Текст книги "Жил-был Пышта"

Автор книги: Эсфирь Цюрупа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 9. Помощник киномеханика

Пышта ходит по сцене за закрытым занавесом. Синее небо, звёзды и ракета закатаны в трубку, подняты к потолку, а с потолка спущен белый матерчатый экран для кино. Пыште то и дело говорят: «Стой на месте! Не отходи от верёвки!» – но он не может устоять, он волнуется. Ему доверено открывать занавес, тянуть за верёвку. А в занавесе есть дырочка – глядеть в зал. Пышта глядит. В зале шум. Мест уже не хватает. Мальчишки забрались на подоконник. А где сядет Анюта, когда придёт?

– Да стой на своём месте, Пышта!

Пышта возвращается на свой пост. А вдруг занавес не откроется? Надо порепетировать! Он осторожно тянет верёвку. Публика разом затихает. В приоткрывшуюся щёлку зрители видят лохматого Женю, он стоит на плечах у Фёдора, под потолком вкручивает лампу поярче. И все видят Майку, она закалывает перед зеркалом косу.

– Закрой, закрой! – кричит Майка.

В зале смеются, аплодируют. На сцене ругают Пышту.

– Отойди от верёвки! Что ты прилип к ней! – требует Майка.

Пышта отходит от верёвки, глядит в гляделку. Он видит Анюту. Она входит в зал. Причёсанная голова поднята гордо на тоненькой шее. Белые банты – словно крылья вертолётов. Анюта подходит к подоконнику, и мальчишек как ветром сдувает вправо и влево – освободили место.

Майкин аккордеон пропел сигнал к началу. Сейчас будет лекция. Пышта потянул верёвку. Занавес открылся. В зале стало тихо. На сцену вышел Владик:

– Здравствуйте, товарищи!

– Здравствуйте, – сказала публика.

– Кто мне скажет, друзья, минута – это мало или много?

– Мало… Много… – зашумела публика.

А один мужчина ответил:

– Что – минута! Сморгнул глазом – и нет её.

– Ты, Пахомов, и сутки сморгнёшь – не заметишь! – поддразнили его молодые голоса, и весь зал засмеялся.

Лицо Пахомова показалось Пыште знакомым.

– Я позволю себе, – сказал Владик-докладик, – зачитать вам цифры. Из них вам всё станет ясно.

Пышта стал зевать. От длинных цифр он всегда зевал.

Владик читал длинные цифры красивым голосом. Запрокидывал голову, поднося листки с записями к очкам. Он словно пел по нотам. Пел цифры, цифры, цифры…

Заскучали все люди в зале. А одной старушке очень понравилось.

– Словно дьячок за упокой… – похвалила она.

– Надо выручать, – шепнул Фёдор.

– Давай вместе, – ответил Женя.

Но Владик ничего не услышал. Уж если он взялся петь свои цифры, он как птица глухарь – ничего вокруг не замечает.

Только он остановился набрать дыхания, как увидал у своего левого плеча Женю, а у правого – Фёдора.

– Мы с тобой, – шепнули они.

И победно громыхнули над залом, словно весенний гром, стихи Маяковского:

 
Я
  планов наших
                       люблю громадьё…
 

Смотрит Пышта – какое-то чудо делается перед ним в зале. Сто, может, миллион глаз прояснились, распахнулись, как окна весной, плечи у людей распрямились, головы вскинулись.

Читают Непроходимимы, а стихи звучат громо́во, словно не трое, а много людей говорят взволнованные слова. Да, конечно же, все молодые, все парни и девушки произносят вместе с ними. Как воины – присягу. Как пионеры – торжественное обещание.

 
Радуюсь я —
                   это
                       мой труд
вливается
               в труд
                        моей республики…
 

И Пышта шевелит губами, кому-то упрямо доказывает: «И мой, и мой, всё равно и мой…»

– Владик, продолжай, – тихо говорит Фёдор. – Без шпаргалок!

– Итак, – говорит Владик, – давайте посмотрим, что происходит в нашей стране за одну минуту!

Но дальше без бумажек он не может и засовывает нос в свои листки. И тогда Женя, взъерошив пятерней волосы, выскакивает вперёд, торопит, зовёт всех в зале:

– Давайте вместе, давайте каждый прикинем, что же это такое минута!

И всё вдруг перепуталось, перемешалось – кто тут докладчик, а кто слушатели. То Владик сообщит, сколько угля за минуту добывают все шахты Советского Союза, то из зала выкрикнут: «За минуту на поле ростки проклюнутся!..» То скажут, сколько космический корабль пролетает в одну минуту то выкрикнут, что если тракторист не усмотрит, так за минуту машину выведет из строя…

Шум, шум в зале… Пышта удивлён: оказывается, как много это – минута! Маленькая минута, каких он потерял множество, когда во время урока глазел в окно…

Минута – и родился новый человек на земле. И строители закончили новый дом – въезжайте! И астрономы открыли новую звезду! Реки упираются лбами в плотины, крутят турбины и за одну минуту вырабатывают столько тепла, силы и света, что Пыште надо ещё долго учить арифметику и другие науки, чтобы понять, как это много и как прекрасно.

Но, оказывается, минуты бывают разные, хоть в каждой шестьдесят секунд. Одни – полновесные, а другие – пустые, потерянные…

– А то и украденные! – крикнули из зала.

– Точно, украденные! – вскочил с места мужчина. – Мы, шофёры, сутками не спали, хлеб возили. Мы бригада коммунистического труда. А нас в очереди у элеватора с машинами пять часов держали! Ребёнку ясно-понятно: украли у хозяйства дорогое время!

«Ещё как понятно!» – думает Пышта.

– А в горячую пору, в уборку, комбайн сутки простоял. Контора «Техника», будь она неладна, трёхкопеечную запчасть не дала!

А из зала кричит старуха в белом платке:

– Привыкли жить с конца первыми, да? Отвыкать пора! У нас свой Совет есть, надо в нём советно и решать, как будем справлять дела в своём районе!..

Шум, шум в зале…

– Что делать? Всё испорчено! – говорит Владик. – Лекция не получилась!

– Ну и прекрасно! – отвечает Фёдор. – Не мы с тобой, а они на земле хозяева. Мы послушаем и поучимся.

– А мы тут для чего? – сердится Владик.

– А мы только поджигатели! – посмеивается Женя. – Наше с тобой дело – уголёк к сердцу приложить, чтоб гражданская совесть не дремала. Мы – агитаторы!

– Мы – волнователи! – с гордостью напомнил Пышта.

– Ты-то помалкивай! – сердится Владик. Он с ужасом глядит на беспорядок. Он хватает председательский колокольчик, звонит.

– Товарищи, мы продолжа…

Но, оказывается, ничего не «продолжа…». Встаёт женщина, шаль упала на плечи.

– Ты, белёсенький, погоди! Молод. Не выбирали мы тебя покуда звонить в колокольчик. – И Владик опускает руку. – Спасибо вам, ребята, напомнили нам наши беды. Теперь сами поговорим про то, что припекло… Люди! – Она повернулась к залу. – Не согласна, чтоб за потерянные, загубленные, краденые минуты жизнь зря пропадала. Оглядимся в своём дому, в своём хозяйстве. Зазимок уже, только успеть картофель убрать, свёклу выкопать. Минута дорога. А тракторист Непейвода опять в обнимку с бутылкой? Не правда, что ли?

– Правда! – ответил зал. И общее слово ухнуло, как камень.

И Пышта увидал: в конце зала поникли белые бантики, похожие на крылья вертолёта. Опустив голову, Анюта стала пробираться к двери.

«Про её отца сказали. Её фамилия Непейвода!» – заколотилась тревога в Пыштином сердце. Он шагнул к краю сцены. Но из рядов потянулись к Анюте руки, много добрых рук. Все старались погладить косички, удержать её. Даже один бантик остался в чьей-то руке. Но Анюта пробиралась мимо. Пока не тронула её рука седенькой учительницы. Тогда все люди подвинулись. Анюта села, и учительница обняла её. А Пышта услышал, как Владик объявил:

– Сейчас мы вам покажем кино! Должен предупредить: аппарат у нас узкоплёночный, экран маленький. Поэтому подвигайтесь ближе. Я буду давать объяснения к некоторым кадрам.

Все на скамейках стали подвигаться поближе.

– Помощник киномеханика, прошу сюда! – позвал Женя.

Аппарат поставили на стол среди зрителей, и Пышта открыл коробку с плёнками.

Две девочки в ряду зашептались:

– Небольшенький, а уже помощник киномеханика!

Свет потух. На большом экране засветился маленький яркий экранчик.

Сперва Пышта с Женей показали фильмы про «Первомайский» колхоз. Когда все увидали гладких коров, всходы, густые и дружные, и когда с экрана улыбнулась птичница Паня, Пыште захотелось хвастаться. Он сказал никому:

– Я тут ходил. Я с птичницами знаком.

И девочки на него посмотрели.

Потом показывали фильм про химию. Эту цветную плёнку Непроходимимы купили в складчину перед отъездом. На экране все увидели тощие колосья, мелкие зёрна. Такой пшеница выросла на поле, которое удобряли только птицы, пролетавшие над ним. И вдруг на экране поднялись цеха. Из машины сыпался поток бело-голубых крупинок. Вот гора бело-голубого песка. Под солнцем каждая песчинка светится бело-голубым светом. Этот песок не намывала речка, не хранила земля, его сделали на химическом заводе.

– Красота! – говорят в зале.

А Владик стоит на сцене и объясняет про красоту скучными словами:

– Как видите, удобрения оформлены в виде гранул. Каждая такая песчинка называется гранула…

«Гранула… Красивое имя, словно у царевны в сказке», – думает Пышта.

А Владик – своё:

– Гранулы поступают к потребителю, то есть к колхозу…

На экране, рядом с тощим колосом, появился золотой, тучный, с тяжёлыми тесными зёрнами. Он вырос из такого же зёрнышка, но в землю положили для него чудесную пищу – гранулы.

– Красавец колос! – приветствуют его в зале.

А у Владика у бедного одни скучные слова и цифры:

– Урожайность данного сорта пшеницы при внесении удобрений…

Плёнка кончилась. Пышта подал Жене следующую катушку.

– Подождите показывать… Я очки уронил! – сказал со сцены Владик. Но за треском аппарата его не услышали.

Все увидали шоссе, чайную с вывеской. На экране появился Пышта.

– Глядите, помощник киномеханика! Он самый! – заговорили все, стали оглядываться, улыбаться.

Помощник киномеханика вёл себя на экране странно. Он пятился спиной. Спиной вперёд он скакнул по ступеням на крыльцо. А из чайной вышел почтальон и задом наперёд ушёл на улицу. А Пышта спиной влез в дверь.

– Гляди, что делают! – смеялись в зале и оглядывались на Пышту. – Артист!.. Комик!.. Он и по радио выступал! Давай, давай!..

Пышта исстрадался возле аппарата.

– Выключи! – просил он.

– Не выключу. Смотри на себя, тебе полезно! – отвечал Женя.

А Пышта уже был внутри чайной. Пятясь, он подвигался к буфетной стойке. Он высоко задирал на ходу ноги. Потом спиной помчался к столу, стал быстро-быстро пододвигать к себе все тарелки, кружки, вилки, ложки. А на самом деле всё было не так: он со злостью отталкивал от себя всё, что стояло на столе, отказывался пить чай без конфет, требовал мороженого и кричал Майке обидные слова. И на самом деле он не задирал ноги, а топал ими, и не прыгал задом наперёд по ступеням, а наоборот – спрыгнул с них на улицу и удрал со злости куда глаза глядят.

Просто плёнка крутилась от конца к началу. Потому что, разыскивая эти кадры, чтоб вырезать, Пышта перемотал плёнку и всё получилось на экране задом наперёд.

А Владик всё ещё искал обронённые очки.

– Не крутите без меня! – сердился Владик. – Я должен комментировать кадры! Что такое? Почему смеются?..

Сцена в чайной кончилась, пошло другое.

– Гляди, наш район… шоссейка… птицеферма… – переговаривались зрители. – Дед Тимоша идёт, гляди… Пятится!..

На экране все прохожие пятились. Дед тащил мешок с сеном и пятился. Рядом с ним пятилась собака. Шли вперёд хвостами куры, и ехал на велосипеде задом наперёд милиционер. И вдруг на экране появилось знакомое футбольное поле, и все увидали футбольный матч. Ну и матч! Футболисты с немыслимой быстротой, пятясь, удирали от мяча. А мяч гонялся за ними. Он сам находил ногу, о которую стукаться, и отбрасывал футболиста назад.

Тут в зале поднялся шум невероятный, буря бушевала. Зрители вскрикивали, взвизгивали, возмущались, хохотали.

– О-ой… – стонал от хохота зал. – Лёнька наш от мяча увёртывается!.. Не могу!.. Держите, братцы, нападающего, пятится словно рак!.. Надо же, вратарь что делает! Ох, даёт! Петрушенко тикает от мяча, а мяч за ним!.. А-а-а, о-о-о…

Женя и Пышта хохотали вместе со всеми. Аппарат гнал пленку задом наперёд.

Матч кончился. Еще минуту зал фыркал, охал, отдувался.

Пошли новые кадры. Кто-то сказал:

– Наша Новолесская фабрика!

Владик услыхал. Это были деловые кадры. Хоть очки не нашлись, но дольше молчать он не мог. Он сказал:

– Вы видите, на экране дымит фабрика…

Но фабрика, не обращая внимания на объяснения, взяла да втянула весь чёрный дым с неба обратно в свою трубу.

– О-ох! – дружно охнул зал.

– Сейчас перед вами будет строительство, – продолжал Владик-докладик. – Обратите внимание на преступную бесхозяйственность! Вот во что превратился кирпич после разгрузки!..

К веселью зрителей, кирпичи, кучей сваленные и пригнувшие тополёк, словно по щучьему велению попрыгали в самосвал. Мигом затянулись на них трещины, а обломанные углы приклеились обратно. А тополёк распрямился и тут же оброс целёхонькой корой.

Заворожённый чудесным зрелищем, зал примолк.

– А вот и зерно повезли сдавать! – в тишине радостно объявила старушка в первом ряду.

Владик включился, как приёмник, в котором надавили кнопку «звук»:

– Как вы видите, ещё один пример бесхозяйственности! Шофёр гонит вперёд машину с недозволенной скоростью, ветер сдувает плохо прикрытое зерно!

А зрители видели: задним ходом мчится грузовик. С обочин, из кюветов, он, словно насос, вбирает в свой кузов растерянное зерно. И оно ручейками вбегает под брезент.

И вот уже улыбается во весь экран толстощёкая физиономия шофёра.

– Пахомов! Да это ж наш Пахомов! – зашумели в зале.

И вдруг раздался испуганный вопль Владика:

– Остановите!.. Остановите!..

Выключили. Все увидали на сцене Владика в очках.

– Неужели вы слепые? – возмущённо спросил он. – Вы же демонстрируете фильм задом наперёд!

У Жени был виноватый вид.

– Не понимаю, кто мог перемотать плёнку? – И он посмотрел на Пышту.

. И Владик тоже. И весь зал посмотрел.

– Я… я хотел… я думал… пышто я… – забормотал Пышта.

Не мог же он сознаться перед всем народом, что хотел вырезать себя, чтоб скрыть свои позорные поступки. Все смеялись. Но, прорвавшись сквозь общий смех, прозвенел тоненький, хрипловатый голос.

– Он правильно хотел! – крикнула Анюта. – Он хотел, чтоб починились все кирпичи, чтоб зря их не ломали! Чтоб всё зерно собрать, чтоб ни зёрнышка не пропало! Чего тут смешного?!

Шум и смех вспыхнули с новой силой. Но это был уже совсем не обидный смех, нет! Все люди сейчас смотрели на Пышту дружески, ласково улыбались, и кивали, и махали ему.

И Пышта сразу позабыл, что плёнку он перематывал вовсе не для такой благородной цели. Он поднял голову. Он в первый раз почувствовал, каким уважаемым становится человек, который делает хорошие дела для всех людей.

И Пышта увидел, как пробирается к выходу Пахомов. А люди оборачивались Пахомову вслед, глядели на него с презрением и гневом и говорили ему недобрые слова.

Глава 10. Здравствуйте много людей

Едем, едем, едем дальше! Держим путь на Болотниково – там вся бригада.

На шоссе у заправочной колонки и в палисадниках у домов доцветают астры. Ещё вчера они были ярко-лиловыми, а после сегодняшнего ночного заморозка пожухли, склонили лохматые головы.

А вчера Майка вздохнула:

– Скучно без цветов!

– Подумаешь, принцесса нашлась, – ворчит Пышта, – подавай ей цветы.

И всё-таки сегодня возле Майкиной скамьи появился прикреплённый ремешком к оконной раме букет осенних, седых васильков.

Кто их принёс с поля? Неизвестно. Никто не признаётся. Каждый мог принести. Когда автобус останавливается, все ходят ногами по земле. Кто встретил их в поле, тот сорвал и принёс. Только про самого себя Пышта знает точно: он не приносил.

Автобус бежит, букет над Майкиной головой подрагивает. Иногда Майка поднимает голову и улыбается ему.

Пышта догадывается: наверно, Владик расстарался. Подумаешь! И чего они все так стараются Майке угодить? Особенно Владик. Ещё бы не хватало, чтобы Майка когда-нибудь на нём женилась или – как правильно называется? – замуж, что ли, вышла. И за Фёдора пусть не выходит. Фёдор – Пыштин друг, Пышта не хочет делить его с Майкой.

Ну, а Женю Майка сама не выберет. Пышта слышал, она сказала ему: «Бедная у тебя будет жена, целый день должна тебя причёсывать, чтоб ты был не дикобраз, а интеллигентный человек».

Кто же, интересно знать, принёс Майке цветы? Пышта любит тайны. Но он любит тайне тайны, которые он знает.

Остановка. Закрыт полосатый шлагбаум через железную дорогу. Пышта высунулся в окно. Слева направо промчался состав. На платформах едут жнейки, сеялки и картофелекопалки. Новенькие, покрашены яркими красками. А электровоз тоже ярко-синий, нарядный, потому смотреть на поезд весело.

И только он отстучал, другой состав промчался справа налево. В платформах с высокими бортами таинственно поблёскивает уголь.

– Душа моя, уголёк! – Фёдор проводил поезд горячим, ласковым взглядом.

И хотя на поездах Пышта даже машинистов не заметил, так быстро прогремели они мимо, но вдруг представилось Пыште множество разных людей. В чёрной глубине земли они были в касках, словно подземные солдаты, их отбойные молотки стучали как пулемёты, и шёл сквозь толщу земли подземный комбайн… А весёлые – голубые, красные, жёлтые – машины для полей делали рабочие люди в цехах. Люди грузили их на платформы, и люди где-то на станции встретят их, сядут за руль…

Поезда отстучали. Хвостовые вагоны закрутили за собой пыльную позёмку, и полосатый шлагбаум полез вверх. Автобус побежал дальше. Вокруг расстилались тихие поля, туман беззвучно стоял над речушкой, а в душе Пышты гремел весёлый гомон работы. Промчались поезда от людей к людям, и весь белый свет вокруг Пышты стал сейчас полон делами.

Воробьи качались на проводах, а Пышта думал: «Здравствуйте люди, которые эти провода натянули, и здравствуйте люди, которые отправляют телеграммы. И почтальоны, у которых в книжке надо расписываться, что телеграммы пришли, тоже здравствуйте. И здравствуйте люди, которые повернули выключатели и стали делать уроки. И здравствуйте люди на том кирпичном заводе, который делает кирпичи, которые провёз мимо нас грузовик. И шофёры машин с зерном, которые остановились у переезда и ждут, пока откроют шлагбаум. И здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте много людей!»

– Что ты там бормочешь? – спросила Майка. – Всё стекло запотел.

Владик сейчас же поправил:

– Нельзя говорить «запотел стекло». Правильнее сказать: «Стекло запотело от твоего дыхания». Но, право, Пышта, кому ты киваешь? Нигде нет ни одного человека!

Пышта отмалчивается. Только что было так много людей, а сейчас опять осталось всего пять Непроходимимов.

– Может, ты со столбами или с проводами здороваешься? – спрашивает Владик.

– Ну что ж, может, и с проводами, – говорит Фёдор. – По проводам, возможно, сейчас бежит телеграмма: «Работы археологической экспедиции закончены. Скоро вернусь домой. Мама».

– Правда? – живо оборачивается Пышта.

– Ну, если ещё не бежит, так скоро побежит, – смеётся Майка.

Оказывается, Пыште очень хочется увидеть маму. Здравствуй, мама. Когда ты вернёшься, я тебе соберу букет цветов. Нет, цветы уже облетели. Вот у Майки – седые, самые последние на земле, их, наверно, принёс Владик. Зато я тебе проращу деревце. Я его уже посадил. Владик сказал, что из варёных косточек деревья не растут. А я его всё равно ращу и поливаю. Вот увидишь – вырастет!.. Мама, наш автобус остановился. Потому что колодец, и Фёдор доливает воды в радиатор…

Пышта слышит голос Владика-докладика. Он репетирует лекцию.

– Некоторые девушки любуются васильками, – говорит он. – А василёк – злостный сорняк, он губит наши посевы!

«Сам принёс, сам ругает?» – удивляется Пышта.

– Подсчитано, – говорит Владик, – что каждый год сорняки губят на планете столько зерна, что хлебом, из него испечённым, можно было бы накормить огромную страну. Сорняки борются за власть над землёй. Вырвите куст полевого осота…

– Я его знаю. У него колючки по краям листьев, я его…

– Тебя не спрашивают! – перебил Пышту Владик. – Разрубите его на части, а он и разрубленный приживётся. Поэтому, даже выполотый, его нужно выносить с поля. Но самый большой вред наносят васильки! – Он гневно ткнул пальцем в Майкино окно.

Женя начинает петь пронзительным, как у Буратино, голосом:

 
Василё-ёк, цветик мой прекра-а-асный,
Подари-ил мне соколик ясный!
 

У Майки лицо загорается румянцем. Она хватает свою клетчатую надувную подушку и швыряет в Женю. А Женя посылает подушку обратно.

– Полагаю, – говорит Владик, – даже второклассники себя так не ведут.

– Ведут! Ведут! – радуется Пышта.

Клетчатая подушка с шипеньем испускает дух.

– Ну вот! Ты лопнул мою подушку!

– Маечка! – Владик поправляет за ушами оглобли очков. – Но нельзя так говорить: «Ты лопнул подушку». Даже во втором классе дети так не строят фразы!

– Строят! Строят! – весело сознаётся Пышта.

Женя достаёт из-под скамьи клей, который клеит всё на свете.

– Прости, Владик, мы тебе помешали, продолжай, пожалуйста… – Майкины синие глаза смущённо и ласково глядят на Владика.

– Только, пожалуйста, – просит Женя, – не маши руками, не дрожи автобус, а то у Фёдора не выдержат тормоза, он вывалит нас в кювет, и я приклею что-нибудь не то к чему-нибудь не тому.

– Ага! «Не дрожи автобус». Так тоже нельзя говорить! – ликует Пышта.

– Вы просто несерьёзные люди, – сухо произносит Владик. – Итак, о васильках. Раскопки археологов свидетельствуют, что в древнейшие века с человеком соседствовали вредные растения – например, василёк. Для распространения по планете сорняки вооружены всякими летучками и прицепками…

Тут Женя пропел:

 
У лектора на брючках
Сидели две колючки!
 

– Вы мне надоели, – сказал Владик. Он оторвал приставшие к его брюкам репейные шарики и выбросил их в открытую дверь.

И сейчас же кто-то постучал снаружи в стенку автобуса. Отдирая от куртки выброшенные Владиком колючки, вошёл мужчина в пушистой шапке и драповой куртке.

– Мы к вам с деревообделочного комбината! – сказал гость и протянул руку сперва Майке. – Фабком, – назвал он свою фамилию. Потом Фёдору: – Фабком, – повторил он опять. Потом Владику: – Фабком. – Потом Жене: – Фабком… Очень приятно! – Значит, познакомились.

Пыште он руки не протянул, сказал: «Молодое поколение». Значит, тоже познакомились.

– Нам бы лектора, – сказал дяденька Фабком. – Желательно про Большую химию.

– Можем, – сказали Непроходимимы и поглядели на Владика.

– А я тоже пойду, ладно? – попросил Пышта.

Владик-докладик надел шляпу, взял портфель.

По дороге Пышта думал: «Вот сейчас увижу большие цеха и всякие машины». Но дяденька Фабком сказал:

– У нас комбинат ещё только строится. Пока у нас лесопилка и плотницкий цех. Производство мы вам не покажем, смена уже кончает.

«Ну ладно, посижу на сцене за красным столом».

Но дяденька Фабком сказал:

– Клуба у нас покамест нет. Лекцию проведём на полянке, там даже артисты выступали. Народу у нас немного: заказ сейчас выполняем – высокие борта для грузовиков. Машины с высокими бортами в один рейс забирают много больше продукции.

– Понятно, – кивнул Владик. – И удобрения в поля можно возить?

– Любой продукт.

– Ответственный заказ, – кивнул Владик.

Пришли. За деревянными воротами в деревянном длинном сарае повизжала немного механическая пила и замолкла. Смена кончилась. Пышта оглядел полянку. Она ему понравилась. Тут стояли рядами вкопанные скамейки. По одну их сторону – футбольные ворота, по другую – трибунка для лектора. Очень удобно устроено: сядешь ногами туда – болей за любую команду; сядешь ногами сюда – слушай лекцию. А уж подальше, за трибункой, рельсы узкоколейной железной дороги. «Опять правильно устроено, – думает Пышта, – машинист может за матчем следить».

Пыштины мысли прервал гудок. Маленький горластый паровозик протащил мимо полянки три пустых платформы. Пышта помахал молодому машинисту, и машинист помахал тоже. А пока они махали, пришла публика – молодые парни и девушки. Заняли все вкопанные скамьи, а ещё одну невкопанную принесли. На неё сел дяденька Фабком, девушка в прозрачной косынке и с краю Пышта.

– Пожалуйста, товарищ лектор!

Владик взошёл на трибунку, вытащил из портфеля бумажки. Ах, какая это была прекрасная лекция! Там было много страниц, и на каждой странице много цифр. Когда Владик читал цифры красивым голосом, с выражением, публика вытягивала замлевшие руки и ноги и шепталась: наверно, устно считала все гектары и проценты, которые называл Владик.

А когда у Владика были перерывы между цифрами и он поднимал нежно-розовое лицо от бумажек, публика сидела смирно и смотрела ему прямо в очки: стёкла отсвечивали и глаз не было видно.

Вдруг один молодой парень, с «молниями» на куртке, сказал:

– Между прочим, мы всё это в газетах читали.

А девушка в косынке сказала:

– А сегодня в железнодорожном клубе – танцы! – и вздохнула.

– Там и кино будет! – прибавил другой парень, в кепке с пуговкой.

– А у нас Меры и Приятия! – сказал Фабком строгие слова.

После них все замолчали и сидели на вкопанных скамейках как вкопанные.

Вдруг опять раздался гудок. Горластый паровозик, сопя и пыхтя, потащил обратно свои три платформы. Теперь они были гружены деревянными щитами. Публика повернула головы и стала глядеть на приближающийся состав. А Владик-докладик не отвлекался. Он повысил голос, чтобы заглушить надвигающееся пыхтение.

– По молоку и молочным продуктам перегнать… – успел он произнести.

Но тут паровозик поравнялся с трибункой, зашипел, вывалил крутящиеся, шумные, белые валы пара, и всё вокруг исчезло. А Пышта вдруг почувствовал: скамья из-под него ушла, его ткнуло в облако головой, он стал скользить влево, вниз, словно с накренившегося крыла самолёта, и – хлоп! – оказался на земле.

Облако рассеивалось. Клочья пара бродили меж скамеек и цеплялись за трибунку. На ней стоял Владик. Напротив одиноко сидел на земле Пышта. А паровозик уже далеко отсюда утаскивал свой хвост, и на платформах тёмными гроздьями висела сбежавшая публика. Пышта понял: когда все встали, он, с краю, перевесил, неврытая скамейка встала дыбом и сбросила его на землю.

За платформами, загораживая от Пышты красные хвостовые огни, бежал дяденька Фабком, размахивал шапкой и кричал что-то, отсюда неслышное. Скоро он вернулся. Лицо – темнее тучи.

– Неувязка вышла, – сказал он Владику. – Мы недоучли, они недопоняли. В кино уехали. Какое примем решение?

– А давайте тоже в кино поедем, – предложил Пышта.

Но Владик грозно поглядел на него, надел шляпу, я они ушли.

В автобусе ещё никого не было. Пышта полил из чайника сливовую косточку.

– Чушь и ерунда! – мрачно сказал Владик. – Закон: из варёных косточек деревья не вырастают! – И он улёгся и натянул на ухо одеяло. Он был расстроен и никого не хотел видеть.

Скоро с шумом, смехом и спорами вернулись Непроходимимы. По пути они заходили звонить по телефону и узнали – вот какая незадача! – что всю бригаду из Прудков уже отправили дальше, в Заозерье. Опять её догонять! Но время они даром сегодня не потеряли. Были в полевом стане, подружились со здешними комсомольцами. Фёдор помог слесарям разобраться в поломке, а Женя провёл беседу о международном положении и ещё успел ребятам показать футбольные приёмы. А Майка от девушек новую песню услышала. И сейчас, как вошла в автобус, так – за аккордеон. Склонив голову, вслушивается, как неуверенно, тихонько нащупывает дорогу новая песня.

А по пути в автобус они купили в магазине творогу, и сейчас Женя вываливает его из промокшей бумаги в миску.

– Ну, а лекция как прошла?

Пышта ответил:

– Хорошо. Быстро она прошла.

– Владилен! Вставай! – позвала Майка. – У нас роскошный ужин – творог и молоко!

– Не выношу молока и молочных продуктов! – буркнул в ответ Владик.