Текст книги "Греховный поцелуй"
Автор книги: Эрика Ридли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Глава 3
Эванджелина в ужасе уставилась на предназначенную для нее спальню. Неужели ей придется спать здесь?
Первым делом она обратила внимание на камин, похожий на пещеру, где потрескивали догорающие красные головешки. Умирающий огонь отбрасывал слабый свет, комната казалась темной и вызывала тягостные предчувствия, как и весь дом.
Эванджелина поворошила кочергой обгоревшие поленья. Они выплюнули на нее сноп искр. Тени, извивающиеся, как змеи, заплясали на мрачных темных стенах, как только языки пламени удлинились.
По словам леди Хедерингтон, спальня Эванджелины находилась рядом с комнатой Сьюзен. Единственным достоинством предназначенных для нее покоев, решила Эванджелина, была близость другого живого существа.
Ощущая неприятное напряжение в мышцах, она осторожно обошла всю комнату.
Постель представляла собой сооружение о четырех столбах, простиравшееся от внутренней стены до центра комнаты и даже дальше. Изножье кровати было обращено к камину. Эванджелина предположила, что толстые резные дубовые фигурки должны были изображать игривых ангелов, но вместо них художник создал крошечных обнаженных троллей. И, где бы она ни стояла, ей мерещилось, что взгляды их незрячих глаз следовали за ней, а их короткие толстые пальцы манили.
Бархатный балдахин свисал тяжелыми ярко-красными складками над всем пространством кровати. Эванджелина шагнула ближе к кровати. Во время сна этот балдахин должен был закрывать от нее потолок, где тот же самый художник сделал росписи, изобразив на них еще одну армию бледных крылатых троллей, кривляющихся и манящих своими крошечными глазками и игривыми ухмылками, внушающими ужас.
Единственным предметом в комнате, казавшимся уютным в этой мрачной обстановке, было старое кресло с широкой спинкой, чья обивка была испещрена застарелыми пятнами, походившими на синяки, уже меняющие цвет. Под сорочкой Эванджелины скрывалось множество таких же. Она подтащила кресло как можно ближе к камину и уже собиралась опуститься на сиденье, когда дверь распахнулась.
– Ох, прошу прощения, мэм, – выдохнула маленькая перепуганная горничная, окидывая комнату темными глазами.
– Входи, – сказала Эванджелина девушке, сделав знак рукой.
– Я не должна, – ответила та, входя. – Господи! Он меня убьет!
– Кто? – спросила Эванджелина и тотчас же осознала нелепость своего вопроса. Конечно, Лайонкрофт. – За что?
Она смотрела на горничную, пока та, наконец, не вздохнула:
– Я потеряла одну вещь, и если не найду ее, утром меня выгонят.
Эванджелина тотчас же прониклась к ней сочувствием по свойственной ей привычке и принялась стягивать перчатки. Девушка замерла, охваченная то ли ужасом, то ли смущением, и Эванджелина прижала свою холодную руку тыльной стороной к ее щеке, лбу, плечу.
«Что ты потеряла? – вопрошали ее бледные пальцы. – Вспомни, вспомни!»
Каждое прикосновение вызывало ощущение давления в голове, и так продолжалось, пока боль не затуманила зрение и в ушах не зашумело.
«Покажи мне, что ты сегодня потеряла, покажи мне!»
– Носовой платок? – спросила она, стараясь преодолеть пульсирующую боль в висках.
Видя испуганное лицо горничной, Эванджелина кивнула.
– Ты уронила его возле бюро, где читала письмо.
– Когда я читала… – начала девушка, но тотчас же замолчала, не закончив фразы, и уставилась на нее.
– Ты плакала, – сказала Эванджелина извиняющимся тоном, понимая, что девушка никому не хотела показывать свою тайную боль. – Ты держала кипу грязного белья под мышкой, и носовой платок выпал у тебя, когда ты запихивала письмо в карман.
Горничная окинула комнату непонимающим взглядом, а потом, пятясь, выскочила за дверь и бросилась бежать по коридору.
Эванджелина прижала к вискам дрожащие пальцы, и в мозгу у нее начался ураган. Обычно ей удавалось ослабить головную боль, умерив интенсивность своих видений. Почему она решила помочь горничной? Чтобы восстановить зыбкое ощущение реальности? Или доказать себе, что у нее есть цель более высокая, чем роль марионетки леди Стентон?
«Никогда не доверяй людям из высшего общества», – наставляла ее мать.
Было бы разумно не доверять и их слугам. По крайней мере до тех пор, пока у нее не появилось бы возможности лучше ознакомиться с ситуацией.
Прежде чем ее снова отвлекли, она оглядела покрытую пятнами обивку кресла. Новое явление оказалось Сьюзен в очках, вошедшей в комнату из коридора.
– Вот и вы, – сказала Сьюзен, будто Эванджелина могла находиться где-нибудь в другом месте. – А я гадала, куда вы подевались.
– Да, я здесь, – ответила Эванджелина, стараясь изгнать из затылка и шеи ощущение напряжения и потирая их сведенными судорогой пальцами. – Хотя предпочла бы здесь не быть.
– Две недели – это все. И с этим ничего не поделаешь. – Сьюзен пристально посмотрела на нее: – У вас болит голова?
– Очень болит, – призналась Эванджелина, подумав при этом, что Сьюзен не заслуживает ее откровенности, после того как они с матерью солгали ей, обманом увезли и теперь ожидают, что она заманит для них убийцу в западню.
– Как вам ваша комната? – спросила она Сьюзен вежливо в надежде сменить тему.
– О! Ужасная! – бодро ответила та, оглядывая комнату Эванджелины. – Почти такая же мрачная, как эта. Тоже без окон. Украшена намалеванными на потолке уродливыми младенцами с непропорционально маленькими ручками и ножками и несоразмерно большими головами, и все обито красной тканью.
Она оперлась бедром о ближайший к ней столбик кровати и провела пальцем по свирепо ухмыляющемуся рту тролля.
– Послушайте! Думаю, на свете не было мужчины, больше нуждающегося в жене, чем Лайонкиллер! Первое, что я сделаю, продам этот гигантский мавзолей. А если он не позволит, то уж по крайней мере у меня во всех комнатах будут окна. И потом, эти настенные подсвечники!
Эванджелина встала, переставила свое кресло так, чтобы сидеть лицом к своей гостье, и снова заняла свое место.
– Итак, – начала она медленно, не зная, как и что ответить на заявление Сьюзен. – Вы все еще хотите привести свой план в действие? Я хочу сказать: выйти за него замуж?
Сьюзен безрадостно рассмеялась:
– Хочу ли я? Боюсь, что это наименьшее из зол. Я предпочла бы выйти замуж за титулованного, но могла бы сделать и нечто худшее, чем выйти за убийцу.
– Могли бы? – эхом отозвалась Эванджелина, все еще растирая шею. – Как это?
– Ну, например, остаться дома с матерью. – В глазах Сьюзен зажглись искры злорадства. – Скорее я вышла бы замуж за трубочиста, чем обрекла себя на подобное существование.
Эванджелина вцепилась в подлокотники своего кресла:
– Не можете же вы потворствовать…
– Нет-нет! Я говорю это просто из спортивного интереса. А теперь мы…
Их разговор был прерван дробным стуком в дверь, и Сьюзен не успела закончить рассказ. Она оторвалась от столба кровати, подскочила к двери и повернула ручку, будто эта комната принадлежала ей, а не Эванджелине.
– О! Добрый вечер, матушка. Я как раз всласть и довольно грубо посплетничала, пользуясь вашим отсутствием.
– Дерзкая и наглая девчонка! – холодно вымолвила леди Стентон, врываясь в комнату и не удостаивая дочь взглядом. – Мисс Пембертон, – сказала она Эванджелине, – я здесь для того, чтобы обсудить стратегию.
– Урра! – закричала Сьюзен и захлопнула дверь за матерью. – Как мне нравится разрабатывать стратегии!
Леди Стентон не обратила на это внимания.
– Вы имеете в виду по отношению к мистеру Лайонкрофту? – спросила Эванджелина, поднимаясь, чтобы предложить леди Стентон единственное кресло.
– Конечно.
Леди Стентон опустилась на подушку, и лицо ее было при этом брюзгливым.
– Начинаем сегодня вечером. А теперь… как по-вашему, что может наивернейшим образом подвигнуть мужчину на то, чтобы он сделал предложение?
– Любовь? – предположила Эванджелина.
– Деньги? – произнесла Сьюзен.
– Скандал, – сказала леди Стентон. – Хотя деньги могут быть очень серьезным аргументом. Простейший способ заставить мужчину призадуматься и почесать в затылке – это поставить его в двусмысленную ситуацию.
– Я не хочу, чтобы он меня обесчестил, – вырвалось у Сьюзен. – Во всяком случае, пока мы не обвенчаемся.
Леди Стентон сжала губы:
– Я имею в виду – чтобы он тебя скомпрометировал, а не обесчестил. Может быть, поцелуй?
– Никаких поцелуев!
– Или объятие…
– Никаких объятий!
– Или даже просто оказаться вместе с ним в комнате, и чтобы вас застали вдвоем.
Успешно проигнорировав гневные выкрики дочери, леди Стентон кивнула Эванджелине.
– Это ваша задача. Конечно, вы должны выглядеть потрясенной и возмущенной, а джентльмен будет вынужден тут же сделать предложение. Иного выхода у него не будет.
– Если не считать того, что он не джентльмен, – заметила Сьюзен. – Что, если он не сделает предложение? Не буду ли я все равно опозорена?
– Ты уже погубила себя своими глупыми выходками в Лондоне, – отрезала леди Стентон. – Не сомневаюсь в том, что Лайонкрофт сделает то, что следует. Ты просто должна подкараулить его, когда он будет один, а остальное сделает мисс Пембертон.
Сьюзен и Эванджелина обменялись взглядами, и в этот момент за дверью послышался удар гонга.
– Это сигнал к ужину, – сказала леди Стентон. – Не мешкай, Сьюзен. Медлительность не пристала будущей невесте.
С этими словами леди Стентон поднялась, окинула комнату ледяным взглядом и вышла.
– «Медлительность не пристала будущей невесте», – передразнила Сьюзен, падая в кресло Эванджелины. – Скажите откровенно, что вы думаете о маневрах матери?
Эванджелина проглотила готовое вырваться слово «безумие» и попыталась сформулировать более дипломатичный ответ.
– Вы ведь не думаете, что этот план сработает? – спросила она.
– Конечно, сработает. Половина браков в свете заключается на деловой основе, а вторая половина – из-за допущенной нескромности.
Сьюзен покачала головой, и на губах ее заиграла усмешка.
– И вас не пугает брак с убийцей? – спросила Эванджелина, не представляя, как можно затевать игры с таким человеком. – Или его реакция, когда он поймет, что вы загнали его в угол?
Щеки Сьюзен вспыхнули:
– В идеале он не поймет, что произошло. Мама считает, что события будут протекать естественно. Молодые леди постоянно оказываются скомпрометированными, случайно или нет. Что же касается того, испугана ли я, то да, я испугана. В конце концов он ведь может меня убить.
– В таком случае почему вы считаете подобный план меньшим из зол?
Теперь Сьюзен выглядела по-настоящему несчастной:
– Я должна выйти замуж или умереть старой девой. Дома. В обществе матери.
Эванджелина, не сводила пристального взгляда с потрескивающих в камине поленьев.
– Значит, мистер Лайонкрофт для вас – последнее прибежище?
Сьюзен пожала плечами, хотя глаза ее были затуманены близкими слезами.
– Видели вы, чтобы кто-нибудь еще домогался его? Уверена, что и я для него последнее прибежище. И представьте себе: такая мысль никогда бы не пришла матери в голову, если бы не приглашение леди Хедерингтон.
– Это еще одно из многих обстоятельств, не имеющих смысла, – пробормотала Эванджелина. – Прежде всего, почему это ему вздумалось устроить прием длительностью в две недели?
– А я и не думаю, что он хотел его. Вспомните выражение его лица, когда он нас увидел…
– Вот поэтому я и не хочу оказаться скомпрометированной раньше времени. И не важно, что говорит матушка. Вам не следует торопить события. Согласны?
Эванджелина покачала головой. Она бы вообще предпочла не участвовать в этих интригах. Ей вовсе не хотелось играть в игры с человеком с глазами волка.
– Снова гонг, – сказала она. – Не пойти ли нам поужинать?
Она потянулась к своему ридикюлю на полу возле кровати и вытащила пару перчаток из кружев и шелка, сшитых так, чтобы кончики пальцев оставались открытыми.
– О! – воскликнула Сьюзен из-за спины Эванджелины. – Ваши перчатки великолепны! – Она пошевелила пальцами. – Мои по сравнению с ними выглядят грубыми. Откуда они у вас?
Эванджелина разгладила тонкую ткань и натянула перчатки почти до плеч, не отвечая на вопрос. На маме были эти перчатки в ту ночь, когда отчим осуществил свое право супруга, заперев жену на крошечном пыльном чердаке. Эванджелина вздрогнула. Для нее не было ничего хуже, чем оказаться запертой в каком-нибудь темном месте. Ничего!
– Мне отдала их мама, – ответила она наконец, будучи не в состоянии избегать и дальше любопытного взгляда Сьюзен. – Эти митенки принадлежали ей.
– В таком случае они приносят счастье, – сказала Сьюзен, захлопав в ладоши. – Как мило!
Приносят счастье? Они принадлежали ее матери, пока длились оба ее брака. При этом один из них отнял у нее свободу, а второй – жизнь. Неужели шелковые лоскутки могли нести с собой несчастье или удачу?
– Надеюсь, – пробормотала Эванджелина и последовала в коридор за Сьюзен к комнате леди Стентон. Дверь за ними захлопнулась со стуком, и при этом погасла свеча в ближайшем настенном подсвечнике. Эванджелина вздрогнула и принялась нервно потирать руки в митенках.
Глава 4
– Я не умею ориентироваться! – воскликнула Сьюзен, выходя из спальни Эванджелины. – Все эти бесконечные коридоры и извилистые переходы мгновенно исчезли у меня из памяти через несколько секунд после того, как леди Хедерингтон показала мне их. Я умру голодной смертью, прежде чем вспомню, где столовая.
– Следуйте за мной, – сказала Эванджелина и направилась по одному из переходов.
В одном плохо освещенном месте, на пересечении коридоров, она так резко остановилась, что Сьюзен натолкнулась на нее сзади.
– Что это? – спросила Сьюзен.
Эванджелина покачала головой:
– Голоса. Уверена, что мы повернули налево, но, думаю, я услышала леди Хедерингтон справа через коридор.
Прежде чем Эванджелина успела ее остановить, Сьюзен метнулась в сторону и заглянула за угол. Она бросила взгляд через плечо на Эванджелину, потом сосредоточила свое внимание на леди Хедерингтон. Со вздохом Эванджелина последовала за ней. Сьюзен вытянула руку и резким движением притянула Эванджелину ближе к себе. Они остановились, прижавшись друг к другу как испуганные кролики.
В другом конце темного холла леди Хедерингтон была поглощена разговором с пожилым джентльменом в дорогой, явно сшитой на заказ одежде.
Хотя спина его была сгорблена, трость в руке дрожала и редеющие волосы покрывали голову тугими седыми локонами, мрачность, запечатленная на морщинистом лице, создала у Эванджелины впечатление о нем как об очень разгневанном человеке. Ей бы хотелось, чтобы спина леди Хедерингтон не была обращена к ним, потому что ей было любопытно видеть выражение ее лица.
– Это ее муж? – спросила Эванджелина шепотом, попятившись и стараясь стать незаметной.
Сьюзен фыркнула:
– Лорд Хедерингтон на добрых сорок лет моложе. Возможно, это ее дедушка или Санта-Клаус, прибывший на этот раз раньше времени.
Хм! Эванджелина почему-то усомнилась в том, что Санта-Клаус мог грозить тростью испуганной графине и явно выкрикивать какие-то не достигавшие их слуха ругательства.
Потянув за собой Сьюзен, Эванджелина повернулась и двинулась по коридору, как ей казалось, в правильном направлении и обнаружила еще одну пару. Трудно было понять, ссорятся ли они, потому что их разговор замер, как только они заметили двух молодых женщин.
Мужчина, круглый краснолицый субъект с лицом в пятнах и бледной улыбкой, вжался в стену, чтобы дать им пройти. Его собеседница, не в меру нарумяненная женщина в лимонно-зеленом платье, с льняными кудряшками и в розовой шляпе с пером, уставилась на них сильно подведенными черными глазами.
Никто из них не заговорил.
В последний момент мужчина склонил голову в запоздалом приветствии. Эванджелина сделала на ходу неуклюжий реверанс, и Сьюзен второй раз налетела на нее. Потом они обогнули угол и скрылись из глаз этой пары, став недосягаемыми и для их слуха.
– Радерфорды, – пробормотала Сьюзен, отвечая на невысказанный вопрос Эванджелины. – Бенедикт Радерфорд – младший брат лорда Хедерингтона и следующий претендент на графский титул. Франсина Радерфорд – его жена, и у них не слишком счастливый брак.
«А у кого счастливый?» – подумала Эванджелина, но вслух только спросила:
– Если вы их знаете, почему не остановились?
Краска залила шею Сьюзен.
– Леди Радерфорд презирает меня. Она мелкая интриганка, карабкающаяся вверх по общественной лестнице, и не может себе простить того, что оказалась не на первом месте. Я уверена, что леди Хедерингтон никогда бы не пригласила меня, если бы у нее были малейшие подозрения насчет того, что мы…
На этот раз Сьюзен внезапно замолчала и остановилась. Эванджелина, предпочитавшая идти рядом с ней, а не сзади, сделала шаг-другой вперед, пока не увидела перед собой открытую дверь столовой. Она смогла разглядеть красивый обеденный стол, уставленный тончайшим китайским фарфором и сверкающими хрустальными бокалами.
До сих пор Эванджелина никогда не видела подобной роскоши. Неужели ей суждено есть и пить из такой посуды? Но главное, что привлекло ее внимание, был таинственный темноглазый мужчина, стоявший в небрежной позе у двери столовой.
Лайонкрофт.
Он заметил приближение Эванджелины, если внезапно зажегшийся в его глазах огонь можно было счесть признаком узнавания. Его взгляд, как теплое масло, скользнул по ее обнаженной коже, по непокорной гриве волос и испуганно расширившимся глазам, по шее, на которой бурно забилась жилка, по узкому корсажу, вдруг сжавшему ее талию, и по текучему шелку не принадлежавшего ей платья, вплоть до носков ее легких туфель.
И тотчас же его взгляд проделал обратный путь вверх. Так же медленно и так же дерзко.
Эванджелина напомнила себе, что ни один джентльмен не посмел бы разглядывать леди так пристально и дерзко, позволив себе поднять брови, будто беззастенчиво оценивал ее, при этом губы его дрогнули в усмешке. Похоже, его забавляло ее смятение. Уголки его глаз слегка сузились, и он даже не сделал попытки отвести взгляд. Неужели этот мужчина насмехается над ней?
Смущенная Эванджелина решила ответить мистеру Лайонкрофту дерзостью на дерзость. Она так же надменно, как он, подняла брови, давая ему понять, что заметила насмешку, потом точно так же оглядела его с головы до ног, ничего не упуская.
Мягкие волосы падали ему на лоб и спускались на шею и были не черными, как ей показалось вначале, а богатого оттенками каштанового цвета. И они блестели, как свежевспаханная земля. Глаза – насыщенно-карие, а ресницы и брови чуть темнее. У него был прямой нос и четко очерченный подбородок. А кожа – безукоризненно гладкая, если не считать неясной тени от волос на щеке, не совсем скрывавших длинный тонкий шрам. Несомненно, это была память о дуэли или еще какой-нибудь чертовщине.
Отлично сшитый сюртук облегал его мощную фигуру, подчеркивая и впечатляющий рост и ширину плеч.
Когда она подняла глаза, чтобы видеть его лицо, он подмигнул ей и многозначительно улыбнулся. Его улыбка была ленивой и полной соблазна. Она таила некое порочное обещание, от которого у Эванджелины стиснуло грудь, а по коже побежал жар предчувствия.
Эванджелина осознала со вздохом, что Гэвин Лайонкрофт был мужчиной такого сорта, от которого мамашам следовало бы оберегать своих юных девственных дочерей. И усмешка на губах намекала на то, что он отлично это знает.
– Я еще не готова к браку, – послышался из-за спины Эванджелины отчаянный шепот Сьюзен.
Сьюзен! Боже милосердный! На мгновение она совсем забыла о плане леди Стентон. И, если честно, Эванджелина забыла даже о присутствии Сьюзен.
Все, что могла сделать сейчас Эванджелина, – это продолжать беспомощно пялиться на мистера Лайонкрофта. А он, в свою очередь, продолжал внимательно разглядывать ее.
Горничная, уже убиравшая сегодня в спальне Эванджелины, внезапно оказалась рядом с ней и вытаращила на нее круглые голубые глаза:
– Не знаю, мэм, как вы это сделали, но благодарю за помощь. Надеюсь, я нашла его до того, как она узнала об этом, потому что, если бы этого не случилось, он бы… – Тут горничная умолкла на полуслове, потому что в коридоре за их спиной послышались голоса. – Я разыщу вас позже, если за это время меня не выгонят. Я должна знать…
Но что бы Джинни ни собиралась спросить, гул голосов Бенедикта и Франсины Радерфорд поглотил ее слова. Они шли через холл, смеясь и болтая с человеком с тростью, которого Эванджелина уже видела раньше. Эванджелина нахмурилась. Где была леди Хедерингтон? Всего несколько минут назад она разговаривала с пожилым мужчиной. И, к слову сказать, если седовласый джентльмен не был мужем леди Хедерингтон, то кем он был?
Гонг прозвучал еще дважды, и все стали садиться за стол.
Роуз оказалась за столом позже всех и была до странности бледной. Гости бросали нервные взгляды то на нее, то на хозяина и не могли не заметить, что розовое пятно на левой щеке Роуз походило на след пощечины, нанесенной мужской рукой. Не вызывало сомнений, что эта ужасная отметина останется на ее щеке до конца вечера, и всем было ясно, кто ее ударил.
Если не считать того, что Гэвин этого не делал.
Легкость, с какой Гэвин Лайонкрофт вошел на глазах высшего общества в роль негодяя, изумляла и раздражала его самого.
Он предпочитал избегать это общество, и это выглядело как признание им своей вины.
Гэвин не мог отрицать наличия в своем характере раздражительности и вспышек ярости. В свою бытность в Кембридже он много раз подвергался критике и даже брани за свою бесшабашную манеру управлять фаэтоном, за проделки, не раз кончавшиеся синяками и даже кровью, или за постоянные драки, возникавшие в процессе споров о том, кто выиграл, а кто проиграл. В те времена он был мальчишкой и не умел сдерживать гнев, но теперь научился контролировать себя.
Он иногда бывал несдержанным в общении, но никогда в своей жизни он не ударил женщину, как бы она себя ни вела. И уж конечно, ни в коем случае не поднял бы руку на сестру.
Но кто это сделал?
Гэвин мог бы подумать, что это был ее муж, скользкий самодовольный тип с крысиными повадками, если бы только Роуз не села за стол рядом с ним с улыбкой и не наградила его поцелуем.
А как насчет брата лорда Хедерингтона? Бенедикт Радерфорд, по всей вероятности, следующий в очереди претендент на графский титул, скромно покашливал в салфетку. Прожигатель жизни с ямочками на щеках. Едва ли можно было счесть его способным дать пощечину жене брата. Как и своей собственной жене Франсине Радерфорд, женщине, прическа которой была украшена страусовыми перьями, а костюм и манеры больше подходили для сцены, чем для гостиной. Временами льстивое выражение ее лица заменялось ее искусственным пронзительным смехом, а затем льстивое выражение снова появлялось на ее лице.
Племянница Гэвина Нэнси сидела между отцом, единственным человеком, не переставшим есть, будто он не замечал напряжения, распространявшегося в сгустившемся воздухе как кольца дыма, и пожилым джентльменом по имени Уильям Тисдейл. Если бы Тисдейл поднял на кого-нибудь свою руку паралитика, то наверняка не сохранил бы равновесие и опрокинулся на пол, молотя воздух всеми конечностями, как упавший на спину таракан. Старый чудак настолько плохо выглядел, что, пожалуй, промахнулся бы, вздумай он хлопнуть по лицу себя самого.
Оставался только Эдмунд Радерфорд, рыжеватый субъект, кузен Хедерингтона, второй по старшинству претендент на титул. Впрочем, большую часть времени он проводил за бокалом вина и редко пребывал в трезвом состоянии и здравом уме.
Он и теперь делал знаки лакею, намекая на то, что пора снова наполнить его бокал. Но, насколько было известно Гэвину, Эдмунд предпочитал проводить время с собутыльниками, а не с чужими женами. И, как обычно, Эдмунд казался пьяным. И это его состояние не вызывало сомнений. Сидя рядом с ним, Гэвин страдал, от его алкогольного дыхания.
Остальными гостями были леди Стентон, мисс Стентон и мисс Пембертон, которых Гэвин никак не мог заподозрить в том, что они ударили его сестру.
Мисс Пембертон сидела, опустив голову, давая ему возможность увидеть массу своих непокорных волнистых волос цвета темной карамели, выбивавшихся из-под сдерживавшей их ленты.
Пальцы Гэвина теребили скатерть, потому что ему до боли хотелось погрузить их в эту роскошную массу ее волос. Этот беспорядок в прическе придавал ей вид женщины, оглушенной будто ударом молота. И он не мог не пожелать быть мужчиной, который совершил с ней такое. Но судя по тому, как она вела себя в холле, мисс Пембертон не была жеманной дебютанткой в свете. Мысль о том, как дерзко она разглядывала его с головы до ног, воспламенила его до такой степени, что ему с трудом удавалось удерживаться от того, чтобы не выскочить из-за стола и не прижать ее к стене, осыпая при этом яростными поцелуями. От этой мысли Гэвин заерзал на месте. Изящный резной стул стал для него неудобным.
Сколько лет прошло с тех пор, как он мог развлечься с женщиной, которой не надо было за это платить? Если бы теперь у него была возможность вести себя так же, он и восхитительная мисс Пембертон смогли бы поужинать вдвоем и в совсем другой обстановке.
Она сидела слишком далеко от Гэвина, чтобы он мог с ней поговорить, и это придало определенный, волнующий характер его размышлениям о ней… Этому ничуть не мешало постоянное шипение мисс Стентон, а скорее подстегивало его желание. Вне всякого сомнения, последняя угощала мисс Пембертон теми самыми сплетнями на его счет, которых не смел высказать вслух ни один гость, а именно, что убийца, сидящий во главе стола, не может сдержать своей пагубной ярости даже на один вечер.
Гэвин снова стал смотреть на сестру, не сознавая, что хмурится, до тех пор пока она не перехватила его взгляд и не вздрогнула.
– Итак, скажи нам, – послышался громкий голос Эдмунда, но конец фразы был неразборчивым, потому что язык его заплетался. Его янтарные глаза несколько раз моргнули, будто ему стало невмоготу смотреть в лицо Гэвину. – Почему ты съездил сестру по лицу?
Не снисходя до ответа этому ухмыляющемуся выпивохе, Гэвин откинулся на спинку стула. Он понимал, что являет собой картину совершенной скуки. Да и могло ли быть иначе? Не имело смысла возражать и защищаться, если приговор уже был вынесен.
Его подозрения подтвердились, когда он заметил, что гости обмениваются понимающими взглядами.
– Он не бил меня, – пробормотала Роуз, не глядя ни на Гэвина, ни на Эдмунда. Если бы в столовой были слышны другие голоса или звуки, никто бы ее не услышал.
Но в тишине ее голос прозвучал как пушечный выстрел.
Теперь скептические лица сидевших за столом обратились к ней. Кроме одного. Серовато-коричневые брови Хедерингтона поднялись, и он бросил на жену взгляд, полный такого безмерного презрения, что ее щека покраснела так, что стали незаметны следы удара.
– Ты! – процедил Гэвин сквозь стиснутые зубы.
Брови лорда Хедерингтона вернулись на место, а лицо его приняло расслабленное выражение. Язвительное обвинение Гэвина он оставил без внимания, он просто хмыкнул.
По-видимому, это хмыканье переполнило чашу терпения хозяина. Он подался вперед и вскочил на ноги. Расставив ноги на ширину плеч и слегка согнув в коленях, Гэвин, казалось, готовится перепрыгнуть через стол и сцепиться с Хедерингтоном. Стул за его спиной с грохотом опрокинулся. Гэвин не обратил на это внимания. Его сестра после десятилетнего пренебрежения снова появилась в его жизни. Насильственные действия против семьи отторгли ее от брата. Он не мог допустить, чтобы это произошло снова.
– Вон! – приказал он ее мужу. – Вон немедленно!
Роуз побледнела. Эдмунд сделал знак лакею снова наполнить его бокал. Остальные гости наблюдали и размышляли, не пора ли им незаметно удалиться. Губы лорда Хедерингтона изогнулись в презрительной ухмылке, но он не подчинился приказу Гэвина. Если бы не заметная дрожь в руках Хедерингтона, Гэвин мог бы подумать, что граф остался невозмутим. Остальные же сидевшие за столом заметили эту дрожь, и их взгляды выразили ужас при виде дрожащих пальцев Хедерингтона и угрожающего яростного лица Гэвина, потому что сейчас, именно сейчас, они подумали, даже были уверены, что он перескочит через стол и вцепится в бледную шею Хедерингтона.
Гэвин, конечно, подумывал об этом.
– Прекратите! – скорее выдохнула, чем произнесла Роуз.
Лакей поставил на место упавший стул, и Гэвин спокойно сел. Гости недоверчиво смотрели на него, не зная, что думать о его кажущейся безобидности.
– Моя… моя дочь Нэнси, – запинаясь, произнесла внезапно Роуз, – только что познакомилась с мистером Тисдейлом.
– Ах да, – сказала Нэнси громко, одарив всех присутствующих широкой улыбкой. – Отличная погода! Разве вы не говорили этого раньше, мистер Тисдейл?
Гэвин разжал свои кулаки, запоздало осознав, что девушка пытается рассеять напряжение.
– Я ничего такого не говорил, – послышался дребезжащий голос Тисдейла, будто слова Нэнси только сейчас дошли до его не слишком острого слуха. – На улице холодно, а здесь слишком жарко. Не могу крепко удержать трость в руке.
Мисс Стентон, а возможно, это была мисс Пембертон – кто-то из них весьма неизящно фыркнул. Обе молодые леди сидели по другую сторону стола. Эдмунд разразился пьяным смехом, покачал головой и потребовал вина.
По-видимому, Гэвин был не единственным, кто находил этого старого рамолика не лучшей партией для своей племянницы, считая его просто нелепым и плешивым чудаком вне зависимости от того, насколько полны денег были его карманы.
Леди Стентон бросила ледяной взгляд на свою дочь.
– Но погода и впрямь восхитительная, – послышалась быстрая речь девицы Стентон. По-видимому, это она издала неприличное фырканье. – На улице ветер, но зато не жарко, это хорошо, а здесь у нас чудесно. Правда, Эванджелина?
– Гм, – послышался тихий и нежный голос, принадлежавший, по-видимому, таинственной мисс Пембертон, чей жаркий взгляд и обольстительное тело теперь были скрыты от его глаз. – Я нахожу осенние листья красивыми, – говорила теперь его сирена, – но здешние деревья такие же, как и у вас дома, леди Стентон. Вам недостает красоты листьев, меняющих цвет.
Леди Стентон скривила рот, будто ей было неприятно, что мисс Пембертон обратилась к ней.
– Я презираю природу, – заявила она, давая понять, что не желает поддерживать разговор, а затем повернулась к Гэвину, обратив к нему странный оценивающий взгляд: – У вас прелестное поместье, мистер Лайонкрофт. Сьюзен как раз говорила мне, как ей здесь все нравится.
По выражению лица и безмолвно раскрывшемуся рту мисс Стентон Гэвин заключил, что она не говорила ничего подобного.
– Во всяком случае, я уверена, что вы подумали о многих вылазках на природу, принимая во внимание, что погода еще вполне приемлемая.
Прибыли три лакея с блюдами свежеподжаренной рыбы и горшками сливок и соусов. Гэвин обратил все свое внимание на ужин и не ответил на вопрос леди Стентон.
