Текст книги "Школьный год Марины Петровой"

Автор книги: Эсфирь Эмден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

27. Марина готовится к концерту

Новые пьесы, полученные от Алексея Степаныча, Марина принялась учить сначала с некоторым недоверием, но очень скоро увлеклась ими. Правда, её всё время тянуло к оставленному концерту, и она проигрывала из него на память то один отрывок, то другой и удивлялась: ведь очень неплохо получается! Почему же Алексей Степаныч отобрал его?

Но так как концерт не играла и Галя, большой обиды не было. Плохо было только то, что времени на подготовку новых вещей было, по мнению Марины, очень мало. А приготовить их надо было очень хорошо, так как вскоре после школьного концерта должен был состояться праздничный вечер в фабричном клубе.

Для этого вечера надо было ещё выучить русскую песню из подаренного мамой сборника.

– Мама, да не хватит же у меня времени, чтобы выучить всё это! – пожаловалась она матери.

– Времени у тебя на подготовку этих пьес теперь больше, чем всегда, – ответила мама, в чём-то, как показалось Марине, подражая Алексею Степанычу.

– Как так больше? – удивилась Марина.

– Ну конечно, больше. Ведь дай их тебе Алексей Степаныч месяц назад – ты бы стала их учить понемножку, вразвалочку, а сейчас ты своё время уплотнишь.

– Мама, ты всё шутишь, – сказала Марина смеясь, – а я тебе серьёзно говорю: не успею выучить!

– Обязательно успеешь, – ласково сказала Елена Ивановна. – Память у тебя хорошая, выучишь ты свои пьесы очень быстро. Значит, всё это время надо будет потратить на тщательную разработку пьес. Правда?

– Правда, мамочка, – сказала Марина. – И откуда ты это всё знаешь? Тебе Алексей Степаныч сказал?

– Может быть, – улыбнулась мама.

Действительно, наизусть Марина выучивала свои этюды и пьесы очень легко.

Она, собственно, никогда и не учила их. Стоило ей проиграть три-четыре раза по нотам пьесу, как она уже знала её на память.

Но тогда начиналось вживание в пьесу, в её музыку, – то, о чём в последнее время так часто говорил своим подросшим ученикам Алексей Степаныч.

28. Звезда путешествий

Маринин отряд решил путешествовать. Кто первый это придумал, неизвестно. В этот раз собрались в пионерской комнате без Оксаны. Надо было поговорить, подумать. Но никто сначала не предлагал ничего интересного.

Был уже вечер, в школе было тихо. За окнами в синей вечерней мгле вспыхивали огни фонарей, приглушённо шумела московская улица.

– А знаете что, – сказала Светлана, глядя в окно, – пусть каждый скажет, что ему хотелось бы больше всего. Очень хотелось бы!

Сначала засмеялись, стали шутить. А потом вдруг оказалось, что всем хочется одного и того же – путешествовать. Ехать куда-то далеко-далеко, выходить на далёких станциях, видеть новых людей, новые города.

– Да когда это ещё будет! – вздохнула Марина.

Кто первый сказал – неизвестно, кажется Лёва, а может быть, Каневский, но вдруг все решили это далёкое путешествие начать сейчас.

– Мы ведь действительно можем ездить, – говорила Светлана. – Понимаете, ребята, ездить в разные интересные места: в Берёзовую, в лагерь, а кто ещё дальше – на каникулах…

– В Мураново ездили, – сказала Галя.

– Ну да, мы ездим, а у нас это так проходит, – подхватила Марина. – А мы давайте путешествовать!

– От дома до школы, – засмеялся Митя.

Мая, как всегда, на него шикнула, но игра уже захватила всех.

И тот же Каневский начал придумывать условия этой игры, а Лёва продолжал.

Значит, теперь они не просто ездят. Все, все поездки – это начало их большого путешествия. Они будут привозить из своих поездок фотографии, разные находки, записи. И тот, кто это сделает хорошо (или в самом путешествии себя хорошо проявит), получит звёздочку.

А у кого звёздочка – тот сможет поехать ещё в одну поездку и пригласить с собой кого-нибудь. Кого хочешь! И даже может сам придумать маршрут следующей поездки.

Можно ехать на поезде, на метро, троллейбусе, трамвае. Можно идти пешком. И даже можно идти по карте.

И за год они соберут много звёздочек – ведь путешествие, будет продолжаться и летом, в лагере.

Потом, когда они вырастут, эти звёздочки напомнят им о том, где они побывали в детстве и что видели и узнали.

А для памяти можно рисовать в середине звёздочки что-нибудь напоминающее каждую поездку.

– Вот, например, – фантазировала Марина, – если у нас будет хорошая поездка в Берёзовую, мы сможем нарисовать в середине звёздочки клубок пёстрой шерсти…

– Ну нет, – сказала Галя, – скрипку! Мы ведь туда играть едем.

– А что мы там увидим, на фабрике? – заспорила Марина.

– Людей и машины, – сказал, улыбаясь, Лёва.

– Просто напишем: «Берёзовая», – задумчиво сказала Светлана.

И ребята перестали спорить. Да, раньше всего – поездка в Берёзовую. Но теперь они не просто туда поедут. Теперь они посмотрят там всё самое интересное; это будет первое путешествие их отряда.

А дальше?

– Дальше – увидим, – сказала Светлана.

Вот как получилось, что в обычном школьном году, когда школьникам вовсе не полагается куда-то ехать, а нужно сидеть за партами и учиться, началось путешествие небольшого пионерского отряда одной школы.

– Без отрыва от учёбы, – сострил Каневский, когда ребята, шумно переговариваясь и смеясь, выходили из школы.

И, как всегда, Мая грозно на него посмотрела, а он, сдвинув на затылок меховую шапку-ушанку, лихо прошёл мимо неё.

И все разошлись по вечерним улицам домой.

Куда же они поедут? Может быть, и никуда. А может быть, путешествие всё-таки состоится. Кто знает…

Во всяком случае, ложась в этот вечер спать, Марина думала о далёких городах, о длинных поездках, а когда она заснула, ей приснилась сверкающая огнями станция. Она была вся в ослепительно белом снегу, и далеко вокруг, куда ни взглянешь, сверкали огни. Море огней.

– Что это за станция? – спросила она во сне.

– Это, девочка, Новый Город, – ответил ей высокий человек Жениным голосом. – Ты ещё никогда не видела такого.

– И вы тут живёте? – спросила Марина.

– Да. Я строил этот город и теперь тут живу.

– А я? – спросила Марина.

Но высокого человека уже не было, а рядом с ней шёл мальчик, – как странно! – похожий на Колю, Лёниного друга.

И Марине весело, хорошо было идти с ним рядом.

Они шли между сиявших огнями вышек, и Коля говорил:

– Эти огни зажгли мы – на самых высоких в мире вершинах. Посмотри, Марина!

Марина подняла голову, и свет засиял так нестерпимо, что она зажмурилась… И всё пропало.

Лишь одна звезда – огромная, лучистая – сверкнула перед самыми Мариниными глазами. И тоже пропала.

И только какие-то звуки остались – поезд ли шёл куда-то или снег…

Была зима, и они все ехали куда-то далеко-далеко. Их отряд, их школа.

И было это в Москве, в конце 1949 года.

29. Неприятности

Марина энергично взялась за свои новые пьесы, но прошло несколько дней, и она к ним остыла и стала играть с неохотой.

Началось с того, что Люся узнала о новой Марининой программе.

– У, для третьеклашек! – презрительно фыркнула она.

Марина привыкла к Люсиным выходкам, но эта её задела.

И правда, зачем это Алексей Степаныч дал ей такие лёгкие пьесы! Наверно, он в ней разочаровался – решил, что она неспособная…

А к этому сразу же прибавились ещё два обстоятельства.

Во-первых, от Веры пришло ещё одно письмо, в котором она писала об их общем празднике и радовалась, что услышит на нём Маринин концерт.

Марина очень огорчилась, прочитав это письмо. «Столько натрещала об этом концерте, – думала она, – а теперь не играю его!» Она ничего не ответила Вере, и от этого сразу стало очень скучно.

А вторая беда пришла совсем неожиданно – и с той стороны, с которой Марина её меньше всего ожидала. Вторая беда случилась с арифметикой.

Усиленно занявшись своими новыми пьесами, Марина как-то раз совсем не приготовила школьных уроков. Она рассчитывала, что в этот день её не спросят, потому что спрашивали два дня назад и потому что есть ещё много неспрошенных ребят. Словом, тут были сложные школьные расчёты, в которых преподаватель арифметики Николай Николаевич, повидимому, не разбирался, так как вызвал он именно Марину, и самой первой.

Марина получила двойку. В классе так и ахнули. Митя Каневский что-то насмешливо шепнул Лёве – Марине послышалось, что он сказал «горе-отличница».

А после уроков на неё напала Мая.

– Марина, ты что это – подводить наше звено? – строго спросила она.

Марина сама была очень огорчена первой в её жизни плохой отметкой и вдруг, неожиданно для себя самой, огрызнулась:

– А тебе что?

– У Люси учишься? – презрительно сказала Мая и отвернулась.

А так как они попрежнему сидели с Маей на одной парте, то Марине стало ещё скучнее. Сидеть на одной парте с девочкой, которая от тебя презрительно отворачивается… Неприятно!

А тут ещё Оксана на перемене спросила Марину, как идут её дела у малышей. Одно к одному! Марина и не заглядывала ещё к ним.

Надо было бы заняться в этот вечер арифметикой, но Марина решила составить план работы с малышами. С Маей советоваться она не хотела, весь вечер просидела дома над планом работы – и ничего не придумала.

Когда Марина собралась спать, Елена Ивановна спросила:

– Марина, почему ты сегодня совсем не занималась? Ведь у тебя двойка по арифметике. И не играла совсем.

– Ску-учно… – протянула в ответ Марина. – Что я тут буду играть? Чепуха это. Для маленьких.

Словом, на Марину нашло упрямство – то упрямство, с которым так боролась Елена Ивановна и от которого, как ей казалось, в последнее время Марина уже избавилась.

30. Упрямство

Назавтра Елена Ивановна постаралась прийти с работы пораньше.

Марина сидела за столом и вяло готовила уроки.

Кончив уроки, она уткнулась в какую-то давно наскучившую ей детскую книгу.

– Мариша, надо поиграть, – напомнила Елена Ивановна.

Марина сейчас же надула губы и нахмурилась. Всем своим видом она старалась показать, что её заставляют делать то, что ей совершенно неинтересно.

– Не хочешь заниматься? – сразу догадалась Елена Ивановна. – Ну что же, пропусти ещё один день.

Но пропускать Марине тоже не хотелось. Ей хотелось, чтобы её уговаривали, настаивали, а она бы делала обиженное лицо. И вообще она сама не знала, чего ей хотелось. Кажется – всё делать наоборот.

Видя, что мама не замечает её, Марина как бы нехотя взялась за скрипку и, начав с двух-трёх нарочно фальшивых нот, оглянулась.

Нет, ничего, никакого впечатления. Тогда она взяла ещё несколько нот, но так как фальшивые ноты ей самой были глубоко неприятны, она начала играть чисто, постепенно увлеклась и втянулась в игру.

Однако Елена Ивановна не успокоилась. Она чувствовала, что с Мариной что-то происходит, и решила поговорить с дочкой по душам.

31. Вечерние разговоры…

Задушевные разговоры у Марины с мамой бывали по вечерам, когда Марина ложилась спать.

– Мама, посиди со мной минуточку, – просила она. Елена Ивановна присаживалась на краешек кровати, и они разговаривали.

Елена Ивановна любила эти вечерние разговоры так же, как и Марина. В это время и Елена Ивановна и Марина могли всё рассказать друг другу – и Марина понимала Елену Ивановну гораздо лучше, чем днём, в суматохе разных дел, когда ей казалось иногда, что мама требует от неё чего-то невыполнимого.

В этот день Марина после уроков задержалась в школе. Был школьный концерт старших классов, и на этом концерте играла семиклассница Катя Зейчук – лучшая скрипачка школы.

Катя играла с мастерством взрослого, профессионального музыканта и в то же время так непосредственно и свежо, как играют только в юности.

Марина восторгалась и хлопала больше других.

Но вечером, придя домой, Марина была очень молчалива и грустна.

Её собственные неудачи последних дней и сегодняшний блестящий концерт так не похожи были друг на друга!

Елена Ивановна спросила Марину, где она задержалась, и, узнав, что на концерте, спросила, кто играл.

Больше ни о чём она Марину не спрашивала.

Разговор начался тогда, когда Марина легла и мать подошла к ней, чтобы поцеловать её на ночь.

– Скоро и твой концерт, Мариша, – сказала она.

– Мама, я никогда больше не буду выступать! – вдруг неожиданно горячо прошептала Марина. – И никогда – вообще никогда не буду больше играть! – сказала она и отвернулась к стене.

– Марина, ты неправа, – сказала Елена Ивановна. Она сразу поняла, о чём думала Марина. – Хочешь, поговорим? – Хорошо, – прошептала Марина.

– Понимаешь, девочка, ты ещё много услышишь в жизни хорошего, – сказала Елена Ивановна, присаживаясь на краешек кровати, – и всё, что ты будешь слушать, будет обогащать тебя. Творческого человека всё хорошее обогащает, а нетворческого – отпугивает. Может быть, я непонятно говорю?

– Нет, мама, понятно, понятно, – сказала Марина и уткнулась в мамины руки. – Ну, скажи мне ещё что-нибудь.

– Ещё сказать? Ещё могу сказать, что я вижу, как ты выросла с прошлого года. Стала гораздо лучше понимать музыку и книги, которые читаешь. И ещё скажу, что ты моя хорошая девочка и я в тебя верю.

– Ещё! – потребовала Марина, обнимая мать.

– Ещё? Ещё скажу, что без труда ни ты, ни я не достигнем ничего хорошего. Знаешь, Марина, в одном письме Чайковский писал: «Лень очень сильна в людях. Нет ничего хуже для артиста, как поддаваться ей… Нужно, необходимо побеждать себя!» Лень – очень страшная вещь, Марина, и надо уметь преодолевать себя. Думаешь, мне иногда не хочется полениться?

– Это тебе-то? – засмеялась Марина. – Ой, не верю! Мама, а как твоя работа? Приняли новую модель?

– Не совсем. Надо её переделать. Она мне трудно даётся.

– Вот и у меня трудно! – вздохнула Марина. – Только, мама, мне не удастся добиться. Я так, как Катя, никогда не буду играть.

– А знаешь, Марина, – сказала Елена Ивановна, – когда я была в прошлом месяце у вас на уроке – ещё тогда все родители присутствовали, – ты играла, а Шура мне говорит: «Как хорошо играет ваша Марина!» А Сашенькина мама даже прослезилась: «Заслушаешься, – говорит. – И когда же это мой будет так играть?» Понимаешь, Марина, всё относительно. И надо идти вперёд, всегда вперёд. Ты думаешь, Ойстрах не старается совершенствовать свою игру?

– Да, – сказала Марина, – а если он во мне разуверился?

– Кто разуверился?

– Да Алексей Степаныч.

– Почему ты так думаешь?

– А почему он мне дал такие лёгкие вещи?

– Марина, ты веришь своему учителю? – спросила Елена Ивановна.

– Верю.

– Так почему же ты не веришь тому, что он говорил тебе о лёгких вещах? Ведь ты мне сама рассказывала.

– Мамочка, какая ты у меня хорошая! – неожиданно сказала Марина.

Елена Ивановна засмеялась:

– Значит, легче стало на душе?

– Легче.

– Ну, спи, дочка.

Елена Ивановна поцеловала Марину, погасила лампу и ушла к себе работать.

32. …и утренние дела

Елена Ивановна хорошо знала свою дочь и хорошо знала, что вечерние разговоры далеко не всегда соответствуют утренним делам.

Правда, на следующее после разговора с Еленой Ивановной утро Марина встала весёлая и деловитая – в десять минут прибрала комнаты, вскипятила чай, накрыла на стол.

Домашняя работа так и спорилась сегодня в её руках; и в школу она ушла, напевая какую-то весёлую мелодию.

Что произошло в этот день в школе, Елена Ивановна не знала, но вернулась Марина из школы такая же хмурая, как и накануне.

У Елены Ивановны в эти дни была очень большая и срочная работа – их фабрика выполняла к Октябрю своё сверхплановое обязательство, – и при всём желании мать не могла в эти дни вникать так подробно во все дела дочери, как она это делала обычно.

А Марина, которая за последний год приучилась уже было работать самостоятельно, теперь совсем почти перестала заниматься. О гаммах и упражнениях она забыла совсем, этюды и пьесы проигрывала по разу.

Наизусть она, правда, запомнила свои новые пьесы очень быстро. А дальше что? Марину одолевала скука.

В своих пьесах она не видела ничего такого, над чем бы стоило потрудиться. И вообще в эти дни у неё всё валилось из рук.

А Алексей Степаныч?

Алексей Степаныч как будто ничего не замечал. Он делал ей на уроке два-три замечания и казался Марине рассеянным. Как будто и ему вдруг стало неинтересно с нею заниматься.

Единственное, что ещё занимало Марину, это подготовка к шефскому концерту. Но не подготовка своего выступления, а переписка с Верой. В этой переписке Марина не участвовала, но письма из Берёзовой прочитывала с жадным интересом.

Марине Вера больше не писала – наверно, потому, что Марина не ответила на её последнее письмо.

Когда Оксана спросила своих пионеров, готовы ли они к Октябрьскому концерту, Марина что-то пробурчала в ответ. Русскую песню она разобрала, но Алексей Степаныч был, видимо, так недоволен ею в последнее время, что Марина не рискнула ему показать её. А без Алексея Степаныча играть было неинтересно. Никак нельзя было понять, хорошо ты играешь или плохо.

Кто удивлял Марину в последнее время, так это Люся. Люся уже два раза ездила с Оксаной к Вере на фабрику. Вероятно, она помогала там делать костюмы, а может быть, и ещё в чём-нибудь участвовала, потому что часто шепталась с Оксаной и что-то скрывала от ребят. Люся была всё время весёлая и не ворчала столько, как бывало раньше.

33. Из дневника Марины

15 октября

Вчера разговаривала на перемене с Галей. Она говорит, что всё же играет концерт. Но и вариации, она говорит, очень хорошие, и она ими увлекается. А мне скучно. Ску-чно… Мамы всё нет дома. А. С. со мной почти не разговаривает на уроках.

Только вчера, после того как я сыграла – правда, неважно, – он спросил: «А ты, Марина, слышала о победах наших музыкантов на фестивале демократической молодёжи?» – «Слышала, конечно», – ответила я. «А ты послушай ещё, – сказал он. – По радио передают рассказ о их победе в записи на плёнку».

Я хотела послушать, но, по-моему, это больше не передают.

Скоро концерт, а я совсем не готова. И готовиться не хочется. Вот если б тот наш концерт – я бы так занималась!

А сейчас всё такое неинтересное, как гамма на одной струне. Хрипит, визжит, а музыки нет!

 
Очень скучно мне
На одной струне.
 

Ведь я не Паганини. Тот умел и на одной струне давать музыку.

И все учителя на меня сердятся. Александра Георгиевна сегодня говорит: «Что это ты, Марина, такая хмурая стала? И занимаешься спустя рукава. Смотри, скоро четверть кончается – снизишь свои оценки».

Зачем она мне про оценки сказала? Что я, сама не знаю? Если бы она про оценки не сказала, я бы, может, ей и рассказала всё – и про концерт, и что я совсем не готова, и про то, что никто со мной не дружит по-хорошему.

Вот Вере я бы всё сказала. Или Оксане. Но Оксане стыдно про это говорить. Она подумает: «Распустилась». Да и правда, я, наверно, распустилась.

А Оксана хоть и весёлая и смеётся много, а всегда такая подтянутая, всегда так хорошо учится в своём девятом классе. И по всем предметам и по специальности – она ведь очень хорошая пианистка. И голос у неё хороший – она запевает в хоре. А наш хор славится. Лучший из всех школьных хоров!

Оксана зачем-то приходила вчера в класс к Алексею Степанычу. Интересно, зачем?

Ох, как хочется с кем-нибудь поговорить, кроме дневника! Но не со взрослыми. А с Галей мы хотя и разговариваем теперь, но это уже совсем не то, что раньше.

34. Галя

Галя была тоже огорчена решением Алексея Степаныча. Но характер у Гали был не такой, как у Марины. Марина легко увлекалась и легко остывала, а Галя, решив что-нибудь, шла к цели очень твёрдо, «стиснув зубы», как думала о ней Марина.

Галя много работала над своими вариациями, они всё больше нравились ей, и обида понемногу проходила. Захотелось снова видеть Марину, говорить с ней, как раньше, обо всём, вместе проигрывать отрывки из своих пьес.

Окончив уроки, Галя посмотрела на часы – оставался час до прихода родителей с работы – и решила пойти к Марине.

Марина никак её не ожидала. Она побежала на звонок, думая, что мама пришла сегодня раньше обычного.

Васька побежал за Мариной. Марина не пускала его к дверям, а Васька проскакивал.

– Галя! – ахнула она, открыв дверь.

И в этот момент Васька проскочил в открытую дверь.

– Удрал-таки! – закричала Марина и кинулась за Васькой. – Иди, иди сюда, гуляка! – звала она, бегая за котом.

Галя бегала вместе с ней. Поймав кота, Марина повела её в комнаты.

Возня с котом сразу вывела девочек из неловкости. Они почувствовали себя свободно, как будто никогда и не ссорились.

Но когда вошли в комнату и Васька удрал от них на буфет, девочки замолчали и не знали, с чего начать разговор.

Галя подошла к Марининому пюпитру, посмотрела на закрытые ноты, потрогала скрипку.

– Как пьесы? – спросила она.

– Да никак, – ответила Марина. – А твои вариации?

– Какие красивые! – сказала Галя. – Хочешь, сыграю? Галя взяла Маринину скрипку. Марина помогла ей настроить.

– Я ведь свою скрипку лучше знаю, – сказала она. Галя приложила скрипку к подбородку; лицо её стало задумчивым и серьёзным – она начала играть.

Мелодия была певучая и очень красивая. Марина слушала, смотрела на подругу, и ей было и хорошо и немного грустно.

Как хорошо играет Галя! А она, Марина, – ведь она из протеста какого-то не хочет даже слышать музыку в своих пьесах, играет их совсем механически.

– Ну, а теперь ты, Марина, – сказала Галя, кладя скрипку.

– Не хочу. Давай лучше поиграем вместе наш концерт.

– Давай, – охотно согласилась Галя. – А где вторую скрипку возьмём?

– Вот жаль, ты своей не принесла! Ну, давай возьмём мою старую половинку.

Девочки настроили скрипки. Сначала у них ничего не получалось – старая скрипка была мала Гале, – но потом им удалось сыграть вместе несколько фраз.

– Хорошо! Вот это концерт! – сказала Марина.

– Марина, ну сыграй мне всё-таки твои пьесы, – попросила Галя. – Ведь я в последнее время совсем не слышала тебя на уроках.

Марина нехотя взяла скрипку. И вдруг ей так захотелось вот сейчас, для Гали, сыграть по-настоящему!

Она на минуту задумалась и заиграла свою арию. Серьёзное Галино лицо было чем-то сродни этой простой, но красивой песне. Сыграв, она сама удивилась: как красиво!

– Как красиво! – словно повторяя вслух её мысль, сказала Галя. – Сыграй две другие.

Марина сыграла. Эти пьесы были более технические, и невыученные, трудные места давали себя знать. Особенно это чувствовалось в «Прялке».

– Мало учила, – серьёзно сказала Галя. Марина вздохнула:

– Правда, мало. Знаешь, Галя, мне так скучно было играть эти пьесы после нашего концерта!

– А ведь они красивые, – сказала Галя, – и вовсе не такие уж лёгкие. Только надо поработать.

– Я знаю, – сказала Марина. – Я поработаю… Галка, слушай, – сказала она, обнимая подругу, – давай отпразднуем наше примирение!

– А как?

– Давай знаешь как? Давай поиграем в куклы!