Текст книги "Закат Аргоса"

Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Глава XIX

Вести дела с Треворусом было делом сложным, и Конан в этом скоро убедился. Аргосский правитель то производил впечатление вполне нормального человека, то вдруг словно впадал в транс, ссылался на нездоровье и старался тут же уйти.

Подчас казалось, что он попросту не помнит того, о чем шла речь накануне, а то и всего несколько минут назад, да при том ему постоянно представлялось, будто все, даже слуги, за его спиной только и делают, что злобно сплетничают о нем. Треворус, судя по всему, по-настоящему давно уже не правил, переложив дела на плечи своих приближенных, беззастенчиво пользующихся его странным состоянием: очень удобно иметь королем человека, столь мало способного следить за тем, что творится в государстве, да и не испытывающего желания этим заниматься. Не нужно ни заговоров, ни дворцовых переворотов, ни хитроумных и опасных интриг, а всего лишь действовать его именем, но в собственных интересах.

При таком положении вещей оставалось только поражаться тому, как Аргос вообще еще не растащили по кусочкам!

Треворус был как-то избирательно мелочен, разграбленная нищая страна и опустевшая казна его волновали только время от времени, в моменты просветления, зато он мог придти в неописуемую ярость, обнаружив крошечное пятно на столовом приборе или небрежность в одежде слуги, воспринимая это как личное оскорбление: всё равно что на тонущем корабле более всего заботиться о случайном плевке, замеченном на палубе!

Сам Треворус вел до отвращения праведную жизнь, не имея ни единой наложницы и не употребляя в пищу ни мяса животных, ни вина.

– Одну траву жрет, – однажды проворчал Конан по этому поводу, – так немудрено и самому в барана превратиться!..

Корабли, входящие в порты Мессантии, беззастенчиво грабились курсирующими возле самого побережья пиратскими судами.

На улицах столицы грабежи и убийства стали также обычным делом и никого не удивляли, а стража запросто отпускала любого преступника, если тот мог от нее откупиться, да и трудно становилось различить стражника от разбойника, ибо воины больше всего заботились о том, как бы набить себе карманы… или просто не умереть с голоду – опустевшая казна не позволяла достойно оплачивать их службу.

Нищих в Мессантии было, кажется, больше, чем ремесленников! Селевые оползни смели с лица земли множество селений, жители которых толпами шли в уцелевшие города в поисках крова и хлеба, но ничего не обретали, пополняя бессчетную армию уличных попрошаек и воров. Аргосская армия также находилась в плачевном состоянии, можно сказать, ее и вовсе не было, если не считать легионерами скверно вооруженный и начисто позабывший о дисциплине, вечно полупьяный сброд, не способный вести боевые действия.

В этой ситуации превращать Аргос в вассальное государство не составляло особого труда, даже не прибегая к каким-то исключительным мерам. Конан прекрасно понимал это и не собирался упускать подобную возможность, действуя в собственных интересах.

Он заявил, что все переговоры будет вести только непосредственно с Треворусом, не прибегая к помощи его приближенных и вообще в отсутствие таковых. После этого король Аквилонии взялся внушать правителю Мессантии, что помощь Тарантии ему жизненно необходима.

– Я обещаю тебе поддержку во всем, что касается этих ваших потерявших всякую совесть жрецов, – говорил он, – ибо знаю, как заткнуть им глотки. Готов предоставить лучших людей для охраны портов и самых надежных воинов высших чинов – для наведения порядка в легионах. Но мое условие – не мешать им действовать. И, кроме того, позволить аквилонским кораблям беспошлинно входить во все порты Аргоса…

Может быть, Конан не отличался особой дипломатичностью, зато его напор с лихвой компенсировал недостаток таковой. Он твердо знал, чего хочет и как этого добиться.

Под таким натиском устоять оказывалось столь же сложно, как становиться на пути бешено несущейся боевой колесницы, запряженной шестеркой лошадей, и рассчитывать, что тебя не втопчут в пыль. Киммериец просто не давал Треворусу опомниться, и не позволял ни с кем советоваться.

– Зачем тебе чьи-то указания? – недоумевал он, ловко разжигая честолюбие Треворуса. – Ты – единоличный и полновластный правитель Аргоса, тебе и решать его судьбу! Все остальные имеют единственное право: соглашаться с тобой и радоваться твоим решениям. Лично я веду дела только так, благодаря чему Аквилония процветает, ибо в Тарантии мое слово – Закон.

Простейший резон, суть которого сводилась к извечному вопросу: «Кто хозяин в доме – я или кошка?» действовал на Треворуса просто гипнотически.

Любую его попытку возражать киммериец тут же оборачивал как проявление недостойной нерешительности.

В результате правитель Мессантии подписывал и скреплял высочайшими печатями множество договоров, составленных Конаном и Паллантидом, толком их не читая, не успев вникнуть в суть и вряд ли подозревая, что, таким образом, препоручает Аргос на милость соседней Аквилонии.

Все происходило так стремительно, что здесь бы и более здравомыслящий человек вполне мог растеряться. Совершенно измученный этим вулканом в человеческом образе, Треворус, расставшись с киммерийцем, тут же уединялся в оранжереях и никого не допускал к своей персоне, мечтая лишь о том благословенном дне, когда аквилонцы уберутся из Мессантии и оставят его в покое.

Что касается его приближенных, в том числе главного советника Раммара, то они пребывали в растерянности и панике: Конан на это и рассчитывал, зная, что внезапность и быстрота нападения зачастую содействуют успеху всей кампании.

Он весьма любезно предоставил Треворусу двоих своих людей в качестве аквилонских советников – они, правда, пока еще ни шагу не сделали без ведома самого Конана, но им предстояло остаться в Аргосе после того, как он покинет Мессантию.

И за всей этой бурной деятельностью Конан не забывал о лэрде. Он мог бы предположить, что беглец вообще ушел из аргосской столицы, однако, зная его натуру, склонялся к мысли, что просто так Ринальд Мессантию не оставит. Это можно было расценивать как угодно, но после его ареста и исчезновения новых смертей во дворце не случалось.

Неужели все-таки я мог ошибаться в этом человеке? – размышлял киммериец. Верить в это отчаянно не хотелось. Хотелось иного: не полагаясь ни на кого, самому отправиться на улицы Мессантии. В себе Конан не сомневался, зная, что сумеет добиться в одиночку куда большего результата в поисках, нежели целый отряд. Ну не мог Ринальд нигде не проявиться! Не такой он человек, чтобы забиться в какую-то нору и отсиживаться там, точно крыса.

* * *

А Ринальд и не отсиживался, здесь Конан был совершенно прав.

Только на какое-то время «лэрд Ринальд» вообще перестал существовать, а вместо него в Мессантии появился еще один уличный сумасшедший – человек неопределенного возраста, с сальными пегими волосами, свисавшими неопрятными прядями, бессмысленным, блуждающим взором и редкой, тоже пегой, щетиной на болезненно-желтоватом лице, одетый не то чтобы совсем убого, но как-то нелепо, словно для него не имело значения, что и как на себя натянуть.

Его сходство с Ринальдом начиналось и заканчивалось разве что принадлежностью обоих к мужскому полу. Зато, разумеется, он не привлекал ничьего внимания и был совершенно свободен в своих перемещениях по аргосской столице. Под вечер же он обыкновенно отправлялся в дом Хромой Ив, и ничего удивительного, ведь несчастный слабоумный приходился ей двоюродным племянником из Асгалуна.

Иное дело, что, едва за ним закрывалась дверь, человек этот немедленно преображался, нетерпеливо сбрасывая ненавистные лохмотья, стараясь придать себе более достойный вид и принимаясь ворчать, что не приучен скрывать свое настоящее лицо и изменять внешность, находит таковое занятие отвратительным и так далее. Ив кротко сносила его недовольство до тех пор, пока ей не надоедало выслушивать эти жалобы, а поскольку терпеливостью она никогда не отличалась, то уже на второй минуте произносила:

– Может, хватит причитать, Камиль? И незачем так усердно отмываться, все едино завтра придется снова стать местным дурачком.

– Ничего, хоть ночь посплю человеком, – отвечал он, успокаиваясь. – Конечно, этот образ меня очень выручает, только смириться с ним я все равно до конца не могу.

– Ну, потерпи, – сочувственно сказала Ив. – Лучше расскажи, что кругом слышно. Я-то, видишь, в основном дворцовые сплетни нынче собираю, тоже занятно, но тебе их не узнать, пока ты первый со мной не поделишься! Да! Пока не забыла: ты знаешь что-нибудь о цветах?

Для Ив вообще были свойственны такие странные переходы от одной темы разговора к другой, что не всегда удавалось уследить за ходом ее мыслей.

– Увы, ничего, – признался «Камиль», – никогда не приходилось иметь с ними дела. Растут и растут, красиво, конечно, но и не…

– Понятно, – вздохнула женщина. – Такая же бестолочь, как и я. Признаться, я-то и вовсе цветы не люблю. В молодости был у меня один ухажер. И так и эдак он меня обхаживал, а я только смеялась… не но сердцу он мне оказался. Даже не помню, как его звали. А я красивая тогда была, что ты! Коса в руку толщиной, не поверишь… И однажды принесли мне от этого парня цветы – я домой возвращалась, вся комната ими заполнена, да шикарные такие, загляденье. Ну, думаю, эк его разобрало… Ладно. Легла спать, а ночью чуть на Серые Равнины не угодила. Дышать не могу, из глаз слезы градом. Собрала я все веники и выкинула, ну их к Нергалу вместе с ухажером. И с тех пор с большой опаской отношусь ко всяким этим… растениям.

– Ну а теперь-то что они тебе дались? – прямо спросил «Камиль». – Не просто же так ты о них заговорила? Может, хочешь, чтобы я тебе букет подарил?

– Да на что он мне, есть, что ли? – усмехнулась Ив. – Уволь, я вроде не коза. Но ты понимаешь, знакомец твой, который так тебе не понравился, покойничек-то ходячий, Нагуд, бормотал что-то о цветке…

– А он разве снова приходил?

– Само собой. Стыдно признаться, но камешек-то он ведь умыкнул у меня! Ворюга дохлая, тьфу, – с чувством сплюнула Ив, – зла не хватает!

– И ты с ним одна… что ж меня не позвала?

– А что бы ты сделал? – резонно заметила женщина. – Он на меня нападать не собирался, нужна я ему. А ты и прежде страху натерпелся до конца дней. Нет, ни к чему мне было, дуре старой, тебя еще тревожить.

За то очень короткое время, которое Ринальд прожил в ее доме, Ив успела привязаться к нему. Наверное, потому что она давно жила в одиночестве.

Лэрд пробуждал в ней воспоминания о тех годах, когда рядом с нею находился сын, Энекенн. Она даже находила некое внешнее сходство между ним и Ринальдом. Ив понравилось наблюдать за лэрдом, смотреть, как он ест и спит, чувствовать себя нужной ему. Все-таки она была куда больше женщиной, чем всю жизнь старалась казаться, хотя, может быть, несколько поздновато поняла это.

Сейчас Ив боялась даже надеяться на то, чего ей очень хотелось – чтобы Ринальд подольше оставался рядом, а не покинул ее, как Энекенн. И если в ее силах было оградить его от некоей опасности, Ив не собиралась упускать такую возможность. Он и так достаточно много успел пережить, а впереди его ожидали новые злоключения.

Он нуждался в передышке, которую женщина была твердо намерена ему позволить: единственное, что люди способны противопоставить жестокости и несправедливости богов – это любовь и милость собственных сердец.

– Ну так, что в Мессантии слышно? – словно начисто позабыв о Нагуле, и об упомянутом им цветке, спросила Ив.

– Да ничего, заслуживающего внимания, – пожал плечами «Камиль», всем своим видом показывая, что ему крайне неприятны ее недомолвки. – Вот, разве что, денег тебе принес, – он пошарил в кармане и выложил на стол горсть мелких медных монет.

– Что-то негусто тебе нынче подавали, – заметила Ив. – С таких доходов ноги протянуть недолго. Может, плохо стараешься?

– Отстань, не издевайся, – отмахнулся он. – Еще и всерьез не побирался, только этого не хватало.

– Я, вот, еще хотела тебя предупредить – к нам вскорости, очень возможно, еще гости пожалуют, – сообщила женщина как о чем-то само собой разумеющемся.

– Что за люди? – насторожился лэрд. – Мне, может, лучше вообще уйти и не создавать тебе липших сложностей?

– Нет, успокойся. Уходить никуда не придется, живи как живешь, я их предупредила уже о своем племяннике, только не подводи старуху, не показывайся им на глаза в своем обычном обличье, договорились? Да подожди торопить события, в свой черед сам все, что надо, поймешь. – Вечно ты начинаешь темнить, – проворчал он.

Ив сделала вид, что пропустила его слова мимо ушей.

Глава XX

Разговор о цветке лэрду Ринальду пришлось вспомнить очень скоро. Ибо уже на следующий день, вновь отправившись в город, он лицом к лицу столкнулся с Рэймом. Купец, по обыкновению, был изрядно навеселе и при том выглядел мрачнее не бывает.

– Уйди с дороги, зараза нищая, – зло проворчал он, бросив брезгливый взгляд на неудачно подвернувшегося мальчишку-попрошайку и даже замахнулся, чтобы отвесить тому оплеуху, но тут чья-то рука перехватила и слегка вывернула его запястье.

– Не тронь парня, он тебе ничего не сделал.

– Что?! – возмутился Рэйм, недоуменно воззрившись на грязного придурка, осмелившегося с ним спорить, да еще хватать за руки. – Да я тебя сейчас…

– Освободись сначала, – хватка у «придурка» оказалась железная, еще бы чуть-чуть, и Рэйм рисковал остаться со сломанным запястьем, но мало того, попытавшись свободной рукой как следует врезать неожиданному противнику, купец как-то вдруг обнаружил себя лежащим на земле.

– Извини, – произнес его враг, – не рассчитал.

Боевой пыл Рэйма несколько поубавился.

– Слушай, – поднимаясь, произнес он, – а я нигде раньше не мог тебя видеть?

– Вообще-то мог, я думаю, – тот ухмыльнулся и подмигнул ему. – Даже выручил один раз и работу предлагал. Не помнишь?

– Камиль? – купец хлопнул себя по лбу и рассмеялся. – А я ведь искал тебя. Ты чего это из себя дурака строишь?

– Просто мне так надо, чтобы меня все подряд не узнавали. Идем, поговорим. Я тут обдумал твое предложение насчет женщины и готов взяться за это дело.

Так оно и было. Ринальд действительно не мог выбросить «Каину» из головы, прикидывая, что может ожидать ее в том случае, если затея Рэйма удастся.

Он знал такой тип людей, для которых завоевание сердца красивой женщины превращалось в своего рода охоту. Что греха таить, лэрд Ринальд и сам не раз становился таким охотником! В подобные моменты кажется, что ты весь мир готов отдать за один только благосклонный взгляд, случайный поцелуй, но когда достигаешь венца своих устремлений, проходит совсем немного времени, и с некоторой досадой обнаруживаешь, что от пожара, полыхавшего в крови, остался один только пепел.

Наверняка Рэйм быстро удовлетворит свою страсть, попутно приложив некоторые усилия, чтобы выбить из строптивой красавицы непокорный дух, а затем попросту передаст ее в нижнюю часть корабля вместе с парой-тройкой других женщин, которых обыкновенно берут в море для утехи жаждущих простых любовных развлечений матросов.

Капитаны некоторых судов, те, что придают значение поверью о том, будто женщины на корабле приносит несчастье, используют для тех же целей мальчишек-юнг, и это столь же обыденное и привычное дело. Но Рэйм, похоже, сторонник более естественных развлечений.

Между прочим, многие портовые шлюхи сами охотно устраиваются на корабли, и там с ними обращаются не так уж скверно, а даже с некоторым почтением, если, конечно, женщина сама не дает повода для жестокости, выполняя свою миссию и сочувствуя изголодавшимся но ласке и утешению людям, на долгие месяцы отлученным от своих семей. Дэйну в таком качестве представить трудно, но она, пожалуй, справится, как только осознает, что не имеет иного выхода, думал Ринальд без всякого злорадства – а вот если до нее и Эвера доберется Конан, это верная смерть.

– На ловца и зверь бежит! – возбужденно воскликнул Рэйм. – Я на днях снимаюсь с якоря, так что хорошо бы поспешить.

– Куда? – спросил Ринальд. – Ты, вроде, сам себе хозяин.

– Так-то оно так, но хочу оказаться подальше от Мессантии в самое ближайшее время.

– Натворил что-нибудь, и теперь тебя ищут?

– Да ну, я откуплюсь хоть от самого Нергала, – возразил купец. – У кого деньги, у того и Закон. Нет, тут другое. Видишь ли, зим пятнадцать тому назад я был всего-навсего матросом на судне у капитана Альваро. И он получил личное задание от наследного принца Треворуса доставить из Черных королевств одну диковину. Не камни, не золото, а вот, знаешь, похлеще пакость – ядовитый цветок, к которому если прикоснешься, в тот же миг из тебя дух вон, но только когда голой рукой до него дотрагиваешься, так-то можно взять, в перчатке, например. И я вызвался этот цветок принести. Я – и дружок мой еще, Вахуром звали. Долго искали по всем джунглям, сколько раз со смертью перемигивались, но нашли. А в тех краях обитает одно племя. И вот, главный у них шаман, Майомбе, объяснил нам, будто основная опасность заключается в том, что цветок этот раз в десять зим обретает особую, страшную силу и способность убивать даже на расстоянии, одним своим запахом. Причем, чем дольше он живет, тем сильнее становится. При первом цветении еще ничего, дальше – хуже. У них там даже целая история о нем есть, будто и не цветок это вовсе, а женщина, которую бросил ее парень, и она с тех пор мстит за свою обиду… ядом своей злобы исходит, плачет отравленными слезами, и роса на листьях тогда выступает кровавая. Я же был молодой и нищий, терять нечего, наплевал на все эти сказки, выкопал таких цветочков не один даже, а с полдюжины на всякий случай, мало ли иные в пути погибнут, и на корабль, в трюм. Как знал, что не зря брал с запасом, они почти все по дороге передохли. Причем, такая подробность, – Рэйм смущенно хмыкнул, – чтоб они лучше росли, их кормить надо.

– Кровью? – спросил Ринальд.

– Нет, еще забавнее: мужским семенем. А поскольку кроме меня дураков не было к ним даже близко подходить, а у меня на все не хватало, так и вышло, что выжил их них только один/ уж очень они ненасытные. Если мало, начинают вянуть, вот хоть ты как.

– Странно, – удивился лэрд, – В лесах же они как-то обходятся без… хм… таких изысков.

– Там другое дело. Эти цветочки очень хищные и жрут каких-то особенных жучков, когда те к их листьям прилипают, а где бы я на корабле для них взял этих тварей? Ладно еще меня тот шаман научил, как быть, а то бы ни одного не довез. В общем, доставили мы с Альваро эту диковинку наследному принцу, который позже стал королем…

– С Вахуром, – поправил Ринальд. – Ты говорил, твоего друга звали Вахур.

– Ты меня не сбивай с толку! Вахур в Мессантию вообще не вернулся, он погиб в Куше, пропал. Понятно?! А Альваро – это мой капитан был! Так вот, Треворус заплатил очень щедро, и на те деньги я купил первые два корабля, с того момента и начал свое дело. Но речь о другом. Если цветок этот до сих пор жив, то вскоре должен начать цвести. А в это время можно всякой беды ждать, хочешь верь, хочешь нет, но он словно все зло, какое только есть на свете, к себе притягивает. И в Мессантии оставаться сейчас – не хочу и не стану. По словам того шамана, он вроде как на границе миров живых и мертвых. И ночь его цветения – одна всего в десять зим! – для нечисти великий праздник и лучшее время. Да ты глаза разуй, что нынче в Аргосе творится, так плохо никогда еще не бывало! И с каждым днем только хуже делается. Мы уже столько лун солнца не видели, одни дожди и холод.

– Неужели ты серьезно считаешь, будто все это из-за какого-то дурацкого цветка, пусть даже ядовитого.

– Считаю или не считаю, но здесь не останусь, – мрачно отрезал Рэйм. – И тебе не советую. Давай решим это дело с моей женщиной, и я возьму тебя в море, если захочешь. И работа будет, и из Аргоса вовремя ноги унесешь. Я тебя предупредил, а там – твое дело.

Ринальд про себя отметил, что купец уже говорит о «Каине» как о «своей женщине».

– Значит, сегодня-завтра? – уточнил он.

– Да. Ты старайся крутиться поближе к ее дому, а я тебе дам знать, когда надо будет. С одним возницей мы вдвоем как угодно справимся.

– Что ж, ты думаешь убить его? – спросил лэрд.

– Ни к чему оставлять кого-то, кто тебя видел в лицо, – произнес Рэйм, – никогда не нужно так рисковать.

– Мне кажется, если хоть возможность сохранить человеку жизнь, то как раз ее нельзя упускать, – не выдержал Ринальд, которому Рэйм с каждой минутой становился все отвратительнее: что это за человек, который, совершив великое зло, готов бежать подальше от последствий своего деяния и даже в мыслях не держит попробовать как-то исправить положение!

– Слушай, парень, если работаешь на меня, то играй лучше по моим правилам, – жестко возразил купец, – а свои порядки где-нибудь в другом месте будешь устанавливать.

Лэрд счел разумным не вступать в бессмысленный спор, думая о том, как бы побыстрее поговорить с Ив об услышанном, и, распрощавшись с Рэймом, поспешно пошел в сторону ее дома.