Текст книги "Дженни. Ближе к дому"

Автор книги: Эрскин Колдуэлл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Мэйбл повернулась к нему спиной и вышла из кабинета, хлопнув дверью изо всех сил.

Как только затих стук каблуков Мэйбл по скрипучей деревянной лестнице, ведущей со второго этажа на улицу, Миллер с усталым вздохом опустился в кресло.

Он медленно и задумчиво потирал обе свои румяные щеки сначала одной, потом другой рукой. Любопытно, что сказал бы Фрэнк Бауэрс о крестовом походе Мэйбл против смешения рас, ежели бы он был сейчас жив. Миллер был уверен, что Фрэнк понял бы, почему она решила наказать Туземца, вместо того чтобы удовольствоваться разводом или признанием брака недействительным. Сам же Миллер подозревал, что Мэйбл, быть может не сознавая этого, чувствует себя оскорбленной и униженной и только гордость толкает ее на крайние меры, и сомневался, принесет ли ей удовлетворение даже этот крестовый поход. («Как всем известно, не часто приходится слышать о связи слуги-негра с белой женщиной, но уж если это случилось, так я не стал бы держать пари на собственные деньги, что первый ход сделала не белая женщина. И не думайте, будто ни одна из белых женщин и девушек на это не способна. Для начала тут нужен только известного рода взгляд, и каждый мужчина, заметив такой взгляд, понимает, что ему подали знак, так же как любая женщина умеет его подать. Ничто человеческое не чуждо человеку любого цвета кожи».)

Долгое время Миллер сидел, глядя в окно на грязный купол здания суда и погнутый ветром флагшток на его крыше. Он размышлял о том, сколько детей смешанной крови породил Фрэнк Бауэрс за всю свою жизнь и что скажет Мэйбл, если узнает, что хотя бы один ребенок Фрэнка рожден от матери-негритянки.

Но Фрэнка Бауэрса уже нет на свете, он умер, и Миллер вдруг поймал себя на мысли, а сколько же детей смешанной крови у него самого живет где-то тут, в Америке. Он знал, что один из его сыновей, рослый юноша, живет здесь в Пальмире, ему теперь около двадцати лет, и работает он на лесопильном заводе. Если не считать темного цвета кожи, то в других отношениях этот малый заметно похож на троих его сыновей, рожденных от законной жены, и все они теперь обзавелись семьями и ушли из дома. («Когда состаришься, то никак не можешь решить, радует тебя или печалит то, что случилось когда-то давным-давно. Думаю, что это какое-то среднее чувство между печальным и радостным. Вот почему время творит с нами что-то странное. Похоже на то, как еще подростком ты воровал яблоки и арбузы у какого-нибудь фермера. Это нечто такое, чего сейчас ты не сделал бы, но в том возрасте оно казалось нормальным и вполне естественным».)

Миллер всегда заговаривал с этим красивым смуглым юношей, встречая его на улице, но мальчик в присутствии белого держался застенчиво и молчаливо и только кивал и улыбался Миллеру. Повидавшись с мальчиком, он не мог отделаться от чувства грусти и угнетения, главным образом потому, что не знал даже, как зовут его сына. Миллер понимал, что ему в любое время легко было бы узнать, как зовут и мальчика, и его мать, но почему-то чувствовал, что для его душевного спокойствия лучше будет не спрашивать, какое имя дала ему негритянка-мать.

Миллер долго сидел за письменным столом, стараясь хорошенько обдумать, какие шаги следует предпринять в суде, для того чтобы брак Мэйбл был как можно скорее признан недействительным, но мысли его становились все более смутными и расплывчатыми, и он был не в силах сосредоточиться даже на таком шаблонном для юриста деле. В конце концов он поднялся с места, надел шляпу и вышел из конторы.

Вместо того чтобы пойти прямо в суд и поговорить там с председателем, как ожидала от него Мэйбл, он зашел в аптеку и купил сигару. После этого он медленно прошелся по тротуару по западной стороне городской площади. Теперь он знал, что, прежде чем что-нибудь предпринять, он должен повидаться с Ханникатом. Хотя Туземец и не был его клиентом, оба они жили в Пальмире и знали друг друга всю свою жизнь. Они всегда были в дружеских отношениях, иногда разговаривали, даже ходили вместе охотиться на опоссума, и Миллер чувствовал себя обязанным предупредить Туземца заранее насчет тех шагов, которые будут им предприняты в суде.

Несколько мужчин, один за другим, сказали ему, что видели, как Туземец и Эл Дидд шли по улице в заведение Эда Говарда на южной стороне площади. Был уже полдень, и многие из лавочников и деловых людей уже отправились по домам, чтобы пораньше пообедать вместе с женой, а потом часок вздремнуть. Неженатые продавцы и конторские девицы сидели за стойками в кафе, заказывая вегетарианский суп, шницели и чай со льдом или горячий кофе.

9

Когда Миллер Хайэт вошел в пивную Эда Говарда, Туземец держал в левой руке наполовину съеденный сэндвич со шницелем, а правой нажимал рычаг своего любимого автомата. Он уже выиграл бутылку пива и набрал столько очков, что ему полагалось два раза бесплатно сыграть в «Девушек на пляже». Кроме Эла Дидда, вокруг автомата толпилось еще несколько человек, наблюдая, как легко и ловко Туземец набирает очко за очком. Все любовались его свободной позой и сложной работой ног, когда он отводил рычаг назад и отпускал его.

Эл Дидд толкнул Миллера локтем.

– Миллер, – сказал Эл, – а ведь я думал, что вы, адвокаты, все время торчите в суде, разыскиваете, не хочет ли кто-нибудь судиться, или стараетесь засадить кого-нибудь в тюрьму. Лучше бы вы не ходили сюда да не затевали бы склоки. Тут все уже имели неприятности, сколько полагается по закону. Было бы по-дружески, если бы вы отсюда ушли и не приставали бы к людям, а то они только пугаются.

– Бросьте, Эл. Я адвокат по этическим вопросам. Мое дело защищать людей, а не преследовать их.

– Так почему бы вам не доказать, что вы истинный человеколюбец: перестали бы таскать людей в суд да взыскивать с них десять долларов за подержанную, никуда не годную стиральную машину?

– Приходите завтра ко мне в контору, Эл, и мы с вами уладим это дело окончательно. Я всегда готов примирить обе стороны и пойти на компромисс или устраивающее всех решение. Это одна из основ моей этической платформы. Мне известно, что стиральная машина, которую вы купили для жены, сломалась раньше, чем вы успели выплатить за нее все взносы. Послушайтесь моего совета и больше не покупайте в кредит подержанных вещей.

– Сколько же вы с меня возьмете за этот юридический совет?

– Ваша дружба оплатит мне его полностью.

Зная, что дожидаться приватного разговора с Туземцем придется долго, Миллер купил у стойки сэндвич с ветчиной и сыром и принялся за него. Держа в руке сэндвич, он подошел к свободному автомату, опустил в отверстие никель и отвел назад рычаг.

Прошло почти полчаса, прежде чем Туземец кончил играть в «Девушек на пляже» и уселся на табурет перед стойкой. Миллер поспешил занять место рядом с ним и заказал Эду Говарду две кружки пива. Он заплатил за них вперед.

Оба сидели молча, пока не отхлебнули по глотку пива из кружек.

– У меня только что было совещание с Мэйбл, – сказал после некоторого молчания Миллер, наклоняясь поближе к Туземцу и доверительно понижая голос. – Я сюда пришел, чтобы разыскать тебя и сообщить тебе об этом.

– Совещание насчет чего? – спросил Туземец.

– Она меня уполномочила добиваться расторжения вашего брака на самых законных основаниях.

– Это почему?

– Тебе лучше знать почему. Причина этому – ты.

– А что я сделал?

– Прежде всего брак остался незавершенным, а потом она тебя застала с этой негритянкой у тебя дома. Ни у одной женщины не было более веских оснований для развода или признания брака недействительным.

– Все это Мэйбл виновата. Она уж слишком на меня наседала. Много есть такого, к чему мужчина должен сначала привыкнуть, прежде чем почувствовать себя свободно, – вот и к чужой женщине тоже. Я бы справился с тем, о чем ты говоришь, если бы она меня не торопила. Я всегда не любил, чтобы меня подталкивали к чему-нибудь совсем непривычному, пока я сам еще не приготовился.

– Ну ладно, теперь уж поздно привыкать, – сказал Миллер. – Мэйбл уже уполномочила меня добиваться этого самого расторжения. Отсюда я прямо иду в суд хлопотать на этот счет.

Туземец отхлебнул большой глоток пива.

– Через несколько дней ты снова сможешь считать себя холостяком, – сказал Миллер. – Мне думается, во всяком случае, что ты не создан для семейной жизни. И, уж конечно, ты вел себя не как женатый человек.

– Ну что ж, это мне как раз подходит, – сказал Туземец, широко ухмыляясь и сдвигая кепку на затылок. – Если только оно не хуже развода. А на меньшем я не помирюсь.

– Как бы ты на это ни смотрел, Туземец, оно даже лучше развода. Мэйбл уплатит все судебные издержки, и гонорар адвокату тоже. Лучше и не придумаешь. Тебе это и десяти центов не будет стоить из твоих собственных денег.

Туземец подтолкнул Миллера локтем.

– Вот это мне нравится слышать. Значит, я еще, может, заполучу обратно мое старое счастье. Мне его недоставало последние два дня, и я уже начал было беспокоиться. Я выиграл всего четыре бесплатные партии вон на том автомате да одну жалкую бутылку пива. А когда мне везет, я могу наверняка рассчитывать, что выиграю вдвое больше. – Он сунул руку в карман и вытащил монетку. – Не сразиться ли нам в орлянку, Миллер? Мне хочется попытать свое счастье. Ставлю три против пяти. Что ты на это скажешь?

Миллер покачал головой.

– Нет. Я пришел к тебе сюда по серьезному делу.

Туземец сунул монету в карман и отхлебнул еще глоток пива.

– Скажи мне вот что, – начал Миллер, придвигаясь к нему ближе. – Все это между нами. Зачем ты все-таки на ней женился? Потому что она богатая вдова? По этой причине?

Туземец ухмыльнулся.

– Кабы ты прожил столько времени холостяком, сколько я, да ел бы холодные чилийские бобы и макароны из консервной банки вместо завтрака, обеда и ужина, ты бы тоже выкинул что-нибудь отчаянное. Я просто помирал без настоящей домашней еды. В тот день, когда я пошел к ней, у меня только и мыслей было, как бы напроситься на обед, усесться за стол и наесться до отвалу чего-нибудь, приготовленного по-домашнему. От Джозины я слыхал и про свежий окорок у Мэйбл, и про жареных цыплят, и про зеленый горошек, и про пирог с бататами, от этого и нос у меня почесывался и слюни текли, как у голодного пса перед накрытым столом. И чем больше мне про все это рассказывала Джозина, тем больше меня подводило с голоду. А потом, когда я заявился к Мэйбл на дом, я и сам не знаю, как у нас зашел разговор о женитьбе, потому что ни о чем таком у меня и мысли не было, я на это как-то не обратил внимания. Я только навострил уши и ждал, когда же она в конце концов пригласит меня к столу. Сказать по правде, похоже на то, что она сама меня заманила и заставила жениться на себе. Но все-таки два раза я отлично наелся досыта, не считая остатков жареной курицы и пирога с бататами, что Джозина принесла мне вчера вечером. Могу сказать только, что ради всего этого стоило похлопотать. Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь раньше так хорошо наедался за такое короткое время. – Лицо Туземца расплылось в широкую улыбку. – Знаешь что, Миллер? Держу пари, что на свете найдется немало людей, которые рады были бы поменяться со мной местами и занять мое положение. Одно только могу сказать: будь я проклят, ежели с кем-нибудь соглашусь меняться.

– И ты не собираешься предъявлять претензии на какую-то часть состояния Мэйбл?

Туземец только помотал головой.

– Если она оставит меня в покое, я ее тоже оставлю в покое. Я всегда верил, что надо жить самому и давать жить другим.

– Это очень разумная позиция, – согласился Миллер. – Если бы ты попытался на законных основаниях оттягать у нее часть имущества, так тебе пришлось бы нанять адвоката, чтобы он представлял твои интересы в суде и вел твое дело. Это стоило бы тебе уйму денег, а я уверен, что никакие судьи и присяжные не присудили бы тебе и десяти центов из ее денег, выслушав ее показания о том, как ты себя вел. Ты умно поступаешь, Туземец.

– Я сам знаю, что умно. Мне мой папа так советовал.

– Советовал? Что же именно он тебе говорил?

– Мой папа говорил, что с женщиной нельзя проделывать двух вещей. Первое – никогда не осуждай родственников бедной женщины, а второе – никогда не пробуй просить у богатой женщины хоть сколько-нибудь из ее денег. Мой папа говорил, что и того и другого сорта женщины обязательно взбеленятся и отравят тебе всю жизнь.

Миллер допил свою кружку пива и отодвинул ее в сторону.

– Ты не спрашивал у меня юридического совета, Туземец, а у меня нет такой привычки, чтобы давать советы бесплатно. Но все равно я хочу сказать тебе по-дружески кое-что такое, что тебе следует знать, и за все это не возьму с тебя и десяти центов. Я это тебе скажу просто по дружбе. Вот почему я и пришел сюда повидаться с тобой.

– Насчет чего это? – заинтересованно спросил Туземец.

– Насчет этой девушки – Джозины Мэддокс.

– А что такое?

Миллер придвинулся ближе.

– Я тебе советую хоть несколько дней держаться от нее подальше. Держаться подальше недельки две будет даже лучше. А целый месяц будет еще того лучше. Я бы не стал тебе и толковать, если б не знал, что говорю, и хочу, чтобы ты поверил мне на слово. Дело серьезное, Туземец. Вот почему я тебя и предупреждаю, чтобы ты держался от нее подальше.

– А почему? – спросил Туземец. – При чем тут это и какое оно имеет отношение ко всему остальному? Я ничего такого не сделал, и бояться мне нечего. Всю жизнь вел себя нормально, как и все прочие, Мужчина имеет право выбрать себе женщину и держать себя с ней нормально, когда ему захочется.

Миллер понизил голос для верности, чтобы никто в пивной не мог подслушать того, что он скажет.

– При том, что Мэйбл мне сказала, когда мы с ней совещались – я же тебе только что говорил. На этот счет я и хотел сейчас дать тебе совет.

– Что же Мэйбл сказала?

– Сказала, что собирается вас обоих арестовать – и тебя и эту девушку.

– За что арестовать?

– За смешение рас.

– А что это значит?

– То самое и значит.

– Ты хочешь сказать: из-за того, что она не совсем белая?

Миллер кивнул.

– Мой папа говорил мне…

– Мне все равно, что твой папа говорил. Ему не приходилось иметь дело с такой женщиной, как Мэйбл, когда она собирается в крестовый поход против чего-нибудь. Могу тебе сказать, она шутить не намерена. Просто рассвирепела.

Туземец хотел было что-то сказать, но промолчал и задумался. Все это время его кадык ходил вверх и вниз – он судорожно глотал воздух. Наконец он повернул голову и вопросительно взглянул на Миллера.

– Как же она это может? – запинаясь спросил он.

– Неважно, как и почему. Теперь уже поздно об этом думать. Она собирается обратиться в полицию. В сущности она уже на пути туда, хочет говорить с Люком Моссом. Я позвонил Люку и наскоро предупредил его, но не знаю, сумеет он увернуться от нее или нет.

– Зачем же Люку Моссу путаться в это дело? Он не так глуп, чтобы портить себе репутацию, становясь на ее сторону в таком деле.

– Я тоже не знаю, зачем ему путаться, разве только Мэйбл пригрозит ему и запугает до того, что он арестует и тебя, и эту девчонку. Но я хочу, чтобы ты понял одно, Туземец. Как я ни старался отговорить ее, но так и не мог сдвинуть с места. Она твердо решила устроить крестовый поход, и никто ее не отговорит, разве она сама бросит это дело. Уж такой у Мэйбл характер. Со временем она передумает, но только время это еще не пришло.

Надвинув серую кепку на лоб, Туземец положил обе руки на стойку и тяжело оперся на нее. На его лице не было и следа обычной улыбки. Он глядел через стойку на большую картину: женщина моется в очень маленьком тазу.

– Я, право, не знаю, что выйдет из угрозы Мэйбл, – говорил ему Миллер, – но будет умней, если ты послушаешься моего совета. Я думаю, самое лучшее для тебя – не пускать Джозину Мэддокс к себе в дом и не иметь с ней никаких отношений, пока все это не уляжется. И нигде в другом месте ты тоже с ней не встречайся. Даже в лесу за городской чертой, когда стемнеет. Если тебя опять с ней поймают, так не все ли равно где. Я знаю, ты с ней давно встречаешься, уже привык, а такую привычную связь порвать нелегко, однако умнее всего будет крепко взять себя в руки и держаться от нее подальше, пока Мэйбл не выкинет из головы этот свой поход против смешения рас. Даже если б ты мне заплатил сию минуту сто долларов наличными, Туземец, я бы тебе не мог дать лучшего совета.

Туземец положил несколько монет на стойку и заказал еще бутылку пива. Миллер Хайэт поднялся, собираясь уходить.

– Так или иначе, Джозина сказала, что собирается выйти замуж, – начал Туземец, глядя на Миллера потерянным взглядом. – Замуж за человека из ее народа. Я старался как мог отговорить ее, но так и не отговорил. Если Джозина выйдет замуж, то уж, во всяком случае, ко мне она больше ходить не будет. Похоже на то, что моему счастью пришел конец. И я, право, не знаю, чем тут можно помочь. Чувствую, что я никуда не годен, все равно как старая охотничья собака, да еще хромая на левую заднюю ногу, когда она старается обогнать двух резвых щенков в погоне за белохвостым кроликом.

10

Еще только перевалило за полдень и осенние тучи с Мексиканского залива тянулись на северо-восток, когда Мэйбл направилась по немощеной улице за железнодорожным депо к городской тюрьме, крытой железом. Погоду в эту пору нелегко предугадать: за пасмурным днем может наступить ясная звездная ночь, а солнечный день может кончиться бурным ветром и проливным дождем. Но все же это сезон ураганов, и всегда надо быть готовым к ветру и дождю с Мексиканского залива.

Кирпичный квадрат тюремного здания, который вот уже двадцать лет припекает солнце и поливает дождь, теперь со всех сторон окружен постоянно разрастающимся негритянским кварталом города. Ни мостовой, ни тротуаров на улицах здесь не полагается, а городские власти ровняют и осушают дорогу в этих местах очень редко, может быть не чаще одного раза в году.

Перейдя железнодорожное полотно, Мэйбл осторожно обошла кругом несколько грязных луж и поваленный ветром ствол жакаранды.

Помимо того, что Мэйбл раздражали грязные лужи и песчаные дорожки вместо тротуара, ей было неприятно и то, что пришлось идти в эту часть города к югу от железнодорожного полотна, где почти все жилища были деревянные и жестяные хибарки, явно нуждавшиеся в покраске и ремонте. Почти все эти полуразвалившиеся домишки принадлежали белым, которые сдавали их понедельно или помесячно негритянским семьям и очень редко производили там ремонт, разве только если какой-нибудь домишко пострадал от пожара или крыша на нем совсем провалилась. Мэйбл слышала от Фрэнка, что он сдавал внаем довольно много таких жилищ, но не имела понятия, какие именно это дома и сколько из них перейдет в ее владение, когда Миллер Хайэт оформит окончательно все дела с наследством.

Когда она подошла к кирпичному зданию тюрьмы, двери были открыты настежь, а тюремщик Билл Паркс сидел за столом в караульной и, включив радио, читал газету.

Позади стола, где сидел Билл, была решетка из ржавых железных прутьев, отделявшая караульную от арестантской, так что звук пилы или другие подозрительные звуки, производимые заключенными, были бы сразу услышаны. Под замком сидели несколько негров, но белых никого не было. Один из негров пел заунывную лагерную песню. («Я искал хорошее, а нашел плохое… Никогда мы, черные, не найдем другое…»)

Билл Паркс уронил газету на пол, выключил радио и вскочил на ноги, как только заметил, что Мэйбл стоит в дверях. Он снял шляпу и бросил ее на стол.

– Как поживаете, миссис Ханникат?

– Не смейте так называть меня. Я миссис Бауэрс.

– А ведь я думал…

– Какое мне дело, чтО вы думали!

Билл поклонился.

– Слушаю, миссис Бауэрс.

– Кто эти люди там? – спросила она, тревожно оглядываясь на тюремное помещение. – Это негры?

– Они самые и есть.

– За что их посадили?

– За самые обыкновенные дела, миссис Бауэрс. Не из-за чего вам беспокоиться. Просто-напросто кто задолжал в лавочку, кто слишком громко болтал на улице, а кто плевал на тротуар. Все в этом роде. Самые обыкновенные нарушители. Стрельбы и поножовщины последнее время не так уж много. А этих либо выпустят к концу недели, либо отправят в исправительный дом на полгодика.

Мэйбл сделала шаг вперед.

– Ну, во всяком случае, я хочу, чтобы вы прекратили это пение, – сказал она. – Мне неприятно его слушать. Уж очень оно заунывное. Велите им замолчать.

Билл схватил железный прут и несколько раз ударил по брусьям решетки. («Откройте мне двери, и я убегу… в тот край, где свободу найти я могу…») Раздался резкий металлический звон, и говор и пение разом прекратились.

– Тише вы там! – крикнул Билл сквозь решетку. – Чтобы я больше ни звука не слышал! А если не будете сидеть тихо, как я приказал, я сам туда приду и стукну кому следует по башке!

Никто из заключенных не ответил ни слова.

– Вы уверены, что они там заперты крепко, так что не выберутся? – спросила Мэйбл, опять боязливо оглядываясь на камеру. – Я не чувствую себя в безопасности под одной крышей с ними.

– Не беспокойтесь на этот счет, миссис Бауэрс, – ответил ей Билл. – Вам тут гораздо безопаснее, чем где бы то ни было в городе. Насчет этого я вам врать не стану. Когда мою жену одолевают страхи из-за того, что я работаю в полиции, я ей всегда говорю, что самое безопасное место в Пальмире – это здесь, в тюрьме.

– Мне не нравится, как тут пахнет, – сказала Мэйбл, критически нюхая воздух. – Ужасная вонь.

– Вы бы скоро привыкли к этому особенному запаху, миссис Бауэрс, – слегка улыбаясь, ответил Билл, – если бы пробыли здесь столько, сколько я. Бывает, что я в шутку говорю жене, что просидел в тюрьме дольше, чем кто бы то ни было в нашем городе, – это когда она мне говорит, что и от меня тоже так пахнет.

Мэйбл осторожно двинулась вперед и вышла на середину караульной. Билл пододвинул ей стул, но она пренебрегла этим и не пожелала сесть.

– Я пришла сюда поговорить с начальником полиции, – сказала она. – Мне нужно его видеть немедленно.

– Люка Мосса? – спросил Билл, разыгрывая удивление. Он заворочал головой сначала в одну сторону, потом в другую, как будто бы высматривая, нет ли Люка где-нибудь тут, в караульной. – Вы его имеете в виду, миссис Бауэрс?

Она кивнула, поджимая губы.

– Ну, Люк… Люка здесь нет сейчас.

– А где же он?

– Люк? Ну, Люк не так давно отсюда ушел. Похоже, что вы его чуть-чуть не застали. Думается, что он ушел всего полчаса назад, никак не больше.

– Куда же он ушел?

– Отправился поохотиться на птичек.

Мэйбл судорожно втянула в себя воздух и еще крепче поджала губы.

– Прямо-таки жалко, что вы его чуть-чуть не застали, миссис Бауэрс, – грустно заметил Билл, опуская отвисший подбородок. – Если бы вы зашли сюда хоть полчаса назад…

– Когда же он вернется?

– Люк Мосс? Гм… я точно не знаю, миссис Бауэрс. Люк говорил, что он и сам не уверен, когда вернется. Все зависит от того, насколько удачная будет охота на перепелок в низинах, в той части округа, куда он поехал. Но он велел сказать вам… то есть это он мне сказал, что, может, и несколько дней пройдет, прежде чем он вернется в город. Люк всегда с ума сходил из-за этой перепелиной охоты, он, может, и не захочет возвращаться, пока не набьет их сколько положено. Он говорил, что одному ему ехать не хочется и по дороге на охоту он захватит с собой лесника.

Мэйбл посмотрела на Билла уничтожающим взглядом.

– Как же можно начальнику полиции вот так уезжать? – резким тоном спросила она. – Мне удивительно это слышать. А вдруг как раз сейчас в Пальмире начнутся грабежи и убийства? Кто будет защищать городских жителей?

– На этот счет вам нечего беспокоиться, миссис Бауэрс. Мы с Брэдом Грейди примем меры, если что-нибудь случится. Брэд в ночной смене ездит с дежурной машиной, а в остальное время я тут сижу весь день. Ничего такого не будет, а если и будет, так мы с Брэдом вполне справимся. Кроме того, если понадобится, мы всегда можем попросить шерифа прислать нам одного, а то и двух из своих помощников.

– Так вот и сейчас есть кое-что такое, что вы можете сделать, не откладывая, – сказала ему Мэйбл. – Я хочу, чтобы вы арестовали…

– Нет, погодите минутку, миссис Бауэрс, – забеспокоился Билл, начиная переминаться с ноги на ногу. – Только погодите. Мне уже все известно, вам не нужно ничего рассказывать. Мы узнали об этом около часа назад… то есть Люк узнал. Кто-то позвонил ему по телефону и передал, что вы желаете, чтобы кое-кого арестовали, вот откуда мне все это известно. А последнее, что Люк сказал мне перед отъездом, – это чтобы я не предпринимал никаких шагов по этому поводу… то есть насчет того, что вы говорите. Люк Мосс – начальник полиции, и уж если он что сказал…

Лицо Мэйбл вспыхнуло от гнева.

– Какое мне дело до того, что Люк Мосс вам сказал! Не стану я дожидаться, пока он вернется откуда-то, где сейчас прячется! Я пойду прямо к шерифу округа! Он-то выполнит свой долг!

Мэйбл резко повернулась к нему спиной и вышла из караульной. Билл Паркс проводил ее до дверей тюрьмы.

– Это будет самое лучшее, миссис Бауэрс, – крикнул он ей вслед, радуясь, что она уходит. – Шериф для вас постарается все сделать, что возможно. А я передам Люку Моссу ваши пожелания на этот счет.

Мэйбл слышала его, но даже ни разу не оглянулась. Она шла очень быстро по немощеной улице, направляясь к конторе шерифа в здании суда. Билл стоял и смотрел, как она обходила кругом сначала одну лужу, потом другую, пока не скрылась из виду.

– Мистер Билл! – окликнул его один из негров, сидевших за решеткой.

Билл отошел от дверей и подошел к столу.

– Что тебе нужно?

– Мистер Билл, можно у вас спросить одну вещь?

– А что ты хочешь знать?

– Кто эта белая леди, что с вами сейчас разговаривала?

– Миссис Бауэрс. А что?

– Ох-ох-ох! – протянул негр скорбным голосом. – Прямо-таки тоска берет такое слышать. Уж по одному тому, как она с вами говорила, мне понятно стало, что она собирается наделать беды нам, неграм. Это всегда очень дурной знак, если такие вот белые, как она, не позволяют таким, как мы, даже песенку спеть.

– Тогда ты должен радоваться, что сидишь тут, в безопасном месте, – сказал ему Билл. – Она не может тебе ничего больше сделать, хватит с тебя и того, что уже есть.

– Я не только о самом себе думаю, мистер Билл. Я думаю обо всех других людях, таких же, как я. А нас ведь очень много.

Билл Паркс надел шляпу и снова уселся за стол, но в это время другой заключенный окликнул его из-за решетки.

– Мистер Билл, а теперь можно будет нам еще немножко попеть? Вы ведь ничего не имеете против?

– Валяйте пойте, – сказал Билл, берясь за телефонную трубку. – Это мне вроде развлечения.

Когда Мэйбл, пройдя по восточной стороне городской площади, подошла к зданию суда, Клайд Хефлин уже сидел на гранитной лестнице, дожидаясь ее. Клайд разговаривал с несколькими мужчинами, которые проводили время, околачиваясь возле здания суда, но разговор резко оборвался, как только перед ними появилась Мэйбл.

Клайд встал и дотронулся до шляпы.

– Как поживаете, миссис Бауэрс? – сказал он, встречая ее на площадке. – Ведь вы хотите видеть шерифа? Он мне велел подождать вас.

– А еще лучше, если он сам тут, – сказала Мэйбл, проходя мимо Клайда.

Уверив Мэйбл, что шериф ее дожидается, Клайд повел ее через зал в кабинет Гровера Гловера, находившийся в глубине здания.

Гровер стоял у окна, поджидая Мэйбл, с той самой минуты, как Билл Паркс сообщил ему по телефону, что она уже на пути к зданию суда. Он ожидал ее с самой приветливой улыбкой и пошел навстречу ей, протягивая руку для пожатия, как только она появилась в дверях его кабинета. Взяв Мэйбл под руку, он повел ее к столу и усадил в кресло. Клайд вышел в коридор и притворил за собой дверь.

Как только оба они уселись, Гровер опять улыбнулся Мэйбл своей добродушной улыбкой. Гровер Гловер, который служил шерифом округа Сикамор уже второе четырехлетие и выставлял свою кандидатуру на третий срок, был крупный добродушный мужчина в измятом широком костюме, с реденькими светлыми волосами на лысеющей голове. Из своих пятидесяти лет он чуть ли не половину занимался политикой, по назначению или по выборам, и начал с должности охранника при кандальной команде в исправительном доме округа Сикамор. («Политику не повредит, если он обещает избирателю все, что тому угодно, ведь потом всегда можно найти способ увернуться, а до того избиратель всегда будет к вам дружески расположен. До следующих выборов он успеет позабыть, о чем раньше просил, и будет просить чего-нибудь совсем другого, и тогда ты опять можешь ему все это обещать».) Прослужив столько времени в государственных учреждениях и приложив неимоверные усилия, Гровер стал звать по имени почти всех белых избирателей мужского пола. Что касается белых женщин избирательного возраста, он усвоил себе манеру звать их «душечками», если они были не замужем, а всех остальных – полностью по фамилии мужа.

Очень скоро выражение его лица изменилось. Добродушная улыбка постепенно исчезла, углы губ горестно опустились, маленькие серые глазки затуманились и заморгали.

– Миссис Фрэнк Бауэрс, я, разумеется, был как нельзя более огорчен, когда Фрэнк отошел от нас в мир иной. Я это говорю искренне, Фрэнк был один из самых лучших людей, каких только я знал. За мое время в нашем округе немного было таких образцовых граждан, как он. Сказать вам по чистой совести, пожалуй, и во всем мире немного наберется таких прекрасных людей, насколько мне известно. Я говорю это искренне. Всем нам, его друзьям, будет очень его недоставать. В одном можно было положиться на Фрэнка. Я всегда мог рассчитывать, что во время выборов он проголосует так, как надо, Вы знаете, о чем я думаю в последнее время? Хорошо, вам я скажу. Я думаю, что гражданам округа Сикамор не мешало бы собраться всем вместе, проявив дух общественности, собрать сколько нужно денег и воздвигнуть статую Фрэнка в натуральную величину, вон там, на лужайке перед зданием суда.

Мэйбл приложила к глазам платочек. Гровер с торжественным выражением и отвернувшись от нее в сторону наклонился над столом, с деловым видом просматривая какие-то письма и бумаги, чтобы дать ей время выплакаться.

Решив, что времени прошло уже довольно, Гровер откинулся на спинку кресла и, сияя улыбкой, снова взглянул на Мэйбл.

– Ну, миссис Фрэнк Бауэрс, так что же я могу сделать для вас сегодня?

Мэйбл спрятала платочек.

– Я хочу, чтобы вы арестовали Туземца Ханниката и Джозину Мэддокс за смешение рас. Обоих.

Выражение его лица стало серьезным и озабоченным. Он покачал головой.

– Миссис Фрэнк Бауэрс, шериф нашего округа не имеет таких прав и полномочий в пределах города Пальмиры, – заговорил он сразу, как будто тщательно прорепетировав наперед это заявление. Голос его звучал серьезно и авторитетно. – Я уполномочен производить аресты и проводить законы в жизнь только на территории округа, куда город Пальмира не входит. Единственное исключение может быть сделано во время гражданских бунтов и в случаях крайней необходимости по утверждению губернатора штата, и единственно с целью поддержания закона и порядка. Таков закон, миссис Фрэнк Бауэрс, и я присягал, что буду выполнять его. А если дело обстоит таким образом, то вам надо бы поговорить с начальником городской полиции. Люк Мосс…