Текст книги "Жил-был Пышта"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Глава 16. Люди и волки

Тракторист вышел из конторы «Техника» вместе с заведующим. Стоя на крыльце, заведующий разводил руками:

– Вас много, а я один. И рад бы всем помочь, да не осталось ни одной. Как нам их отгрузили, так все и расхватали.

Тракторист сердился:

– Потому и расхватали, что в другой раз у тебя не надеются найти. Всегда полки пустые. А должно как быть? Вышла из строя деталь, я заехал, сменил на новую и опять работаю. На то ты и «Техника», а не шарашкина контора!

– Не агитируй, – ответил заведующий. – Я сам грамотный!

Дверь за ним захлопнулась. Теперь на ней было написано: «Открыто».

Тракторист сказал этой двери:

– Плохо ты грамотный.

Он был очень расстроен. Даже не заметил, что Пышта дёргает его за руку. Даже не заметил, что на ступеньке сидит моется кошка, и наступил ей на хвост. Когда уж она заорала дурным голосом и стала бить его лапой, тогда он приподнял ногу и кошка умчалась.

– Черт ее сюда принёс… – сказал тракторист.

А кошка, наверно, думала про него то же самое.

– Вас какой-то дяденька дожидается, – сказал Пышта.

Толстошеий человек – из-под шляпы топырятся согнутые уши – протянул трактористу руку.

– Зря нервы портишь, Непейвода, – сказал он вместо «здравствуй». – Я хорошего человека всегда выручу, найдётся у меня, что надо.

– Выручи! – взмолился тракторист. – У меня работа стоит. Земля не может ждать, сам понимаешь. А я тебе тоже чем-нибудь помогу.

– Сочтёмся, – ответил толстошеий. – Зайдём ко мне в дом…

В прихожей толстошеий снял шляпу, уши распрямились. Тракторист осторожно положил замасленную кепку у зеркала на столик. Долго вытирали ноги. Прихожая сияла чистотой, а уж комната!.. Никогда Пышта не видал такого убранства. Телевизор на салфеточке. Приёмник под салфеточкой. Ваза на салфеточке. Графин под салфеточкой. Статуя «В бой за власть Советов» на салфеточке. Пышта сел на диван – над головой салфеточка.

– Будьте знакомы! – сказал толстошеий. – Моя законная жена. Супруга!

Жена, которую звали Супругой, сказала, что ей очень приятно познакомиться. Толстошеий наполнил из графина две рюмки. Пышта посмотрел внимательно: прозрачно, видно насквозь. Но Пышту теперь не проведёшь.

– По маленькой, – сказал хозяин.

Пышта заволновался.

– Мальчик, – сказала Супруга, – не ёрзай, не порти заграничную софу!

Оказывается, он сидит не на диване, а на какой-то софе?

– В рабочее время не потребляю. – Тракторист отодвинул рюмку.

Хозяин пододвинул её обратно.

– Чтоб я, Шнырин, без заправочки гостя отпустил? – сказал он. – Как не выпить за дружбу? И фамилия у тебя подходящая: Непейвода! Не пей, мол, воды, а пей вино! – Он захохотал, и толстая шея его покраснела.

«Не сдавайся, не сдавайся!» – думал Пышта.

– Фамилия тут ни при чём, – ответил тракторист.

– Мальчик, говорю – не ёрзай! Чехол сполз. Пыль же! А за неё двести рублей плачено!

– За пыль? – удивился Пышта.

– За софу! – строго объяснила Супруга. – Иди, мальчик, пересядь на стуло и скушай вон тот румяненький яблок.

Средний род в классе прошли уже давно. Но никогда ещё Пышта не встречал стульев среднего рода и яблок мужского рода. И он осмотрел стул, перед тем как сесть, и яблоко, перед тем как съесть. Обыкновенные!

И вдруг увидел, что рука тракториста лежит близко от рюмки.

– Дяденька Непейвода! Пойдёмте! Пышто нам пора! – запросился домой Пышта.

– Ему скучно! Выйди, мальчик, погуляй. У нас садик хорошенький. – Супруга уважительно поправила чехол на софе.

– И ты хозяйством займись, у нас тут свои дела, – приказал Шнырин.

Супруга через кухню выпустила Пышту в садик. И что тут хорошего? Ступить некуда. Между голых яблонь чернеют листья на клубничных грядках. Колючие кусты смородины сидят в клетках. За проволочной сеткой сарай. Там сквозь лаз в заборе ходят куры – на улицу и обратно, и у каждой на спине синяя клякса. Всем видно: я курица шныринская.

Людям ходить можно по одной дорожке, к калитке. На ней замок.

«Что я – в плену? Возьму да перелезу!» – решил Пышта. И полез. А поверх калитки и по всему забору, как жирные чёрные слепни, сидели железные колючки. И он порвал штаны.

– Куда полез, озорник! – крикнула из курятника высокая старуха. – Заявился незваный гость, так сиди смирно. Водит тут всяких…

– Кто? – насупившись, спросил Пышта.

– «Кто, кто»! Известно, зятёк водит. А потом ложек недосчитаешься, а они серебряные! – Сквозь проволочную сетку старуха не спускала с Пышты глаз. А куры у её ног толкались, лезли друг на дружку, клевали зерно.

Где-то Пышта уже видал эту длинную, как цапля, старуху? Ну и ладно, видал, не видал… Больно нужны её ложки! Он разозлился и пошёл в дом.

В кухне, свесив к полу соломенные кудельки волос, Супруга собирала рассыпанные спички. Поднимет одну, наклонится за другой. Поднимет другую, наклонится за третьей…

Пышта давно обещал Фёдору быть вежливым. Он сгрёб все спички и подал Супруге.

– Ах, нет, нет! – воскликнула Супруга, рассыпала спички и опять стала собирать по одной: – Проходи в комнату, мальчик!

– А… а что вы делаете? – изумился Пышта.

– Худею, – сказала Супруга. – Заграничная система. Не мешай.

– Пусть ноги вытирает! – крикнула со двора старуха. – Каждому подай, за каждым вымой, всё задаром!..

Как она сказала «задаром», так Пышта и вспомнил. Да ведь они её в автобусе подвозили на рынок.

– А-а, Пережиток капитализма! – высунувшись в дверь, крикнул Пышта шныринской бабке.

Супруга выпрямилась:

– Ты кому дерзишь?

Но Пышта разъярился. Хотел быть вежливым – не дали? А теперь – не дерзи? Подумаешь – худеет! Подумаешь – софа! Подумаешь – стуло! Подумаешь – вытирай ноги! Все они тут пережитки капитализма!

Он влетел в комнату, не вытирая ног. Проехал по паркету прямо к столу. И нечаянно, конечно, нечаянно, совсем нечаянно толкнул тракториста прямо под локоть. А рюмка была уже в руке тракториста. И вино расплескалось.

Тракторист встал. Взял приготовленный свёрток.

– Прощения просим, время ехать, – сказал он хозяину.

Вышли на улицу. Тракторист стал прикреплять свёрток к багажнику.

– Анюта, что ли, научила? – спросил он, не глядя на Пышту.

– Не-а, – ответил Пышта.

Когда вернулись в полевой вагончик, уже смеркалось. Поужинали. Непейвода сказал:

– День потерян. Буду ремонтировать ночью.

И ушёл. А Пышта не сразу лёг спать. Он задумал важное дело. Он – Непроходимим и должен бороться с непорядками.

Потому он утащил у тракториста газету, разложил на столе, поверх положил картонку с вырезанными буквами и чёрным угольном зачернил все прорези. На газете крупно и черно отпечаталось:

МОЛНЕЯ! ДАЛОЙ ВИНО!

Пышта прилепил плакат к двери снаружи и лёг спать. Он задул лампу. Он ничуть не боялся темноты. Он же не один. В широком поле с ним тракторист.

Утром, когда он проснулся, было светло, издалека нёсся хлопотливый говор трактора. Ура! Отремонтировал, значит! Пышта сунул в рот картофелину (глядящие остыла с вечера!), плеснул в кружку чаю (и чайник тёплый! Вон как печка-бочка держит тепло!) и выскочил вон.

«Молнии» на двери не было. Вот жалость-то! Наверно, ветер ночью сорвал…

Тракторист увидал Пышту, затормозил:

– Залазь.

Он был угрюмый. А Пыште было весело, он мигом забрался в кабину. Нос его покраснел от холода, щёки блестели, как налакированные, до бровей натянут новый берет. Хорошо! Он ведь не просто так катается! Нет, у него задание! Обернувшись, он глядит за плугом, чтобы ровно ложился пласт, чтобы вывороченными корнями не забило ножи-лемеха и чтоб не перевернулись бороны.

Бороны не переворачиваются. Пласт ложится ровно. И тогда Пышта глядит ещё на грачей. Они не расхаживают спокойно по борозде, как весной, – они чёрной тучей носятся над головами Пышты и тракториста, машут крыльями и кричат, наверно, о скором отлёте. И вдруг все, как один, накренив крыло, круто поворачивают и бесшумно, словно чёрные планёры, садятся на пашню. И чёрная земля сразу кажется светлой рядом с угольной чернотой птиц.

Трактор вылезает на дорогу, подняв вверх стальные ножи. Земля начистила их до серебряного блеска, в них отражается голубизна неба. Поворот, снова въехали на поле. Р-раз! – и ножи упали на землю, прокладывают новую борозду. И опять валятся вслед репейники и злые осоты.

А в другой раз не доехали до края, повернули раньше.

– Там ещё, наверно, три метра не допахали, – сказал Пышта.

– Кустарник, – коротко пояснил тракторист.

– А мы бы его выдрали из земли!

– Шут с ним, пусть растёт, – сказал тракторист.

Пышта вспомнил председателя Коробова и сказал:

– А если по всем полям три метра не допахивать…

Но тракторист не стал его слушать, засвистал какую-то песню.

Когда же попахали долго и осмотрелись, они увидали, что за ними из края в край лежит тёмная вспаханная земля. Тракторист повеселел.

– Ну, вот что, – сказал тракторист. – Имей в виду: машина любит грамотных. Без грамоты механизатором тебе не бывать никогда.

– А я и сам знаю, – охотно ответил Пышта.

– Знаешь, а сам «молнию» через «е» пишешь, а «долой» через «а»?

А, вон что! Значит, не ветер её унес…

– Пышто у меня букв не хватило… – стал оправдываться Пышта.

Но тракториста не проведёшь: буквы на отдельных картонках, их можно перекладывать и печатать много раз.

– А она всё равно подействует, пышто она не простая бумага, а «молния»! – упрямо сказал Пышта.

– Уже подействовала, – ответил Непейвода. – Я ею сегодня утром печку разжёг и, пока ты спал, завтрак тебе сварил.

Глава 17. Кашевар

Пышта сидит в вагончике и чистит картошку. Тракторист сказал: каждый мужчина и боец в походных условиях должен уметь начистить котелок картошки. Пышта чистит. Потом он сам разожжёт печку-бочку, поставит варить. А в обед вернётся тракторист, скажет: «Здорово, кашевар!» – и откроет ножом банку с кильками. И кильки они будут есть, не как Майка велит, а безо всяких вилок и ножей. Просто взял за хвост – и в рот! Не жизнь – малина! – как говорит тракторист.

Пышта чистит картошку. Самая первая после чистки сильно поуменьшилась. Вторая получилась побольше… Наловчился. И печку разжёг здорово, с первой лучины. Она загудела, подрагивая горячими боками, будто покатилась в далёкий путь. И засвистел длинным носом чайник, и забулькала картошка в котелке. Вот бы сейчас кто-нибудь взглянул, как складно всё получается у Пышты!

И только так подумал, как что-то толкнулось в стену, звякнуло. Кто-то на воле прислонил к вагончику велосипед. Дверь, откройся!

Открылась. Шнырин, в шляпе на оттопыренных ушах, с портфелем, вошёл, осмотрелся и сел, расставив ноги в грязных сапогах.

– Хозяин где? – спросил он без всякого «здравствуй».

– Пашет, – ответил Пышта. – Не слышите, трактор в поле работает? – прибавил он не очень вежливо.

– А я вижу – дым из трубы валит, ну, думаю, отдыхает Непейвода, гость кстати.

«Некстати», – подумал Пышта. А вслух сказал:

– Ему некогда отдыхать, самая работа.

Шнырин щёлкнул крышкой блестящего портсигара.

– А ну, парень, достань огонька из печки!

Пышта не посмел ослушаться, поджёг лучину. Шнырин прикурил.

– И долго ты тут будешь околачиваться? – спросил Шнырин.

– Я не околачиваюсь. И за мной скоро автобус придёт.

– Важно! За такой мелюзгой автобус снаряжают. Порядочки!

Шнырин прикрыл глаза, втянул и надул щёки и выпустил из себя столько дыма, что весь вагончик задымил. Пышта закашлялся и рассердился.

– Да, важно! – сказал он. – За мной двадцать пять человек приедут. Бригада! И все до одного Непроходимимы! Взрослые!

Насчёт двадцати пяти Пышта приврал, чтоб выглядеть поважнее. Шнырин словно и не слушал; задумчиво прикрыв глаза, он пожёвывал папиросу. И вдруг Пышта заметил: из-под опущенных век за ним, за Пыштой, зорко наблюдают колючие зрачки.

– И куда они путь держат, твои двадцать пять? – Шнырин зевнул, будто его и не интересовал ответ. А зрачки ждали ответа.

– Всюду поедем! Мы ведь Непроходимимы! – сказал Пышта твёрдо.

Шнырин засмеялся:

– Уж ты-то самый ответственный…

Он вдруг заторопился, поглядел на огромные, как блюдце, часы на руке:

– Ладно, мне в ожидалки играть некогда. Передай – скоро заеду. Дело будет. Неотложное. Понятно? – Он вынул из портфеля свёрток. В свёртке что-то булькнуло. Сунул под подушку на полатях: – Передашь. Гостинец от Шнырина.

Пышта вскочил. Он сжал кулаки. Он покраснел.

– Не передам! – сказал он громко, хотя ему было страшно так говорить: этот дядька с такой толстой шеей, и руки у него огромные, как грабли. – Не передам! – повторил он, чуть не плача от страха. – Дяденька Непейвода не пьёт вина ни капли. Он всё равно не станет пить. Пышто у него ответственное задание, пышто на него Советская власть надеется!

Шнырин от неожиданности вылупил на Пышту белёсые глаза.

– Ты что, одурел? Расныхтелся тут: «Пышто, пышто, пышто…» – Внимательно поглядел, ухмыльнулся: нет, противник ему попался не очень страшный. – Ду-урочка… – протянул Шнырин противным, сладким голосом, словно Пышта ещё дошкольник, несмышлёныш. – Кто тебе сказал, что там вино? Это ж горючее! Без него трактор не пойдёт!

Пышта растерялся. Там, оказывается, не вино?

Шнырин вынул бутылку, взболтнул прозрачную жидкость.

– А я… я думал, трактор только на солярке ходит, – сказал Пышта неуверенно. – А солярка тёмная…

Шнырин ласково заулыбался, показав прокуренные, жёлтые клыки – длинные, как у волка.

– Очищенная, высший сорт! – объяснил он. – Небось собираешься космонавтом стать, понимать надо в технике.

– Я немножко понимаю, ещё не всё, конечно, – сказал Пышта смущённо. Всё-таки ему было неудобно, что он расшумелся понапрасну.

– То-то… Ну, бывай здоров. Так передай: заеду.

Шнырин ушёл. А чайник вскипел и стал плеваться на печку-бочку, и котелок стал бурлить и подбрасывать крышку. А вскорости трактор стал слышен громче, скоро стёкла в вагончике задребезжали от его весёлого тарахтения, и – стоп! Вагончик качнулся, тракторист взобрался по лестнице.

– Кашевар, живой-здоровый?

– Живой-здоровый! – обрадовался ему Пышта. – Обед готов!

– Порядок!

Тракторист не улыбнулся Пыште, не приласкал его взглядом, не было у него такой привычки. Но Пышта уже знал: он не злой, а просто хмурый.

Тракторист распоясался, сбросил в угол замасленную телогрейку и солдатский ремень и снова спустился вниз. На воле он долго мылся, фыркал под рукомойником, прибитым снаружи к стене вагончика. Вернувшись, откинул подушку, чтоб взять сложенное под ней полотенце. Увидал бутылку.

– Приходил кто? Шнырин, что ли?

– Ага. На велосипеде приезжал.

– Делать ему нечего… – проворчал тракторист.

– Нет, он сказал – дело есть, срочное. Ещё приедет.

Непейвода растирал полотенцем лицо и шею.

– Там горючее для трактора, – объяснил Пышта. – Высший сорт.

– Вон что… – удивился тракторист. – Скажи на милость, а я бы и не угадал. – Он усмехнулся. Редко он всё-таки усмехался. Набросил на бутылку подушку. – Давай обедать, кашевар!

Сели обедать. Насыпали на стол горкой крупную соль, макали в неё картошку. Пышта взял за хвост кильку и сунул ее в рот. Тракторист тоже поднял за хвост кильку.

– Сегодня тут закончим. Завтра с утра перетащим вагончик на Левобережный клин.

Килька, покачиваясь, висела в его пальцах вниз головой.

– А как меня найдут Непроходимимы?

– Не бойся. Узнают наш адрес.

Непейвода поднёс кильку к носу, понюхал.

– Рыбка плавать любит, – сказал он.

– Она уже всё равно засоленная, – возразил Пышта.

– Чудак, обыкновенных поговорок не знаешь. Рыбка любит плавать – значит, всухомятку не идёт, в горле застревает.

Пышта вскочил, схватил ковш:

– Я вам сейчас водички зачерпну!

– Слышь, телогрейку надень!

Он накинул телогрейку тракториста, выскочил на волю. Полевой ветер бросился ему навстречу, забрался в рукава, парусами вздул брюки.

В бочке плавал откуда-то залетевший берёзовый листок. Он покачивался тихо, как лодочка без вёсел. Вместе с водой он скользнул в ковш. Можно его вынуть и просто выбросить. Да не хочется. Издалека прилетел по ветру. Мог опуститься в большом поле, а выбрал для посадки кружок воды в бочке и сел точнёхонько. Гидросамолётом называется такой самолёт, который садится на воду. И на этом берёзовом листке сидит будто крохотный невидимый пилот и управляет. И, может быть, сейчас ему нужно обязательно в ковш, чтобы попасть в полевой вагончик… Ну ладно, пойдём.

Стараясь не расплескать, Пышта пошёл обратно. Гидросамолёт гордо покачивался на воде, и острый его носик вздрагивал, как стрелка компаса.

– Принёс, – сказал Пышта. – Пейте, дяденька Непейвода. А лист не глотайте, пусть он будет.

– Ладно. – Тракторист стоял у полатей, поправлял подушку. Он вернулся к столу, взял за хвост кильку, и она хрустнула у него на зубах. – Не жизнь – малина, – сказал он.

– А воды? – спросил Пышта.

– Вода – она вода и есть. Воды много не выпьешь.

«Ну и ладно, – подумал Пышта, – пусть не пьёт, расхотел, значит».

Тракторист поглядел на листок:

– Откуда залетел, непутёвый? Оторвало от родимой веточки, и кружит без руля, без ветрил…

– Нет, – заспорил Пышта, – он сам выбрал место для посадки.

– Чудак ты… – невесело усмехнулся тракторист. – Бывает и с человеком так: мотает и мотает его, не то что лист…

– Кто мотает? – удивился Пышта.

– Жизнь мотает, вот кто. Ты, к примеру, думал учиться в школе. А сам в поездку угодил. Хотел пятёрки получать, а «долой» через «а» пишешь.

Пышта молча колупал картошку. Его, гордого, самостоятельного Пышту, мотает жизнь, как ей вздумается? Ну, нет. Сейчас он найдёт ответ, чтоб разбить такую напраслину.

Пока он искал ответ и задумчиво тыкал картошку в соль, тракторист снова встал от стола, повозился у палатей, вернулся, взял кильку за хвост и проглотил.

– Малина! – сказал он и понюхал хлебную корку.

Тут Пышта придумал ответ:

– А я сам не остался дома, пышто не захотел. А ошибки я выправлю. Пышто у меня теперь уже есть сила воли. А наш Фёдор говорит, что человек сам своей жизни хозяин, а он знает, он взрослый, с бородой.

А тракторист вздохнул, положил перед Пыштой картошку и полил её маслом из бутылки.

– Ладно, мужик с подковыркой, – сказал он. – Ты меня не подковыривай, мал ещё. Дважды два сосчитать не умеешь, а учишь, про силу воли объясняешь.

– Я уже столбик на восемь выучил! – возмутился Пышта.

– А вот мы сейчас проверим!

«Чего он такой красный стал? Разозлился на меня, что ли?..»

– Считай, мужик с подковыркой: тракторист пашет четыре гектара за рабочий день. Сколько выйдет за три дня?

Пышта легко сосчитал: 12 гектаров.

– По арифметике так, а жизнь на свой лад перемотает. Иной тракторист длинные перекуры себе позволит или вздремнёт час-другой под ракитовым кустом, и не сойдётся задача с ответом!

– Это неправильный тракторист. Я про таких решать не буду! – зашумел Пышта.

– Во, точно! – вдруг обрадовался Непейвода. – Ты уважай правильных людей. Ты меня уважай. Уважаешь, а?

– Уважаю, конечно, – ответил Пышта. Он глядел во все глаза: Непейвода сам на себя был не похож. Он улыбался, растягивая рот, словно младенец, и хмурился от лампы, как от яркого солнца.

– Ты меня уважай! – уговаривал он Пышту, тянулся к нему через стол, хватал за руку, мешая ему есть. – Я знаешь человек какой? Я всей технике хозяин! Я и на комбайне могу, и бульдозер мне давай – могу, и скрепер – пожалуйста! И ремонт могу! – Он зачем-то бил себя в грудь кулаком, так что звон шёл от крепкой его груди. – Я не такой человек, чтоб хвастать… Мне любую технику подавай. Хоть среди ночи разбуди, скажи – веди! Хоть во сне поведу! Я не хвастая скажу: кто в войну фашистские эшелоны под откос? Непейвода! В щепу! В дымину! Геройски сделал!..

Пышта слушал в восторге: вот уж герой так герой!

– В нашем деле трусу места нет! Я не хвастал скажу!..

«Вот и хорошо что он не хвастает, – думал Пышта. – А то у нас в классе есть один хвастун, Петушков. Он всё «я да я»!

– …не хвастая скажу, – Непейвода хватал Пышту за руку, – я человек храбрый. Я десятки тысяч мин вражеских обезвредил вот этими руками! – Он тряс тёмными ладонями перед лицом Пышты. – Немцы удирали, по всему нашему району мин понатыкали. Ребятишки подрывались. А жалко ведь вас, ребятишек… Я, конечно, иду, щупаю миноискателем. Стоп! Мина. Вырываю у неё жало, как у змеи. Так? Да тихо, чтоб не потревожить… В руках взорвётся – прощай сапёр! Поговорка говорится: сапёр ошибается один раз. Значит: ошибёшься – пропал! Второй раз ошибаться некому… Где я прошёл, там чисто, мин нет. А где-нибудь она, проклятая, ещё сидит, выставила проводок, ждёт – кто-нибудь пройдёт, зацепит. Тут ему и конец…

– А какая она, мина? – замирая от ужаса, спросил Пышта.

– Разная! И круглая бывает, и коробочкой, а от неё проводок тонюсенький. А в нём смертельная опасность. А то ещё встречаются замедленного действия. Эти хуже змеи. Заложил её фашист лет двадцать назад, завёл в ней механизм, поставил стрелку на сегодняшний день, на этот самый час, когда мы с тобой картошку с кильками едим. Мирные люди работают, коммунизм строят, детей растят, а она – тик-так, тик-так – в свою минуту всё разнесёт… – Тракторист взглянул в испуганные глаза Пышты и прибавил: – Ты не бойся… Разве мы допустим?.. Мы обезвредим. Ты давай ешь…

Он придвинул к Пыште хлеб, но неловко столкнул вилку. Пышта поднял.

– Меня в войну сам командующий орденом награждал! – Тракторист взмахнул рукой и неловко столкнул Пыштин стакан.

Пышта поймал его.

– Я про ваш подвиг знаю, дяденька Непейвода! – с гордостью сказал Пышта. – Мне председатель Совета товарищ Коробов и Анюта рассказали.

Вдруг тракторист смолк и опустил голову.

– А ещё чего говорили? Небось сказали: «Был герой да сплыл»? – спросил он глухо, горло ему перехватило хрипотой. – Ладно, молчи! – приказал он.

Может, он сильно о дочке затосковал? Пышта его пожалел. Надо его отвлечь.

– Давайте ещё задачи решать. Ладно, я буду задавать? – предложил он, потому что вспомнил задачу, в которой уже знал ответ.

– Не сходится твоя арифметика… – Тракторист почему-то качнулся.

– Сходится. Вот увидите!

– Валяй, – согласился тракторист и поглядел в пустой стакан.

– Вот десять картошек, – сказал Пышта. – Из каждой может вырасти по новому кусту, а на каждом кусте тоже по десять картошек. А мы их поморозили. Так сколько у нас всего не выросло?

– Чего, чего? – Тракторист поглядел на Пышту мутным взглядом. – Свою задачу задавай заведующему, который, гад, картошку поморозил без хранения. А людям чего варить? Гнилую, да? – Он качнулся.

Пышта посмотрел вниз, – может, у табуретки одна нога короче?

– А я ещё могу задачу придумать, – сказал Пышта.

– Придумывай… – Тракторист лёг головой на стол.

– Идёт дорога широкая-преширокая мимо ста полей. А почему она широкая? Пышто все поля до края на три метра не допаханы. Сосчитайте-ка, сколько земли не пахано, не сеяно, пропадёт зря под сорняками и под колёсами самосвалов, грузовиков и автобусов? Сосчитайте, дяденька Непейвода!

Вдруг чайник лязгнул крышкой, подпрыгнул. И стол хрустнул под ударом кулака. И с грохотом отлетела отброшенная табуретка.

– Попрекаешь?! – крикнул тракторист. Жилы на его шее вздулись, глаза налились кровью. – Учить вздумал? Как мне пахать землю, учишь? А ну, пошёл отсюда!

Тёмные багровые пятна загорелись на его лице. Страшным стало оно. Брань, словно камни, обрушилась на Пышту, и тяжёлая рука отбросила его.

Пышта отлетел к полатям. Перепуганный, оглушённый, присев на корточки, он спрятал голову в сенник, накрыл руками.

Ещё минуту грохотала в вагончике гроза, от хриплой брани дрожали стёкла. Потом стукнула дверь, распахнутая ударом, взвизгнула железная лесенка и простучали тяжёлые шаги по земле. Всё стихло.

Пышта чуть дышал от страха, от обиды. Он, как ёжик, вобрал в себя голову, только иголок у него не было, и потому он был совсем беззащитный.

Много ли, мало он так просидел, он не знал. Наконец приподнял лицо. Никого. В распахнутую дверь глядело большое серое небо, и под ним далеко-далеко чернелся маленький неподвижный трактор.