Текст книги "Рискующее сердце"

Автор книги: Эрнст Юнгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

«ВОСПОМИНАНИЯ» ТРОЦКОГО {125}

1

Рассматривать эти весьма поучительные воспоминания, вышедшие в издательстве «Фишер», легче всего тому, кто умеет смотреть глазами автора. Троцкий – рационалист, конечно, рационалист решительнейшего склада, отнюдь не довольствующийся порядком в границах познания, но всегда готовый к скачку, осуществляющему этот порядок в бытии, если для этого есть предпосылка, а именно власть.

Может показаться странным, когда сочетаются понятие порядка и это имя, неразделимо сплавленное с процессом уничтожения, величайшим в современной истории. Тем не менее это вполне обоснованно; читатель, приступающий к чтению с распространенными в стране представлениями о существе русской революции, не без некоторого удивления соприкоснется с интеллектом, аналитически точным, вышколенным национально-экономической теорией, западной философией, диалектикой классовой борьбы, которому есть что сказать за вечерней салонной беседой о французском романе, об импрессионистической живописи и о различных видах утиной охоты.

Кого интересует скифско-варварская стихия этой революции, тому следует обратиться к другим источникам. Здесь находишь прежде всего ее теоретический каркас, методику скрытого и явного приготовления к ней, организационные принципы захвата и утверждения ее власти. Не случайно именно Троцкий должен был взять на себя устройство первого инструмента этой власти, Красной армии, а когда его позицию на этом посту сочли подозрительной, Троцкому поручили научную рационализацию, прежде всего электрификацию военной промышленности.

Здесь он добился значительных успехов. Можно сказать, что революция, насколько в ней присутствует Запад, преимущественно его стихия. Его звезда, однако, должна была меркнуть по мере того, как проступала русская сущность этого явления. Здесь его шаг вступает на ненадежную (для него) почву, и его глазу недоступны краски сил, выныривающих из земли, сил, чье пришествие он не учитывал. В них он видит исключительно личную сторону, это новые люди, всё в большем объеме захватывающие власть; их он презирает как мелких буржуа, националистов, термидорианцев, фальсификаторов марксистско-ленинских идей, но не может воспрепятствовать их маневрам, выводящим его из игры необъяснимым для него образом.

Если бы Троцкий был чистым теоретиком, можно было бы принять за полноценное оправдание высказывание: «Против глупости тщетно борются сами боги» – невидимый эпиграф к его воспоминаниям. Но поскольку он практик в высшей степени, такого оправдания недостаточно, так как человеческая глупость – явный фактор, важная реальная величина, которую прежде всего должен принимать во внимание каждый деятель, каждый политик.

Но что если люди вокруг Сталина совсем не так глупы, как полагает Троцкий? Не в том ли их превосходство, что они не так умны, как он?

Но как бы то ни было, эти воспоминания – поучительная книга.

2

В удивительную Европу ведет нас первая часть этой книги, и, пожалуй, можно сказать, что тот, кто не знает этой Европы, видит подготавливающуюся катастрофу только отчасти.

Едва наступившим XX столетием открывается время, отнюдь не безмятежное. Все более удушливый воздух последних столетий заряжается электричеством. Не только мировая война, но и мировая революция заявляет о себе. Оба эти события в основе своей одно, две стороны одного и того же явления, многообразно разыгрывающиеся одно в другом и во многом обусловленные друг другом. Можно говорить о становлении великой революции, включающей в себя как национальное, так и социальное напряжение, но можно говорить и о великой войне, уже формирующей свои народные социальные армии. Во всяком случае ясно, что однажды не только на окраинах стран, но и на улицах больших городов вооруженные люди перейдут границы, установленные договором и порядком. Дипломатические и социальные конфликты приобретут символическую окраску, и в некоторых свидетельствах об этом времени, например в книгах воспоминаний графа Вальдерзее {126}, обрисован уже этот кошмар во всей своей тяжести.

Измерением катастрофы превращено в захватывающее занятие для нас, выживших, изучение политических актов из времени после отставки Бисмарка. Великая шахматная игра дипломатии, сети, прядущиеся одновременно из многих центров, страхования, перестраховки, усиления позиций – эта сумма перепутанных движений, напоминающих о том, что урожай следует убрать до грозы, – усиливается и упрощается для нашего оглядывающегося взора, видящего позади на тысячи километров, как дымятся военные позиции.

Но помимо этих договоров, союзов, государственных визитов, застольных речей, марокканских конфликтов и мирных конференций – за работой вторая дипломатия, более скрытная в своей деятельности, но не менее значительная в своих последствиях. Эта деятельность подобна документу, написанному невидимыми чернилами, зримо проступающими лишь тогда, когда бумага коричневеет в пламени. И здесь трудятся немногие, и здесь происходят съезды, в Цюрихе, в Лондоне, в Париже, Вене и Берлине, и здесь вооружаются к решительному дню, готовя мобилизацию хотя и другими, но не менее действенными средствами. Диковинные личности вовлечены в эту работу: странствующие космополиты, ссыльные времен первой русской революции, сибирская аристократия, издатели маленьких подпольных журналов, наполовину ученые, наполовину богема, которых из года в год можно встретить за столиками прокуренных кафе или в читальных залах больших библиотек. Их имена вряд ли известны за пределами узкого круга; никто не знает их лучше полиции, заносящей их в свои списки под рубрикой «нежелательные иностранцы». Чаще всего они пересекают границы не с паспортами, а с указами о выдворении, сопровождаемые неприметными господами в штатском, но в каждой новой стране они с удивительной легкостью оказываются дома, как будто плавая на поверхности подвижнейшего, интеллектуальнейшего слоя над всеми естественными границами земного шара.

Первый же пушечный выстрел застает их в минированных ими ходах, – застает их готовыми к битве. И для них война желанна; они сразу появляются там, где разрушение всего ужаснее.

3

Так или иначе это продолжалось еще три года, до того, как они в России присвоили себе наследие царизма. Человеческий ум любит верить в мощь конспирации – все-таки трудно ответить на вопрос, кто были эти профессиональные революционеры: субъекты или объекты революции. Может быть, они похожи на воронов, где-нибудь ведущих уединенную жизнь и вдруг налетающих по всем направлениям неба, когда в поле лежит падаль? Или они похожи на бактерии, нападающие на открытые раны и опять исчезающие, когда пробуждается целительная сила крови? Может быть, они имеют совсем другое, скрытое значение, а не то, которым их морочит собственное сознание? Во всяком случае, они здесь, и их присутствие достаточно необычно для того, чтобы стать предметом рассмотрения.

Революция, хотя бы в своем первом периоде, руководимом западным интеллектом, обязана Троцкому многим. Если чудо Вальми {127}было многократно пережито в XX веке на рубежах гражданской войны, это исключительно его заслуга. Его личное участие в событиях остается образцовым. Также обладает он нечасто встречающимся даром переходить от чисто догматической деятельности к практической. Он построил Красную армию не в соответствии с теориями марксизма, а так, как приводились в порядок армии во все времена. «До тех пор пока гордые своей техникой, злые бесхвостые обезьяны, именуемые людьми, будут строить армии и воевать, командование будет ставить солдат между возможной смертью впереди и неизбежной смертью позади» (Троцкий). История его бронепоезда, в котором он имел обыкновение появляться на опаснейших участках фронтов, подает обязывающий пример, как сосредоточивать современную военную энергию, и может быть рекомендована для изучения каждому профессиональному военному. То, что удалили именно этого человека, что его вообще моглиудалить, – один из отчетливейших знаков того, что революция вступила в стадию новой законности, которая должна была отразиться и на новом слое вождей.

4

Троцкий рассказывает, как он задолго до войны познакомился в Цюрихе со священником {128}, сочетавшим в своей личности христианскую религиозность с крайним социализмом. «Само вооруженное восстание овевалось в его речах какими-то потусторонними дуновеньями, которые во мне (в Троцком) вызывали лишь неприятный озноб. С тех пор как я стал мыслить, я был сперва интуитивным, потом сознательным материалистом».

Этот озноб – весьма поучительный симптом. Троцкий живет в чрезвычайно организованном, чрезвычайно едином, а именно в интеллектуальном пространстве. Здесь он значит много, и здесь его возможности исключительны. Примечательно, что когда такое сознание оказывается перед пространством, где своя, инородная законность, не воспринимаемая средствами логики, на него нападает дурнота. В данном случае это русскоепространство, как бездонная пропасть вдруг разрывающее землю у него под ногами. Такова его судьба: силы интеллекта побеждены силами почвы. И таков смысл его книг: интеллект пытается доказать, что почва ошибается, но его логика проходит бесследно, как дым над землей.

Еще одно замечание в этой книге особенно отчетливо выдает врожденную слепоту Троцкого к разнообразию красок, присущих внутренним границам жизни. Начало мировой революции в России, а не в Германии – для Троцкого случайность. Он полагает, что Германия предоставила бы революции куда более мощную исходную позицию, и к такому комплименту стоит прислушаться. Нет никакого сомнения в том, что весь союзный мир не мог бы противостоять нам, если бы мы сочетали руководство мировой войной с притязаниями высшего порядка на мировую революцию. Другой вопрос, насколько это было возможно. Но и сегодня никакое национальное сознание само по себе не придаст нам сил, необходимых для обороны и наступления, если оно не сочетается с тенденцией к мировой революции, когда собственная мощь усиливается в той же мере, как подавляется мощь противника. Книга Троцкого неумышленно показывает нам, что марксизм не дорос до такой задачи не за неимением логической последовательности, а за отсутствием у него глубинных, плодотворных сил жизни. Высвободить их и поставить на службу великим задачам, достойным веры и добросовестного свидетельства, – таков тайный смысл политической борьбы, в которую мы вовлечены вот уже десять лет и конец которой все еще нельзя предвидеть.