Текст книги "Закат Аргоса"
Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава XXI
К несказанной радости Треворуса, Конан сообщил ему, что на следующий день аквилонцы собираются покинуть Мессантию. Он теперь так старался ускорить их отъезд, что напоследок почти не глядя подписывал все, о чем ему предлагалось договориться, лишь бы властитель Аквилонии оставил его в покое.
Он даже не стал лишний раз интересоваться, удалось ли тому выйти на след беглеца, подозреваемого в покушении. Зачем спрашивать, если это может заставить Конана задержаться в Мессантии? Нет, пусть лучше уйдет и он, и его люди, и чем скорее, тем лучше. Единственное, что вызвало протест Треворуса, была весьма странная личная просьба аквилонского короля.
– Как тебе известно, – произнес Конан, – у меня есть сын и наследник, именем Конн, который заменит меня, когда придет его срок встать во главе Аквилонии. Насколько я понимаю, и ты не сможешь вечно оставаться у власти, и тогда твои сыновья станут править Аргосом, так вот, я полагаю, что человеку следует как можно раньше начинать готовиться к той миссии, которую ему предстоит исполнять, и потому хотел бы познакомить будущих королей. Надеюсь, ты позволишь сыновьям посетить Тарантию.
– Но они… – лицо Треворуса исказилось, однако аквилонский правитель не дал ему возразить.
– Они совершенно вменяемы и хорошо развиты. Все остальное не имеет значения.
– Я подумаю, – пробормотал Треворус.
– Отлично, друг мой, – кивнул Конан так, словно получил верное согласие. – Я распоряжусь, чтобы спустя одну-две луны, или даже раньше, мои люди явились в Мессантию для сопровождения инфантов ко двору Тарантии со всеми надлежащими их высокому положению почестями. Почему-то мне кажется, ты сможешь пережить их отсутствие, – не удержался он от язвительного замечания. – А им будет полезно познакомиться с государственным устройством и обычаями, принятыми в Аквилонии.
То, что Конан вообще завел подобный разговор, было отнюдь не случайностью и не нелепой прихотью. Треворус не подозревал о том, что знакомство аквилонского правителя с Химатом и Талгатом не ограничилось теми недолгими минутами, когда инфанты вступились за лэрда.
Признаться, их действия произвели на киммерийца весьма сильное впечатление, равно как и они сами, это проявление сарказма богов.
Вообще, Конан, в отличие от иных высокопоставленных особ, никогда не держал рядом с собою ни шутов, ни карликов, ни всевозможных уродов, при аквилонском дворе подобное заведено не было.
Напротив, он предпочитал видеть в своем окружении достойных и сильных людей, небезосновательно полагая, что правители, приближающие к себе неполноценных созданий, просто-напросто таким образом стараются подчеркнуть собственную значительность.
Конан в таких ухищрениях не нуждался, он и без того был уверен в себе, а лицезрение уродства вызвало у пего досаду и отвращение. Это не касалось только тех случаев, когда то или иное увечье было результатом тяжелого ранения, полученного в битве. Воин, который пострадал в сражении, не должен испытывать неловкости из-за того, что его тело отмечено шрамами, а лицо обезображено.
К таким людям Конан проявлял уважение и обращался с ними достойно. Каждый боец аквилонской когорты мог быть совершенно уверен в том, что, случись с ним беда, король позаботится, чтобы он и его семья были обеспечены всем необходимым, а не проклинали до конца своих дней несправедливость судьбы.
Химат и Талгат были случаем совершенно особенным и ни под какие привычные рамки неподходящим. У киммерийца возникло желание немного побеседовать с ними, и он не пожалел об этом.
Как ни мало Треворус интересовался своими отпрысками, к ним все же были приставлены и слуги, и те, кто заботился не только об естественных животных потребностях инфантов, но и об их образовании.
Часто случается так, что человек, обделенный судьбой, словно в противовес этому оказывается обладающим некими необыкновенными свойствами. Это в полной мере касалось сыновей Треворуса. Химат отличался поразительными умственными способностями и легко овладевал множеством наречий, умея говорить, читать и писать почти на всех языках Хайбории, да и прочие науки давались ему на удивление легко. Таким учеником мог бы гордиться любой мудрец!
Пытливый, живой и ясный ум Химата впитывал в себя, как губка, любое знание, а его памяти оставалось только позавидовать. Он проявлял интерес к математике и философии, описаниям иных земель и созвездий, логике и риторике, мореплаванию и военному делу…
Через пять минут разговора с ним Конан поймал себя на том, что почти забыл и об уродстве принца, и об его невероятно юном возрасте. А когда речь зашла об Аргосе, Химат окончательно сразил киммерийца тем, насколько разумно и подробно излагал все меры, которые необходимо принять, чтобы в кратчайшее время добиться процветания свой страны. Похоже, он тратил немало времени на то, чтобы быть в курсе всего, происходящего в Мессантии и за ее пределами, и уж точно побольше, чем его отец. Вот с кем имело смысл серьезно обсуждать дальнейшую судьбу Аргоса! Химат обладал всеми задатками истинного правителя, только, увы, его мнение при дворе ничего не значило и не решало.
– Парень, – с искренним восхищением сказал Конан, – Когда ты станешь королем, для Мессантии это будет благословением.
– Но этого никогда не случится, – спокойно ответил мальчик. – Нас убьют гораздо раньше. Главный советник Раммар спит и видит, как бы с нами расправиться. Он ненавидит нас и презирает отца, мечтая запять его место, а жрецы в один голос ему подвывают. Но он совершает огромную ошибку: опираться надо не на них, а на армию.
– Так, – подтвердил Конан, – не могу с тобой не согласиться.
– И вообще, в нынешней ситуации спасение Аргоса в том, чтобы стать частью Аквилонии, – продолжал Химат. – Я говорю это не из лести тебе, а потому, что чем больше страна, тем она сильнее. Распространение аквилонских законов на Аргос необходимо, но если кто-то вслух заявит об этом, его назовут предателем.
– Даже короля?
– Я не король. А отцу ни до чего нет дела. Мессантией правит Раммар, недалекий и алчный, и результат этого очевиден.
– А меня ты считаешь разумным правителем? – прямо спросил Конан, вдруг ощутив, что ему действительно небезразлично мнение этого удивительного мальчишки.
– В целом ничего, – заявил Химат. – Мне нравится твоя решительность, но тебе недостает умения иногда не идти напролом, а находить более тонкие и мудрые способы вести дела. Если мой отец вообще ничего сам не решает, то ты, наоборот, хватаешься за все сразу, не учитывая, что не во всех вопросах достаточно разбираешься. Тебе недостает образованности. Кроме того, ты бываешь несправедлив и рискуешь оттолкнуть от себя достойных и верных людей тем, что способен их публично унизить.
– Как Ринальда, – вмешался Талгат.
– Я принес ему извинения, – сообщил Конан.
– Чтобы тут же арестовать? – заметил Талгат.
– Вы не знаете всех обстоятельств.
– Мы никогда не говорим о том, чего не знаем. Если бы ты полагался не только на разум, но и на то, что подсказывает сердце, никогда бы так не поступил.
В этот момент Конан понял поразительную вещь. Эти двое были идеальным дополнением друг друга. Если Химат являлся мозгом сего странного организма, то Талгат – его душой и сердцем. Один был способен охватить огромный объем внешних знаний о мироустройстве, другой – глубину и разнообразие внутренней сути людей и явлений. Дети одних родителей, чудовищно сросшиеся близнецы, сходство которых должно было являться абсолютным, оказывались на самом деле совершенно разными!
– Вот что, парни, – произнес Конан. – Что скажете, если я увезу вас в Тарантию? Подальше от Раммара?
– Это может снасти нам жизнь, – отозвался Химат. – Но отец будет против.
– Вашего отца я возьму на себя. Идет?
* * *
Вот что предшествовало разговору киммерийца с Треворусом, но аквилонский король не стал вдаваться в такие подробности.
Он пришел к неутешительному выводу о том, что Треворус попросту недостоин не только трона, но и собственных сыновей, после чего в голове Конана возник еще один исключительный по своей дерзости замысел, – коим он, впрочем, до времени ни с одной живой душой не собирался делиться.
Две луны срок немалый, подумал Треворус. За это время киммериец сто раз успеет выбросить из головы свою нелепую затею, а сейчас лучше открыто не возражать.
– Да будет так, – произнес он, размышляя о то, что его ждет в оранжереях Каина, явившаяся во дворец с какой-то просьбой, которую еще не успела высказать.
Прежде, надо заметить, она обыкновенно не просила ни о чем, по нынче явно пребывала в заметной тревоге, омрачающей душу будущей королевы Аргоса, и Треворус как раз собирался выяснить, в чем причина.
Поэтому он, едва скрывая облегчение, церемонно распрощался с Конаном и поспешил к двум созданиям, которые интересовали его куда больше.
* * *
– Слава богам, – сразу же сообщил он Каине, – завтра утром чужаки уберутся из Мессантии. Знаешь ли, их присутствие держало меня в постоянном напряжении, и я рад, что все закончилось.
– Завтра? – переспросила та. – Но разве аквилонцы не собираются задержаться?
– Значит, их намерения изменились, и это хороню… Итак, дорогая, что ты хотела мне сказать? – при этом Треворус взирал на Возлюбленную, словно обращался именно к ней.
– Мне не представилось случая сказать тебе об этом раньше, но в мой дом кто-то пытался проникнуть, – объяснила Каина. – Это напугало меня. Слуги не смогли схватить незнакомца, упустили его.
– Я пришлю охрану, – пообещал король. – Не волнуйся. С твой головы волосок не упадет.
– Да, но… если бы ты позволил мне нынче не возвращаться туда, я была бы тебе весьма признательна, – горячо сказала женщина. – У меня плохое предчувствие.
– То есть ты хочешь остаться во дворце? – переспросил Треворус. – Что ж, я буду этому только рад. Я совершенно не желаю, чтобы с тобой случилась какая-нибудь неприятность, а тут ты в полной безопасности.
– Эулиара тоже не возражает против моего присутствия, – совершено серьезно произнесла Каина.
Это было правдой.
Возлюбленная вполне благосклонно принимала будущую королеву, Треворус сразу это заметил. Между женщиной и цветком установились прекрасные отношения.
В жилах Каины недаром текла кровь Алгиданы, большую часть жизни не вылезавшей из постелей сильных мира сего. Она отлично знала, как следует держаться с ними, впитав эти представления в буквальном смысле слова с молоком матери.
Аквилонцы намерены утром покинуть Мессантию, думала Каина. Значит нынешняя ночь – последняя, когда еще можно успеть осуществить свой замысел. Она пристально взглянула на Эулиару.
Всего-то и нужно, что один отросток, несколько продолговатых бледных листьев, это такая малость!
А Треворусу она потом как-нибудь объяснит, объяснит их отсутствие на цветке…
Покамест Каина не могла точно себе представить свой разговор с королем Аргоса, но не сомневалась: когда потребуется, слова найдутся сами.
Глава XXII
Одо пропал!.. Лю Шен и подумать не могла, насколько сильно способно расстроить ее это обстоятельство. Подумаешь, какая потеря! Но она, во-первых, успела привыкнуть к животному – тому самому подарку Хромой Ив, и никогда с ним не расставалась.
Одо – так она назвала его – живым воротником лежал на ее шее или ходил сзади, точно собака. В последнюю очередь эту хитрую грациозную тварь можно было назвать «милым котиком» – ничего милого в его бандитской роже не наблюдалось. Но со стороны возникало впечатление, будто девушка и зверь как-то внутренне связаны между собой и разве только не разговаривают!..
Правда, особенного беспокойства кот до сих пор не проявлял, как того ожидала Ив. Лю Шен сразу же отказалась держать его на цепочке, не желая ограничивать свободу независимого животного, и Одо, как ни странно, оценил этот широкий жест, не делая никаких попыток исчезнуть. Во всяком случае, до сих пор.
И вдруг… Лю Шен встревожилась. Куда и почему он мог деться? Ушел из проклятого дворца, как все его предшественники?
Она впервые пожалела, что не последовала совету Ив и избавила Одо от ошейника с цепочкой. Кхитаянка решилась поискать животное, надеясь на то, что ей повезет. Лю Шен прошлась по коридорам дворца, время от времени окликая Одо, и в какой-то момент кхитаянке показалось, будто он отозвался – во всяком случае, она довольно отчетливо услышала его короткое хриплое мяуканье и ускорила шаги, следуя на этот звук.
Она не ошиблась и, вскоре увидев кота, испытала мгновенное облегчение, тут же, впрочем, сменившееся еще более сильной, нежели прежде, тревогой. Серая тень мелькала и исчезала, постоянно опережая Лю Шен шагов на десять. Спеша за нею, девушка оказалась в королевской оранжерее, где ей прежде не доводилось бывать, но Одо продолжал бежать вперед, пока не остановился возле какого-то странного растения с длинным стеблем и бледно-зелеными узкими листьями.
Зверь принюхивался и вел себя беспокойно, вдруг припав к земле и начав подкрадываться к чему-то, чего Лю Шен разглядеть не могла, как ни старалась.
– Что ты здесь делаешь?
Наблюдая за Одо, Лю Шен не заметила, что они здесь не одни. Женщина, довольно высокая и наделенная богами яркой, поразительной, но какой-то хищной красотой, стояла перед нею, недовольно сведя к переносице стрелы черных бровей.
Рядом с этой величественной особой, с коей впору было ваять изображения богинь, кхитаянка казалась совсем юной, блеклой и непривлекательной.
– Я искала Одо, кота, – объяснила Лю Шен. – Он сбежал и пришел сюда. Сейчас я заберу его и уйду.
– Я не видела тебя раньше в оранжереях, – произнесла женщина с подозрением.
– Я аквилонка, подданная короля Конана, – сказала Лю Шен. – И между прочим, тебя тоже вижу во дворце впервые, – добавила она, недовольная собою за то, что так теряется перед незнакомкой.
Без пяти минут королева Мессантии презрительно хмыкнула.
– Забирай эту тварь и убирайся, – велела она не терпящим возражений тоном. – Вы, аквилонцы, еще бы здесь свиней развели.
– Нe надо так со мной говорить, – твердо заявила Лю Шен. – Я не рабыня. Во всяком случае, не твоя.
Она изо всех сил старалась вспомнить, где могла видеть эту черноволосую красавицу. Лю Шен казалось, они уже встречались прежде, по где и когда, она не понимала. Да и та не выказывала никаких признаков узнавания, явно видя кхитаянку впервые.
– Извини меня, – проговорила незнакомка, неожиданно сменив гнев на милость. – Конечно, я не права. Ты, верно, близко знаешь короля Конана?
– О, конечно, – кивнула Лю Шен. – Он мой господин, я служу лично ему.
– Огромная честь! А я о нем только слышала, – вздохнула женщина, – хотя всегда им восхищаюсь и считаю поистине великим правителем. Послушай, девочка, не знаю, как тебя называть…
– Лю Шен, – представилась кхитаянка.
– Лю Шен, – повторила та, – я бы хотела преподнести твоему господину небольшой дар, но так, чтобы это не выглядело дерзким и нескромным. Может быть, ты сможешь передать ему все это? – женщина склонилась к странному растению и, достав остро отточенный нож, срезала один из побегов. – Это символ власти и могущества, – она протянула побег Лю Шен, и та заметила, что руки женщины затянуты в кожаные перчатки, доходящие до локтей. – Только осторожно, – предупредила черноволосая. – Растение очень хрупкое, к нему нельзя грубо прикасаться. Вот, оберни ладонь платком. Поставь побег в комнате твоего господина, это принесет ему удачу. Но сама не прикасайся, – настойчиво повторила она. – Существует поверье, согласно которому ты иначе отнимешь удачу у того, кому предназначен дар. Ты поняла?
– Да, – Лю Шен недоверчиво взглянула на незнакомку. – Странное поверье. И этот цветок тоже какой-то странный.
– Ну, милая, я не думаю, будто тебе известны все сотни и сотни растений, которые собраны здесь, – возразила женщина.
– Сотни – нет, но многие я знаю, – ответила Лю Шен. – Я врачевательница. Меня специально учили распознавать цветы и травы, которые могут быть полезны для человека или, наоборот, смертельно опасны. А этот цветок… – она замолчала, наблюдая за Одо, который окружающей зеленью совершенно не интересовался, куда более встревоженный присутствием черноволосой: он прижал уши и чуть отступил назад. – Он мне не нравится, – решительно закончила Лю Шен. – И тебе я не доверяю. От вас обоих исходит зло и опасность, Дэйна, – неожиданно вырвалось у нее, и кхитаянка даже сама не поняла, что произошло раньше – вспышка озарения, когда ей стало ясно, кто перед нею, или слово слетело с ее языка будто само собой, помимо ее воли.
Потому что она совершенно отчетливо увидела: вот Ринальд, сразу после поединка с Конаном, когда девушка впервые оказалась с ним рядом, и ей нужно снять с него доспехи и одежду, чтобы остановить кровь и обработать рану… и помимо прочего, медальон на его шее, который тоже пришлось снять, расстегнув серебряную цепочку.
Лю Шен никогда не отличалась излишним любопытством, тем более неуместным в подобной ситуации, но медальон неожиданно раскрылся, и она увидела изображение той самой женщины, которая сейчас стояла перед нею! Правда, вспомнить, куда потом делся этот медальон, Лю Шен не могла, да это было и не важно.
Эффект, произведенный ее словами, был мгновенным и соответствующим обстоятельствам.
Лицо женщины исказилось страхом и ненавистью. Она взмахнула рукой, рассчитывая хлестнуть кхитаянку побегом, который продолжала держать. Все произошло в какие-то ничтожные доли мгновения.
Лю Шен успела отклониться благодаря тому, что обладала отменной реакцией, и побег просвистел меньше чем в дюйме от ее лица, впрочем, уже следующая попытка Дэйны вполне могла увенчаться успехом – но тут Одо высоко подпрыгнул, явно намереваясь вцепиться Дэйне в глаза.
Это было точным воплощением ее собственных ночных кошмаров – женщина заслонила лицо, выставив вперед руку, и мелкие острые зубы и когти Одо впились в перчатку, пропоров ее насквозь, так что Дэйна с криком разжала пальцы и выронила растение под ноги, стараясь стряхнуть взбесившегося кота.
Воспользовавшись моментом, Лю Шен вполне могла бы убежать, но ей не хотелось оставлять Одо один на один с Дэйной.
Кроме того, кхитаянку захлестнула невиданная ярость – ведь именно эта женщина была причиной стольких бед, обрушившихся на Ринальда, и она же направляла руку лэрда против Конана!
Лю Шен не учили убивать, это было ни к чему для той, которая была призвана спасать чужие жизни, но защищать себя она умела в совершенстве, владея всеми необходимыми для этого навыками, даже не требующими наличия оружия или особенной физической силы.
Едва Дэйне удалось стряхнуть кота, как Лю Шен набросилась на нее, сбив с ног и стараясь действовать так, чтобы парализовать противницу резким и точным ударом по шее чуть ниже уха.
Но в тот момент, когда эта цель была благополучно достигнута и Дэйна обмякла, потеряв сознание, чья-то рука схватила кхитаянку за шиворот и поставила на ноги. Разгоряченная короткой схваткой, Лю Шен смело взглянула на вновь прибывшего.
– Ты убила ее, узкоглазая тварь! – заорал Треворус.
– Увы, нет, – возразила Лю Шен, – хотя она вполне заслуживает смерти! Эта женщина…
– Эулиара! – воскликнул Треворус, бросаясь теперь уже к своему цветку. – Дорогая, ты не пострадала?.. О, кто сделал это с тобой? – он заметил, что один из побегов оказался срезанным и валялся на земле под ногами, и в бешенстве обернулся на Лю Шеи.
– Ну уж не я, – девушка пожала плечами. – Зачем бы мне это понадобилось – но тут она тоже увидела нечто, заставившее кхитаянку обомлеть.
Одо был мертв.
Он лежал, вытянувшись, на том самом проклятом побеге, о котором так горевал правитель Мессантии – вероятно, несчастное животное коснулось смертоносного растения незащищенными подушечками лап; мало того, тело Одо словно на глазах сгорало изнутри, пожираемое незримым пламенем!..
Понять и сопоставить все сразу Лю Шен не смогла, зато сообразила, что теперь самое время уносить ноги, так и поступив, ловко лавируя между растениями и приближаясь к выходу из оранжереи.
Добраться до своих как можно скорее – вот все, чего ей сейчас хотелось, но Треворус не был намерен ей позволить это осуществить, он был в такой ярости, что оказывался вполне способен свернуть кхитаянке шею.
Ее выручило то, что Лю Шен выигрывала в ловкости и подвижности, к тому же девушка слишком ясно осознавала нависшую над собой смертельную опасность.
Она успела влететь в покои короля Аквилонии и захлопнуть за собой дверь прежде, чем Треворусу удалось настичь ее.
* * *
– Господин… господин…
– Что с тобой? – спросил киммериец, обняв дрожащую всем телом девушку и проводя огромной ладонью по ее волосам, утешая и успокаивая. – Кто тебя напугал?
– Я не… не напугана, – пролепетала Лю Шен, невольно прижимаясь к гиганту и всем своим видом подтверждая обратное. – Но я видела ту женщину, здесь во дворце! И цветок, который убил Одо! Он погиб, наступив на него, а она хотела, чтобы это был ты, но я успела ее…
– Так, давай по порядку, – Конан понял, что дело серьезно. – Что за женщина и кто такой Одо?
– Медальон Ринальда… там был ее портрет, и я узнала ее лицо. Женщина – Дэйна, которая втянула Ринальда в заговор против тебя! А Одо – это кот, которого Ив мне подарила. Он сбежал, я его искала, случайно попала в оранжерею, и она тоже там оказалась, и цветок, который может убивать всех, кто к нему прикасается…
– Ты не могла ошибиться?
– Нет, я хорошо запоминаю людей. Я редко ошибаюсь, Конан! О, господин, прости…
– Я сам однажды просил обращаться ко мне по имени, так что все нормально, продолжай, – ободрил ее киммериец. – Значит, говоришь, Дэйна? Она гналась за тобой?
– Не она. Треворус. Он просто взбесился, когда увидел, что цветок поврежден, а она лежит без сознания – я ее слегка ударила вот сюда, – Лю Шен показала на шею, а затем, заметно успокоившись, изложила все события куда более последовательно.
– Ты кому-нибудь еще об этом говорила?
– Нет, я сразу побежала к тебе.
– Правильно, Лю Шен. И не говори. Веди себя так, словно ничего не случилось.
– Но Треворус может устроить скандал еще хуже, чем когда…
– Когда Ринальд с ним говорил? Верно? И ты опасаешься, что тебя никто не защитит от моего гнева? Так вот, Лю Шен, за это не тревожься. Я не дам в обиду моих людей ни Треворусу, ни всему сонму богов, запомни.
– Да, Конан.
– А теперь послушай. Все, что ты рассказала, очень важно. Завтра мы покинем Мессантию.
– Но…
– Лю Шен, я не закончил. Ты становишься настоящей аквилонкой, скоро кхитайского в тебе ничего не останется, кроме глаз, если дошло до того, что ты перебиваешь короля!
– Я все равно не уеду без Ринальда! Он унижен и под подозрением из-за меня, Конан, я должна…
– Даже против моей воли? Ну, что же ты замолчала? Скажи наконец вслух, что ты его любишь, произнеси это.
– Я верна тебе, Конан.
Иногда говорить с Лю Шен казалось сущим наказанием.
– Чудесно. Сядь, – он указал на постель, и когда девушка подчинилась, лег и положил голову ей на колени. – Ты верна своему королю, но я еще и человек, который не может требовать ни от тебя, ни от кого-то еще убить в себе все остальные чувства, иначе мне будут служить не люди, а чудовища. Я стану сейчас говорить, а ты просто слушай, поняла?
Лю Шен в ответ провела пальцами вокруг его глаз, а Конан, опустив веки, начал посвящать ее в свой замысел, спокойно и убедительно объясняя, что им обоим предстоит сделать.
