Текст книги "Закат Аргоса"
Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Треворус избегал прямых разговоров, даже по самым простым вопросам никак не мог принять решения, бесконечно оттягивал и откладывал подписание договоров… А если и оживлялся ненадолго и проявлял хоть к чему-то интерес, так тема разговора была одна: эти его листики-цветочки из оранжереи, будь они трижды прокляты!
Немудрено, что Конан так взбеленился, обнаружив, что кто-то из его приближенных еще более осложнил ему задачу.
…Приникнув к крошечному слуховому окошку, благодаря которому он различал каждое слово, произносимое аквилонцами, Химат негромко ахнул.
– Это из-за нас! Из-за нас! – прошептал он, содрогаясь. – Я точно знаю
– Что теперь аквилонский король сделает с Ринальдом? – спросил Талгат; более робкий и чувствительный, чем брат, он тут же предательски зашмыгал носом от раскаяния.
– Ничего, если мы вмешаемся, – яростно отозвался Химат. – Бежим!
Появление братьев вызвало у аквилонцев общий вздох потрясенности.
– Ты молчи, – велел брату Химат, – я старший, я и буду говорить! – его голова показалась из чрева матери первой, поэтому считалось, что он имеет право старшинства. – Этот человек виновен только в том, что вступился за нас перед отцом, мы его сами об этом просили, – он очень старался не позволить своему голосу сорваться, хотя испытывал неимоверные мучения под полными любопытства и отвращения взглядами аквилонцев. – И он это сделал не на совете, а в личной беседе, так что никого не оскорбил. Речь шла о том, чтобы… чтобы… нам иногда позволяли выходить из дворца.
– И всё? – очень тихо и отчетливо спросил Конан.
Всё, – в один голос подтвердили братья.
– Это правда, Ринальд?..
– Чистая правда, – кивнул лэрд. Аквилонский король на секунду прикрыл
глаза, силясь оправиться с новым приливом ярости, направленной теперь отнюдь не на Ринальда.
– И из-за такого пустяка, которым яйца выеденного не СТОИТ/ я унизил одного из своих лучших людей? – Киммериец, словно сам не мог поверить тому, что произносил. – Да я этот паршивый договор Треворусу в глотку заткну! – взревел он.
Ринальд почувствовал, что, счастливо избежав расправы, он вот-вот может превратиться в причину начала открытых военных действий между Аквилонией и Аргосом. Может быть, об этом когда-нибудь станут слагать баллады, но сначала прольются такие реки крови, в которых можно захлебнуться. Несмотря на гордость, которой лэрду было не занимать, по сравнению с такой перспективой просить прощения у аргосского самодержца показалось ему не столь уж немыслимым делом.
– Может быть, его величество Треворус удовлетворится моими нижайшими извинениями? – осмелился он спросить.
– Успокойся хоть теперь-то, – буркнул Конан. – Я сам разберусь.
Вот она, проклятая королевская несвобода!.. В былые-то времена киммериец бы попросту вышиб дух из мерзавца Треворуса за подлый оговор. Но – нельзя, нельзя. Изволь идти, подбирать какие-то слова… там, где и без слов всё ясно.
Глава IX
Наступила новая ночь, однако лэрд, всё еще не в силах успокоиться после предшествующих ей потрясений, снова не мог даже помыслить о сне. Он ощущал нарастающую тревогу и понимал, что это неспроста. Дворец в Мессантии в это время суток наполнялся тенями, шорохами, зловещими звуками, словно был населен незримой нечистью от подвалов до верхних помещений.
Удастся ли Конану как-то исправить положение и загладить его, Ринальда, оплошность? И что будет с Химатом и Талгатом? Лэрд вдруг со стыдом понял, что даже не поблагодарил их за своевременное вмешательство, не выразил восхищения немалым мужеством этих несчастных, понадобившимся, чтобы предстать перед чужаками из Аквилонии: нужно будет непременно сделать это при нервом удойном случае. За что боги так сурово карают человеческие род, позволяя появляться на свет подобным созданиям? У Треворуса есть все основания роптать на судьбу и вздрагивать при одном упоминании о сыновьях… но увы, недостает широты души принять их такими, каковы они есть.
Ринальд подумал о том, каким счастливым ребенком рос он сам – единственный сын, в котором отец и мать души не чаяли и всегда старались показать ему свою любовь. Он, конечно, не был каким-то уродом, но и от совершенства был весьма далек – нескладный, неловкий, робкий, болезненно застенчивый и превращавшийся в вечную жертву собственных детских проделок. Не будущий лэрд, а сплошное огорчение для своего отца, он срывался даже с невысоких деревьев, пытаясь на них забраться, тонул на таком мелководье, где не смог бы захлебнуться и слепой щенок, и умудрялся так чем-то не нравиться собакам, что самые ленивые и смирные с лаем бросались на него, норовя укусить, так же как лошади – непременно сбросить. Но не было случая, чтобы отец лэрд Руфус, выразил по этому поводу негодование или принялся оскорблять своего отпрыска, словно рожденного быть вечным неудачником и посмешищем!.. Он учил Ринальда мужеству, не унижая, и вере в себя – постоянно подчеркивая, что человек вполне может преодолеть свои слабости, только для этого нужно терпение и время. Так что юный лэрд гораздо чаще слышал – «Я люблю тебя», «я горжусь тобою», нежели недовольное ворчание в свой адрес; говорят, человек знает о любви ровно столько, сколько видел ее в своей жизни – если это правда, рыцарь Ринальд знал о ней очень, очень много, и сызмальства усвоил, что благородство и честь всегда идут рука об руку с великодушием и доброжелательным отношением к миру и людям.
Правда, нельзя сказать, будто лэрд Руфус никогда не поднимал на него руку, но если Ринальду и случалось, подростком, отведать розог, то он точно знал, за что именно, и принимал наказание достойно, ибо отец не поступил бы с ним несправедливо.
И сейчас он не сомневался, что, родись он даже неполноценным, он и в этом случае сумел бы держаться по отношению к нему совсем не так, как Треворус!..
Когда Ринальду сровнялось одиннадцать зим, в его жизни появился Айган. Произошло это так: один из арендаторов поймал в своем доме вора и притащил его на суд лэрда Руфуса. Оборванный, грязный, голодный и злой, как тысяча демонов сразу, Айган со смесью страха и ненависти взирал на лэрда, ожидая решения своей участи. Руфус же, поняв, что парню просто некуда идти, велел отмыть, накормить этого звереныша и оставил его у себя. Это был рискованный шаг, который, однако, принес свои плоды. В первое время Айган, демонстрируя свою независимость и нежелание принимать чужую милость, все свои обиды на жизнь обрушил на хозяйского сынка. Он издевался над Ринальдом, как только мог и при каждом удобном и неудобном случае, мальчишки постоянно дрались, а поскольку, несмотря на то, что они были ровесниками, юный лэрд уступал Айгану в силе и злобности, то и ходил постоянно в синяках и с разбитым носом. Изобретательным пакостям Айгана конца не было! Маленький гаденыш подкладывал колючки под седло лошади Ринальда и корчился от смеха, глядя, как животное сбрасывает того на землю, подсовывал в постель дохлых крыс и змей… но не было случая, чтобы его жертва пожаловалась кому-либо на своего неутомимого мучителя.
Айган тоже знал о любви столько, сколько видел ее в своей жизни. И ничего удивительного в его безоглядной детской жестокости не было.
Да, Ринальд страдал от него постоянно и в толк не мог взять, за какие грехи на его голову свалилось это исчадие преисподней, но гордость и чувство собственного достоинства не позволяли ему просить защиты у отца. Неизвестно, как бы дальше развивались события, но однажды Айган, уж и не зная, чем бы еще досадить человеку, избранному во враги, бросил в огонь одну из книг, которую тот как раз в этот момент читал. И тут словно прорвало плотину. Ярость, мгновенно вспыхнувшая в сердце Ринальда, заставила его одним прыжком перемахнуть через стол и наброситься на Айгана, мигом стерев с ненавистного лица наглую, глумливую кривою ухмылку. Юный лэрд схватил его руку и резко вывернул – кость сломалась с глухим отвратительным хрустом. Пока Айган корчился от боли, Ринальд произнес:
– Если ты, сволочь, еще хотя бы раз посмеешь сделать подобное, мне придется тебя убить.
И видят боги, это была не угроза, а предупреждение! Он заставил Айгана уважать себя. Но понадобилось еще какое-то время, чтобы гот спросил:
– Слушай, а почему ты так взбесился-то из-за этой пачки паршивого пергамента?
Ринальду очень сложно было объяснить, что для него книги – почти то же самое, что близкие люди, а события жизни их героев он переживает столь же остро, как если бы сам в таковых участвовал; в его глазах, Айган совершил ужасное святотатство. Книги, которые собирал лэрд Руфус, стоили безумно дорого, но он был просто одержим ими и не останавливался ни перед какими затратами, заразив сына тою же страстью. Но где было найти слова, способные прояснить для Айгана, совершенно неграмотного, то, что Ринальду казалось очевидным? Как рассказать слепому о радуге?.. Вместо ответа он принялся рассказывать Айгану одну из самых захватывающих историй о пирате-полубоге, который на своих кораблях прошел все моря, омывающие Хайборию. По мере того, как Ринальд говорил, глаза Айгана становились всё шире, он слушал, замерев, не прерывая и почти не дыша, и потом робко – это Айган-то?! – спросил:
– А что было дальше?
– Дальше было то, что ты сжег, – пожал плечами Ринальд, – я не знаю, чем там всё закончилось.
И тогда лицо Айгана исказилось, и из глаз сами собой потекли слезы, этот парень, который разучился плакать еще в раннем младенчестве (мать надолго, на все бесконечные ночи, оставляла его одного, нередко забывая даже накормить – ори не ори, кто тебя услышит?), этот отчаянный юный бандит рыдал, как ребенок, сотрясаясь всем телом, не в силах прекратить, и вместе со слезами из его души уходила вся годами копившаяся боль и тоска по человеческому теплу, сознание собственной ненужности ни единому существу в мире, смешанные, невероятным образом, с раскаянием в том, как он, не зная, что делает, оказывается, убил отважного пирата-полубога, а вовсе не просто швырнул в камин «пачку паршивого пергамента».
Ринальд был потрясен. Он никак не мог ожидать подобного, полагая до сего момента, что легче заставить плакать камень, чем Айгана.
– У нас есть еще другие книги, – сказал он, – правда! Хочешь, я тебя научу читать?..
С того дня началась их дружба, не прерывавшаяся вот уже почти тридцать зим.
Им было по пятнадцать, когда умерла мать Ринальда, и лэрд Руфус почти сразу последовал за ней. Сын унаследовал отцовский высокий титул и огромные долги: несколько неурожайных лет и благородное сердце Руфуса, не позволявшее ему вовремя взыскивать плату с арендаторов, сделали свое дело. Поместье оказалось давно заложенным, так что Ринальда просто вышвырнули из родового гнезда, как приблудную собаку. И если бы тогда не Айган, имевший богатый горький опыт выживать в любых обстоятельствах, лэрду пришлось бы совсем туго. Но к тому времени они были ближе единоутробных братьев, и о том, чтобы расстаться, даже не помышляли, хотя, разумеется, ссоры и отчаянные драки между ними тоже случались.
…Почему-то именно сейчас, в Мессантии, воспоминания нахлынули на лэрда особенно сильно и ярко; он не вполне понимал, думает о них наяву или спит и видит яркий сон, в который погружается время от времени. Ему хотелось, чтобы Айган сейчас оказался рядом, но увы, Конан счел нужным оставить его в Гарантии.
Сквозь тяжелую дрему Ринальд услышал тот же стук, что и в первую ночь в Аргосе. На этот раз он медлить не стал, тут же подскочив к двери и рывком распахнув ее, тем не менее, результат оказался прежним – он никого не увидел, и это было весьма странно. Ничего, кроме тишины и темноты, за дверью не оказалось.
– Может, я начинаю сходить с ума? – вслух сказал лэрд, раздраженно пожимая плечами.
Кем бы ни являлся неизвестный, если только он действительно существовал, так быстро уйти он мог едва ли. Но Ринальд готов был поклясться, что совершенно отчетливо слышал стук! Разве лишь он ошибся относительно источника звука? Но откуда тот еще мог исходить? Помещения, в которых расположились аквилонцы, находились в средней части дворца, непосредственно под той самой оранжереей, из которой почти не вылезал Треворус. С обеих сторон от комнаты Ринальда были почти такие же апартаменты, где сейчас десятью сон видели двое черных гвардейцев, Ролло и Рестан – уж эти-то молодцы бессонницей точно не страдают, тут хоть стадо слонов пробеги, если они не несут службу и могут позволить себе расслабиться, не услышат ни шороха…
Да что ему дался этот стук?!..
Ринальд всё-таки прошелся по коридору в поисках, возможно, какой-нибудь неглубокой ниши, вжавшись в которую, некто (или нечто?) мог какое-то время оставаться незамеченным, однако ничего похожего не обнаружил. Он уже собрался вернуться к себе, когда всё крыло дворца огласилось встревоженными криками. Молодой Морганн, оруженосец Конана, звал на помощь. Ринальд немедленно бросился на его голос, спустя несколько мгновений к нему присоединились остальные спутники аквилонского короля. Морганн, сбиваясь, говорил, что, как и положено, стоял на посту у дверей королевских покоев и вошел внутрь, когда Конан позвал его – но это было и всё, что киммериец успел сделать. Морганн обнаружил его лежащим не в постели, а на полу, и при том без чувств, точно мертвого. В том же состоянии Конан находился и сейчас – вероятно, почувствовав, что с ним что-то неладно, он попытался встать прежде, чем потерял сознание. Паллантид склонился над ним, коснувшись пальцами трепещущей на шее правителя Аквилонии жилке, облегченно произнес:
– Король жив.
– Пропустите меня! Откройте окна!
Удивительно, с какой завидной силой и проворством маленькая Лю Шен, расталкивая бестолково столпившихся мужчин, рвалась к своему господину. И они уважительно расступились перед ней, зная, что если кто и может сейчас принести пользы больше всех остальных, вместе взятых, так это именно кхитаянка. Ей, однако, ничего не пришлось делать: едва лишь в помещение ворвался поток холодного воздуха, Конан пошевелился, открыл глаза и сел, встряхивая головой.
– Что за ерунда? Что происходит? – спросил он.
– Не двигайся, господин, – Лю Шен не просила и не советовала – она требовала. – А вы, кто-нибудь, поднимите его и положите на постель, а не стоите, как стадо баранов!
Паллантид и Морганн исполнили приказание девушки, хотя Конан тут же заявил, что он сам вполне способен встать и ни в чьей помощи для этого не нуждается.
– Нуждаешься, – возразила Лю Шен. – Не надо со мной спорить, господин. У кого-нибудь здесь достанет ума принести воды?..
Воины подчинились ей даже, когда Лю Шен попросила их выйти и оставить Конана с нею вдвоем.
– Что произошло, господин? – опросила она, глядя на него встревоженно и нежно, – Расскажи мне.
– Ну… я не знаю. Мне снился какой-то дурацкий сон, будто я сражаюсь с неким не то человеком, не то чудовищем, я видел только силуэт, но не различал лица. Потом он вцепился мне в горло и стал душить… хотя нет, сначала он, или оно, прижал меня к земле так, что я не мог даже пошевелиться, а затем… я проснулся оттого, что мне было нечем дышать, но оно… это… Как будто не исчезло. Я хотел позвать Морганна, но не успел.
– Ты позвал его, – возразила Лю Шен.
– Да? Я не помню, – Конан всё еще ощущал непривычную слабость, и это его раздражало. – Но всё это просто ерунда, со мной всё нормально.
– Не совсем, – сказала кхитаянка.
Она прекрасно понимала, что происходит в душе Конана. Такие люди, привыкшие чувствовать и осознавать свою силу и мощь, испытывают почти детский страх и растерянность, обнаружив, что тоже уязвимы и смертны. Если бы киммериец был ранен в битве, всё было бы иначе – боль от ран он знал и умел терпеть. Но такая нелепость, как обморок – разве пристало мужчине терять сознание, точно какой-то бабе? Да еще его люди оказались свидетелями этой неизвестно откуда взявшейся слабости! Было от чего испытывать досаду. Девушка успокаивающе прижала свою маленькую прохладную ладонь к щеке киммерийца. Сейчас он был для нее не королем и господином, а человеком, нуждающимся в поддержке и утешении.
– Тебе надо отдохнуть, господин, – произнесла она
– Это проклятый дворец, – проворчал Конан. – Тут точно какое-то колдовство, я это чувствую!
Лю Шен слышала, как быстро и неровно бьется его сердце, и догадывалась, что гиганту-северянину гораздо хуже, чем он пытается показать. Насчет колдовства она сомневалась, скорее всего, причина такого его состояния – то, что он всю жизнь провел в непрерывной бешеной скачке, не зная никаких передышек. Рано или поздно собственное тело вполне могло предать его. Но как скажешь об этом человеку, упрямо отказывающемуся признавать, что ему уже не двадцать и не тридцать зим?
– Позови Ринальда, – сказал киммериец. – Сейчас.
– Да, конечно, если ты этого хочешь, господин.
– Лю Шен? Ты можешь назвать меня по имени?
– Разумеется, Конан, – легко ответила девушка, сама удивившись, как это у нее получилось. – Лэрд сейчас придет.
Он и не уходил, впрочем, как и остальные, стоя по другую сторону двери, словно в ожидании приговора. Стоило Лю Шен появиться, аквилонцы окружили ее.
– Что с королем? Ты знаешь?.. Ему ничего не нужно?..
Молчал один только Ринальд, снова отчетливо вспомнив своего отца. И как лэрд Руфус однажды просто упал, коротко вскрикнув, и больше не поднялся. Да, Ринальд молчал и вообще держался чуть в стороне от остальных, но по его напряженному серому лицу Лю Шен сразу поняла, насколько он встревожен.
– Ему нужно, чтобы вы оставили его в покое и перестали толкаться на пороге и говорить все разом, – произнесла Лю Шен. – Расходитесь и ничего не бойтесь. Господину уже лучше. Лэрд Ринальд, король звал тебя.
Рыцарь вошел и почтительно остановился перед Конаном.
– Сядь, – махнул тот рукой. – И послушай… вот, ты бы это, не обижался на меня, что ли. Ну, я погорячился, да. Сам знаю.
Конан, который в чем-то раскаивается – на это стоило посмотреть, другого такого случая и во всю жизнь могло не представиться!
– Право суверена… – начал было Ринальд.
– Иди ты с этим правом. Я унизил тебя ужасно, публично, да еще и несправедливо. Простить этого не могу ни себе, ни Треворусу. Ладно бы просто кулаком по морде съездил, а то ведь… я был рабом и знаю, каково это – терпеть унижения прилюдно.
– Я тоже был рабом в Кхитае.
– Знаю! Видел шрамы у тебя на спине, которые с другими не спутаешь, от кнута следы. Так?
– Да.
– Так вот, честью клянусь, а мое слово – верное, что никогда на тебя руку не подниму. И давай забудем об этом.
– Считай, я уже забыл, господин.
Конан вздохнул с таким облегчением, что лэрд понял – ему было важно это услышать.
– А на акул пойдешь со мной? – спросил киммериец.
– Конечно, – охотно согласился Ринальд. – Ни за что такую охоту не пропущу. Это ж не карасей из пруда таскать!
– Хорошо, никто не против, чтобы вы перебили всех акул возле побережья и впридачу крокодилов в аргосских болотах, – вмешалась Лю Шен, – но только не сегодня. Пусть пока поживут.
Глава X
– А где там подевался этот бездельник Рестан? – громко спросил Паллантид, – Или этому… с позволения сказать, воину, хоть камни с неба вались, дела нет, вообще, ни до чего! Нет, ну что за безалаберность?! Действительно, среди остальных Рестана не было. Ролло вызвался сходить за ним и отсутствовал очень недолго, а когда возвратился, на лице гвардейца было написано сильнейшее потрясение, у него даже волосы на затылке приподнялись, как шерсть y собаки.
– Он… Реста…
– Что? – спросил Паллантид. – Да говори ты, а не заикайся!
– Он мертв, – выпалил Ролло…Действительно, молодой гвардеец был безнадежно мертв уже несколько часов, и его тело успело остыть. Темно-карие глаза оставались удивленно распахнутыми, словно перед смертью Рестан увидел нечто, крайне его поразившее, а цвет лица ясно указывал на то, что умер он от удушья.
– Задохнулся?! – Паллантид осмотрел шею Рестана, но не обнаружил никаких следов, соответственно которым можно было утверждать, что гвардеец погиб от чьей-то руки. – Проклятье! Я ничего не понимаю. Кто из вас последним видел его живым?
– Я, – сказал Ролло, – мы играли в кости, а потом я ушел. Он проигрывал… мы решили продолжить завтра.
– А сейчас, когда ты входил к нему, дверь была открыта?
– Я постучал, но Рестан не отозвался. Тогда я толкнул дверь, и она, правда, оказалась не заперта.
– Позовите Лю Шен, – велел Паллантид, тут же вспомнив, где и с кем находится кхитаянка.
Повисла напряженная пауза.
– Мы должны сообщить Конану о Рестане, – всё-таки решил Паллантид. – Король не может оставаться в неведении относительно того, что здесь происходит! Нам всем следует понять, что мы в этой треклятой Мессантии, – на чужой и, демоны меня разорви, враждебной земле, а не у себя лома, и эта смерть – тому горькое подтверждение.
…– Я уже видела такое, – Лю Шен приподняла руку Рестана, разглядывая синие ногти на его пальцах, затем оттянула вниз его веки. – Да, видела, и могу утверждать, что он отравлен каким-то не сразу действующим, по очень сильным ядом, от которого останавливается сердце.
– Значит, всё-таки убит, – Паллантид сжал кулаки.
– Но он не ел и не пил ничего такого, что не употребляли и все мы, – усомнился Ролло. – Однако остальные все живы, а Рестан…
– Живы. Пока, – мрачно уточнил Паллантид.
– Отравить человека можно не только через еду и вино, – сказала Лю Шен. – иногда довольно крошечного укола, простой царапины. Надо осмотреть каждый дюйм его тела, прежде чем подготовить к погребению, может быть, это что-нибудь прояснит.
– Мы подготовим к погребению всю Мессантию, – прорычал Паллантид. – Никто не смеет безнаказанно убивать наших людей! Треворус ответит за это!
– Конан… – Лю Шен подняла голову и посмотрела в суровые лица мужчин. – Наш король тоже был в одном шаге от точно такой же смерти. Всё очень похоже. Кто-то пытался покончить не только с Рестаном, – отчетливо произнесла она вслух то, о чем уже успели подумать многие, и напряженный голос девушки зазвенел от ярости. – Но это не значит, будто именно подданные Треворуса решилась на подобную подлость. Поверьте, мне тяжело говорить об этом, однако убийцей может быть один из нас, и он не оставит своих попыток.
Наступила такая гнетущая, полная тишина, в которой не слышалось даже дыхания.
– Один из нас? – первым нарушил молчание Паллантид, – Я лично подбирал самых надежных людей, обвинить кого-то из них – значит обвинить меня самого! Черная гвардия – не змеиное гнездо предателей!
– Не все, кто отправился с королем в Аргос, принадлежат к Черной гвардии, – ей хотелось умереть раньше, чем она закончит, но долг велел продолжать и договорить до конца. – Два человека не находятся в твоем личном подчинении, Паллантид: я сама. И лэрд Ринальд.
«Убийца… не оставит своих попыток… лэрд Ринальд…»
Ринальд, который один раз, уж точно, пытался убить Конана на глазах всей Тарантии! Тогда, в открытом бою, он проиграл, но значило ли это, что на том и успокоился?
Не было руки, которая в этот момент не потянулась бы за оружием, и не было сердца, в котором не вспыхнул бы гнев, способный расплавить даже камень!
В самом деле, в словах Лю Шен была железная, совсем не женская логика. Покушаться на жизнь короля Аквилонии подданным Треворуса не было ни смысла, ни выгоды. Вряд ли в Мессантии нашелся бы безумец, желающий видеть Аргос растоптанным подковами коней аквилонской армии, которая непременно начала бы, в таком случае, войну. Что касается Черных гвардейцев Паллантида, каждый из них доказал свою преданность Конану не один раз. Кхитаянка также оставалась вне всяких подозрений. Вывод напрашивался сам собой.
Вокруг лэрда немедленно сомкнулось плотное кольцо.
Только железная дисциплина не позволяла гвардейцам прикончить его, не дождавшись приказа.
Паллантид скрипнул зубами.
– Убейте эту мразь.
– Только право короля выносить ему приговор, – на лице Лю Шен не дрогнул ни один мускул, на нем лишь губы двигались – через силу и такую страшную Душевную боль, что кхитаянка сама не понимала, чем так прогневила богов, которые заставляют ее проживать одно мгновение кошмарней и невыносимей другого… – Судить и предать казни.
– Да, – согласился Паллантид. – Умереть прямо сейчас – такой милосердной смерти он не заслуживает. Ролло, арестуй его.
Ринальд не оказал никакого сопротивления. Он словно вдруг вообще перестал понимать, что происходит.
Паллантид шагнул к нему и изо всей силы наотмашь ударил по лицу.
Голова лэрда дернулась, но он и тут не издал ни звука.
Когда его уводили, Ринальд не видел, что на правой щеке Лю Шен расплывается багровое пятно – в том же месте, куда ему самому нанес удар глава Черной гвардии.
* * *
– Ринальд?
Он не хотел ни отвечать, ни вообще подавать признаков жизни, ибо за эти сутки впервые подумал о своем отце более с досадой, чем с любовью. Лэрд Руфус, зачем ты породил меня на свет таким сильным, что я пережил это?
– Мы слышали, о чем говорят все ваши, – продолжал Химат, зная, что рыцарь его прекрасно слышит.
– И наши тоже, – добавил Талгат. – Весь дворец гудит об одном и том же.
– Оставьте меня в покое, – попросил Ринальд. – Я не знаю, как вы сюда пролезли, но ради всего святого, уходите тем же путем, а?
– Но ты же не собирался убивать вашего короля. И того парня тоже.
– Мне нечем это доказать, – бесцветно возразил Ринальд.
– Конечно, до тех пор, пока ты не найдешь, кто это совершил на самом деле.
– Я? – если бы мог, Ринальд бы засмеялся, но он забыл, как это делается. – Разве что мой дух вернется с Серых Равнин после того, как меня повесят.
– Твоему духу вовсе не обязательно расставаться с телом, – Химат достал нож и перерезал веревки на руках и ногах лэрда. – Вставай. Из этого каземата есть два выхода. В одну дверь вталкивают преступника, чтобы он здесь ждал казни, а через вторую выводят во внутренний двор, где она совершается. Ты пройдешь через нее. Но не на казнь.
– А куда ж еще?.. – запястья и кисти рук Ринальда ужасно распухли, он не чувствовал своих пальцев, а ступни начали понемногу отходить, вызывая примерно такие же ощущения, как если бы в них вонзили разом сотню раскаленных игл.
– С этого внутреннего двора умершего затем вывозили через Ворота Смерти и сбрасывали в ров, – продолжал обстоятельно объяснять Химат. – Они узкие и не заперты. Ты сразу окажешься за пределами дворца, в Мессантии. С той стороны выставлен караул, но он скоро сменяется. Ты успеешь проскочить, пока внешний дозор передает следующему по очереди, если поспешишь. Мы проводим тебя. Мы знаем дворец так же хорошо, как лес – звери, и тайные подземные норы – кроты. Ну, давай же, Ринальд, пожалуйста, встань – ты ведь можешь! – умоляюще сказал он.
И лэрд поднялся. Удивительное дело, Химат и Талгат предусмотрели всё. Его путь до свободы не занял и нескольких минут. Как понял Ринальд, он провел в камере около полутора суток – над Мессантией сгущались серые сумерки перед следующей ночью, а дождь лил сплошной стеной.
Ринальду пришлось, действительно, преодолеть ров за стеною дворца. Торопясь, он споткнулся о какой-то желтоватый камень, выбив большой палец босой ноги, выругался сквозь зубы, взглянув вниз: не камень, а человеческий череп взирал на него пустыми черными провалами глазниц.
Пока выбирался наверх, несколько раз срываясь и сползая назад по мокро-вязкой глине, лэрд успел приобрести такой вид, что теперь в нем ни одна живая душа не признала бы знатного человека. Правда, он не имел счастья видеть самого себя, но догадывался, что выглядит, как бродяга – босой, мокрый насквозь, оборванный и грязный, с заросшим короткой жесткой щетиной лицом. И он понятия не имел, куда идти – главное, оказаться подальше от дворца, в котором остались люди, убежденные в его предательстве и вероломстве, в том, что он покушался на жизнь Конана и убил Рестана.
«Ты не докажешь свою невиновность, если не найдешь того, кто совершил это на самом деле».
О если бы он знал, откуда начать поиски!..
