Текст книги "У истоков Броукри (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Да, профессор.

– Так вот, ответ есть. Общество пришло к нему лишь в конце двадцатого века. Дело в том, что мы узнали – Вселенная не бесконечна. Значит, не бесконечно и количество звезд. Следовательно, мисс Дамекес, звезды, как и люди, имеют отведенное им время на жизнь.

– Звезды умирают?

– Да.

– Но получается, что когда-то наступит момент, когда небо и вовсе окажется черным и беззвездным, – почему-то говорю я, недоуменно нахмурив лоб. – Разве это возможно?

– Нет, мисс де Веро. Невозможно.

– Но вы сказали…

– Я сказал, что звезды умирают. Но не сказал, что они не рождаются. Звезды, как мы, как люди. Они не заполняют все небо, как и мы – не заполняем всю землю. Меж ними, как и меж нами, огромные расстояния, месяцы и годы. Взорвались сотни звезд, а на их место пришло всего несколько – не менее ярких. А иногда упала самая блестящая – и появились тысячи мелких и тусклых. Понимаете?

– Выходит, звезд – не бесконечно много?

– Ничто не вечно, мистер Ривера. Все кончается.

– Жизнь не кончается, – говорю я.

– Как же? Я говорил, что звезды умирают.

– Да, но кто-то умирает, а кто-то продолжает жить.

Профессор вскидывает густые брови и, наконец, выдавливает улыбку. Он глядит на меня смышлено, а затем потирает пухлыми пальцами нос.

– Что ж, мисс де Веро, возможно, вы и правы. Но, пожалуй, этот вопрос вы обсудите на философии, а не на астрономии.

Смущенно киваю, и Клевер начинает объяснять новую тему. Мне вдруг кажется, что Эрих опять на меня смотрит. Я оборачиваюсь и сталкиваюсь с его темно-синим взглядом. Не знаю, что на меня находит, но я краснею и нервно отворачиваюсь, завесив лицо рядом золотистых волос. Сглатываю. Прикидываюсь, будто слушаю профессора, а сама горячо и медленно дышу, постукивая пальцами по парте. Вряд ли он еще смотрит. Уверена, что не смотрит. Невольно поворачиваю голову и опять встречаюсь с Эрихом глазами. Парень в ту же секунду улыбается, а я поджимаю губы. О, черт. Пусть даже не думает, что он меня волнует; что меня волнует его мнение или намеки. Какая к черту разница?

– Этот семестр мы посвятим тому, что будем изучать созвездия. – Говорит профессор Клевер. – Для начала найдете их на небе, сделаете записи, зарисуйте.

– Какие именно? – спрашивает кто-то с задних рядов.

– Пометьте: Андромеда, Волосы Вероники, Персей и Северная Корона.

– Северная Корона? – переспрашивает Эрих и смотрит на меня. – Кажется, в легенде этого созвездия говорится об Ариадне – внучке Зевса, из-за которого погиб отец Тесея.

– Какого еще Тесея? – недоумевает Лиз.

– Ее возлюбленного. Она его предала, и все пошло вверх дном.

– Да, именно так. – Восхищается профессор Клевер. – Ох, Тесей страшно тосковал по Ариадне. Расстроенный, он забыл снять на корабле черные паруса и заменить их белыми, как договорился ранее со своим отцом, если победит Минотавра и останется живым. Путь подходил к концу, а паруса были черными. Эгей – отец Тесея, увидел черный цвет и вдруг решил, что его сын мертв. Мысль об этом привела его в отчаяние, и он бросился со скалы в волны моря. Трагичная история.

– Если мне не изменяет память, – недовольно начинаю я, испепеляя Эриха взглядом, – никого Ариадна не предавала. Это Тесей бросил ее.

– Пф.

– Да, так и было. Я читала эту легенду. Ему приснилось, что Дионис – бог раздолья, рассказал ему о велении Зевса. Мол, свою-то внучку он только Дионису в жены и отдаст, а сопротивляться – делать себе хуже. Тогда-то наш герой и сбежал.

– Не так было, – ворчит Эрих, смотря на учителя, но обращаясь явно ко мне. – Тесей не хотел отступать, но у него не было выбора. Ему пришлось уйти. Что правильно, ведь совсем скоро его возлюбленная нашла себе идеальную пару.

– А она должна была страдать вечно?

– Могла хотя бы притвориться.

– Зачем? Если бы Тесей открыл глаза, он бы все понял.

– У Тесея были проблемы посерьезней.

– Не сомневаюсь. У него были огромные проблемы с трусостью.

Мы смотрим друг на друга, и мир вокруг нас становится ненастоящим. Неожиданно исчезают голоса, лица. Остаемся лишь мы с Эрихом и звенящее раздражение, повисшее в воздухе. В его глазах пляшут чертики, в моих – дикое негодование. Парень ухмыляется, а я наклоняю голову и щурюсь, представляя, как душу его у всех на глазах. Интересно, что он о себе думает? Бросил мне вызов? Невольно я вспоминаю наши разговоры на чердаке Марии. Он и тогда был острым на язык, но сейчас…, при всех. В непослушных, наивных мыслях, я представляю, как держу его за руку, а он, наверняка, держит меня за идиотку. Я представляю, как мы болтаем. Я о любви, а он – ногой.

– Отличная идея! – неожиданно заключает профессор Клевер и приближается ко мне. Я тут же отклоняюсь назад, предчувствуя очередную горячую тираду. – Почему бы нам не презентовать легенды созвездий? Каждый получит задание, и к аттестационной неделе вы сдадите мне его, как финальный тест.

– Финальный тест в виде рассказа о неудержимых мальчиках Древней Греции? – Лиз усмехается и хлопает меня по плечу. – Я согласна.

Пара заканчивается, и я нарочито медленно поднимаюсь с места. Не гляжу на Эриха. Даже нос в его сторону не поворачиваю. Боже, у меня столько проблем, а я краснею из-за парня. Какой же идиотизм. Но чем больше я пытаюсь себя убедить в том, что Эрих просто препятствие, тем сильнее я понимаю, что он – освобождение. Лекарство. Такое ощущение, будто прикоснись я к нему пальцами, и тут же все мои проблемы испарятся, как и туман, над Броукри по утрам. Это наивно, но это чувствуется так же явственно, как и страх. Как и опасение угодить в очередные неприятности. Я знаю, что у меня перед носом столпились уродливые, назойливые проблемы. Но, в то же время, я знаю, что будет легче преодолеть их, опираясь на кого-то. И этого «кого-то» можно выбрать. Нужно выбрать, потому что я не поверю Конраду, не поверю Лиз. А ему поверю, и черт его поймет – почему.

– Ну, и что это было? – спрашивает меня подруга, когда мы выходим из кабинета. У нее любопытные карие глаза, и пухлые губы в мелких трещинках. – Даже глухонемой бы вас раскусил, Адора. Ты спятила?

– Что?

– Вы бы еще вскочили и подрались.

– Не выдумывай, – я усмехаюсь, – мы просто…

– …просто сошли с ума. Ох. В первый раз это спишут на семейные баталии: Ривера против де Веро. Но во второй – люди заметят неладное.

– Нечего тут замечать.

– Есть чего. И не спорь. Наших тошнит от ребят из-за стены, Дор. Только ты еще не морщишься, едва они проходят мимо. Обычно на черно-белых танцах – на осеннем балу – в шкафчики бросают записку с тем цветом, которого должен быть наряд. Правильно?

– И что?

– Угадай, сколько из наших ребят получат белый цвет? А кто черный? Разделение не только на уровне ваших папаш, но и здесь, в университете. Если кто-то узнает, что Эриха спасла ты, поднимется не просто шум. Тебе придется трудно.

– И что со мной сделают? Перестанут общаться? Переживу.

– Ты так говоришь, потому что никогда не была по ту сторону. Тебя все уважают. Ты всегда в центре внимания. Даже когда не видишь этого.

– Мне все равно, что обо мне думают.

– Конечно. Тебе все равно, пока думают о тебе только хорошее.

Я перевожу взгляд на подругу и протяжно выдыхаю. Хочу сказать, что устала в свой адрес выслушивать наставления и тирады, как вдруг врезаюсь в чью-то спину.

– Ой, – срывается с моих губ. Поднимаю голову и вижу столпотворение. Студенты не говорят громко, но гул стоит такой, что хочется зажать уши руками. Все шепчутся, глядят друг на друга во все глаза, а я недоуменно встаю на носочки, пытаясь разузнать, в чем же дело? Что случилось? – Ты видишь что-нибудь? – спрашиваю я у Лиз. Подруга так же, как и я хочет протиснуться сквозь толпу в центр. Мы оставляем позади несколько студентов. Я продолжаю путь к эпицентру неприятностей, ощущая, как сосет под ложечкой, а Лиза улыбается парням, милостиво отошедшим в сторону. Наверное, думает, что не перевелись еще рыцари. Я бы поспорила. Пока она заигрывает с потенциальными жертвами, я рьяно и нагло протискиваюсь вперед, и, оставив позади шепчущую и переговаривающуюся толпу, примерзаю к месту.

– О, боже мой.

На стене – протяженностью в несколько метров – красуется ярко-красная надпись. Я и подумать не могла, что увижу подобное, но спорить с очевидным – глупо. КАТАРИНА: написано на деревянных, лакированных досках, когда-то новых и нетронутых.

– Что еще за Катарина? – спрашиваю я сама у себя и недоуменно морщу нос. Это же краска, правда? Это алая, вязкая краска. По-другому и быть не может!

– Отойдите! – говорит кто-то, а я не могу пошевелиться. Все гляжу на эти гигантские буквы и почему-то не могу дышать. Кому понадобилось совершать подобное? Почему он решился на это именно сейчас? Неужели все связано: сердце, Кристофер, надпись? Голова идет кругом. Я хватаюсь пальцами за лицо, а потом вдруг встречаюсь взглядом с деканом Обервилль. Она отодвигает меня назад, а сама становится к надписи спиной, будто смогла бы закрыть ее своими костлявыми плечами. – Здесь нет ничего интересного, расходимся.

– И вы не спросите, кто это сделал? – не своим голосом шепчу я. – Что это значит? Я уверена, это имя не просто так тут появилось!

Становится тихо. Все ждут, когда декан ответит, но она не отвечает. Только дергано улыбается и повторяет:

– Расходимся.

Ее глаза впиваются в меня, будто острые клыки бешеного пса. Она все смотрит, а я и не знаю, что сказать, что сделать. Заорать во все горло, что преступник ходит по кампусу, как ни в чем не бывало, а мы бездействуем? Но кого это образумит? Ох, или Вилли сошла с ума, ведь не замечает того, что находится перед ее глазами, или же все она замечает, но покрывает, что больше похоже на правду. Вот только, зачем? Каков ее мотив?

– Становится все интересней и интересней, – вдруг говорит знакомый голос. Я нехотя оборачиваюсь и вижу Конрада. В последнее время мы слишком часто с ним пересекаемся. Мне это не нравится. – Твоя работа, принцесса?

– Нет, конечно. Иначе бы я написала твое имя, Конрад, ведь я схожу по тебе с ума.

– Не утратила чувство юмора? Поразительно.

– Ты меня преследуешь? Что тебе нужно? – Нервно потираю ладонями лицо. – Черт, у меня нет никакого желания сейчас препираться с тобой, слышишь? Я устала.

– Тише, чего ты?

– Чего я? – свирепо гляжу на парня. – О, да мне надоело, что ты шастаешь за мной по пятам! Надоело, что вокруг творится нечто необъяснимое, и я не успеваю понять одно, как тут же на мою голову сваливается другое! Что все это значит? Почему Катарина? Почему сейчас? Почему здесь? Надеюсь, это краска, иначе…, – воздух заканчивается. Я растеряно оглядываюсь и заправляю за уши волосы, – иначе все совсем плохо.

Парень почему-то усмехается, но по-доброму. Он приближается ко мне и шепчет:

– Выговорилась?

– Возможно.

– Я проведу тебя до дома.

– Не надо. Я знаю путь, Конрад.

– Я тоже.

– Очень за тебя рада.

– Расслабься хотя бы на несколько минут, принцесса. Я проведу тебя, – вновь говорит он и кивает, на этот раз не улыбаясь и не издеваясь надо мной. Впервые он глядит на меня серьезно, как-то заботливо, и это сбивает с толку. – Зачем тебе ходить одной?

– Я не одна. Со мной Лиз.

– Кажется, она занята.

Слежу за его взглядом и замечаю подругу, болтающую с каким-то парнем. Ох, разве можно быть такой безответственной, когда вокруг творится полная неразбериха? И когда она успела подцепить очередную жертву? Лиза – красивая и очаровательная девушка, но у нее никогда не получалось выбирать правильных парней.

– Как видишь, жизнь не остановилась, Адора. Нужно уметь отвлекаться.

– Не могу поверить.

– В то, что необходимо время от времени давать себе передышку?

– В то, что пойду с тобой. – Закатываю глаза и гляжу на Бофорта. – Жди меня здесь.

Конрад улыбается, а я срываюсь с места и иду в дамскую комнату. Вихрем врываюсь вовнутрь и замираю перед зеркалом, схватившись пальцами за край мойки. Никак не могу прийти в себя. Встряхиваю головой.

Что обозначает надпись? Как преступник проник на территорию университета? Мне в очередной раз кажется, что ответ прямо перед моим носом, но я его не вижу. Не так уж и трудно написать надпись. Трудно остаться незамеченным. Так, преступнику понадобилось минут десять-пятнадцать, не меньше – верно? Но его никто не видел. Как это возможно? Я слишком долго учусь в этом университете: чужаков на территорию не пускают! Выходит, это сделал кто-то из своих. От данных мыслей становится еще паршивей. Я гляжу на себя в зеркало и поджимаю губы: кто это сделал?

Неожиданно дверь в туалет открывается. Я приподнимаю подбородок, а затем вновь поникаю, сжав край мойки. Я понятия не имею, почему я так реагирую, но мне становится не по себе. Тело вспыхивает, будто факел, и я горю под взглядом темно-синих глаз.

Эрих закрывает дверь. Я делаю несколько глубоких вдохов. Он подходит ближе, а я перевожу на него взгляд.

– Ты что здесь делаешь?

– А в чем проблема?

– Этот туалет женский.

– Мужской.

– Но…, не может быть.

– Ты так неслась, на всех парах, что даже не заметила, куда идешь. – Взгляд Эриха, пронзительный, пугающий, смотрит мне прямо в душу. Эрих Ривера – опасный, но лишь потому, что я реагирую на его движения неправильно, необычно. Я не могу просто стоять, я волнуюсь, теряюсь. Это сводит с ума. – Так что ты здесь делаешь?

– Прекрати. Я просто ошиблась комнатой, а зачем тебя сюда принесло?

– Хотел спросить.

– О чем?

– Как дела.

– Как дела? – Отхожу от мойки и эмоционально взмахиваю руками. – Все классно. Я разве давала повод усомниться в том, что все просто замечательно?

– Ты нервничаешь.

– Тебе кажется.

– Мне кажется, что тебе страшно.

– Серьезно? Это все, что ты хочешь мне сказать? Может, обсудим еще какую-нибудь легенду? У тебя отлично выходит фантазировать.

– Слушай, я пришел сюда, потому что увидел, как ты со всех ног забежала в мужской туалет. Ясно? Мне показалось это странным. – Парень поправляет волосы. – Ты довольно-таки восприимчивая и мнительная. Я подумал, что эта надпись…

– Мнительная и восприимчивая? – вспыляю я. – Это как понимать?

– Так и понимать, Адора. Сначала сердце, теперь надпись…, тут что-то происходит, и я хочу узнать, что именно.

– Становись в очередь.

– Почему ты злишься?

– Я не злюсь. Я просто не вижу смысла в этом разговоре. – Смотрю в лицо парню, а у самой сердце стучит где-то в горле. Черт, когда же я смогу взять себя в руки. – Эрих, тебе не кажется, что ты переходишь границы? Ты поставил условие: держаться друг от друга подальше, а сам постоянно его нарушаешь. И если к тебе подхожу я, то ты одаряешь меня целым калейдоскопом презрительных взглядов. Но если подходишь ты…

– Я хотел узнать, как ты. – С нажимом говорит парень.

– Но ты можешь узнать об этом, не шпионя за мной в мужском туалете.

– Что? – Эрих смеется. – Я не шпионил.

– А что ты делал?

– Я просто…

– Неважно, – прерываю его, взмахнув рукой. – Какая разница? Слушай, все это глупо и как-то неправильно. Да и вообще, мне надо идти. Меня ждут.

Я бреду к выходу, как вдруг слышу:

– Интересный выбор.

Оборачиваюсь.

– В смысле?

– Конрад Бофорт. – Эрих медленно плетется на меня, сверкнув синими глазами. – Я и не сомневался, что такие парни, как он, в твоем вкусе.

– А вот это уже точно не твое дело.

– Думаешь? – Ривера оказывается слишком близко. Опасно близко.

Во мне все сжимается от спутанных мыслей, и я и не замечаю, как упираюсь в стену, а лицо парня нависает над моим в нескольких сантиметрах. Он смотрит на меня, сквозь меня, тихо дышит и парализует одним взглядом. Я не в состоянии шевельнуться. Его ноги касаются моих по всей длине, бедро к бедру. Он слишком близко. Ближе, чем когда-либо.

– Что ты делаешь? – судорожно бросаю я, хватая губами воздух. Гляжу на парня, без страха и сомнений, решительно, храбро, а сама едва дышу. – Отойди.

– Я не хочу отходить.

– Тебе придется.

– Мне не нравится, что он постоянно рядом с тобой. – Заявляет Эрих. – Ты не должна общаться с ним.

– Что? – прыскаю я, расширив глаза. – Что ты сказал?

– Ты слышала.

– Ты сошел с ума? – пытаясь вырваться, вопрошаю я. – Ты про Бофорта?

– Именно. Он опасен. Я ему не доверяю.

– Господи, Эрих, ты никому не доверяешь!

– Да, но он…

– Может, дело не в том, что Конрад опасен, а в том, что ты ревнуешь?

– Ревную? – удивляется парень, талантливо спародировав безразличие. – Нет, причем тут ревность? Кто-то прислал тебе сердце, а ты так спокойно собираешься идти с каким-то парнем на свидание. Это небезопасно.

– Я знаю его всю жизнь.

– Но ты не знаешь, о чем он думает. Люди – совсем не такие, какими мы их видим.

– Что именно тебя так смутило? Что он подошел ко мне? Что предложил провести до дома? Очень жаль, что у него нашлись силы на то, на что у тебя не нашлись.

– Почему ты все сводишь к нашим отношениям?

– Потому что иначе ты не прижимал бы меня к стене.

– Я не…

– Хватит. – Вскидываю подбородок и смотрю парню прямо в глаза. – Я знала, что ты можешь быть моим врагом; знала, что ты можешь быть грубым или бесчувственным. Но я и не думала, что ты можешь быть трусом.

Я, наконец, высвобождаюсь из оков парня и неуклюже поправляю юбку. Сердце так и стучит, отбивает чечетку. Я чувствую, как оно пробивается сквозь грудную клетку, но я не обращаю внимания. Просто выдыхаю и смотрю на Эриха с сожалением, ведь одно дело бороться с предубеждением людей. И совсем другое – с предубеждением собственным.

– Ты ведь знаешь, что все не так просто. – Говорит он.

– Да. Вот только ты многое усложняешь.

– Просто остерегайся его. Вот и все. Бофорт одного от тебя хочет.

– Это я и так знаю.

– И все равно идешь с ним?

– Ага. – Пожимаю плечами. – Ты сам говорил, что я не могу быть одинокой. Так что, мне не помешает расслабиться. В конце концов, жизнь не остановилась.

– Расслабиться? – Эрих переспрашивает и глядит на меня во все глаза, словно уже не узнает. – Тебе не об этом сейчас нужно думать. Кто-то ходит по кампусу, и…

– Я пойду, ладно? Меня ждут.

– Адора…

– Еще увидимся Эрих. Надеюсь, этим вечером ничего плохо не случится.

Я выхожу из туалета преисполненная какой-то гордости, решительности. Но затем у меня вдруг опускаются плечи, опускаются руки. Я плетусь к Бофорту, но думаю о том, как на меня смотрел Эрих Ривера. Почему он так меня смотрел, и почему я на него смотрела?

Оборачиваюсь, надеясь увидеть парня, но его уже и след простыл. Я вдруг понимаю, что никто не выиграл с нашего разговора. Мы столкнулись, а затем разлетелись в стороны еще дальше друг от друга. В этот момент мне хочется повернуть время вспять.

Но это невозможно.

ГЛАВА 12.

Конрад приводит меня в небольшой ресторан, расположенный на берегу Броукри. В окне я вижу черную пучину и маленькие волны. Я подпираю ладонью подбородок и гляжу на розовато-синий горизонт, размышляя о том, как красив закат, и как прекрасна музыка.

– Мне показалось, или по твоим губам скользнула улыбка? – спрашивает Бофорт.

– Здесь неплохо.

– Я угодил тебе?

– Непонятно для чего. – Перевожу взгляд на парня и поправляю джинсовую юбку. Не думаю, что у него на уме только разговоры, но не признаю этого. Вокруг тишина, людей в ресторане немного. Свет тусклый, мягкий, и мне почему-то хорошо. – Не знаю, что ты там планируешь, но давай не рушить момент глупыми шутками.

– Мои шутки не бывают глупыми.

– Ты ошибаешься.

– А ты отлично выглядишь, принцесса.

– Спасибо. – На самом деле, я и не размышляла над тем, что надену. Меня никогда не волновало мнение Конрада Бофорта. – Думаю, мы не просто так здесь. Может, перейдем к делу, как считаешь?

– Ты же хотела насладиться моментом.

– Момент упущен.

– С тобой и не расслабишься. – Бофорт заправляет рукава рубашки и придвигается ко мне, не убирая с лица довольной ухмылки. Чему он так радуется? Не понимаю. Смотрю на него и настороженно выдыхаю: зачем Конрад пригласил меня? Почему ищет ответы? Как он узнал о том, что случилось со мной тринадцать лет назад? И с какой стати решил вдруг поделиться секретами? Голова кругом, но никто не пытается дать мне ответы. – Не думаю, что ты пришла сюда ради лучшего вина в городе, верно?

– Я хочу узнать правду.

– А вдруг она тебе не понравится?

– Мне нужны ответы, Конрад. – Я сосредоточенно смотрю в карие глаза парня. – Что ты знаешь об операции. Нет пути назад, рассказывай.

– У тебя есть предположения? – Он играет со мной, и это жутко раздражает.

– Просто ответь. Ты пообещал.

– Если будем и дальше ссориться, то не успеем до десяти.

– Я не ссорюсь с тобой, я просто хочу, чтобы ты сказал мне правду. Меня не волнует вино, и, да, мне наплевать на музыку. Возможно, у меня останутся хорошие воспоминания об этом месте. Не знаю. Но, прежде всего, я хочу запомнить твои ответы на мои вопросы.

– Ты серьезно настроена, принцесса.

– Стюарт умер. Иначе не получится.

– Хм, Адора, ты помнишь мою мать?

Я недоуменно вскидываю брови.

– Элеонор? Совсем смутно.

– Она ушла, когда узнала, что сделал отец. – Конрад усмехается, а я замечаю горечь, невольно проскользнувшую в его глазах. Парень вертит в руках полупустой бокал, глядит, как блестит стекло, и продолжает кривить губы. – Я не знал, почему родители развелись, я просто видел, что они не вместе, и все. Шериф, надежда горожан и алкоголик. Он никогда не упускает возможности утолить голод по прошлому. Пьет каждый день, когда заступает на пост, когда возвращается. Все время.

– Ты никогда не рассказывал об этом, – тихо говорю я. – Почему? Мэлот твой друг.

– Я не помню, чтобы мы с ним садились друг напротив друга и жаловались на то, как трудно нам жить, и какие кретины у нас отцы.

– Но что сделал твой отец?

– Точнее, что ему сказал сделать твой.

Недоуменно вскидываю брови. Неожиданно мне становится жарко, и я расстегиваю две верхние пуговицы на блузке. Пальцы не слушаются. Удается с третьей попытки.

– Что ты имеешь в виду?

– Не так-то просто незаметно вырезать сердце и вставить новое. – Конрад щурится. Я гляжу на него во все глаза. – Твоего отца прикрыли. Например, мой отец. Шеф полиции.

– Откуда ты знаешь?

– Когда знаменитый Демитрий Бофорт в очередной раз напился и облевал полдома, я поговорил с ним. Папа разоткровенничался. Начала говорить о матери, а закончил о твоей операции. Я сначала ему не поверил, а потом заметил, как ты прикрываешь руками шрам. Как ты молчишь, вся в себе, далекая, отстраненная.

– Черт, Конрад, это ни о чем не говорит.

– Да, но потом тебе прислали сердце. И все встало на свои места.

– Вот это уже больше похоже на правду. – Подпираю руками лицо. Заправляю назад волосы. Все думаю и думаю о том, что услышала, но ничего не понимаю. – Выходит, мои родители действовали не в одиночку. Замешаны и другие люди. Например, твой отец.

– Например.

– Значит, прислать мне сердце мог тот, кому этот секрет испортил жизнь.

– И судя по всему, ненормальный псих.

– Что еще тебе рассказал отец?

– Ничего. – Бофорт отпивает вино и поджимает губы. – Он остановился на том, что у него не хватает сил бороться с собой, и прочая чепуха. Я не слушал.

– Но что именно он сделал? Что ему сказал сделать мой отец?

– А как ты думаешь, Адора? – Конрад смотрит мне прямо в глаза. – Найти донора, а потом незаметно избавиться от него.

– Они похитили человека? – я с ужасом замираю.

– Не только похитили. Сама подумай, принцесса. Люди не исчезают просто так, если, конечно, их не заставляют исчезнуть.

– Они убили его.

Парень улыбается и поднимает бокал:

– За несправедливость! – Он допивает оставшееся вино и со стуком ставит стакан на маленький столик. У меня от этого звука разбивается что-то внутри. – Как хорошо, что мы дети своих родителей, ведь теперь мы знаем, что нам тоже все сойдет с рук.

Я почему-то резко подрываюсь из-за стола. Расширяю глаза и едва не валюсь с ног от того, что ощущаю дикую дрожь по всему телу. Мне становится так паршиво, что я хочу закричать во все горло, но я молчу и только думаю, думаю, думаю.

Они похитили человека, а затем от него избавились. Как от мусора. Как от лишних и ненужных вопросов. Они заперли жертву в комнате, в той детской спальне. И не жертву, а девочку. Ту самую, что мимолетом видела Мария. А потом, когда операция закончилась, у них не оставалось вариантов, и они избавились от тела. Впопыхах. Торопясь и рискуя.

Они избавились от девочки. От той самой, что позволила мне жить дальше. Выкрали и уничтожили. И что-то мне подсказывает, что я знаю ее имя.

– Катарина, – говорю я, глядя на Конрада. Парень также взволнованно смотрит мне в глаза. Поднимается. – Вот почему на стене было это имя. Моего донора звали Катарина!

Я не знаю, что чувствовать. Дышу громко, прерывисто и неожиданно решаю бежать. Взвинчено и оторопело разворачиваюсь на носках, но внезапно врезаюсь в кого-то. Звучит хлопок, треск. Растерянно я зажмуриваюсь и вдруг ощущаю, как по телу стекает холодная жидкость, как прилипает к коже мокрая блузка.

– О, простите, простите.

Щебечет официант, подбирая с пола разбитую посуду, стаканы, приборы. Он глядит на меня во все глаза, искренне и горячо извиняясь, а я опускаю взгляд ниже и неожиданно понимаю, что на моей белой блузе огромное, растущее алое пятно. Будто бы кровь. Будто бы шрам на груди начал кровоточить. Смотрю на него, не моргая, а лишь ощущая ледяной холод, пробравшийся внутрь меня вместе с вином, вместе с его сладким запахом.

Медленно иду к выходу, а капли тянутся за мной кровавой дорожкой. Позади кто-то зовет меня, но я не оборачиваюсь. Крестом сжимаю на груди руки и не дышу, совсем.

Вот, я уже на свободе. Вот, холод от реки Броукри пробивается сквозь одежду, даже сквозь мысли. Я дрожу и закрываю глаза, пытаясь смириться с тем, что мои родители ради меня убили человека. И стоит ли мне злиться на них, ведь иначе бы я умерла? Но стоит ли принять это, ведь их поступок – преступление?

Моим плечам вдруг становится тепло. Это Бофорт. Его пиджак достает мне почти до бедер, и от него пахнет чем-то свежим. Я смотрю на парня.

– Спасибо.

– Не за что.

Он достает сигарету. Предлагает мне, но я покачиваю головой. Тогда он сам глубоко втягивает в легкие дым и выдыхает его, вместе с паром. На улице холодно.

– Его уволят, если я скажу.

– Не надо, Конрад. Какая разница? Стоит ли наказывать человека за то, что никак на мне не отразится. Пусть работает. Не нам решать.

– А кому? Нет никого в этом городе, кто смог бы перечить мне, тебе или Мэлоту.

– Поразительная безнаказанность.

– Власть, принцесса.

– Поэтому наши родители и решились на преступление.

– Они хотели спасти тебя, – парирует парень, выдыхает дым мне в лицо. – Если бы не их возможности, может, и наглость – ты бы здесь не стояла.

– Но кто-то умер.

– Тот, кто был слабее.

– Конрад, – шепчу я, покачивая головой. Блузка прилипает к коже, и мне все кажется, что это кровь застыла на когда-то белоснежной ткани. – Меня оставили жить, но для чего? Чтобы ненавидеть? Они убили человека просто так.

– Нет, принцесса. Они спасли тебя.

Мы глядим друг на друга, и неожиданно я вижу совсем другого Конрада Бофорта. С ним спокойно стоять рядом, с ним не чувствуешь себя униженной или загнанной в угол.

– Пойдем, – протягивает он приобнимая меня за плечи, а я впервые не отстраняюсь. – Я проведу тебя до дома.

Мы бредем вдоль высоченной стены цвета слоновой кости, над нами свистит ветер, а в переулках завывают бродячие собаки, точащие когти о замерзшую землю. Подошва тихо стучит о каменную дорогу. Все такое, каким было вчера, каким будет завтра. Здесь всегда будут эти дома, освещать дорогу будут эти фонари, да и небо будет то же, просто висящее над головами других людей. Мы уйдем, придет кто-то еще. После нас останется пустота, и ее заполнят. Мы считаем, что мы особенные. Но нас ведь таких миллиарды, верующих в собственную уникальность. Мне почему-то становится не по себе.

Мы подходим к моему дому, и я нерешительно оглядываюсь. У меня паранойя.

– Спасибо, что провел.

– А как же вечер?

– А что с ним?

– Не поблагодаришь за хорошо проведенное время?

– Ты сказал, что мой отец виновен в смерти ребенка. – Я широко распахиваю глаза и покачиваю головой. – Спасибо, конечно, но это совсем не то, что я хотела услышать.

– Ты просила правду, – парирует Конрад. – Никто не заставлял тебя рваться вперед.

– Знаю. В любом случае, я поражена, Бофорт. Ведь мы знакомы с детства, но никогда прежде я не думала, что с тобой можно поговорить.

– Мы видим в людях лишь то, что хотим видеть.

– Я не хотела видеть в тебе врага.

– Тебе это было выгодно. – Парень растягивает губы в нахальной ухмылке.

– Считаешь?

– Я уверен. Люди специально выстраивают стены, а тебе хотелось одиночества. Мы с Мэлотом могли часами стоять у твоей двери, но ты никогда не выходила.

– Не выходила, потому что мы ссорились, мы терпеть друг друга не могли.

– Я…, знаешь, иногда я ждал, что ты выйдешь. – Почему-то признается Бофорт и тут же глядит куда-то в сторону, неуклюже поправляя светлые волосы. – Бывает, утром ты не думаешь о том, как пройдет день, ты думаешь об одном моменте. Ты ждешь его. Но часто ничего не происходит, и тогда ты ждешь опять.

Я растерянно смотрю на парня. В вечернем свете его вытянутое лицо кажется совсем молодым и юным. Упрямый и наглый Конрад Бофорт становится уязвимым, и я чувствую, как в груди у меня что-то сжимается. Я невольно подаюсь вперед.

– Чего ты ждал?

– Будет слишком просто, если я отвечу.

– Я уверена, это все усложнит.

Мы встречаемся разными взглядами, и наши разные мысли сталкиваются, приходя к разным выводам. Конрад приподнимает руку, но я отступаю назад, и она валится вниз, так и не коснувшись моего лица. Грудь вспыхивает от горячего стеснения и недоумения. Тихо дышать уже не получается. Растерявшись, шепчу:

– Что ты…, ведь…, я…

– Не надо, принцесса, – говорит Бофорт. – Меня трудно удивить.

Он собирается уйти, а я вдруг делаю широкий шаг вперед и восклицаю:

– Подожди! А как же…, – он оборачивается, – как же твой пиджак.

– Оставь себе.

– Конрад…

– Оставь. – Повторяет он, доставая пачку сигарет. – Ты дрожишь, тебе холодно.

Нет, мне не холодно. Я дрожу, потому что не могу стоять на ногах, потому что мне и дышать-то нечем, потому что я в полной растерянности. Что только что произошло? Разве это возможно? Бофорт уходит, а я долго гляжу ему в след, так и не решаясь пройти в дом.

***

Я выглядываю из-за угла, наблюдая за братом и его протеже. Только на этот раз мне не хочется сбежать. Я смотрю, как они смеются, кидаясь друг в друга смятыми шарами из бумаги, и почему-то сама усмехаюсь. Мэлот и Конрад – два обычных парня, и они громко, открыто страдают чепухой, наплевав на учителей, на новеньких и даже на тех, кто уже не первый год учится с нами. Они получают удовольствие, нарушают правила, и, возможно, они живее всех нас. Более того, возможно, они именно те, кто умеет жить.

Я боюсь своих мыслей.