Текст книги "Трое против дебрей"

Автор книги: Эрик Кольер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Я так голоден, что мог бы съесть вареную сову, – заявил я, услышав аппетитный запах ее стряпни.

Гусь будет готов не раньше чем через двадцать минут, – заворчала Лилиан. – Ну, что бы вам было поставить еще пару ловушек для кроликов. Подхватив намек, я сказал, обращаясь к Визи: – Пойдем, прибавим сена лошадям. Они ведь тоже голодны.

Глава IX

Лютый январь! Восемь часов дневного света, шестнадцать часов ночной темноты. Снег в тридцать дюймов глубиной скрыва ет след любого зверя или птицы. Толстый слой снега лежит на деревьях, сгибая и круша мощные ветви. Снег глушит молодые всходы. Северный ветер колет лицо подобно иголкам дикобраза. Ветер недостаточно силен, чтобы сдуть с деревьев глыбы снега. Но он щиплет и обжигает щеки, если вы пойдете ему навстречу. Верховые кони, привязанные у хижины, фыркают, прижав уши к гривам. В нетерпении они бьют снег передними копытами. Я натягиваю толстый шерстяной свитер и тулуп, застегиваю высокие боты и всовываю ноги в поношенные длинные штаны из медвежьей шкуры. Эти старые штаны защитят меня от снега. Лилиан суетится, приготовляя мне завтрак. Затем она кладет его в квадратный пакет из прорезиненной парусины и вручает мне, стараясь сделать вид, что она совершенно спокойна. Но это ей плохо удается.

– Ради бога, будь осторожен! – даже тон голоса красноре чиво свидетельствует о ее волнении.

И страх ее не напрасен, так как я иду навстречу испытанию не менее суровому, чем беспощадный северный ветер.

После Нового года к нам в капканы не попал ни один койот. Конечно, не без причин. В северных широтах почти невозможно поймать койота после рождества. В январе они обычно начинают выкармливать детенышей, и тогда все койоты как самки, так и самцы ни за что не прикоснутся к добыче, пойманной кем-то дру гим. И конечно, в этот период их не проведешь никаким ис кусственно созданным запахом, никакой приманкой. Считают, что лисица – самое умное животное в северных лесах, но лисица – просто дура по сравнению с койотом. Если койот – единственный из хищных зверей, которого человеку не удалось истребить на континенте Америка, не значит ли это, что он умней человека.

Я хорошо знаю койотов. В первые годы нашей жизни у истоков ручья все наше благосостояние зависело от того, удастся ли мне всегда иметь свежую койотовую шкуру на наших распялках в период, когда их мех полноценен. Весной, летом и ранней осенью у нас были только расходы и никаких доходов. А нам многого не хватало. Нам нужны были доски для пола. Нам нужна была косилка и грабли, и я знал, где можно было дешево купить подержанные, то есть за шестьдесят долларов. Шестьдесят долларов! Скромная сумма – нечего сказать! Мне так же нужны были еще капканы, а Лилиан – еще горшки и сковородки. Нам нужен был линолеум, чтобы покрыть будущий пол. Койоты должны были заплатить за все.

Вскоре после рождества я снял капканы и повесил их на елки, под которыми они до этого стояли. Капканы уже были бесполез ны, и это значило, что надо удвоить Мистеру Бинксу его ежедневную порцию овса. Теперь многое зависело от Мистера Бинкса. Это был каштановый мерин ростом в пятнадцать ладоней. Мать его была арабской кобылицей полукровкой, а отец – диким неклейменым конем. До семи лет этот мерин бегал в табуне диких лошадей. И когда охотник за дикими конями поймал весь табун, каштановому мерину пришлось пережить двойной позор: кастрацию и выжигание клейма. Вскоре после этого я приобрел его за четыре первосортные койотовые шкурки и начал постепенно приучать к подпруге и поводьям.

С рождества начался период частых снегопадов. Пока шел снег, койоты не отходили далеко от логова, разжигая свой хищ ный аппетит спрятанными поблизости объедками кожи и костей. Пока шел снег, я тоже не отходил далеко от своей берлоги. На любом охотничьем участке в это время лишь вопрос жизни и смерти мог заставить человека выйти из хижины туда, где бушевала зимняя непогода.

Три дня и три ночи с севера несло снег, крепкий, похожий на песок. И вдруг серый небосвод стал проясняться, и луна, похожая на серебряную тарелку, улыбнулась, глянув на заснеженную зем лю. Ручкой от топора я смерил глубину снега. Оказалось, тридцать дюймов. Когда койот выходит на охоту по свежему снегу такой глубины, ему приходится идти по протоптанному кроличьему следу в зарослях молодых деревьев. Если выгнать койота из зарослей на прогалину, где нет кроличьих следов, каждый шаг будет стоить ему огромных усилий. Теперь, когда небо прояснилось, мы с Мистером Бинксом должны были сбить койота с кроличьих следов, выгнать из чащи на прогалины и идти за ним по пятам, пока зверь окончательно не выбьется из сил. Это был адский труд, изматывающий как охотника, так и его жертву. Но труд этот был необходим, если мы не хотели погибнуть в нашей лесной глуши.

Часто койоту удавалось при помощи хитрых уловок провести меня или Мистера Бинкса и на время спасти свою шкуру. Но ино гда он делал промах и расплачивался за это.

Каштановый мерин игриво изогнул спину, почувствовав стя гивающую его подпругу. Он игриво подпрыгнул разок-другой, когда я осторожно садился в холодное седло. Но по мере того как мы удалялись от хижины, у мерина пропадало игривое настроение, и, навострив уши, он принимался за свой тяжелый труд.

Когда охотишься на койота верхом на лошади, идущей по брюхо в снегу, излишняя спешка может только навредить. Побе да или поражение в значительной мере зависят от последней вспышки силы и скорости у коня в решающее мгновение. Я предоставил Мистеру Бинксу свободно идти медленным шагом сквозь редкий хвойный лес, ведущий к зарослям молодых деревьев в верхней части холма. Местами гладкая поверхность снега была пропахана следами лося. Один раз на какую-то долю секунды на горизонте показался силуэт лосихи с лосенком и тут же исчез. Я подъехал к первой группе молодых деревьев (у нас на родине их называют перелесками) и не обнаружил там никого, кроме кроликов и пары горностаев, поэтому я направил своего каштанового мерина вперед к более обширным зарослям.

Деревца были в пять – семь футов вышиной. Они росли плотной чащей, подобно колосьям нескошенного овсяного поля. Каждая веточка на них сгибалась, под тяжестью снега. Я объехал почти всю чащу и внезапно увидел следы одинокого койота, оставленные, как я полагал, вскоре после заката. Я вздохнул, застегнул потуже воротник моего тулупа и направил Мистера Бинкса в чащу. Куски мерзлого снега сыпались на седло, когда мы задевали ветки. И когда я приподнялся на стременах, чтобы смахнуть снег, я поймал себя на мысли о том, как чертовски трудн о человеку заработать доллар честным трудом.

Было невозможно, пробираясь сквозь чащу, не промочить сед ло. Вскоре оно заледенело, и подо мной скрипела и визжала его промерзшая кожа. Мой тулуп и меховые штаны набухли водой, так как снег на них таял от тепла моею тела. Влага тут же превращалась в лед.

В глубине чащи вблизи отчетливого кроличьего следа я увидел место, где койот поймал кролика. Я наклонился в седле, пошевелил окровавленный снег взятой для этого палочкой и внимательно рассмотрел на ней следы крови. Она была более или менее свежей, хотя и успела замерзнуть. Это значило, что кровь была пролита не так давно, скорей всего в то же утро на заре, так как койот охотится на рассвете и в сумерках, а спит в течение дневных часов короткого зимнего дня.

По размеру следов было видно, что я имел дело не с молодым, а со старым и опытным зверем. «Йо-хо! – предупредил я Мисте ра Бинкса, – на этот раз нам придется побегать».

Сойдя с седла, я подтянул подпругу, чтобы быть уверенным, что седло не перевернется, когда мы будем прыгать через буре лом, снова сел на коня, и мы двинулись по следу.

Проехав полмили, я приметил под ветками низкорослой елки нечто похожее на свежий след лежавшего на снегу койота. Да, здесь действительно недавно отдыхал койот. Следы, идущие от этого места, стали не похожи на следы зверя, делающего пробеж ку по лесу для собственного удовольствия. В сущности совсем не было отчетливых отпечатков лап. Вместо этого виднелись провалы в снегу на расстоянии десяти футов друг от друга, глубокие и беспорядочные, свидетельствующие о том, что койот бежит по более чем двухфутовому слою снега, спасая свою шкуру. «Эй-яаа!» – как только у меня вырвался охотничий сигнал, Мистер Бинкс перешел на рысь. «Эй-яаа!» Казалось, все силы ада устремились в погоню за койотом, чтобы заставить его удирать, не разбирая дороги, чтобы сбить его с толку и лишить сообразительности, чтобы не дать ему спрятаться в каком-нибудь укромном местечке.

Следы снова привели меня в глубину заснеженной чащи. Здесь была кроличья тропа, и койот мог без задержки бежать по утрамбованному снегу. Мистер Бинкс слегка насторожил уши и закусил удила. Но я сдерживал нетерпение коня, приберегая его энергию и силы для решающей схватки со зверем в нужный момент.

В течение нескольких последующих минут в зарослях шла беспрерывная игра в кошки-мышки. Медленная, но упорная погоня каштанового мерина заставляла койота перебегать с одного кроличьеготавить его удирать, не разбирая дороги, чтобы сбить его с толку и лишить сообразительности, чтобы не дать ему спрятаться в каком-нибудь укромном местечке.

Следы снова привели меня в глубину заснеженной чащи. Здесь была кроличья тропа, и койот мог без задержки бежать по утрамбованному снегу. Мистер Бинкс слегка насторожил уши и закусил удила. Но я сдерживал нетерпение коня, приберегая его энергию и силы для решающей схватки со зверем в нужный момент.

В течение нескольких последующих минут в зарослях шла беспрерывная игра в кошки-мышки. Медленная, но упорная погоня каштанового мерина заставляла койота перебегать с одного кроличьего пути на другой. Койот петлял на север, на юг, на запад, на восток. И как только мне удавалось его увидеть сквозь редеющую чащу, он сворачивал на свои прежние следы и затем находил еще какой-нибудь проторенный путь, где мог не проваливаться в снег.

Я думаю обо всем этом теперь, когда уже нет практической необходимости прибегать к таким крайним способам заработка и когда преклонный возраст мешает мне сделать это, даже если бы такая необходимость существовала. И у меня возникают тяжелые воспоминания о случаях, когда койоту удавалось пе рехитрить меня, и я не смог выгнать его из зарослей, в которых он упорно старался скрыться. Так могла бы кончиться и эта охота, если бы зверь не сделал ошибки и, таким образом, не помог бы мне добиться необходимой по беды.

У северного края чащи в гущу старых деревьев вклинилась тонкая полоска соснового молодняка. Плотно утоптанная кроли ками тропа углом сворачивала к этой полосе и внезапно обрывалась у ее дальнего края. Потому ли, что я уже настигал койота, потому ли, что на него подействовали мои крики, но койот сделал отчаянный прыжок в полоску молодых деревьев.

«Мистер Бинкс!» – это была скорей мольба, чем приказ, и конь понял меня. Он бросился вперед, и мягким, но настойчивым движением поводьев я направил его в чащу. Кусты впереди меня еще качались, и с них сыпался снег после того, как там пробежал койот, и это достаточно ясно свидетельствовало о том, что расстояние между мной и зверем было не больше длины нескольких лошадей. Но, выехав из чащи и увидев перед собой редеющие сосны и открытую снежную поверхность, я понял по длине прыжков койота, что у него достаточно энергии и силы, чтобы выдержать еще милю или две такой же погони.

«Эй-яаа!» Я слегка прижал коня коленями, и он полетел впе ред. У меня было большое искушение дать ему волю и попытаться закончить охоту, прежде чем зверь сумеет ускользнуть от меня еще в какие-нибудь заросли. Но опыт предостерег меня: «Нет, надо беречь энергию каштанового мерина, пока прыжки койота не станут короче». Нужно было не только уверенно разбираться в уловках койота, но и рассчитать с предельной точностью силы моего коня.

Я осмотрелся в поисках какого-нибудь ориентира, чтобы вы яснить, где же, черт возьми, я нахожусь. Зарубки на некоторых деревьях напомнили мне о месте, где три месяца назад я подобрал маленького лосенка за один или два акра от сгоревшего леса. Пожарище было направо от меня, на расстоянии одной или двух миль. Точное представление о своем местонахождении вызвало у меня неприятную мысль. Я подумал, что, если койот будет бежать в том же направлении еще минут пятнадцать, он доберется до озера Мелдрам.

Я знал, что озеро подтаяло под затвердевшим снегом. И пока вода снова не промерзнет до глубинного льда, я не рискнул бы пустить Мистера Бинкса на озеро, тогда как койот мог удержаться на промерзшем снегу. Добежав до озера, он перебрался бы на противоположный берег и скрылся в лесу задолго до того, как мой конь обошел бы озеро и снова напал на его след. Я низко пригнулся в седле и дал волю Мистеру Бинксу. Теперь уже не было смысла идти по следу койота. Вместо этого нужно было опередить зверя у озера, преградить ему дорогу и загнать его назад на холм.

Копыта каштанового мерина уже бороздили снег вблизи озе ра. Я повернул коня и поехал вдоль озера. Я проехал по берегу почти милю, не обнаружив следов койота. Тогда я повернул Мистера Бинкса назад и пустил его рысью по направлению к холму. Отрезанный от озера, койот теперь напрягал все свои силы, чтобы вернуться на утоптанный кроликами снег, туда, где густые заросли могли задержать погоню.

Возвращаясь на холм, я думал о нашей хижине, о Лилиан, о Визи. Мальчик, конечно, не представлял себе, как рискованна была охота в лесистом склоне к западу от озера Мелдрам. Он хорошо понял это несколько лет спустя, когда сам принял уча стие в такой охоте. Зато Лилиан прекрасно знала о грозившей мне опасности, хотя ей самой не приходилось охотиться за койотами. Несясь галопом по заснеженному бурелому, любая лошадь могла споткнуться и полететь вверх копытами, подмяв под себя седока. Всегда можно было сломать ногу, протискиваясь на коне сквозь густую сосновую чащу. Можно было поранить глаз веткой. Какой-нибудь сук мог выбить седока из седла. Все это знала и всего этого боялась Лилиан. Но она знала также, что в это время года капканы бесполезны и что охота для меня была единственным способом получить койотовый мех.

Когда я снова попал на след, то увидел, что койот чуть не обогнал меня на пути к озеру и что он повернул назад к холму только тогда, когда понял, что я его опередил. Теперь его прыжки стали заметно короче, и он старался идти по бурелому или под ним, пользуясь любой возможностью избежать рыхлого снега и этим облегчить бег. Наконец-таки он начал уставать.

Опытный койот, спасая свою шкуру, подчас обнаруживает подлинный ум. Если ему не удается сбить охотника со своего следа, он иногда ложится на снег, чтобы передохнуть и собрать силы. Однажды, пытаясь выгнать почти совершенно обессиленно го койота из сосняка, где он хотел скрыться, я увидел, что он лежит на плоском камне всего в нескольких ярдах от меня, наблюдая за каждым моим движением. И не успел я нацелить на него винтовку, как он исчез с камня и скрылся в ельнике.

На этот раз я был почти уверен, что мой койот, наконец, не выдержит напряжения и начнет сдавать. Теперь все дело было в выдержке. Нужно было предельно точно рассчитать, когда и где понадобится весь последний запас сил коня, чтобы пустить его на койота.

Лес впереди становился все гуще. На склоне и в лощинах поднимались неизбежные заросли молодняка. Мы возвращались в кроличьи места. Прыжки койота стали короче. Их уже можно было измерить дюймами. Следы зверя стали совсем свежими. Это означало, что койот был от нас на расстоянии полета брошен ного камня. По движению мышц коня между моими коленями я мог судить, сколько сил осталось у моего каштанового мерина. Мне было ясно, что он может продержаться еще с полмили.

«Мистер Бинкс!» – Я хлестнул мерина по ляжкам арапником, и он помчался вперед. Я низко пригнулся в седле, чтобы не налететь на какой-нибудь сук. Мы петляли здесь и там, как пара, танцующая падекатр. Конь шел по следу прыжков койота на снегу. А прыжки становились все короче и короче.

Наконец желанная картина! Двадцатипятифунтовый, почти полностью обессиленный койот поднимается и снова падает в снег, как щепка в волнах озера. Наверное, следовало почувствовать жалость, когда моя рука скользнула к чехлу и я вытащил винтовку и загнал пулю в ствол. Может быть, у меня и шевель нулось чувство жалости, но я не мог дать ему волю. Сколько раз в феврале или марте, когда мерзлый снег выдерживает тяжесть койота, но проваливается под оленем, я видел в лесу страшные следы разыгравшейся трагедии: там, где койот настиг оленя, он медленно растерзал его. Сколько бы я ни загнал койотов в глубоком снегу, койоты будут убивать оленей и будут этим заниматься, когда меня уже не будет в лесу.

«Мистер Бинкс!» – теперь это был всего лишь шепот. И конь щедро отдал мне последнюю вспышку своей энергии. Ни прочи щать прицел, ни целиться уже было не надо. Я наклонился в седле, приставив холодное дуло к уху койота, и спустил курок.

Натравливать одно животное существо на другое (в данном случае лошадь на койота) бесчеловечно поотношению к ним обоим. Никогда, ни на одно мгновение, я не смотрел на это как на развлечение. Охота была для нас в тот момент жизненной необходимостью, такой же, как еда и питье. В свое время я затравил множество койотов, но это никогда не доставляло мне удовольствия. И я перестал делать это, как только отпала необходимость.

Фитиль керосиновой лампы горел уже более двух часов, когда я подъезжал к хижине. Его слабый огонек в окне действовал на мой измученный организм как бодрящее средство. Я надавил каблуком на бока моего почти совсем выбившегося из сил коня и сказал ему: «Еще сто ярдов, и мы с тобой снова узнаем, что значит отогреться».

Конь посерел от замерзшего пота. В хвосте у него запутались ледяные сосульки, и с каждый шагом они с резким звоном стукались друг о друга. Я низко пригнулся в седле, приложил одетые в варежки руки к холке мерина, как бы стараясь украсть у него немного тепла и тем облегчить собственные муки. В тече ние последнего часа мне казалось, что все мои мускулы превратились в лед.

Таким всегда было возвращение с охоты на койотов в засне женном лесу независимо от того, была эта охота успешной или нет. Волнение и бешеная скачка, казалось, разогревали мою кровь на какой-то период времени, и я нередко обливался потом. Но когда волнение и азарт охоты исчезали, я коченел от почти непереносимого холода. Особенно мучительно было возвращение домой.

Дверь хижины была открыта. Я увидел это еще на расстоянии пятидесяти ярдов и подумал: «Она стоит у входа, вглядываясь, ожидая, прислушиваясь».

Вырвавшийся у нее крик облегчения и радости я услышал, когда очертания ее фигуры были еще еле видны в темноте. Я направил к дому коня и стал нащупывать окаменевшими пальцами узлы веревки, на которой висела безжизненная туша койота.

– Погоди, дай мне! – Лилиан быстро развязала узлы и опу стила койота на снег.

Я осторожно слез с седла и прижал свои холодные губы к горячим губам Лилиан. Затем она сняла уздечку, взяла повод и сказала:

– Пойди отогрейся, я отведу и накормлю лошадь. Я взялся за повод.

– Я сейчас…

– Ты немедленно войдешь в дом и согреешься, – оборва ла она меня. Это уже был приказ, а не просьба. – На сегодня ты достаточно померз. – И она повела лошадь в конюшню, а я лишь растерянно посмотрел ей вслед.

Я втащил койота в хижину и начал расстегивать боты. Визи осмотрел добычу и пропищал:

– Папа, когда я вырасту настолько, чтобы охотиться на койотов?

– Я надеюсь, – серьезно ответил я ему, – что, когда ты вы растешь, никому из нас не нужно будет травить койотов в сне гу.

Я горячо надеялся, что это будет так.

Глава X

В течение целых пяти минут я, не отрываясь, смотрел на блюдце. Это было блюдце, из которого мы кормили кошку. Оно лежало на земле у хижины, перевернутое вверх дном. Неизвестно было, кто так бесцеремонно с ним обошелся. Может быть, тут были виновны ножки Визи, может быть, кошачья возня. Но дело было не в этом. Представление о перевернутом блюдце вторглось в ход моих мыс лей и слилось с ними, как сливаются краски оленя с общим колоритом лесного пейзажа.

Зима почти кончилась, хотя кое-где и лежали еще остатки снега. Накануне пробудился ручей; началось половодье. В тот же день над хижиной пролетел первый эшелон гусей. Правда, они летели где-то очень высоко, но все-таки они уже летели. А гуси никогда не обманывают ни самих себя, ни других. Когда они про летали над хижиной головами на север, хвостами на юг, можно было не сомневаться, что пришла весна.

У сарая для сена Визи охотился на воображаемого оленя. У него был лук и стрела, которые я сделал ему. Сейчас Визи под крался к зверю. Он пригнулся, приложил древко стрелы к тетиве и, выпрямившись, пустил стрелу в цель. Затем он испустил охотничий клич. Конечно, он убил самца с четырьмя ответвлениями на рогах. Он не признавал менее крупную добычу вроде молодых оленей с двумя ответвлениями на рогах или оленят, у которых рога едва намечаются. И конечно, он никогда не охотился на самок или детенышей.

Мы с Лилиан сидели у хижины, бездельничая и радуясь, что прошла зима. И по всему Чилкотину скотоводы и звероловы, лесо рубы и охотники за дикими лошадьми, их подруги и их малыши сидели в тот момент на бревнах у своих хижин, бездельничая и радуясь, что прошла зима.

В конце концов зима обошлась с нами не так уж плохо. За ян варь и половину февраля я выследил и убил тринадцать койотов. Насколько мне помнилось, лишь пять койотов перехитрили и обошли меня. Это был неплохой счет в мою пользу. Тринадцать койотов в переводе на язык денег могли равняться ста тридцати долларам.

Но в середине февраля круглосуточный ветер чинук[13]13
  естное название юго-западного фёна на восточных склонах Скалистых гор в Канаде и США.


[Закрыть] и последующие глубокие заморозки образовали на снегу твердую, как железо, корку, и койот мог весело помахать мне хвостом. Только глупец или совсем неопытный охотник стал бы надеяться, что ло шадь обгонит койота на затвердевшем снегу.

В течение последующих шести недель нам пришлось потра тить почти все свое время на дальнейшее освоение двуручной пилы. Дрова, как деньги: их всегда не хватает. Только похоже, что дрова испаряются при температуре —45°, а деньги при любой температуре.

Итак, прилетели гуси, ручей бурлил водой, лед ломался и таял, а блюдце лежало в грязи, перевернутое вверх дном. И глядя на воду, струящуюся в ручье, я одновременно думал о блюдце. Вода и блюдце – эти два представления прекрасно сочетались друг с другом.

Я подошел к хижине и поднял блюдце. Затем я снова сел на бревно и стал вертеть блюдце в руках. Визи сделал перерыв в охоте, ибо любой охотник в конце концов устает. Он подошел к хижине и стал наблюдать за блюдцем.

– Ты убил его? – спросил я.

Он утвердительно кивнул головой.

– Это был жирный олень?

Еще один кивок головой.

– У него была печенка?

Он нахмурился.

– У всех оленей есть печенка.

Я сказал:

– Это хорошо. Мне до смерти хочется свежей оленьей печен ки.

Мои мысли вернулись к блюдцу. Какие-то соображения зрели у меня в голове, и я внезапно воскликнул:

– Промокашка! Мне нужен кусочек промокашки! Лилиан подняла брови.

– Ну, зачем она тебе?

Я нетерпеливо повторил:

– Принеси мне промокашку, сделай милость! И капельку воды!

– Перо и чернила? – спросила она, уходя в хижину.

– Конечно, нет, – ответил я. – Только промокашку и воду. «Какие глупые вопросы иногда задают женщины», – подумал я. Лилиан вернулась. Я оторвал кусочек промокашки и положил

его на дно блюдца. Затем я по капелькам накапал туда немного воды и перевернул блюдце.

– Куда девалась вода, – заинтересовался Визи, увидев, что она не капает с перевернутого блюдца. Визи еще не знал свойств промокательной бумаги.

Я снова стал капать воду на промокашку. Через некоторое время в блюдце показалсь вода; я продолжал капать, и вода заполнила половину блюдца. Я все капал и капал, пока вода не по бежала через край.

Я посмотрел на Лилиан поверх блюдца с видом учителя, стоящего перед классом, и начал объяснять:

– Каждое пересохшее болотце у ручья похоже на это блюдце с промокашкой. Болотистая почва подобно промокашке впитывает влагу от дождей и тающего снега. Если бы болота про питались водой, как промокашка в этом блюдце, то дожди и талая вода постепенно заполнили бы их и вода снова потекла бы из них в ручей. Это ясно, не правда ли?

– Когда слушаешь тебя, это кажется ясным, но… – Лилиан покачала головой, как, если бы это совсем не было ей ясно.

– Никаких «но». Давай подумаем, как бы наполнить одно или два таких блюдца.

Я встал и обратился к Визи, вытаскивая из кармана ножик.

– Теперь давай освежуем оленя и доберемся до его печенки.

Но у Визи уже пропал интерес к оленю. Мальчик наливал воду в блюдце и переворачивал его вверх дном.

Ручей Мелдрам течет от истоков до устья прихотливый и из вилистым путем. Он берет свое начало у безымянного озера, затем течет на северо-восток, образуя множество поворотов, и на десять миль ниже впадает в озеро Мелдрам. Из этого озера ручей течет на восток еще десять миль, а затем проходит через цепочку озерков, идущую с севера на юг. Вот из этих озерков фермеры отводили воду в свои оросительные каналы.

Пройдя сквозь цепочку озерков, ручей течет оставшиеся де вять миль прямо на восток, как бы стремясь скорей закончить путь, и вливается в реку.

Лишь с того места, где уже почти видна река Фрейзер, ста новится заметным падение русла ручья. Слабый уклон русла в сочетании со спокойным течением ручья создают здесь много мест, где бобрам удобно строить свои плотины.

Через несколько дней должна была оттаять земля, и тогда нам предстояло заменить собой бобров и заняться их работой.

Опираясь на моральную поддержку фермера Муна, мы были готовы предпринять первые пробные шаги в осуществлении наше го грандиозного проекта – постепенно заполнить водой каждый акр болотистой почвы у ручья. При этом мы должны были действовать так, чтобы наши мероприятия не нанесли никому никакого ущерба. Я не сомневался в правильности действий, основанных на опыте с блюдцем и промокашкой. Но у нас было слишком много «блюдец» и «промокашек». В тот момент мы ничего не могли предпринять в отношении больших «блюдец». Значит, нужно было попытаться заполнить водой маленькие.

Успех или провал нашего плана зависел от того, насколько нам удастся уменьшить утечку воды, не снизив ее и без того невысокий уровень в оросительных каналах. Сначала это казалось невозможным. Да это и было бы невозможно, если бы мы не воспользовались другими «блюдцами» и их «промокашками». А если наполнить водой одно или два небольших «блюдца» у истоков ручья, не потечет ли вода в более обширные болота, минуя ирригационные каналы? И если хоть одно из этих «блюдец» наполнить так, чтобы вода потекла через его края, не повысит ли это уровень ручья в его нижней части? Таковы были вопросы, которые мы собирались решать.

Восстанавливая первую бобровую плотину, мы заимствовали у бобров их метод строительства. Осмотрев остатки плотин, мы увидели, что вместо цемента там были прутики и всякая мелочь. Эти ветви и сучья свалили у плотины, а затем расположили их на развалинах в виде сетки, причем тонкие концы веток и сучьев были направлены к истокам ручья.

Снова, несмотря на мой протест, Лилиан настояла на том, чтобы помогать мне пилить деревья двуручной пилой. Как только дерево падало на землю, она бросала ручку пилы и начинала обру бать топором ветви и сучья. Длина разрушенной плотины составляла в свое время триста футов, и, когда мы начали ее восстанавливать, казалось, что работе не будет конца.

Наложив на остатки плотины слой веток, мы привезли на тачке грязь из ближайшей канавы и распластали ее на ветках. Сначала слой веток, затем слой грязи – ветки и грязь, грязь и ветки, час за часом, день за днем, пока нам не стало казаться, что мы опустошили весь лес и вдобавок своротили верхушку хол ма. Но наконец работа была окончена, и мы знали, что, когда скопится достаточное количество воды, на месте застойного болота образуется озеро не менее пяти футов глубиной. Ветки, составлявшие, пожалуй, половину массы плотины, сыграли двойную роль. Во-первых, нам пришлось копать и возить меньше грязи и песка. Во-вторых, можно было не опасаться, что вода смоет все это сооружение, когда она будет переливаться через плотину. По такому принципу были построены бобровые плотины, а что было хорошо для бобров, было хорошо и для нас.

Поднять уровень воды до пятифутовой глубины на десяти акрах заболоченного русла, если вода сочится по капелькам, – дело небыстрое и нелегкое. Казалось, что «блюдце» никогда не наполнится. Но в конце концов его «промокашка» напиталась вла гой, и вода дюйм за дюймом стала подниматься у плотины. А через три недели после завершения нашей работы вода достигла верха плотины и стала переливаться через край.

И тут погода пошла нам навстречу. Вскоре после постройки плотины небо покрылось тучами, задул южный ветер, и начался дождь. Он шел, не переставая, в течение двух суток. Легкий, моросящий дождик перемежался ливнями, заставлявшими нас не выходить из хижины. Но мы ничего не имели против этого. Лилиан занялась шитьем (ему никогда не было и, наверное, никогда не будет конца), у меня были книги Дарвина – «Проис хождение видов» и «Происхождение человека» (книги, вполне подходящие для того, чтобы занять ум мыслящего человека в течение многих дождливых дней), а Визи мастерил из тополевой щепки лодочку. Пусть идет дождь! Чем больше выпадает влаги, тем лучше поплывет лодочка, когда придет время спускать ее через порог.

Дождь побудил нас начать перестройку другой бобровой плотины, расположенной на полмили ниже первой. Эта работа отняла у нас целую неделю, так как старая плотина простира лась в русле ручья на двести футов в длину и достигала восьми футов в высоту. Мы нарубили еще больше елок, срыли и увезли на тачке еще один или два холма. Наконец работа была закончена, и еще насколько акров болота превратились в озеро.

Затем наступили дни тревог и опасений. Прошло больше двух недель с тех пор, как у истоков ручья была перекрыта утечка воды. Не обмелели ли из-за этого оросительные каналы в несколь ких милях от нас у нижней части ручья? Если так, нам предстояло скоро узнать об этом. Все теперь зависело от того, появится ли здесь какой-нибудь фермер или его работник, чтобы узнать причину внезапного уменьшения количества воды в оросительных каналах.

– Все полетит к черту, если мы внезапно услышим дьяволь ский шум взрыва и обнаружим, что наши плотины отправлены к праотцам – так «бодро» прозвучала моя оценка сложившейся ситуации в период слепой и мучительной тревоги.