Текст книги "Греховный поцелуй"
Автор книги: Эрика Ридли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
Глава 7
Первая же дверь, куда направилась Эванджелина в поисках болтливой Джинни, была та, что Лайонкрофт показал ей раньше. Комната, где собирались после обеда мужчины, оказалась просторной, хорошо обставленной библиотекой с полудюжиной стульев с широкими спинками, разожженным в камине огнем и бесчисленными рядами томов в кожаных переплетах.
Горничной здесь не было. Не было и Эдмунда Радерфорда, собиравшегося сюда вернуться выпить стакан портвейна. Кроме нее самой, там оказался только высокий лакей с бледным одутловатым лицом, молча наполнявший графин на низком буфете.
– Прошу меня извинить, – сказала Эванджелина, стараясь говорить мягко и негромко, чтобы не напугать его.
Рука, наливавшая бургундское в хрустальный сосуд, не дрогнула. Лакей закрыл графин пробкой, прежде чем повернуться к Эванджелине, и обратил к ней невыразительные глаза, лишенные любопытства.
– Чем могу вам служить?
Эванджелина слабо улыбнулась ему. Выражение его лица не изменилось.
– Я ищу горничную по имени Джинни.
– Я не знаю имен горничных.
– Сэр, – начала она и замолчала, заметив, что подобное обращение изумило его. – Я вам чем-то неприятна?
Лакей поколебался, но когда наконец заговорил, в словах его не было фальши:
– Я не доверяю ведьмам.
Рот ее недоуменно раскрылся.
– Значит, вы знаете Джинни!
– До меня доходят только слухи. – Лицо его обрело холодность. – А в жизни моего господина и так было полно неприятностей, и я не собираюсь добавлять их ему вам в угоду. – Пробормотав: – Прошу меня извинить, – он вышел, оставив ее в библиотеке одну.
К несчастью, едва теплившийся в камине огонь давал мало света и еще меньше тепла. С обреченным вздохом Эванджелина наугад взяла с полки, тонувшей в полумраке, книгу и поспешила в коридор, чтобы вернуться в свою спальню в крыле дома, отведенном для гостей.
Но не успела она сделать и двух шагов по коридору, украшенному многочисленными держателями для свечей, как ее остановил странный шум, и она замерла на месте. Медленные, но равномерные удары: тук… тук! бум! трам! – доносились со стороны коридоров и казались настолько жуткими, что едва ли их можно было принять за человеческие шаги.
Неужели в Блэкберри-Мэноре водятся привидения?
Испытывая неприятные ощущения, в области желудка, Эванджелина прижала к груди пыльную книгу и замерла, позволяя себе только моргать.
Странные звуки, будто тащат или волокут что-то тяжелое, продолжались.
Эванджелина бросилась обратно в относительную безопасность темной библиотеки как раз в тот момент, когда источник шума приблизился и оказался на расстоянии не более шести футов от нее.
Мистер Тисдейл с морщинистым лицом, искаженным гримасой, проковылял по коридору мимо библиотеки. Его парализованная рука тяжело опиралась на трость с золотым набалдашником, а свою хромую ногу он медленно волочил.
Когда звуки шагов Тисдейла стихли, Эванджелина выступила из мрака с прежним намерением вернуться в свою спальню в крыле дома, предназначенном для гостей. Но не успела она выйти из библиотеки, как из другого перехода послышался ужасный, душераздирающий кашель.
Только у одного гостя были такие легкие. Стараясь не встретиться с Бенедиктом Радерфордом, она помчалась, не разбирая дороги, по коридорам и чуть не столкнулась лицом к лицу с задумчивой Франсиной Радерфорд.
Нащупав ручку двери, за которой она хотела бы скрыться от быстро приближающейся женщины, Эванджелина нажала на нее и скользнула в темноту, в то время как украшенная перьями и не в меру нарумяненная блондинка промелькнула мимо с довольной кошачьей улыбкой на лице, прошелестев своими лимонно-зелеными юбками, и скрылась за углом коридора.
Господи! Неужто все обитатели Блэкберри-Мэнора сговорились красться нынче ночью по коридорам дома?
Эванджелина привалилась к благословенно прочной дверной раме и прислонилась головой к дереву, стараясь восстановить ритм дыхания и успокоить сердцебиение.
Убедившись, что ей это удалось, она сделала шаг в коридор.
– Покидаете меня так скоро? – раздался низкий голос из тени за ее спиной.
Она вскрикнула и резко повернулась, прижимая руку к груди. Блестящие глаза мистера Лайонкрофта смотрели на нее из мрака. Это было уж чересчур для ее взбудораженных нервов.
– Как вы здесь оказались? – ухитрилась она спросить, задыхаясь и с трудом подбирая слова.
– Это мой дом.
Сельская простушка, она оказалась одна в темноте в обществе… волка.
– Снова заблудились, мой маленький ягненочек? – послышался низкий насмешливый голос.
Она вздрогнула. Конечно, волк. Кто же еще?
Откуда-то из темноты послышался скрип стула по полу, потом неуклонно приближающиеся неторопливые шаги. Эванджелина попятилась в относительную безопасность пустого коридора.
Но он перехватил ее прежде, чем она успела скрыться бегством.
И снова она оказалась припертой к стене, а спина ее упиралась в деревянную панель. И все же на этот раз ее удерживали не руки, сжимающие запястья, а жар его взгляда. Его глаза блестели в темноте, отражая трепетный свет свечи, и смотрели на нее неотрывно, даже не мигая. К этому моменту Эванджелина уже поняла, что Лайонкрофт очень разгневан, но было слишком поздно. Его ладони упирались в стену по обе стороны от ее головы.
– Я… я хочу обратно в свою спальню, – пробормотала она, запинаясь, беспомощно глядя на него.
Он усмехнулся. Мрачно. По-волчьи. Тревожно. Но ничего не сказал.
Ей хотелось, чтобы ее слова звучали убедительно и твердо, но сама она расслышала в них страх и нерешительность.
– Неужели? – спросил он, приближая лицо к ней, и его намерения были ясны. – Как раз когда ночь начинает становиться интересной?
Эванджелина сжала губы и попыталась вжать голову в твердую, неподдающуюся поверхность стены.
– Не целуйте меня в гневе, – прошептала она. Ее видения в достаточной степени убедили ее в том, насколько может быть опасен вспыльчивый и агрессивный человек – такой, как ее отчим. Она не хотела стать жертвой насилия, любого насилия любого мужчины, находящегося под воздействием алкоголя или ярости. Никогда!
– В гневе? – тихо повторил Лайонкрофт, опуская голову так, что его дыхание коснулось ее щеки.
Нервы ее были на пределе, особенно теперь, когда она чувствовала исходящий от него влажный жар, растекавшийся по ее коже. Он снова усмехнулся.
– Но мне очень приятно ваше присутствие, ягненочек. И надеюсь, что ваши сладкие поцелуи заставят меня забыть о гневе.
Он приблизил губы к ее разгоряченной щеке, и его дыхание обожгло ее скулу, мочку уха и обнаженную шею.
Ее предательское тело извивалось, зажатое между жесткой стеной и его не менее жесткой грудью. Внезапно ее охватило сильное желание, чтобы его губы прижались к ней, чувство самосохранения требовало от нее бегства, пока это было еще возможно.
Но она не торопилась бежать. Не могла. Ей хотелось, чтобы их тела соприкоснулись. Возможно, она хотела этого даже больше, чем он.
Губы Эванджелины невольно приоткрылись, но она не стала их сжимать намеренно.
В его глазах блеснула радость победы. Плутоватая улыбка преобразила его, превратив из мрачного загадочного затворника в торжествующего победу соблазнителя. Она вспыхнула, услышав свой внезапный стон, означавший готовность сдаться, чего она вовсе вначале не предполагала. Он выиграл. И знал, что выиграл. И все же не спешил ее поцеловать.
Ток ее крови гремел в ушах.
– Пожалуйста!
– Что «пожалуйста»? – спросил он, и в его дыхании она ощутила пряное обещание. – Пожалуйста, уйдите?
– Пожалуйста, поцелуйте меня, – ответила она шепотом, ненавидя себя за то, что попросила об этом. Но он не стал комментировать ее неожиданную просьбу.
Он еще ниже опустил голову, так, что его губы прошлись по ее коже – медленно, дразня, убеждая, покоряя – от впадинки под ухом, вдоль всего подбородка, пока не достигли бурно бьющейся жилки по другую его сторону.
Не было никаких видений. Но Эванджелина не могла заставить себя обеспокоиться этим. Она не могла сделать ничего, кроме как извиваться под его нажимом, пока его бедра не рванулись к ней и он еще крепче не прижал ее к себе. Ее отяжелевшие груди теперь были распластаны на его груди. Она с трудом втягивала воздух, чувствуя, что слышит биение его сердца, столь же бешено скачущего в лихорадочном возбуждении, как ее собственное.
Его губы легко коснулись ее губ – один раз, дважды, трижды. Он играл с ней. Испытывал ее, искушал, дразнил, заставляя желать его поцелуев, и это продолжалось, пока она уже не была способна устоять на месте. И вот в следующее мгновение его губы оказались прижатыми к ее полураскрытому рту и она позволила своему языку скользнуть между его губами и почувствовать его вкус. Все изменилось.
Со стоном, похожим на рычание, он впился губами в ее рот. Жаркими. Влажными. Требовательными и настойчивыми. Его пальцы распластались по стене по обе стороны ее головы, но мускулы на его плечах трепетали, будто требовалась вся сила его воли, чтобы не позволить своим рукам дотронуться до ее тела.
Его рот задвигался, прижимаясь к ее рту, и это было отчаянное и беспощадное движение. Он пожирал ее рот жадными поцелуями, посасывал ее язык, нижнюю губу, ловя каждый ее вдох и впивая его.
Она уперлась пальцами в его бока, стараясь оттолкнуть его от своего трепещущего тела, но вместо этого притянула еще ближе к себе.
Он оказался везде – его рот прижимался к ее губам, грудь – к ее соскам, его будто расплавленные бедра терлись о ее бедра, а пульсирующая плоть между его бедрами ласкала то место на ее теле, к которому до сих пор не прикасался ни один мужчина.
Эванджелина была потрясена этим запретным наслаждением и столь восхитительной близостью. Она прижала, притянула его к себе, утопая в этом неизведанном ощущении и с трудом преодолевая желание раздвинуть ноги и позволить ему продолжить это волнующее и одновременно мучительное соприкосновение. С каждым поцелуем, с каждой лаской, с каждым вздохом она воспламенялась все сильнее.
И вдруг он оторвался от ее губ со страдальческим вздохом.
– Уходите, – прошептал он хрипло.
От его неровного хриплого дыхания по ее коже побежали мурашки.
Это по ее вине ему приходилось бороться за каждый вдох, за то, чтобы овладеть собой, чтобы преодолеть этот трепет, сосредоточившийся между ее бедрами. Осознание того, что желание может быть взаимным, вызвало у нее еще большее томление и жажду его прикосновений. Она медленно, возбуждающе прижалась к нему и потерлась об него, впервые осознав свою женскую власть. Он застонал. Содрогнулся. Она улыбнулась и провела языком по его губам.
– Уходите немедленно, – повторил он, и она расслышала в его голосе отчаянную боль, – если не хотите получить нечто большее, чем поцелуи, прямо здесь.
Улыбка Эванджелины застыла у нее на губах, потому что она только сейчас поняла, какую опасность таит в себе это непредсказуемое и неуправляемое, опасное пламя.
Не отрывая горящего взгляда от ее губ, он отнял ее руки от своих боков. Глаза его были закрыты. Она колебалась. Его жар все еще бушевал в ее бедрах.
Потом она побежала.
Прежде чем Эванджелина успела сделать полдюжины шагов между дверью спальни и неясно маячащей постелью, узкая дверь из соседней комнаты распахнулась, и к ней ворвалась Сьюзен Стентон.
– Вот вы где! – выкрикнула она, ослепив Эванджелину улыбкой и направившись прямо к медным щипцам и кочерге возле камина.
Поворочав кочергой в камине, Сьюзен поставила медный инструмент на предназначенную для него подставку и плюхнулась в кресло с широкой спинкой.
– Ну? – спросила она, скрестив руки на груди и вытянув ноги. – Где вы были? Куда исчезли? Я без вас совсем заскучала. Ходить по комнате туда-сюда не слишком большая радость.
– Я… – начала Эванджелина и тотчас же замолчала. Она оглядывала комнату в поисках вдохновения. Ее взгляд загорелся, когда она заметила ряд невысоких, доходящих до бедра, книжных шкафов, стоящих в ряд у задней стены.
– Я была в библиотеке, – закончила она более уверенно, потому что это было правдой. – Кое-что почитала. – Она вспомнила, что, не желая, чтобы ее застали в одиночестве в библиотеке, схватила в темноте первую попавшуюся книгу, а потом оставила ее на полу посреди коридора, забыв о ней из-за этих внезапных запретных поцелуев.
– Реальная жизнь намного интереснее книг, – сказала Сьюзен. – Мне кажется очень странным, что в доме такого нелюдима и негодяя, как Лайонкрофт, устроили столь пышный прием. И все гости очень странные. Каждый в своем роде, кроме мистера Тисдейла. Тот просто стар. Я ничуть не удивилась, когда он предпочел свою спальню бальному залу и ушел туда.
– Если не считать того, что он туда не ушел, – задумчиво сказала Эванджелина, стараясь вытеснить из сознания воспоминания о восхитительном жаре, исходившем от мистера Лайонкрофта, когда в ее памяти всплыло морщинистое лицо мистера Тисдейла, искаженное яростью. – Я видела, как он хромал по коридору, опираясь на свою трость. Похоже, нога сильно ему досаждает.
– Или произошло нечто худшее, – мрачно заметила Сьюзен.
– Худшее, чем что?
Сьюзен широко раскрыла глаза:
– Конечно, нечто худшее. Он, вероятно, солгал насчет того, что собирается лечь спать. Не так ли? Возможно, он задумал какое-то злодейство.
– Вы сказали, что собираетесь лечь спать, но вот сидите у камина в моей комнате у огня.
– Я вообще мало сплю, и если говорю о том, что собираюсь спать, конечно, это не совсем так. А старики все время спят. По крайней мере, я легко могла поверить Тисдейлу.
Она поглубже опустилась в кресло.
– Ну, еще этот никчемный кузен Хедерингтона, Эдмунд Радерфорд. Его-то совсем уж легко разгадать, он просто бездельник и мот. Думаю, он где-нибудь сидит в одиночестве и накачивается портвейном Лайонкрофта.
– Возможно, он просто устал от танцев или они ему надоели, – высказала предположение Эванджелина.
– Ха! Такой распутник и негодяй, как он? Не сомневаюсь, что он или уже побывал на какой-то тайной встрече, или собирался побывать. Такие приемы, как этот, привлекательны еще тем, что способствуют тайным свиданиям.
– И что это означает?
– Любовные интрижки с гостями, – деловито пояснила Сьюзен. – Разумеется, тайные! Только я удивляюсь, кто мог пасть так низко, чтобы завести интрижку с такой мразью, как Эдмунд. Возможно, служанка. Но уж, конечно, не гостья. Вы заметили, куда он направился?
– Я вообще его не видела. Я по-настоящему не видела и Бенедикта Радерфорда, но слышала, как он кашляет, проходя по коридорам.
– Ах! – застонала Сьюзен, испугав Эванджелину так, что та вздрогнула. – Если этот дом будет моим, то почему бы и мне не включиться в игру, как все остальные? Единственное лицо, которое я видела, была Нэнси, пытавшаяся проскользнуть в свою спальню, и при этом она вела себя до нелепости шумно. Хотя я полагаю, что едва ли стоит стараться не производить шума, когда собираешься выйти замуж за глухого как пень старого шута вроде Тисдейла.
Она подчеркнуто заметно передернула плечами:
– Когда в следующий раз соберетесь побродить в одиночестве по коридорам, вы непременно должны пригласить с собой меня. А где была Франсина? Рядом с мужем, как утверждала?
– Нет, она была… – Эванджелина заколебалась. – Она была возле кабинета мистера Лайонкрофта. Мне так кажется, но я не уверена.
– Еще одно свидание, – выдохнула Сьюзен, и глаза ее за стеклами очков загорелись. – Я так и подозревала.
Желудок Эванджелины сжала судорога.
– Еще одно… что?
– Свидание. Если помните, я упоминала Радерфордов и их злополучную историю. Верьте мне, когда я говорю, что ничуть не была бы удивлена, узнав, что у Франсины шашни с Лайонкрофтом. Она не может противостоять ощущению силы и власти, а Лайонкрофт положительно источает их.
У Эванджелины возникло ощущение, что под кожей у нее появился лед, а руки покрылись пупырышками. Неужели мистер Лайонкрофт покинул коридор, где они целовались, только ради того, чтобы заняться любовью с раскрашенной Франсиной Радерфорд?
– О! – Сьюзен вскочила с кресла и бросилась к Эванджелине. – У вас такой вид, будто вы заболели. Право же, вам пора научиться не поддаваться жеманству и не смущаться по поводу того, что у кого-то с кем-то роман. Я, например, ничуть не огорчусь, если у моего жениха будет тайная любовная связь. Он может сохранить свою любовницу даже после заключения нашего брака. Я ничуть не против. Чем меньше он будет оказывать мне внимания в качестве мужа, тем лучше. В этом случае женщине остается только закрыть глаза и думать о родной Англии.
Эванджелина кусала костяшки своих пальцев. Как она могла быть такой глупой?
Ей было приятно его внимание. Она его поощряла. Она бесстыдно, фривольно и по доброй воле принимала его.
Неужели пример матери, которая не замечала мужских пороков и считала, что Нейл Пембертон их лишен, ничему ее не научил?
Никогда больше она не повторит эту глупость и не останется наедине с этим мужчиной.
Внезапно громкие крики взорвали тишину безмолвного дома, и комнаты ответили эхом.
– Ах! – Сьюзен вскочила с места, как пони, которому не терпится пробежаться по полю. – Что-то случилось! Пойдемте, пойдемте! Я не могу этого пропустить.
– Идите без меня. Я не одета.
– Глупышка! Мы все в ночных рубашках. Ведь время уже за полночь.
Сьюзен схватила Эванджелину за руку и потащила к двери с преувеличенной энергией и силой циркового атлета.
– Что, если кто-то нуждается в помощи? Что, если… что, если…
Она подавилась воздухом и оказалось, что выглядит она, как ни странно, одновременно испуганной и приятно возбужденной.
– Что, если Лайонкрофт снова кого-нибудь убил?
Глава 8
Ледяной пот выступил на затылке Гэвина, а крошечные волоски поднялись дыбом, пока он мчался по тайным коридорам в спальню сестры, которую она разделяла с мужем.
– Роуз? – крикнул он, врываясь в пустой коридор через потайную дверь, обычно скрытую панелью. – Роуз?
Он принялся молотить кулаками в закрытую дверь, и наконец дверь открыли изнутри.
Роуз стояла перед ним молчаливая, одеревеневшая, бескровная. Она не двигалась и не говорила.
– Что случилось?
Тусклые, невидящие глаза сестры смотрели сквозь него.
– Хедерингтон, – проговорила Роуз неподвижными губами. – Он мертв.
Гэвин покачнулся и оперся спиной о притолоку:
– Он… что?
– Мертв.
Она отступила назад в спальню, давая ему доступ в комнату, тонувшую в тени.
– Посмотри сам.
Не будучи вполне уверен, что хочет видеть, Гэвин продвинулся в темноту на несколько дюймов, пока не разглядел неподвижную фигуру под одеялом.
Он сделал шаг ближе. Ни звука. Ни малейшего движения. Никаких ободряющих признаков жизни. Он склонился и приложил ухо к холодным приоткрытым губам графа.
Секунда прошла в молчании. Две секунды. Три.
Гэвин понял, что ждать бесполезно. Он выпрямился, заставил себя отвести взгляд от лица Хедерингтона и повернулся к сестре.
– Мне очень жаль, Роуз, но он не дышит.
Она кивнула, и голова у нее дернулась, как у марионетки, управляемой кукловодом.
– Он мертв.
– Мне жаль, – повторил Гэвин и невольно перенесся мыслями в другую темную осеннюю ночь и увидел другое лицо, навеки застывшее в смерти. Непреодолимый ужас, за который ему не было прощения. Он сделал нерешительный шаг к сестре. Просил ли он когда-нибудь прощения за то зло, что причинил родителям? Он ведь не говорил с сестрой и до сегодняшнего дня не видел ее.
– Прости, Роуз, мне жаль. Я не думал, что…
Из коридора послышались многочисленные вздохи и всхлипы.
Гэвин резко обернулся и увидел остальных домочадцев, полураздетых, столпившихся в дверном проеме. Они ввалились в комнату, как игральные кости, выпавшие из перевернутой чаши. Лица их были бледными, вид испуганным, а выражение глаз – осуждающим.
Эдмунд сжимал в бледных пальцах стакан с виски. Дыхание его источало запах алкоголя, особенно сильно ощутимый вблизи. Его кузен Бенедикт стоял слева от него, прижимая руку ко рту, и было непонятно, делал он это, чтобы сдержать кашель или чтобы усмирить желчь. Жена Бенедикта Франсина маячила за его спиной. Она еще не сменила прическу и оставалась чересчур нарумяненной. Стараясь удержаться на ногах и цепляясь за набалдашник трости обеими руками, за спиной Роуз балансировал мистер Тисдейл в накинутом на плечи одеяле и пялился в полумрак комнаты. Нэнси, шатаясь, стояла рядом с ним. Глаза ее были закрыты, а губы дрожали. Мисс Стентон, стоявшая рядом с ней с широко раскрытыми глазами, уставилась не на труп Хедерингтона, а на Гэвина, будто ожидая, что он окажется запачканным кровью с головы до ног. Ее мать возвышалась за ее спиной, держа у горла дрожащую руку, испещренную синими венами.
Единственным лицом, обращавшим больше внимания на сестру Гэвина, чем на тело на постели, была мисс Пембертон. Она стояла рядом с Роуз и держала ее за руку. Через минуту она отпустила ее и повернулась к Гэвину. Лицо ее, менее часа назад пылавшее лихорадочным румянцем, теперь поражало ужасной беспредельной опустошенностью. Их глаза встретились, и ее взгляд был немигающим, неподвижным и ни о чем не говорящим. Он сглотнул, чувствуя себя обязанным дать ей объяснения за представшее перед ней зрелище, хотя, как и все остальные, не имел ни малейшего представления о том, что вызвало кончину лорда Хедерингтона.
Эдмунд Радерфорд прервал тишину, опрокинув себе в рот остатки виски, и процедил, растягивая слова:
– Тебя снова застукали рядом с трупом, Лайонкрофт?
Гэвин угрожающе заворчал и сделал шаг вперед.
– Ай! – Эдмунд отпрыгнул назад и столкнулся с Франсиной Радерфорд. – Я просто отметил совпадение.
– Отойди от меня, болван. Ты стоишь на моих ногах! – Франсина толкнула его, и он, спотыкаясь, преодолел несколько футов. – Не прикасайся ко мне!
Бенедикт Радерфорд согнулся пополам, сраженный новым приступом кашля, и задушил его, спрятав лицо в сгибе локтя. Когда он выпрямился, его лицо казалось бледнее, чем прежде. Передернув плечами, он повернулся к Роуз и спросил:
– Что случилось?
Она не ответила. Все обратили на Гэвина тревожные вопросительные взгляды. Первой заговорила мисс Пембертон.
– Кто-то… его ударил? – спросила она голосом тихим, но твердым. – Или он умер своей смертью?
Из горла Роуз вырвался придушенный смех, вызвавший испуг у всех присутствующих.
– Когда я вошла, – сказала она, и выражение ее лица казалось тусклым и безжизненным, – решила, что он спит. Я отпустила горничную и тихонько легла в постель рядом с ним. Я пожелала мужу доброй ночи. Он ничего не ответил. Я подумала, что он снова игнорирует меня.
Она бессознательно потерла кончиками пальцев след от пощечины.
– Я не простила ему того, что он меня ударил, как не простила и нашей размолвки. Поэтому грубо ткнула его пальцем в руку. Когда и это не возымело эффекта, я тряхнула его за плечо. Это его тоже не впечатлило.
Ее голос дрогнул.
– Тогда я ударила его по щеке, как он ударил меня. – Она перевела безумный взгляд с мужа на гостей. – Но он не почувствовал моего удара, потому что… был мертв.
Она сжала руками локти.
– Да поможет мне Бог! Я ударила мертвого. Когда я поняла… Когда я…
Внезапно Роуз лишилась чувств. Мисс Пембертон подхватила ее. При этом лицо ее исказилось гримасой, будто ее ослепила вспышка слишком яркого света.
Она пошатнулась. Гэвин шагнул вперед, чтобы принять от нее бесчувственную сестру, но Бенедикт упредил это движение. Его вялые руки скользнули под спину Роуз, и он принял ее из рук мисс Пембертон. Прижимая безвольное тело Роуз к груди, он наполовину понес, наполовину потащил ее к постели.
– Не кладите ее на подушку рядом с мертвым мужем, – послышался страдальческий голос мисс Пембертон, заставивший Бенедикта остановиться на полдороги. – Как только она придет в себя, снова лишится сознания.
Хмурясь и кашляя, Бенедикт замер на месте.
Гэвин пришел на выручку сестре и спас ее от страдающего одышкой человека. Взяв Роуз на руки, он направился сквозь толпу испуганных людей.
– Куда вы ее несете? – послышался дребезжащий голос Тисдейла.
– Пропустите! – пробормотал Гэвин, и плечи его поникли.
– Отнесите маму в мою комнату, – сказала Нэнси, смотревшая на него глазами, остекленевшими от ужаса. – Сегодня я не хочу спать одна.
Гэвин кивнул и продолжил свой путь по плохо освещенному коридору. Свечи, укрепленные в настенных держателях, отбрасывали тени на лица испуганных лакеев.
Процессия гостей и слуг последовала за ними.
Он уложил сестру на постель племянницы и отдал необходимые распоряжения горничным. Бросив последний взгляд на пепельное лицо Роуз, он зашагал назад к гостевым спальням Хедерингтонов.
Как и прежде, гости следовали за ним.
– И что теперь? – спросила Франсина, как только они приблизились к телу Хедерингтона.
– А теперь, – сказала мисс Пембертон, выступив вперед, – нам следует повнимательнее осмотреть тело лорда Хедерингтона.
Леди Стентон нырнула под свой расписной веер:
– Зачем?
– Потому что леди Хедерингтон не в состоянии… сказать нам, – ответила мисс Пембертон, – была ли его смерть случайной.
Гэвин наклонил голову в знак согласия.
– Вы подозреваете, что здесь возможна грязная игра? – спросила Франсина.
– Грязная игра вероятна, – поправил Эдмунд. – Я готов держать пари, что кто-то из тех, кто собрался в этой комнате, прикончил этого высокомерного фата.
Под столь многочисленными взглядами Гэвин был убежден, что знает, кого подозревают в убийстве.
– Хотелось бы мне доказать, что это не так.
Он сделал знак слугам войти в комнату. Они засуетились, обходя ее по периметру и зажигая свечи.
Гэвин медленно приблизился к кровати. Теперь, когда пламя свечей разогнало тени, он смог лучше разглядеть Хедерингтона. Голова графа была обвязана белым носовым платком. Часть платка над левым виском была заскорузлой от запекшейся крови. Гэвин бросил взгляд через плечо на мисс Пембертон и заметил, что она вздохнула.
– Что это? – выкрикнула стоявшая в двери девчонка Стентон. – Огнестрельная рана? Ножевая? Укус змеи?
Мисс Пембертон покачала головой:
– Кровь. – Все с шумом перевели дыхание. – Но его рана перевязана. Мы не можем знать, когда и как он получил эту рану.
Гэвин смотрел на женщину, стоявшую возле кровати. Станет ли она защищать его от остальных? Выражение их лиц свидетельствовало о нерушимой уверенности в том, что если кто и убил сегодня вечером этого человека, то этим негодяем был, несомненно, Гэвин.
За последние одиннадцать лет мисс Пембертон была первым человеком, способным обратиться к логике, прежде чем внять слухам, утверждающим его вину. К счастью, она не могла сказать, каким орудием была нанесена роковая рана. Пострадавший ее очистил, промыл. Не так, ли? Возможно, они решат, что Хедерингтон поранился сам.
Бенедикт наконец шагнул вперед и потянул одеяло, окутывающее Хедерингтона. И тут стало очевидным, что левая сторона шеи Хедерингтона была испещрена кровоподтеками, а на правой стороне темнели синяки.
Бенедикт подавился воздухом. Его избыток вызвал у него жесточайший приступ кашля.
Никто не проронил ни слова.
Мисс Пембертон закрыла глаза и долго не открывала.
– Готова держать пари, – сказала она наконец, – что лорд Хедерингтон не мог задушить себя сам после того, как лег в постель.
Потрясенная леди Стентон с шумом втянула воздух.
– Задушить? – повторила она, сжимая плечи своей дочери. – Мы немедленно должны вызвать констеблей! Немедленно!
Все молчали. Девчонка Стентон и ее мамаша обменялись многозначительными взглядами. Эдмунд уставился на донышко пустого бокала в надежде на то, что он волшебным образом вновь окажется наполненным, виски. Бенедикт, уронил одеяло, и оно соскользнуло с тела Хедерингтона. Франсина прижала обе руки к животу, и у всех возникло ощущение, что ее вот-вот вырвет. Тисдейл опустил глаза и принялся водить тростью по полу.
– Ну? – вопросила леди Стентон. – Кто-нибудь вызовет полицию или нет?
– По-видимому, – сказал Эдмунд, ставя пустой бокал на туалетный столик, – нет.
– Бестолковый сброд, – вмешалась Франсина, покачивая оранжевым пером, водруженным поверх высокой прически и теперь казавшимся особенно кричащим и неуместным.
– Не проявляют инициативы, – проговорил ее муж Бенедикт, прижимая ко рту платок.
Тисдейл изучал свою трость, будто только что с недоумением заметил, что держит ее в руке. Разговор задохнулся и стих.
– Который час? – спросила мисс Пембертон после еще одного мучительного раздумья.
Все уставились на нее с изумлением, будто она заговорила на иностранном языке.
Гэвин ощупал свой нагрудный карман в поисках часов.
– Половина третьего.
– Тогда слишком поздно. Мы все устали, пережили потрясение и не можем мыслить ясно. Сейчас не время выдвигать обвинения. – Она глубоко вздохнула. – Почему бы нам не возобновить этот разговор утром?
– За завтраком? – послышался холодный недоверчивый голос леди Стентон. – И кто же станет есть в такое время?
– Черт, я могу. И пить тоже. – Эдмунд мотнул головой в сторону неподвижного тела Хедерингтона. – Если мертв он, это не значит, что и я тоже мертв. Завтрак – самое подходящее время, чтобы выдвигать обвинения.
Мисс Стентон истерически захихикала и тут же хлопнула себя по губам обеими руками.
Тисдейл взмахнул тростью, указывая на кровать:
– А что вы тем временем собираетесь делать с Хедерингтоном, если мы не настрочим письмо в местное отделение полиции?
– Вместо этого я отправлю письмо в резиденцию священника. – Гэвин яростно провел рукой по волосам и потянул себя за прядь. – И нам еще потребуется организовать похороны.
Он сглотнул, вызывая к жизни старые воспоминания.
– Возвращайтесь в свои комнаты, а я вернусь в свою. Завтрак будет готов к восьми.
Шаркая, они медленно потянулись из комнаты и рассеялись в коридоре.
– Ну, я ни на минуту не усну, – сказала леди Стентон, следуя через холл за дочерью.
– А Лайонкрофт будет спать как младенец, – послышалась реплика Эдмунда. Голос его звучал неясно. – Он привык, что члены семьи откидывают копыта при загадочных обстоятельствах.
Гэвин сделал два стремительных шага из комнаты в коридор, готовясь серьезно поговорить с Эдмундом. Но прежде чем Эдмунд осознал его присутствие, шаги Гэвина замедлились. Чем больше увеличивалось расстояние между ним и холодным телом Хедерингтона, тем скорее иссякало желание поколотить пьяного Эдмунда.
Возможно, Эдмунд заслуживал хорошей пощечины, но Гэвин уже истратил весь свой пыл на этот день.
Завтра было не за горами.
Эванджелина стремительно вырвалась из очередного кошмара задолго до того, как к ней в спальню вошла горничная, чтобы поднять балдахин и раздвинуть занавески на постели.
– Ваше утреннее платье, мэм, – пробормотала девушка, возвращаясь с грудой шелковой одежды, одолженной у Сьюзен.
Эванджелина вздрогнула, то, что должно было стать траурным платьем, оказалось совсем другим – струящимся туалетом бледно-зеленого шелка, отделанным под корсажем полоской атласа глубокого оттенка сосновой коры. Мягкое роскошное платье показалось ей неподобающе ярким, но другого ей не принесли, и она заставила себя стоять спокойно, пока сорочка, корсет и платье не заменили ее ночную рубашку.
