Текст книги "Греховный поцелуй"

Автор книги: Эрика Ридли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Ребекка?

– Папа?

– Нет, солнышко, это дядя Лайонкрофт.

– О-о. – Она шмыгнула носом. – Я думаю, ты сломал мою куклу.

– Я тоже так думаю. Где ты?

– Я здесь.

Он расставил руки и пошел на голос. Коснувшись ладонью ее головы, он подхватил девочку и прижал к груди.

– Каким образом ты здесь застряла, Ребекка? – Он осторожно нес ее к выходу.

– Рейчел бросила мою куклу.

– Но как ты здесь оказалась? Это мисс Пембертон пришла к вам в детскую?

– Нет.

Он испытал странное облегчение, будто ему было неприятно подозревать мисс Пембертон и обвинять в недостойном поведении. Конечно, он не хотел, чтобы она оказалась виноватой. Он не хотел, чтобы с детьми случилось что-то худшее, чем шалость.

И все же ее поведение в коридоре, ее точные инструкции оставили у него неприятное ощущение.

– Итак, – сказал он наконец, – ты застряла там, потому что Рейчел бросила твою куклу.

Что, черт возьми, это могло значить? Гэвин хотел бы видеть лицо Ребекки. В ее объяснениях не было смысла.

– Куда все-таки Рейчел бросила твою куклу?

– За картину.

? За… О!

Он совсем забыл о том, что в комнате для занятий была дверь в детскую. И за неделю до этого ужасного приема в его доме ни он, ни его слуги не сочли нужным посетить детскую или даже гостевые спальни.

– Где Рейчел? – послышался слабый голосок Ребекки.

– В коридоре с мисс Пембертон.

– Почему?

Ах! Разве ему не хотелось бы самому знать, какова во всем этом роль мисс Пембертон?

Когда он и Ребекка вышли из потайного хода, мисс Пембертон уже не лежала на полу. Она стояла, прислонившись к стене, и массировала виски кончиками пальцев. Глаза ее были крепко зажмурены, а лицо искажено гримасой.

– Где Рейчел? – спросил он.

Мисс Пембертон открыла глаза.

– В детской, – ответила она, глядя на него сквозь полуоткрытые веки, и вид у нее был такой, будто слабый свет обжигал ее глаза не хуже полуденного солнца.

Гэвин повел Ребекку в детскую. Как только дверь закрылась, Ребекка выдернула пальчики из его руки и бросилась через комнату к плачущей матери.

– Рейчел сломала мою куклу, – закричала Ребекка, бросаясь в раскрытые объятия Роуз.

– Я этого не делала, – завопила Рейчел, сидевшая у ног Роуз.

– Боюсь, что это моя вина, – сказал Гэвин. – Я куплю ей новую.

Роуз отвела глаза.

– Дело не в кукле, – вмешалась Нэнси. – Она бросила взгляд на мать, на девочек и наконец на Гэвина. – Дело во всем остальном.

– Она имеет в виду папу, – сказала Джейн, сидевшая на одном из маленьких стульчиков близняшек. – Мы ведь понимаем, что она имеет в виду папу, Нэнси.

Каким бы непорядочным ни был Хедерингтон, для девочек он оставался отцом.

И потому Гэвин серьезно кивнул и сказал:

– Я очень сожалею о вашей потере.

Роуз резко вскинула голову и посмотрела на него сузившимися глазами. На лбу ее обозначились морщины, но она ничего не сказала.

Что означало выражение лица Роуз? Сочла ли она его неискренним? На самом деле он не был склонен оплакивать кончину Хедерингтона. Но он не мог не сожалеть, что девочки потеряли отца.

Что прочла Роуз на его лице? Неужели она заподозрила его в том, что он подстроил это несчастье? Если это было так, то такое подозрение пробивало брешь в предположении мисс Пембертон, что сама Роуз могла поспособствовать смерти мужа. Но в таком случае во всем, что делала мисс Пембертон, было много необъяснимого.

– Мне жаль, – снова повторил Гэвин, когда, как казалось, ни у кого не осталось желания говорить.

– Жаль? – эхом откликнулась Роуз, обнимая обеих своих близняшек. – Будто потери моего мужа было недостаточно…

Она явно винила его! Гэвин силился придать своему лицу нейтральное выражение, но не мог скрыть легкой дрожи.

– …так еще и мои дети потерялись в стенах твоего дома, где легко могли пораниться и – Боже упаси! – мы могли их не найти… Завтра мы уезжаем.

Наступило тягостное молчание. И тут послышался голосок Джейн:

– Но завтра мой день рождения.

Все взгляды обратились к ней.

– Я не хочу ехать в день своего рождения, – настаивала она. – Дядя Лайонкрофт обещал, что мы будем запускать змеев и играть в пэлл-мэлл [3]  [3] Пэлл-мэлл – старинная игра в шары.


[Закрыть].

Глаза Рейчел округлились:

– А что такое пэлл-мэлл?

Ребекка вскочила так стремительно, что ударилась головой о подбородок Роуз.

– Я хочу запускать змеев.

Гэвин молчал, пристально глядя на сестру. Нэнси опустилась на колени возле матери:

– Я думаю, не будет беды, если мы останемся, пока не пройдет день рождения Джейн, матушка? Дома у нас нет ни змеев, ни шаров для игры в пэлл-мэлл.

– И не будет, – горько возразила Роуз. – Теперь, когда месье Лефевр перестал быть тайной.

– Тисдейл не единственный мужчина с деньгами, матушка. И Пьер…

– Его бы следовало не только выгнать. Ты и так достаточно насолила своей семье, юная леди.

– Я буду выходить замуж не по любви, – вмешалась в разговор Джейн. – Я думаю, любовь – это глупость.

Гэвин провел рукой по волосам. Он не имел понятия, о чем разговор. Кто был этот Пьер Лефевр? И почему это в доме Хедерингтонов не запускали змеев и не играли в столь простую игру, как шары?

– Ты упомянула, что надеешься выдать Нэнси за мистера Тисдейла, – сказал он.

Роуз вздрогнула, будто забыла, что он все еще стоит у двери, и отрывисто кивнула:

– У тебя есть основания полагать, что он не заинтересован в браке с ней?

Нэнси вспыхнула и отвела глаза:

– Он старый.

– Но богатый, – добавила Джейн.

– Он недоволен, – сказала Роуз со вздохом, – и я не могу его осуждать.

Нэнси поднялась на ноги и гневно взглянула на мать:

– Я выйду за кого-нибудь другого.

Роуз тоже встала и ответила дочери яростным взглядом:

– Ты ни за кого не выйдешь, если мы не сможем и дальше притворяться.

Нэнси вздернула подбородок:

– Тогда тебе следовало выдать меня за него!

Ответ Роуз был тихим, но твердым:

– Он не делал предложение.

– Он бы сделал!

– И все же не сделал.

– Он любил меня! – сказала Нэнси, и глаза ее наполнились слезами. – Он писал мне стихи!

– Ты слишком молода, чтобы понимать это.

Роуз потянулась к дочери, чтобы коснуться ее руки, Нэнси увернулась:

– Я так понимаю, что папа загубил дело. Папа испортил все!

– Папа умер, – вмешалась Рейчел.

Ребекка кивнула:

– Как моя куколка.

Со стоном Нэнси метнулась от них и промчалась мимо Гэвина вон из комнаты, Джейн с секунду поколебалась, потом бросилась за ней вдогонку. Роуз упала на софу, стараясь не встретиться взглядом с Гэвином.

Гэвин вышел, затворив за собой дверь детской.

Мисс Пембертон все еще стояла, безвольно прислонившись к стене.

Когда из гостевой комнаты напротив вышел лакей, Гэвин сделал ему знак подойти.

– Окажи любезность, – сказал он, стараясь не повышать голоса. – Мне бы хотелось, чтобы вы, слуги, понаблюдали за леди Хедерингтон, мисс Хедерингтон и мисс Пембертон. Но незаметно.

Лакей кивнул и вернулся к своим обязанностям.

Гэвин приблизился к мисс Пембертон мягкими медленными шагами. Хотя его движения были беззвучными, ее ресницы поднялись, будто она почувствовала его в ту минуту, когда тени сместились.

Он заложил большие пальцы рук за пояс:

– Вы остались.

– Вы велели мне остаться.

– Да, велел.

Она потерла лоб:

– Девочки в порядке?

– Я думаю, да. Я хотел спросить, как вы узнали, где их искать.

– Я услышала шум между стенами.

– А как вы узнали про вращающуюся дверь?

– Я выбралась таким образом, когда сегодня ранним утром оказалась в проходе между стенами.

– Когда вы… – Гэвин осекся и уставился на нее, вспомнив ее странный вид – всклокоченные волосы и грязное платье, – как же вы могли случайно оказаться между стенами?

Она подняла тонкую бровь:

– Я провалилась туда сквозь фальшивый книжный шкаф.

– Значит, это вы заманили туда девочек?

Ее глаза блеснули.

– Конечно, нет. Я была внизу, с вами. Помните?

– Но вы точно знали, где найти Ребекку, Как это возможно, если вы не были с ними, когда они заблудились?

– Они сказали вам, что я была с ними?

– Нет.

– В таком случае можете пенять на свой ум. Если бы в вашем доме не было столько фальшивых поверхностей, скрывающих панели, а под ними тайных ходов, никто бы из ваших гостей не мог заблудиться в них. И если бы с кем-нибудь из маленьких девочек случилось что-нибудь ужасное, вам оставалось бы винить только себя.

Он сделал шаг вперед. Она отпрянула:

– Пожалуйста, пожалуйста, больше не целуйте меня.

И, не ожидая его ответа, она стремительно зашагала по коридору и вскоре скрылась из виду. Что ж, это даже к лучшему.

Весь его дом, казалось, был пропитан злом.

Глава 13

Прежде чем Эванджелина прошла половину расстояния до своей спальни, из соседнего коридора появилась Сьюзен, схватила ее под локоть и потащила в противоположную сторону.

– Могу я спросить, – отважилась задать вопрос Эванджелина, – куда мы так спешим?

– Можете, – ответила Сьюзен, – но не судите меня строго, если с вами случится истерика, когда узнаете.

– Что-нибудь произошло?

– Да. Но пойдемте со мной. Я вам все расскажу.

Они оказались в большой прямоугольной комнате, служившей для рукоделия.

Сьюзен бросилась к софе, выхватила из корзинки наполовину законченный образец вышивки и бросилась на потертые подушки. Она закрыла глаза и положила мятый лоскуток ткани себе на лицо. Потом застонала, будто ее терзала отчаянная боль или тоска, и вскочила, не потрудившись снять с лица ткань, которая плавно опустилась на пол.

– Для начала я хочу, – выдохнула она, – чтобы вы рассказали мне все подробности исчезновения близнецов. От графини я узнала, что они вернулись в детскую целыми и невредимыми. Лайонкиллер вообще ничего не говорит, по своему обыкновению. Клянусь, что, как только мы поженимся, я потребую, чтобы он регулярно беседовал со мной. Каждая беседа должна продолжаться не менее пятнадцати минут.

Эванджелина присела на краешек шезлонга у камина и попыталась представить себе, как Сьюзен беседует с Лайонкрофтом.

– Я считала, что вы не очень стремитесь к этому браку.

– Я передумала.

– Что?

– Возможно, всем кажется, что он молчаливый отшельник, но за те несколько дней, что мы провели в его обществе, я пришла к заключению, что, куда бы он ни пошел, за ним следуют неприятности.

– Но разве это привлекательное качество?

– Это качество завораживает и волнует. Жизнь с матерью ужасно скучна.

Сьюзен его боялась, осуждала, отвергала. И все же была готова выйти за него замуж, потому что мысль об этом браке казалась ей забавной. Эванджелина почувствовала, будто ее желудок обдало кислотой. Она испытала странное, отчаянное и необъяснимое чувство, которое не могла бы определить словом.

– Ну? – спросила Сьюзен. – Где дети были? Он подверг их опасности?

– Вовсе нет, – ответила Эванджелина. – С какой стати?

Сьюзен сдвинула очки на переносицу и устремила пронзительный взгляд на Эванджелину.

– А как вы думаете, в случае нашего брака я буду в безопасности?

Эванджелина подумала, что, хотя Лайонкрофт обладает бурным темпераментом и вспыльчивым характером, эти качества проявляются в нем только в тех случаях, когда его провоцируют.

А Сьюзен была вполне способна спровоцировать его на неожиданные поступки. Но пугать Сьюзен непредсказуемостью характера и настроений мистера Лайонкрофта означало бы подтвердить бытующие о нем слухи, которые, как она уже убедилась, были сильно преувеличены.

Поэтому она только промямлила:

– Конечно, вы будете с ним в безопасности, глупышка. – И отвернулась к камину.

– Восхитительно. – Сьюзен воткнула иглу в ветхую ткань. – Я вполне подойду для него, раз он оказался в подобных обстоятельствах. Отец удвоил мое приданое после скандала в прошлом сезоне. И, если бы не эти уродливые очки, матушка убеждена, что я была бы бесподобной с самого моего первого бала и мне не было бы равных. У нашей семьи есть связи всюду – от Лондона до континента, а по крови мы родня даже королевскому дому. Я преуспела во всем, в чем полагается преуспеть настоящей юной леди. И я просто одарена в том, что касается…

Эванджелина приказала себе оглохнуть.

Да-да, Сьюзен была настоящей юной леди. У нее живы родители, она богата и родовита.

Дверь распахнулась, и в комнату вплыла леди Стентон.

– Я рада, что Сьюзен наконец взялась за ум и выполняет мои распоряжения. Надеюсь, вы сделали то же самое, мисс Пембертон, оставшись в зеленой гостиной наедине с мистером Лайонкрофтом. Что вы узнали, когда сосредоточились на видении убийства? Умоляю, скажите мне.

Эванджелина повернулась к Сьюзен:

– Вы рассказали матери о том, чем я с вами поделилась?

Сьюзен нахмурилась, склонила голову набок и помрачнела еще больше. Она принялась тыкать иглой в центр своего лоскутка, потом посмотрела на Эванджелину сузившимися глазами.

– Вы говорите о ваших глупых видениях? – послышался пронзительный, режущий слух голос леди Стентон. – Об этом Сьюзен знала прежде, чем мы выехали из дома. Как иначе я могла бы убедить ее поддерживать мои планы, чтобы действовать против Лайонкрофта наверняка?

Сьюзен вздернула плечо и сказала Эванджелине:

– Вы не говорили мне о своих видениях до сегодняшнего дня. Я хотела, чтобы мы стали друзьями. И воображала, что вы по собственной воле посвятите меня в свои тайны, когда почувствуете, что можете мне доверять.

– Так можете вы подтвердить или опровергнуть, что Лайонкрофт – убийца Хедерингтона?

Руки Эванджелины, лежащие на коленях, сжались в кулаки.

– Не могу.

Леди Стентон окаменела:

– Вы сыты и одеты благодаря моей щедрости, юная леди. Не забывайте об этом. Я требую, чтобы в следующий раз вы постарались узнать это. Важно не то, убил он или нет, а то, поймают ли его. Ваши видения всегда касаются прошлого?

– Они могут затрагивать как прошлое, так и будущее, но я вам уже сказала, что не видела в них лица убийцы.

– Вам придется постараться на совесть. Как иначе мы сможем разгадать эту тайну?

– Возможно, не сможем, матушка. Как и предыдущую.

Леди Стентон фыркнула:

– Тогда была не тайна. Всем известно, что это его рук дело.

– Вполне возможно, – нерешительно вмешалась Эванджелина, – что мистер Лайонкрофт невиновен.

– Невиновен? – воскликнула леди Стентон.

– Убийца лорда Хедерингтона использовал подушку.

– Блестяще! – выдохнула Сьюзен. – Вы правы. Лайонкрофт здесь самый сильный мужчина. И ему не надо было использовать для этого подушку. И, похоже, он этого не делал.

– Нам не нужны догадки, – заметила леди Стентон. – У нас есть мисс Пембертон, способная узнать будущее, чтобы мы могли решить, стоит ли продолжать действовать или отказаться от нашего плана.

– Понимаете, я не могу, – призналась Эванджелина. – Я не могу. Получается, что я…

– Получается, что вы поможете нам, как обещали, – перебила леди Стентон, – или окажетесь снова во власти своего отчима. Мне не требуется, чтобы кто-то еще путался под ногами, когда речь идет о браке моей дочери.

В этот момент дверь гостиной распахнулась и в комнату вошел лакей, которого накануне Эванджелина видела в библиотеке, со сложенным листком пергамента на серебряном подносе.

– Да? – огрызнулась леди Стентон.

Он выдержал паузу.

– Письмо для мисс Пембертон.

– Я возьму его. – Леди Стентон схватила бумагу и сделала лакею знак удалиться, помахав рукой у него перед носом: – Ступайте, ступайте. Мы дорожим своим уединением.

Эванджелина поднялась с кресла:

– Постойте, я…

– Вы не сделаете ничего без моего разрешения. К тому же кому вздумается посылать письма такой обычной, ничем не примечательной девице, как вы?

Она вскрыла конверт и пробежала записку глазами:

– Лайонкрофт! Мне следовало бы догадаться!

– Что он пишет, матушка? Э-э, может быть, – Сьюзен слегка разрумянилась, – вы все-таки передадите это письмо Эванджелине?

– Он просит ее встретиться с ним в его кабинете, чтобы обсудить важный вопрос. В чем дело, мисс Пембертон?

– Я… право, я не знаю.

– Ну, так узнаете сейчас же. И пока вы станете этим заниматься, будьте любезны постараться разглядеть в своем видении все получше, чтобы успокоить меня насчет матримониальных планов моей дочери раз и навсегда. Ясно?

– Прошу прощения, леди Стентон, но я…

– Вы это сделаете сегодня же, мисс Пембертон. Вы разрешите загадку сегодня, а иначе вернетесь к отчиму. Понятно?

Понятно ли ей было? Как она могла раскрыть истину о человеке, одно прикосновение которого вызывало в ней возбуждение, а вовсе не видения? Сжав руку в кулак, Эванджелина подавила желание ответить и только кивнула.

– Хорошо. Сьюзен, ты будешь ее сопровождать.

– Я не хочу подходить к нему близко до тех пор, пока не буду знать точно…

– Ты подождешь в холле, пока мисс Пембертон не даст тебе сигнал и не укажет, куда дует ветер. Если ему грозит виселица, мы уедем завтра же. Если ему удастся избежать правосудия и на этот раз, мы пойдем на то, чтобы он тебя скомпрометировал. И сделаем это немедленно.

– Матушка, не можем мы подождать по крайней мере до завтра, пока не отпразднуют день рождения Джейн?

– Нет. Если он невиновен, ты займешь в его кабинете место мисс Пембертон, а она выйдет в коридор, откуда будет звать тебя, как если бы не имела понятия о том, где ты находишься. Тогда я появлюсь из противоположного коридора и застану вас двоих наедине. День рождения Джейн и его празднование будет праздником вдвойне, потому что увенчается балом по поводу вашего обручения. Так я решила.

Сьюзен испустила драматический вздох и заставила себя подняться с софы.

– Очень хорошо. Иду.

Подойдя к двери, она остановилась и бросила взгляд через плечо на Эванджелину.

– Готовы поймать для меня богатого мужа?

Нет, Эванджелина не была к этому готова.

Она посмотрела на леди Стентон, чья ледяная улыбка была способна заморозить воздух в комнате.

– Если вы предпочитаете общество своего отчима нашему, – сказала леди Стентон, – то я могу позаботиться исполнить ваше желание.

Мускулы Эванджелины напряглись, будто она готовилась к бегству. Обществу своего отчима она предпочла бы даже смерть. А это означало, что ей предстоит сделать невозможное.

Впервые с момента появления Эванджелины в Блэкберри-Мэноре самым худшим в ее пребывании наедине с Лайонкрофтом было то, что в коридоре могла затаиться Сьюзен Стентон, готовая ворваться, накинуть на него брачную петлю и завладеть им.

Она прижималась спиной к закрытой дубовой двери, кожа ее пылала, ладони были влажными, а он сидел за письменным столом, по виду совершенно спокойный, и царапал пером по бумаге. Он даже не посмотрел, кто вошел в его владения.

– Кому вы пишете? – спросила она, и ее голос предательски дрогнул. – Любовнице?

Он поднял голову, глаза его были темными, взгляд напряженным и жарким.

– В настоящий момент у меня нет любовницы.

– Не надейтесь на то, что я заполню эту брешь, – сказала она необдуманно и тут же вспыхнула.

Он положил перо, откинулся на спинку кресла и усмехнулся:

– Вы первая заговорили на эту тему. Вы пришли именно с этой целью?

О Господи? Разве это было не так?

– Нет, – огрызнулась она и скрестила руки под грудью. – Зачем вы меня звали?

– А зачем вы пришли?

Она яростно уставилась на него:

– Не пытайтесь со мной играть!

– Ах, – сказал он, все еще не меняя позы и опираясь спиной о спинку кресла. – Теперь мне ясно, что вы говорите не то, что думаете. С момента вашего появления вы играете со мной.

– Я…

Она запнулась, не зная, что сказать. Что он имел в виду? Ведь это он крался по тайным коридорам, это он целовал ее до умопомрачения в темных уголках дома, и он хмуро смотрел на нее, когда она почти теряла сознание, а ноги отказывались ей служить.

– Вы же, конечно, не думаете, что я имею отношение к исчезновению близнецов и к тому, что они оказались в западне между стенами?

– Нет, – согласился он, – не думаю.

Но, несмотря на это, она видела тень подозрения на его лице, и в этом его подозрении таилось унижение для нее. Но еще большим униженней было то, что он по-прежнему сидел за письменным столом, по-видимому, не сознавая, какую власть имеет над ней, очевидно, не понимая, что она прижимается к двери, потому что боится не сдержаться и броситься в его объятия в отчаянной жажде его поцелуев.

Нет, она не ревновала к Сьюзен. Да и как она могла бы ревновать? Эванджелина всегда знала, что не выйдет замуж. Матери брак дважды принес несчастье, уничтожив ее сначала духовно, а потом и телесно. Бремя или благословение ее природного дара было для Эванджелины палкой о двух концах. Если она хотела жить и сохранить в себе личность, да еще приносить пользу, то не должна была становиться собственностью мужчины. Особенно такого, как мистер Лайонкрофт. Несмотря на махинации Стентонов, Эванджелина была уверена, что и он не из тех, кто готов вступить в брак. И даже теперь, посреди возникшего между ними спора, он снова принялся что-то писать, не желая продолжать разговор с ней.

Минутой позже Эванджелина спросила:

– Так кому вы пишете?

– Я пишу мастеру, изготовляющему игрушки, – сказал он, окуная перо в чернила. – Хочу заказать в Лондоне самых лучших кукол для девочек.

С минуту она удивленно смотрела на него, потом оторвалась от двери и приблизилась к письменному столу.

– Кукол?

– Боюсь, что под моей стопой погибло фарфоровое лицо куклы. Самое меньшее, что я могу сделать, это заменить его.

– Двумя?

– Ведь близнецов двое. Не так ли? И им полагается иметь двух кукол. Я заказал одинаковых. Они различаются только цветом бантов, чтобы в дальнейшем не было основания для ссор. Девочки не потерялись бы сегодня, если бы у каждой было по собственной кукле.

Он расправил бумагу, отодвинул ее на угол стола, потом положил письменные принадлежности на их исконные места.

– Как удачно получилось, что вы помогли мне найти их.

И снова она ощутила в его голосе тень подозрения. Эванджелина с трудом смогла сконцентрироваться на обертонах его голоса, потому что он встал из-за стола.

Она отступила на шаг назад, радуясь тому, что их разделяет широкое пространство письменного стола.

Вместо того чтобы обогнуть стол, он оперся широкими плечами о стену и привычно заложил большие пальцы рук за пояс коричневых брюк, стоя в позе, как казалось Эванджелине, любимой им, сознавал он это или нет. Он скрестил ноги в блестящих кожаных сапогах и улыбнулся. Эта улыбка была убийственно обаятельной. Как обычно, черт бы его побрал! Темные волосы упали ему на лоб и закрыли глаз, но он не сделал попытки отвести их с лица.

Справа от нее был камин, а слева висела картина маслом в большой золоченой раме. Она слегка покосилась, будто недавно кто-то нарушил ее равновесие.

Она чем-то отличалась от остальных картин, украшавших стены дома. В ней было нечто, отсутствовавшее на остальных картинах…

– Люди, – выдохнула она.

– Что?

– Остальные ваши картины – пейзажи. Это первое полотно, являющее собой групповой портрет.

Она жестом указала на картину, шагнула вперед и принялась ее рассматривать.

Трое смеющихся детей стояли возле реки. Стройная блондинка сидела на большом сером камне с корзиной цветов на коленях. Высокий худой мальчик с удочкой в одной руке и ведерком в другой стоял возле нее чуть подальше. Темноволосый малыш сидел на корточках на переднем плане и был занят тем, что разглаживал золотистую шерсть тяжело дышащей собаки, не обращая внимания на художника, писавшего его брата и сестру.

– Моя семья, – сказал Лайонкрофт внезапно охрипшим голосом. – Посередине Роуз, за моей спиной – Дэвид, а это Уилсон.

– Уилсон?

– Моя собака. Названа так в честь художника-пейзажиста Ричарда Уилсона.

– Вашего любимого художника?

– Любимого художника моего отца.

– Он писал пейзажи в Блэкберри-Мэноре? Похоже, они все в одном стиле.

– Нет, – ответил он. Лайонкрофт стоял, опираясь спиной о стену, скрестив руки на груди.

Ей стало ясно, что он не хочет обсуждать эту тему. Эванджелина снова перевела взгляд на групповой портрет.

– Вы выглядите счастливым.

– Я и был счастлив.

– Сколько лет вам было в то время?

– Десять.

– У вас еще есть семейные портреты?

Он пожал плечами:

– В Медоубруке, где живет мой брат.

Его брат. Вот этот тощий долговязый малый с удочкой. Какими счастливыми и прекрасными, должно быть, были те дни. Эванджелине всегда хотелось иметь братьев и сестер.

– Вы навещаете его?

– Никогда.

– А он вас?

– Да он скорее бы умер.

– Он… О!

Эванджелина отвернулась от полотна, на котором был изображен жизнерадостный маленький мальчик, и посмотрела на серьезного взрослого мужчину, каким он стал.

Взгляд мистера Лайонкрофта был мрачным и непроницаемым. Хотя он оставался в своей обычной позе, мускулы его казались напряженными, а поза была не такой небрежной, как обычно, будто отвечать на вопросы о семье было чертовски неприятным.

– Роуз, – сказал он наконец, – тоже едва ли захочет навестить меня снова. Мое соседство определенно оказывает роковое действие на продолжительность жизни членов семьи. Я бы не удивился, если бы оказалось, что это моя последняя встреча с сестрой и племянницами.

Он сжал зубы и снова перевел взгляд на картину, будто сожалел о своей откровенности.

Лайонкрофт, как начинала понимать Эванджелина, сожалел о многом. Он не был хладнокровным негодяем с черствым сердцем, каким она рисовала его прежде в своем воображении.

– Я не думаю, что Роуз считает вас убийцей, – сказала она наконец.

Он усмехнулся, и усмешка его была ужасной пародией на смех.

– Считает.

– Она не может так думать.

– Почему бы это?

– Потому что это мог сделать любой. Возможно, ее подозрения продиктованы возбуждением и нервозностью.

– Если вы так считаете, – сказал он, и голос его звучал тихо, но твердо, – почему не выясните точно?

Она недоуменно заморгала:

– А почему я… Что я могу сделать?

– Но ведь у вас есть путь узнать правду. Разве не так?

– Я… – замешкалась с ответом Эванджелина. Она хотела бы, чтобы ее речь звучала успокаивающе, но в его глазах снова появилось недоверие и жажда мести. – Что вы хотите сказать?

– А вы как думаете? Многое, мисс Пембертон. Как, я говорил вам прежде, я ни на йоту не верю в ваши видения Господа.

– Вы полагаете, что я солгала насчет смерти лорда Хедерингтона…

– Нет, мисс Пембертон. Не думаю. Я уверен, что его задушили точно так, как вы это описали. Я считаю, – сказал он, отчетливо и громко выговаривая каждое слово, подчеркивая значение слов интонацией, – что вы черпаете информацию не от Всевышнего. И делаете это тайно, украдкой.

– Я… я не понимаю, о чем вы толкуете, – ответила Эванджелина, но даже для ее собственного слуха голос ее прозвучал неубедительно.

– Я не думаю, что вы вообще с кем-то общаетесь, – продолжал он безжалостно. – Я думаю, что вы каким-то образом, через прикосновение, черпаете информацию, которая вам необходима. Вот почему вы дотрагивались обнаженными руками до щек Хедерингтона. Вот почему вы хотели подержать на руках Рейчел, когда Ребекка еще не нашлась. И вот почему вы используете против меня свои поцелуи и тело. Бездушный убийца, такой, как я, должен хранить бесчисленные мрачные воспоминания, которые вы можете извлечь из меня. Скажите же мне теперь, что вы увидели.

– Нет, – возразила Эванджелина, с силой тряхнув годовой. – Ничего не увидела. Вы ошибаетесь. Клянусь вам… я…

– Я вам не верю.

Он прошел мимо, отодвинув ее с дороги, как вещь. Потом распахнул дверь кабинета.

– Мне нужна горничная, – крикнул он. – Лакей! А, мисс Стентон? Что, черт возьми, вы… Впрочем, не важно. Сойдете и вы. Идите сюда.

Он повлек недоумевающую Сьюзен мимо Эванджелины, держа ее за запястье.

– А теперь вот что. Собираетесь мне сказать, что не используете соприкосновения с другими людьми? Снимите перчатки, мисс Стентон, и прижмите тыльную, сторону рук к рукам мисс Пембертон.

– Мм, – залепетала Сьюзен, запинаясь, явно затрудняясь понять, как себя вести, потому что дело принимало совсем неожиданный оборот.

– Нет, – возразила Эванджелина, – пожалуйста, не делайте этого.

Но даже и без прикосновения к Сьюзен резкая и острая боль пронзила затылок Эванджелины. Ей вовсе не хотелось снова подвергать свою голову опасности нежелательных видений, способных ухудшить ее состояние. Она не хотела свалиться без чувств посреди кабинета Лайонкрофта.

– Вы признаете, что это правда? – спросил он. Его руки все еще были скрещены на груди, а брови вопросительно подняты.

Она перевела дух и кивнула. Господи, помоги и спаси!

– Ступайте, – сказал он Сьюзен. – Я не хочу, чтобы вы присутствовали, когда я выскажу этой обманщице все, что думаю о ее лжи.

Глаза Сьюзен округлились, но она осталась на месте, неподвижная и безмолвная. Она переводила взгляд с Лайонкрофта на Эванджелину и обратно, будто не могла решить, что важнее – бежать от очевидной ярости Лайонкрофта или не покидать Эванджелину и предоставить ей испытать его гнев.

И в эту минуту появился лакей, доставивший ранее записку Лайонкрофта Эванджелине.

– Вы звали слуг, милорд?

Лайонкрофт поморщился, но тут же его лицо просветлело.

– Прошу прощения, Милтон. Мне больше не требуется ваша помощь. Мисс Стентон помогла мне подтвердить то, что мне требовалось узнать.

Лакей бросил взгляд на Эванджелину, потом перевел на Лайонкрофта.

– Вы… знаете?

Лайонкрофт повысил голос:

– А вы знаете?

Сьюзен подняла руку:

– Я знаю.

Эванджелина закрыла глаза:

– А кто не знает?

– Я хочу понять, почему все известно моей прислуге раньше, чем мне. – Лайонкрофт смотрел на Милтона. – Объясните мне.

– Похоже, она наколдовала кое-что нескольким слугам, милорд. Нашла пропавшие вещи и так далее. А вести о подобных подвигах распространяются быстро.

– Это не колдовство, – пробормотала Эванджелина. – Я не ведьма.

– Вы, – выкрикнул Лайонкрофт, – вы ведьма.

– Все не так, – заверила его Эванджелина. – Возможно, кое-кто из слуг знает, но я женщина, а не ведьма, а из гостей о моих видениях знают немногие – только те, кто в этой комнате, и еще леди Стентон. И я бы предпочла, чтобы все так и оставалось.

– Предпочли бы? Неужели? А вы не думаете, что я бы предпочел, чтобы в моем доме за мной не шпионили и не пытались узнать мои мысли каждый раз, когда до меня дотрагиваются?

Прежде чем Эванджелина успела ответить, в комнату ворвалась леди Стентон.

– Ну? – спросила она Эванджелину. – Да или нет?

Глаза мистера Лайонкрофта сузились:

– Что «да или нет»? Это имеет отношение к ее колдовству? Постойте, я попробую угадать! Единственная цель вашего приезда – покопаться без моего ведома у меня в мозгах.

Эванджелина вспыхнула, покачала головой и сделала знак леди Стентон помолчать, но та не обратила на нее внимания.

– Да, – согласилась она, – мисс Пембертон должна была узнать, повесят ли вас за убийство Хедерингтона. И, как я услышала, стоя за дверью, вы упомянули, что она дотрагивалась до вас. Поэтому теперь я жду подтверждения того или иного. Ну, мисс Пембертон?

– Итак, мисс Пембертон?

Медлительность и лень в голосе Лайонкрофта не могли скрыть того, что тайный гнев бушевал и клубился в нем.

– Вы терпите мое присутствие по единственной причине и с единственной целью – узнать мои тайны, просто считать их с моего тела. И меня тоже интересует, сохраню ли я свою шею в целости в ближайшие две недели. Не соблаговолите ли узнать, грозит ли мне в будущем виселица?