Текст книги "Свет дня"

Автор книги: Эрик Амблер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Его любезное предложение, признаюсь, было мне приятно, однако несколько излишне, поскольку после мрака, в котором мы довольно долго сидели там, внизу, лунный свет казался мне ярче солнечного дня. Я почти не сомневался, что нас наверняка увидит кто-нибудь с земли, сообщит охранникам, и те начнут стрелять в нашу сторону на поражение. Фишер, очевидно, подумал то же самое, так как наряду с тяжелым дыханием я услышал за свой спиной его тихое, но достаточно отчетливое ругательство.

На секунду желтые зубы Миллера оскалились в волчьей улыбке, затем он медленно направился мимо трех куполов, по направлению к «Залам ожидания „белых“ евнухов». Там расстояние между кромкой крыши и куполами было около двух метров. Держась как можно ближе к куполам и, как посоветовал Миллер, глядя только вперед, я действительно в общем-то совсем не чувствовал, что нахожусь на высоте. Какое-то время моей единственной серьезной проблемой было не отстать от Миллера. На вилле Харпер сравнил его с мухой, а вот лично мне он показался, особенно когда ловко проскальзывал мимо очередного купола, буквально прилипая к нему, самой настоящей уховерткой! Всего-то один раз и остановился, да и то скорее не остановился, а всего лишь приостановился. Не дольше чем на долю секунды…

Случайно бросив взгляд вниз, я с противным ощущением в самом низу живота медленно опустился на колени. Вообще-то, вполне возможно, я смог бы проползти по узкому пролету крыши и сам, но тут неожиданно вернувшийся Миллер схватил меня за предплечье и притянул к себе. Причем сделал это настолько молниеносно, что я, слава богу, даже не успел потерять ни сознания, ни равновесия. Хватка у него, должен заметить, оказалась, как ни странно, просто железной.

Затем, когда мы почти поравнялись с султанскими кухнями и я уже мог видеть конические основания их десяти приземистых труб, уходящих куда-то вправо, Миллер, по-прежнему не отпуская моей руки, повел меня влево… Там метров десять шла достаточно плоская крыша, и, казалось, мои проблемы кончились. Потом последовал небольшой подъем – метра в полтора, не больше, – за ним крыша над большой залой с выставкой миниатюр, гобеленов и хрусталя, а еще дальше – тот самый купол меньших размеров, под которым и находился заветный музей султанских сокровищ…

Движения Миллера, когда он обходил самый большой купол, замедлились, стали намного осторожнее, прерываясь все чаще и чаще короткими остановками. Затем я увидел, как он перенес свое тело через край, очевидно, нащупал ногами точку опоры там, снаружи, внизу, встал, и теперь мне были видны только одна его голова и плечи.

Я обходил большой купол, приближаясь к краю, когда Миллер вдруг слегка повернулся и знаком приказал мне подойти к нему. Он уже метра на два продвинулся к внешнему краю крыши, поэтому мне пришлось слегка изменить направление. Именно поэтому, подойдя к самой кромке и заглянув за нее, я, наверное, слишком много увидел…

Вокруг основания купола была плоская площадка размером где-то около метра, на которой стоял Миллер. А за ним не было ничего. Вообще ничего, если, конечно, не считать бесконечной черной пустоты и узенькой белой черточки бетонной дороги далеко-далеко внизу.

Не в силах оторвать взгляда от бездонной пропасти, я вдруг отчетливо почувствовал, как вот-вот потеряю равновесие и упаду, поэтому как можно быстрее встал на колени, лихорадочно хватаясь за свинцовые выступы крыши. И почти сразу же меня начало тошнить. И ничего с этим нельзя было поделать. Совсем как на корабле, когда за тебя серьезно взялась «морская болезнь», только еще хуже. И при этом совершенно не важно, полный у тебя желудок или, как в данном случае у меня, пустой. Выворачивает наизнанку, и все тут!

Фишер начал тихонько пинать меня ногами, раздраженно шипя, чтобы я «немедленно перестал шуметь и замолчал». Затем Миллер протянул ко мне руки, стащил за лодыжки вниз, заставил сесть, прислонившись спиной к основанию купола, и с силой нагнул мою голову меж колен. Несколько секунд спустя я услышал сначала трущиеся звуки – это «приземлялся» Фишер, – а потом их тихую беседу шепотом.

– С ним все будет в порядке?

– А куда он денется? Иного выхода у него просто нет.

– Жирный идиот! – Фишер злобно пнул меня ногой, так как в преддверии неизбежной тошноты я снова начал громко рыгать…

Но Миллер тут же остановил его:

– Нет, нет, так не пойдет. Этим ему не поможешь. Надо просто проследить за тем, чтобы он не приближался к краю и не смотрел туда, вниз. Тогда, может, все и образуется.

Чуть приоткрыв глаза, я увидел носки туфель Миллера: он обматывал анкерный шнур вокруг купола и как раз в этот момент пропускал его между моей спиной и той частью основания купола, на которую я опирался. Через пару секунд Миллер, стоя передо мной на четвереньках, уже завязывал какие-то «хитрые» узлы. Закончив с ними, приблизил свою голову вплотную к моей:

– Вы меня слышите, Артур?

– Да, слышу, – с трудом пробормотал я.

– Если бы вам не пришлось двигаться по этой крошечной площадке, вы чувствовали бы себя в безопасности, так ведь?

– Не знаю.

– Но ведь, скажем, сейчас вы в безопасности, разве нет?

– Наверное.

– Хорошо. Тогда слушайте внимательно… Вы можете работать шнуром прямо отсюда. Никуда не двигаясь. А теперь откройте глаза и посмотрите на меня.

Огромным усилием воли я заставил себя сделать так, как он просил. К тому времени Миллер уже снял пиджак, без которого стал выглядеть даже еще костлявее.

– Ганс будет стоять у самого края и здоровой рукой держать там мой пиджак, – продолжил он. – Чтобы шнур блок-тали шел плавно и ни в коем случае не перетирался. Вам понятно?

– Да.

– И вам совсем не придется подходить к краю площадки. Не говоря уж о том, чтобы смотреть вниз. Будете лишь потихоньку отпускать шнур и тащить его назад, когда вам скажут.

– Ну а что, если он вдруг выскользнет у меня из рук?

– Вдруг выскользнет? Что ж, это будет очень плохо. Вернее сказать, лично для вас хуже некуда, поскольку вы в таком случае останетесь наедине с Гансом, а уж он постарается сделать так, чтобы вы «выскользнули» тоже, не сомневайтесь… – Его желтые, волчьи зубы, когда он в тон своему замечанию мило мне улыбнулся, выглядели совсем как два ряда остроконечных могильных плит. Внезапно Миллер резко наклонился, поднял моток шнура и сунул мне его в руки. Со словами: – Приготовьтесь, Артур. Скоро надо будет тянуть. И не забывайте, что шнур имеет свойство растягиваться. Причем как медленно вы меня будете опускать или как быстро поднимать – мне все равно, только внимательно слушайте команды, которые вам тихим голосом будет подавать Ганс: «Вниз», «Стоп», «Вверх». – Он показал рукой на толстое поперечное ребро на поверхности площадки. – Упритесь в него покрепче ногами… Вот так. Отлично, отлично.

В тот день, когда умерла мама, к нам в дом пришел наш египетский имам и пропел следующую строфу из Корана: «А теперь и ты вкуси мучение от пожара, который называл обманом».

Миллер обмотал конец шнура вокруг моей грудной клетки и крепко завязал его узлом. Затем, выбрав прогиб шнура, спросил:

– Ну как, Артур, вы готовы?.. Да?.. Отлично. Тогда внимательно следите за Гансом.

Я уставился на ноги Фишера, потом со страхом перевел взгляд на его тело. Он лежал на правом боку, плечом прижимая пиджак Миллера, а рукой держал шнур. В сторону края площадки я старался не смотреть, так как знал: если это сделаю, тут же потеряю сознание…

Вот Миллер надел на руки перчатки, сел в «люльку», сполз в ней за край площадки и… исчез из виду.

– Давай! – прошипел мне Фишер.

Напряжение началось не сразу – сначала надо было выбрать слабину капрона и в достаточной степени его натянуть. Поскольку мои руки были скользкими от пота, я прежде всего плотно обмотал шнур петлей вокруг своего левого рукава, чтобы хоть как-то усилить точку приложения.

Когда нагрузка на шнур достигла полного напряжения, петля сначала натянулась, затем последовало неизбежное колебание натяга, и я почувствовал, как по мере спуска вниз Миллер невольно дергается в «люльке». Вверх-вниз, вверх-вниз…

– Ровнее, ровнее, – приказал мне Фишер, пытаясь правой ладонью стабилизировать движение шнура вниз.

Колебания несколько уменьшились.

– А теперь опускай помедленнее, – продолжал Фишер.

Выполняя его команду, я слегка отпустил шнур, и тут же колебания начались снова.

– Спускай, спускай. Только ровнее!

Я продолжал потихоньку отпускать капроновый шнур. Дергался он теперь намного меньше, только изредка чувствовалась незначительная вибрация. Очевидно спустившись уже достаточно низко, Миллер начал помогать себе, перебирая ногами по стене. Бухта шнура рядом со мной постепенно становилась все меньше и меньше, вызывая у меня новый вид страха: поскольку капроновый шнур был обвязан вокруг моей грудной клетки, мне вряд ли удастся вовремя развязать узел, не выпуская его из рук. И если в уменьшающейся бухте его окажется недостаточно, чтобы Миллеру хватило спуститься до оконной заслонки, то… то Фишер наверняка заставит меня придвинуться почти к самой кромке крыши…

Впрочем, когда шнура оставалось еще метра два, Фишер поднял вверх руку и скомандовал:

– Стоп!

Услышав эту спасительную команду, я почувствовал такое облегчение, что даже не обратил ни малейшего внимания на боль в руке от сжимающей ее петли. Просто опустил вниз голову и, глубоко вздохнув, как можно плотнее закрыл глаза.

Через несколько мгновений шнур слегка завибрировал, и до моего слуха донеслись слабые звуки царапанья по металлу – это Миллер приступил к вскрытию оконной заслонки. Минута шла за минутой, но ничего вроде бы не происходило. Вот только моя левая рука от сдавливающего ее капронового шнура практически уже онемела. Затем последовал совершенно новый, какой-то «пустой» звук, продлившийся всего секунду-другую, прежде чем Фишер снова прошипел:

– А теперь опусти еще немного. Только очень, очень медленно.

Выполнив его приказ, я сразу же почувствовал, что напряжение шнура вдруг ослабло. Вернее говоря, полностью пропало. Значит, Миллер был уже внутри.

– Можешь передохнуть.

Этому приказу я подчинился немедленно и куда с большей охотой, чем раньше. Первым делом ослабил шнур на своей руке и массировал ее до тех пор, пока в мышцах не появились многочисленные, но весьма приятные «уколы от иголочек» восстанавливающегося кровообращения. Господи, какое же это счастье – наконец-то иметь возможность снова чувствовать свое собственное тело!

Такое счастье, что в тот момент я не мог ни о чем другом даже думать. Совсем как в тот далекий памятный день, когда школьный инструктор пытался заставить меня нырять в воду. Дело в том, что, попав в нечто вроде привилегированной кадетской школы, надо было или обязательно уметь, или как можно скорее научиться плавать. Затем наступала очередь уметь или как можно скорее научиться нырять. Что касается плавания, то против него у меня не было никаких возражений, но ныряние… Ныряние было совсем другим делом. Потому что, когда моя голова оказывалась под водой, меня сразу же охватывал дикий страх захлебнуться и утонуть. Какое-то время мне удавалось избегать ныряния, оправдывая это тем, что у меня больные уши, но затем инструктору это все надоело, и он потребовал, чтобы я принес справку от врача. Я попробовал написать ее сам, но в то время еще не знал нужных медицинских слов и, само собой разумеется, тут же попался. Мне казалось, он тут же отправит меня с обличительной запиской к директору школы, но он поступил иначе – заставил меня нырять. Причем не в переносном, а в прямом смысле этого слова. То есть хватал за руку и за ногу и швырял в воду бассейна… А когда я вылезал, повторял то же самое снова, даже если я не успевал еще откашляться от проглоченной воды! И так раз за разом, раз за разом… Пока один из работников бассейна не остановил его.

Поскольку инструктор был женат, я в качестве мести за пережитое унижение, не откладывая дела в долгий ящик, тут же написал письмо его жене, в котором сообщил ей, что ее муж постоянно пристает к мальчикам нашей школы. В основном в раздевалке школьного бассейна. Заставляет их трогать его «части тела», ну и прочее, прочее в том же духе… Не имея должного опыта в такого рода вещах, я не догадался даже хоть как-либо изменить мой почерк, которым совсем недавно собственноручно написал подложную медицинскую справку о больных ушах, поэтому он сразу же обо всем догадался. Но доказать ничего не мог, так как в порыве праведного гнева тут же ее разорвал на мелкие клочки и выбросил в мусорное ведро. Вместо этого инструктор вывел меня в фойе бассейна, обвинил во всех мыслимых и немыслимых грехах, обозвал «маленьким чудовищем», «мерзавцем», «негодяем»… Но дальше этого не пошел. Поскольку, помимо всего прочего, был просто потрясен. Когда до меня это дошло, я горько пожалел, что понял это слишком поздно. Ведь знай я, что он на самом деле занимался такими делами, конечно же сразу же заявил бы об этом в полицию, и последствия были бы совсем иные. Ну а так, выходит, не более чем, так сказать, «по-дружески» предупредил его, чтобы он был поосторожнее, только и всего. Тоже мне отомстил, называется!.. На этом все тогда и закончилось. В конце того же семестра инструктор перешел в другую школу в противоположном районе Лондона, и больше мне о нем никогда не приходилось слышать…

До меня вдруг донеслось сердитое шипение Фишера, и я поспешно открыл глаза.

– Эй, проснись! Натягивай шнур!

На этот раз я обвязал его вокруг своего пояса, чтобы иметь возможность использовать для подъема не только руки, но и вес своего тела.

– Готов?

Я молча кивнул и потверже уперся ногами в стальное ребро поверхности площадки.

– Тащи! – скомандовал голос Фишера.

Что я, само собой разумеется, и сделал. Тащить Миллера наверх оказалось намного труднее, чем спускать вниз. От неимоверных усилий мои глаза заливал жаркий пот, дважды мне пришлось остановиться, чтобы перевязать узел на пояснице и перехватить шнур руками… Впрочем, потом к делу, слава богу, подключился и ненавистный Фишер, помогая мне тащить Миллера здоровой рукой.

– Так, так, чуть медленнее, еще, еще… стоп!

Давление шнура вдруг ослабло, и над кромкой крыши появилось ухмыляющееся лицо Миллера. А затем и он сам.

– Мерси, мерси, мой дорогой коллега, – по-французски сказал он, довольно похлопывая меня по ноге.

Я закрыл глаза и кивнул. Несмотря на шум в ушах, до меня доносились обрывки его слов, обращенных к Фишеру:

– …полностью все, что мы планировали, а также кое-что в качестве достойной приправы к дорогому блюду… и даже снова поставил на место оконные заслонки.

Чуть позже я почувствовал, что Миллер сам снимает капроновый шнур у меня с груди. А когда открыл глаза, то увидел, как он прикрепляет бархатный мешочек к своему поясу, а Фишер уже возится с узлами анкерной веревки. Я подполз к нему и стал ему помогать. Мне до смерти хотелось как можно скорее убраться отсюда. И они мне, не сомневаюсь, в этом помогут. Ведь Фишеру с его больной рукой тоже нужна будет помощь, чтобы вернуться на ту самую крышу верхнего уровня…

Мы отправились в обратный путь в точно таком же порядке, как шли сюда, – Миллер во главе, я за ним, а Фишер в конце. Но на этот раз нам не пришлось никуда поворачивать.

Мы оставили крышу над «Залами ожидания „белых“ евнухов» справа, прошли мимо султанских кухонь до стены у «Врат спасения» – там было всего одно место, которое вызвало у меня некоторые трудности, но я на четвереньках его все-таки преодолел – и оказались на стене, выходящей прямо во внутренний «Дворик янычаров».

Совсем недалеко от этой стены проходил длинный ряд высоких деревьев, и свисающую ветку ближайшего из них Миллер не задумываясь использовал как якорь под блок-таль. Сначала он спустил на землю Фишера, потом меня, но сам спускаться в «люльке» не стал – не оставлять же такую столь очевидную улику прямо на дереве! И дело, конечно, было не столько в самой улике, сколько в том, чтобы не оставлять следов способа, которым было совершено это более чем дерзкое ограбление… Отвязав шнур, он сложил его пополам, перекинул через ветку и буквально через несколько секунд уже стоял вместе с нами на земле. Моментально сдернул шнур с ветки и начал его сворачивать в бухту. Самое примечательное – во всяком случае, для меня – заключалось в том, что, проделав такую работу, он даже не запыхался…

Теперь во главе нашей процессии был уже Фишер, ведший нас к внешней стене, расположенной чуть ли не строго параллельно автодороге, которую туристы обычно использовали только в дневное время. Это оказалось совсем недалеко, так что минуты через две мы уже отчетливо видели свет окошек сторожки, где сидели охранники громадных входных Баб-эль-Мандебских ворот. До сих пор мы медленно шли, скрываясь в тени густых деревьев, но здесь они, к сожалению, кончались. Метрах в сорока пяти отсюда высилась церковь Святой Ирины, чуть дальше вперед дорога раздваивалась: правая «рука» шла прямо сюда к воротам, а левая, сужаясь и извиваясь, бежала вниз по холму по направлению к морю…

Там мы остановились, внимательно оглядывая ворота. Они находились уже совсем рядом – всего метрах в тридцати пяти, не далее, – и вдоль них лениво расхаживал мрачного вида часовой с карабином, перекинутым через плечо.

Фишер, вплотную приблизив свое лицо к моему уху, прошептал:

– Сколько сейчас времени?

– Без пяти десять.

– Придется чуть подождать.

– Подождать чего, сэр?

– Нам придется спуститься вниз по холму вон там, слева. Когда где-то минут через пять часового сменят, нам будет легче пройти незамеченными. И безопаснее.

– А куда мы направляемся?

– К железной дороге… Там, где она проходит через эту стену.

Прибережная часть этой дороги – примерно четверть мили – шла вдоль внутренней стороны стены, но, насколько мне было известно, как на входном, так и на выходном концах располагались усиленные посты охраны. О чем я не преминул им заметить. И Миллеру, и Фишеру.

Последний только усмехнулся:

– Посты охраны? Да, имеются. Но не ворота! Вот их-то там нет, это уж точно.

Миллер предостерегающе поднял руку…

Дверь сторожки со скрипом открылась, в освещенном дверном проеме показались силуэты двоих сильно жестикулирующих мужчин, затем один из них вошел внутрь, а другой, закурив, направился к воротам. Процедура смены часовых закончилась. Фишер чуть коснулся моей руки:

– Пошли.

Он вышел из тени деревьев и быстрым шагом пересек травяную лужайку в направлении дороги, которая, постепенно сужаясь до размеров лесной тропинки, шла вниз по холму. Секунд через тридцать верхняя часть склона уже полностью скрывала нас от часового. Фишер, не останавливаясь, пару раз обернулся, чтобы убедиться, что мы не отстали, и пошел медленнее, заметно спокойнее.

Впереди нас уже отчетливо виднелась темная полоска моря, а за ней далекие огоньки Селимии и Хайядарпассара на азиатской стороне пролива; множество других, чуть более ярких огней и огоньков неторопливо перемещались по воде в разные стороны – очевидно, ночной паром и мелкие рыболовецкие суда… И хотя в дневное время туристы с фото– и кинокамерами тратят сотни и сотни метров пленки, чтобы увековечить этот, скорее всего, на самом деле просто великолепный вид, лично мне совсем не хотелось увидеть его еще раз – ни в свете дня, ни ночью…

Минуты через две-три мы дошли до другой узенькой дорожки, которая вела вправо, по направлению к наружной стене. Фишер пересек дорожку и пошел прямо через участок пустыря, где то тут, то там виделись кучи булыжников, оставшихся, очевидно, от давнишних археологических раскопок. Уже в самом низу мы увидели железнодорожную насыпь.

По обеим сторонам ветки шли высокие деревянные заборы. Нам с Миллером пришлось немного подождать, пока Фишер не нашел в изгороди поврежденное место, которое он заприметил во время недавней разведки перед предстоящей «операцией». Оно оказалось всего метрах в тридцати справа. Мы без особых трудов протиснулись в отверстие, отодвинув в сторону пару сломанных досок, и пошли вдоль дренажной канавы. Минут через пять перед нами снова показалась высокая каменная стена дворца. Мы прошли еще метров пятьдесят, и… там железнодорожная насыпь кончалась. Теперь нам предстояло забраться наверх и пройти через тот самый мост…

Фишер вдруг резко остановился и снова спросил:

– Сколько сейчас времени?

– Десять пятнадцать, – раньше меня ответил Миллер. – Ну и где наш до смерти желанный пост охраны?

– На другой стороне моста. Метрах в ста двадцати отсюда. – Фишер повернулся ко мне: – А теперь слушай внимательно. Скоро здесь должен пройти поезд. Когда он въедет на мост, нам надо будет тут же взобраться на самый верх насыпи. Как только мимо нас проедет последний вагон, мы двинемся за ним. По шпалам. Не торопясь, спокойным шагом. Метров через двадцать до нас донесутся звуки сильного взрыва. Тут нам надо уже бежать. Но опять-таки не изо всех сил. Кстати, тебе когда-нибудь приходилось иметь дело со слезоточивым газом? Например, дышать им?..

– Да, приходилось.

– Ну, тогда приготовьтесь, – полагаю, вам придется подышать им еще разок. Но не беспокойтесь, это будет наш газ, а не их! Будет также и много дыма. Тоже нашего. К тому времени поезд уже проедет на территорию, а охранники не будут толком знать, что, собственно, с ним происходит. Скорее всего, подумают, что его подорвали. Впрочем, нам это будет совсем не важно. Пусть думают что хотят. В образовавшейся суматохе им будет не до нас. Ну а уж если кому из них и вздумается проявить ненужный энтузиазм и любознательность, то нарвется на пулю или даже пластиковую гранату, которые его или их тут же успокоят. Вечным сном. Мы же тем временем преспокойно пройдем через пост и вовремя окажемся там, где, как я и говорил, нас уже будет ждать наш «фольксваген».

– Да, ну а как же мы? Как мы-то в этой суматохе увидим, куда идти? – поинтересовался я. – Да еще дыша слезоточивым газом…

Как ни странно, Миллер не только не возмутился, но даже кивнул:

– Вы правы, мой друг. Точно такой же вопрос в свое время задавал и я тоже. В принципе нам надо бы иметь при себе респираторы, однако аргумент Карла, к сожалению, оказался более логичным: нам предстояло на себе прятать так много всего, что респираторы просто не вписывались в принятую схему, и от них, как ни жаль, пришлось отказаться.

– Более того, я не поленился даже проделать маленький практический эксперимент, – в тон ему заметил Фишер. – Попытался пройти во дворец с небольшим респиратором в кармане, но у входа в сераль меня тут же остановили. Думали, я пытаюсь пронести с собой фотоаппарат, а с этим у них тут довольно строго.

– Ну и как ты им все это объяснил? – поинтересовался Миллер.

– Очень просто. Сказал, что я врач.

– И они тебе поверили?

– Обычно, когда называешься врачом, люди тебе верят. Им как-то трудно даже представить себе, что им врут… Кстати, нам не надо беспокоиться, куда идти. Просто пойдем вперед по шпалам, а все остальное предоставим Карлу. На сегодня мы свою работу уже полностью выполнили, и теперь нам остается только ждать появления нашего поезда.

Ждать нам пришлось относительно недолго – минут двадцать пять – тридцать, не больше.

По словам Фишера, это был так называемый «сборный поезд», регулярно перевозивший газеты и журналы, почтовые пересылки, самые различные местные грузы и несколько десятков пассажиров в небольшие провинциальные городки, расположенные между Стамбулом и Пехливанкоем. Причем делал это очень громко и подчеркнуто важно пыхтя… Очевидно, изображал из себя чуть ли не всемирно известный «Восточный экспресс», который в свое время удостоил своим вниманием сам Эркюль Пуаро! С моря дул слабый бриз, и густой черный дым паровоза неторопливо опускался на нас уже по эту сторону насыпи…

– Ну что ж, теперь наша очередь! Вперед! – по-немецки крикнул нам Фишер. И, чихая и кашляя, побежал. Мы с Миллером дружно последовали за ним. За только что пропыхтевшим мимо нас поездом…

Мы были уже метрах в шестидесяти от поезда, когда взорвалась первая граната, причем так громко, что у меня даже на таком расстоянии сильно зазвенело в ушах. Бегущий прямо передо мной Фишер не намного, но заметно прибавил шаг и почти сразу же, обо что-то споткнувшись, упал на землю. До меня донесся его стон – очевидно, он больно ударился раненой рукой о шпалу, однако, прежде чем я подбежал к нему, чтобы помочь встать, он был уже на ногах и снова бежал вперед…

От внезапно остановившегося поезда до нас отчетливо доносились резкие хлопки, громкие крики, вопли, топот мечущихся туда-сюда ног… Нас по-прежнему окутывали густые клубы паровозного дыма, но уже явно чувствовался и резкий химический запах. Еще пара метров – и левая перебинтованная рука Фишера поднялась к его вискам, а затем и я сам оказался посреди паров слезоточивого газа и практически моментально ощутил его весьма болезненное воздействие на мои уже обильно слезящиеся глаза. Дальше я ковылял, уже кашляя и спотыкаясь, практически мало что перед собой видя… Затем с оглушающим звуком взорвалась еще одна граната, но тут… тут прямо передо мной образовалась непонятная фигура с респиратором вместо лица… Какая-то рука крепко схватила меня за шиворот и потащила в правую сторону – это единственное, что мне удалось достаточно точно отметить в моем тогдашнем полусознательном состоянии.

Совершенно не знаю, сколько, собственно, тогда прошло времени, но теперь я почему-то был уже за пределами газового облака и даже мог достаточно отчетливо видеть перед собой боковую дверь «нашего» микроавтобуса. Та же самая рука резко, но отнюдь не так же грубо втолкнула меня внутрь, и я оказался на полу внутри. Фишер был уже там, все еще чихая и кашляя, и тоже с непрерывно слезящимися глазами. На мосту продолжали взрываться все новые и новые гранаты, когда в наш «фольксваген» наконец-то забрался и сам Миллер. Затем послышался громкий топот ног, в машину ввалились – иного слова и не придумаешь – еще несколько человек в газовых респираторах, один из них сел на водительское место, повернул ключ стартера, и мы тут же тронулись… Я скрючился на полу, прислонившись спиной к одной из пустых упаковочных коробок, и кто-то непрерывно наступал мне на ноги. Запах слезоточивого газа преследовал меня даже здесь, заставляя морщиться и непрерывно вытирать глаза грязным платком. Тут с переднего пассажирского сиденья до меня донеслись слова Харпера – которые, кстати, в тот момент показались мне даже ласкающими слух, означающими пусть даже временную, ненадежную, но… все-таки безопасность!

– Ну, как у вас там, все в порядке, Лео?

Продолжая чихать и кашлять одновременно, Миллер непонятно каким именно образом ухитрился вложить в свои едва различимые слова торжествующие нотки:

– Собаки сами накормили себя и одели!