мне как об одном из множества других?»
Герцог смотрел по сторонам, выискивая что-то. Но что именно? Он не мог бы ответить на этот вопрос, но точно знал, что должен немедленно что-либо предпринять.
И тут он увидел то, что ему требовалось, – увидел в сгущающихся сумерках танцующие пары в окружении веселых зрителей, подбадривавших танцоров громкими криками. Неподалеку же пылал костер, пламя которого отбрасывало на лица танцевавших розоватые отсветы; и было ясно, что все эти люди – молодые и старые, женщины и мужчины – испытывали огромное удовольствие от танца; более того, казалось даже, что все они сейчас были по-настоящему счастливы.
Однако танец этот совершенно не походил на те, что танцевали в лондонских бальных залах; танцоры исполняли не вальс и не кадриль, а нечто особенное, то есть каждый танцевал так, как умел, И, казалось, что никаких правил не существовало, кроме одного: танцоры должны были побыстрее двигаться и ни в коем случае не останавливаться.
Филипп смотрел на этих мужчин и женщин с изумлением и завистью. Да, он действительно им завидовал, потому что не мог припомнить, когда сам так же веселился. Скорее всего, никогда. И, наверное, он никогда в жизни не был также счастлив…
Но он наверняка станет счастливым, если Шарлотта изменит свое отношение к нему.
Филипп смотрел на свою спутницу. Она также наблюдала за танцорами, и лицо ее в отблесках костра казалось еще более прекрасным. Вероятно, почувствовав его взгляд, Шарлотта повернулась к нему и посмотрела на него вопросительно. Но вопросительно ли?… Да, сомнений быть не могло; ей хотелось присоединиться к танцующим, а в глазах ее был немой вопрос.
Улыбнувшись жене, герцог протянул ей руку:
– Вы разрешите пригласить вас на танец, ваша светлость?
Шарлотте было двадцать два года, то есть она находилась в том возрасте, когда ей уже следовало знать, какие опасности подстерегают женщину в той или иной ситуации. И, конечно же, она должна была почувствовать, что ввязывается сейчас в нечто глупое и нелепое – совершенно недопустимое.
Правда, она частенько испытывала удовольствие от «глупых занятий», но, как ей казалось, обладала инстинктом самосохранения. И этот ее инстинкт подсказывал, что ей ни в коем случае нельзя танцевать с мужем. Однако она с удовольствием приняла его приглашение на танец. Почему же она так поступила, почему совершила подобную ошибку? На этот вопрос у нее не было ответа. Возможно, муж просто застал ее врасплох столь неожиданным предложением. И действительно, трудно было представить, что надменный и высокомерный Филипп Берджес, девятый герцог Радерфорд, пожелает танцевать на провинциальной ярмарке.
Услышав его приглашение, она сначала даже решила, что ослышалась или неправильно что-то поняла. Герцог Радерфорд, танцующий на ярмарке? Но ведь это неприлично, вульгарно, пошло… Более того – совершенно непостижимо. Во всяком случае, ничего подобного она даже представить не могла.
Но все-таки он пригласил ее, а она, чтобы не позволить ему взять свое приглашение обратно, тотчас же его приняла. И очень может быть, что ужасно сглупила.
Итак, присев в реверансе, Шарлотта с улыбкой ответила:
– Да, конечно, ваша светлость. Я с удовольствием с вами потанцую.
Конечно, она согласилась вовсе не потому, что очень уж хотела потанцевать с мужем. И уж конечно, не потому, что хотела сгладить неловкость, что возникла между ними несколько минут назад.
«Да-да, просто он застал меня врасплох», – уверяла себя Шарлотта. Кроме того, ей, наверное, хотелось посмеяться над мужем, хотелось посмотреть, как он выставит себя идиотом; почему-то она была уверена, что он никудышный танцор.
Мысленно улыбаясь и предвкушая развлечение, Шарлотта под руку с мужем направилась к площадке для танцев. Какое-то время они стояли у края площадки, наблюдая за танцорами. Когда же музыка, наконец, смолкла, раздались восторженные аплодисменты зрителей, а некоторые из танцоров аплодировали сами себе. После этого площадку заполнили другие пары, причем Шарлотта с Филиппом оказались почти в самой середине.
А затем один из скрипачей низкорослый плотный мужчина с лысиной и лохматой бородой, занимавшей добрую половину его лица, – поклонился зрителям и всем желающим потанцевать, после чего, опустив голову, принялся водить смычком по скрипке. И тотчас же все остальные музыканты подхватили мелодию, которую он стал наигрывать. Это была какая-то грустная баллада – явно не рил [2] [2]Рил – быстрый шотландский танец
[Закрыть]. Однако зрителям и танцорам мелодия понравилась, и многие из них закричали:
– Отлично, Билли, замечательно!
Шарлотта, приложив ладони к губам, присоединилась к хору.
– Замечательно, Билли! – завопила она.
Филипп посмотрел на нее с усмешкой, однако промолчал. А бородач Билли вдруг опустил смычок и опять всем поклонился. Когда же он вновь принялся водить смычком по скрипке, зазвучала та же мелодия, но теперь она с каждым мгновением звучала все веселее, и вскоре стало ясно, что музыканты играют настоящий рил – быстрый, веселый, безудержный.
Все танцоры тотчас же оживились, они двигались все быстрее, дабы не отстать от ритма.
У Шарлотты на несколько секунд перехватило дыхание, и все закружилось и завертелось у нее перед глазами – разноцветные юбки, отблески костра и веселые лица смеющихся людей. Но потом, уловив ритм музыки, она принялась отплясывать вместе со всеми, а про мужа, казалось, забыла.
Минуту спустя что-то заставило ее посмотреть на Филиппа, – возможно, он, чуть шевельнувшись, задел ее рукой. Да-да, именно чуть шевельнувшись! Потому что он даже не пытался танцевать – стоял абсолютно неподвижный. Словно окаменел. И лицо его совершенно ничего не выражало.
Тяжело вздохнув, Шарлотта остановилась, ее захлестнуло острое чувство разочарования. «Почему он даже не пытается танцевать? – думала она, глядя на мужа. – И почему же в таком случае пригласил меня на танец?»
Снова вздохнув, Шарлотта коснулась его руки. Ей почему-то казалось, что Филипп сейчас уйдет с площадки – это было бы совершенно естественно, уж если он не захотел танцевать.
«Может, и мне тогда уйти?» – промелькнуло у Шарлотты. Но она тотчас же отбросила эту мысль, когда Филипп повернулся к ней. «Его глаза… Какие же у него чудесные глаза», – подумала она, затаив дыхание.
«Они такие же, как всегда, – серые, – издевался над ней внутренний голос. – Да-да, серые, серые, серые…»
Обычно Шарлотта прислушивалась к своему внутреннему голосу. Прислушивалась и доверяла ему. Но сейчас она не желала его слушать и пыталась заглушить. Потому что сейчас у Филиппа и впрямь были чудесные глаза. Ярко-серебристые, источающие страсть и нежность. Да, не вожделение, а именно страсть и нежность. И теперь было ясно, что он получал огромное удовольствие, наблюдая за танцорами, пусть даже сам и не танцевал. И, как ни странно, Шарлотта вдруг почувствовала, что также получает удовольствие, стоя среди танцующих.
Но она по-прежнему смотрела только на мужа, не могла отвести от него глаз. Никто из них не промолвил ни слова, однако между ними, как ей казалось, возникло что-то новое, какая-то душевная близость – словно они лучше стали понимать друг друга.
Лучше понимать друг друга? Шарлотта со вздохом покачала головой. Нет, такого просто быть не может. Ведь Филипп никогда ее не понимал и скорее всего никогда не сможет понять. Что же касается его глаз…
О Боже, он ей улыбнулся! Растянул губы в чудесной ласковой улыбке. И Шарлотта не могла не ответить ему такой же улыбкой. Но уже в следующее мгновение она строго отчитала себя за то, что не прислушалась к внутреннему голосу, за то, что, не удержавшись, ответила на улыбку Филиппа. Ведь этого человеку нельзя было доверять – ни в коем случае! Будь он проклят, это Филипп, будь прокляты его серебристые глаза! И если она хочет сохранить независимость, то ей не следует смотреть в эти глаза.
Сделав над собой усилие, Шарлотта отвернулась. Она не понимала своих мыслей и чувств, и это очень ее беспокоило. Однако муж не должен был заметить ее беспокойство, а если бы заметил, то непременно этим, воспользовался бы.
Тут музыка стихла, и танцующие стали медленно расходиться, чтобы уступить место другим танцорам.
– Шарлотта, что же ты не танцевала? – неожиданно спросил Филипп.
Она вдруг схватила его за руку.
– Не танцевала, потому что ты не танцевал. Но мы можем наверстать упущенное, не так ли? Давай останемся на площадке и потанцуем.
Филипп промолчал, однако возражать не стал и не высвободил руку. И Шарлотта решила, что он согласен.
Минуту спустя, когда стихли аплодисменты, бородатый скрипач вскинул вверх руку со смычком, давая понять, что вот-вот снова зазвучит музыка.
Шарлотта, как и все остальные женщины, присела в реверансе. А затем мужчины ответили женщинам поклоном – все, кроме Филиппа.
Шарлотта взглянула на мужа вопросительно, но герцог не замечал ее взгляда – он пристально смотрел куда-то в сторону, повыше ее правого плеча. «Что это значит? – удивилась Шарлотта. – Куда он так смотрит, на кого?»
Но тут зазвучала музыка, и бородач Билли, как и в прошлый раз, сначала сделал вид, что собирается играть нечто заунывное и меланхоличное. Потом, раскланявшись, он снова стал водить смычком по скрипке, превращая грустную балладу в быстрый и задорный рил.
Когда же Шарлотта вновь взглянула на мужа, он по-прежнему смотрел куда-то в пространство, и казалось, что губы его стали совсем тонкими – словно ниточки.
Шарлотта нахмурилась. «Неужели Филипп опять откажется танцевать? – подумала она. – Нет уж, на сей раз он не должен так поступить, иначе, зачем же он остался?»
Но, увы, она ошиблась. Какое-то время герцог стоял без движения, потом вдруг развернулся и через несколько секунд исчез за спинами зрителей.
Шарлотта быстро шагала в сторону леса, сейчас она находилась между Рутвен-Мэнором и Шеффилд-Хаусом.
И казалось, что вот-вот начнется дождь.
Темные тучи затянули небо еще на ярмарке; когда же они приехали в Рутвен-Мэнор, отдельные капли уже изредка падали то здесь, то там, однако настоящий дождь, тот, которого она ждала, еще не начинался.
Ехали же они молча, никто из них за всю дорогу не проронил ни слова. И Шарлотта все время смотрела в окно, чтобы не видеть серебристых глаз мужа. Но один раз, украдкой взглянув в его сторону, она заметила, что он смотрел на нее как-то странно – так словно пытался разглядеть в ней что-то такое, чего прежде никогда не видел.
Да и на ярмарке он вел себя довольно странно. Сначала пригласил ее на танец, а потом…
Нет-нет, она не могла бы сказать, что обиделась на него. Нисколько не обиделась. Просто его поведение озадачивало и вызывало беспокойство. И что еще хуже, она не понимала своих чувств, не знала, как сейчас относилась к мужу. Было ясно: она относилась к нему уже не так, как прежде. Но как именно? Этого Шарлотта не знала и поэтому все сильнее нервничала. К тому же ужасно злилась – и на себя, и на Филиппа.
Тут, наконец, пошел дождь, и уже несколько минут вода низвергалась на нее потоками. Прохладные струйки стекали по ее лицу и по волосам, одежда прилипала к телу, а туфли громко хлюпали при каждом шаге.
Наверное, она любила дождь. Во всяком случае, сейчас ей казалось, что любила.
А что касается Филиппа… Нет-нет, не думать о нем! Ведь именно поэтому она и отправилась сейчас в лес – чтобы не видеть его и не думать о нем. А дождь ей не страшен. Она ведь любит дождь, не так ли? К тому же дождь никогда ничего от нее не требовал, никогда не играл ее чувствами. И ей никогда не приходилось притворяться перед дождем, лгать ему, думать, почему он идет. С дождем все предельно ясно: он идет, потому что идет, вот и все. А вот Филипп…
Тут Шарлотта вдруг споткнулась и, ухватившись за ветку дерева, с трудом удержалась на ногах.
– Черт возьми… – пробормотала она сквозь зубы. – Проклятый дождь… Здесь из-за него ужасно скользко…
Сделав еще несколько шагов, Шарлотта вдруг громко рассмеялась. А потом расплакалась. Но она не знала, что заставляло ее плакать и смеяться, – просто смеялась, когда хотелось, и плакала, когда хотелось.
«Наверное, все дело в дожде, – пыталась убедить себя Шарлотта. – Под таким дождем, должно быть, всегда так – то плачешь, то смеешься».
Сжав кулачок, она изо всей силы ударила им по стволу дерева.
– Проклятие! Черт бы побрал этот дождь! Черт бы побрал Филиппа!
Тяжко вздохнув, Шарлотта опустилась на землю и прислонилась спиной к дереву. Она ужасно злилась на Филиппа. И на себя, конечно же.
А может, на мужа она вовсе не злилась?…
Закрыв глаза, она попыталась представить его в разных ситуациях. Но в памяти возникал только образ Филиппа с той самой маской на лице – все остальное никак не удавалось вспомнить. Интересно, почему? Может быть, потому, что он слишком уж часто носил маску?
Филипп, наверное, ни за что не отважился бы выйти под дождь. И он бы никогда не понял, почему она, Шарлотта, предпочитает продрогнуть до костей под холодным дождем, хотя могла бы сидеть в тепле, в сухой гостиной, перед пылающим камином.
Но почему же она решила, что он изменился?
Да, несколько раз Филипп вел себя очень мило, но это совершенно ничего не значило. И, конечно же, он относился к ней по-прежнему.
Как она могла подумать, что он изменил свое мнение о ней? Ведь было ясно, что она до сих пор ничего для него не значила. И просто нелепо было бы предполагать, что Филипп любит кого-то, кроме себя самого.
Ясно и то, что она, Шарлотта, всегда была лишь средством для достижения какой-либо цели. Так будет всегда – в этом не могло быть сомнений.
Но почему же она все время думала о нем? Почему думала о нем даже сейчас, сидя под холодным дождем?
Господи, ведь это просто смешно. Однако ей больше не хотелось смеяться. И плакать тоже не хотелось.
Хотелось просто сидеть под дождем. Сидеть так долго, чтобы окончательно замерзнуть. Возможно, тогда ей удалось бы не думать о Филиппе, а думать только об окоченевших руках и ногах… Да-да, она с радостью примет все, что поможет ей забыть про него.
Шарлотта не знала, как долго она просидела под деревом. Возможно, прошел час, а может быть, всего лишь несколько минут или даже какие-то секунды. Но в какой-то момент ей вдруг показалось, что она слышит чьи-то шаги. А потом послышался знакомый голос:
– Я не понимаю, почему ты сидишь под дождем, когда в доме тепло и сухо.
Ей не требовалось открывать глаза, чтобы понять, что Филипп стоял прямо перед ней – она чувствовала его близость.
– Дорогая, я, не понимаю, – повторил муж. – Почему ты здесь?
Шарлотта невольно улыбнулась. Ведь именно об этом она и подумала несколько минут назад – или, быть может, час назад. Она подумала о том, что Филиппу никогда не понять, почему она предпочитает сидеть под холодным дождем, а не перед пылающим камином. И еще она подумала…
– Шарлотта, что с тобой? Почему ты молчишь? Открой глаза.
Немного помедлив – чтобы муж не подумал, что его слова как-то влияют на нее, – Шарлотта наконец открыла глаза. Филипп действительно стоял прямо перед ней. И теперь она не только ощущала его присутствие, но и чувствовала исходящее от него тепло, – очевидно, он только что приблизился к ней еще на несколько шагов. И теперь ей было уже не так холодно – почти тепло.
Проклятие, выходит, она напрасно пришла сюда, напрасно сидела под холодным дождем! Ей так и не удалось избавиться от Филиппа, избавиться от мыслей о нем… и от своего влечения к нему.
Нахмурившись, Шарлотта пробурчала:
– Тебе обязательно стоять так близко от меня?
Он взглянул на нее с беспокойством:
– Дорогая, я лишь попытался… Впрочем, это не важно.
Филипп отошел в сторону, и Шарлотта тут же почувствовала, как на нее с листьев снова стали падать дождевые капли. И лишь сейчас она сообразила, что с приходом мужа дождь прекратился. Выходит, он, стоя прямо перед ней, каким-то образом защищал ее от дождя.
И ей вдруг снова захотелось ругаться, плакать и смеяться. Господи, что же с ней происходит в последнее время? Почему она вдруг стала такой нервной, такой чувствительной? Может, заболела?
Как бы то ни было, но теперь, посидев под холодным осенним дождем, она почти наверняка заболеет. Что ж, вот и хорошо. Уж лучше заболеть… чем… Чем что?…
Пожав плечами, Шарлотта пробормотала:
– Кажется, я заболела. – Медленно поднявшись на ноги, она зашагала по тропинке в сторону дома.
Но теперь идти было гораздо труднее. Мокрые и отяжелевшие от воды юбки казались ужасно тяжелыми, а ноги то и дело скользили на размокшей от дождя тропинке. К тому же ей постоянно приходилось обходить лужи, возникавшие у нее на пути.
– Проклятие, – пробормотала Шарлотта, обходя очередную лужу. – Терпеть не могу дождь.
Филипп молча шагал с ней рядом. Когда же она, наступив на юбки, тихонько вскрикнула, едва удержавшись на ногах, он положил руку ей на плечо и становил ее.
– Дорогая, я мог бы понести тебя… – Он умолк, когда жена пристально взглянула на него. Взглянула холодно, почти враждебно.
Шарлотта невольно вздохнула. Какая же она дура… Зачем вышла под дождь? Неужели не понимала, что Филипп не оставит ее в покое?
– Сама дойду, – проворчала она. – Убери, пожалуйста, руку.
Но Филипп вдруг привлек ее к себе и тихо сказал:
– Потанцуй со мной, Шарлотта.
Она уставилась на него в изумлении. Танцевать?… Здесь? Под дождем? Но это же глупо, нелепо – просто безумие! К тому же она терпеть не могла дождь.
Шарлотта решительно покачала головой:
– Нет, не хочу, – Она многозначительно посмотрела на его руку. – Отпусти меня, пожалуйста.
И в тот же миг ей показалось, что рука мужа стала еще теплее – теперь она была почти горячей. И Шарлотте вдруг захотелось прижаться к нему, покрепче, захотелось почувствовать, как ей передается тепло его тела, как оно перетекает в нее…
– Филипп, отпусти… – прошептала она, пытаясь высвободиться.
Но он лишь переместил свою ладонь с ее плеча на талию, а другой рукой потянулся к ее руке.
– Шарлотта, дорогая, пожалуйста…
Она снова взглянула на Филиппа холодно и враждебно – этому взгляду она у него же и научилась.
А он, улыбнувшись, проговорил:
– Если я не ошибаюсь, хорошие мужья обязаны танцевать со своими женами, не так ли? К сожалению, на ярмарке у меня это не получилось, но теперь я хочу исправиться. Ведь я должен стать хорошим мужем, верно?
Она пожала плечами:
– Мне все равно, хороший ты муж или нет. Мне ведь недолго осталось быть твоей женой. И ты никогда не был мне настоящим мужем, если уж говорить откровенно.
Какое-то время муж молча смотрел на нее. Она пыталась отвести глаза, но не могла – словно он гипнотизировал ее. А потом он вдруг склонился к ней и прижался губами к уголку ее рта.
Шарлотта на мгновение замерла. А затем почувствовала, как по телу се пробегает дрожь, а колени подгибаются.
Филипп же, снова заглянув ей в глаза, шепотом проговорил:
– Потанцуй со мной, Шарлотта. Даже если для тебя это не важно, я бы хотел доказать тебе, что очень жалею о том, что не стал танцевать с тобой на ярмарке.
Наверное, ей следовало согласиться. А затем, когда танец закончится, он наконец-то отпустит ее.
– Ладно, хорошо, веди, – проворчала Шарлотта, пытаясь не смотреть мужу в лицо.
– Да, разумеется, ваша светлость, – ответил он, тихо рассмеявшись. И тут же принялся вполголоса что-то напевать.
Не удержавшись, Шарлотта взглянула на его губы. И тут же почувствовала, как по телу ее снова пробежала сладостная дрожь.
Проклятие, нельзя смотреть ему в лицо! Надо смотреть… на плечо, например. Она с раздражением проговорила:
– Тебе обязательно надо петь? Твое пение… очень отвлекает.
Филипп на секунду остановился и внимательно посмотрел на нее.
– Хорошо, дорогая, не буду петь. – Он еще крепче прижал ее к себе и снова повел в танце.
Шарлотта фыркнула и передернула плечами.
– Кроме того, нет необходимости так крепко обнимать меня, – проворчала она, стараясь отстраниться.
Филипп улыбнулся и спросил:
– А может, ты предпочла бы, чтобы я не танцевал с тобой, а поцеловал?
– Нет-нет. – Шарлотта покачала головой. – Лучше танцевать. – Она расслабилась и уже не делала попыток отстраниться.
Филипп снова улыбнулся. Но к счастью, больше не напевал. И оба молчали, так что отчетливо был слышен шум дождя, по-прежнему заливавшего все вокруг.
Стараясь ступать как можно осторожнее, они обходили лужи, то и дело спотыкались и временами наступали друг другу на ноги. Как-то раз, поскользнувшись, чуть не упали, но все равно не останавливались.
– Проклятый дождь… – пробурчала Шарлотта, когда они обходили очередную лужу.
Но, в конце концов, она успокоилась и даже, как ни странно, вдруг почувствовала, что этот странный вальс под дождем доставляет ей удовольствие. Прикрыв глаза, она мысленно твердила: «Удивительно, удивительно, удивительно…»
Внезапно она почувствовала, как Филипп прижался щекой к ее виску. Шарлотта вздрогнула, и в тот же миг оба остановились. Открыв глаза, она сказала:
– Итак, ты выполнил свой долг, верно? Полагаю, теперь твоя совесть чиста. Так что можешь отпустить меня.
Филипп помедлил несколько секунд. Потом, опустив руки, отступил от нее на шаг. Едва заметно поклонившись, с усмешкой проговорил:
– Но ты кое-что забываешь, дорогая. Дело в том, что у меня нет совести.
Она тут же кивнула:
– Я не забыла. Я ничего не забыла.
