Текст книги "Дженни. Ближе к дому"

Автор книги: Эрскин Колдуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

– А эта мулатка?

Говард покачал головой.

– По телефону звонили?

– Нет.

– Вы хотите сказать, что и Майло Рэйни не звонил?

– Нет, Дэйд.

– Ну тогда вопрос решен! Решен, черт возьми! Что он вообразил о себе, кто он такой? Времени у него было вполне достаточно!

Дэйд отшвырнул ногой корзинку для бумаг.

– Ему меня не провести, черт возьми!

Он сел и мельком взглянул на бумаги и документы, в беспорядке раскиданные по столу. Потом собрал их в стопку и отодвинул в сторону.

– Говард, через несколько минут ко мне должны прийти, – проговорил он, не поднимая глаз. – Я велел Джорджу Саутхарду и Хаустону Брасли прийти сюда в четыре сорок пять. И еще я узнал, когда сегодня заходит солнце.

Говард сел по другую сторону стола и начал вертеть в пальцах скрепки для бумаг, сгибая и перегибая их на разные лады.

– Что с вами такое? – недовольно спросил Дэйд, глядя на него через стол. – Чего ради вы тут расселись?

Рывком придвинув стул ближе, Говард наклонился над столом.

– Дэйд, не думаю, чтобы это была удачная мысль, – заговорил он медленно и решительно. В эту минуту он смотрел серьезно и взволнованно как никогда. – Это опасно, Дэйд. Я не шучу. Это дурно и несправедливо. Лучше бы вам этого не делать.

Схватив пачку документов, Дэйд хлопнул ими по столу. Потом откинулся на спинку стула и уперся ногами в выдвинутый ящик стола. Закинув руки за голову и глубоко вздохнув, он уставился на Говарда пронзительным взглядом. Его серо-голубые глаза смотрели жестко, не мигая.

– Какого дьявола! – сказал он хрипло. – Что за чушь вы плетете?

– Я говорю серьезно, Дэйд. – Говард держался твердо и независимо. – Это опасная затея. Существуют другие более разумные способы добиваться своего. Вам это известно. Если вы считаете нужным это сделать, найдите другой путь. То, о чем вы говорите, равносильно самоубийству. Вас это может погубить.

– Что это вы слюни распустили? – крикнул Дэйд, пинком ноги задвигая ящик и выпрямляясь на стуле. – Разве так вас нынче учат разговаривать в юридических школах?

– Может быть, это и слюняво, Дэйд, но, мне кажется, гораздо вернее, чем тот риск, на какой вы собираетесь идти. Мне самому неприятно так говорить с вами, ведь я только младший компаньон, у вас гораздо больше опыта, чем у меня, и все же я не могу молчать. Я собираюсь жить в Сэллисоу, обзавестись здесь в будущем адвокатской практикой, и это одна из причин, почему я против. Люди будут считать, что и я в этом участвовал, ведь всем известно, что мы с вами компаньоны. Я не желаю иметь никакого отношения к этому, и если б я мог, то пресек бы это. Рано или поздно кто-нибудь проговорится, и тогда всем станет известно, что за кулисами стояли вы. Всегда кто-нибудь разболтает. Вам это известно. Ничего в этом нет хорошего. Бросьте это дело, Дэйд, не доводите до конца. Есть же другие методы.

– Черт возьми, Говард Ньюхаузер, если вам не нравится то, что я делаю, так подавайте заявление и убирайтесь ко всем чертям из этой конторы!

– Я уйду, Дэйд, если вы не бросите этой вашей затеи, – сказал ему Говард. – Придется уйти, Дэйд.

Дэйд Уомек долго молчал, не сводя глаз с Говарда. Закурив сигарету, он швырнул спичку мимо пепельницы.

– Послушайте, сынок, – заговорил Дэйд с широкой улыбкой на красном лице. – Слушайте меня. Мы с вами не станем из-за этого ссориться. Мне отлично известно, как разговаривает молодежь, и меня нисколько не волнует то, что вы сказали. Вашему возрасту полагается иметь, как говорится, высокие идеалы, и вы думаете, что их надо подкреплять смелыми выходками и мальчишескими речами об уходе. Все это в порядке вещей, я понимаю. Со временем вы станете более рассудительны и благоразумны и постепенно научитесь ценить практическую сторону жизни, так же, как и все мы.

Дэйд наклонился вперед над столом.

– Так вот, вы сказали ваше слово, теперь моя очередь, и я скажу кое-что для вашей же пользы. Я живу в этом городе куда дольше вашего и за это время научился управлять им. Каждым городом кому-то приходится управлять, а этот город – мой, и я управляю им так, как мне угодно. Вот почему меня никто не запугает. Вот это самое я и говорю! Никто!

Говард бросил исковерканные скрепки в корзину для бумаг.

– Слышал, что я сказал, сынок?

– Я вас слышал.

– Ну и что же?

Говард молчал.

– Отлично, отлично, сынок, – улыбаясь, заговорил Дэйд. – Бросьте и думать насчет ухода. Пока вы меня держитесь, вам предстоит прекрасное будущее. В несколько лет я могу вас сделать богатым человеком. Могу даже твердо обещать, вам это. Вот до чего я в этом уверен. И я говорю не о крохоборстве, не о возне с пятидолларовыми клиентами в какой-нибудь адвокатской конторе. Это годится для неудачников. Я говорю о больших деньгах, о толстых пачках банковых билетов. Я разработал план эксплуатации домовладений по ту сторону Пичтри-стрит, и он уже начинает давать большие дивиденды. Я уже давно задумал сосредоточить негров в том районе и обвести их границей так, чтобы они шагу не могли сделать за эту черту, не положив денег в мой карман. Я скупил все домовладения вокруг негритянского квартала, пущенные в продажу за неуплату налогов и просрочку закладных, а теперь скупаю дома внутри квартала. Держа их в такой тесноте и нажимая то здесь, то там, я могу постепенно повышать квартирную плату. Скоро настанет время, когда каждый негр в негритянском квартале города будет платить мне за квартиру столько, сколько я захочу. Теперь вы понимаете, почему мне в помощники нужен способный молодой человек, именно такой, как вы.

Дэйд замолчал, но Говард ему не ответил.

– Теперь, сынок, вернемся к тому, с чего начали. Я не позволю какой-то приезжей мулатке выдавать себя за белую и снимать комнату по сю сторону Пичтри-стрит. Если хоть одной из них это удастся, то она создаст прецедент, тогда и другим мулаткам взбредет в голову проделать то же самое. Это никуда не годится. Это погубит план, над которым я работаю. Вот почему я не раз предупреждал всех, кого следует, чтобы эту мулатку выгнали из дома Дженни Ройстер еще сегодня, до захода солнца. Майло Рэйни об этом знает, и Дженни Ройстер тоже знает. Все, кому следует, получили предупреждение.

– Я не уверен, что вы правы и она действительно негритянка, – сказал ему Говард. – Я думаю, что она отчасти индианка. Сегодня я видел ее на улице.

– Какого черта! – начал Дэйд, повышая голос. – С моей точки зрения, она все-таки мулатка, которая выдает себя… Ведь она не чисто-белая? Нет? Отчасти африканская негритянка или отчасти американская индианка – это все равно. Какой смысл в таких увертках? Она цветная, как бы вы это ни называли.

– Дэйд, законодательством установлено…

– К черту, что бы там ни было установлено этими идиотами! – Дэйд, вскочив на ноги, оперся о стол. – Я сам устанавливаю законы в Сэллисоу и в округе Индианола! – Выпрямившись и посмеиваясь про себя, он указал пальцем на Говарда. – Законом установлено, что бить свою жену – уголовное преступление в одних штатах, наказуемый проступок – в других, а то и просто оскорбление действием. Вы думаете, законы – это такая святость, что никто их не нарушает? Где там! Скажите мне правду, сынок. Могли бы вы показать под присягой, что знаете такого человека, который никогда не бил свою жену в прошлом, не бьет ее в настоящем и не станет бить в будущем. Нет! А если бы и показали, то это было бы лжесвидетельство, сами знаете!

– Дэйд, я не могу с вами спорить на таких основаниях.

– Хорошо. Мы выяснили этот вопрос. О том, что я собираюсь делать, спорить не приходится.

– Но я все же не думаю…

Дэйд прошелся вдоль стола и повернул обратно.

– Послушайте, сынок. Скажите мне вот что. И помните, отвечать мне нужно правду. Откуда вам столько известно про эту мулатку и с чего это вы взялись ее защищать?

– Я ее видел один раз, – ответил Говард. – Я видел ее сегодня в полдень на улице.

– Вот оно что! Вы для себя ее приглядели, так, что ли? Когда вы несколько минут назад подняли из-за нее такой шум, я так и подумал. Вы побоялись, что я вышлю ее из города, верно? Хотите, чтоб она тут осталась, чтобы вам можно было за ней бегать?

Говард слегка улыбнулся.

– Ну, Дэйд, это уж из другой оперы.

– Не огорчайтесь, сынок, – сказал ему Дэйд и, обойдя вокруг стола, похлопал его по плечу. – Я думал, что моя заявка первая, а теперь вижу, что вы меня опередили. Во всяком случае, она просто переберется на другой конец города, по ту сторону Пичтри-стрит. Там вам будет гораздо удобнее гоняться за ней, чем в нашем районе, во всяком случае.

Послышался стук в дверь, и Джордж Саутхард и Хаустон Брасли вошли в контору. Но прежде чем кто-нибудь успел заговорить, зазвонил телефон.

Дэйд указал на дверь соседнего кабинета.

– Говард, проводите их туда, и пусть подождут, пока я кончу говорить по телефону. И дверь закройте.

Телефон звонил не умолкая, но Дэйд подождал, пока все трое вышли в соседнюю комнату и закрыли за собой дверь. Только после этого он сел за стол и взял телефонную трубку.

– У телефона Дэйд Уомек, – сказал он громким голосом.

– Здравствуйте, Дэйд. Это говорит Майло Рэйни. Как поживаете?

– Отлично, отлично, Майло. Лучше некуда. А вы?

– Так же, как всегда, Дэйд. Я звоню вам…

– И давно пора, – сухо заметил Дэйд. – Я целый день ждал вашего звонка. Думал, что вы позвоните гораздо раньше. А кроме того, эта мулатка так и не явилась ко мне в контору. Я ее ждал.

– Дэйд, сколько я ни старался, но так и не мог убелить Дженни Ройстер содействовать нам хоть чем-нибудь. Она ничего и слушать не хочет. Вчера ночью я пригласил ее к себе и говорил с ней два часа, а сегодня звонил ей по телефону. Я передал ей то, что вы говорили, но она все стоит на своем. И точно так же вышло, когда я передал ей, что вы велели прислать эту девушку к вам в контору.

– Майло, разве вы не имеете влияния на ваших клиентов?

– Я уговаривал ее, как только мог, но тут она упрямится, как норовистый мул. Знаете, какие бывают женщины? Если им это надо, они глухи как пень.

– Все это никуда не годится, Майло, – сказал Дэйд. – Очень жаль слышать.

– Дэйд, дайте мне еще несколько дней, – упрашивал судья Рэйни. – Я уверен, что уговорю ее прислушаться к голосу разума, если у меня будет время. Всего несколько дней…

– А знаете ли вы, Майло, в котором часу сегодня заходит солнце?

– Нет… не совсем точно.

– А я знаю. В пять тридцать пять. Это точно.

14

С мертвенно-бледным, почти серым лицом, встревоженный и осунувшийся, проповедник Клу оставил свою пыльную машину на стоянке возле церкви и, устало шаркая подошвами, направился к дому Дженни Ройстер рядом с церковью. Его темно-синий костюм, смятый и обвисший, был весь в пуху, нечесаные черные волосы космами падали на лоб. Вид у него был совершенно обескураженный и унылый.

Проповедник Клу уложил свой скудный гардероб и прочие пожитки в чемодан и картонки, потом в сундук и поставил на заднее сиденье машины. Библия с указателем и двадцать томов готовых проповедей, требников, свадебных и надгробных речей стояли на переднем сиденье в отдельной большой картонке.

Шестой час был в самом начале, и воздух впервые за этот день стал прохладным и освежающим. Некоторые из обывателей Морнингсайд-стрит расположились отдыхать на верандах, другие прохаживались во дворе, пользуясь хорошей погодой. Небо все еще хмурилось, солнце садилось за серые тучи, и потому сумерки наступали гораздо быстрее, чем обычно.

Проповедник Клу, дойдя до дома Дженни Ройстер, прошел на цыпочках через веранду и робко постучался в парадную дверь. Никто ему не ответил. Он приложил ухо к дверной щели, но ничего не расслышал. Встревожившись и почти теряя рассудок, он постучал еще раз, сильнее. Приняв решение ждать у двери, пока кто-нибудь не подойдет, он напряженно прислушивался к звукам шагов в прихожей.

Он все еще упорно стучался, когда Дженни вдруг открыла дверь. Второпях сбежав с лестницы посмотреть, кто это стучится, она вся раскраснелась и запыхалась.

Последние полчаса Дженни провела наверху, в комнате Лоуэны. Увидев, как Лоуэна устала и расстроена после целого дня беготни по городу, а главное – после безуспешных поисков работы, она уговорила девушку лечь в постель. Дженни приготовила для нее большую чашку куриного бульона, потом подала ей толстый ломоть ветчины с горячей подливкой. Лоуэна все ждала удобной минуты рассказать Дженни о том, что случилось в кафе «Джонни Реб», но как только она пообедала, Дженни заставила ее принять снотворное, и после этого девушка почувствовала такую усталость и сонливость, что уже не пыталась разговаривать.

Сначала, открыв дверь, Дженни была так удивлена приходом проповедника Клу, что остановилась как вкопанная, уставясь на него.

– Здравствуйте, мисс Ройстер, – сказал он, беспокойно моргая глазами. – Я не хотел вас тревожить, но, если вы ничего не имеете против, я бы попросил уделить мне несколько минут для разговора наедине.

– Здравствуйте, проповедник Клу, – рассеянно ответила она.

– Так могу я поговорить с вами? – настаивал он.

– О чем это? – начала Дженни, хмурясь. Я не ожидала увидеть вас в моем доме после того, что произошло.

Шаркнув подошвами по полу, он переступил с ноги на ногу.

– Мисс Ройстер, если вы позволите мне войти в дом…

– Хорошо, пусть обо мне не говорят, что я захлопываю дверь перед проповедником и не пускаю его в дом. Но если это насчет уступки вам моего дома, для того чтобы срыть его и построить на моем участке воскресную школу, то разговор будет ни к чему, все равно что на ветер. Напрасно только потратите время, да и меня еще больше обозлите. Я не собираюсь ходить вокруг да около, а если я что решила, то это уж твердо. Передумывать – это слабость, а я горжусь тем, что у меня ее нет.

– Нет, нет, мисс Ройстер, – поспешил он уверить ее. – Дело совсем не в том, я даже и поминать про то не стану.

– А я тоже не собираюсь сидеть здесь и слушать, как придираются к моим жильцам. Довольно я наслушалась болтовни и больше ни одного слова слышать не хочу. Дом мой собственный, и никто мне не может указывать, кому можно жить в нем, а кому – нельзя.

– Мисс Ройстер, это совершенно не то, – сказал он торжественным тоном, мрачно глядя на нее. – Клянусь богом, это чистая правда.

– Тогда добро пожаловать в дом, проповедник Клу, – сказала она, дружелюбно улыбаясь, и отступила в сторону, давая ему пройти. – Если уж не верить священнику, когда он клянется богом, то не знаю, кому еще можно верить на этом свете.

Ступая легкими шагами, Дженни повела проповедника в гостиную и включила свет. На улице все еще медлил серый день, но в доме начинало уже темнеть.

Не в пример прежним своим визитам, когда он оставался все время на ногах и только для молитвы опускался на колени, проповедник Клу с готовностью опустился в предложенное ему кресло. Сама хозяйка села на красный плюшевый диван и устроилась поудобнее, сложив руки на животе, а потом передвинув их повыше, чтобы чувствовать себя свободнее.

– Я сижу и дожидаюсь, чтобы вы помолились для начала, как всегда делали прежде, – сказала она после нескольких минут молчания. – Если хотите молиться, так молитесь, я ничего против не имею. Сколько я знаю священников, они всегда читают молитвы перед даровым обедом и молитвой же платят за все, что надеются получить даром. Это единственные люди, которые зарабатывают хорошие деньги, молясь о том, чтобы получить что-нибудь совсем даром. Может, вам это не известно, но всем нам приходится работать как каторжным и урезывать себя во всем, чтобы только-только прокормиться и не остаться без крова над головой.

– Я вовсе не собирался читать молитву, – ответил он удивленно. – Сейчас в этом нет никакой надобности.

– Тогда начинайте сразу и говорите прямо, о чем вы собирались со мной толковать. О чем вы говорить не будете, вы уже сказали.

Он передвинулся на самый краешек стула, крепко стиснув руки.

– Мисс Ройстер, я пропал, – взволнованно начал он и вытер рот и подбородок обратной стороной руки. – Я окончательно погиб. Хуже этого ничего не могло случиться с таким человеком, как я.

– После того, что случилось вчера ночью в пансионате, меня это не очень удивляет, – сурово ответила она.

Проповедник Клу глубоко вздохнул, словно собираясь с духом.

– Мне только что пришлось отказаться от места проповедника в церкви Тяжкого Креста. – Он опять вытер рукой губы и подбородок. – Сегодня на тайном заседании церковного совета постановили, что мне запрещается здесь проповедовать. Сказали, что после такого скандала мне вряд ли удастся себя обелить. А кроме того, велели мне выехать из города и больше никогда не возвращаться.

– Ну и дела! – воскликнула Дженни, широко раскрывая глаза. – Вот это ловко! Никак не думала, что они так скоры на руку!

– Для такого человека, как я, это просто ужасно, мисс Ройстер. Это вредит моей репутации.

Она неторопливо кивнула.

– Я рада это слышать из первых рук, разнообразия ради. Обыкновенно мне приходится дожидаться, пока сплетня не дойдет с одного конца города до другого.

Проповедник Клу откинулся назад, втиснувшись глубже в кресло.

– Не знаю, что со мной станет, мисс Ройстер. Не знаю, что мне делать. Не знаю, куда и податься. Совсем зашел в тупик. Мне еще некогда было помолиться, но боюсь, что и это теперь не поможет. Одно только приходит в голову – уехать куда-нибудь, где еще не знают об этом скандале, и собирать деньги на новую церковь. Если бы я был помоложе, я бы мог уехать куда-нибудь и заняться пропитания ради сельским хозяйством, пока шум не уляжется, но, пожалуй, здоровья у меня на это не хватит. Для такой работы я всегда был слишком слаб.

Дженни, покачивая головой, глядела на него с состраданием.

– Во всяком случае, я больше гожусь на то, чтобы собирать деньги на церковь, – продолжал он. – Это, кажется, единственное, что мне дается без труда. Думаю, что у меня от рождения есть к этому способность. Вот почему я и хочу, чтобы это стало делом всей моей жизни. Единственное затруднение в том, что теперь мне придется начинать с самого начала, опять собирать деньги и опять строить новую церковь кирпичик за кирпичиком, а я не знаю такого места, где бы люди хотели строить новую церковь. Похоже на то, что церквей в наше время уже настроили достаточно. Может быть, мне придется уехать куда-нибудь, снять курятник и разводить кур, пока я не смогу вернуться к делу всей своей жизни. Разводить кур, должно быть, не так уж трудно.

Дженни впервые в жизни пожалела его и теперь соображала, что она может сделать, чтобы помочь ему. У нее была одна свободная комната, где он мог бы жить даром, а один лишний едок за столом не так уж обременил бы ее.

– Просто стыд и срам! – сказала она сочувственно. – Вот уж никогда не думала, что у проповедников бывают в жизни такие же беды и несчастья, как и у нас, обыкновенных людей. Положим, церковный совет имеет такое же право нанимать и увольнять, как любой лавочник или еще кто-нибудь в этом роде, а все как-то кажется, что это не очень-то благочестиво, после того как вы столько трудились, чтобы собрать деньги и отстроить такую красивую церковь.

Дженни крепче поджала руки на животе.

– Проповедник Клу, откровенно говоря, мне прямо-таки жалко вас. Я всегда была добрая, и у меня это просто слабость – жалеть людей. Когда мне некого жалеть, у меня все внутри словно сохнет. Вот почему мне сейчас так вас жалко. Если хотите знать по правде, что я сейчас чувствую, так я вам скажу откровенно. Если б вы перешли на диван, сели рядом со мной и шепнули, чего вам больше всего хочется, я по своей доброте постаралась бы для вас, ни в чем не отказала бы.

Она глядела на него в ожидании ответа, и в комнате надолго воцарилось молчание. Он взглянул было на нее, но тут же опустил глаза, потом, вместо того чтобы ответить что-нибудь, еще глубже забился в кресло. Проходила минута за минутой, и Дженни начала беспокойно перебирать пальцами по красному плюшевому дивану. Лицо у нее вспыхнуло.

– Если вы не понимаете намека, – сказала она сурово, – так я могу вам сказать, что у меня на душе есть и еще кое-что. Вам бы следовало быть поосторожнее и вести себя осмотрительнее в том пансионате. Это было просто ужасно для Бетти Вудраф, а ведь во всем только вы один виноваты. Бедная девочка совсем расстроилась. Она вернулась из пансионата чуть ли не в истерике, после того как вы ее опозорили перед Клинтом Хафменом и Стэнли Причардом. Чтобы ее успокоить, пришлось мне вчера ночью дать ей снотворное, а то она уж начала говорить о самоубийстве. А хуже всего то, что теперь она уехала, совсем уехала, и это ваша вина.

– Для того я сюда и пришел, – сказал проповедник Клу, ерзая в кресле.

– Повидаться с Бетти?

Он кивнул.

– Я хотел извиниться перед мисс Вудраф в том, что вышел такой скандал, и сказать, как я об этом сожалею. Я думал, может, после того как я извинюсь, она согласится со мной уехать, поскольку мы оба замешаны в этом скандале. Если она со мной поедет, то и мне будет легче выехать из города. Во-первых, у нее машина лучше моей, свою я продам, а в ее хорошей мы уедем. Шины на моем автомобиле совсем износились, а у нее почти новые. Если она согласится, мы уедем куда-нибудь вместе и…

Пока он говорил, Дженни все время покачивала головой.

– Она уехала. Уже уехала.

– Что вы говорите, мисс Ройстер? – Он выпрямился в кресле. – Куда уехала? Разве мисс Вудраф переехала на другую квартиру?

– Теперь Бетти, должно быть, милях в ста от Сэллисоу и едет все дальше и дальше. Я отговаривала ее как только могла, но она уложила все свои вещи и уехала на своей машине еще днем. Она сказала, что больше не вернется в Сэллисоу, пока жива. Вот оттого я такая печальная и убитая – как подумаю, что никогда больше не увижу Бетти Вудраф. Она мне была прямо как родная дочь! Никогда не утешусь! А все вы виноваты! – Дженни утерла слезы на глазах.

– Куда она уехала? – спросил проповедник Клу, в отчаянии ломая руки. – Скажите мне, куда она уехала, и я ее разыщу. Сяду в свою машину и поеду ее догонять.

Дженни вся сотрясалась от рыданий.

– Оставьте ее в покое, проповедник Клу! Не смейте больше приставать к Бетти Вудраф. Я бы вам не сказала, куда она уехала, даже если бы была при последнем издыхании. Бросьте это, не старайтесь ее разыскать!

Обозленный и взволнованный, проповедник Клу сердито глядел на Дженни, словно она была виновата во всем, что произошло, и кровь впервые за все время прилила к его бледному лицу.

– Это просто непорядочно так говорить, кто бы ни говорил, – сказал он и поджал губы. – Это просто не по-дружески с вашей стороны так поступать.

– А я и не желаю дружить с тем, из-за кого Бетти Вудраф пришлось уехать. И пускай будет непорядочно, мне на это наплевать.

– Послушайте, мисс Ройстер! Я не для того пришел к вам в дом, чтобы вы со мной так разговаривали.

– А я и не приглашала вас к себе в дом! – сердито крикнула Дженни. – Можете встать и отправиться, куда вам угодно! Я не намерена терпеть ваши разговоры! Только что я была настроена по-хорошему, предлагала вам познакомиться со мной поближе, но вы не пожелали понять намека, а ведь это ни одна женщина не стерпит. А если б вы пожелали, я уж подумывала, не пустить ли вас бесплатно в свободную комнату. А теперь я рада, что вы про это не заикнулись.

– Вы мерзкая старуха! Вот вы кто, мисс Ройстер! Никакой доброты в вас нет!

– Я могу быть доброй ко всем на свете, а через минуту перемениться и стать злой, как ведьма! Сейчас я как раз такая! Злая, как ведьма!

Проповедник Клу вскочил с места и глядел на Дженни, беспокойно моргая глазами.

– Вы и есть такая! – крикнул он. – Злая, как ведьма!

– И если хотите знать правду, с каждой минутой я злюсь все больше. И начинаю думать, что вы такой же проповедник, как я, по правде сказать. А еще, скажу вам по правде, я начинаю думать, что такого мошенника, как вы, в нашем городе до сих пор не бывало. Я все удивлялась, почему вы не называете себя преподобным Клу, как другие священники. А вы всё проповедник Клу да проповедник Клу. И это очень подозрительно. Вся ваша забота лишь бы взвинтить людей, довести до того, чтоб они сами раскрыли перед вами кошельки, а вы бы туда запустили лапу и взяли, сколько вам требуется. Вы точь-в-точь бродячий лоточник, который открывает флакон с хорошими духами и дает понюхать, а потом подсовывает гнилые чулки – только их наденешь, и петля спущена. Знаю я вас! И хватит с меня! Убирайтесь вон из моего дома!

В гостиной запахло дымом. Как только Дженни почуяла этот запах, первой ее мыслью было, что Шорти Гудвилли уронил горящую сигарету на обивку мягкого кресла. Она перевернула все подушки, старательно осмотрела красный плюшевый диван и все-таки не нашла ничего такого, что горело бы. Проповедник Клу тоже почуял этот запах и начал принюхиваться, обводя взглядом гостиную. Запах дыма напоминал сначала запах тлеющих листьев, но через некоторое время стал похож на запах сосновых поленьев, горящих в камине.

– Если бы вы не были женщиной, я бы вас выругал, – сказал проповедник Клу, расхаживая взад и вперед по гостиной.

– Валяйте, ругайтесь, сколько влезет. Мне даже хочется, чтоб вы начали поскорей, а я тогда вас отругаю вдвое крепче и втрое скорей вашего. Услышите такую брань, какой в жизни не слыхивали и до самой смерти не позабудете. И не думайте, будто я не умею ругаться. Теперь я почтенная женщина на покое, но могу и забыться, если подвернется хороший предлог.

– Я всегда думал, что вы нечестивая грешница.

– А мне только и не хватало случая, чтоб это доказать!

Проповедник Клу все еще стоял посредине гостиной, как вдруг перед домом послышались взволнованные голоса. Минутой позже на улице кто-то громко закричал.

Дженни встала и подошла к окну посмотреть, из-за чего поднялся такой переполох. Но не успела она выглянуть в окно, как кто-то распахнул переднюю дверь и вбежал в прихожую.

– Дженни, Дженни! Где ты, Дженни?

Она сразу узнала голос Клары Крокмор.

– Дженни! Дженни! – опять позвала ее Клара взволнованным голосом.

– Что такое случилось, Клара? – спросила Дженни, направляясь в прихожую. – Что ты так волнуешься?

Они столкнулись на пороге гостиной.

– Пожар, Дженни! Пожар! Твой дом горит! Вся задняя стена в огне! Выходи скорей, Дженни!

– Так вот чем это пахнет, – сказала Дженни с каким-то тупым равнодушием. – То-то мне и показалось, что запах какой-то странный.

– Ведь это твой дом, Дженни! Он горит! Весь в огне! Выбирайся скорее!

Теперь дым уже валом валил в прихожую, и сквозь тонкие стены слышно было потрескивание пламени. Крики на улице стали громче, и в отдалении, на вышке пожарного депо, зазвонил колокол.

– Надо же мне спасти хоть мои любимые вещи! – крикнула Дженни, бросаясь обратно в гостиную. – В этой комнате все мои статуэтки и диванные подушки!

Клара Крокмор побежала за Дженни и силой вытащила ее назад в прихожую. Как раз в эту минуту в дом вбежали несколько человек.

Проповедник Клу опрометью промчался через прихожую и вмиг очутился в безопасности на улице.

– Уведите ее отсюда! – крикнул кто-то. Двое мужчин схватили Дженни и поволокли ее через прихожую на веранду. – Уходите все из этого дома! Сейчас крыша провалится!

Издали послышался рев сирен – пожарные машины мчались по Морнингсайд-стрит. Большая толпа уже собралась перед домом, а соседи поливали из садовых шлангов свои крыши и веранды, чтобы их дома не загорелись от летящих искр.

– Надо же мне хоть что-нибудь спасти! – протестовала Дженни, силясь высвободить руки. – Как это можно, чтобы у меня все сгорело!

И не успели мужчины ее остановить, как Дженни нагнулась и подобрала с пола два горшка с цветами. Прижав оба горшка к груди, она уже не противилась больше, когда ее выводили из прихожей на веранду. Как раз в ту минуту, когда они сходили с крыльца во двор, пламя стеной ворвалось из кухни в прихожую.

– Не знаю, удалось ли мне спасти мой любимый цветок, – рассеянно говорила Дженни, в то время как ее волокли со двора на улицу, подталкивая в спину. – Все случилось так быстро, что мне некогда было разбирать, который цветок мой любимый.

Пожарные начали поливать из шлангов соседние строения, чтобы пожар ограничился домом Дженни Ройстер. Беспрерывно обдавая потоками воды стены и крышу соседней церкви, пожарным удалось отстоять ее от огня. Дом Клары Крокмор был довольно далеко и потому вне опасности, но несколько черных дубов перед ним загорелось, и пожарным пришлось направить на них струю воды, чтобы сбить огонь.

Дженни стояла посреди улицы, крепко прижимая к себе оба горшка с цветами, когда крыша с оглушительным треском рухнула и провалилась в верхний этаж дома. Огромный столб черного дыма и крутящихся искр взвился над костром из пылающих сосновых бревен и потрескивающих кровельных дранок.

Вдруг Дженни пронзительно вскрикнула.

– Боже мой! – вопила она, бросаясь к дому. – Боже! Боже! Она там! Спит наверху! Спасите ее кто-нибудь!

Мужчины, стоявшие на улице, схватили Дженни и оттащили ее подальше от горящего дома.

– Кто у вас там? – спросил ее один из них. – О ком вы говорите?

– Лоуэна… Лоуэна Нели! Я дала ей большую дозу снотворного! Сама она не проснется, не сможет спастись! Что я наделала! Спасите ее! Ради бога, спасите!

– Мисс Ройстер, в этот дом уже никто не может войти, – сказал ей кто-то из мужчин. – Слишком поздно. Счастье еще, что вам удалось выбраться, прежде чем провалилась крыша.

– Но как же Лоуэна… она там… ведь снотворное…

Женщины увели Дженни на другую сторону улицы и усадили ее на обочину тротуара. Дженни заплакала навзрыд, не в силах сдержаться. Клара Крокмор села рядом с ней, стараясь ее утешить.

– Покуда я жива, не прощу себе, что я забыла про Лоуэну, – рыдала Дженни. – Пускай мой дом сгорел бы десять раз подряд, только бы спасти ее, вернуть к жизни! Лоуэна! Лоуэна! Нет мне прощения! Это все из-за меня! Я виновата!

– Ну, Дженни, успокойся же, – уговаривала ее Клара, – перестань, не надо так говорить.

Дженни закрыла лицо руками и некоторое время плакала неслышно, без рыданий.

– Это такой ужас, не знаю теперь, что и думать о себе. Я только что отчаянно поругалась с проповедником Клу, и все случилось так быстро, что я не успела ничего сообразить. Еще мне хотелось спасти мои любимые статуэтки и диванные подушки, только мне не дали вернуться в дом и взять их. А в смерти Лоуэны все-таки я виновата. Я ее уложила в кровать, потому что она так устала, так была расстроена. Она весь день ходила по городу не евши, и я думала, что поступаю правильно. Я ее покормила… потом дала ей снотворное! Это все из-за меня! Я виновата!

– Перестань, Дженни, – сказала Клара, похлопывая ее по руке. – Вовсе не ты виновата. Тут уж ничем нельзя было помочь. И нечего себя винить.

Клара взглянула на одного из мужчин, стоявших рядом.

– А мне кажется, что есть виноватый, – сказала она ему. – Не думаю, чтобы это был несчастный случай. От обыкновенного пожара дом не сгорел бы так скоро.