Текст книги "Сон Смерти (ЛП)"

Оглавление

Аннотация

Шесть лет назад

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Аннотация

Оракулы могут видеть будущее, но они поклялись никогда не вмешиваться в ход событий. Шарлотта Вестинг усвоила этот тяжелый урок, но после серии убийств в её маленьком городке, она начинает думать, что она усвоила его слишком хорошо. Может быть существует будущее, которое Шарлотта должна изменить?

Когда новенькая девушка со странными способностями появляется в школе в тот же день, когда Шарлотту посещает видение двойного убийства, Шарлотта должна решить, не наступило ли время, чтобы освободиться от правил Сестёр Дельфи раз и навсегда. Но какой будет цена?

Шесть лет назад

– Что происходит, когда люди пытаются поступить правильно? Что если это просто ошибка?

Выражение лица Сиерры сурово.

– Мир полон ошибок, Шарлотта.

– Но...

– Никаких "но". Мы это уже проходили.

– Я не хочу ничего менять, – спорю я, следуя за ней по комнате, пока она не доходит до полки с книгами, которые мне не разрешается трогать.

– Исправить ошибку значит изменить, – говорит она просто. – Ты должна следовать правилам.

Правила. Я закрываю глаза и повторяю их про себя. Я достаточно взрослая для того, чтобы не повторять их Сиерре каждый день слово в слово. Но они всё равно существуют. Они проходят через мой мозг как музыка в лифте, играющей на фоновом режиме моей жизни, один трек навсегда застрявший на повторе.

Никогда не показывай, что ты оракул никому, кроме другого оракула.

Борись с видениями со всей силой. Никогда не уступай. Никогда не сдавайся. Не закрывай глаза.

Никогда, ни при каких обстоятельствах, не изменяй будущее.

Они засели в моей голове настолько глубоко, что я могу повторить их даже во сне. Я знаю, иногда я так делаю.

Я вожу носком ботинка по бежевому ковру.

– Он мой любимый учитель, – говорю я, не сумев подавить дрожь в голосе и не в силах сдержать слезы.

Сиерра проходит и быстро осмотрев коридор, закрывает дверь спальни. Она присаживается рядом со мной и берёт мои ладони в свои, чтобы притянуть меня ближе. Она не сажает меня себе на колени как раньше, я уже слишком большая для этого. Но она притягивает меня к себе и мое лицо прижимается к ее кашемировому свитеру носом к плечу, ища тепло в холоде будущего.

– Мне жаль, что это так тяжело, – шепчет она. – Именно поэтому мы будем усиленно работать, чтобы блокировать видения в первую очередь. Так что ты не должна будешь знать будущее. Тебе не придётся страдать дважды, – она наклоняется чуть назад, так что мы смотрим друг другу в глаза. – Видеть такого рода вещи всегда хуже, чем не видеть их.

Я киваю, потому что в этот момент, это кажется правильным.

Она лезет в шкафчик стола и достаёт банку с конфетами Линдт– это маленькое удовольствие, помогающее мне проходить через трудные дни. Я беру белый шоколад, но не разворачиваю его. Хотя я знаю, что что-то сладкое во рту поможет мне перестать плакать, я не думаю, что смогу проглотить и меня не стошнит.

Оставшись без присмотра, я ложусь на мягкий бежевый диван, который всегда был в этой комнате, только стоял под окном. Даже до смерти папы, диван был здесь. Без особой причины, по крайней мере я могу вспомнить, ведь это мне напоминает о нем. О прошлой жизни. Я сижу и тихо плачу, сжимая шоколад в руке. К тому времени, когда мне удаётся остановить слезы, сироп сочится из фольги, растекаясь по моей ладони.

Я покидаю спальню, не сказав тете ни слова. На кухне, я бросаю грязную обертку в мусорное ведро и смываю липкие остатки с ладони, так и не почувствовав вкуса.

Я не хочу успокоения.

Каждый день в течении следующих двух недель, меня будут отправлять к медсестре, потому, что я начинаю рыдать посреди урока.

Потом мистер Ричардс пойдёт вечером в бар, чтобы выпить впервые за долгое время. Он будет вести себя ответственно, но его водитель будет проводить время с бывшей девушкой и будет стремиться загладить свою вину перед ней, забыв об обещании другу. Мистер Ричардс захочет поехать домой, но даже в пьяном состоянии он весьма умён. Не так уж и холодно и всего лишь миля, подумает он.

Но на полпути домой он поскользнётся, упадёт и ударится головой. И из-за алкоголя в организме, кровь будет не такой густой и польётся быстрее, чем в обычном состоянии. Температура тела упадёт и к тому моменту, когда его кто-то найдёт, сердцебиение будет слабым. Шесть минут спустя, когда приедет скорая, он будет уже мертв.

Школьный психолог не расскажет об этой истории моему пятому классу, никто не будет знать кроме меня. И Сиерры. Но она говорит, что это "пройдёт". Она должна, это ее работа. И в классе полном рыдающих десяти– и одиннадцатилеток, я буду сидеть в центре класса молча и равнодушно.

Потому что я уже плакала несколько недель.

Глава 1

Я медленно привыкла ненавидеть школу. Это забавно, так как школа была моим побегом из дома – место, столь тесно связанное с секретами, что едва ли можно было дышать. Но теперь школа немного лучше, чем ежедневное напоминание о смерти и горе, которые принесла я в свой город.

Сиерра говорит, что мне нужно следить за своим языком, даже в собственных мыслях. Что это не моя вина.

Но я привела сюда чудовище. И он убил людей только для того, чтобы привлечь моё внимание. Как это может быть не моя вина?

Сиерра говорит, что я не виновата. Причина – не вина.

Я не вижу разницы.

Я пробираюсь сквозь толпу учеников, уже не страдая от того, что никто не обращает на меня внимания. Хотела бы я быть невидимкой. Учитывая то, каково жить со сверхъестественными силами, невидимость была бы очевидным улучшением. Если бы кто-нибудь знал, что я отвернулась от них, я была бы больше, чем изгоем. Меня будут избегать, ненавидеть и, возможно даже бежать из города. И это будет правильно.

Я смотрю из выцветший, потрескавшийся линолеум и встречаю пару светло-зелёных глаз.

Ох, да, это тоже. Чтобы подлить масла в огонь, когда я в школе, я должна видеть Линдена. Каждый божий день. Мы больше не блуждаем по жизни, как осиротевшие спутники. Я раньше ненавидела это. Теперь я хочу вновь быть изолированной.

У него есть особая улыбка для меня, которую он мне посылает поверх голов других учеников. Улыбка, при виде которой три месяца назад я скакала от радости. Это печальная улыбка. Тоскливая, наверное. Но интимная – это улыбка общей тайны. Такие тайны часто связывают людей. Наши нас разлучают.

Я заставляю себя отвести взгляд.

Каждое утро я заставляю себя отвести взгляд. Раньше при встрече с ним в коридоре у меня кружилась голова, урок в одном классе с ним – это лучшая часть моего дня. Но это было до Смита. Перед убийствами. Перед тем, как Линденом манипулировали – принуждали на самом деле – влюбиться в меня. Прежде чем я обнаружила, насколько я могу быть сильной. Насколько я опасна для всех вокруг меня.

Один год и три месяца. Это тяжело для всех в Школе Вильгельма Телля. Все они потеряли друзей, любимых, даже врагов. Всё ещё больно. Но для других учеников это было случайные преступления сумасшедшего, который умер в тюрьме. Я знаю правду. Всё из-за меня. Один год и три месяца. Тогда я смогу уехать в колледж, и Линден тоже отправится куда-то в другое место. Вероятно, в дорогой университет, куда-нибудь подальше. Так будет лучше. Для нас обоих.

Нет, я снова лгу себе. Ему будет лучше. И это стоит того. Стоит того, что я блуждаю в течение дня, заставляя себя не слишком много смотреть на него. И, конечно, не разговаривать с ним. У него есть шанс преодолеть это и двигаться дальше. Я же застряла здесь, в Колдуотер. Оледеневшая, как каток в Охотничьем парке. Заморожена до самого дна.

Вход в художественный класс служит необходимым отвлечением. Мистер Фредриксон считает что нужно демонстрировать работы учеников; в классе все поверхности покрыты красочными проектами, от картин на стенах и мобилей, висящих на потолочных плитах, до керамики на столе и даже скульптур, стоящих по углам. Он меняет их регулярно, так что всегда есть что-то новое, чтобы посмотреть. Я вижу яркий мобиль, сделанный из окрашенных листьев, висящих над дверью, и стараюсь сосредоточиться на его радужных оттенках, вместо моих собственных тёмных мыслей.

Это немного помогает.

Я пробираюсь по проходу к своему обычному месту впереди, когда несколько больших парней с другой стороны начинают толкать друг друга – добродушно, я думаю, но они всё равно большие парни. Один из них спотыкается о стол, толкая его; у девушки, которую я не узнаю, на столе лежит набор пастельных мелков, и черный мелок разбивается на полу, примерно на двадцать кусочков.

Затем исчезает.

Мои глаза расширяются, когда я наблюдаю, как движение повторяется снова, мой живот скручивается с от ощущения дежа вю, которое я обычно испытываю, когда я вынуждена смотреть, как сбывается одно из моих видений

Но я не помню, чтобы у меня было видение об уроке рисования.

На этот раз, когда стол качается, тонкая рука девушки тянется и хватает мелок, прежде чем он ударится об пол.

Я стою и смотрю в то место, где я видела, как мелок разбивается на части, чёрные кусочки разлетелись на три фута в каждом направлении.

Это произошло. Я видела это.

И тогда всё вернулось обратно, как проматывая запись – буквально все переделано.

Мальчики продолжают толкаться, и девушка продолжает сортировать свои мелки; никто, кажется, ничего не заметил, кроме меня.

– Привет! Земля вызывает Шарлотту, – звенит голос позади меня.

Отлично. Я задерживаю движение. Мои щёки горят, когда я опускаю голову и позволяю своим волосам упасть на плечи, бросаясь к моему обычному стулу в передней части класса. Я уже давно смирилась с тем, что стала школьным инопланетянином, но почему-то каждое новое подтверждение приходит со свежей порцией смущения.

К счастью, к счастью? ежедневная неловкость – это не повод для паники, ужаса, ощущения скрежета на затылке. Что это было? Ментальный занавес, который я держу на своём втором взгляде, кажется бездействующим и крепким, никаких видений, пытающихся пробиться сквозь них, никаких головных болей, угрожающих превратиться в мигрень. Я не могу исключить возможность того, что кто-то снова использует мои способности, может ли Смит каким-то образом пережить смерть своего тела? – но я в этом сомневаюсь. Помимо дежа вю, это не было похоже на видение будущего, я просто видела происходящее дважды.

И если бы кто-то вмешался в мои силы, почему они используют их, чтобы спасти чёрную пастель? Или, если уж на то пошло, как? Даже если бы у меня было какое-то странное смелое видение будущего,

это, конечно, не я пыталась изменить события в мере того, как они происходят. Но если ничего не использовало мои силы, то что я только что видела? Единственным человеком, который немного выиграл от результата, была девушка. Девушка, которую я не узнала.

Старая паника закончилась, новая началась. То, что я мало знаю о Сёстрах Дельфи, и их легендарной строгость пугает меня. Отправили ли они ли они кого-нибудь, чтобы шпионить за мной? Я просто стала свидетелем того, как другой Оракул меняет будущее? Всё, что я знаю о своём втором взгляде, говорит мне, что это невозможно, но я не знаю всего.

Фактически, то, что я не знаю о том, как Оракул может заполнить небольшую библиотеку, как минимум. Это я знаю, потому что я видела размер библиотеки тёти Сиерры об Оракулах. Для меня это уже не так, как раньше, но чтение всего этого займёт много времени.

Парень по имени Алекс, к которому я настроена дружески, скользит на сиденье рядом со мной, и я успокаивающе вздыхаю, изо всех сил пытаясь обуздать свой страх. Как только он устроился, я наклонилась и прошептала:

– Кто эта девушка сзади?

Он оборачивается к задней части класса, чтобы посмотреть прямо на девушку, и я хочу закрыть лицо руками чтобы скрыть своё смущение.

– О, это Софи, – говорит он, не пытаясь шептать. – Она новенькая. Сегодня её первый день.

– Спасибо, Алекс, за очень незаметную помощь, – бормочу я. Он просто пожимает плечами. Алекс, по крайней мере, такой же нервный и неловкий, как и я, но он принимает это и ему плевать на то, что, кто думает о нём. Я, с другой стороны, всю свою жизнь пыталась быть невидимой и удвоила эти усилия, узнав, насколько смертельно опасно быть замеченной.

Я не могу снова взглянуть на Софи, пока через полчаса, когда мистер Фредриксон закончил урок, и мы были готовы работать над собственными проектами. Я копаюсь в рюкзаке, притворяясь, что мне что-то нужно – и поглядываю на неё через завесу волос.

Она наклонилась над своей бумагой, её язык зажат между передними зубами, как будто она на самом деле старается. Большинство ребят не беспокоятся, хотя позже они жалеют об этом, когда узнают, что, в отличие от некоторых учителей рисования, Фредриксон не просто ставит оценку А(отлично) всем, кто появляется на уроке.

У Софи чёрные кудрявые волосы, они опускаются к плечам; она выглядит довольно высокой, хотя я плохо могу определить рост, когда человек сидит. А кто-то вообще может? На ней джинсы и серая рубашка с длинным рукавом и глубоким широким вырезом, открывающая яркий пурпурный топ под ним. Всё совершенно нормально.

Ну, она необычайно худая. Худоба как у балерины. Или, может быть, у неё даже проблемы с едой. Я продолжаю наблюдать за ней, и, при ближайшем рассмотрении, я замечаю, как выступают кости на её запястьях, как остры её ключицы и скулы. Я снова смотрю на её лицо и понимаю, что она выглядит усталой. Нездоровый. Не сильно, но достаточно, что, если бы я рисовала её, я бы обратила внимание надо и отразила на картине.

Могу ли я сказать, что она выглядит как будто её преследуют призраки? Очень заманчиво. Может быть так я выгляжу со стороны?

Она поднимает голову, и я поворачиваюсь обратно вперед.

Все это пугает меня до чёртиков. Я знаю, я знаю, я видела, как пастель падала и разбивалась. Я выросла Оракулом, и я не стану сомневаться в своём здравом рассудке.

Я просто надеюсь, что это не сумасшествие, чтобы относится с подозрением к ней.

Осталось всего десять минут урока, когда я чувствую покалывание в висках. Видение. Пустяки. В прошлом году я бы немедленно собралась с силами, чтобы бороться с ним, теперь это уж не обязательно. Дома я просто позволяю им приходить, но в школе это зависит от того, что я делаю. По необходимости я всегда присматриваюсь с людям, чтобы обнаружить существо, похожее на Смита – это может играть определённую роль в моём выборе. Я не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит, чтобы кто-то мог увидеть, как меня посещает видение. Речь идёт не о том, чтобы избегать реальных видений, но мне всё ещё нужно скрывать свои способности от монстров, которые могут охотиться на меня. Или на других через меня.

Но правда в том, что приятно анализировать окружение и принимать обоснованные решения. Это заставляет меня чувствовать гораздо больше контроля над своими способностями, которые управляют мной всю жизнь. Да, когда я в школе, я просто сражаюсь с ними – это проще и быстрее, но этот выбор кажется невероятно важным.

Покалывание растет, распространяется по всему черепу. С каждой секундой сильнее. Обычно, чем больше событие, тем труднее ему противостоять. Для сильного видения прийти сюда, сейчас, кажется, ужасной случайностью; это усиливает мои подозрения и исключает беспокойство, что я могу прыгнуть в тень. Но теперь я должна сделать выбор. Видение может показать полезную информацию, но это может быть просто особенно ужасная автомобильная катастрофа в двадцати милях от города. В любом случае, если кто-то или что-то смотрит, кто-то вроде Смита, как я вхожу в транс посреди художественного урока, может сделать выводы.

Мои пальцы начинают трястись, пытаясь удержать это предсказание в то время, пока размышляю над тем, должна ли я, и боль начинает пульсировать. У меня в голове появляется мысль, что, возможно, у меня нет выбора. Другим следствием того, сейчас я позволяю видениям приходить чаще, стало то, что им труднее противостоять. Это как силовая тренировка, чем чаще я отодвигаю видения, тем легче с ними сражаться. Но в последний раз, когда мне было совершенно невозможно предотвратить видение, меня преследовал паразит, который убил ребят, чтобы добраться до меня.

День продолжает становиться всё лучше.

Разговоры в классе становятся громче, когда наступает обеденный перерыв, и я надеюсь, что никто не заметит, что я кладу голову на руки на столе, закрываю глаза и сдаюсь видению.

Шторм в моей голове смягчается на мгновение, когда я перестаю сопротивляться, но внезапно он снова возрастает, поднимается словно торнадо в моём черепе, высасывает ветер из меня и избивает мой мозг, заставляя каждую мышцу в моём теле напрячься.

Последнее видение, которое у меня было, было таким сильным -

Было...

Было.

Занавес за моим вторым взглядом – веко моего третьего глаза – чувствует себя тяжело и моё зрение – само вспыхивает, словно пробуждается от глубокого сна. Я стою в фойе красивого дома. Кажется, действительно это хороший дом, похожий на дом Линдена, я ругаю себя. Это не дом Линдена. Фокус. В моей голове появляется тупая пульсация, когда я пытаюсь понять. Я поворачиваюсь и смотрю позади себя на двери дома. Или входные двери, скорее. Красивые французские двери, высотой восемь или девять футов с круглыми стеклами и коваными изгибами и завитушками, покрывающими каждый дюйм. Верхний свод, возвышающийся над мной, и стены окрашены в дополняющие серо-коричневые оттенки. Изогнутая лестница полностью великолепна, с медово-коричневым деревянным поручнем, поднимающимся до второго этажа, с замысловатыми скошенными перилами, обернутыми искусственным плющом.

Несмотря на прекрасные декорации, я знаю, что здесь есть что-то важное, и я жду ответ, сила, которая находится где-то глубоко в моём животе, и кажется, что веревка привязана к моей талии, тянет меня, куда мне нужно идти. Кажется, он неохотно появляется, так или иначе, но после доброй минуты он наконец-то что-то делает, и мои ноги поднимают меня по лестнице в большую комнату – или, во всяком случае, к нескольким комнатам, достаточно большим, чтобы произвести на меня такое впечатление. Первая комната, в которую я вхожу – это эта гостиная, и я вижу огромный шкаф и ванную комнату слева. Комната выполнена в форме буквы L и я захожу за угол.

В видении я падаю на колени, живот сжался.

Красный цвет везде. Разбрызган на стенах, капает на ковер, даже раздвижные стеклянные двери, которые выглядят так, будто они открываются на балкон, покрыты полосами крови. Тянущее ощущение в моём животе усиливается, поэтому я делаю несколько глубоких вдохов и заставляю себя встать на ноги, поэтому я могу сделать несколько ошеломляющих шагов к кровати, где лежат двое людей, в буквальной луже крови. Мужчина и женщина. Владельцы дома?

Через кровь я вижу то, что кажется мне ранами от ножа, по десяткам десятков раз. Руки, ноги, рваные отверстия в постельном белье. Тот, кто это сделал, колол их снова, снова и снова.

Я увидела достаточно.

В видении я отступаю, шаг за шагом, почти сбегая в обратном порядке, но в голове я рисую занавес на своём втором взгляде.

И снова сижу на высоком табурете в художественном классе.

– Шарлотта, Шарлотта?

Кто-то мягко трясёт меня за руку. Я рывком поднимаюсь на несколько дюймов, рада узнать голос учителя.

– Мистер Фредриксон, – бормочу я сквозь зубы. Вся моя челюсть болит, и я знаю, что, должно быть, она сжимала её железными тисками на протяжении всего видения.

– Обычно я обижаюсь на ученика, засыпающего на моем уроке, – говорит он, и я слышу улыбку в его тоне, что хорошо, так как мои физические глаза изо всех сил пытаются приспособиться к свету. – Но поскольку ты, как правило, так внимательна, я прощу тебя на первый раз.

Свет и цвет снова отфильтровываются, и я вижу его лицо, всё ещё улыбающееся, но с нотками беспокойства. Мои мышцы тоже расслабляются, но я подозреваю, что должна пройти ещё одна минута, прежде чем я смогу ходить. Я заставляю себя улыбнуться. – Спасибо. И мне очень жаль. Тонна домашней работы прошлой ночью. – Я стал такой искусной лгуньей. Иногда я думаю, что это мой лучший навык. Но пригодится ли это для резюме или колледжа?

– Что ж, сегодня лучше выспись, хорошо?

Я киваю и очень медленно поворачиваюсь, чтобы схватить свой рюкзак. Только тогда я замечаю, что все остальные исчезли. Я даже не слышала звонка.

С мрачным чувством цели я хватаю свой рюкзак. Какое это имеет значение, что я опростоволосилась?

Я Шарлотта Вестинг, я – Оракул, и я хочу спасать жизни.

Глава 2

– Итак, кто ты?

Её голос, кажется, появился из ниоткуда. Всё ещё на взводе от мрачного видения, я вздрагиваю, опрокидывая шоколадное молоко. Оно брызгает через стол и льётся через край, быстрее, чем я могу отреагировать, льется на мои джинсы и окрашивет их в коричневый цвет. Я вскакиваю с криком, пытаясь вытереть молоко, но уже слишком поздно для этого.

– Извини, – спокойно говорит голос. – Попробуем ещё раз?

Я моргаю.

Я сижу.

Молоко вернулось в коробку, в нескольких дюймах от моей правой руки.

– Не роняй в этот раз. Ладно?

Моё тело застыло. Я не могу двигаться или дышать. Это немного похоже на пробуждение от видения, только ... нет. Мне нужно несколько секунд прежде, чем я могу заставить шею наклониться и я могу посмотреть на свои штаны.

Сухие.

Это случилось снова.

Как с пастелью.

На этот раз я медленно поворачиваюсь к голосу, помня о своём молоке, чтобы увидеть, что Софи Джефферсон стоит позади меня, с одной стороны, опираясь на короткие лестничные перила, ведущие наружу из зала . Её спина совершенно прямая, её шея длинная и тонкая, и мне интересно, может быть, она действительно балерина

Это не единственное, что мне интересно. Мне больше не нужно сомневаться, она ли спасла сломанную пастель, но смерть одного сомнения лишь уступает место ещё тысяче.Из Сестёр ли она – ещё один Оракул, может я обладаю силой, которую не понимаю? Это какое-то другое сверхъестественное существо, такое как Смит? И самое главное, она каким-то образом связана с убийствами, которые я предвидела?

Но, прежде, чем годы молчания берут верх над моим разумом, всё, что я могу сделать – это сидеть и молча смотреть.

Возможно, пялиться.

– Не беспокойся, твой секрет в безопасности со мной, очевидно, – добавляет она, указывая на коробку из под молока.

Я не уверена точно, что означает "очевидная часть", насколько я могу судить, она фактически щеголяет своим... чем бы это ни было.

Она безразлично всматривается в свои ногти, но напряженность искрит в воздухе, и это похоже на довольно неудачную попытку.

– Я подозревала, что ты что-то заметила, когда, что я возвращала пастель, упавшую на пол, – продолжает она, либо не обращая внимания на моё откровенное выражение ужаса, либо не обращая на это внимания вообще. – Но ух, этот всплеск энергии, который ты приняла во время урока? Что это было? Это было удивительно.

Моё сердце так сильно стучит, что я боюсь как бы не сломать ребро. Я уже знаю, что не доверяю никому, кто знает, что я могу делать. В последний раз, когда я это сделала, я убил четырёх детей. В прошлом году – но только потому, что сейчас февраль.

Мои воспоминания о прошлом году так же остры, как только что разбившееся стекло.

Прошлый год, когда меня выпустили из одной тюрьмы и заперли в другой.

Кто, чёрт возьми, эта девушка?

Она предупреждающе протягивает руку.

– Просто чтобы ты знала, я недоступна.

Что?

– Я оправляюсь от последней катастрофы, которую я предотвратила, на случай, если это не очевидно. – Она заканчивает своё предложение тихим голосом и потирает руку другой рукой, останавливаясь на острос, даже через подогнанную куртку, которая на самом деле не выглядит достаточно тёплой. Она выпрямляется и улыбается, затем скользит на скамейку напротив меня, как будто её пригласили.

– Я не просила тебя присоединиться ко мне, – говорю я, наконец, отыскав свой голос. Несколько недель назад я обнаружила этот стол за школой. Он надломленный-шаткий, но не так плохо, чтобы я не могла справиться с этим. Моя собственная маленькая крепость ... ну, может быть, не именно слишком уединенная, но я никогда не вижу здесь Линдена, и других – редко. Я не прихожу сюда каждый день; Я стараюсь не быть совсем асоциальной, потому что это привлекает почти такое же внимание, как и супер популярность. Я должна стремиться к золотой середине. Вот что я пыталась сделать с моей жизнью последние два месяца: найти золотую середину.

Простите за каламбур.

Но иногда мне нужно быть одной и, поверьте мне, никто охотно не будет есть обед на улице в Оклахоме в феврале.

Кроме меня.

И, судя по всему, Софи Джефферсон.

– Ты владеешь этим столом? – спрашивает Софи, выгнув одну бровь.

Я ненавижу язвительных людей.

– Итак, ты ведьма?

Ведьма? Она не знает, кто я. Я могу вычеркнуть Сестер из своего списка... предполагая, что это не какой-то трюк, чтобы увидеть, нарушу ли я их правила. Но это точно не похоже на трюк.

Смех Софи говорит мне о том, что она приняла мои нахмуренные брови и молчание за что-то другое, а не полное недоумение.

– Знаю, знаю. Но их так много; статистически это всегда наиболее вероятное.

Никогда, никому не показывайте, что вы Оракул, кроме другого Оракула. Мне нужно уйти. Я не могу сказать ей ни слова, пока не узнаю, что она такое – с чем я имею дело.

Мне нужно поговорить с Сиеррой.

– Не фея, верно? Она бы не вышла на холод, – размышляет она, почти про себя. – Но с такой сверхъестественной энергией, я думаю, ты могла бы быть феей.

Я засунула свою тетрадь в рюкзак – заметки из своего видения, это не для глаз Софи Джефферсон. Или кого-то ещё. Я дергаю молнию и встаю на ноги, прежде чем она сможет остановить меня. Я сметаю остатки своего обеда в скомканный бумажный пакет и начинаю отворачиваться.

Резкий вздох заставляет меня оглянуться.

– Ты Оракул?

И – из всех самых глупых вещей – в её голосе возникает изумление.

Чёрт возьми. Я знаю, что моё лицо показывает всё, поэтому я снова отворачиваюсь. Прячусь. Спасаюсь бегством.

– Эй! – позвала она меня. – Прости. Я не знала! Я...

Не могу ответить. Не могу остановиться. Боги знают, что я не могу вернуться. Я уже задыхаюсь и глотаю слёзы от ужаса. Ненавижу, что я разваливаюсь, но я не могу повторить это снова. Люди умерли. Дети умерли. Умерли в муках и ужасе, а иногда это были расчлененные тела, залитые собственной кровью. Вот что случилось, когда Смит нашёл меня, и я не знаю, что такое Софи, но она нашла меня тоже в тот же день, что и пропитанное кровью видение. Я не могу справиться с этим снова. Я просто ... не могу.

На этот раз я так рада, что живу меньше, чем квартале от школы, и я на полпути через парковку, прежде чем у меня появится шанс даже подумать о своем плане. Я рискую оглянуться позади себя, и как только я уверена, что Софи не следует за мной, я замедляюсь и пытаюсь остыть.

Я ничего ей не сказала.

Но это неважно. Она, очевидно, знает.

Но... она, очевидно, могла догадаться, что у меня видения. И не только потому, что она видела, как я потеряла сознание. Она что-то сказала о огромном всплеске энергии? Наверное, это один из способов описать это. Это не какая-то энергия, которую я могу ощущать, если только у меня нет видения. Хотя, я думаю, я никогда не пробовала. Моя тётя не собиралась делиться дополнительной информацией больше, чем это было абсолютно необходимо, и я не помню, чтобы когда-либо видела, как Сиерра сражается с видением, а тем более поддаётся ему. Но похоже, что это одна из таких вещей, как ... как будто пописать, я думаю. Вы просто не делаете этого перед другими людьми. Если бы Сиерра делала это, я могла бы догадаться? Будет ли у меня какой-то способ ощутить видение, приходящее к другому Оракулу?

Привет, перегрузка мозга.

Видения убийства более чем достаточно для меня на сегодня. Отнюдь не в первый раз, я хотела бы быть нормальной. Чувство цели и мотивации, которые я ощущала после того, как видение убийства полностью растворялось во мне и было заменено тем, что я не чувствую, является ли иррациональным желание как можно дальше уйти от всех.

– Привет, мам, – звоню, когда я выхожу через парадную дверь.

Она выкатывается в кресле-коляске из своего кабинета, чтобы увидеть меня в прихожей, где я повесила рюкзак и сняла пальто.

– Ты дома рано. – В её голосе нет подозрений, просто любопытство.

– Не полный день, – жизнерадостно лгу я. – Я тоже не знала.

Сиерра позвонит позже и отпросит меня. Мне было около десяти лет, когда мама начала представлять её в качестве одного из моих официальных опекунов в школьных документах, и это сделало жизнь гораздо легче. Мою жизнь, я имею в виду. По крайней мере, это сокращает количество ежедневной лжи.

– Ты хочешь пообедать? – В её предложении есть нерешительность, и я подозреваю, что у неё вероятно горят сроки. По крайней мере, этому я могу помочь.

– Я ела перед тем, как ушла из школы. Не беспокойся обо мне. У меня есть домашнее задание.

Она улыбается, а потом снова двигает колёса вперёд – возвращаясь к работе.

Я направляюсь в комнату Сиерры.

Открыто. Это всегда так – то, что всё ещё волнует меня каждый день, даже через два месяца. Я стучу – мы всё ещё следуем основным правилам конфиденциальности и тому подобным и после тихого:

– Да? – изнутри, я открываю дверь.

– Шарлотта, ты дома рано, – говорит Сиерра, едва подняв глаза от экрана, когда я вхожу.

Я закрываю за собой дверь, прежде чем собираюсь признаться:

– Прогуливаю,– шепчу. – Ты можешь позвонить насчёт меня позже? Пожалуйста?

Она сурово смотрит на меня:

– Почему ты прогуливаешь? – Не надо думать о моей тёте как о мягкотелой. Готова помочь, когда это необходимо? Да. Чрезмерно услужлива? Не совсем.

Я шагнула вперёд и сложила руки на животе, чувствуя холод изнутри.

– Сегодня когда я зашла на урок рисования, кучка парней болтала и они ударились о стол, и пастель новой девушки упала на пол и разбилась.

Сиерра изгибает одну бровь и открывает рот, но закрывает её без единого слова и кивает, чтобы я продолжала.

– Затем время вернулось назад на пять секунд, всё это случилось снова, и девушка протянула руку и поймала пастель, прежде чем она упала.

Глаза Сиерры немного расширяются – едва заметно.

– Я позвоню в школу сейчас же.

Глава 3

В то время пока Сиерра говорит по телефону, я провела пальцем по ряду корешков книг. Её многочисленные полки наполнены текстами, старыми и новыми, об Оракулах и о сверхъестественном.