Текст книги "Из жизни кукол"

Автор книги: Эрик Сунд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

День одиннадцатый
Декабрь 2012 года

Жизнь должна быть как книга, которую не хочется заканчивать
Патологоанатомический институт

Эмилия Свенссон, сорока девяти лет, выросла в доме, выстроенном по программе “Миллион” в Брандбергене, к югу от Стокгольма. Квартирка принадлежала ее родителям, Ингер и Гуннару, оба родом из Вестерботтена. Рост Эмилии составлял метр восемьдесят семь без каблуков, тогда как в Ингер было метр пятьдесят три, а в Гуннаре метр шестьдесят семь. Кожа у Эмилии была коричневая, мягкая, у Ингер и Гуннара – сухая, цветом серовато-бежевая. Эмилия родилась в городке на востоке Нигерии, недалеко от границы с Камеруном. К Ингер и Гуннару она явилась, как благословение Господне, светлым летним вечером в середине шестидесятых.

Мужчина, лежавший перед Эмилией на поддоне из нержавеющей стали, тоже был родом из Нигерии, только его городок располагался на севере страны, и в Швецию этот человек попал совершенно иным путем.

Двумя неделями раньше он незаметно пробрался на борт аэробуса А320 “Брюсселс Эрлайнз”, летевшего в Стокгольм. Подкупив одного из механиков, он устроился в люке для заднего левого шасси.

Первые десять минут после взлета в Брюсселе температура была нормальной, но уже над южной Данией опустилась до уровня температуры на Марсе.

Судмедэксперт Эмилия Свенссон читала протокол вскрытия.

Предполагаемая причина смерти – сильное обморожение и недостаточное снабжение кислородом вследствие разреженности воздуха. Когда люк шасси открылся, покойный был уже мертв.

Покойный был уже мертв, подумала Эмилия.

Сухой язык Иво Андрича наводил на мысли о краткой сводке новостей.

Существует несколько задокументированных случаев, когда люди прятались в люках для шасси, откуда потом выпадали. Примеры – Нью-Йорк, 2000 год и 2007 год. Травмы, полученные пострадавшими, в общем и целом идентичны травмам альпинистов.

Пролетев по воздуху восемьсот метров, тело упало на Лильехольмсбрун, где его переехал грузовой автомобиль.

Асфиксия, обморожение и ушибы. Около семидесяти пяти процентов костей сломаны или раздроблены, имеют место обширные травмы черепа.

Бесформенное исхудавшее тело, глаза выпучились и неотрывно, с пустым выражением смотрят на нее.

Но и обезображенный, этот человек оставался красивым. Теперь они знают, кто он. Его дочь находится в Швеции, где – неизвестно. Ее зовут Мерси, и ее разыскивает полиция.

Эмилия накрыла тело и задвинула поддон в морозильную камеру.

Socio interruptus.

Жизнь – последовательность прерванных социальных связей, подумала Эмилия. Сослуживцы приходят и уходят, в семьях случаются разводы, а друзья переезжают. Меняется среда обитания. Смерть – самое радикальное из таких прерываний. Эмилия старалась не вдаваться в пустые размышления о биографии покойных.

Хотя иногда не могла удержаться. Дочь этого умершего мужчины еще не знает, что он умер. В мире шестнадцатилетней Мерси отец еще есть, и socio interruptus еще не произошел.

Эмилия вспомнила свою первую экспертизу – она тогда еще не научилась не думать о мертвых.

Один мужчина толкнул свою жену, и она так сильно ударилась, что умерла. Они были женаты шестьдесят лет и, по словам мужчины, прежде никогда не ссорились. Но именно там и тогда он, по какой-то банальнейшей причине, взорвался. Когда Эмилия и ее коллеги приехали к старикам, муж ждал их в прихожей. Сидел на стуле и причесывал погибшую жену. Мы так хорошо жили, сказал он.

Муж скончался через несколько дней. С формальной точки зрения – не самоубийство, просто сердце не выдержало.

Эмилия вышла из морга, открыла дверцу машины и села за руль.

Следующая остановка – Крунуберг, техническое исследование компьютера, который Кевин Юнсон оставил там с неделю назад. Компьютер содержал в себе socio interruptus более тяжелого свойства, и Эмилия надеялась, что молодой коллега это переживет. Как несправедливо, подумала она. Жизнь должна быть книгой, которую не хочется заканчивать, а не книгой, которая обрывается на полуслове.

Еще Эмилия получила ответ из лаборатории в Линчёпинге. Ответ следовало передать бригаде полицейских, которые расследовали дела о проституции.

Когда она отъезжала от патологоанатомического института, в Сольне пошел первый снег.

Наука говорить непонятными словами
Промышленная зона Вестберги

С самого детства кошмары Новы питала одна сказка. Речь в ней шла о великанше по имени Грила. Великанша жила в пещере, была злая, уродливая с крючковатым носом, усеянным волосатыми бородавками. Из пещеры она вылезала, чтобы поискать непослушных детей себе на ужин. Поблизости всегда оказывались какие-нибудь сорванцы, которые прямо-таки ждали, чтобы их съели.

Кошмары всегда были одинаковы, и Нова просыпалась с отвратительным привкусом страха во рту.

Сейчас она чувствовала тот же привкус.

Проведя восемь дней в Вестберге, отрезанными от мира, они, чтобы убить время, стали давать друг другу маленькие задания.

Непослушные сорванцы.

Нова стащила в каком-то магазине дорогие спреи для волос, кремы и косметическое масло и теперь расставляла флаконы и баллончики рядком на столе.

Выбираться в город само по себе было рискованным предприятием. Они уже два дня как объявлены в розыск, их фотографии и имена напечатаны в газетах. Нова коротко постриглась и выкрасила волосы в черный цвет, но ее все равно можно узнать.

Несколько дней назад Мерси подцепила клиента и обработала его на автозаправке в Книвсте. Того самого мужика, который играл в видеоролике отца Новы. Мерси удалось угнать его машину, серебристо-серую BMW. За машину они получат от Цветочка тридцать тысяч, хотя он и вздрючил их за неосторожность.

Кроме как добывать деньги, заняться было особенно нечем, и они на стенку лезли от скуки. Нова рассматривала украденное. Некрасивая старинная ваза; русские шахматы, в которые они не играли. Под диваном помещались три коробочки с бокалами для шампанского из “ИКЕА”, ценой в сто семнадцать крон. Поездка на такси до Кунгенс-Курва, где Мерси их стащила, и обратно обошлась Мерси гораздо дороже.

Еще у них имелось изрядное количество сигарет и конфет, и, хотя девочки заплатили только за половину этого добра, они все равно экономили деньги.

Транжирить не стоит.

Они собираются в США.

Мерси курила, сидя в кресле. Дым утягивало в плохо заклеенное окно. Нова замоталась в одеяло.

– Тебя моя добыча не впечатлила, да?

Мерси рассмеялась и сжала ее руку.

– Ну… Тебе как будто скучно играть в кражи. Тебе и со мной скучно?

Нова подумала, а потом сказала:

– Скучно с тобой? Ты же идеальная.

И это сущая правда. Они могли говорить обо всем, могли открыться друг другу, нечего больше было стыдиться.

– Ты лучше всех. Но что ты во мне нашла? – спросила Нова.

– Ты единственный человек в мире, которого мне не хочется убить.

Пару секунд они смотрели друг на друга, потом захохотали.

Как просто стереть все серое, прогнать скуку и печаль, если ты не одна!

Чтобы скоротать время, девочки затеяли писать Луве. В конце концов, тот факт, что Нова и Мерси столько говорят друг с другом – его заслуга.

У Мерси появилась потребность выговориться.

Как будто от этого зависело все.

Она потушила сигарету и тут же закурила новую.

– Помнишь, как мы познакомились?

Нова помнила. Они познакомились в “Ведьмином котле”, утром, после завтрака.

– Твой первый день в Скутшере. Мы вышли на парковку, курили, болтали.

– Да, и ты отдала мне свою последнюю сигарету.

Нова посмотрела на пустую пачку.

– Девушка, которая отдает последнюю сигарету, – продолжила Мерси, – наверняка хорошая девушка.

Мерси задумчиво выдула несколько колечек, и они медленно поплыли к окну, в которое тянуло сквозняком. Сколько Нова ни пыталась, она так и не научилась выдувать дым колечками.

– Помнишь ту девчонку, из какой-то дыры возле Евле? Она еще думала, что в Стокгольме так же круто, как в Нью-Йорке?

– Ага. Она столько таблеток жрала, что у нее внутри прямо бренчало.

– А говорок у нее был! Нукагдила?

Нова тогда не сразу поняла, что нукагдила означало “ну, как дела?”. Просто так говорили в деревушке под Евле.

– Окнорм, – усмехнулась Мерси, и Нова поняла, что это значит “нормально”.

Нова разорвала пакет и высыпала чипсы на бумажную тарелку.

– А старая заведующая, которая была до Луве… Она всерьез думала, что я не люблю кровяную колбасу потому, что она для меня связана с каким-то ужасным переживанием. Но кровяная колбаса же просто ужасная гадость. Она видела психологию во всем, что мы говорили или делали.

– Знаешь, что папа говорил мне про психологию?

Нова помотала головой.

– Что это наука говорить непонятными словами то, что все и так знают. – Мерси повертела в руках флакон шампуня из “Оленс” и продолжила: – В первые дни в Брэкке, до того как туда привезли шведские книги и газеты, я читала только надписи на шампунях да еще свой словарь. На шампуне шведские, норвежские и датские надписи шли подряд, производители место экономили. – Она подняла флакон повыше. – Надписи на шампуньском языке.

– Такого же не бывает?

– Ребята в Брэкке так говорили.

Нова взяла горсть чипсов и налила в газировку красного вина. Если это вино смешать с кока-колой, то пить можно.

Цветочек дал понять, что им не стоит здесь задерживаться. Что им пора двигать дальше.

И все они выступают под одним псевдонимом
Квартал Крунуберг

Судмедэксперт Эмилия Свенссон курила под густым снегопадом, стоя у гаража полицейского управления в Кунгхольмене. Справа тянулись к безрадостному небу голые деревья, слева угадывался светлый фасад здания. Делая затяжки, Эмилия рассматривала сине-желтые полицейские “вольво”, и ей подумалось, что шведские полицейские машины и английский марципановый торт объединяет баттенбергская разметка. Коллега как-то рассказывал, что после долгих испытаний на борта машин экстренных служб решили наносить разметку, похожую на квадратики баттенбергского торта. Шахматный рисунок видно лучше всего.

Так полицейские машины оказались разрисованы сине-желтыми прямоугольниками.

Главное – сделать что-либо заметным, подумала Эмилия и отбросила окурок. Увидеть неожиданное в ожидаемом.

Ларс Миккельсен, занимавший в угрозыске одну из начальственных должностей, попросил ее о помощи. Он объяснил, что собирается – не сказать, чтобы общепринятым способом – установить личности нескольких человек, распространителей детской порнографии в интернете. Эмилия с готовностью согласилась: то, о чем просил Миккельсен, входило в ее компетенцию, к тому же ей хотелось понаблюдать работу уголовного розыска изнутри.

Лассе упомянул, что им поможет “серая шляпа”. В ответ Эмилии пришлось признаться, что она незнакома с этим понятием.

Возвращаясь в тепло полицейского управления, она уже знала: “серая шляпа” – это хакер. Как в классических вестернах хорошие парни носят белые шляпы, а плохие – черные, так в мире хакеров существую те, кого называют “серые шляпы”. Они занимаются всем понемногу и по обе стороны закона. И не так уж отличаются от прочих граждан, подумала Эмилия. Она поднялась на лифте туда, где ждали ее у кофейного автомата Лассе и “серая шляпа”.

Эмилия представилась мужчине, который в ответ нервно кивнул, не пожав протянутую руку.

– Себастьян Дагерман, – сказал он, не отрывая взгляда от кофемашины. – Моя мать здесь служила, руководила отделом.

Они унесли свои дымящиеся стаканчики в кабинет для совещаний, где на столе ждал ноутбук.

Миккельсен объяснил, что компьютер принадлежал бывшему служащему стокгольмской полиции, который скончался больше месяца назад.

– Ноутбук обнаружил сын того человека, – добавил Миккельсен. – Кевин Юнсон, тоже наш коллега. Нашел компьютер в отцовском доме.

Компьютер покойного полицейского оказался битком набит детской порнографией.

– Около шести тысяч фотографий и девятьсот пятьдесят семь видеороликов. Большинство имеют тэг “PTHC”, – добавил Миккельсен.

– Preteen hardcore[55]55
  Жесткое порно с участием детей младшего школьного возраста (англ.).


[Закрыть], – расшифровал Себастьян.

Миккельсен отпил кофе и повернулся к Эмилии:

– Часть вашей задачи – проанализировать записи с технической точки зрения. Другая часть – сам компьютер.

Эмилия узнала, что ноутбук куплен несколько лет назад в крупном сетевом магазине электроники на южной окраине Стокгольма, платили за него кредитной картой, принадлежавшей владельцу.

Не считая отпечатков Себастьяна и Кевина Юнсона, компьютер был чистым, как из операционной.

– Это само по себе примечательно, – заметила Эмилия. – Должны же на нем остаться отпечатки отца Кевина? А если их нет, возникает вопрос, зачем он их стер.

Миккельсен кивнул.

– Да. Но давайте сосредоточимся на том, что у нас уже есть. На содержимом компьютера.

Он повернулся к Себастьяну и жестом дал понять, что теперь его очередь говорить.

– Я обнаружил сто шестьдесят три IP-адреса, с которых поступил содержащийся в компьютере материал. – Себастьян нагнулся к ноутбуку. – Общего у них то, что их все использует Asus – роутер с громадной брешью в системе защиты. Роутер навороченный, там есть USB-порт, куда можно подключить, например, внешний жесткий диск. Проблема одна: пока роутер не выключен, содержимое твоего компьютера видно всему миру. И хоть сколько-нибудь опытный хакер может творить с ним все, что захочет.

Эмилия поняла, что именно этим и занимается Себастьян. Как хорошо, что шляпа у него не черная, подумала она.

– Субъект, известный нам как Повелитель кукол – не один человек, – продолжил Себастьян. – Там где-то двадцать три человека, и все они выступают под общим псевдонимом. Их наверняка больше, но пользователей Asus, во всяком случае, двадцать три. В разных чатах и на страницах контактов они выступают под этим общим именем. – Себастьян откашлялся. – Ваш бывший коллега, владелец компьютера, был одним из них. У них одна на всех аватарка, одинаковые обновления статуса, одна и та же тактика. Армия сетевых педофилов… Люди терпеливые и усердные. Множество мужчин обрабатывают одну девушку… Могут этим заниматься круглые сутки. Девушка думает, что у нее тайный обожатель, а на самом деле ее атакуют десятка два мужиков, которые работают в связке.

Голос Себастьяна был монотонным, лицо ничего не выражало, но Эмилия чувствовала, что под личиной деловитости клокочет гнев.

– К тому же на компьютере есть и оригинальные записи, – продолжил он. – Ролики не скачаны откуда-то, а записаны конкретно на этот жесткий диск. Запись велась на камеру марки Canon, дата – девятнадцатое августа 2007 года.

– Чуть больше пяти лет назад, – заметила Эмилия. – Я проверила звук, проанализировала частоту электросетей. В прошлом году у нас было семьдесят два случая, из которых двадцать девять связаны с анализом речи. В этом насчитаем еще больше.

– А как происходит анализ, чисто практически? – спросил Лассе.

– В электросети поддерживается напряжение тока в пятьдесят герц, оно создает тихий, но слышимый гул. Но частота в пятьдесят герц не вполне постоянна. В зависимости от нагрузки на сеть она варьируется в пределах нескольких тысячных герца. Эти колебания со временем создают уникальный рисунок, и если его зарегистрировать, то можно получить некоторую базу данных и благодаря ей установить, когда был записан звук.

– И для чего нужна эта информация? – Себастьян достал телефон – видимо, решила Эмилия, чтобы записывать ее объяснения.

– Мы можем вычленить этот гул и сравнить его с теми, что есть в базе данных. Так мы определим время записи и даже поймем, была ли запись подделана или, например, смонтирована из фрагментов других записей.

– В тех трех роликах звучит мужской голос. – Миккельсен серьезно взглянул на нее. – Он совпадает с голосом владельца компьютера?

У Эмилии имелось для сравнения около двадцати записей с образцами голоса, с допросов, которые годами вел скончавшийся недавно полицейский.

– Да. Стопроцентное совпадение. Один и тот же человек.

Голос все еще звучал у нее в голове.

– И это бывший шеф угрозыска Юнсон?

– Как я и говорила: стопроцентное совпадение.

Агрессивный, громкий голос у нее в голове.

А ну встань, засра…

Голос отца Кевина. Известный полицейский, начальство.

Сколько же грязи.

Это как избавиться от части себя
Росендальсвэген

Стокгольм покоится на горной породе, которой шестьсот миллионов лет и которая исполосована трещинными долинами. Они словно морщины на лице, постаревшем от жизни столь безжалостной, что она сокрушила даже гранит.

Между островами Сёдермальм и Юргорден образовался заполненный слезами грабен; кручи Сёдера дышат полной грудью, а берег Юргодена задыхается, едва поднимаясь над водой.

Время шло к полуночи. Кевин сидел у окна спальни в Верином доме, построенном на сломе столетий, и смотрел на расстилающийся под ним Юргордсбруннсвикен.

Вода посерела под лунным светом.

Человек как таковой состоит только из памяти, подумал Кевин и отпустил йойо.

Если с человека содрать кожу, срезать с костей плоть и посмотреть на него, очищенного от веры, надежд и иллюзий, то не останется ничего, кроме памяти.

И никакой правды.

Доискиваться правды – это зачастую все равно что искать подтверждения своим предрассудкам. Можно легко ошибиться. К действительности надо относиться враждебно-критически.

Еще неделю назад его воспоминания были совершенно иными.

Все изменилось на Нюнесвэген, после звонка Себастьяна – тот рассказал о видео, обнаруженных на компьютере.

У Кевина хватило сил только на один ролик. Всего-то минута семнадцать секунд.

Папин голос, безликая комната и голая веснушчатая девочка лет одиннадцати-двенадцати.

Его первым желанием было поехать на Стуран и спалить дом. Потом поехать в Танто и сжечь садовый домик тоже.

Стереть остатки отца, которого не существовало.

Уничтожить свое прошлое и начать все сначала.

Вырвать с корнем воспоминания.

Но Кевин никуда не поехал и ничего не сжег.

Он поехал с Верой, в ее дом на Юргорден.

И вот, неделю спустя, Кевн все еще живет у нее.

Пережевывает отца.

Папа, папа.

Ни о чем другом он практически не говорил.

Как когда трогаешь языком сломанный зуб.

В детстве Кевин иногда представлял себе, как будет, если папа умрет. Каждый раз ему казалось, что это как потерять часть самого себя. Теперь он думал иначе.

Это как избавиться от части себя.

С какой же легкостью начинаешь ненавидеть, если тебя обманули с любовью.

Перед глазами у него стояла мать, в ушах звучали ее обвинения. Ей было всего тринадцать… Мокрощелка паршивая. Значит, не Веру она видела в сером тумане деменции.

Кевин так и не съездил к матери еще раз. Не позвонил брату, вообще не разговаривал ни с кем, кроме Веры. И договор на продажу дома он тоже не подписал, на телефоне было с двадцать пропущенных вызовов от маклера. И примерно столько же – от брата. Когда звонил Лассе, Кевин не брал трубку. И когда с ним желала поговорить эксперт Эмилия Свенссон, он тоже не отвечал.

Зажав в руке йойо, Кевин улегся на кровать в гостевой комнате Веры.

Вера рассказала про папин шрам. Большой шрам у него на животе, слева – отец показывал его более чем охотно, словно медаль за отвагу. А было самое обычное задержание, безо всякого геройства. Известный наркодилер, которого следовало выдворить с Гулльнарсплан, вытащил нож и пырнул отца в бок. Неглубоко, но все же пришлось зашивать. Теперь Кевин понимал: наверное, человек, переживший несколько инфарктов, находил некоторое утешение в том, чтобы показывать полученный в стычке шрам.

Воспоминания Кевина об отце растворились, как рисовая бумага в кислоте.

А ведь Кевин посмотрел всего один ролик.

И в то же самое время загружать файлы
Росендальсвэген

Вера сидела за письменным столом. В окнах свистел ветер, лужайка имела унылый вид, а в центре всего висело отражение ее, Веры, ненавистного лица.

Вера включила компьютер и стала открывать папки.

Она соврала Кевину насчет своих отношений с его отцом. Они перестали спать друг с другом не лет пятнадцать-двадцать назад. Скорее, пять лет назад.

Вера щелкнула по папке, озаглавленной “ЛЕТО 2007”.

По словам Лассе из угрозыска, Canon был подключен к компьютеру через USB-порт в 17.43 девятнадцатого августа 2007 года.

Вера стала рассматривать фотографии. Кевин до жути похож на него. Те же глаза, та же линия подбородка, та же кривая улыбка. Вера задержала взгляд на одном снимке, сделанном девятнадцатого августа 2007 года.

У нее подскочил пульс.

Воскресный день девятнадцатого августа 2007 года выдался душным, день позднего лета, и они, ни к чему такому не готовясь, уплыли на лодке в шхеры и поставили палатку. Их последние две ночи вдвоем, последний раз, когда они спали друг с другом.

На фотографии они лежали на солнце, растянувшись на покрывале. Фотографию делал он, поэтому видны были только лица и два поднятых стаканчика с белым вином.

Примерно в то же время на его компьютере появился ролик – нарушение закона.

Вера не сводила глаз с даты. 19.08.2007.

Нельзя быть в двух местах одновременно.

Невозможно ставить палатку в шхерах – и в то же самое время находиться в городе и загружать файлы.

Хватит ли одной фотографии с датой, чтобы очистить его имя?

Наверное, нет, но больше у Веры ничего не было. Ей хотелось вспомнить, что в тот день они покупали вино и заходили еще в какие-то магазины в городе. Все воскресенье ловили солнце и занимались любовью. Само собой, никто не знал, где они.

Даже если ей удастся получить выписку со счета за тот день, она все равно ничего не докажет.

Вера вдруг заколебалась. Может быть, они плавали на шхеры неделей раньше, а фотографии она загрузила неделю спустя? Как вообще датируются файлы с изображениями?

Скрипнул пол, и Вера услышала, как вошел Кевин. Она быстро закрыла фотографию. Может, она ошибается?

Надо знать наверняка.

Кевин положил руки ей на плечи, и она закрыла глаза.

– Вера, ты хорошо себя чувствуешь?

Кто-то хочет навредить тебе, подумала Вера.