Текст книги "О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других"

Автор книги: Эрвин Лазар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Эрвин Лазар
О квадратно-круглом лесе, Микке-мяу и других

Бержиан и Дидеки

Поэт Бержиан поглубже уселся в своем мягком кресле, скрипящем старыми пружинами, и закутался в одеяло. В комнате было тихо и ужасно холодно.

– Бросили меня. Бросили меня в беде, – пробормотал он.

В глубине души он рассчитывал на то, что, повторив про себя несколько раз эту фразу, он рассердится. А если рассердится, то что-то произойдет. Потому что, рассердившись, он обязательно что-нибудь прокричит сгоряча…

Но он не рассердился. Только безотчетный страх и какая-то тоска давили ему на грудь.

«А ведь если правду сказать, – мысленно говорил он сам себе, – так ведь это ты оставил их в беде. Самым некрасивым образом оставил в беде своих друзей. Ты оказался никчемным, безмозглым дураком, продувным ветреником, балбесом…»

Так стыдил самого себя Бержиан. И ежился от страха, трясся от холода, а сердце у него сжималось от тоски.

А его друзья? Где они сейчас? Разумеется, в корчме «Глоточек», где корчмарь Лёринц Винкоци угощает досточтимую публику девяноста девятью видами настоев и сиропов. Там, за колченогим столом, сидели друзья поэта Бержиана. Они и были «публикой». И вполне возможно, что «досточтимой публикой», но пребывали ли они в хорошем настроении? Нет! Совсем нет! Все трое сидели повесив нос: и болтунья-щебетунья маленькая Энци Клопедия, и чудо-музыкант Флейтик «Затыкай уши!», и мастер Шурупчик – золотые руки. Маленькая Клопедия не болтала и не щебетала, у музыканта Флейтика не только нос, но и уши обвисли, а мастер Шурупчик не знал от расстройства, куда деть свои золотые руки. Так и сидели молча, не проронив ни звука.

И это неудивительно: невидимой назойливой мухой кружил над ними, не давая покоя, вопрос: «Интересно, а чем сейчас занят Бержиан?» Но вслух никто из них этого не высказал, потому что другие невидимые мухи жужжали им в уши другие вопросы. Одна: Бержиан оставил их в беде; другая: Бержиан оказался никчемным, безмозглым глупцом, продувным ветреником, балбесом; третья: Бержиан получил по заслугам, пусть теперь киснет, тоскует, сохнет; четвертая: Бержиан все же не такой уж плохой; пятая: что ни говори, а Бержиан допустил, что Флейтика посадили в тюрьму; шестая: … Впрочем, нам не удастся воспроизвести, о чем жужжали остальные мухи. Поэтому лучше поставить точку. Достаточно сказать, что одни жужжали по-доброму, а другие зло. Хотя, пожалуй, гораздо больше невидимых мух жужжали против Бержиана, чем в его пользу.

В конце концов Флейтик не выдержал и ворчливо бросил невидимым мухам:

– Все равно Бержиан ничего не мог сделать, чтобы помочь мне. Так или иначе, а меня бы все равно упрятали в тюрьму. Тем более, что на другой день меня и так выпустили.

Дрогнуло сердце и у болтуньи-щебетуньи Энци Клопедии! Надо же – даже музыкант Флейтик выступил на защиту Бержиана. Ура! Она собиралась было предложить навестить Бержиана, но сначала украдкой взглянула на мастера Шурупчика. А тот вдруг напряг свои золотые руки, и – трах! – как стукнет кулаком по колченогому столу.

«Ужасно, – подумала маленькая Энци, – мастер Шурупчик снова будет доискиваться до истины».

И она не ошиблась. Мастер Шурупчик стал-таки доискиваться.

– Возможно, что он ничего не мог сделать ради тебя, – произнес Шурупчик, подняв кверху палец, – но он не попытался это сделать. Захлопнул окно – и пожалуйста!

Что верно, то верно. Захлопнул! Клопедия метнула в сторону Шурупчика хмурый взгляд. «До чего все-таки ужасны люди, старающиеся всегда доискаться до истины! Им только и подавай истину! Какой нудный этот Шурупчик!»

А мастер Шурупчик ерзал на стуле и снова не знал, куда деть свои золотые руки; он тоже подумал о том, как трудно всегда пытаться доискиваться до истины. «Насколько было бы мне легче жить, – думал он, – если бы я не тяготел так к истине. Я бы подошел к этому плуту Бержиану, хлопнул его по плечу и сказал бы ему: „Ну, что нового, дружище?“ Но мастер тут же замотал головой. Он не мог отступить от своего правила: прежде всего истина. Что поделаешь, таков уж был мастер Шурупчик. И это неплохо, что есть такие люди».

Впрочем, сколько можно вот так, втроем, сидеть здесь? С грустными лицами встали они из-за стола и, выйдя из «Глоточка», разошлись в разные стороны.

Понурый и печальный брел домой мастер Шурупчик. Еще более понурым и расстроенным был Флейтик, музыкант «Затыкай уши!». Однако самой удрученной и грустной была болтунья-щебетунья маленькая Энци Клопедия. Взглянув на затянутое облаками пасмурное зимнее небо, она подумала: «Небо тоже хмурое и печальное. Точь-в-точь как мы». Однако зимнее небо отнюдь не желало вечно оставаться хмурым и пасмурным. Еще чего! И вот – пожалуйста: одна за другой полетели с неба веселые белые снежинки. Они кружились перед грустным носиком Клопедии, и вот одна уже села ей на реснички. И вдруг веселый хоровод снежинок хлынул на город. Маленькая Энци Клопедия остановилась как вкопанная и – куда девались подавленность и печаль? – радостно воскликнула:

– Снег идет!

Впрочем, «снег идет» – это не те слова! Снег валил, падал большими хлопьями. Снежинки кружились в воздухе, и Клопедии казалось, что она даже слышит, как весело и озорно кричат они ей: «Забудь, забудь о своем горюшке!»

Клопедия распростерла руки, как бы желая обнять заснеженную улицу, разукрашенные снегом деревья, покрытые снежными шапками дома.

– Ура! Снежинки замели грусть и печаль! – воскликнула она.

И тут же круто повернулась и побежала. «Что мне мастер Шурупчик, борец за истину, – подумала она, – раз пошел снег». И вот она уже очутилась во дворе дома Бержиана; далее не отряхнув снег с ног, она застучала каблучками в передней Бержиана. И тут же впорхнула в комнату. Клопедия хотела громогласно сообщить Бержиану, что идет снег, но унылый вид сидящего в кресле и закутанного в одеяло поэта так подействовал на нее, что она оторопело остановилась на пороге, все еще держась за дверную ручку.

Зловещая тишина нависла в комнате. Бержиан уставился на Клопедию бесцветным, тусклым взглядом.

– Кто там? – спросил он.

– То есть как это «кто там?», – пробормотала удивленная Энци Клопедия. – Ты разве не видишь меня?

– Добро пожаловать, Клопедия, – безучастно сказал Бержиан. – Можно тебя кое о чем спросить?

– Ну конечно! – растерянно ответила девочка.

– Скажи, пожалуйста, Клопедия, сейчас светло?

– Светло?! – удивилась Клопедия. – Ослепительно светло от снега! Выгляни в окошко, Бержиан. Снег идет!

Наконец, она произнесла то, что хотела ему сообщить, вбегая в комнату.

Эта фраза звенела и парила в воздухе. Но вскоре, как птица с подрезанными крыльями, замерла в темном углу. Вместо того чтобы вскочить с кресла и подбежать к окну, Бержиан мрачно прошептал:

– Я так и подозревал.

Это «подозревал» прозвучало весьма зловеще.

– Что ты подозревал? – спросила Энци.

Но не успел он ответить, как снаружи послышался какой-то шорох, словно мышка пробежала… Впрочем, даже и не мышка – громче. Может быть, собака? Но нет, и не собака. Застучали шаги. «Кого еще там несет?» Но тут ручка двери медленно повернулась, дверь тихо отворилась, и на пороге вырос во весь рост Флейтик, чудо-музыкант «Затыкай уши!».

– Привет, Бержиан, – пролепетал он. – Я думал… э-э… снег идет.

– Закрой дверь! – прикрикнула на него Энци Клопеция. – А то холод напустишь.

Лицо у Флейтика просветлело: он только сейчас заметил Клопедию:

– А, и ты здесь!

– Ты разве не понял, что я сказала? Холод напустишь!

– По-моему, наоборот: мы скорее выпустим его отсюда, – ответил Флейтик. – Тут холодно, как в проруби. Бержиан, почему ты не топишь печку?

И Флейтик взглянул на Бержиана, потом перевел взгляд на Клопедию, потом снова на Бержиана. Тут что-то не так. И даже очень не так! Флейтик испугался.

– Подождите, я сейчас затоплю, – пробормотал он и вышел на кухню, где, как он знал, в специальном ящике хранились дрова.

Флейтик быстро заложил дрова в печку, чиркнул спичкой, подул во всю силу своих легких, и – раз-два! – в печке Бержиана уже весело потрескивал огонь. Впрочем, это потрескивание только еще больше подчеркивало давящую свинцовую тишину. А Флейтик никак не мог понять, чем объясняется эта зловещая тишина. Может быть, из-за мастера Шурупчика?

– Между прочим, если Шурупчик узнает, что мы пришли сюда, – сказал Флейтик, – он нам хорошенько намылит шею… Но как можно в такой момент столь упорно цепляться за истину?.. Ведь падает снег! Не правда ли, Бержиан?

– Скажи, Флейтик, – вдруг спросил замогильным голосом Бержиан, – сейчас светло?

Флейтик выпрямился во весь рост у печки и с испугом уставился на блуждающие, словно выцветшие глаза Бержиана. Сердце у него сжалось.

– Наверное, тебя слепит снег… или ты не видишь? – Он взглянул на Клопедию: – Клопедия, побежали за Шурупчиком! Скорей!

Снаружи послышались шаги, кто-то приближался. Вот скрипнула распахнутая дверь, и в ее проеме появился мастер Шурупчик. Прокашлявшись, он спросил:

– Что нового, дружочек?

У печки кто-то будто хохотнул. Шурупчик огляделся по сторонам. «Ну вот, эти уже здесь». Тут он быстро напустил на лицо строгое выражение и произнес:

– Не то чтобы я позабыл об истине! Ты, конечно, безобразно поступил с нами – бросил нас в беде. Никчемный, безмозглый глупец, продувной ветреник, балбес! – Потом значительно более кротким тоном добавил: – Но сейчас идет снег. – Он замолчал и взглянул на Бержиана. И тут уже сердце у него сжалось от страха.

– Скажи-ка, мастер Шурупчик, – тихо спросил Бержиан, – сейчас и вправду светло?

Мастер Шурупчик подошел поближе к Бержиану и стал внимательно всматриваться ему в глаза:

– Бержиан, не дурачься!

Хотя он знал, что Бержиан не дурачится.

– Я ослеп, – проговорил Бержиан.

– Как могло это случиться?! Отчего?! – вскричал Флейтик.

– А мы тут оставили его, бедняжку, одного страдать от слепоты! Даже не заглянули к нему! – расплакалась Энци Клопедия.

– Не орите! – прикрикнул на них мастер Шурупчик. – Скажи, что же все-таки случилось?

– Ночи… – бормотал Бержиан.

– Какие ночи?!

– Я здесь сидел в ожесточении и весь кипел от злости.

– Это мы заметили, – тотчас же добавила Клопедия.

– К сожалению. Не сердитесь, – сказал Бержиан.

– Ты начал говорить о ночах… – напомнил ему Флейтик.

– Вы, конечно, уже видели, – начал Бержиан, – как со стороны леса прокрадывается в город ночь. Сначала она заполняет темные уголки садов. Потом узенькие улочки. Постепенно она затемняет и просторные площади. Наконец, достигает верхушек печных труб.

– Конечно, видели, – подтвердил мастер Шурупчик. – Так уж в мире заведено. Ночь сменяет день, день сменяет ночь.

– Но то, что со мной произошло, совсем не заведено, – с горечью произнес Бержиан. – Ночь тихонько прокралась через окно, немного пошаталась по комнате и – пожалуйста: хоп! – прямо мне на глаза. И стало черным-черно.

– Но потом наступает утро, приходит свет и – хоп! – темнота исчезает, черная пелена спадает с глаз, и становится светло! – весело сказала Энци Клопедия.

– Разумеется, – кивнул головой Бержиан. – Обычно так и происходит. Но однажды утром я почувствовал сильную тяжесть в ногах. Словно к ногам мне подвесили пудовые гири. Весь день я ломал голову над тем, что бы это значило. Потом наступил вечер, а затем на смену ему пришла ночь. Мрак закрыл мне глаза черной пеленой. И утром – пожалуйста! – уже не только ноги отяжелели, но и поясница; такое ощущение, будто от ступней до пояса все налито свинцом.

– Боже мой! – вскричал Флейтик. – Значит, мрак и темнота не вышли из тебя полностью?

Бержиан снова грустно кивнул головой.

– Не продолжай! – испуганно проговорила маленькая Клопедия. – На третий день темнота вошла в тебя уже по грудь?

– По шею, – горько усмехнувшись, поправил ее Бержиан.

– А это означает, – поднял кверху палец Флейтик, – что и сегодня темнота еще не ушла из тебя. Ты наполнен мраком от ступней до самой макушки. Поэтому-то ничего и не видишь.

– Да, – ответил Бержиан. – Если вы не шутите и сейчас действительно утро, то, очевидно, со мною так все и случилось…

– Утро?! – переспросил мастер Шурупчик осуждающим тоном. – Уже полдень, Бержиан! И все сияет вокруг. Идет снег.

– Значит, сомнений нет, – мрачно заключил Бержиан, – я переполнен темнотой и мраком.

Трое друзей беспомощно переглянулись.

– О боже, что же нам теперь делать? – испуганно прошептала Клопедия.

Но тут Флейтик вдруг радостно сверкнул глазами:

– Не беда, Бержиан, не беда! Рано или поздно ты разозлишься. Как только это произойдет, сразу кричи: «Темнота, прочь из меня!»

– Ты думаешь, мне самому это не приходило в голову? – грустно ответил Бержиан. – Но беда как раз в том, что я никак не могу разозлиться. Мне просто страшно. И чем больше я хочу разозлиться, тем сильнее меня охватывает страх. У меня такое предчувствие, что я никогда уже больше не увижу ваши лица.

– Я бы не сказал, что в последнее время ты так уж жаждал увидеть наши физиономии, – язвительно заметил мастер Шурупчик.

– Сейчас нам не до нравоучений! – сердито сказала на это маленькая Энци Клопедия. – Надо подумать, как помочь этому несчастному. Не может же он сидеть тут, ослепший, веки вечные?!

– Но как же нам ему помочь? – проворчал мастер Шурупчик. – Ведь среди нас нет глазного врача.

– Тогда давайте его вызовем! – предложил Флейтик.

– У меня с глазами все в порядке, – заявил Бержиан.

– Как же в порядке, если ты не видишь?

– Так тут дело не в глазах, а в темноте.

– Тогда надо вызвать врача-специалиста по темноте! – тотчас же воскликнул Флейтик, но и Клопедия и Шурупчик посмотрели на него осуждающе. – Ладно, ладно, не сердитесь. Я сказал то, что мне сразу пришло в голову, – оправдывался Флейтик. – Разумеется, я знаю, что врача-специалиста по темноте нет… но, может быть… как бы сказать… может, есть такой, кто разбирается в темноте…

– Разбирается в темноте! – сердито повторил мастер Шурупчик. – Ну и выдумщик же ты!

Но Клопедия вдруг ударила себя по лбу:

– Хо-хо! Вспомнила!

– Что ты вспомнила?

– Не «что», а «кого»! Я вспомнила, что есть такой черно-мрачный Редаз.

– Верно! Черно-мрачный Редаз! – обрадованно вскричал Флейтик. – Оказывается, есть все же человек, разбирающийся в темноте!

– А мне он не симпатичен, этот Редаз. Действительно, мрак, хоть выколи глаз, – проворчал мастер Шурупчик.

– Ну и что же! А кто, кроме него, может дать совет Бержиану?!

– А кто такой этот черно-мрачный Редаз? – спросил с сомнением в голосе Бержиан.

– Побежали за Редазом! – воскликнула Клопедия. – Пошли, Флейтик!

И, не дожидаясь согласия Шурупчика, они оба выбежали из комнаты.

– Так кто же этот Редаз? – повторил свой вопрос Бержиан.

– Некий тип с противной физиономией, – неохотно ответил мастер Шурупчик. – Он выглядит как самый отъявленный негодяй. Мрак так и прет из него.

– Как ты сказал? – оживился Бержиан. – Мрак так и прет из него?

– И еще как! Он с избытком начинен мраком.

– И видит?

– Как коршун.

– Тогда вряд ли он с избытком начинен мраком, – засомневался Бержиан.

– А я тебе говорю, что с избытком! Даже с переизбытком! – настаивал на своем мастер Шурупчик. – Представь себе, заходит как-то в «Глоточек» этот черно-мрачный тип с гнусной физиономией. Нос крючком, уши торчком, губы змейкой.

– Это и был Редаз?

– Он самый; только мы тогда еще не знали, что он за птица. На голове – шляпа котелком. Так, в шляпе, и сел за стол.

– Не сняв шляпу?

– Нет. Хотя, как тебе известно, в «Глоточке» это не принято. Все, кто туда заходит, у порога здороваются и снимают головной убор. Ну, тут, сам понимаешь, посыпались замечания, колкости, мол, может, у него воробей под шляпой или, может, он в глухом лесу живет и не знает правил приличия. Когда поднялась уже настоящая шумиха, он повернулся к нам и сказал: «Господа, я же в ваших интересах не снимаю шляпу». Ну, тут уж такое началось! «Ишь ты, в наших, значит, интересах?!» Кто-то даже встал из-за стола, намереваясь трахнуть по шее этого типа, но тогда он совершенно спокойно произнес: «Хорошо, раз вы так настаиваете, я сниму шляпу». И снял свой котелок.

Мастер Шурупчик замолчал, лицо его собралось в складки и нервно задергалось. На него даже взглянуть сейчас было страшно; если бы Бержиан мог видеть, он был бы, разумеется, крайне озадачен. Но Бержиан ничего не видел; он только не понимал, почему Шурупчик вдруг замолчал.

– Ты остановился на том, – сказал он, – что этот тип снял шляпу.

– Да, – подтвердил Шурупчик, и складки у него на лице вновь задергались. – Представляешь, лысый череп этого Редаза был черен, как черные чернила. Но видеть это нам довелось всего лишь какое-то мгновение, потому что сразу жее его голова начала излучать лилово-черные лучи, и через несколько секунд густой мрак заполнил все помещение «Глоточка». Стало черно, как в печной трубе. Это в двенадцать-то часов дня!

– И этот мрак излучала его голова?

– Да, он шел от головы… На несколько мгновений воцарилась мертвая тишина, потом кто-то заговорил и стал просить этого господина, чтобы он надел шляпу. Но тот не сразу послушался, подождал, пока со всех сторон его начнут умолять об этом. Тогда он смилостивился и надел котелок. И темноты как не бывало! Снова стало светло. Тут все заговорили: пожалуйста, мол, оставайтесь в шляпе! А сами думали: «Ни единой минуты не останемся с тобой под одной крышей. Смываемся!» Но он первый одумался, встал и, поклонившись нам с ехидной миной, сказал: «Я черно-мрачный Редаз. Честь имею!» Приподнял на секунду шляпу, и за это короткое мгновение зала «Глоточка» вновь наполнилась мраком…

– Так это за ним побежали Флейтик и Клопедия? – спросил Бержиан.

– Да, за ним, – ответил мастер Шурупчик.

– Что ж! Думаю, этот тип с черной, как ночь, головой поможет мне…

Но тут мастер Шурупчик оборвал его:

– Тише! Они уже идут.

– Добрый день, добрый день, – поздоровался, входя в комнату, черно-мрачный Редаз. – Если не возражаете, я не буду снимать шляпу.

– Конечно, разумеется, пожалуйста! – хором ответили ему слегка испуганные друзья – Флейтик, Клопедия и Шурупчик.

Бержиан молчал.

Ему не понравился голос Редаза. И это не удивительно: черно-мрачный Редаз – нос крючком, уши торчком, а губы змейкой – обладал к тому же неприятным голосом: сиплым, скрипучим и надтреснутым.

– Тогда… э-э… словом, у нашего друга… – заикаясь, проговорил мастер Шурупчик. – Мы подумали, что вы, наверное, разбираетесь в темноте.

– Кое в чем я действительно разбираюсь, – высокомерно ответил Редаз и повернулся к Бержиану. – Так это вы знаменитый поэт Бержиан? Поздравляю. Я читал несколько ваших симпатичных лад-баллад. Но должен сказать, тот переполох, который вы наделали в последние месяцы, я ставлю выше всякой поэзии.

– Какой переполох? – растерянно спросил Бержиан.

– А как же! Удары молний, грозовые шквалы, поломанные ноги, спаленные огнем бороды!

Бесцветный скрипучий голос черно-мрачного Редаза вдруг зазвучал одухотворенно – пусть имеющие уши да слышат, что он и вправду восхищается Бержианом.

Бержиан засмущался.

– Поговорим лучше о темноте, – быстро сказал он. – Меня заполнил мрак. Вы не смогли бы меня излечить?

Черно-мрачный Редаз заволновался и застрекотал скороговоркой:

– Что значит – излечить?! Лечить следует тех, в ком нет ни капли темноты и мрака!

– Ну зачем же так? – попытался возразить Бержиан.

– Именно так! – продолжал настаивать на своем Редаз, не обращая никакого внимания на стоящих тут же Шурупчика и его друзей. – Это только начало процесса, сейчас ты пребываешь в переходном состоянии. Тебе осталось накликать одну-две грозы, схлопотать нескольким людям переломы ног, и темнота и мрак полностью овладеют тобой. Вот тогда, едва ты снимешь с головы шляпу, как твоя голова начнет излучать черные лучи ночи и все вокруг тебя станет мгновенно черным-черно. И вот тогда ты снова обретешь зрение! Ты даже в темноте будешь видеть. Понял?

– Нет-нет! – простонал Бержиан, и тут ему пришла на ум спасительная мысль: – Я же никогда не ношу шляпу.

– Ну вот еще! Я дам тебе одну шляпу. У меня их целых пять.

– Ты слышишь, как этот противный Редаз с ним разговаривает? Запросто, на «ты», – испуганно шепнул. Клопедия Флейтику.

– Это плохой знак, – тоже шепотом ответил ей Флейтик.

Но тут мастер Шурупчик прокашлялся и заявил:

– Но я хотел бы сказать, что Бержиан вообще не желает, чтобы его голова излучала темноту и мрак.

– А ты чего суешься не в свое дело? – вдруг обрушился на него черно-мрачный Редаз. – Что значит «не желает»?! Представь себе только, Бержиан: мы снимаем шляпы, и мгновенно весь мир покрывается темнотой и мраком. Это же великолепно!

– Нет уж, лучше я на всю жизнь останусь слепым, – пробормотал Бержиан.

Мастер Шурупчик облегченно вздохнул, а черно-мрачный Редаз рявкнул на Бержиана:

– Что ты сказал?!

– Не хочу я, чтобы моя голова излучала мрак и темноту.

– Тогда оставайся слепым! – свирепо прошипел Редаз и направился к двери. Но у самого порога он вдруг остановился, задумавшись. – Есть еще одна возможность снова прозреть, – сказал он медоточивым голосом.

– Какая? – с сомнением в голосе спросил Бержиан.

Черно-мрачный Редаз повернулся на каблуках и сделал несколько шагов в сторону Бержиана.

– Здесь, на окраине города, живет одна девочка.

– Как ее зовут? – спросила Энци Клопедия.

– Дидеки, – проскрипел Редаз. – У нее вместо дома – старый железнодорожный вагон. А сад огражден заборчиком из стеблей подсолнухов.

– Мы никогда не слышали о ней, – проговорил Шурупчик.

– Слышали ли вы о ней или не слышали, – продолжал Редаз своим скрипучим голосом, – но она там живет! Впрочем, дело даже не в ней. У нее есть черная мохнатая собака.

– Овчарка? – поинтересовался Флейтик.

– Овчарка не овчарка – не знаю. Знаю только, что эта собака – самая злая в мире.

– Она кусается? – спросила Клопедия.

Черно-мрачный Редаз бросил на нее презрительный взгляд, отчего и нос крючком, и уши торчком, и губы змейкой изобразили вдруг какую-то отвратительную гримасу.

– Кусается?! Куда хуже! Если этой собаке становится известно, что где-нибудь в доме остается без присмотра маленький ребенок, она прокрадывается туда и насмерть пугает это отродье… Э-э, я хотел сказать – малыша. Если же не удается насмерть испугать, то подсовывает ребенку в руки спички – мол, поиграй с ними. Когда же возникает пожар и дитятко сгорает в огне, она с радостью глазеет на это. Такова Смородинка.

– Смородинка?

– Да. Так зовут эту собаку… А если кто угостит ребенка куском свежего хлеба или стаканом молока, то Смородинка тут как тут. Налетает, хоп! И хлеб или молоко уже у нее.

– То есть как это «налетает»? – вскинул голову мастер Шурупчик. – Вы же сказали, что это собака, а не орел или коршун.

– Разумеется, собака. Я так и сказал: собака. Но она умеет летать.

Все четверо, не скрывая удивления, слушали рассказ черно-мрачного Редаза.

– Ужасно, – проговорила маленькая Энци Клопедия. – Раз она такая злющая, то хоть бы уж не летала.

Тут и Бержиан заговорил:

– А эта Дидеки, ее хозяйка – так вы, кажется, ее назвали, не может разве обуздать свою злую собаку?

– Если бы и могла, не захотела бы. Потому что сама такая же злюка, как и ее собака. Эта Дидеки – маленькая ведьма, вот кто!

– Нужно уничтожить эту собаку! – воскликнул Флейтик.

– Я бы давным-давно это сделал, – сказал, злобно тараща глаза, черно-мрачный Редаз, – но меня там хорошо знают, и мне даже близко к ним не подобраться. Стоит собаке увидеть меня, и все: взмахнет крыльями – только ее и видели! А вот вы наверняка не вызовете у них никакого подозрения. Добудьте мне собаку, и я немедленно изгоню из Бержиана темноту и мрак.

– Но как мы сумеем ее добыть?

– О, нет ничего проще! Вы пойдете к Дидеки в гости…

– А пустит ли она нас?

– Конечно, пустит. Еще будет с вами сладка как сахар. Вот увидите. Только не верьте ей – за сладкими речами она прячет свою злобную сущность. О собаке не говорите ей ни слова. А когда будете уходить и собака увяжется за вами, чтобы проводить вас до угла, без лишних слов хватайте ее. Хватайте и крепко держите, чтобы она не смогла распустить крылья. И морду ей сразу же перетяните веревкой, чтобы она не начала выть и лаять, а то еще перепугает всех в округе. Тащите собаку сюда, в дом к Бержиану, и спрячьте ее, связанную, в кладовке. К тому времени и я приду. И в ту же минуту, как в моих руках будет собака, Бержиан вновь обретет зрение.

– Вся темнота и чернота до капли выйдут из меня?

– Разумеется, – ответил черно-мрачный Редаз. – Ну, мне пора. Ухожу, а вы не сомневайтесь, действуйте!

И он ушел. А ослепший Бержиан и его добрые друзья остались в комнате. Они были подавлены рассказом о злой собаке и вовсю ругали ее. Говорили, что если бы этот Редаз (вообще-то весьма препротивный тип) далее не пообещал помочь Бержиану, то и тогда следовало бы уничтожить такую злую собаку.

Только Бержиан немного сомневался и не высказывал такого воодушевления, как остальные.

– Мне кажется, я что-то вижу, – проговорил он тихо.

– Видишь?! – радостно воскликнул Флейтик, но Бержиан только озабоченно покачал головой и больше уже не говорил о том, что он видит своими слепыми глазами.

Друзья быстро собрались и двинулись к окраине города. Снег устилал улицы плотным покровом. Задрав кверху головы, друзья подставляли лица мягким белым снежинкам. Даже Бержиан повеселел, хотя он, разумеется, ничего не видел – Клопедия и Шурупчик вели его под руки, а Флейтик то опережал их, то шел позади, весело подпрыгивая, как ребенок. Но внезапно все остановились как вкопанные.

– Что случилось? – спросил Бержиан.

– Разве ты не видишь… – начал было Флейтик, но тут же спохватился. – Ой, ну, конечно, ты не видишь! Бержиан, мы подошли к самому саду, а там лето! Кругом зима, а там лето!

В разговор тотчас же вступили и мастер Шурупчик и маленькая Энци. Все трое наперебой принялись рассказывать Бержиану, что они видят. В конце концов Бержиан понял из их слов, что они стоят перед старым железнодорожным вагоном: вагончик на колесах, а колеса – на рельсах; рельсы же – ровно такой длины, чтобы на них мог уместиться вагон, и, разумеется, они никуда не ведут. На крыше вагончика – печная труба, из которой клубами валит дым; впрочем, в этом не было еще ничего особенного. Зато совсем особое зрелище являл собой сад, окружавший вагон.

Собственно, и садом-то его нельзя было назвать: крохотный участок, огороженный, как и говорил Редаз, забором из стеблей подсолнухов. Но сам садик вызывал подлинное изумление: он был полон цветущих, распускающихся цветов. И снег на них не падал, хотя над ними было то же огромное серое небо. Кругом снег, зима, а в саду Дидеки расцветают цветы!

– Может, это потому, что она маленькая ведьма и знает колдовство, которым даже зимой привораживает в свой сад весну? – высказал предположение Бержиан.

Никто на это ничего не ответил, но у каждого в голове вертелась одна мысль: если она ведьма, то почему же использует свои злые чары на такое доброе дело: чтобы цвели цветы? И такие красивые, а не колючая ежеголовка, дурнишник или уродливые земляные якорцы?!

– Давайте зайдем в вагончик, – предложил мастер Шурупчик и прокричал: – Ау!

Ему не пришлось долго аукать, так как после третьего «Ау!» дверь вагончика отворилась, и в сад вышла девочка. Она была совсем маленькой. Даже Энци Клопедия, которая отнюдь не отличалась высоким ростом, была на голову выше ее. У девочки были рыжевато-красные волосы, а на молочно-белом лице мило пестрели веснушки.

– Н-да, рыжий конь и рыжий пес, рыжий тип – один с них спрос, – прошептала Клопедия известную поговорку.

– Замолчи! – одернул ее Флейтик и, разинув рот, пожирал глазами девочку, которая, что греха таить, очень ему понравилась.

– Добро пожаловать! – приветливо сказала хозяйка вагончика. – Меня зовут Дидеки.

– А меня – мастер Шурупчик.

– Меня – Флейтик, – отвесил поклон восхищенный музыкант.

– А я – Энци Клопедия, – представилась наша маленькая болтунья-щебетунья, с трудом скрывая свою настороженность.

– О, значит ты тогда – Бержиан! – радостно воскликнула Дидеки, обратившись к поэту. – Заходите в дом.

Она распахнула калитку, тоже сплетенную из стеблей подсолнечника.

Когда друзья расселись в ее домике-вагончике, Дидеки угостила их молоком, сладким кренделем и настоем шиповника.

Видно было, что она очень рада своим гостям. И очень удивилась, узнав, что Бержиан не видит.

– Когда я читала твои лады-баллады, мне и в голову не могло прийти, что ты слепой. Впрочем, ты умеешь заглядывать в сердце, а это всего важнее, – сказала Дидеки.

Бержиан содрогнулся, словно от удара. Ему было очень стыдно. Он набил рот кренделем, лишь бы ничего не говорить. Неловко себя чувствовали и трое его друзей; они украдкой шарили глазами по углам комнаты, желая установить, где же прячется эта гнусная собака, эта злая Смородинка. Но собаки нигде не было.

Затем тягостную тишину нарушил Шурупчик.

– Гм… гм… начал он, – мы удивились, увидев у тебя цветы… зимой… И они не замерзают?

– О, это из-за собаки. Цветы нужны для моей собаки, – улыбнулась Дидеки.

У гостей на лице появилась ледяная улыбка, и они в один голос спросили:

– У тебя есть собака?

– Конечно, – ответила Дидеки, – очень милая собачка. Правда, и у нее есть несколько дурных качеств, но, в общем, она очень милая. Ее зовут Смородинка.

– Понятно, – хрипло сказал Флейтик. – И где же она сейчас?

– Наверняка нашла какого-нибудь неприкаянного ребенка… – проговорила Дидеки, и – подумайте только! – лицо ее озарилось при этом мягкой, ласковой улыбкой.

– Неприкаянного ребенка?! – срывающимся голосом переспросил мастер Шурупчик.

– Ну, конечно, оставленного без присмотра глупыша, – кивнула Дидеки и радостно добавила: – А вот и она! Видите? Смородинка, иди сюда!

В тот же миг в комнату вбежала черная мохнатая собака и тут же улеглась на полу; Смородинка тяжело дышала.

Маленькая Энци Клопедия с ужасом смотрела на нее. «О небо, что сделала эта черная собака с тем несчастным бедным ребенком, который, оставшись без присмотра, попал к ней в лапы?» С таким же немым вопросом испуганно смотрели на нее мастер Шурупчик и чудо-музыкант Флейтик.

– А зачем этой собаке нужны цветы? – неприязненно спросил мастер Шурупчик.

– Так ведь Смородинка – особая собака, – ответила Дидеки.

«Это мы знаем», – с сумрачным видом подумали четверо друзей.

А Дидеки продолжала:

– Она питается запахом цветов.

Друзья удивленно переглянулись:

– И ничего другого не ест?

– Нет.

– Даже хлеба? – усомнился Флейтик.

Дидеки отрицательно покачала головой.

– Ну, а молоко пьет? – подбросил каверзный вопрос мастер Шурупчик.

Дидеки рассмеялась.

– Да нет же! Только запахи цветов. И, поверьте, мне очень жалко, – добавила она, с любовью глядя на свою собаку, – что Смородинка не может, скажем, погрызть мозговую кость, как все остальные собаки.

– Тогда мне понятно, что это за склянки, – сказал Шурупчик и показал на большую этажерку у стены, доверху заставленную банками из-под варенья. Все банки были закрыты целлофаном и плотно завязаны. Однако в банках ничего не было.