Текст книги "Вторая модель"

Автор книги: Эрик Фрэнк Рассел

Соавторы: Филип Киндред Дик,Генри Бим Пайпер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)

За площадью, на полуразрушенной крыше, шатко угнездился пост подслушивания вместе с радиолокатором. Квадратные раструбы поста были бесцельно устремлены на запад, полусферическая антенна радара с деловым видом, но без особой пользы вращалась вокруг своей оси. Даже не видя, Грэхем знал: где-то между постом на крыше и пушками застыли у приборов управления огнем еще более напряженные, безмолвные фигуры, ожидающие нечеловеческого воя, который возвестит о приближении какого-нибудь объекта, летящего достаточно медленно для того, чтобы его обнаружить, а при удаче и сбить.

На какой-то миг над Скалами вспыхнуло яркое розовое зарево, вслед за ним прокатился грохот взрыва. Вверх по Гудзону пошла мощная приливная волна. Еще мгновение, и следующая вспышка возникла выше по реке, близ Хэверстроу. Потом все смолкло.

Но только не на улице. Из глубины, прямо из-под ног, доносились странные неумолкающие звуки, как будто кто-то глодал землю мощными челюстями. Ба протяжении мили одинокого пешехода неотступно сопровождало это подземное "хрум-хрум-хрум".

Там, глубоко внизу, ниже всех подземных этажей города, гигантские бериллиевые челюсти вгрызались в породу, прокладывая артерии нового, более безопасного города, недоступного для бомб и ракет.

"Когда все это кончится, – подумалось Грэхему, – бывшая подземка превратится в наземную железную дорогу".

Повернув налево, он увидел в окружающем мраке более плотное темное пятно. Неясный силуэт находился на другой стороне улицы и торопливо приближался, громко позвякивая металлическими подковками.

Они почти поравнялись и должны были вот-вот разминуться, когда из набухшего темного облака, незаметного в кромешной тьме, вылетел шар холодного голубого света. От его внезапной яростной атаки спасения не было. Почуяв близкую гибель, смутно различимый во мраке человек завертелся волчком и издал леденящий душу вопль.

Грэхем отступил туда, где тень была поглубже, его зоркий взгляд отметил поразительную быстроту нападения. Шар заплясал вокруг своей жертвы, озарив ее тусклым, мертвенным светом. Было видно, как тонкие сверкающие нити щупальцев вонзились в тело несчастного. Витон выпустил пару колец, которые призрачным ореолом рассеялись в воздухе. Еще миг – и светящаяся тварь взмыла ввысь, унося с собой обмякшее тело.

Еще одного человека тем же манером схватили на пустыре, ярдов через двести дальше, по дороге. Проходя мимо остова многоквартирного дома, Грэхем видел, как охотник и его добыча пересекли открытый участок. Гротескно удлиненная тень пешехода, высвеченная бледным сиянием шара, стремительно неслась впереди. Бег жертвы был столь неистов, как будто она спасалась от порождения ада. Человек несся огромными неуклюжими скачками, из сдавленного ужасом горла вырывались невнятные обрывки слов.

Переливающаяся голубая бестия нависла над жертвой, образовав вокруг ее головы дьявольский нимб. Потом раздулась, поглотив беглеца вместе с последним отчаянным воплем. Перед тем, как подняться в небо с добычей, витон выпустил два светящихся кольца.

Третьего и четвертого схватили на Дрекслер авеню. Они успели заметить пикирующие голубые молнии. Один бросился бежать. Второй упал на колени, скрючился в жутком поклоне и закрыл голову руками. Бегущий что-то хрипло выкрикивал. Живот трясся, по ногам текло, вопли звучали, как стенания обреченной на заклание жертвы. Коленопреклоненный оставался в той же позе, как будто молился своему идолу. Но идол, как и все боги, не внял молитвам. Обоих схватили одновременно. Оба разом вскрикнули, разом вознеслись в небеса

– и еретик, и истово верующий, и грешник, и праведник. Витоны никому не оказывали предпочтения, никого не миловали. Они сеяли гибель так же неумолимо, как торговцы смертоносным бактериологическим оружием.

Лоб Грэхема покрывала обильная испарина. Он крадучись проскользнул по дорожке к дверям больницы Самаритэн. Перед встречей с Гармонией он отер со лба пот и решил ничего не рассказывать о трагических событиях, свидетелем которых он оказался.

Она, как всегда, выглядела сдержанной и спокойной. Во взгляде глубоких темных глаз ему почудилась какая-то убаюкивающая безмятежность. Однако они видели его насквозь.

– Что случилось? – спросила девушка.

– Случилось? С чего вы взяли?

– Вид у вас взволнованный. К тому же вы только что вытерли лоб.

Вытащив носовой платок, Грэхем еще раз отер испарину и спросил:

– Откуда вы узнали?

– Он у вас еще влажный. – В глазах ее мелькнула тревога. – Витоны снова гнались за вами?

– На сей раз не за мной.

– За кем же?

– Это что, допрос? – осведомился он.

– В кои-то веки вы вышли из себя! – сказала она, защищаясь.

– Я всегда выхожу из себя, когда разговариваю с вами. – Он на время выбросил из головы гнетущие мысли и одарил ее призывным взглядом. – Я приду в норму, когда немножко привыкну к вам, когда мы будем видеться чаще.

– В каком смысле?

– Вы прекрасно понимаете, в каком.

– Уверяю вас, что не имею ни малейшего понятия, на что вы намекаете, – холодно произнесла она.

– На свидание, – подсказал он.

– На свидание! – Она воздела глаза к потолку. – Подумать только, он явился назначать свидание! И это при том, что творится вокруг. – Она села за свой стол и взялась за ручку. – Вы, должно быть, совсем рехнулись, мистер Грэхем. День добрый, и всего хорошего.

– Сейчас не день, а ночь, – напомнил он и, притворно вздохнув, добавил:

– Ночь, так и созданная для любви.

Доктор Кертис громко фыркнула и углубилась в свои бумаги.

– Ладно, – сдался он, – вижу, мне опять дали отставку. За последние дни я к этому уже привык. – Давайте поговорим на другую тему. Что вы узнали?

Она отложила ручку.

– Я ждала, пока вы придете в себя. Ведь я уже несколько часов хочу вас видеть.

– Ей-богу? – он радостно вскочил с места.

– Не обольщайтесь, – она жестом велела ему сесть. – Все очень серьезно.

– Господи, а со мной-то разве все не серьезно? – изрек он в пространство.

– Ко мне на чай заходил профессор Фармилоу.

– Что же вы такого в нем нашли, чего недостает мне?

Умение себя вести, – отрезала она.

Он поморщился, но промолчал.

– Кстати, очень милый старик. Вы его знаете?

– Так, немного, а теперь и вовсе знать не желаю, – он изобразил на лице ревность и презрение. – Тихий вечерок с седеньким козликом? Кажется, он чем-то занимается у Фордэма – тропическими бабочками или еще какой-то ерундой.

– Между прочим, он мой крестный отец. – Она произнесла эти слова с таким выражением, как будто они объясняли все. – Он физик.

– Билл, – подсказал он.

Она не обратила внимания.

– Думаю, что он...

– Билл, – не сдавался он.

– Ну хорошо, хорошо, – нетерпеливо отмахнулась она, – Билл, если для вас это так важно. – Девушка старалась сохранить непроницаемое выражение, но Грэхем уловил на ее лице тень улыбки и получил немалое удовольствие. – Мне кажется, Билл, он что-то задумал. Я боюсь за него. Ведь едва человек успеет что-то задумать, как сразу гибнет.

– Вовсе не обязательно. Просто мы не знаем, сколько людей, месяцами вынашивающих какие-то идеи, до сих пор живы-здоровы. А потом, я пока еще тоже жив.

– Вы живы, потому что одержимы одной-единственной идеей, – ядовито заметила она, проворно убирая ноги под стол.

– Как вы можете говорить такое? – он изобразил негодование.

– Боже правый, дадите вы мне наконец рассказать то, ради чего я вас так ждала?

– 0'кей. – Он насмешливо улыбнулся. – Так почему вы считаете, что старик Фармилоу носится с какой-то идеей?

– Мы говорили о витонах. Я попросила его объяснить, почему так трудно найти против них оружие.

– Ну, а он что?

– Он сказал, что мы еще не научились так же уверенно обращаться с силами, как с веществами, что мы сделали большой шаг, обнаружив витонов, но этого еще не достаточно, чтобы с ними покончить. – Говоря, девушка не спускала с Грэхема своих прекрасных глаз, следя за его реакцией. – Он сказал, что мы можем бомбардировать витонов всевозможными энергетическими пучками, но если ничего так и не случится, мы не сумеем выяснить, почему. Мы даже не можем поймать витона, чтобы узнать, отражает он энергию или же поглощает, а потом снова излучает. Мы не можем его изловить и разобраться, как он устроен.

– Мы знаем, что некоторые виды энергии они действительно поглощают, – вставил Грэхем. – Они поглощают нервные токи, жадно пьют их, как лошади, стосковавшиеся по воде. Еще они поглощают импульсы – радары этих тварей не улавливают. Что же касается загадки их строения, тут старик Фармилоу прав. Мы об этом понятия не имеем и даже не знаем, с какой стороны подступиться. Вот в чем вся загвоздка.

– Профессор Фармилоу сказал: лично он считает, что шары обладают каким-то электродинамическим полем и умеют его произвольно изменять, обволакивая себя разными видами энергии и поглощая только те, которые нужны им для питания. – Она передернулась от отвращения. – Вроде тех нервных токов, о которых вы сказали.

– И никакой аппарат, имеющийся в нашем распоряжении, не может их воспроизвести, – пожаловался Грэхем. – А то мы бы пичкали их, пока они не лопнут!

На лице девушки снова мелькнула улыбка.

– Я сказала профессору: "Вот бы взять волшебную ложку и взбить их, чтобы получился голубой пудинг!" – Ее тонкие пальцы сомкнулись вокруг воображаемой ложки, которой она энергично покрутила в воздухе. – Странно, но моя шутка почему-то привлекла его внимание. Он стал мне подражать, все вертел-и вертел пальцем, как будто играл в какую-то новую игру. Ведь я просто дурачилась, – но зачем было ему дурачиться вместе со мной? Он знает об энергии куда больше, чем я могу себе представить.

– Да, непонятно. А вы не думаете, что он просто впал в детство?

– Нет и еще раз нет!

– Тогда сдаюсь, – Грэхем поднял руки.

– Он даже не намекнул, что у него на уме, – продолжала она, – но вид у него был какой-то ошеломленный, и он вскоре откланялся. Когда профессор так же задумчиво направился к выходу, он сказал, что постарается достать мне такую ложку. Я уверена: он что-то задумал. Это были не просто пустые слова, он действительно что-то задумал! – Ее плавно изогнутые брови вопросительно приподнялиск – Только вот что?

– Чушь собачья, – решил Грэхем. И тоже поболтал в воздухе невидимой ложкой. – Такая же чушь, как и все в этом безумном деле. Должно быть, профессор Фармилоу свихнулся от слишком большой учености. Он отправилсл домой изобретать проволочную мутовку для сбивания яиц и кончит свои дни, забавляясь с ней в клинике Фосетта. Там, у Фосетта, таких, как он, не одна дюжина.

– Если бы вы знали профессора так же хорошо, как я, вы бы воздержались от подобных замечаний, – резко ответила она. – Уж он-то никогда не теряет голову. Я бы на вашем месте сходила к нему. Может быть, у него есть для вас что-то стоящее. – Она подалась вперед. – Или вы, как всегда, прибудете слишком поздно?

– Ну ладно, ладно, – поморщился Грэхем. – Лежачего не бьют. Я прямо сейчас отправляюсь к нему.

– Вот и молодец, – похвалила девушка – Она смотрела, как он встает и берется за шляпу, и выражение ее глаз менялось. – Может быть, пока вы еще не ушли, вы все-таки расскажете мне, что вас тревожит?

– Тревожит? – он медленно обернулся. – Вот смехота! Ха-ха-ха! Нет, вы только вообразите: меня – тревожит!

– Не пытайтесь меня провести. Вся эта болтовня о свиданиях меня нисколько не обманула. Вы только вошли, а я сразу увидела: вас что-то беспокоит. У вас был такой вид, как будто вы готовы кого-то убить. – Она сжала руки. – Что случилось, Билл? Что-то новое, еще страшнее?

– Проклятье! – Он на миг задумался, потом сдался. – Думаю, что вам тоже можно сказать. Все равно рано или поздно вы узнаете.

– 0 чем?

– Похоже, что они перестали убивать. Теперь они хватают людей живьем и утаскивают Бог весть куда. – Он повертел в руках шляпу. – Неизвестно, почему они их хватают и зачем. Можно только догадываться, а догадки невеселые...

Девушка побледнела.

– Вот вам и последний вариант старой как мир шутки, – зло добавил Грэхем, – судьба, которая еще похуже смерти! – Он надел шляпу. – Так что, ради Бога, берегите себя и старайтесь держаться от них подальше. Ну, а от свиданий не отказывайтесь, даже если вздумаете взлететь на небо, договорились?

– Я не назначала никаких свиданий.

– Пока. Но когда-нибудь назначите. Когда кончится вся эта заваруха, вам не удастся так легко от меня отделаться. – Он ухмыльнулся. – Тогда времени у меня будет вагон, и я целиком посвящу его вам!

Он закрыл дверь, унося в памяти тень ее улыбки. Выскальзывая из ворот на окутанную мраком дорогу, стелющуюся под угольно-черным небом, он знал, что она все еще улыбается, припоминая его последние слова. Но долго думать о ее улыбке ему не удалось.

Вдали, из затаившихся в черноте облаков посыпались сверкающие голубые капли – дождь из поднебесного ада. Чуть позже дьявольские шары стали роем подниматься ввысь. Грэхем был слишком далеко, чтобы видеть детали, но чувствовалось, что захватчики поднимаются не налегке.

Перед его мысленным взором предстали безжизненные человеческие тела, повисшие в объятиях омерзительных тварей, вздымающих свои жертвы в небеса. А под ними, на земле, десять тысяч пушек нацелены в нависшее небо, тысяча чутких раструбов застыла в ожидании нашествия другого врага, врага, который по крайней мере сотворен из плоти и крови. Болото обмеривают в поисках лягушек, несмотря на то, что лягушки бьются между собой не на жизнь, а на смерть. Теперь наша жизнь зависит от лягушек.

"Как должны воспринимать эти повальные похищения те, кто еще не прошел обработку по формуле Бьернсена? – подумалось ему. – Наверняка столь устрашающее проявление высших сил только под тверждает старые как мир, пугающие суеверия. Такое случалось и раньше. Взять историю или старинные предания – там люди только и делают, что внезапно сходят с ума, летают по воздуху и возносятся в таинственную синеву бездонного неба".

Тут его мысли переключились на старика-ученого, который поспешил домой, захваченный странной идеей. "Ставлю доллар против цента, Билл Грэхем, – сказал он себе, – что Фармилоу свихнулся, смотался либо скончался".

Усмехнувшись своей мрачной шутке, он свернул на Дрекслер авеню и стал осторожно пробираться по обочине, стараясь держаться в самой глубокой тени. Его резиновые подошвы бесшумно ступали по земле, блестящие, серые, как агаты, глаза бдительно всматривались в ночное небо, стараясь не пропустить возможную засаду. А глубоко внизу, прямо нод его осторожно крадущимися ногами, зубья из берилпиевой стали все так же неотступно глодали подземную руду и невидимые валуны.

ГЛАВА 11

Сомнений не оставалось – профессор Фармилоу был мертв. Грэхем понял это, как только открыл дверь. Он быстро пересек погруженную во мрак комнату и, осветив фонариком окна, убедился, что светонепроницаемые шторы не пропускают ни единого лучика. Удовлетворенный осмотром, он нащупал на стене выключатель и зажег лампу под потолком.

Двухсотваттный поток света устремился вниз, на неподвижное тело ученого, – заиграл насмешливыми бликами на его седой голове, обрамленной безжизненно застывшими на столе руками. Фармилоу сидел на стуле и как будто спал, уронив усталую голову на руки. Но это был не тот сон, который прерывается с рассветом, а совсем другой – не знающий ни сновидений, ни пробуждения.

Грэхем осторожно приподнял ссутуленные плечи, просунул руку за ворот рубашки и приложил ладонь к холодной груди профессора. Он заглянул в доброе старческое лицо и не заметил на нем того выражения ужаса, которое обычно искажало лица других жертв.

Да, Фармилоу был стар, очень стар. Может быть, он умер своей смертью. Может быть, в часах его жизни кончился отпущенный им завод, и витоны не имеют к трагедии никакого отношения? На первый взгляд, они действительно ни при чем: лицо такое мирное, и тому же профессор умер, а не был похищен. И что самое паршивое, если вскрытие покажет, что смерть наступила в результате сердечного приступа, то это не будет значить ровным счетом ничего.

Жадно подрагивающие щупальца способны высасывать квазиэлектричесние нервные токи с такой силой и быстротой, что могут парализовать сердечные мышцы. Люди – а особенно старые – часто умирают от такой напасти, никак не связанной со сверхъестественным вмешательством. Так что же всетаки случилось с Фармилоу – вышел ли его жизненный срок, или же он умер потому, что его мудрый старый ум взлелеял какую-то мысль, способную перерасти в угрозу?

Печально глядя на мертвое тело, Грэхем ругая себя последними словами. "Или вы, как всегда, прибудете слишком поздно?" На этот раз она прямо как в воду глядела! Я просто Джонни-опоздайка, и так каждый раз! Почему, черт бы меня побрал, я не бросился и старику сразу, как только она мне все рассказала? – Он сокрушенно потер лоб. – Иногда мне кажется, что я так никогда и не научусь поторапливаться. – Он оглядел комнату. – Что ж, олух, берись за дело!"

С лихорадочной быстротой он обыскал помещение. Это была не лаборатория, а скорее кабинет и одновременно библиотека. Без особого трепета он перевернул все вверх дном, твердо решив найти что-нибудь стоящее. И ничего не нашел – ни единой вещи, от которой можно было бы протянуть какую-то ниточку. Масса книг, документов и бумаг, казалось, содержала так же мало смысла, как речь политического деятеля. На худощавом лице Грэхема появилась печать безнадежности; наконец он прекратил поиски и собрался уходить.

От возни, которую он поднял, тело ученого потеряло равновесие и постепенно сползло вперед, руки раскинулись на блестящей поверхности стола. Взяв холодный труп под мышки, Грэхем поднял скорбную ношу и перенес на диван. Что-то упало на пол и покатилось с металлическим позвякиванием. Уложив профессора, Греем прикрыл ему лицо, сложил на груди старческие руки с набухшими венами. Потом отыскал упавший предмет.

Это был автоматический карандаш – он заметил его блестящий серебристый колпачок около ножки стола. Грэхем поднял карандаш. Очевидно, он выпал из окоченевших пальцев Фармилоу или скатился с его колен.

Находка снова настроила Грэхема на боевой лад. Он вспомнил последние каракули других умерших – и карандаш стал казаться ему весьма многообещающим подарком судьбы. Ведь Фармилоу вполне могли выбросить из этой жизни в следующую – если это возможно – как раз в тот миг, когда его мозг уже сформулировал мысль, которую рука готовилась записать. Это было совсем не в характере витонов – дать жертве передышку. Они убивают без всякого предупреждения или колебания, и к тому же окончательно и бесповоротно.

И тут он с изумлением взглянул на ситуацию под новым углом: витоны не умеют читать. Как столь очевидная мысль не пришла ему в голову раньше? Ведь у витонов нет органов зрения, их заменяет экстрасенсорное восприятие. Это значит, что они выносят смертный приговор тому, кто вынашивает опасные замыслы или собирается их записать непонятным для них образом. Может быть, напечатанные или написанные на бумаге знаки ничего не говорят вражеским органам чувств: они разбираются в мыслях, но не в почерке или машинописи. Они владыки неуловимого, но не конкретного и вещественного.

Следовательно, если Фармилоу воспользовался карандашом, его записка скорее всего сохранилась, не была уничтожена, точно так же, как не были уничтожены другие послания. Грэхем еще раз перерыл ящики стола в поисках памятных книжек, записок, любых торопливых каракулей, которые могли бы сообщить посвященному что-то важное. Внимательно осмотрев все, что было на столе, и убедившись в девственной чистоте блокнота и промокашки, он напоследок пролистал от корки до корки два научных трактата.

Никакого результата. Оставалась только газета "Сан". Последний вечерний выпуск лежал сложенным посередине стола, как будто Фармилоу собирался его просмотреть, но потом внезапно потерял всякий интерес к тому, что творится в мире. Устремив зоркий взгляд на страницу газеты, разведчик глубоко вздохнул: карандашная пометка!

Жирное, наспех нарисованное кольцо, небрежный кружок – такой можно изобразить в минуту безумия или на пороге смерти.

"Если они до него добрались, – размышлял Грэхем, – то он, очевидно, сделал это уже после того, как его схватили. Ведь смерть не наступает одновременно с остановкой сердца, мозг продолжает работать еще несколько секунд. Однажды я видел парня, который пробежал шагов десять, пока не понял, что уже мертв".

Облизнув пересохшие губы, он попытался расшифровать послание с того света Кое-как нацарапанное кольцо отражало последнее усилие Фармилоу – упрямое стремление угасающего разума оставить хоть какой-то ключ, пусть грубый, неясный, несовершенный. По-своему трогательный жест посмертный вклад профессора в копилку ума и сообразительности человеческого рода. Только уж больно странным он оказался, трудно себе представить что-нибудь более странное: в кружке красовалось изображение медведя!

Рисунок помещался в колонке объявлений. Зверь стоял вертикально на фоне айсберга, правая передняя лапа призывно вытянута, на морде – мерзкое выражение самодовольного торгаша. Он рекламировал огромный нарядный грузовик-рефрижератор, ниже были начертаны хвастливые слова: "Рекомендую лучший в мире рефрижератор – вы найдете меня на его дверце!"

– Рекламный писака не страдает недостатком скромности, – проворчал Грзхем и снова бросил сокрушенный взгляд на рисунок – Надо поспать, – решил он. – Если я хоть немного не сосну, мне прямая дорога в психушку!

Аккуратно вырвав объявление, он сложил его и спрятал в бумажник. Потом выключил свет и удалился.

По дороге домой он нашел в метро телефонную будку и позвонил в полицейское управление. Грэхем сообщил о Фармилоу и, перемежая слова зевками, дал краткие инструкции. Потом набрал номер Боро 8-19638, не получил ответа и сонно удивился, что офис Разведывательного управления не откликается. Он слишком устал, чтобы ломать себе голову, ощущать подозрения или тревогу. Не отвечают – ну и черт с ними!

Добравшись до дому, он рухнул в постель и блаженно сомкнул воспаленные от усталости веки. А на расстоянии мили застыли во тьме обезлюдевшие зенитная батарея, прибор управления огнем, радар службы оповещения, подслушивающая установка; их команды были насильственно удалены со своих постов. Ничего не ведая об этом, Грэхем беспокойно вертелся в постели, одолеваемый фантастическими сновидениями. Он видел брошенный офис, окруженный морем живой светящейся голубизны, через которое пробирался гигантский медведь.

Тревога, которую он должен был ощутить прошлой ночью, с избытком дала о себе знать утром. Он попытался дозвониться до офиса Разведывательного управления – ответа по-прежнему не было. На этот раз он среагировал мгновенно. "Тут что-то не так, – предупредил отдохнувший, снова бдительный ум, – будь начеку!"

Подходя ж зданию, он заранее был начеку. Все выглядело вполне невинно. Вокруг царило нарочитое спокойствие, свойственное только что поставленной мышеловке. Ближайшие витоны болтались далеко на востоке; свисая из-под пышных облаков, они, казалось, созерцали собственные пупки.

С четверть часа Грэхем слонялся вокруг, попеременно поглядывая то на зловещее здание, то на грозное небо. У него не оставалось другой возможности выяснить, что же случилось с телефоном Лимингтона, кроме как пойти и посмотреть самому. Он решительно вошел в здание и направился к лифтам. И сразу же из ниши по соседству с лифтами, где обычно находился лифтер, выступил мужчина и шагнул ему навстречу.

У незнакомца были черные глаза и еще более черные волосы, облепившие белое как мел лицо. Костюм, ботинки, шляпа – все на нем было черное. Просто крик похоронной моды.

Плавной тигриной поступью скользя по паркету, он прохрипел:

– Явился! – и выстрелил прямо в Грэхема.

Будь разведчик чуть более самоуверен или чуть менее бдителен, ему снесло бы полчерепа. Упав ничком, он почувствовал, как осколки пули злобно прожужжали над самой его головой. Оказавшись на полу, он бешено рванулся прямо под ноги противнику. Он надеялся сбить незнакомца, пока тот не выстрелил снова, но знал, что не успеет.

Мышцы спины судорожно сжались, ожидая пулевых осколков. Резко и оглушительно прогремел выстрел. За ним последовала нервная реакция – рот открылся, чтобы испустить крик, но звук замер в горле. Грэхем изумленно осознал, что не ранен, и в тот же миг услышал слабый клекот и глухой стук.

В поле его зрения, ограниченном уровнем пола, возникло заляпанное кровью лицо. Огонек безумия так и остался в глазах даже после того, как их блеск угас. С проворством акробата Грэхем вскочил на ноги и тупо уставился на поверженного врага.

И тут его внимание привлек тихий стон. Перескочив через труп мужчины в черном, он рванулся к лестнице, вьющейся вокруг шахты пневматического лифта, и склонился над телом, неловко замершим у ее подножия.

Не выпуская из рук еще не остывший пистолет, человек слабо пошевелился; при этом спереди, на пиджаке, открылись четыре сочащихся кровью отверстия. С трудом приподняв руку, он показал Грэхему гладкое золотое кольцо.

– Не горюй, приятель. – Он говорил с трудом, изо рта вырывалось булькающее дыхание. – Мне конец. Никуда не денешься. – Ноги его судорожно дернулись. Умирающий выпустил пистолет, и он со стуком упал на пол. – И все-таки я достал эту свинью... и тебя выручил...

Держа в руке кольцо, Грэхем переводил взгляд с разведчика, лежащего у его ног, на траурную фигуру убийцы. За стенами, грозно рыча, снова разверзся ад; здание содрогнулось, посыпалась штукатурка, но Грэхем не обращал внимания на эти звуки. Что делал смертельно раненный оперативник у самого входа в Разведывательное управление? Почему в офисе ни вчера вечером, ни сегодня утром никто не отвечает на звонки?

– Оставь меня, все равно мне конец! – Умирающий слабо попытался оттолкнуть руки Грэхема, который расстегивал его окровавленный пиджак. Загляни наверх – и скорее назад! – Он захлебывался кровавой пеной. – В городе... полно придурков! Они открыли психушки, и все дурики... бродят на свободе! Торопись, дружище!

– Проклятье! – Грэхем выпрямился, убедившись, что лежащий у его ног разведчик отошел в мир иной. Взяв оброненный им пистолет, он рванулся к ближайшему лифту. Снаружи все еще валились обломки, но Грэхем не слышал шума. Что ожидает его наверху?

"Загляни наверх – и скорее назад!"

Сжимая в руке пистолет с сегментными пулями, устремив взгляд сверкающих глаз к вершине лифтовой шахты, он приплясывал от нетерпения, пока пневматический диск, казалось, нестерпимо медленно воспарял вверх.

Едва он заглянул в нью-йоркскую штаб-квартиру Лимингтона, как его внутренности свела страшная дурнота. Там была форменная бойня. Он быстро пересчитал трупы – семь! Трое лежали у окна. На холодных лицах застыла неизгладимая печать постигшей их дьявольской участи. Бесполезное оружие так и осталось в кобурах. Им даже не дали шанса пустить его в ход.

Еще четверо валялись кто где. Эти успели достать оружие и воспользоваться им. Одним из четверки был полковник Лимингтон. Его изрешеченный пулями труп сохранил достоинство даже в смерти.

"Тройку у окна прикончили витоны, – решил Грэхем. Отогнав охвативший его поначалу ужас, он заставил себя как можно спокойнее взвесить ситуацию. – Остальные перестреляли друг друга".

Мгновенно забыв о совете скорее возвращаться назад, он подошел поближе к столу шефа, чтобы как следует рассмотреть позы трупов и их расположение. Восстановить ход событий не представляло труда. Очевидно, пара у дверей – они появились последними – открыла огонь по Лимингтону и его напарнику, но оказалась не слишком расторопной. Лимингтон с помощником сделали ответные выстрелы одновременно с вошедшими. И вот естественный результат: современные сегментные пули обладают явно большей убойной силой по сравнению со старыми, цельными.

Но вот в чем загвоздка: все трупы принадлежали бывшим сотрудникам Разведывательного управления! Все еще сжимая в руке пистолет, Грэхем обошел комнату, пытаясь найти разгадку. Лоб его избороздили глубокие морщины.

"Похоже, витоны сначала прикончили тех троих у окна, а Лимингтона с напарником оставили невредимыми или, во всяком случае, живыми. – Он нахмурился еще сильнее. – Двоих они оставили в живых. Но почему, черт возьми? Здесь что-то ужасно странное! – Осматривая трупы, он присел на край стола. – Потом пришли еще трое – может быть, их вызвал Лимингтон. Они поднялись в офис и, должно быть, почуяв неладное, прямо с порога начали пальбу. Все пятеро получили по пуле. Четверо вырубились сразу и на веки вечные. Пятый выполз в коридор и спустился вниз. – Он взвесил на руке пистолет. Вот только совершенно непонятно, почему началась пальба?"

Сжав зубы, он снял с пальцев убитых гладкие кольца с иридиевым покрытием и опустил их в карман. Что бы ни случилось, все эти люди были его коллегами-разведчиками, доверенными сотрудниками самой доверенной службы дядюшки Сэма.

В углу негромко прозвенел звонок. Подойдя к приемнику теленовостей, он открыл его и увидел на экране первый выпуск "Таймс". Демонстрация трудящихся требует немедленно открыть арсеналы ядерного оружия. Ситуация в Европе резко обострилась. Тридцать вражеских стратопланов сбиты над южным Канзасом во время самого жестокого воздушного боя за всю историю войны. Прицельным залпом с расстояния четыре тысячи миль взорван военный склад азиатов; разрушения на площади сто квадратных миль. "Дело за бактериологическим оружием", – заявил Корнон, Конгресс запретил культ обожествления витонов.

Газетная страница уползла с экрана, уступив место городским новостям. Грэхем прочитал их, и лицо его озарилось пониманием. Людьми овладевает безумие! По всему Нью-Йорку и в большинстве крупных западных городов людей похищают, уносят в небеса, потом возвращают на землю, но при этом их душевное состояние резко изменяется.

Заоблачная суперхирургия! Он крепче сжал пистолет. Сквозь туман, окружающий резню в офисе, стали проглядывать контуры ужасной истины. Да, удар прямо-таки мастерский! Он должен обеспечить решающую победу и одновременно произвести еще больше эмоционального меда силами ничего не ведающих новобранцев, мобилизованных прямо из рядов антивитонской коалиции!

Что говорил тот бедняга внизу? "В городе полно придурков!" Вот в чем дело! Трое у окна погибли, оказав сопротивление, или их просто прикончили как материал, непригодный для целей суперхирургии. Лимингтона с напарником схватили, прооперировали и вернули. Но вернулись они уже рабами своих грозных противников. Офис превратился в западню, коварно подстроенную для того, чтобы заманивать в нее разведчиков – основной стержень сопротивления – по одному, парами или целыми группами.

Но трое последних, которые пришли все вместе, каким-то образом почуяли опасность. С неколебимой преданностью долгу, столь характерной для их братии, они пристрелили Лиминггона вместе с напарником. Без всяких колебаний эти трое прикончили собственного шефа, предав его быстрой кровавой казни, ибо молниеносно поняли: это уже не шеф, а умственно исковерканное оружие врага.