Текст книги "Из жизни кукол"

Автор книги: Эрик Сунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

Кевину не мать
Росендальсвэген

Вера сидела в своем кабинете, из окна которого открывался вид на Юргордсвикен. Ей нравилось сидеть здесь, в этой комнате на втором этаже, смотреть на лед и видеть, как бледнеет небо перед закатом. Искрящаяся белая полоска вдоль каменной набережной, время от времени потрескивает оконное стекло: зима подступает все ближе. Хотя лед застыл только сегодня ночью, подумала Вера. Он может растаять уже завтра.

Старый военный велосипед Себастьяна весь проржавел, шины в трещинах. Удивительно, что он вообще способен катиться. Как удивительно и то, что Себастьян сел на него и приехал.

Неужели он меняется? Неужели “ути” утратило важность, и Себастьян просто хорошо себя чувствует среди себе подобных, в “сэкаи”?

Вера надеялась на это. Всегда надеялась.

Разговаривая утром с сыном, она упомянула, что Кевин видел его на Центральном вокзале в обществе немолодого мужчины; к ее удивлению, Себастьян кое в чем ей признался.

С искренним раскаянием он выложил, что продавал информацию уголовникам – взламывал базы данных разных предприятий, влезал в компьютеры частных лиц. Так он добывал средства на жизнь весь последний год. Но теперь с этим покончено, утверждал сын, и Вера решила поверить ему.

Она вышла на крыльцо.

– Как глупо… Ты дал себе труд приехать сюда, я как раз собиралась в город.

– Я хотел поговорить с тобой о Кевине. – Себастьян поставил велосипед.

– Он говорит, что ты помог ему с тем американцем, Джозефом Маккормаком.

– Я про другое.

Они сели на крыльце.

– Но сначала вот что. – Себастьян поерзал; похоже, он подбирал правильные слова. Он помолчал и продолжил: – Ты знаешь, что я разработал программу, которая поможет выслеживать и сажать педофилов. Шведская уголовная полиция пока ищет возможность работать с моей программой, но я поделился ею еще кое с кем… Один парень помог мне выйти на ФБР, они хотят купить программу и уже предложили мне десять “лимонов”. Но я отказался, потому что…

– Стоп. – Вера смотрела на сына, которого содержала всю его жизнь. – Десять миллионов?

– Долларов.

В эту минуту Себастьян выглядел совсем как в детстве.

Как когда он набедокурил и знал, что его проступок раскрыт.

– Потому что американцы хотят купить патент на программу. Они собираются продавать ее по всему миру и зарабатывать миллиарды на том, что должно быть бесплатным. Но… Все идет к тому, что я все-таки программу продам, потому что, пока она бесплатная, она во многих странах будет считаться нелегальной, вероятно – во всем Евросоюзе, а значит, и в Швеции.

У Веры перед глазами сверкнуло, как будто в мозгах произошло короткое замыкание. Мозги у меня слабеют, подумала она. Вот, значит, как это начинается.

– Так ты ее все-таки продашь?

– Все к тому идет. Моя программа не соответствует шведским законам. Она нарушает некоторые положения о конфиденциальности, и ее в принципе можно приравнять к незаконной прослушке. По-моему, наша уголовная полиция от нее все-таки откажется. А это означает, что отправить за решетку тех, из списка двадцати трех, будет нелегко.

– Повелителей кукол?

– Да, один из которых – дядя Кевина.

Голос у Себастьяна вдруг стал не как у ее сына, а как у острого умом коллеги, который, в отличие от нее, полностью в курсе происходящего.

– Ладно. Значит, ты хочешь продать программу в США, потому что думаешь, что выход на рынок придаст ей законности и тогда ее можно будет использовать и в Швеции?

– Да, это единственная причина. Я все продумал. В конце концов, это лучшее решение, но деньги я себе не оставлю. Они отправятся прямиком в ЕСРАТ[88]88
  End Child Prostitution in Asian Tourism – “Покончим с детской проституцией в азиатском туризме” – неправительственная некоммерческая общественная организация и международная сеть организаций, посвященная борьбе с сексуальной эксплуатацией детей.


[Закрыть] или какую-нибудь подобную организацию, может быть, небольшую. Представляешь – отдать стокгольмскому “Атсубу”[89]89
  Atsub, шведская организация, оказывающая помощь детям, ставшим объектом сексуального использования. Организация также работает с родственниками таких детей.


[Закрыть] сто миллионов!

– Ты сошел с ума.

У Веры в глазах стояли слезы. Она никогда еще не чувствовала такой гордости за другого человека.

И этим человеком оказался Себастьян.

Она закурила сигариллу, сын – сигарету.

– Теперь насчет Кевина, – сказал Себастьян. – Я почти уверен, что он вот-вот совершит большую глупость. Судя по тому, что он говорил, когда мы с ним виделись в последний раз, он собрался добраться до своего дяди, и я не уверен, что законным путем.

– В каком смысле?

– Он говорил, что кого-то наймет.

Черт, подумала Вера. Что у Кевина на уме?

– Я забеспокоился и влез в его компьютер…

– Что-что ты сделал?

– Влез к нему через троян. Он постарался скрыть следы, но я нашел доказательства. Похоже, он задумал кое-что незаконное. Запасся чертежами дядиного дома, а также связался с двумя парнями, по-моему, теми самыми, которые избили в Накке Цветочка и того латыша.

Вера вздохнула. Кевин и так уже под расследованием из-за служебной ошибки, но это уже совсем другой масштаб.

Они посидели молча, и Вере казалось, что она опускается все глубже. Сквозь деревянные ступеньки, в слои земли и дальше, в скальную породу.

Я Кевину не мать, подумала она. Пусть сам себя винит, пусть принимает последствия своего выбора.

Она отбросила окурок в темноту, и когда погасли красные искры, на дороге показались фары машины. Такси.

Вера достала телефон, не зная зачем. Позвонить Кевину, сказать, чтобы приехал, и она его отругает? Или вызвать такси, поехать в “Пеликан” и схватиться с ним там?

И тут телефон у нее в руке зазвонил.

Вера посмотрела на Себастьяна.

– Это он.

– Ответь.

Звонок, другой. Она собралась с силами. А когда ответила, Кевин прерывающимся голосом сказал, что должен ехать в Фарсту, потому что мама умерла. И Вера расплакалась.

Сладкий, похожий на молочный
Те-Вудлендс

Самый успешно распространяющийся вирус – это жадность, а не деньги сами по себе. Другие эффективные вирусы – алкоголь, никотин, кофеин и конопля.

Сексуальность – единственный невирусный наркотик.

Сексуальность – это драйвер.

Без него ничего не работает.

Без драйверов компьютеру конец, думал он, поднимаясь в домашний кабинет.

Он включил компьютер и, дожидаясь, пока тот загрузится, стал убирать и ставить на полки лазерные диски, которые имели тенденцию скапливаться на столе. В общей сложности его коллекция состояла из чуть более двух тысяч дисков, и какой-нибудь истовый коллекционер описал бы ее как безличную и заурядную.

В последние годы он начал слушать пластинки, которые нравились ему в детстве; одна из них лежала на столе. Он купил ее, еще когда жил в Швеции. Отправив пластинку на полку с Фредом Окестрёмом, он сел за компьютер.

Рядом с клавиатурой лежало красное йойо.

We need to talk about Kevin, подумал он.

Перед возвращением в Штаты он наведался на садовый участок, поговорить насчет продажи виллы, но Кевина не оказалось дома. Он заглянул в окно. Йойо лежало на столе, и он не устоял. Как во времена его детства, ключ висел на гвоздике под крышей сарая, и он просто зашел и украл йойо.

Как может такая некрасивая ерунда быть настолько значимой?

Йойо было невероятно важным для отца. Наверное, именно поэтому его получил именно Кевин.

Он убрал йойо в ящик стола и щелкнул по ярлыку, другой рукой расстегнул шорты.

Контакт напоминал о конфиденциальности обмена; со вчерашнего дня этот обмен составил двадцать пять гигабайт.

Он снял шорты и щелкнул еще по одному ярлыку, который привел его в безопасное место – там не нужно таиться, там можно давать файлам названия, не скрывая их истинного содержания.

Если кто-нибудь, против ожидания, отследит его действия, то благодаря дополнительным мерам безопасности эта ищейка не поймет ни кто он, ни что он находится в Хьюстоне.

Звать его будут иначе, чем на самом деле, и “сидеть за компьютером” он будет на сотню миль восточнее, где-нибудь в Атланте, в Джорджии.

Он выделил несколько фотографий, обозначенных как “Unknown girl, 11 y old, no.1–16[90]90
  Неизвестная девочка, 11 лет, №№ 1–16 (англ.).


[Закрыть]”, и открыл их в зашифрованной программе.

Этим фотографиям больше восьмидесяти лет, они родом из Веймарской республики.

Он посмотрел на первый из этих старых черно-белых снимков. Поразительно хорошее качество, резкость безупречная, а еще в старых снимках есть художественное достоинство, какого в наши дни не сыщешь.

Девочки показывали маленькие, нераспустившиеся бутоны. Он спустил трусы до колен.

После инцидента ему пришлось оставить университет. Психолог утверждал, что его сексуальность соответствует уровню тринадцатилетнего подростка.

Лаская себя, он рассматривал фотографии, но внизу все было мертво.

Отец сидит на кухне в доме на острове Дьявола, в одной руке пиво. Сам он сидит напротив, и во внутреннем кармане у него спрятан диктофон. Опьянение и деменция – идеальное сочетание, если надо заставить кого-нибудь произнести слова, которые не стоило бы произносить. А уж он постарался спровоцировать, он постарался вести себя в те полчаса как можно оскорбительнее.

– Ах ты засранец… – кричит отец. – А ну встань… – Он сам поднимается, его шатает, он хватается за стол. – Врезать бы тебе… Встать!

Он подчиняется отцу, встает.

Рассказывает, как его возбуждают девочки-подростки, лет одиннадцати-четырнадцати. Говорит, что он этого не стыдится.

Вываливает всевозможное дерьмо, что было и чего не было, потому что ничем не рискует. Человеку, страдающему старческим слабоумием и к тому же пьяному, можно рассказывать, что угодно. Когда старик проспится, он ничего не будет помнить.

– Я педофил, понимаешь?

Кажется, его слова с размаху падают на отца, как на него самого когда-то падали удары, которые раздавал старик. Ноги у отца подкашиваются, он опускается на стул, молча сидит несколько минут.

Глаза блестят от слез.

– Сколько же грязи в тебе… – говорит он наконец. Голос спокойный, как будто он все и так знает, всегда знал.

Он легонько подул на член, чтобы тот снова затвердел, но ничего не произошло, и он начал массировать его одной рукой, а другой открыл файл под названием “Lolita 12 y old w 3 men 2005-11-17[91]91
  Лолита, 12 лет, с 3 мужчинами, 17 ноября 2005 г. (англ.).


[Закрыть]”.

Зарегистрировался как Джозеф Луис Маккормак из Атланты, штат Джорджия.

Та же рыжая девочка, которую он когда-то снимал с диктофоном в руке. И сам был в том же номере мотеля в тот же вечер.

У нее была прохладная шершавая кожа. И запах – сладкий, похожий на молочный.

Он стал смотреть ролик. Во рту появился привкус железа, кровь запульсировала, и эрекция вернулась.

Девочка стояла на четвереньках. Обладателем самого внушительного орудия был мистер Маккормак, доцент восточной философии, подвизавшийся в университете штата Джорджия.

Девочка легла на спину и позволила им кончить на себя. Он не испытывал стыда.

Ей за это заплатили, и к тому же в глубине души ей нравилось.

Ей нравится. Она это обожает. Похотливая сучка, мокрощелка, непотребная…

Он сидел, подавшись вперед, сантиметрах в двадцати от экрана, как вдруг…

Экран погас.

После показавшегося ему вечным ожидания на экране возникло сообщение. Шесть слов, белым по черному; он понял, что это не техническая неисправность.

Этого не может быть, подумал он.

Но это произошло.

ПРИВЕТ ОТ СЕРОЙ ШЛЯПЫ.

Хьюстон медленно погружался в наркотически-печальную дремоту. Фредрик Юнсон, брат Кевина Юнсона, служащего стокгольмской полиции, сидел у себя в кабинете за компьютером.

За окном солнечный свет ссужал свою непорочность чудесному фонду семейной идиллии и гармоничного благополучия.

Фредрик Юнсон не видел, как на улице остановился черный автомобиль с тонированными стеклами. Не видел он и того, как одетые в черное люди из ФБР стали приближаться к его дому с оружием наизготовку.

Но как штурмуют дверь террасы, он услышал.

Штурм со светошумовыми гранатами нужен полиции, чтобы не позволить подозреваемому избавиться от доказательств.

Раздался взрыв, и через долю секунды компьютер Фредрика Юнсона погас окончательно.

Компьютер, полный фотографий, которые никогда, ни за что не следовало делать.

Печальная цепочка следов, ведущая через виртуальную трясину.

Некоторые мужчины по обоюдному согласию отъедают друг другу члены
Серая меланхолия

К Свену-Улофу Понтену, сидевшему в следственной тюрьме, в первый раз пришли на свидание. Алиса никогда еще не была так красива. А жена еще никогда в жизни не выглядела такой серой.

Дни, проведенные в заключении, смыли все плотины в его сознании. Он стоял рядом с собой и смотрел, как его деяния отделяются от него.

Что сейчас о нем говорят? Что пишут? Какую ложь распускают по Сети?

Вот вопрос: существует ли одна правда или их тысячи?

Стены камеры были выкрашены в темно-желтый цвет, призванный символизировать радость и энергию. Но Свену-Улофу казалось, что этот нечистый желтый, который уже начал выцветать, за десятилетия пропитался насилием и злобой.

Он несет на себе печать страха.

Свен-Улоф стал рассказывать, что у него в камере есть унитаз и раковина. Есть кровать, письменный стол, книжная полочка и окно, устроенное слишком высоко.

– Я вижу верхушки деревьев и гнездо. Я смотрю на гнездо каждый день, но птиц там еще не видел. А на потолке у меня лампочка, и в стеклянном шаре кучка дохлых мух. Они пробрались туда по двум длинным винтам с резьбой… – Он всплеснул руками. – Но как?

Оса и Алиса молча смотрели друг на друга.

Они видели, что он безумен, но не знали, как себя вести, и обе они понимали, что их сострадание ему не нужно.

– Может быть, они там были с самого начала, еще личинками, – продолжал он. – Родились взаперти, внутриведомственно.

Свен-Улоф Понтен болтал, о чем хотел.

Наконец-то он свободен.

– На стене есть динамик с диодом. Когда я нажимаю на кнопку, чтобы переговорить с надзирателем, загорается зеленый огонек. Когда связи нет, он светится красным, но надзиратели, конечно, слышат меня все время, независимо от того, какой огонек горит, красный или зеленый. Они слышат, как я мастурбирую по ночам. Когда я это понял, мне стало стыдно, но теперь я уже не стыжусь.

Пора сказать все как есть.

Сказать все. Без цензуры.

Ему было горько не из-за того, в чем его обвиняли. Такое может случиться с кем угодно, он ведь живет в стране, где люди гораздо больше хотят попасть в шоу “Парадиз-отель”, чем на юридический факультет.

Ему было горько из-за того, что он никогда не говорил о себе начистоту.

Свен-Улоф поднял руку и посмотрел на жену.

– Ты нищий на эмпатию человек, Оса. Другие люди тебя не волнуют. Даже собственная дочь. И мое моральное разложение – результат твоей неспособности к сочувствию. Ты прекрасно знала, что я делаю с Алисой, но не вмешивалась. Ты позволила мне оставаться больным.

– Нет…

– Да. Ты не помогала Алисе, ты не помогала мне. Ты просто помалкивала.

Оса смотрела на дочь, а Алиса смотрела на отца.

Но Свен-Улоф закрыл глаза.

– Алиса никому ничего не рассказывала, – продолжал он. – Даже в лечебнице. Это была наша тайна. Алиса меня не предала… В отличие от тебя.

– Но ты же не виноват, – сказала Оса.

Алиса фыркнула.

– Я не покончила с собой только благодаря маме. – Она расплакалась и сжала руку матери. – Здесь только один человек болен, – всхлипнула она.

У Свена-Улофа Понтена, сорока пяти лет, из Стоксунда, заместителя директора предприятия с годовым оборотом в восемьдесят миллионов, были сонные глаза.

Не держи меня, подумал он.

Пожалуйста!

Обними, если мы только и успеем, что обняться.

Любимая.

Прямо сейчас.

– Пошел ты, – сказала дочь.

Свен-Улоф остался сидеть, не открывая глаз. В попытке почувствовать себя нормальным он представил себе ужин в доме Армина Майвеса, в немецком Ротенбурге.

Когда бывшему военному не удалось откусить программисту половой орган, он раздавил тому тестикулы зубами и отрезал член.

Некоторые мужчины по обоюдному согласию отъедают друг другу члены.

Заключительные титры
Будущее

“Some people think little girls should be seen and not heard

But I say…

Oh Bondage! Up yours!

1, 2, 3, 4”[92]92
  “Некоторые считают – на девочек надо смотреть, их не надо слушать
  Но я скажу…
  Рабство, отвали!
  1, 2, 3, 4” (англ.).


[Закрыть]

В пятнадцати минутах езды от Сансет-Бич
Как в телесериале

Не квартира с балконом в Голливуде, а домик с верандой, почти у самой воды.

И пошли они – те, кто сомневался, что у них все получится.

Небольшой деревянный замок: два этажа, веранда с видом на самый широкий пляж Калифорнии с самым белым песком. Гораздо лучше, чем Голливуд, который, что бы там ни говорила Нова, не так близко к океану. Жара здесь не душит, люди благодушнее, а листья у пальм зеленые и блестящие, а не изжелта-сухие, как в городе.

Им неописуемо повезло с этим домиком – вероятно, не обошлось без помощи агентов Новы, а денег хватило даже на сто литров краски. Дом больше не будет скучным желто-коричневым; он станет розовым. Вот почему они сейчас сидят на восточной веранде с малярными кистями, щетками и валиками, одетые в синие рабочие комбинезоны.

Они закончили красить две стены, взмокли и если бы были в силах, то спустились бы на пляж, искупаться. Но, скорее всего, никуда не пойдут, искупаются в бассейне. До вечеринки Нове еще нужно репетировать монолог, а Мерси поработать над эссе. Вечером к ним на барбекю придут Бен и Мэг, они живут через несколько домов от них.

Монолог Нова уже выучила, осталось только навести лоск.

– Я надеюсь на Мэг. Она хорошая актриса – может, посоветует что-нибудь дельное.

Нова закрывает глаза и повторяет слова, в точности как учил ее преподаватель драматического искусства.

“When the moon rises early, just as the Santa Ana winds kicks up out of nowhere, and the sun is just dropping out of sight, whoever you meet at the far side of the pier, is who you destined to be with”[93]93
  Когда на небосклоне появляется ранняя луна и теплый ветер дует с берегов Санта-Аны, когда солнце только-только исчезает за горизонтом, любой, кого ты встретишь на конце пирса, послан тебе самой судьбой (англ.).


[Закрыть].

Мерси опускает спинку шезлонга и ложится. Как странно все-таки оказаться здесь. Не больше года прошло, а кажется – целая вечность.

В первое время они жили в Сан-Бернардино, в студии в семь квадратных метров. Им приходилось туго. Но будем реалистами: чтобы чего-то достичь, надо потрудиться. Поначалу Нова снималась в мягком порно, какое нравится женщинам средних лет. Если бы Нова этого не делала, не сидели бы они сейчас здесь. Какой-то телепродюсер увидел один из этих фильмов и запал на Нову. Мерси же начала учиться в Калифорнийском университете в Вествуде, всего в пятнадцати минутах езды от Сансет-Бич, если ехать через Санта-Монику. Мерси тоже пришлось побороться. Калифорнийский университет – один из лучших в мире, но нет ничего невозможного, и Мерси довольно скоро дала всем понять, зачем она здесь. Без труда не вытащишь и рыбку из пруда.

Что заслужил, то и получишь.

– Скучаешь по Швеции? – спрашивает Нова.

Мерси улыбается и открывает бутылку кавы. Вино хорошо охладилось в ведерке со льдом.

– Скучаю по шведскому языку, – отвечает она. – Скучаю по малым вассбергам, по дрожжи продавать и медвежьим объятиям. Но не по холоду.

– Медвежьи объятия я знаю, что такое, а вот остальное…

Мерси наливает два бокала кавы, бросает туда клубнику.

– Малый вассберг – это когда сморкаются в воздух, как лыжник Томас Вассберг. Дрожжи продавать – это когда мерзнут, а согреться нечем. – Мерси крепко трет себе плечи и руки. Громко смеется и берет свой бокал. – За тебя.

– За тебя.

Они пьют. Пузырьки ударяют в нос. Хорошо, что им не пришлось завязывать. Летом они ходили на тренинг, где учились пить в меру. Научно разработанную методику тестировали в лаборатории, на мышах. Мышам вводили ферменты, благодаря которым они не впали в зависимость, а угощались до состояния легкого подпития, совершенно безопасного. Нова и Мерси тоже принимают по таблетке, содержащей этот фермент.

В наркотиках они не нуждаются. Их тела словно вырабатывают собственные вещества. Хотя бокал пузырьков всегда кстати.

– Знаешь, кто придет вечером вместе с Беном и Мэг?

– Не знаю. Whoever you meet at the far sideof the pier.

– Я думаю, Тайс Робинсон. Он тебе нравится, да?

– С чего вдруг? Только потому, что он черный?

– Нет, потому что он симпатичный.

– Да ну. Тайс для меня слишком старый… Кстати, ходят слухи, что Вирджиния накачала Ванессу наркотиками и ввела ей его сперму. Слышала?

– Чего? – Нова смеется. – Сперму Тайса Робинсона? Это кто сказал?

– Никто не сказал. Просто слухи ходят.

– Знаешь… Ходит другой слух. Что старая жена Бена не совсем умерла, а вернулась. И кто-то видел ее на пляже.

– Вот в это я не верю.

– Я тоже… – Нова снимает майку, завязывает бретели комбинезона на поясе, ложится животом на подушку и берет масло для загара. – Надеюсь, сегодня придет Коул.

– Коул Дешанель?

– М-м…

– Ты поосторожнее с ним.

Она улыбается.

– Мне нравятся опасные парни.

– Тебе нравится бегать с ножницами, – говорит Мерси.

– С ножницами бегать?

– Да. Рисковать без нужды.

Нова протягивает ей масло.

– Намажешь мне спину? – Она приподнимается на локтях и расстегивает лифчик, после чего снова ложится.

Мерси наливает в ладонь немного масла, проводит ладонью по плечам Новы. Кожа у нее стала будто глянцевая. До переезда сюда у Новы кожа была тонкая и бледная, почти прозначная, кое-где виднелись синими штрихами кровеносные сосуды. Теперь Нова подзагорела, стала цвета песка в пустыне, и Мерси втирает еще масла, массирует ей спину.

– Спина раздавлена, два шейных позвонка раздроблены. Кожа верхней части тела имеет признаки ожогов третьей степени. Левая сторона черепа раздроблена, следов волосяного покрова не наблюдается.

– Когда там твой папа приедет? К Рождеству или к Новому году?

– Он отпразднует с нами Рождество.

Мерси завинчивает крышечку на флаконе с маслом, достает резинку, надевает ее пока на запястье и начинает заплетать Нове косу. Волосы у Новы снова светлые, как и должно быть. Вот бы ей самой такие прямые мягкие волосы.

– А твои когда приедут нас навестить? – спрашивает Мерси. Коса заплетена, и Мерси закрепила ее резинкой.

– Из всего вышесказанного я заключаю, что девушка скончалась в момент удара транспортного средства о водную поверхность.

Судмедэксперт Иво Андрич выключил диктофон. Пристегнул желтую пластмассовую табличку к серому мешку с трупом и написал: Нова Стридсберг.

– Сейчас дело сдвинулось с мертвой точки. – Нова поворачивает голову, и они смотрят друг другу в глаза. – Конечно, с Юсси все оказалось не настолько серьезно. Из комы он вышел здоровым и ничего не помнил. Суд решил, что доказательств недостаточно, и Налле и маму должны отпустить. Они приедут сюда где-нибудь в январе.

– И Юсси приедет?

Нова зевает и снова закрывает глаза.

– Я почти уверена, что приедет. Если сможет взять отпуск в конторе, где он печатает деньги, это в Тумбе… Ты, кстати, знаешь, что он отвечает за бумагу, на которой будут печатать нигерийские доллары?

– Нигерийские доллары! Нет, не знала. Забавно.

Прежде чем застегнуть мешок, Иво Андрич посмотрел девушке в лицо. Рот открыт, но не в крике, с которым из нее вылетела жизнь. Девушка казалась умиротворенной и немного усталой.

Как будто просто зевнула напоследок, подумал Иво.

Мерси чешет плечо под майкой. Немножко щипет, наверное, какое-то насекомое укусило. Зуд начинает раздражать ее.

Мерси вспоминает черную мамбу, лесоруба, которому отпилили ногу. Мысли бегут дальше. Кухня залита бензином. На мужчине, который сейчас подожжет дом, из всей одежды одни трусы, мошонка висит, как два клементина. В долю секунды все вокруг охвачено пламенем, делается неописуемо жарко.

Грудь жжет, и Мерси понимает, что это, наверное, шнурок амулета.

Эмилия Свенссон стояла у кровати в больнице Сёдера. Мерси лежала на спине, вся в страшных ожогах. Глядя на девушку, Эмилия заметила между третьим и четвертым ребром углубление. Похоже, в кожу вплавился какой-то предмет. Выше шеи ожоги были не такими страшными – наверное, девушка пыталась закрывать лицо руками.

Девушку, лежавшую в больничной постели, зовут Мерси Абиона.

Ее фамилия означает “рожденная в пути”.

Дыхание девушки было спокойным и размеренным, пульс и давление пришли в норму.

Скоро она увидит своего отца.

Но Нова Стридсберг, 1996 г. р., навсегда останется сидеть на веранде дома, о котором они мечтали. В свете заходящего солнца, в Сансет-Бич.