Текст книги "Из жизни кукол"

Автор книги: Эрик Сунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

День двенадцатый
Декабрь 2012 года

Более или менее придурки
“Ведьмин котел”

Ночь вышла почти бессонная.

Луве не мог сообразить, что ему делать с новыми фактами. Прав ли он, или все произошедшее – дикая случайность.

Эркан, думал он. Фейсбучный френд Ульфа Блумстранда.

В семь часов Луве откинул одеяло и убрал свое импровизированное ложе. Потом сел за стол, взял в руки телефон.

И позвонил в уголовную полицию.

Ему ответил тот же человек, что связался с ним неделю назад.

Луве рассказал, как получил письмо от Новы и Мерси, коротко изложил содержание письма. Он придерживался того, что могло оказаться важным для полиции – имена, места.

На одной формулировке он остановился, ему захотелось процитировать ее.

– Вот что пишет Мерси… “Тогда я этого не понимала, но теперь знаю: от десяти до двадцати процентов населения, самых разных типов, более или менее придурки. И Бухенвальд – не исключение. Тот говнюк получил по заслугам”.

Медицинский спирт и бинты
Три года назад

Кровь на внутренней стороне бедра смешивалась с какой-то жидкостью. Мерси открутила насадку душа и подмылась.

Вымылась как следует, прополоскала себя.

Слезы смешивались с водой из душа. Мерси зависла в пустоте между стоном и выдохом. В пустоте? Не совсем.

Из гостиной доносилась беспокойная мужская возня, чей-то пьяный голос; Мерси услышала, как открыли банку пива. Звук предвкушения. Мерси понятия не имела, сколько их там. В обычный день бывало от восьми до двадцати двух.

Больно становилось после четверых. Болевой порог – где-то на двадцать втором.

Именно они, между четвертым и двадцать вторым, оказывались разницей. Первые четверо – это расходы на жизнь, еду, жилье и так далее.

Двадцать второй – это стакан с пузырьками, несущими утешение.

– Next one[59]59
  Следующий (англ.).


[Закрыть]! – крикнула Мерси в комнату с неизвестными ей людьми.

Они знают, кто она. Молодая, черная. Новенькая.

В гостиной задвигались.

“Next one” оказался на вид застенчивым и неуверенным.

– Use a condom[60]60
  С презервативом (англ.).


[Закрыть], – велела Мерси.

Она услышала, как он роется в сумке; вернулся с красным квадратиком в руке, закрыл за собой дверь.

Мерси заперла дверь. “Next one” глядел на нее.

– I don’t want to, – вдруг сказал он, и Мерси увидела, как у него заблестели глаза – Can’t we pretend[61]61
  Я не хочу. Может, мы просто сделаем вид? (англ.)


[Закрыть]?

– Pretend what[62]62
  Сделаем вид, что мы что? (англ.)


[Закрыть]?

– That we fuck…[63]63
  Что мы трахаемся (англ.).


[Закрыть]

Какое-то время они смотрели друг на друга. В гостиной продолжалась возня.

– Come here[64]64
  Иди сюда (англ.).


[Закрыть], – сказала наконец Мерси.

Он сделал шаг, другой.

Мерси не могла оторвать взгляд от рисуночков на его трусах. Она видела, что у него начинает вставать. Видела, как ему стыдно.

Мерси схватилась за раковину и начала трясти ее.

Она стонала. Он смотрел. Она изображала, что ей очень, очень хорошо. Он изображал, что ему очень, очень хорошо.

Упал и разбился стаканчик, в котором стояла зубная щетка. Мерси порывисто вздохнула и закричала:

– Oh, Jesus… Fuck me. Fuck me harder.[65]65
  О боже… трахни меня, трахни крепче! (англ.)


[Закрыть]

Он не знал, принимать ему участие в этом спектакле или нет.

Мерси играла, как на сцене. Он подыгрывал, как умел.

Потом они разошлись, и Мерси получила плату.

– Next one, – крикнула она в комнату с незнакомыми ей людьми.

“Next one” был дальнобойщиком из Польши. Пятьдесят лет, жесткая спина. Кончая, он плакал.

Бухенвальд. Мерси сидит на раскладном стульчике. Она больше не ребенок.

Ей тринадцать лет. Сейчас раннее утро, и она все еще пьяна. Краски виделись ей приглушенными; серо-коричневые стволы, поросшие зеленым мохом, и листья на земле казались желто-красно-бурым ковром.

Мерси открыла последнюю бутылку пива, отпила. Перед ней мерцала газовая горелка с помятой суповой кастрюлей Роксаны. Наверное, сейчас она поест в последний раз, на дорогу. Вчера вечером в третий раз за неделю приходил полицейский. Сказал, что они должны убраться отсюда в течение суток.

В рюкзаке у Мерси лежали сорок десятиевровых купюр, завернутые в полотенце. Столько у нее осталось после поездок в дом из красного кирпича, в гамбургском порту. Деньги от в общей сложности двадцати двух мужчин, которым надоели легальные бордели. Деньги, прошедшие через руки двух посредников – двоюродного брата Роксаны Гаврила и немки по имени Бербель.

Они называли свою работу vermittlung – посредничество, и Бербель забирала себе больше всех. Этой старой суке требовались деньги еще и на то, чтобы платить за косметику, одежду, выпивку, наркотики, игрушки из секс-шопа, камеры, порнофильмы и телевизоры, презервативы и противозачаточные таблетки, платить за аренду комнат и за всякие средства первой помощи вроде пузыря со льдом, медицинского спирта и бинтов. Последнее совершенно необходимо: невозможно предвидеть, что захотят вытворять мужчины.

Прошлой ночью один из них сломал руку украинке Ирине.

У них как будто два разных мозга.

Дважды Мерси выбрасывала амулет, полученный от врача, но потом передумывала и снова надевала его. Он был как проклятие. Если она его носит, то от суеверия, если выбрасывает, то опять-таки от суеверия. Надо было с самого начала его не брать. Астагфируллах.

Прошу прощения грехов и каюсь, подумала Мерси. Но не у Господа, не перед Ним.

Прости меня, папа.

Мерси думала об отце каждый день, каждый час, даже каждую минуту. Иногда от мыслей становилось больно. Как хорошо, что у нее есть Дасти.

Мы найдем тебя. Честное слово, найдем.

Мерси казалось, что папа добрался до Швеции и ждет ее там. Несколько дней назад ей приснилось, что они разговаривают друг с другом по-шведски; их речь была похожа на песню.

Она допила остатки пива, и тут к ней подошли трое мужчин.

– Stricată, – прошипел один и пнул сапогом спинку ее стульчика.

Растянувшись на земле, Мерси увидела у него за спиной еще двоих. Мужчину и женщину.

Родственники Флорина и Роксаны, они ненавидят ее за то, что она черная.

Мужчина, который толкнул ее, бросил на землю серый комок.

Сначала Мерси не разглядела, что это, потом ей захотелось, чтобы она не разглядела, чтобы не поняла, не осознала.

У нее в голове закричали голоса, все громче, громче, стало так больно, что из глаз полились слезы. Все еще лежа на земле, она потянулась за бутылкой.

Мужчина сделал шаг к ней. Свой последний шаг.

Ненависть сосредоточилась в одной точке посреди лба, именно в этой точке голоса в голове кричали злее всего.

Этот крик вобрал в себя всю ее ненависть. Мужчина перед ней был тремя мужчинами из “Боко харам”, он был врачом, укравшим их дом, он был турком, который продавал дырявые спасательные жилеты, он был всеми расистами, которые плевали им вслед и давали им грязные клички, он был тем жирным мужиком, который сломал Ирине руку, потому что слишком крепко держал ее, когда другой жирный мужик пытался трахать ее в рот, и он был Бербель, которая загребала себе все деньги.

Мужчина, стоявший перед ней, был все они в одном лице.

И он только что сделал свой последний шаг.

Мерси разбила бутылку о железный край горелки и бросилась на него. “Розочка” воткнулась в горло, мужчина хрипло забулькал, пытаясь кричать; Мерси вытащила “розочку” и пырнула снова, и снова, и снова; наконец она нагнулась над врагом и воткнула разбитую бутылку ему в горло так глубоко, что стекло застряло в жилах.

Крик в голове перекрывал вопли идиотов, которые пытались оттащить Мерси от кровавой слякоти на земле, и она стала яростно размахивать своим оружием, она вырывалась, царапалась и кусалась, пока наконец не вывернулась из их рук. Подхватив рюкзак с деньгами, Мерси бросилась прямо в лес, где стволы стояли так тесно, что никто не смог бы к ней подобраться. Но никто за ней и не гнался.

Перед ними только что открылся черный разлом. Открылся и испустил из себя злобу.

Сансет-Бич и дом с большим балконом
Фиши

Район высотных домов в Фисксетре выглядел именно так, как помнилось Нове.

Вернуться сюда было все равно что вернуться на место преступления. Когда они проходили мимо дома, в котором она выросла, у нее во рту появился неприятный привкус. Нова подняла глаза на свой балкон и представила себе, что там стоит Юсси – оперся на перила, в руке банка пива, в углу рта – сигарета.

Мерси приобняла ее.

– Как странно, что это именно здесь.

– Может, и не странно. Фиши – дешевое место, хотя и близко к центру. Иметь здесь нору, в общем, практично.

Цветочек снимал квартиру за три дома от высотки, где когда-то жила Нова. Одна из четырех его квартир, разбросанных по всему Стокгольму.

Цветочку и его приятелю, латышу Юрису, перепала возможность снять клип “один на миллион”, и по дороге Цветочек изложил, что это значит.

Один из хакеров, помогавших им устроить так, чтобы легавые не смогли отследить склад в Вестберге, где проходили нелегальные онлайн-трансляции, сумел раскопать личную информацию некоторых клиентов.

Одним из тех, кто дрочил на Нову и Мерси, оказался какой-то влиятельный мужик – не то юрист, не то полицейский, что-то в этом роде.

Хакер нарыл об этой личности много чего и пришел к мысли, что из клиента можно выдоить немало денег.

К тому же он явно положил глаз на Нову и пребывал в уверенности, что это она завела с ним отношения в чате и пообещала, что они с Мерси примут участие в БДСМ-игре, хотя все дело организовал Цветочек. Остальное Цветочек скрывал – сказал только, что у этого человека хата неподалеку от заповедника в Накке, он хочет, чтобы все произошло именно там.

Цветочек расписывал, что Нова и Мерси загребут сотню тысяч, а то и больше.

И, может быть, уже через пару дней смогут удрать из Швеции.

Когда они входили в подъезд, Нова постаралась прогнать плохие воспоминания.

Говорят же: чтобы достичь мечты, надо ее визуализировать. Нова стала представлять себе пальмы, пляжи, красивых людей и себя с Мерси в доме в Сансет-Бич, в доме с большим балконом и видом на лазурное море.

Она видела свое имя на звезде в голливудской Аллее славы.

Цветочек и Юрис курили на кухне, пока Мерси и Нова пытались отдыхать в убогой квартирке. Из мебели в их комнате имелась лишь скрипучая кровать девяностых годов; на ней они и пристроились.

Голые стены напоминали Мерси о первой ночи в бараке для беженцев в Брэкке. Было так тихо, словно всех зверей там, снаружи, погребло под снегом.

– Надо сваливать… – прошептала она Нове, чтобы Цветочек с Юрисом не услышали. – Что-то у меня плохое предчувствие. Если тот мужик полицейский, дело добром не кончится.

– Может, и не полицейский. Цветочек и про юристов трепал, он уже сам не помнит, что несет. Пошли, поболтаем с ними.

Они застали Цветочка и Юриса в разгар какого-то жаркого обсуждения; когда девушки вошли, те замолчали. Кухня оказалась такой же убогой, как спальня, хотя кроме стола здесь имелись еще четыре стула. Жалюзи опущены, на столе бутылка водки, пакет апельсинового сока и несколько бутылок из-под пива.

Юрис взял водку, налил в два стакана, долил апельсиновым соком.

– Я знаю, что у вас и дурь есть, – сказала Нова. – Нам бы расслабиться перед вечером.

Цветочек пожал плечами и выложил на стол пакетик, который Нова тут же сцапала. Мерси опрокинула в себя “отвертку” и поставила стакан перед Юрисом.

Юрис с недовольным видом смешал ей новую порцию. Когда они ехали сюда, Мерси заметила, что он то и дело косится на ее амулет. Она взялась за кожаный шнурок и потрясла украшением. Судя по некоторым татуировкам Юриса, он недолюбливал мусульман.

Юрис закрутил крышечку на пакете с соком, молча глядя на Мерси.

– Ведьмина сила. – Мерси помахала амулетом у него перед носом.

Юрис фыркнул, нижняя челюсть у него напряглась.

Руки у него были толщиной с ее ляжки. Но Мерси не унималась.

– Я исламская ведьма, – объявила она. Пристроила зажигалку под ладонью и высекла огонек. Юрис старался делать вид, что ему все равно.

Горячий язычок лизнул ладонь. Мерси дождалась пощелкивания, влажноватого звука плавящейся кожи. Она знала, с каким звуком горит человеческое тело.

Как горит девочка по имени Блессинг.

Юрис промолчал. Он беспокойно пошевелился, выпил пива и закурил. Цветочек сообразил, что устроила Мерси. Прошло не меньше минуты.

Убийца.

– Прекрати. – Цветочек схватил ее за запястье, пытаясь убрать ладонь от пламени, но Мерси была сильнее.

Сумасшедшая.

– Аллаху акбар, – механически произнесла Мерси, не изменившись в лице, лицо у нее оставалось совершенно расслабленным, рука твердой. Прошло, наверное, минуты две; Мерси могла бы сидеть так сколько угодно, пока вся рука не сгорит.

Нова схватила ее за плечо и попыталась увести, но Мерси не двинулась с места.

– Аллаху акбар.

Юрис сжал кулак и встал из-за стола; несмотря на габариты, двигался он быстро, удар пришелся Мерси прямо по руке, зажигалка отлетела под стол и скользнула дальше в комнату.

Мужчина, стоявший перед ней, был тремя мужчинами из “Боко харам”, он был врачом, укравшим их дом, он был турком, который продает дырявые спасательные жилеты, он был всеми расистами, которые плевали им вслед, он был жирным мужиком, который ломает девичьи руки и сует член в девичьи рты, он был старой стервой, которая загребает себе все деньги, и он был мужчинами, которые убивают котов.

Мужчина, стоявший перед ней, был ими всеми в одном теле.

– Не волнуйтесь, – прошипела Мерси, – я не этой рукой дрочу.

Она опрокинула стул и бросилась на Юриса.

Нарушение богослужения
Квартал Крунуберг

Снег, валивший несколько дней, смыло дождем за какие-нибудь пару часов. По шлему стучало, а к Сититерминалену сырость просочилась под непромокаемую куртку, которую одолжила Кевину Вера. Когда он остановился на красный свет, по спине потекли холодные ручейки.

Утром он проснулся, полный решимости. Позвонил Лассе и сообщил, что едет на работу. Лассе отозвался, что он очень рад и у него для Кевина задание.

Вера обняла его на прощанье.

И сказала: “До вечера”.

Когда Кевин уезжал, ему стало совершенно очевидно, что без Веры он не сумел бы пережить эту неделю. Вера, все понимая, находилась рядом, но не подстраивалась под него, так что они хранили одиночество вдвоем. В их совместной меланхолии было известное очарование.

Кевин взглянул на Центральный вокзал, пребывавший в состоянии какого-то вечного ремонта. Кто-то снабдил закутанную в пластик статую короля железных дорог Нильса Эриксона зелено-белыми шапочкой и шарфом. У входа жались под зонтиками несколько курильщиков. Все, кроме одного. Кроме одной дрожащей от холода, промокшей до нитки фигуры.

“Себастьян?” – подумал Кевин и поднял визор, чтобы лучше видеть. Да, он.

Себастьян разговаривал с каким-то мужчиной; судя по жестам, дискуссия шла жаркая. Мужчина положил руку Себастьяну на плечо, и оба зашагали к входу. Короткие шаркающие шаги свидетельствовали о том, что собеседник Себастьяна стар; перед тем как войти, старик остановился и принялся что-то искать во внутреннем кармане.

Кевин еще увидел, как Себастьян со стариком входят в зал ожидания, а потом потерял их из виду.

В полуоткрытую дверь кабинета для совещаний Кевин увидел своего шефа – тот помещался за спиной рослой женщины с черными кудрями. Наверное, это эксперт-криминалист Эмилия Свенссон, которую Лассе “позаимствовал” для работы с компьютером. Кевина ждало сильнейшее удивление. В его мире человек по имени Эмилия Свенссон – это молодая женщина не старше тридцати, с золотистыми волосами. А перед Кевином стояла темнокожая женщина лет пятидесяти.

Они пожали друг другу руки, Кевин кивнул Лассе, закрыл дверь и сел.

Лассе рассказал, что утром звонил Луве Мартинсон, получивший письмо от объявленных в розыск девочек. Лассе взял в руки листок с рисунками.

– В письме содержится подробное описание чего-то, очень похожего на непреднамеренное убийство. Мерси признается, что убила какого-то мужчину, три года назад в Гамбурге.

– Непреднамеренное убийство?

– Да, ну или умышленное убийство. Я перебросил несколько ниточек нашим немецким коллегам. Далее, Луве Мартинсон сообщает нам имя, которое может оказаться интересным. Ульф Блумстранд по прозвищу Цветочек.

Кевин слышал это имя в первый раз.

На столе стояли два ноутбука. Один из них Кевин узнал.

– Давайте поговорим о том, что мы обнаружили в компьютере, – предложил Лассе и повернулся к Эмилии. – Можете коротко изложить, что у нас есть?

– Нам помог Себастьян Дагерман, он приходил вчера, рассказал кое-что интересное…

Кевин дернулся.

– Погодите, погодите. С вами, значит, работал Себастьян, сын Веры?

Эмилия задумчиво посмотрела на него.

– Да. Это же он помог вам с компьютером?

– А инициатива кому принадлежала? Вам или ему? – спросил Кевин.

– Себастьян сам к нам пришел. – Эмилия включила свой ноутбук. – Он разработал программу, которая отслеживает распространителей детской порнографии. Благодаря багу в модемах Asus он может заглядывать в их компьютеры. Видит вообще все. Информацию о банковских счетах, личные документы, историю выходов в интернет. Можно сэкономить несколько месяцев работы.

– Как хорошо, – отозвался Кевин.

И правда хорошо. Да что там, это просто здорово. Кевин невольно улыбнулся.

Может быть, Себастьян наконец вылезет из своего пузыря.

– Только вот что, – вмешался Лассе. – Мы не знаем, легальна ли эта программа. Если окажется, что этот метод так или иначе нарушает закон, мы не сможем использовать добытые сведения как доказательство. Наши юристы сейчас все проверяют.

Эмилия развернула свой ноутбук экраном к Кевину и Лассе. Список IP-адресов пополнялся на глазах.

– Вот эти люди несколько дней назад выкладывали в Сеть или скачивали порно с участием детей. Или делают это прямо сейчас… – На экране возникли еще две цифровые последовательности. – И многие пользуются прямым соединением, то есть копируют файлы прямо с компьютеров друг у друга. – Эмилия явно испытывала гадливость. – Никогда в жизни с таким не сталкивалась… Материалов я не видела, но я и помыслить не могла, какой там трафик. А когда видишь цифры своими глазами, все становится таким реальным.

Кевин ее понимал. Список пополнился еще тремя IP-адресами, и на ум Кевину пришел злодей из “Воспитания Аризоны”, Леонард Смоллс, который вешал на мотоцикл детские ботиночки в качестве трофеев. My friends call me Lenny. But I got no fiends[66]66
  Друзья зовут меня Ленни. Но у меня нет друзей (англ.).


[Закрыть].

– Прежде чем я покажу, что мы обнаружили благодаря Себастьяну, – продолжила Эмилия, – я вот что хочу сказать. Никогда о таком не задумывалась, пока вы не попросили меня о помощи. Я просмотрела все нормативы, выпущенные законно избранными шведскими политиками с 2006 года. Ни одна директива не регламентирует использование полицейских ресурсов в случаях, когда речь идет о детской порнографии. Просто зло берет, насколько незначительной считается тяжесть этих преступлений.

– Да, – кивнул Лассе, – они все еще числятся в одиннадцатой главе как “преступление против закона и порядка”. Хотя логичнее относить их к шестой главе.

– Сексуальное насилие, – сказал Кевин. – Или вторая глава…

– Преступления против жизни и здоровья, – подхватила Эмилия. – А сейчас детскую порнографию ставят в один ряд с ерундой вроде “нарушения богослужения” или “беспорядков в общественном месте”.

Эмилия пощелкала клавишами своего компьютера и подключила его к ноутбуку.

– Человек, в чьем пользовании был этот компьютер… – Она запнулась. – Мне очень жаль, Кевин. Обнаруженное бесспорно указывает на вашего отца, но, пока у нас не будет стопроцентной уверенности, я предпочитаю говорить “пользователь”.

Кевин кивнул.

– Так вот, пользователь, в чьем владении находился этот компьютер, – продолжила Эмилия, – один из двадцати трех мужчин, которые выступают под именем Повелитель кукол, Puppet Master, или Master of Puppets. Эти мужчины рассредоточены по всей Швеции, от Веллинге в Сконе до Шеллефтео в Вестерботтене. У них один и тот же профиль, одна и та же аватарка, одинаковые обновления статуса, одинаковая тактика, и они работают в связке друг с другом. Сначала – обработка жертвы, но потом начинается производство фотографий, видеороликов, продукция распространяется по Сети. Есть еще трое пользователей вне Швеции: двое в Таиланде и один в США.

Эмилия показала весь список. Сначала IP-адрес, потом – имя и личный номер.

Первым в списке шло имя отца. Кевин опять почувствовал, как резануло в желудке.

Он стал просматривать остальные имена. Обычные шведские имена, мужчины в возрасте от восемнадцати до семидесяти пяти. Взгляд задержался на одном имени. Чувствуя себя абсолютно спокойно, Кевин уточнил личный номер. Что ж, логично, подумал он.

Дядя-извращенец.

Абсолютно логично.

Когда втыкаешь человеку в горло осколок
“Ведьмин котел”

Согласно теории шести рукопожатий, цепочка всего из шести знакомств отделяет какого-нибудь эскимоса, который роет выгребные ямы в Гренландии, от приглашения на обед с американским президентом. В шведских реалиях сеть из друзей друзей и, соответственно, друзей тех друзей покрывает всю страну. Все более или менее знают друг друга. Интересно, входят ли Цветочек и Эркан в эту категорию, размышлял Луве.

Он подлил себе кофе из термоса. Какое странное ощущение: уснуть и проснуться на работе. Как в лагере. Выбора нет, ты просто работаешь и работаешь дальше.

Через пару часов вернется Кевин, человек из угрозыска. Что ему сказать? Луве предпочел бы разговор, где не было бы полицейских и психологов.

Они бы стали говорить о чувствах. О чувствах к людям, о связях.

Луве снова взялся за письмо. Мерси описывала первую ночь в бараке для беженцев в Брэкке. Убийца она или нет, но в способности сопереживать ей не откажешь. Она не психопатка.

Стояла тишина, как будто все звери спали, зарывшись в снег. Я думала про Лайама, мальчика из английской шахты. Его откопали и спасли после обвала, но шахта все равно забрала его. Вскоре он умер от чахотки.

Потом Мерси писала о своем младшем брате, которого забрало море, он захлебнулся уже на берегу, в легких оказалось слишком много воды. И про кота Дасти, который сгинул в Гамбурге. Она думала, что кот исчез навсегда, но вот он объявился – лишь для того, чтобы через несколько недель его удавили.

Может быть, мне на роду так написано: сначала радость и облегчение, а потом смерть дурачит меня, отнимает и то, и другое. Именно так я в один прекрасный день найду папу – и он тут же умрет. Если только я сама сначала не упьюсь до смерти, как однажды почти упилась в Емтланде.

Время, проведенное в Брэкке, – это время, когда у Мерси притупилось восприятие секса, размышлял Луве. Наверное, ее проблемы с алкоголем оттуда же.

В лагере для беженцев Мерси было плохо, и она все чаще совершала долгие прогулки в небольшой поселок. Там на вокзале имелось кафе, где Мерси стала встречаться с парнем по имени Мортен. Он угощал ее газировкой, а его светлые кудрявые волосы заставляли Мерси забыть, что чувствуешь, когда втыкаешь человеку в горло осколок, слышишь, как он булькает, видишь, как у него потухают глаза.

С Мортеном она забывала, что ее семья уничтожена.

Потом он познакомил Мерси с двумя своими старшими братьями. Они жили в лесу, дома часто бывали еще двое-трое парней. И всем хотелось посмотреть на черную девочку.

Тем летом Мерси в один прекрасный день перестала возвращаться вечером в лагерь и начала ночевать у братьев на диване.

Луве перечитал письмо несколько раз, но больше всего его поразило именно это место. Мерси, на первый взгляд бессознательно, переключалась в рассказе с “я” на “она”.

Однажды ночью она проснулась от того, что Мортен был в ней. Я не рассердилась, мы и раньше целовались, так что я решила, что тоже этого хочу. Когда он кончил, она сползла ниже и сделала так, что он захотел еще, сама-то она не кончила, и во второй раз получилось по-настоящему хорошо. Потом мы сидели голые на диване и пили, пока я не уснула снова, растянувшись у него на коленях.

Изначально секс есть тоска по любви или признанию, размышлял Луве. Или просто стремление к чему-то интересному. После того как уляжется первая влюбленность, секс может стать побегом от скуки, от трудноопределяемой меланхолии, серой и пустой. Потом секс становится рутиной, и вполне можно решить, что приятнее взимать за него плату.

Когда я проснулась, в комнате были еще несколько парней, а Мортен лизал мне между ног. Первым делом она потянулась за бутылкой и основательно приложилась. Потом я засмеялась и сказала, что если еще кто захочет, кроме Мортена, то придется заплатить. Не так уж ей было и хорошо, чтобы заниматься этим бесплатно, и после той ночи я стала брать деньги и с Мортена, потому что вся его хорошесть куда-то делась, он оказался в точности как те, другие, только помладше.

Чем старше они были, тем больше у них имелось денег, а больше всего денег водилось у их папаш.

Вот это опасно, подумал Луве. Опасно невольное разделение на “я” и “она”.

С его помощью слагают с себя вину, дистанцируются.

Луве и раньше наблюдал такое поведение, и опыт говорил ему, что подобное с трудом поддается лечению.