Текст книги "У истоков Броукри (СИ)"

Автор книги: Эшли Дьюал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Решительно вдыхаю и выпрямляюсь. С какого черта я вообще реву на кухне? Нашла из-за чего переживать. Это ведь сон, всего лишь сон! Я открываю глаза, чтобы отставить в мойку стакан, но неожиданно вижу прямо перед своим носом костлявое, уродливое лицо декана Обервилль. Я истошно кричу, стакан выпадает из пальцев и разбивается на тысячи мелких осколков. А женщина шепчет искореженным голосом:

– Помалкивай, де Веро.

Ее постаревшее, серое лицо растягивается в широкой улыбке, а затем ее руки резко тянут меня на себя, и гнилые зубы впиваются в мою шею, будто Дэбра собирается выпить всю мою кровь до последней капли.

Тогда я просыпаюсь еще раз. Хватаюсь пальцами за шею и растерянно оглядываюсь, будто боюсь, что прямо сейчас по стене ко мне через балкон заявится это мерзкое чудище и утащит в темноту ночи.

– Черт подери, – шепчу я, откинувшись на подушку. – Черт.

Как же я ненавижу кошмары. Иногда мне кажется, что они занимают большую часть моей жизни. Я и не помню, когда в последний раз высыпалась. Хотя нет, после встречи с Эрихом я спала, как младенец. Несмотря на то, что это был единственный сон, в котором я именно умерла, я не проснулась в истошных судорогах. Остальные же мои кошмары, к огромному сожалению, прерываются на самом интересном. Я чувствую боль, ужас, страх и просыпаюсь с ощущением, будто все эти эмоции перепрыгнули из сна в реальность. Так себе удовольствие. Лиз называет это явление «сонный паралич». Она вычитала об этом в интернете, и теперь умничает при каждой возможности. На самом деле, моя подруга очень любит толковать сны, и потому она заставила меня вести дневник, где я описываю все то, что мне приснилось. Так как почти каждый раз я подрываюсь среди ночи, задыхаясь то ли от ужаса, то ли от паники, трудностей с описанием эмоций в тетрадке не бывает. Я всегда точно помню, что мне снилось, но, на всякий случай, записываю сны сразу же, как только резко и неожиданно выпрыгиваю из кошмара.

Дневник спрятан в прикроватной тумбочке. Я достаю его и включаю светильник. У меня до сих пор сердце в груди стучит так громко, что я слышу его где-то в голове, но это не мешает мне описывать с поразительной точностью гнилое и постаревшее лицо Вилли. Раньше декан не являлась мне в кошмарах, это был ее дебют и довольно-таки славный.

Закончив, выдыхаю и пролистываю исписанные, слегка мятые страницы. Мне всегда снилось что-то жуткое. Одно время я не могла избавиться от образа девочки, которая, не разговаривая и не двигаясь, стояла с бледным лицом у моей кровати каждый раз, когда я открывала глаза. Жуткие сны. Как вспомню это сероватое лицо и синие круги под глазами такими же красными, как у демонов – в дрожь бросает.

В университете оживление. Студенты постоянно перешептываются и хихикают, и я борюсь со странным ощущением, будто попала в другое измерение; будто не к нам вдруг поселили новеньких, а меня кинули на чужую территорию.

Во время обеда усаживаюсь за столик рядом с Лиз и громко выдыхаю:

– Никогда не думала, что буду скучать по дому, находясь в университете.

– Добро пожаловать в ряды простых смертных, – отшучивается подруга. – Как пары? У тебя уже был профессор Сворол? Говорят, у него трудно сдавать итоговые тесты.

– Рано ты начала об этом беспокоиться.

– В прошлом году пришлось изрядно попотеть. Не хочу еще раз проходить через эти круги ада. Так что, был Сворол?

– Да. – Я отпиваю диетическую колу и пожимаю плечами. – Он такой же, как и все. Разве что носит не черные брюки, а белые. Это странно, правда? Никто из мужчин больше не одевается так в нашем институте.

– Может, он личность? И любит самовыражаться.

Лиза хихикает, а я достаю из сумки дневник. Протягиваю его подруге и замечаю, как вспыхивают любопытством ее карие глаза. Она спрашивает:

– Тебе ведь не снились накаченные футболисты, верно?

– Верно.

– А жаль.

Она открывает дневник и нагибается над ним, как над ценной реликвией, а ее рыжие волосы спадают с плеч и, огненной лавой, растекаются по столу. Я улыбаюсь и поправляю ворот белой блузки. Студенты обедают на улице, когда погода теплая и еще нет морозов. Впрочем, сегодня, как и прежде лужайка забита учениками и полна их возбужденных не в меру голосов. Скучающе осматриваюсь, подпираю пальцами подбородок и внезапно вижу скопление людей в черной одежде. Они одеты не по форме. В законе университета строго прописан черный и белый цвет, однако на них темные штаны, темные футболки, широкие не по размеру, и уж точно не сшитые специально для тех девушек, что сидят за столом. Не хочу испепелять их любопытным взглядом, как и каждый студент Висконти, но невольно замечаю среди них Эриха и застываю. Он сидит рядом с каким-то парнем и водит вилкой по пустой тарелке. Даже сквозь шум, я вдруг отмечаю, как тяжело он дышит. Его грудная клетка то и дело широко вздымается, будто парень не в себе от злости, и я непроизвольно ловлю себя на мысли, что хочу подойти к нему и взять его за руку. Наверняка, Эрих никак не может смириться с тем, что их захлопнули в клетке Верхнего Эдема, как в ловушке.

– И что это был за коридор?

– Что? – я растерянно перевожу взгляд на подругу и морщусь. – Какой еще коридор?

– В твоем сне.

– А! Ну, вроде я находилась в своем доме. Если честно, я не помню таких коридоров у нас. Может, они в западном крыле, но ты знаешь, что я туда редко хожу.

– Так сходи, – Лиза придвигается ко мне и хитро сужает глаза, – наши сны никогда не возникают из воздуха. Обычно воспаленное сознание просто отрывает куски каких-то уже утраченных воспоминаний и слепляет их вместе, как пластилин. Выходит что-то странное, но не нужно отмахиваться от сновидений. Очень часто они кроют в себе то, что ты просто пыталась забыть или игнорируешь.

– И на каком сайте ты это вычитала?

– На «астро-меридиан-точка-ру». Но какая разница? – Подруга взмахивает руками. В ее глазах загорается упрямая решительность. – Я тебе дело говорю, Дора. Вилли ведь тебе не просто так приснилась. Ты с ней пообщалась еще вчера, и довольно-таки холодно. Вот она и превратилась в какого-то мерзкого вампира, пытающегося высосать твою кровь.

– Ага. Но еще однажды мне приснился профессор Клевер, и он пел в караоке. Что бы это значило…? Хм. Теперь он будет плеваться, не рассказывая лекции, а напевая песни!

Я хохочу, а Лиз толкает меня в бок, нахмурив брови.

– Ты нагло пользуешься мной! – причитает она. – Я ей жизнь пытаюсь облегчить, а у нее смелости хватается надо мной смеяться!

– Все-все, тише. Я внимательно слушаю.

– Ничего ты не слушаешь.

– Слушаю.

– И что я сказала?

Мой ответ тонет во внезапном грохоте. Я резко выпрямляюсь и вдруг вижу, что один из подносов валяется около стола новеньких. Конечно, рядом с ним мой брат, а на его не по годам счастливом лице играет ленивая ухмылка, будто только что он сделал то, на что никто бы ни решился. В животе завязывается тугой узел. Я медленно поднимаюсь, но тут же падаю обратно, ведь пальцы Лиз впиваются в мое запястье, будто пиявки.

– Не вмешивайся, – шепчет она. – Дор, сядь на место.

Но я не могу стоять в стороне. Вырвав руку, я пробираюсь сквозь толпу и прячусь за одним из парней, надеясь не наткнуться на Мэлота. К счастью, ему нет до меня дела.

– Мне очень жаль, – наигранным голосом протягивает он, сомкнув на груди руки, – я понятия не имею, как так вышло, что моя нога стала поперек его ноги.

– Надо просто смотреть куда идешь, – угрожает Конрад – лучший друг Мэлота и его правая рука. Если моего братца вдруг не станет, именно Конрад возглавит это сборище.

За столом все молчат, что нехорошо. Мэлот ждет реакции, он не просто так устроил фееричный концерт с пафосом и выяснением отношений. Но ответа нет, и брат начинает в нетерпении хрустеть пальцами. Он злится, и я знаю, что за этим следует.

– Не думал, что бедняки еще и немые.

Его лицо в нескольких сантиметрах от лица того несчастного, что уронил поднос, но вдруг тишину прерывает знакомый мне голос, и в груди вспыхивает пожар.

– Оставь его в покое, – холодно отрезает Эрих, не отрывая взгляда от пустой тарелки. Вилка в его руках блестит от солнца. – Или если тебе нечем заняться, нагнись и подними его еду. Уверен, он не будет против.

Тишина становится материальной и валится на мои плечи. Ошеломленно я гляжу на Эриха и слежу за тем, как он поднимает голову. Его взгляд сталкивается с взглядом брата, будто сталкиваются две грозовые тучи, предвещающие бурю, и небо покрывается черной, беспросветной синевой, бросающей тени на наши лица. Я делаю шаг вперед.

– Если это твой зверек, – шипит Мэлот, – может, сам его покормишь?

– Или же я сожму в пальцах эту вилку, – поднимаясь, рычит Эрих, – и воткну ее тебе в горло. Как считаешь?

– К чему такая жестокость? Воспользуйся методом своего папаши и поджарь меня на электрическом стуле.

– Нет, де Веро не должен отойти в мир иной так, будто он обычный смертный, ведь вы у нас особенные. И подохнуть должны по-особенному.

– Ну, попробуй. – Мэлот едва не сталкивается с Эрихом. Они стоят так близко друг к другу, что их тела почти соприкасаются. На лице моего брата сверкает оскал. – Ну! Что ты можешь, отрепье? Только посягать на чужую территорию! Ты забыл, где твое место?

– Оно здесь. Между тобой и обеденным столом.

– В Висконте мои правила, и вы будете опускать взгляд каждый мать его раз, когда я прихожу мимо. Уяснил?

– Значит, придется внести пару поправок, – шипит прямо в лицо Мэлоту Эрих и лихо толкает его в грудь. Мой брат отскакивает в сторону и смыкает в кулаки руки. – Ох, разве наша принцесса умеет махать кулачками? Да ты даже свое дерьмо смывать не умеешь.

Мэлот разгоняется и со всей силы накидывается на Эриха. Парни валятся на асфальт под крики толпы, а я растерянно вскрикиваю и срываюсь с места. О, боже.

– Прекратите! – восклицаю я, но мои слова тонут в целом океане безумия.

Вокруг моего брата и Ривера образовывается круг визжащей толпы, в этот момент не важны различия, и поэтому рядом стоят и представители Верхнего Эдема и Нижнего. Они орут что-то, а парни, рыча, кувыркаются на земле и наносят друг другу лихие удары. Рука Эриха врезается в нос Мэлота, и тут же у моего брата открывается кровотечение. Ручьи из алой крови пачкают белую сорочку, капают жирными пятнами на асфальт.

– Хватит! Хватит! – Я все рвусь к центру, но меня не пускают. – Мэлот!

Будто озверев, мой брат зажимает левой рукой горло Эриха и начинает молотить по его лицу, как по боксерской груше. Я слышу, как каждый раз парень, когда-то делающий мне комплименты, ударяется спиной о землю, и зажимаю пальцами рот. Что происходит? Как я оказалась посреди минного поля? Встряхиваю головой, но шум толпы не позволяет взять под контроль мысли, и я пьяно покачиваюсь, зажимая ладонями уши. Пусть все это прекратится, пусть кто-то их остановит!

Я резко опускаю руки и вновь пытаюсь прорываться к центру. Черт подери, я убью и Мэлота, и Эриха собственноручно! Яростно отталкиваю людей, но неожиданно ощущаю, как чьи-то пальцы оттаскивают меня в сторону. Пытаюсь сбросить руку с плеча, но вдруг оказываюсь полностью зажатой в оковах Конрада Бофорта. Мои глаза сверлят в его лице дыру размером с Броукри.

– Отпусти.

– Ты мешаешь, милая. – Его карие глаза сверкают. – Постой в стороне, пока взрослые решают проблемы, договорились?

– Конрад, – я стискиваю зубы, – пошел к черту.

– Прости. – Парень приближается ко мне и шепчет так тихо, что я едва слышу. – Мне никак не разомкнув пальцев, принцесса. Боюсь, ты в ловушке.

Он улыбается, а я вскидываю подбородок. В его взгляде столько яда, что я невольно покачиваюсь и теряю равновесие. Этот человек всегда находился рядом с моим братом, а потому и рядом со мной. Конрад Бофорт – тень Мэлота де Веро, живущая отдельно от его тела. Иногда мне кажется, что этот человек только и делает, что ждет, когда Мэлот вдруг оступится и отойдет в сторону. Уверена, тогда Конрад незамедлительно займет его место.

– Знаешь, что самое интересное, Бофорт?

– Я весь во внимании, милая.

– Ты такой же слепой, как и мой брат. Только если он не видит угрозы в тебе, ты не замечаешь ее в кое-ком другом.

– И в ком же?

Я подаюсь вперед и со всей силы бью парня коленом в пах. Он со стоном сгибается, а я приближаюсь к его лицу и шепчу:

– Во мне.

Запах сигарет, исходивший от его одежды, до сих пор витает в воздухе, но я упрямо игнорирую его, как и самого Конрада. Отхожу от парня, дыша часто и громко. Ох, черт бы его побрал! Я только что врезала Бофорту. Вот это да. Недоуменно улыбаюсь и сжимаю в кулаки пальцы. Оказывается, давать сдачи приятно.

– Дор, – рядом возникает Лиз. Она растерянно хватает меня за руку и горбит спину. Я смотрю в ее глаза, предчувствуя нечто плохое. – Они сейчас поубивают друг друга. Мэлот разбил сынку Ривера голову…, кажется.

– Что?

– Он схватил тарелку и…

Она эмоционально прикрывает руками лицо и испуганно замирает, будто никогда ей еще не было так страшно. Она моргает, чтобы привести себя в чувство, но не получается. Ее трясет, как сухой лист, почти оторвавшийся от ветки. Я же перестаю дышать. Понятия не имею почему, но мысли об Эрихе с разбитой головой повергают меня в шок. Я крепко стискиваю зубы и выпрямляюсь.

– Лиз, кто-нибудь на меня смотрит?

– Что? Нет, вроде нет.

Я нагибаюсь. Не знаю, что я делаю, как делаю, почему делаю, но я подбираю с земли большой, заостренный камень и размахиваюсь. Со свистом он вылетает из моих пальцев и врезается в одно из широченных окон, переливающихся в лучах капризного солнца. У Лиз изо рта вырывается пронзительный вопль, а затем раздается оглушающий треск, и тысячи безобразных осколков осыпаются на асфальт, как разбушевавшийся ливень.

Замирает даже время. Я гляжу на дождь из стекла и боюсь даже подумать о том, что это моих рук дело. Осколки блестят и сверкают, и с грохотом врезаются в землю, оставив после себя поднявшуюся пыль и клочья витиеватых узоров, а меня пронзает судорога. Кто бы мог подумать, что я решусь на нечто подобное?

Оборачиваюсь. Толпа расступилась – теперь новое зрелище – и я, наконец, вижу то, что пыталась мне описать Лиз. Тяжело дыша, на асфальте валятся Мэлот. У него рубашка красная и мокрая, а на боках и вовсе порванная. Эрих же держится руками за лицо. Сквозь его пальцы прорывается кровь, и мое сердце судорожно сжимается.

Срываюсь с места. Добегаю до искореженного стола и битой посуды, но замираю. К Эриху подходят парень и девушка: те самые, что держались на сцене за руки. Девушка не просто обнимает Эриха, она прижимает его к себе, будто он очень много для нее значит, и я невольно ощущаю горечь, подскочившую к горлу.

– Идиот, – шепчет она. Ее черные волосы прикрывают кровавые следы на лице парня. Я отворачиваюсь. Не могу на это смотреть и потому сажусь на колени рядом с Мэлотом. У него рассечена бровь и в кровь счесана кожа на животе.

– Надеюсь, ты добился того, чего хотел, – говорю я, аккуратно приподнимая его над асфальтом. Брат хихикает, а я борюсь с диким желанием врезать ему еще раз по лицу. – У тебя могут быть проблемы дома, Мэлот. Неужели ты думаешь, что отцу это понравится?

– Ради Бога, Дор, – кряхтит он, сплюнув кровь, – папочка сам меня об этом попросил.

Я недоуменно замираю, а затем бросаю взгляд на Эриха. Его держат под руки, но он не глядит на друзей, он смотрит на меня, и мое сердце подскакивает к горлу. У парня все лицо изрезано мелкими царапинками от битого стекла. Братец удачно разбил о его голову ни одну тарелку, и теперь, наверняка, останутся шрамы.

– Папа сказал затеять драку?

– Папа сказал сжить сына Ривера со свету. – Мэлот впервые обнимает меня, наверно, потому, что никто больше не кинулся ему на помощь. Такова цена славы: лживой и очень характерной подруги, для которой нет правил. – И я сделаю это. Я не подведу отца.

Мне становится страшно. Оттаскиваю брата в сторону здания, а сама смотрю в глаза Эриха. Он тоже на меня смотрит. В этот момент мне кажется, что пропасть между нами не просто стала огромной. Она стала бездонной.

Неожиданно Мэлот крепко стискивает меня за плечо. Его ноги тормозят о землю, и, обернувшись, я вижу перед собою деканшу. Обервилль похожа на призрака, решившего в то же время побыть и маньяком-убийцей, и умалишенным психопатом, и глаза у нее ярко блестят, переливаясь изумрудными искрами.

– Что происходит, – шипит она. Ее костлявые плечи, торчат, будто пики. – Что здесь творится, де Веро? Что вы натворили?

– Добрый день, – смеется брат, – а мы как раз…

– Что вы сделали! Ривера? Немедленно подойдите ко мне! Вы тоже замешаны?

– Это несчастный случай, – быстро вставляю я. Глаза Вилли впиваются в меня, будто стрелы, и я нервно сглатываю. – Они неправильно друг друга поняли.

– Кто разбил стекло?

– Какая разница? – смахнув кровь с лица, прыскает Эрих. – Только не говорите, что у вас не хватит денег поставить новое. Одним больше, одним меньше.

Ох, эта его любовь говорить то, что первое приходит на ум. Я недовольно гляжу на него и уже представляю, как деканша впивается ногтями в его плечи, прогрызает зубами в его шее огромную дыру. А она, тем временем, сцепляет за спиной в замок руки. Плохой и опасный знак. Обычно она так делает, когда собирается сообщить о том, какой ты тупой и безнадежный человек. Правда, на этот раз ее голос остается тихим. Она подходит к Эриху, останавливается напротив его лица. Наклоняется и шепчет:

– Разница лишь в том, мистер Ривера, кто именно заплатит эти деньги. Но если вам и вашей семье – все равно, хм…, – она улыбается, – возьмете ответственность на себя.

В глазах Эриха ярость. Он вырывается вперед, но его ловко перехватывает высокий, темноволосый парень, жутко похожий на самого Эриха. Его лицо немного смугловатое, в глазах черный холод. Он оттаскивает друга назад и рычит:

– Не надо.

– Отпусти, Марко. – Тот сбрасывает его руку и вновь переводит взгляд на Вилли. – Вы меня в этом обвиняете только потому, что я не отсюда.

– Какой догадливый, – смеется Мэлот. – Пять балов, дикарь.

– Я обвиняю вас, – восклицает Обервилль, – потому, что вы посмели разговаривать со мной в подобном тоне. И мне все равно, откуда вы. Расплатитесь за свой острый язык.

– Я не собираюсь платить.

– Заплатит ваша семья. Если не умрет с голода. Уже ощущаете вину, мистер Ривера?

– Не будьте такой жестокой, – вновь протягивает мой брат. Он отходит от меня и без особо энтузиазма разминает спину. – Вы же не хотите увидеть, как он плачет. Хотя, готов поспорить, это занимательное зрелище.

– Не такое занимательное, как смотреть, как ты передвигаешься на сломанных ногах.

Парни рвутся навстречу друг другу, но я встаю между ними и громко восклицаю:

– Хватит! – Широко распахиваю глаза. – Боже мой, успокойтесь. Декан Обервилль, я это сделала. – Тяжело выдыхаю и краем глаза замечаю, как, в образовавшейся толпе, Лиз хватается руками за лицо. Она, наверняка, считает меня сумасшедшей.

– Что сделали, мисс де Веро?

– Я…, я разбила стекло…, но я просто хотела привлечь внимание, ведь они дрались и могли покалечить друг друга. Я даже не знаю, что на меня нашло, – сглатываю. Деканша испепеляет яростью. – Простите. Это моя вина.

Повисает тишина. Мне внезапно кажется, что не слышно ничего, кроме стука моего сердца. Я гордо вскидываю подбородок и думаю: будь, что будет. Наплевать на Вилли, на Мэлота. На всех наплевать. Я знаю, родители отыграются на мне дома, но какая разница? У них всегда находились причины меня ненавидеть. А теперь они действительно могут за что-то зацепиться. Так даже интересней.

– Вы, трое, – Обервилль глядит на Эриха, Мэлота и останавливается на мне. – Живо в мой кабинет. И чтобы ни звука.

Она ловко разворачивается на высоких каблуках, и улица взрывается шумом, смехом и охами. Ребята начинают перекидываться ошеломленными взглядами, а мы шествуем за деканшей, опустив вниз головы. В какой-то момент мне кажется, что нас ведут на казнь. О чем люди думают в такие моменты? Понятия не имею. Я плетусь за братом, рассматривая носки туфель, а время замедляется, играя с моими волосами на легком ветру. Чувствую на себе взгляд Эриха, он идет позади. Наверно, ему трудно переставлять ноги, как и Мэлоту. Мой брат хромает и периодически опирается ладонями о первое, что попадется, но я рада, что ему плохо. Возможно, это неправильно, но пусть немного пострадает. Слишком часто ему с рук сходит то, что он делает с другими людьми. Теперь сам помучается.

Мы поднимаемся по витиеватой лестнице и оказываемся в широком холле, где тихо, и мигают тусклые лампы. Стены исписаны фресками, два гигантских льва, изображенных на гербе школы, высечены в гигантские статуи, которые держат не корону, а дверь. За ней кабинет мисси Обервилль, наверняка, не менее шикарный. Но я не берусь судить, потому что никогда прежде не оказывалась по ту сторону.

– Вы первый, мистер де Веро. А вы, – она глядит на меня и Эриха, – ожидаете.

Брат с деканшей уходят, а я вдруг понимаю, что осталась с Ривера наедине. Тут же в моей груди взывает сирена. Я нарочито не смотрю на парня, решительно подхожу к стулу у стены и усаживаюсь, скрестив на груди руки. Главное, держать все под контролем. Этот парень не обидит меня, если я не позволю. Но от своих же мыслей мне становится тошно. Я чувствую, как кровь приливает к голове, и мой лоб покрывается испариной, как будто в коридорах завывает обжигающий ветер. Черт.

Внезапно Эрих садится рядом. Я слышу, как скрипит кресло, и стискиваю зубы. Мне нельзя смотреть на него, но я смотрю, потому что никак не могу выкинуть мысли об этом парне из головы. Идиотка.

К моему огромному удивлению, Эрих тоже на меня смотрит.

– Что? – спрашиваю я быстрее, чем успеваю подумать.

– Ничего.

– Ничего?

– Да. – Парень отворачивается, сцепив перед собой пальцы. – Ничего.

Откидываюсь в кресле и закрываю глаза. Можно представить, будто со мной ничего не происходит. Будто я не знаю Эриха, а мой брат не беседует с деканом. Да и меня участь эта не поджидает, если хорошо притвориться. С закрытыми глазами живут многие люди, и они даже не замечают этого. Так, чем я хуже?

– Хотя знаешь, – неожиданно нарушает тишину Эрих и выдыхает, – мне есть, что тебе сказать, Дора.

Я устало гляжу на парня.

– Боюсь, ты меня ничем не удивишь, Эрих.

– Да, удивить друг друга будет сложно. Все самое интересное, мы уже предъявили.

– Почему ты говоришь со мной в таком тоне? – не понимаю я, исследуя недовольное лицо Эриха. – Что я тебе сделала? В чем виновата? Прости, что мой отец – де Веро.

– Ты соврала.

– Но и ты тоже.

– Я просто умолчал, – парирует парень, – а ты сказала, что твои родители обычные и ничем не примечательные жители Верхнего Эдема.

– И что теперь? Какая разница, Эрих? – я придвигаюсь ближе к парню. – Что тебе до моих родителей? Неужели это так важно?

– Из-за твоего отца гибнут люди на моей стороне, – горячо восклицает он, – а тебе это не кажется важным?

– То, что делает мой отец, меня никак не касается!

– Он – твоя семья!

– Как и «палач» – твоя семья. Но это не дает мне повод тебя ненавидеть. – Я гляжу на парня и покачиваю головой. – Ты такой же, как остальные. Живешь в мире, где есть лишь черное и белое. Но это глупо! Человека нужно судить по его поступкам, а не по поступкам его родителей.

– Ты красиво говоришь, – зло усмехается он, – наверняка, влияние книг. Свои мысли у тебя-то есть? Или всю информацию ты берешь из текста?

– Не верю, что это твои слова.

– А чьи же еще?

Я разочарованно поджимаю губы. Смотрю на израненное лицо парня и неожиданно не испытываю ни капли сожаления. Правда, в груди все равно силками стиснуты органы, а глаза пылают гневом. Ошибиться в человеке так же больно, как и потерять его. Жаль, что раньше я об этом не догадывалась.

– Что ты замолчала? – спрашивает он, поддавшись вперед. У него все те же глаза, но я не вижу все ту же добрую улыбку. – Больше сказать нечего? Да?

– Я скучала по тебе, Эрих. Боялась, что мы с тобой больше никогда не увидимся. Но лучше бы так и оставалось. – Я смотрю на парня и вижу, как вытягивается его лицо. Мне, наконец, удалось пробить его каменную маску. – Надеюсь, ты добился своего. Я сожалею, что опять тебя встретила. Доволен?

Он молчит. Его острые скулы четко выделяются на фоне мужественного лица. Меня вдруг одолевает желание залечить его раны, вновь, опять. Но затем я слышу:

– Да. Доволен.

И сильнее стискиваю зубы. Стискиваю так, что звон проносится по всей голове. Мне вдруг кажется, что на плечи свалилась тонна странных, неведомых мне раньше проблем, и они настолько тяжелые, что я горблюсь под их весом.

– Отлично, – шепчу я, отвернувшись, – все добились своего.

Дверь вдруг открывается, и из кабинета выходит Мэлот. Он смотрит на меня и хитро сужает глаза, будто за порогом меня поджидает капкан, в который я непременно угожу. В ту же секунду внутри у меня завязывается узел. Я нервно поднимаюсь.

– Иди, сестренка, – хрипит он, криво улыбнувшись. Отдергивает порванную рубашку и усмехается. – Твоя очередь.

Его слова – угроза. Я ощущаю нечто опасное, витающее над головой. Что ждет меня за порогом, какое наказание придумает деканша? Возможно ли то, что она уже позвонила родителям, и отец поджидает меня на улице, сцепив руки поверх черного ремня? У ремня богатая история. Я никогда не ощущала, как кожа хлестает по моим рукам или спине, но у Мэлота огромное количество шрамов. Что он чувствовал? Было ли место ненависти в этой туче боли? Или же мир прекращал существовать, и оставался лишь свист воздуха, прытко и звонко мельтешащий по комнате?

Я закрываю за собой дверь и оказываюсь в круглом, тусклом помещении. По стенам развешаны картины, на полу – пушистый ковер. На нем – ни пылинки. Уверена, каждый, у кого хватало смелости наступить на ворсинки, был исключен из университета. У длинных окон стоят книжные шкафы, а на них статуи, блестящие от лампы, расположившейся на столе Обервилль. Порядок в кабинете похож не на систему, а на помешательство. Ручка к ручке, карандаш к карандашу. Я не удивлюсь, если книги стоят в алфавитном порядке.

Останавливаюсь, прилепив к бедрам ладони. Декан восседает на золотистом кресле. Ее глаза смотрят спокойно, но мне все равно хочется как можно скорее убраться отсюда.

– Ты знаешь, почему ты здесь, Адора, – говорит Дэбра, наклонив острый подбородок. Ее пальцы вертят остро заточенный карандаш. – Ты разбила окно.

– У меня не было выбора.

– Что за глупое оправдание?

– Я просто пыталась остановить драку. – Сглатываю и громко выдыхаю. – Я знаю, вы не верите мне, но миссис Обервилль, я не хотела, чтобы все так вышло. Мне очень жаль, и я понимаю, что должна заплатить за то, что испортила.

– Заплатить? Зачем мне деньги, Адора? У твоей семьи их так много, что они даже не заметят пропажи. Они мало, что замечают.

Деканша медленно откидывается в кресле и пронзает меня ледяным взглядом, будто ей известно то, о чем я не имею ни малейшего понятия. Внутри становится не по себе. Не знаю, что сказать, как понять Вилли, и потому лишь пожимаю плечами.

– Это все?

– Наверно, это трудно, – покачнувшись, шепчет Дэбра, прикрывая пальцами рот.

– Что трудно?

– Дышать, когда здесь пусто.

Она указывает на грудь, а я холодею. Невольно отступаю назад. Кровь вспыхивает в венах пожаром, и, поддавшись порыву злости и недовольства, я стискиваю в кулаки руки, да так сильно, что хрустят пальцы.

– Понятия не имею, о чем вы.

– Имеешь. – Кивает она.

– Как это относится к тому, что произошло на улице?

– Возможно, только это и важно.

Задумчивый взгляд деканши испепеляет меня, будто ее глаза – лупа, а я тонкий лист бумаги, скорчившийся от палящего солнца. И я растерянно отступаю назад, столкнувшись спиной с дубовой дверью. Поднимаю подбородок.

– Мне можно идти?

– А как ты считаешь? Я не могу заставить тебя остаться. Как и наказать тебя не могу. Принцесса, наследница – кто ты еще, Адора де Веро? Что мне позволено в отношениях с тобой? Нетронутая и ледяная, как собственная мать.

– О чем вы говорите? – вновь громче повторяю я, теряя над собой контроль. – Как то, что произошло, вообще связано с моими родителями? С моей матерью?

– Считаешь, тебе все позволено?

– Что? Нет!

– Избалованная девчонка. – Деканша вдруг резко поднимается из-за стола, а я гляжу на нее, не скрывая ужаса. Что за черт с ней творится? – Я ничего не могу. Я бессильна, как и против твоего брата. Но меня успокаивает мысль, что хуже вам уже и быть не может. Та жизнь, в которой вы живете – уже наказание, и это справедливо.

В носу покалывает. Смотрю на Обервилль и ощущаю, как в груди разливается нечто горячее и колючее. Касаюсь пальцами груди. Дыхание в ту же секунду сбивается. Откуда она знает? Кто ей сказал? Пустота в моей груди невымышленная. Там, действительно, нет ничего. Зияющая дыра пылает и манит в себя, как черную дыру. И я ощущаю эту пустоту, что растет внутри меня, и я не могу сопротивляться. Стискиваю зубы, ладони порывисто валятся вниз. Я гляжу на женщину, стоящую напротив, и шепчу:

– Вы ничего обо мне не знаете.

– Я знаю гораздо больше, чем ты можешь предположить. Передавай привет Сьюз, не думаю, что она услышит. Но ты все же передай. Ты ведь умеешь разговаривать, несмотря на то, что она не умеет слушать. Правда?

Резко поворачиваюсь к деканше спиной. Распахиваю дверь и вырываюсь наружу, не видя дорогу перед глазами. Меня трясет. Закрываю ладонями лицо и едва не падаю, круто зацепившись каблуком о порожек.

– Адора? – восклицает знакомый голос, и, выпрямившись, я встречаюсь взглядом с Эрихом. Парень тянет ко мне руки, будто собирается подхватить, если я вновь упаду или оступлюсь. Но я расправляю плечи. Порывисто смахиваю с глаз пелену. – Что с тобой? Ты плакала? Что она тебе сказала?

– Ничего.

– Дор…

Эрих делает шаг ко мне, но я отскакиваю в сторону, как от огня. Гляжу на парня и не вижу в нем больше друга. Он такой же, как и остальные. Он делает мне больно.

– Не прикасайся ко мне.

Я ухожу, обхватив себя ледяными пальцами за талию.

ГЛАВА 7.

Мы с Лиз идем молча. Она отослала водителя и сказала, что пройдется со мной. Мне кажется, она чувствует, что я на взводе и не хочет оставлять меня одну. Правильно делает. Мне необходимо отвлечься. Или хотя бы высказаться.

– Ты как? – подруга подхватывает меня под локоть. – Лицо бледнее блузки. Что она тебе наговорила?

– Это был странный разговор.

– Неудивительно. Вилли – сумасшедшая.

– Да, нет. Не в том смысле. – Выдыхаю и поправляю свободной рукой волосы. – Она знает об операции, Лиз.

– Что? – подруга тормозит. Ее карие глаза пронзают меня недоверием, которое эхом отдается по всему моему телу. Я прекрасно понимаю, как это звучит. Более того, я знаю, у меня и мыслей подобных не должно быть в голове, потому что узнай люди правду – отца бы уже давно сняли с должности. От Лиз скрывать правду было трудно. Шрам, горящий у меня на груди, не так-то просто спрятать. Но как узнала Обервилль? Дело в том, что наше райское гнездышко – совсем не Ноев Ковчег. Да, у людей много денег, что обеспечивает им практически вечную жизнь. Но сам Верхний Эдем – обыкновенная часть города, где не так уж и много места. Люди должны рождаться и умирать, а когда у тебя миллиарды на банковском счете – болезни превращаются в легкую встряску. Недуг. Проблему. Иными словами здесь нет больных, все могут позволить себе дорогостоящее лечение. В Нижнем же Эдеме денег нет, и потому у них каждую минуту гибнут люди. Правда, есть один пункт в Конституции, который исполняют обе стороны: забирать органы у своих – кощунство. У чужих – смешение крови, что попахивает расизмом. То есть пересадка – запрещена, как здесь, так и за стеной. Правда, у меня не было выбора, мне нужно было новое сердце. Как ни странно меня спасли. Родители рисковали всем, и я цепляюсь за эти воспоминания, как за нечто хорошее. Я могла умереть, а они не позволили этому случиться. Так значит, они меня любили? Верно? Я была им нужна? – Как Вилли узнала? Ох, это странно, Дор.