Текст книги "Греховный поцелуй"
Автор книги: Эрика Ридли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Я хочу… – Она погладила его щеку ладонью, прикусила его губу. – Я хочу… всего.
Он сглотнул:
– Всего?
Она прижалась губами к его рту и кивнула:
– А ты?
Она ощутила движение его мужского органа вперед и вверх и улыбнулась. Возможно, он этого не сознавал, но тело его уже дало ответ. Она поцеловала его.
– Сегодня вечером, – пробормотал он, задыхаясь. – Я приду к тебе сегодня вечером.
Глава 23
Он пришел к ней через дверь, замаскированную книжным шкафом.
Эванджелина положила кочергу, которой ворошила дрова в камине, и повернулась к нему лицом. Гэвин был полуодетым, в одной рубашке.
Он прошествовал к ней через комнату от панели, теперь уже вставшей на место, и остановился. Напряженность его взгляда горячила ее плоть больше, чем огонь камина за спиной.
Она нерешительно шагнула к нему.
– Чего ты ждешь?
– Тебя.
Его губы улыбались, но в глазах было такое выражение, будто он намеревался проглотить ее.
Она оглядела свою спальню. Книжные полки – одна, другая, камин, зеркало, постель.
Он оперся ладонью о каминную полку и склонил голову, выжидая.
– Я в твоем распоряжении.
Его темные глаза ни на секунду не отрывались от ее лица. Он смотрел на нее сверху вниз, серьезный, сосредоточенный, и жар в его взгляде свидетельствовал о едва сдерживаемом нетерпении. Он был из тех мужчин, кто знает, чего хочет, добивается, чего хочет, берет то, чего хочет. И все же он не делал этого. Он предоставил ей право решать.
Вдруг она почувствовала, что тонкая хлопчатобумажная сорочка душит ее, что она тяжелая и толстая, будто шерстяная. Она почувствовала, что тело ее уже отвечает на мужской запах, исходящий от его кожи, на темную страсть в его глазах, на силу, таящуюся в его мускулах.
Она протянула к нему руку и провела кончиками пальцев по его плечу, потом по всей руке от плеча до запястья. Он не двинулся с места. Он держал себя в узде. Ради нее.
Ее тело затрепетало от сознания этого.
– Сними рубашку, – попросила она.
Мгновенно он скинул с себя это досадное препятствие, и оно упало к его ногам.
Он продолжал стоять и ждать, напряженный, собранный, позволяя ей делать то, что она хочет.
– Ты… не должна делать то, что тебе неприятно, – проговорил он тихо, и слова его звучали хрипло и напряженно.
– Я хочу, – ответила Эванджелина почти шепотом, – хочу всего.
Он опустил ресницы. Ноздри его раздувались.
Не в силах больше медлить, Эванджелина обвила его шею руками и прикоснулась губами к его губам.
– Поцелуй меня, – прошептала она.
Когда его зубы разжались, ее язык проник в его рот. У него был именно такой вкус, какой ей запомнился. Пряный. Мужской. Мощный. Ее завтрашний отъезд разобьет ей сердце. Но у нее оставался сегодняшний вечер.
Он прижимал ее к своему рту, к обнаженной груди и к своему восставшему естеству.
Когда Эванджелина ощутила уже знакомый жар, зазмеившийся между бедер, она чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо. Теплый свет, исходивший от камина, отбрасывал блики на его шею, плечи, руки. Ее руки скользнули по теплой коже его груди, по кудрявым упругим волосам, по напряженным мускулам. Под кончиками пальцев его сосок отвердел.
– Когда я могу делать то же с тобой? – спросил он охрипшим голосом.
– Когда я попрошу тебя.
Он нахмурился:
– Попроси поскорее.
– Так и будет.
Она улыбнулась ему, испытывая восторг от того, что имела власть решать, что, как и когда произойдет. Она подтолкнула его к кровати.
– Сядь. Я хочу снять твои сапоги.
Она встала на колени, стянула с него сапоги и положила на пол возле постели. Опершись о резной столбик кровати, поднялась и бросила на него подозрительный взгляд.
– Надеюсь, не ты вырезал этих уродливых троллей?
– Они тебе не нравятся? – спросил он с невинным видом.
– Несносный человек!
Он усмехнулся.
Стянув с него чулки, Эванджелина толкнула его в грудь, и он упал на постель.
Разметав ноги, он приподнялся, опираясь на локти, чтобы посмотреть на нее. Его руки были согнуты в локтях, улыбка стала шире. Она провела пальцем по краю пояса его бриджей. Его глаза обрели напряженное и серьезное выражение. Рука Эванджелины медлила на расстоянии волоса от края его бриджей, готовых упасть на пол. Его мужское естество пульсировало, упираясь в ткань бриджей, как только ее пальцы дотронулись до обтягивающей их материи. Она расстегнула бриджи, бережно и нежно прикоснулась к нему, и оно прыгнуло в ее ладонь. Она обхватила его рукой и принялась поглаживать, водя по нему пальцами вверх и вниз.
Гэвин лежал не двигаясь.
Эванджелина замерла. Ее рука все еще сжимала его копье, источающее жар.
– Что-то не так? – спросила она нервно. – Тебе не нравится?
– Нет, – пробормотал он со стоном. – Очень нравится.
Она улыбнулась, крепче обхватила его и снова принялась поглаживать. Его пальцы вцепились в простыню.
Она приостановилась, заметив воспаленную красную линию, пересекавшую бедро. Он получил рану, когда пытался защитить ее.
– Там будет шрам?
Он приподнялся на локте и пожал плечами:
– Не впервой.
Он смотрел на нее. Лицо его было серьезным. Его обнаженное тело было совершенным. Прежде ей приходилось видеть мужчин на разных этапах раздевания, но только в видениях. Она не обнимала ни одного мужчину, не прикасалась к нему, не любила. Все, что Эванджелина знала о любовной игре, она подсмотрела в жизни других. Наконец-то у нее будут собственные воспоминания об этом. Она стянула сорочку через голову и отбросила в сторону. Теперь и она была полностью раздета.
В прохладном воздухе ее соски приподнялись и отвердели. Его орудие продолжало пульсировать.
– Ты прекрасна, – пробормотал он.
Она поднесла руку к голове:
– Мой шиньон совсем распустился.
– Мне нравится, когда твои волосы свободно струятся в беспорядке. Свет от камина придает твоему телу теплый оттенок. Мне бы хотелось написать тебя такой. Совершенно обнаженной.
Эванджелину охватил озноб. Неужели она могла бы позировать в таком виде, позволяя ему перенести на полотно каждый изгиб ее тела? Сама вседозволенность этого делала такую возможность волнующей и эротичной.
– В следующий раз, – пообещала она.
Его полуулыбка не коснулась глаз. Оба они знали, что следующего раза не будет.
– Подвинься на подушках повыше, – потребовала она. – Ляг на середине кровати.
Все еще не сводя с нее глаз, он подчинился:
– Но теперь я дальше от тебя.
– Ненадолго.
Вместо того чтобы снова лечь на подушки, он приподнялся, опираясь на локти, чтобы видеть ее.
В эту минуту она стояла тихо и неподвижно, глядя в упор на темноволосого и темноглазого человека, лежавшего на ее простынях.
Огонь камина бросал оранжевые и золотистые блики на его обнаженную грудь и длинные ноги. Его жезл выдавался вверх и вперед, к животу. Мускулы на его согнутых руках были сильными и жесткими. Его губы казались твердыми и взывали к поцелуям. Подбородок был слегка затенен выступившей щетиной.
Но самым лучшим во всем этом, невероятным, неподдающимся объяснению и удивительным было то, что она могла прикасаться к нему, не опасаясь своих проклятых видений. Она могла дотронуться до него где угодно, целовать его где хотела и сливаться с ним как желала. Он был чудом, даром, ответом на ее тайные молитвы.
И сегодня вечером он принадлежал ей. Что ей следовало сделать прежде всего? Возможности казались бесконечными. Но не ночь.
Эванджелина обошла вокруг кровати, взобралась на матрас и легла рядом с ним.
– Как долго ты останешься?
На его лице промелькнула новая задумчивая полуулыбка, и он пробормотал:
– Мне бы хотелось спросить тебя о том же.
Она отвела мягкие темные волосы от его лба.
– Я имею в виду сегодня вечером.
С минуту он молча смотрел на нее. Потом сказал:
– Тебе это решать. Я останусь с тобой, пока ты не уснешь.
– Тогда я буду стараться не уснуть.
– В этом я могу тебе помочь.
На этот раз улыбка коснулась его глаз. Если бы можно было навсегда запечатлеть его образ в памяти, то Эванджелина хотела бы его запомнить именно таким. Чуть прищуренные глаза, губы, изогнутые в лукавой плутоватой улыбке, и тело так близко от нее, что она могла чувствовать его жар каждым дюймом своей плоти.
– Могу я дотронуться до тебя? – спросила она.
– Где захочешь.
– Благодарю тебя.
Его улыбка стала шире.
– Я совершенно уверен, что это доставит мне удовольствие.
Нет, на самом деле это доставило бы удовольствие ей. Она протянула к нему руку, провела подушечкой большого пальца по щеке. Потом склонилась над ним, прижалась губами к его губам. Кратким поцелуем. Получив разрешение дотронуться до него, изучать его, она предпочла не спешить.
Эванджелина провела рукой по его напряженной шее с выступившими венами, потом по всей ширине плеч. Его плечи были такими широкими, кожа такой теплой, запах таким опьяняюще мужским. Она положила голову ему на грудь. Потерлась щекой об упругие короткие волоски. Услышала его гулкое сердцебиение. Ее рука скользнула по его плечу к ладони, и ее пальцы переплелись с его пальцами.
– Гэвин?
Он поцеловал ее в макушку:
? Да?
Нет. Она не могла этого сказать. Передать свои чувства голосом означало, что это сделает расставание только тяжелее. А что, если он не чувствует того же самого? Она не могла бы этого вынести и не хотела этого знать. Не теперь. Пока еще нет.
Эванджелина убрала руку и приподнялась, опираясь на локоть. Погладила его лицо, плечи, руки, грудь, живот, купаясь в ощущениях, наслаждаясь прикосновениями к разным частям его тела, радуясь тому, что ее ладонь чувствовала их. Какие-то части его тела были гладкими, такие-то царапали руку крошечными короткими волосками. На ощупь он весь был твердым, сильным, обжигающим. Она скользнула вниз по постели и провела рукой по его бедру, ноге, пальцам ног, потом провела ладонью вверх к основанию его жезла. Он дрогнул.
– Больно?
Он улыбнулся:
– Только в хорошем смысле.
Она ответила на его улыбку и обвила пальцами его разгоряченную плоть, лаская, гладя, сжимая ее, и под ее пальцами она становилась больше, жарче, горячее.
Неприкрытое желание в его взгляде наполнило Эванджелину восхитительным чувством власти над ним.
– Я могу делать с тобой все, что хочу?
Его брови взметнулись вверх.
– Я весь твой.
Эванджелина помедлила, кивнула, потом перекатилась на кровати и оказалась лежащей на нем. Ее груди прижались к нему. Когда она согнула колени и ноги ее оказались по обе стороны его бедер, она приняла сидячее положение и ощутила между ног его отвердевший жезл.
Тело ее тотчас же откликнулось на это. Она потерлась об него и подавилась воздухом, ощутив почти непереносимое наслаждение.
– Ты чувствуешь меня?
– О Господи! Конечно! Вид тебя, сидящей на мне верхом и трущейся о мой жезл своим горячим влажным гнездышком, способен довести меня до края бездны. Я не могу дождаться момента, когда мне удастся погрузиться в тебя и почувствовать, как твоя плоть сжимается вокруг меня, и снова и снова приводить тебя в экстаз, пока ты не захватишь меня с собой в это путешествие.
Она затрепетала, потому что в глазах его пылала такая страсть, но еще несколько минут продолжала эти опьяняющие движения, прежде чем потянулась к его лицу и поцеловала его.
От этого ее груди прошлись по его груди, а соски отвердели, почувствовав упругие волоски у него на теле. Она прерывисто вздохнула, испытав столь неожиданное наслаждение, что повторила это действие. Все ее тело откликнулось на прикосновение к нему, разгоряченное, влажное и все ускоряющее движения.
– Как бы я ни прикасалась к тебе, это вызывает у меня одно и то же ощущение, – пробормотала она. – У меня возникает бурное лихорадочное желание, почти боль оттого, что я хочу тебя.
– Слава Богу, – пробормотал Гэвин. – У меня тоже.
Он сжал ее бедра, приподнял голову и принялся посасывать возбужденный отвердевший сосок. Ноги Эванджелины дрожали. Не отнимая ее груди от своего рта, он провел рукой по ее бедру, а подушечкой пальца по ее влажной плоти. Она вскрикнула. Он продолжал это нежное вторжение, пользуясь рукой и языком, дразня, потирая, покусывая.
Когда его палец скользнул внутрь ее, давление показалось ей нестерпимым. Она вскрикнула, напряглась, ее потряс спазм и окатила волна наслаждения. Когда улеглись отголоски этого наслаждения, он убрал руку. Она упала на подушку, задыхаясь и прижимаясь щекой к его щеке.
– Прошу прощения, – пробормотал он, впрочем, ничуть не раскаиваясь. – Я ждал, когда ты меня попросишь.
– Почему-то я в сердце своем уже попросила тебя.
Он хмыкнул.
– Хорошо бы, – начала она… и подняла голову.
Он тотчас же перестал смеяться.
– Хорошо бы, – повторила она, – если бы ты начал заниматься со мной любовью сейчас же.
В мгновение ока его руки обхватили ее бедра, и они оба перекатились по кровати одним плавным движением. Он прижал ее запястья к подушкам по обе стороны головы и поцеловал ее.
Не отрывая рта от ее губ, он коленом раздвинул ее ноги, оказался между бедер и принялся тереться своим жезлом о чувствительный бугорок точно так же, как делала она, оседлав его. И тотчас же вернулось томительное напряжение и дрожь. Каждым дюймом своего тела она жаждала его.
Он поднял бедра. Она ощутила мучительное, болезненное давление на свою разбухшую возбужденную плоть. Он проник в ее влажность и жар и нырнул глубже. Короткое мгновение боли прошло под напором новых, неизведанных, удивительных ощущений.
Его бедра покачивались над ней, а движения становились все более настойчивыми и сильными. Она согнула ноги в коленях, обхватила его ногами и теперь встречала каждый его толчок собственным движением. Должно быть, это было нечто похожее на слияние душ.
Его ноги напрягались и расслаблялись по мере того, как он проникал в нее все глубже. Когда Эванджелина подавила бессильный стон, он, задыхаясь, прервал поцелуй, и волосы упали на его влажный лоб.
– Ты прекрасна, – прошептал он, баюкая ее в объятиях. – Ты совершенство.
– Ты тоже.
Он отвел волосы от ее лица, поцеловал в макушку и крепко сжал в объятиях.
– Я мог бы заниматься с тобой любовью до конца своих дней, – пробормотал он, прижимаясь лицом к ее волосам.
Она кивнула:
– Я буду тосковать по тебе.
Он помолчал, тело его напряглось, потом он яростно прижался губами к ее лбу:
– Если бы я был уверен, что проживу достаточно долго для того, чтобы выполнить свое обещание, я бы тотчас же сделал тебе предложение. Ты не из тех женщин, которых мужчина способен бросить.
Она покачала головой и подняла подбородок, чтобы их взгляды встретились.
– Все в порядке. Я никогда не думала о браке. Но я не хочу, чтобы ты ушел от меня. Я хочу, чтобы ты остался на всю ночь и снова любил меня. Останешься?
Он склонился к ней и поцеловал ее:
– Конечно.
– Благодарю тебя.
Эванджелина потерла пальцем его щеку, разглаживая жесткую щетину, провела рукой по шраму на подбородке:
– Откуда он у тебя?
– Дуэль.
Ее глаза расширились.
– Дуэль?
? Можешь мне поверить, это не было делом чести.
Она поцеловала шрам, потом его губы:
– Тогда из-за чего?
– Из-за девушки моего брата. Дэвид застал нас целующимися, и тотчас же вызвал меня. Мы не могли драться на пистолетах, потому что были единственными наследниками отца. Мы выбрали рапиры и решили драться до первой крови. Я думаю, он хотел ранить меня в шею.
– Сколько лет тебе было?
– Шестнадцать, как и той девушке. Дэвиду двадцать.
– А что случилось с девушкой?
Гэвин издал недоверчивое хмыканье:
– Он женился на ней. Скоро после смерти наших родителей. С тех пор я не видел брата.
– И сколько дуэлей у тебя было с тех пор?
Он наконец посмотрел на нее. Нахмурился:
– Ни одной.
– А как насчет краденых поцелуев чьей-либо невесты?
Он покачал головой:
– Нет.
– Тогда ты просто совершил ошибку. Я не стала бы заниматься с тобой любовью, если бы считала тебя негодяем. По-моему, ты самый бескорыстный и порядочный человек из всех, кого я знаю.
Глава 24
Гэвин все еще оставался в спальне Эванджелины, когда взошло солнце. Он собирался покинуть ее, как только она уснет, но не смог заставить себя уйти раньше, чем это станет совершенно необходимо. И потому остался и лежал, гладя ее волосы, глядя, как она спит, и прижимая ее к себе.
Он понимал, какой драгоценный дар получил.
И дело было не только в ее девственности, хотя и это тоже казалось чудом, но более драгоценным было ее безусловное доверие к нему.
Он крепче сжал ее в объятиях. Возможно, ему никогда больше не доведется ее увидеть. Он не мог с этим примириться. Но что он мог сделать? Сейчас они были не ближе к разрешению тайны убийства Хедерингтона, чем раньше. Эдмунд и Франсина открыто заявляли, что уверены в его виновности. Его собственная семья взирала на него с подозрением. Судя потому, с какой поспешностью эта женщина Стентон рассылала свои послания, скоро сюда явится полиция.
Если он по-настоящему дорожит Эванджелиной, то должен отпустить ее. Дать ей побольше денег. Отправить ее в лучшей карете. И надеяться на то, что иногда она будет вспоминать о нем.
Он должен был дать ей что-нибудь на память. На память о том недолгом времени, что они были вместе.
Но что? Драгоценность? Может быть, длинную нитку жемчуга? Что-нибудь, чем она могла бы трижды обвить шею, что-нибудь столь длинное, что могло бы спуститься вниз, в ложбинку между ее грудями, и касаться там ее нежной кожи у края корсажа.
Нет. Не было времени на то, чтобы заказать что-нибудь подобное. Она ведь намерена уехать завтра.
Эванджелина подалась к нему, угнездилась ближе, открыла глаза.
– Какое мрачное лицо, – послышался ее хриплый со сна голос. – О чем ты думаешь?
– О смерти, – ответил он. – О смерти через повешение.
С секунду она пристально смотрела на него, потом вздохнула.
– Если я так или иначе уеду, – сказала она медленно, – не понимаю, почему бы мне не сказать, что я была в ту ночь с тобой, в твоем кабинете? Кому дело до моей репутации, если я смогу спасти тебя от виселицы?
Он покачал головой:
– Не сработает.
– Почему?
– Потому что, принимая во внимание, что я все время увивался вокруг тебя, они не усомнятся в том, что ты готова предоставить мне ложное алиби.
Он нежно прижался губами к ее запястью, потом уткнулся щекой в тепло ее ладони. Он знал, что будет тосковать по ней до конца жизни, впрочем, возможно, короткой. Он уже и теперь тосковал по ней.
За дверью послышались женские голоса. Горничные пришли отдернуть занавески.
– Черт возьми!
Гэвин скатился с постели, надел бриджи, взял свои сапоги и рубашку.
Эванджелина молча наблюдала за ним.
– Я вернусь, – пообещал он и покачал головой, поняв, что не сможет этого сделать.
Он толкнул книжный шкаф и шагнул в открывшийся проход.
Она осталась сидеть, бледная и спокойная.
Эванджелина была уже на полпути к столовой, когда рядом с ней оказался самый неприятный гость. Как могло оказаться, что Эдмунд Радерфорд был пьян уже в восемь утра? Это было непостижимо, если, разумеется, он не бодрствовал и не пил всю ночь.
Шатаясь, он направился к ней.
– Сегодня вы выглядите обольстительно, – пробормотал он, с трудом выговаривая слова. – В вас появилось что-то новое. Волосы вроде те же самые, но румянец на щеках… Всю ночь с вами был какой-нибудь лакей?
Прежде чем она успела принять осмысленное решение, ее рука дернулась и соприкоснулась с его щекой. Ее рука без перчатки!
И ей вдруг привиделась спальня лорда Хедерингтона.
…Графа там нет, но его кузен Эдмунд крадется к постели и шарит одной рукой под матрасом. Не найдя того, что искал, Эдмунд поднимается на ноги.
Он проходит через комнату и берет маленький переносной письменный прибор. Через несколько секунд нащупывает секретный запор, открывает потайной ящик, вынимает его содержимое. Сует бумаги в карман не читая и ставит прибор на место.
Дальше он направляется в гардеробную. Шарит во всех ящиках по очереди. В одном находит кошелек с мелочью, в другом – табакерку. И то и другое исчезает в его карманах.
К стене прислонены две модные красивые трости лорда Хедерингтона с лезвиями внутри. Эдмунд берет одну из них, вертит в руках, поворачивает так и этак, чтобы оценить работу. Будто внезапно осознав, что эти вещи слишком велики, чтобы спрятать их в карман, он опускается на колени и ставит их снова к стене.
Внезапно раздается громкий крик:
? Ты!
В одно мгновение застигнутый врасплох и испуганный Эдмунд сжимает в руке трость, крутит ее и размахивает ею, метя в вошедшего.
Лорд Хедерингтон падает на пол. Струйка крови стекает на пол с его виска.
Трость с лезвием падает к ногам Эдмунда с громким лязганьем.
Мгновение он стоит как вкопанный, как парализованный. Бросив испуганный, затравленный взгляд на открытую дверь спальни, он опускается на колени и, приложив ухо ко рту лорда Хедерингтона, слушает его дыхание.
Потом Эдмунд трясущимися пальцами вытаскивает из своего кармана белый носовой платок, обвязывает им голову лорда Хедерингтона и волочит обмякшее тело к кровати.
Лорд Хедерингтон не двигается.
Боль пронзила голову Эванджелины, острая, как осколки стекла, и она обхватила ее руками, чтобы преодолеть этот привычный приступ.
Она массировала виски до тех пор, пока в мозгу не появились снова отчетливые мысли, потом с усилием приоткрыла глаза, только чтобы скосить их на человека, которому минуту назад дала пощечину.
По-видимому, он уже забыл об этом, потому что пьяно натыкался на стену и опрокидывал в горло то, что еще оставалось в его серебряной фляжке. Когда он снова повернулся к ней, на его лице была жестокая насмешливая ухмылка.
– Возможно, вам это неизвестно, – сказал он, отталкиваясь от стены, – но мне нравятся женщины с огоньком внутри. Впрочем, они мне нравятся гораздо больше, если я оказываюсь внутри их.
Эванджелина отшатнулась к другой стене коридора:
– Не дотрагивайтесь до меня, а не то я закричу.
– Как кричите, когда Лайонкрофт дотрагивается до вас? – спросил он насмешливо. – Готов держать пари, что могу сказать точно, когда и как вы кричите из-за него. Можете это сделать и для меня.
– Только прикоснись к ней, – послышался низкий голос из-за их спин, – и я сейчас же и здесь же убью тебя.
– Лайонкрофт. – Эдмунд качнулся, сделав несколько неверных шагов назад. – Мне бы следовало знать, что ты где-то неподалеку возле ее юбок.
Гэвин ринулся на него и ухитрился двинуть ему в глаз прежде, чем Эванджелина успела оттащить его.
– Прекратите.
Она обхватила его руками за талию, прижалась щекой к груди, крепко сжала в объятиях:
– Он не тронул меня. Bсe хорошо.
– Эта сучка тронула меня, – с презрением сказал Эдмунд.
Глаза его сверкали.
– Скажи еще одно слово, и я…
? Нет! – Эванджелина еще крепче сжала Гэвина в объятиях. – Я уже дала ему пощечину.
Нэнси и леди Хедерингтон вышли из-за угла и остановились как вкопанные.
Эванджелина убрала руки с талии Гэвина. Его рука нашла ее руку, сжала и отпустила.
– Что происходит? – удивленно спросила леди Хедерингтон, поднимая брови.
Эдмунд прикрыл рукой свой подбитый, быстро чернеющий глаз и злобно зыркнул другим:
– Кроме того, что эта Пембертон льнет к Лайонкрофту, как обычно? Вы не можете ему доверять, когда она рядом, и не можете доверять ей, когда его нет. Она представляет опасность.
– Не больше, чем вы, – возразила Эванджелина. – Принимая во внимание тот факт, что это вы убили лорда Хедерингтона.
– Принимая во внимание что?
Все взгляды обратились к Эванджелине, которая набрала полную грудь воздуха и стала про себя молиться, чтобы ее видение оказалось правдой.
– Вы были в ту ночь в его спальне. Вы туда прокрались, и вас видели. Вы украли его бумаги, деньги и табакерку.
Он отнял руку от подбитого глаза:
– Меня видели?
Леди Хедерингтон качнулась и прислонилась спиной к картине, нарушив равновесие пейзажа маслом:
– Ты убил и обокрал моего мужа?
Эдмунд молчал.
– Он как раз закончил набивать карманы, когда ваш муж застал его за этим делом, – ответила Эванджелина. – Он ударил его тростью с лезвием внутри.
– Вы не можете это доказать.
– Неужели? Вы можете нас заверить, что, если мы произведем обыск в вашей комнате, не найдем там бумаги, кошелек с мелочью и табакерку?
– Это ничего не доказывает, – продолжал настаивать Эдмунд. – Вы могли сами положить эти вещи в моей спальне.
– И я же обвязала голову лорда Хедерингтона носовым платком?
Он побледнел:
? Э-э…
– Если мы рассмотрим его как следует, то увидим, что на нем вышиты ваши инициалы. Разве не так?
– Ладно. Пусть так. Я ударил его тростью. – Взгляд Эдмунда заметался, перебегая с одного лица на другое. – Но я его не убивал. Когда я уходил, он дышал.
Мускулы Гэвина напряглись.
– Есть какая-нибудь причина тебе поверить?
В погруженном в полумрак холле наступила тишина, потом Нэнси Хедерингтон прошептала:
– По правде говоря… есть.
– Солнышко. – Леди Хедерингтон протянула руку и дотронулась до дочери: – Нет!
Нэнси расправила плечи:
– Я… я приходила к папе много позже того момента, как закончились танцы. Его голова уже была перевязана, но я даже не спросила его, как случилось, что он получил рану. Я была слишком сердита. Я сказала ему, что не могу заставить себя выйти замуж за мистера Тисдейла. Я была готова сбежать, чтобы этого не произошло.
– С господином учителем французского? – с ухмылкой спросил Эдмунд.
– Да, – с жаром ответила Нэнси. – По крайней мере Пьер был живым и горячим человеком. И он меня любил. Он говорил мне о своей любви. Но папа сказал… папа сказал, что я молода и глупа и не должна путать девичьи грезы с тем, что необходимо семье, что деньги важнее любви и что меня вырастили так, чтобы я научилась выполнять свои обязательства. А потом он сказал… потом он сказал…
Нэнси разразилась шумными рыданиями:
– Он сказал, что не только выгнал Пьера, но и отправил связанным на корабле в Индию как домашнее животное.
Все потрясенно молчали. Потом голос Эдмунда нарушил тишину.
– Ладно, радость моя, – сказал он с облегчением. – Похоже, что у тебя было больше оснований убить этого эгоистичного растленного типа, чем у меня.
– Моя дочь никогда не стала бы убивать своего отца. Ты сам растленный тип, Эдмунд. Обворовать моего мужа? И оставить умирать? – Она ударила его кулачком в грудь. – Убирайся! И никогда больше не возвращайся сюда! Ты больше не член нашей семьи.
Он отшатнулся от нее:
– Ты не можешь мне приказывать. Это не твой дом.
– Он мой, – согласился Гэвин. – Делай, как говорит моя сестра. Верни то, что украл, и убирайся. Я пошлю лакеев, чтобы они проследили за твоим отъездом.
– Я не убивала папу! – давясь рыданиями и прижимаясь к матери, закричала Нэнси.
Гэвин бросил на Эванджелину косой взгляд.
– Она этого не делала, – пробормотал он.
Эванджелина вздохнула:
– Знаю.
Нэнси и леди Хедерингтон направились в свои спальни. С полдюжины лакеев сопроводили Эдмунда в его комнату.
Эванджелина повернулась к Гэвину, заключила его лицо в ладони и поцеловала:
– Прошу прощения.
– За что?
Он обнял ее за талию и прижал к себе:
– Ты поймала вора.
– Но не убийцу.
Она посмотрела на него:
– Что бы ни случилось, ты научил меня верить своей интуиции больше, чем подозрениям других. И я знаю тебя. Я знаю, что ты никогда не причинишь вреда невинному, человеку. Что бы ты ни сделал с лордом Хедерингтоном, он это заслужил.
