Текст книги "Торгующая наслаждением (ЛП)"
Автор книги: Эшли Бил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Мы оба были завернуты в простыню, наши ноги переплелись. Это было и приятно, и нелегко одновременно. Единственный раз я спала в одной кровати с парнем. Мне тогда было шестнадцать лет. И он попросил меня уйти, пока не проснулась его мама.
Я понятия не имела, что делать этим утром. До такой степени, что даже не смела взглянуть в сторону Эверета. То есть до тех пор, пока он не прошептал:
– И какие у нас планы на сегодня?
Трудно не чувствовать себя обиженной из-за того, что надо идти на работу, особенно из-за того, что мне хотелось провести весь день, завернувшись в объятия Эверета. Через несколько минут он встал с кровати, чтобы натянуть трусы, глядя на меня все тем же любовным взглядом, что и вчера. Меня несколько утешило осознание того, что он не сожалеет о содеянном. Эверет спросил, хочу ли я позавтракать и, получив ответ, направился на кухню, чтобы приготовить все, что я попросила.
Мы позавтракали кашей и обещанием того, что однажды он научится готовить настоящую еду. Судя по всему, его мама и сестра заботились о нем на протяжении многих лет. Я почти решилась спросить, сколько ему лет, но занервничала еще больше, поняв, что мне придется признаться, что мне всего двадцать.
Я так много врала ему, хотя сейчас уже так жалею об этом.
Скользнув в платье, убеждаюсь, что выгляжу отлично. Красиво. И даже сексуально... Но впервые за много лет я не чувствую радости от этого. Моя самооценка поменялась. Она не исчезла, просто поменялась...
В любом случае, работа есть работа, я сама выбрала эту жизнь, так что просто тащусь за своей сумочкой, прежде чем скрыться за дверью, чтобы встретиться с Уинстоном. В прошлый раз мне пришлось все отменить из-за Бельведера. Уинстон желает встречаться каждую субботу. Будет очень трудно, особенно учитывая, где мне хочется проводить все субботние ночи. Но я не могу отказаться из-за суммы оплаты.
Сегодня вечером этот клиент сказал, что хочет забрать меня. Так что я – его трофей на благотворительном банкете больных Альцгеймером. Это будет не первый раз, когда мне приходится идти на что-то подобное, и уж точно не последний, но обычно это делает Бэлла. У нее буйство, в отличие от любого другого. Она может заставить даже самого упрямого сноба смеяться над странными вещами.
У меня нет такой способности, но я знаю, когда смеяться, когда пожимать руки, когда быть вежливой. А самое главное, знаю, что я здесь для того, чтобы Уинстон выглядел так, будто он все еще может вставить девочкам моего возраста без проблем. Все дело в эго, когда ты богат.
Уинстон уже ждет меня, когда я выезжаю за пределы Аламоса – прибрежного рынка. Он стоит возле своего черного внедорожника. Когда я шагаю ему навстречу, он загорается:
– Ты выглядишь восхитительно!
– Спасибо, – отвечаю ему. – А ты выглядишь довольно привлекательно.
Независимо от своих чувств к Эверету я должна выполнить эту работу. Мне платят за то, чтобы Уинстон чувствовал себя единственным человеком в моей жизни. Я занимаюсь этим более трех лет, могу сделать и сегодня.
Он берет мою руку и подносит к своим губам, чтобы поцеловать. Потом открывает передо мной заднюю дверь автомобиля, и я сажусь в машину. Уинстон обходит внедорожник с другой стороны и располагается на заднем сиденье рядом со мной. Водитель пристально разглядывает нас в зеркало заднего вида, прежде чем переключить передачу и тронуть машину с места.
Уинстон расспрашивает меня о том, что произошло со мной за неделю. Отделываюсь короткими фразами, давая понять, что все в порядке. Я тоже его расспрашиваю, и он так же вежлив и короток. Банкетный зал находится в двадцати пяти минутах езды от города. Водитель высаживает нас у красной пятнадцатиметровой ковровой дорожки, ведущей ко входу в здание.
Я беру Уинстона под руку, как только мы оказываемся внутри. Здесь уже должно собраться более ста человек, но прием не начнется еще, по крайней мере, пятнадцать минут. Мы находим наши имена на табличке, стоящей на одном из круглых столов, покрытых белой скатертью. В центре стола располагается букет великолепных цветов всех оттенков фиолетового. Рядом с каждым стулом стоит красивая сумка, перевязанная фиолетовой лентой.
Уинстон отодвигает для меня стул и, как только я сажусь, тут же пододвигает его обратно. Заняв свое место рядом со мной, он щелкает пальцами проходящему мимо официанту в черном строгом смокинге. Тот подходит и ставит перед нами по бокалу с шампанским, после чего удаляется, чтобы проделать то же самое у других столиков. За нашим столом сидят пока только трое человек.
– Томпсон, Мохеган, рад вас снова видеть. Как дела? – спрашивает мой клиент того, что справа.
Другой человек, находящийся за столом, совсем молодой мужчина, которому на вид можно дать лет пятнадцать. Он смотрит на меня. Когда я улыбаюсь ему, он смещает свой взгляд на мою грудь, прежде чем быстро перевести его в другую сторону.
Уинстон общается с друзьями. Я решаю заглянуть в сумку, которая стоит возле моего стула. В ней лежит коробка со свечами из сои, упаковки корицы и органического кокосового шоколада. Как только это оказывается на столе передо мной, я решаю положить все обратно, кроме фиолетовой ленты, которую кладу в свою сумочку.
Минуту спустя Уинстон берет свою сумку и кладет передо мной, шепча:
– Мне ничего не нужно, держи.
Я тихо благодарю его. Не откажусь от подарка. Вообще-то я немного волнуюсь. Понятия не имею, для чего все это и связано ли это как-то с болезнью Альцгеймера, но все же полагаю, что это необходимо.
Кто-то выходит на сцену в передней части зала, в то же время над нами гаснет свет. Весь зал замолкает, приготовившись слушать человека, включающего микрофон. Он представляется доктором Арнольдом Аккерманом и произносит слова благодарности всем, кто принимает участие в сегодняшнем благотворительном вечере, а также рассказывает о том, что на сегодня он сделал для лечения болезни Альцгеймера.
Остальная часть вечера сопровождается подобными историями и презентациями, в то время как официанты ходят вокруг, разнося нам ужин и напитки. В конце концов, последним человеком, вышедшим на сцену, оказывается леди Валентина, одетая в меха. Она стоит перед нами, рассказывая о недавнем диагнозе мужа и той боли, которую вызывает эта болезнь. И о финансовых проблемах, в которые они с мужем оказались вовлечены. Она упоминает, что эта шуба – подарок мужа почти сорокалетней давности, купленный к годовщине свадьбы, и единственная оставшаяся вещь, которая после продажи позволит ей еще какое-то время продержаться на плаву. Прежде, чем женщина заканчивает говорить, я чувствую, как слезы текут по моему лицу. Я пытаюсь стереть их, но они все равно текут, и я оставляю все, как есть, надеясь только, что мой макияж не испортится. Не хочу смущать ни себя, ни Уинстона. Он протягивает свою руку, чтобы положить ее на мое колено. Этот жест успокаивает его. Но он ничего не делает, чтобы успокоить меня.
Когда все речи заканчиваются, и снова загорается свет, многие люди проходят в дальний конец зала, где принимаются пожертвования либо для этой женщины и ее мужа, либо для больных Альцгеймером вообще.
– Простишь меня? – спрашиваю Уинстона.
Он интересуется:
– У тебя все в порядке?
Взяв сумочку в руки, я киваю:
– Да. Просто мне нужно в дамскую комнату. И еще я бы хотела сделать пожертвование.
– Я провожу тебя!
Уинстон поднимается, и мы пробираемся к комнате отдыха.
Валентина стоит у столика, пожимая руки всем жертвующим, сердечно благодаря их за то, что они сделали сегодня вечером. Я подхожу к женщине и, улучив минутку, наклоняюсь к ней:
– Это была прекрасная речь! – шепчу тихонько.
– Спасибо, – с доброй улыбкой отвечает она. – Это весьма печальный повод собраться здесь, но я чувствую себя счастливой, окруженная всеми, – Валентина оглядывается вокруг.
И я могу сказать, что говорит она совершенно искренне.
– Не буду притворяться, что понимаю, потому что мне неизвестно, через что вы сейчас проходите, но я хотела бы помочь, – достаю из сумочки чековую книжку. – Если не возражаете, я спрошу, сколько вы планируете набрать сегодня вечером?
Она пожимает плечами:
– Я не знаю, дорогая. Я всего лишь надеюсь, что получится собрать тысяч сто, и они позволят нам продержаться в течение следующих нескольких месяцев. Но для меня любые деньги очень значимы, ведь они пойдут на поддержание здоровья моего мужа, хотя он вскоре переедет в дом престарелых.
– Вы нашли дом престарелых?
Со слезами на глазах Валентина принимается объяснять, что нашла один подходящий дом в Джорджии, лучший в стране, но не может отвезти туда мужа из-за слишком высокой платы за содержание больных. Там есть вышколенный медперсонал, который предоставляется каждому больному, своя медсестра и даже врач. Но у них тариф более высок, чем в любом другом доме престарелых. И еще она добавляет, что комнату могут оформить в индивидуальном стиле, позволяя мужу сохранить воспоминания как можно дольше.
Тогда я спрашиваю о цене, позволяющей попасть в этот дом престарелых и подписываю чек на три месяца содержания.
– Внизу чека мой номер телефона. Если еще что-то понадобится, просто позвоните.
Валентина разряжается слезами, порываясь обнять меня. Мое тело напрягается, но я успеваю обхватить ее. Это – не то же самое, как я поступила с мистером Бельведером, но почти. И еще я размышляю о том, что если бы пережила такие страдания, что выпали на долю Валентины и ее мужа, то меньшее из того, что я могу сделать – это выписать чек.
После окончания банкета Уинстон идет со мной к внедорожнику и спрашивает, хочу ли я проводить с ним больше времени. Я смотрю на свой телефон, чтобы узнать, который час. Поздно, почти полночь, а завтра мой день с Эверетом. Я знаю, что если проведу с Уинстоном больше времени, то верну половину того, что спонсировала сегодня Валентине, но лучше вернуться домой.
– Встретимся на следующей неделе, – говорю я ему.
Он не скрывает своего разочарования, но не спорит:
– На следующей неделе, так на следующей неделе. Нам нужно наверстать упущенное время, – он нагло смотрит на меня с похабной ухмылкой. – Но ты определенно стоишь того, чтобы подождать, Чесити.
– Как ты, Уинстон?
– Ну... У нас есть поездка до дома.
– Это правда.
С учтивостью, в отличие от любого другого мужчины, он открывает передо мной заднюю дверь автомобиля. Я сажусь внутрь. Он лезет следом. Мы еще не скрылись за углом, а он уже тянется к подолу моего платья, пробегая пальцами по коже бедра. Я раздвигаю ноги для него.
Он отодвигает в сторону мои трусики, проникая пальцами внутрь. Целует мои плечи, засовывая пальцы еще глубже. Я смотрю в зеркало заднего вида, водитель смотрит в сторону. Через несколько минут он бросает на нас взгляд. Его щеки немного краснеют, но на вождении волнение не отражается.
Повернув голову, шепчу Уинстону о том, что водитель смотрит. В глубине души я надеюсь, что Уинстон прекратит, но он шепчет мне в ответ:
– Я знаю.
И начинает трахать меня пальцами сильнее. Не могу отрицать, что он чувствует себя хорошо даже на заднем сиденье едущего автомобиля. Закрыв глаза, представляю Эверета, ну а Уинстон ничего не делает для меня. Меня не возбуждают его прикосновения, но я шепчу ему, какой он классный, надеясь, что водитель не слышит. И хотя я знаю, что не смогу кончить, имитирую поддельный оргазм. Ну и что с того, ведь Уинстон верит и реагирует соответственно.
Извлекая пальцы наружу, Уинстон пробует их на вкус, облизывая. Глядя прямо на меня, он слизывает все мои соки со своих пальцев.
– Боже, ты невероятная на вкус, – объявляет он.
– Ты мне расскажи, – говорю кокетливо, добавляя к сказанному подмигивание.
– В следующую субботу я надеюсь поиметь твою киску.
Он определенно не пытается ни о чем молчать. Думаю, это заставляет его чувствовать гордость перед другим человеком. За свою долгую карьеру я всякого навидалась. Есть люди, которые специально устраивают показательные выступления. Их зажигает общество. У меня даже была одна пара, которая наняла меня, чтобы я просто сидела на стульчике, когда они трахались. Они объяснили это тем, что хотели почувствовать себя порнозвездами.
Не зная, что ответить Уинстону, я просто говорю:
– Звучит замечательно. Но что я могу сделать для тебя?
– Ты сделала достаточно, чтобы я подвез тебя.
Когда наконец-то попадаю домой, я такая уставшая, что не могу принять ванну. Вместо этого я скидываю с себя тряпки и направляюсь в душ быстренько ополоснуться.
Распаренная горячей водой, я пребываю в какой-то эйфории. Намыливая шампунем голову, начинаю думать над происходящем в моей жизни. Почему я вдруг стала презирать быть с кем-то, кроме Эверета? Мне не понравилось то, что делал Уинстон, хотя раньше улетела на волнах удовольствия. Зато я была счастлива пожертвовать деньги. Это доставило мне истинное наслаждение.
Пока я смываю ополаскиватель с волос, впервые чувствую себя плохо. Мои эмоции скатываются ниже плинтуса. Я не люблю себя сейчас. Впервые за столь долгое время я не ощущаю себя всесильной и красивой. Я чувствую прямо противоположное.
Смыв пену с тела, я быстро выключаю воду. Оборачиваю свое тело в одно полотенце, волосы – в другое и направляюсь в спальню. Я бросаюсь лицом вниз на кровать, и слезы тут же хлещут из глаз потоком.
До этого момента у меня не было выбора, кроме как быть независимой. Чтобы подняться оттуда, откуда родом была та маленькая испуганная девочка, мне пришлось проделать долгий путь к уверенности и состоятельности.
Сейчас я словно окаменела. Очень боюсь, что Эверет узнает правду и бросит меня. Он разлюбит меня. Я нервничаю из-за того, что нужно отказаться от всего того, чем я занималась последние три года, из-за человека, которого знаю едва-едва. Больше всего на свете я боюсь потерять этого единственного в мире человека, который может утешить меня, но который, вероятно, уже крепко спит внизу.
Перекатившись на спину, я смотрю в потолок. Кошка запрыгивает на кровать и делает то, что у нее получается лучше всего – закатывается мне под бок. Я очень люблю ее, но это не помогает мне снять стресс. Впрочем, как обычно.
Стоя у постели после нескольких безуспешных попыток заснуть, я разговариваю с кошкой, доставая одежду из шкафа. Я натягиваю на себя чистое белье, шорты для йоги и футболку, в которой иногда сплю. Пытаясь смыть оставшийся макияж, внезапно нахожу телефон там, где оставила его. В ванной. Отправляю сообщение Эверету, несмотря на то, что маленький дьяволенок на моем плече нашептывает мне, что я выбрасываю остатки своего достоинства нахрен.
«У меня тяжелая ночь. Могу я прийти, если ты не спишь?»
Начинаю грызть ногти в ожидании ответного сообщения. Оно приходит через несколько секунд.
«Ты хочешь, чтобы я пришел к тебе, да?»
«Нет. Я не хочу сейчас находиться дома. Если ты не против...»
«Да, пожалуйста».
Я бросаю телефон в сумочку и, убедившись, что кошке достаточно питания, направляюсь к квартире Эверета.
Он открывает дверь еще до того, как я к ней подхожу, и сжимает меня в крепких объятиях, едва я переступаю порог. Это, наверное, лучшее из того, что он мог бы сделать, потому что заставляет меня чувствовать себя по-настоящему защищенной, и что еще хуже, слезы сразу предательски струятся по щекам.
– Что случилось? – спрашивает Эверет, нежно касаясь моей кожи.
Я качаю головой в знак отрицания, не желая обсуждать это. Более того, я не знаю, как это обсуждать.
– Бренна, детка, кто-то снова навредил тебе?
Я продолжаю качать головой. Он долго молчит, потом переносит меня на диван. Садится сам, притягивая меня к себе на колени и нежно прижимает.
Спустя некоторое время я просыпаюсь... В постели Эверета.
Может быть, все это произошло давно, потому что я замечаю просачивающееся сквозь темные портьеры яркое солнце. У него нет будильника, но я вижу свою сумочку на тумбочке рядом с кроватью. Добравшись до нее, я достаю свой телефон, чтобы посмотреть время. Чуть больше восьми. Опустив телефон обратно, откидываюсь на матрас, расслабляясь.
Я слышу Эверета. По крайней мере, надеюсь, что это Эверет в соседней комнате. Раздающийся шум свидетельствует о том, что он на самом деле пытается достать посуду, чтобы приготовить завтрак. Это приводит меня в благодушное настроение почти сразу.
Если он собирается удивить меня завтраком, значит, останусь в постели еще ненадолго. Тяну сумочку на кровать. Я копаюсь в ней, пытаясь отыскать щетку, чтобы расчесать запутавшиеся волосы, и бросаю взгляд в зеркало, чтобы убедиться, что нет расплывшихся черных кругов под глазами, как бывает в некоторых случаях, когда забываю смыть тушь.
Я отлично выгляжу, за исключением синяков под глазами. Мне неловко из-за того, что я плакала в объятиях Эверета, но, думая о своем самочувствии, не могу не улыбаться, потому что эти объятия многое дали мне. Никто никогда не выказывал ко мне такой любви, по крайней мере, с тех давних пор, когда я еще была маленькой.
Покопавшись в сумочке немного дольше, я все равно не смогла отыскать в ней никакой резинки, чтобы перетянуть волосы. Окидывая комнату Эверета пристальным взглядом, я надеюсь обнаружить у него что-нибудь похожее, но не везет. Изо рта у меня пахнет премерзко, а на вкус это еще хуже. Я не наблюдаю ничего мятного, так что, дотянувшись до ящика тумбочки, открываю его. Отодвигаю в сторону какие-то бумаги в надежде обнаружить что-нибудь, хоть отдаленно похожее на мятный леденец, способный скрыть утренние запахи изо рта.
И обнаруживаю кожаную обложку с латунным зажимом. Знакомый горький привкус разливается в желудке, подкатывает к горлу. Беру вещицу, открываю, заглядываю внутрь. Боль, что эхом отдается в сердце, невыносима. Значок, который находится внутри, весь в золоте, со словами, смело выгравированными на нем. Детектив. Служить. Защищать.
Так быстро, как только могу, я переворачиваю ящик вверх дном, ища какие-нибудь намеки, что все это неправда. Я не хочу в это верить. Тем не менее, найденные документы на имя Эверета Берка говорят мне о том, что все – правда. Он – полицейский. Детектив.
Ненавижу, что эта новость так расстраивает меня. Меньшее зло, что он полицейский, но больше всего я расстроена из-за того, что он врет мне. Ненавижу, потому что... Потому что сама вру ему. Теперь я знаю, что у меня нет выбора: нужно либо продолжать лгать, либо просто уйти.
Закрыв ящик, я откидываюсь на кровать, прикрыв лицо руками, и испускаю громкий стон разочарования, надеясь, что мои ладони прикроют его. Не знаю, как могла оказаться настолько слепа. Я почти ничего не знаю об Эверете. Не знаю, сколько ему лет, есть ли у него дети, каков его любимый цвет, был ли он когда-либо женат, или какие-то другие факты, которые так трудно узнать, не общаясь. Я хочу расспросить его, но не знаю, как это сделать. Я хочу сказать ему, что знаю, что он – коп, но боюсь, что это разрушит нас. На самом деле, я даже не знаю, есть ли мы вообще, так как мы оба находимся в неведении относительно жизни друг друга.
С глубоким очищающим вздохом я решаю, что будет лучше промолчать о моей находке... Пока. Может, он сам скажет мне, когда сможет довериться мне. Сегодня я собираюсь познакомиться с ним получше, прежде чем принять окончательное решение, и надеюсь, мы сможем взять новый старт. Без вранья и недомолвок.
Потому что, если честно, сама мысль уйти от Эверета… Или мысль о том, что он уйдет от меня… Эти мысли настолько сворачивает мои внутренности…Такое я испытывала только из-за смерти родителей.
Может быть, впервые в жизни я действительно полюбила…
Глава 16
Эверет
Я как-то умудряюсь поджарить немного бекона с яйцами, чудом не пережарив ни один из ингредиентов. На свете есть всего несколько вещей, которые я могу приготовить. Но в этом стыдно сознаться. Да и большая часть приготовленных мною блюд приходится на мои двадцать лет. Тем не менее, я хотел сделать что-то особенное для Бренны после того, как она появилась у меня вчера вечером, открывая мне свои эмоции.
Вывалив все на тарелку, я направляюсь по коридору в свою спальню. Бренна лежит на кровати, глядя с отчаянием в окно. Она поворачивается, как только слышит мои шаги.
– Доброе утро, – шепчу я, подходя к кровати.
Она садится в постели, прижав одеяло к коленям.
– Доброе утро, – отвечает мне. Ее улыбка как драгоценный камень, но вглядевшись в нее повнимательнее, я могу точно сказать, что все выливавшееся в ее слезах вчера вечером точно так же беспокоит ее и сегодня утром. – Ты заказал еду или сжег кухню? – улыбка Бренны полна озорства.
– Ну... Не могу точно пообещать, что ты не получишь пищевое отравление, зато кухня все еще цела.
Девушка тянется за кусочком бекона.
– Пахнет вкусно.
– Ты выспалась?
– Вообще-то да, спасибо, – после некоторой заминки продолжает с улыбкой. – Я сожалею о том, что произошло вчера ночью.
– Будет очень жестоким упомянуть, что вчерашнее происшествие сделало меня счастливым?
– Так ты садист? – она игриво встряхивает головой. – Не знала.
Я не могу удержаться от смеха:
– Нет. Это неправда. Я просто... Я рад, что ты чувствуешь себя лучше.
Прелестный румянец расползается по ее щекам. Я просто влюбляюсь в нее заново, глядя, как плотоядно она таращится на кусок бекона.
– Куда все это нас ведет, Эверет? – спрашивает Бренна.
Это удивляет меня больше, чем следует. Она поднимает на меня глаза, но вопрос застывает во взгляде.
Не уверен, что смогу ответить однозначно, поэтому спрашиваю единственное, что смог придумать, прежде чем продолжу:
– А куда ты хочешь, чтобы нас привело?
Бренна пожимает плечами.
– Я не уверена. У меня никогда такого не было. Я никогда не чувствовала себя так, как сейчас. Но я не знаю, Эверет... Мы еще плохо знаем друг друга. Как это могло случиться с нами, если мы ничего не знаем о прошлом друг друга?
Ненавижу то, насколько она близка к истине. Меня это нервирует. Я очень хочу поведать ей правду, но не в эту секунду. Я смогу рассказать все после того, как стану чуть больше доверять ей. В свое время я позволю ей полностью проникнуть в мою жизнь, но пока могу рассказать лишь о том, о чем она может знать. Кое-что обо мне, кроме моей профессии. Это все, что я могу открыть.
– Так поступают люди, Бренна. Они начинают влюбляться в простые вещи. Такие как улыбка женщины или румянец ее щек, гипнотизм ее глаз. Люди медленно влюбляются в поцелуи и прикосновения, связываются личностями и интересами. И не замечают, как уже любят кого-то за все. И за недостатки в том числе.
Она склоняет голову:
– Ты что, вычитал сей монолог в какой-то книге?
– Вообще-то, эти слова похожи на те, которые произнесла моя мама в тот день, когда моя девушка бросила меня. Мне тогда было пятнадцать. Я думал, что влюблен. Слова мамы всегда производили на меня впечатление, хотя мне и пришлось кое-что поменять в своей жизни, потому что потом я влюбился в то, что делал. То, как ты слушаешь музыку на пляже, как переставляешь ноги, подстраиваясь под ритм мелодии, или как пытаешься погасить улыбку, кусая губу, или как краснеешь, когда я рядом. Я люблю твои глаза и губы больше, чем кто-либо. Я люблю каждую секунду, проведенную с тобой, когда ты позволяешь мне проникнуть за твою защиту. Я влюбляюсь во все, что узнаю о тебе.
Честно говоря, я надеялся на проявление чувств с ее стороны. Ну, как если бы она обняла меня за шею, поцеловала со страстью и ответила, что тоже любит все во мне. Но ничего не случается. Вместо этого Бренна смотрит на меня, и страх отражается в ее округлившихся глазах.
После нескольких мучительно долгих молчаливых минут я спрашиваю ее:
– Ты... скажешь мне что-нибудь?
– Я… – она замирает на мгновение, глядя на меня сквозь неожиданно блеснувшие слезы, – я не могу сказать тебе, что чувствую, Эверет. Мне нужно время.
Ее слова или, еще хуже, их отсутствие, пронзают меня насквозь. Я хорошо понимаю, что ей нужно время. Я просто пугаюсь, что, раскрыв перед ней душу, не найду и десятой доли тех чувств, что испытываю сам. Я нервничаю от того, что из-за своих откровений потеряю ее навсегда.
Как будто прочитав мои мысли, Бренна добавляет:
– Я не могу сказать, что совсем ничего к тебе не чувствую, потому что я чувствую. Я просто пока не могу это выразить. Мне нужно время. Я хочу узнать тебя поближе. Я хочу проводить с тобой больше времени.
Сокращая расстояние между нами, я усаживаюсь рядом с ней на кровать. Заключив ее лицо в ладони, я наклоняюсь, чтобы запечатлеть на ее губах нежный поцелуй. Она испускает стон, который подтверждает тот факт, что ей нравится.
– У тебя есть столько времени, сколько тебе нужно, – шепчу я.
Бренна уходит на несколько часов, чтобы принять душ и произвести все эти манипуляции, которые делают женщины, чтобы подготовиться к выходу.
Я сходил в душ, переоделся и нырнул в постель немного вздремнуть, потом расположился перед телевизором, чтобы посмотреть игру «Чикаго Кабс» против «Бостон Рэд Сокс» (прим.: американские бейсбольные клубы). В половине третьего я слышу стук в дверь. Поднимаясь с дивана, вижу Бренну в обтягивающих джинсовых шортиках и белой рубашке в стиле хиппи, обнажающую часть живота. На ее голове очки, а сумочка перекинута через плечо.
– Я тут подумала, мы могли бы сходить куда-нибудь перекусить, – говорит она, опередив меня с предложением выйти куда-нибудь.
Зная, что не могу отказать ей, беру пульт и выключаю телевизор. Схватив свой телефон и бумажник с журнального столика, я направляюсь к Бренне. Она все еще стоит, уставившись в пустой экран телевизора.
– Кто играл?
– О, хм, Кабс и РэдСокс. Ты смотришь бейсбол?
Если она скажет «Да», я упаду перед ней на одно колено. Это единственный вид спорта, которым я интересуюсь так серьезно. Мой отец любил водить меня на игру.
Бренна пожимает одним плечом:
– Вроде. Я не ненавижу это, но если собираюсь посмотреть, то предпочла бы более предметную игру. Но по телевизору это немного скучно. Я люблю баскетбол, хотя на самом деле пытаюсь делать ставки снова и снова.
– Ну и какая команда тебе нравится?
– «Майами Хит», конечно. Хотя раньше это были «Быки» (прим.: знаменитая баскетбольная команда «Чикаго Булз»), потому что кто не любил Майкла Джордана в детстве? Я стала любить Хит много лет назад, когда они вышли в лигу лучших игроков. Вообще-то я встречалась с Двайном Вэйдом и Леброном Джеймсом раньше и даже сидела в третьем ряду во время игры в прошлом году.
Думаю, я завидую и влюблен.
– Тогда мы должны пойти на игру вместе, – говорю ей. – Я был на бейсболе и футболе, но не на баскетболе. Если ты только не засчитаешь спорт в школе.
– Я бы с удовольствием, – отвечает она с великолепной улыбкой.
– Замечательно. Так куда мы направляемся?
– На обед, – Бренна поворачивает голову уже от двери. – И мне все равно куда.
Типично женский ответ.
– Помни. Я не местный. И не знаю, куда здесь можно сходить. Может, «Оливковый Сад»? Ты бы хотела туда пойти?
Мы на полпути к выходу, идем по коридору, когда Бренна отрицательно качает головой:
– Не на свидании. У меня идея.
Девушка продолжает удаляться, и мне нужна минутка, чтобы ее догнать. В основном потому, что она сказала, будто это – свидание. Потом я вижу, как ее попка покачивается при ходьбе, ягодицы трутся друг о друга, пока Бренна вышагивает впереди меня. Стараюсь быть джентльменом, но таким видом трудно не любоваться.
Я думал, что Бренна направится к моему грузовику, но вместо этого она идет к своему БМВ. Крыша уже опущена, ведь на улице великолепный солнечный день. Может, даже чуть жарковато для меня. Бренна скользит на водительское сиденье, опуская очки на глаза, прежде чем вставить ключ в замок зажигания. Я немного колеблюсь перед тем, как опуститься на пассажирское сиденье, в основном из-за того, что не чувствую себя на свидании достаточно мужчиной, когда за рулем женщина. Знаю, это может показаться странным, но я был воспитан именно таким образом. Быть мужчиной значит брать на себя ответственность.
Голос Тупака (прим.: знаменитый американский рэпер) раздается из радио, бухает по динамикам. Бренна протягивает руку, выключая музыку.
– Извини, – бормочет она, – ты можешь включить то, что тебе нравится.
– Я не слышал песни Тупака уже очень долгое время, – я смотрю на нее, в который уже раз удивившись Бренне. Она находится в чудесной стадии между подростком и взрослым. Она зрелая не по годам, но вместе с тем еще такой ребенок, когда дело касается некоторых вещей. – Сколько тебе лет? – спрашиваю, когда мы поворачиваем за угол и движемся параллельно береговой линии.
– Хм, – она делает паузу, переключая скорость. – Я бы хотела сказать тебе правду, но боюсь напугать тебя.
Я молю Бога, чтобы ей оказалось не менее восемнадцати, и думаю о себе. Черт, это будет удар по яйцам, если откроется что-нибудь подобное.
– Мне нужно знать правду.
Мой голос становится немного грубее, чем хотелось бы, но мне необходимо знать, совершеннолетняя ли она. Я детектив, я не могу заниматься сексом с несовершеннолетними.
– Двадцать, – признается она через минуту. – В следующем месяце будет двадцать один.
Бренна бросает на меня быстрый взгляд и снова смотрит на дорогу. Это, конечно, облегчение, но не совсем. Она моложе законного возраста, да и я поил ее пивом в своем доме. Однако теперь, когда она вслух произнесла свой возраст, я понимаю, что должен был поинтересоваться этим раньше.
– А тебе? Сколько тебе лет?
– Двадцать шесть. Мой день рождения в канун Нового года.
– Действительно?
– Да. А когда твой?
Девушка вздыхает.
– Август, девяностого.
– Почему это звучит ужасно?
– Что ты имеешь в виду? – переспрашивает Бренна.
– Ты так вздохнула, как будто мысль о твоем дне рождения вызывает негативные эмоции или что-то в этом роде.
Сжимая губы, она закладывает крутой вираж, чтобы втиснуться в месте на парковке, и заглушает двигатель, как только припарковывается. Потом подбирает сумочку у моих ног и бросает в нее ключи.
– Я отметила свой восьмой день рождения тем, что отец убил маму, а потом и себя.
Бренна открывает дверь, выходит и захлопывает ее.
Я продолжаю сидеть в машине в течение нескольких минут, в растерянности пробегая руками по волосам, и пытаюсь осознать то, что она только что мне поведала. Это пи*дец. Неудивительно, что Бренна не любит говорить о своих родителях. Ее история – куда больший пи*дец, чем я думал.
Выйдя из машины, я направляюсь в ресторан, стараясь не думать о том, о чем узнал. Мне придется подумать об этом позже. Я как раз оказался в той точке, где нужны ответы и, как подозреваю, Бренне – тоже. Однако если я продолжу думать об этом сейчас, это вызовет заметное напряжение между нами, что мне совсем ни к чему. Я бы предпочел просто провести время вместе.
Бренна стоит у прилавка и разглядывает белую доску, на которой написано меню. Старик итальянец стоит рядом с ней настолько близко, что вызывает во мне раздражение почти сразу же. Я подхожу к Бренне, обхватываю ее талию одной рукой, а другой вожу по меню.
