Текст книги "Наследие мертвых"
Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Глава X
– Нет, не зверь! Да какой там зверь… – отмахнулся местный торговец, у которого развязался язык от щедро подливаемого Конаном вина. – Змея там была, вот что. Преогромная, причем, змеюка, и тяжелая, даже след на булыжнике продавила. Она его и съела. А что? Как куренка. Напала, удушила, голову оторвала и съела. Крови-то, крови было!
– Ну, это ты врешь, – отмахнулся варвар. – Еще зверь, куда ни шло. Может, оборотень. Потом в человека опять перекинулся, и все. Разве найдешь? Поэтому и не поймали. Но змея, да еще чтобы таких размеров… Ты сам-то ее видел?
– Не видел, – признался торговец. – Иначе она бы и меня, чего доброго, на обед себе употребила. Люди говорят… у пас и раньше нет-нет, да и пропадали… Змея эта выползает и утыкивает.
– Куда? – поинтересовался Конан.
– Туда, – торговец ткнул пальцем в пол. – Вниз. Под землю. У нее там гнездо. Или нора. Что у змей бывает?
Тариэль сидел молча и в беседе не участвовал. Только слушал, сосредоточенно пережевывая довольно жесткое мясо, словно полностью поглощенный этим занятием.
– И часто? – вдруг спросил он.
– Что? – повернулся к нему торговец.
– Люди пропадают. Утаскивают их. В нору.
– Когда как. По-разному, иногда долго все спокойно, а потом начинается!
– Может, они сами куда-то уходят из города?
– Бродяжить? Зачем? Если бы кто никчемный, кому на месте не сидится, а то ведь, к примеру, Андар, ювелир, или Иршан из гильдии горшечников, у них здесь и семьи, и дело в руках прибыльное – куда это они ни с того ни с сего подадутся? Нет, быть того не может.
– У меня тоже семья, – сказал Тариэль. – А жизнь заставляет ходить по всем землям. Сегодня я здесь, не найду себе заказов – завтра уйду. Что, по-твоему, меня тоже змея утащит?
– Каких заказов? – прищурился торговец. – Продаешь что-нибудь? Или ювелир, вроде Андара?
– Нет, я по другой части, – возразил Тариэль. – Я рисую.
– Чего? И людей рисуешь?
– Ну да. Тебя, например, могу написать, и возьму недорого. Хочешь? Торговец оживился. Увидеть свою рожу увековеченной показалось ему заманчивым предложением.
– На коне, – понизив голос, сказал он. – И в доспехах. А? Сумеешь? Я раньше, давно, солдатом был.
– Да хоть в тоге. Мне все равно.
Жирное лоснящееся лицо торговца с реденькой седоватой бородой приобрело мечтательное выражение, тут же, впрочем, сменившееся недоверчивым.
– А сдерешь сколько за работу? – подозрительно спросил он. – Знаю я вас, мазилок. Без штанов кого хочешь оставите.
– Говорю, недорого. Пять монет всего-то.
– Три, – быстро поправил торговец.
– Четыре, – вставил Конан, положив конец спору. – Меньше смысла нет. Ему материал дороже встанет.
– По рукам, – согласился их новый знакомый. – Только чтобы похоже получилось.
– Подучится, – успокоил его Тариэль, понимая, что сходство в таких случаях заказчика мало волнует. На коне и в доспехах вместо жирного коротышки должен восседать высокий бравый красавец с развевающимися за спиной волосами и сурово сдвинутыми бровями, в котором только отдаленно можно угадать того, кто позировал. – Завтра и начну. Куда мне подойти?
Торговец открыл было рот, чтобы ответить, но ничего сказать не успел.
– Шесть, – между ними бесцеремонно втиснулся симпатичный приветливый краснощекий парень, который все это время сидел чуть поодаль, потягивая кисловатое пиво. – Я плачу шесть монет, и ты рисуешь меня первым. У меня девушка есть, жениться скоро собираюсь. Вот ей и подарю портрет. Пусть пока смотрит. Только мне надо маленький, чтобы в золотой медальон помещался, примерно с ладонь.
– Твою? – Конан хмыкнул, бросив взгляд на устрашающие ручищи парня, – Если у твоей невесты шея не как у быка, с таким медальоном она только на четвереньках сможет ходить.
– Нет, – ничуть не обиделся новый заказчик. – Не с мою, вот с его, художника этого. Он на вид тоже не из слабаков, а руки маленькие. Причем за работу плачу, видишь, больше, а делать надо меньше.
– Миниатюра как раз всегда стоит дороже, – сказал Тариэль. – Так что все правильно.
– Э, – возмутился торговец, угрожающе приподнимаясь, – вы это чего, я первый договорился! Так не делается! Я вот сейчас пойду скажу местным, кто тоже картины рисует, что тут двое чужаков у них хлеб отбивают, они вас пинками из города вышвырнут!
– Ладно, ладно, – примирительно сказал Тариэль, – я могу писать обоих одновременно, одного утром, другого вечером. Целые дни вы на это вряд ли потратите? Седмица нужна, не меньше. А если полотно большое, – тут он взглянул на торговца, – то и луну может занять.
– Пусть, – все еще недовольно буркнул тот, – Давай завтра ко мне, лучше попозже, утром не до того будет, в лавке дела полно, – он сообщил, куда приходить.
– А со мной еще проще, – проговорил парень. – Давки у меня нет и живу я тут поблизости, в замке князя Гаала. Может, слышали?
– Слуга, что ли? – торговец заерзал, почувствовав себя неуютно.
– Друг, – поправил тот. – Не слуга. Кстати, в замке вы можете пока остановиться, если сами не из Нумалии.
– Из Аргоса, – сказал Тариэль.
– Ну? Не ближний свет! Что, может, прямо сейчас и отправимся? Да, забыл представиться. Меня зовут Ингун.
Конан переглянулся с Тариэлем.
– Завтра, – произнес тот решительно. – У нас тут еще кое-какие дела есть.
– Могу вам чем-то помочь? – участливо поинтересовался Ингун. – Князь высоко ценит хороших мастеров. У него найдется для вас еще работа. Эскизы для новых гобеленов, например. Дела хватит.
– Я подумаю, – согласился Тариэль.
– О цене сговоримся, в накладе не останетесь, – заверил Ингун. – Князь Гаал – человек очень щедрый.
…– Ты спятил? – набросился Конан на Тариэля, едва отвязавшись от обоих заказчиков. – Какой из тебя художник? Разве что стену покрасишь, и то неровно подучится! Мы совсем иначе с тобой договаривались!
– Ничего не спятил. Наоборот, – возразил тот. – Я действительно кое-что умею. Правда, давно этим делом не занимался, и до Конгура мне далеко. Но в какой руке держать кисть, соображу как-нибудь. У меня с детства ловко выходило. Только тогда не до того было, родители мне запрещали тратить время на ерунду, приходилось постоянно совершенствоваться совсем в другом искусстве. А потом как-то уже и не тянуло. Разве пока Конгур был маленьким, я для него иногда рисовал. Так, баловство, конечно.
– Вот именно, баловство! А тут заказ! Что, если не осилишь?
– Смотря для кого. Для этого жирного любая мазня сойдет за шедевр. С князем Гаалом будет потрудней, но ничего, глаза боятся, а руки делают. Что, не веришь? Хочешь, докажу?
– Давай, доказывай, – буркнул Конан.
– Сейчас, – Тариэль, оглядевшись, подобрал с земли кусочек угля и подошел к относительно гладкой беленой стене одного из домов. – Смотри, Это ты будешь.
Конан с изумлением наблюдал, как его приятель ловко, быстро и уверенно, словно всю жизнь только этим и занимался, водит по стене углем, и из-под его руки выходит, в самом деле, реальное и живое изображение, в котором он без труда узнал собственные крупные, жесткие черты. Киммериец присвистнул.
– А ничего, – протянул он. – Похоже.
– Я еще не закончил, – предупредил Тариэль, нанося несколько завершающих штрихов. – Ну вот так, примерно. Нравится?
– Неплохо, – одобрил северянин.
– Это несложно, – Тариэль пожал плечами, – Как дышать.
– Мог бы так и деньги зарабатывать.
– Да я как-то особо не старался и не учился никогда. Говорю же, отцу это не нравилось, он считал, мне незачем продолжать, а я не спорил. Вот когда у Конгура появилось такое желание, я сразу его поддержал, А сам… нет. Думаешь, напрасно?
– Не знаю, – сказал Конан. – Я ничего такого делать не пробовал. Но этого толстого ты точно нарисуешь так, что он будет доволен.
– Постараюсь. Видишь, как удачно вышло – мы теперь при деле, вроде не просто так по городу болтаемся. Насчет змеи ты что думаешь? Надо еще кого-то поспрашивать, иногда среди всяких дурацких домыслов попадаются ценные замечания. Помнишь донесения Хэма? Он тоже упоминал что-то вроде змеи. Не случайно ведь, а?
– Но какая же она должна быть огромная, – заметил Конан, – Я знаю, такие водятся в Черных Королевствах и в Вендии. Душат всякое зверье, а потом проглатывают прямо целиком, но на части рвать… это не в их натуре. Ни одна змея, ни большая, ни маленькая, так не охотится. И еще она должна где-то прятаться.
– Конечно. Нажрется, уползет в нору и спит, пока снова не проголодается. Ничего, поищем. Может, повезет с ней встретиться. v-
– Повезет? – северянина невольно передернуло. – Дурацкие у тебя шутки, Тариэль.
– Но мы здесь как раз за этим, – напомнил тот.
– Тоже верно. Слушай, Дара знает, что ты умеешь рисовать?
– Почему ты спросил? Знает, конечно. Видела кое-какие мои наброски, когда я Конгура немножко учил. Чего она может про меня не знать, если мы столько лет вместе? Разве что насчет дел с ее отцом.
– Идем отсюда, – прервал его Конан. – Нужно еще где-то устроиться.
Уже направившись прочь, он отчего-то на миг обернулся, бросив еще один взгляд на рисунок Тариэля. И тут Конан отчетливо заметил, как губы его нарисованного двойника дрогнули и искривились, точь-в-точь как у него самого, если он улыбался. Северянин несколько раз моргнул, отгоняя наваждение. Посмотрел снова: конечно, показалось. Иначе и быть не могло. Через пару минут он и думать забыл о нарисованной углем картинке.
Ночью прошел сильный дождь, начисто смывший следы угля с белой стены, и на следующий день о рисунке Тариэля уже ни что не напоминало, как будто его и не было никогда.
* * *
Неподалеку от базарной площади, где располагалось подобие постоялого двора, служившего пристанищем для заезжих торговцев, и представлявшего собою несколько грубо сколоченных бараков, скорее напоминавших загоны для скота, Конан и Тариэль остановились, найдя для себя эту клоаку вполне подходящей. Хотя именно здесь извечно происходило больше всего грабежей и убийств (благо было, чем поживиться, да и заезжего чужака вряд ли кто хватится), желающих остановиться в этом далеко не лучшем на свете месте бывало предостаточно, особенно среди тех, кто оказывался в Нумалии впервые и не сознавал степени грозящей опасности, Зато и затеряться здесь было проще простого, отчего аферисты всех мастей тоже стекались к базарной площади.
…– Эй, граф, – окликнул Тариэля Конан, устраиваясь на ворохе сырой соломы, обтянутой полуистлевшей тканью и заменявшей постель, – жалеешь, наверное, что мы сразу не пошли к этому, Гаалу? В замке-то, как угодно, воняло бы меньше, чем здесь. И вообще, обстановка там получше, тебе привычнее.
– Ничего, как-нибудь, – отмахнулся тот. – Здесь тепло, нет дождя и ветра, чего еще желать? Слышишь, как ливень снаружи шумит?
– Да у тебя душа бродяги, – в устах киммерийца это прозвучало как похвала.
– Какая же еще у меня может; быть душа, если я вырос в дороге? Мы всегда куда-то шли или ехали… Мне до сих пор по ночам снится, будто я продолжаю нескончаемый путь. И я умею ценить маленькие радости, который заметить не всегда просто.
Тариэль задумчиво смотрел на ровный огонь свечи, ярко горевшей в простом напольном подсвечнике. Более незатейливой обстановки, чем на этом постоялом дворе, вообразить было бы трудно, предметы мебели здесь отсутствовали полностью, не имелись даже простого деревянного стола, но графа подобные обстоятельства действительно не смущали.
– Я все думаю, а почему, собственно, мой отец так восставал против того, чтобы я рисовал? – задал он вопрос в никуда. – Он-то находил объяснения, говорил, что мне следует каждую минуту упражняться в ловкости. Немного не доработаешь, и полетишь с каната или сам себе нанесешь рану кинжалами, которыми жонглируешь. Он убеждал меня, что излишняя мечтательность ведет к несобранности, посторонние занятия отвлекают от главного… но мне кажется, было и еще что-то такое, о чем он никогда вслух не упоминал. Я не мог не видеть, что рисунки его пугают. Он менялся в лице, стоило мне хоть что-то изобразить. И еще мои сны. Одно время меня непрерывно мучил один и тот же кошмар о каком-то гигантском пожаре, рушащихся зданиях и землетрясении. Ничего подобного в моей настоящей жизни не происходило, но кошмар был так реален, словно происходил наяву, и там, во сне, я знал, что он как-то связан с картинами. Я пытался рассказать о нем, и отец произнес нечто очень странное. Он сказал, будто люди, изображающие что-то, одержимые, они берутся совершать то, что по-настоящему дано только богам, и боги рано или поздно карают их за дерзость. Я тогда его не понял. Но чуть позже…
В другое время Конан вряд ли стал бы всерьез прислушиваться к рассказу Тариэля, но сейчас он одновременно вспоминал Конгура и загадочную таволу с изменившимся на ней изображением.
– Чуть позже, когда Черная смерть уничтожила их всех, отца, мать, Гая Шена, который был мне ближе брата, по какой-то жуткой прихоти пощадив одного меня, я подумал – не на мне ли вина за этот ужас? Ведь иногда в обход отцовского запрета я все-таки пробовал рисовать! Неужели боги покарали меня за эту маленькую дерзость так жестоко, оставив жить и до конца своих дней мучиться, полагая себя убийцей собственной семьи? Много лет я не знал покоя.
– То есть, по-твоему, твои рисунки каким-то образом погубили вашу труппу? – спросил Конан.
– Вернее, причиной гибели стало то, что я совершал запретные ритуалы.
– Ритуалы?! Приятель, тебя случаем, не слишком далеко заносит. Ты же не колдун.
– Искусство сродни магии. Может быть, оно и есть магия, имеющая своих жрецов, на коих от рождения стоит невидимая печать. Но если сами боги создают некоторых людей такими, так за что же они их потом карают? Это как-то несправедливо получается.
– Ну, я не прорицатель, откуда мне знать, что да и как с этим вашим искусством, – проворчал Конан. – Ты об этом лучше Конгура спроси.
– Конгур… я стараюсь, чтобы в нем воплотилось все то чего я не сумел добиться, – сказал Тариэль. – А для этого только и нужно не мешать ему творить, не вставать на его пути.
– Ты так уверен, что все о нем знаешь? – скептически поинтересовался Конан. – Сдается мне, сынок у тебя ох как непрост, и дело тут не только в картинах.
– Ты о чем? – удивился было Тариэль. – А, может быть, имеешь в виду, что он время от времени убегает из дома ближе к ночи? Это мне известно, но тут уж ничего не поделаешь, бьюсь об заклад, дело в какой-нибудь девчонке. Ему почти пятнадцать, самое время крутить любовь! Я даже рад, что это заставляет его время от времени забывать о таволах и фресках. Излишняя серьезность в его возрасте тоже ни к чему.
Да ты, приятель, слеп, как крот, чуть было не воскликнул Конан, у себя под носом не видишь, что творится! Знал бы Тариэль, что его сын вовсе не гоняется за чьей-то юбкой, а бегает при каждом удобном случае к старому колдуну. Вернее, бегал, до совсем недавнего времени. Теперь-то ему станет не к кому идти. Стоило киммерийцу подумать об этом, и его дальнейшие мысли потекли в том же направлении. Тариэль говорил что-то еще, но варвар его почти не слышал. Он вдруг словно ощутил некий толчок, расставивший все по своим местам. По словам Конгура, Аттайя умер. Умер, от каких бы причин это не произошло. Но насколько бы ни был Конан невежественен в вопросах касающихся колдовства, одну простую вещь он знал точно. Сильный маг не покидает мир живых, не передав кому-то свой дар. Он только изменяет облик, сбрасывая с себя прежнее ветхое, больное или ослабленное ранами тело, точно змея – старую кожу или обычный человек – износившееся платье. А главное, суть его, дух или душа, называй как хочешь, остается, но существует уже в ином, новом теле преемника Силы. Конан даже перестал дышать, чтобы не спугнуть догадку, ужасное откровение, снизошедшее на него. На таволе был мальчик вместо старика. Райбер отражался в зеркалах… и тавола явилась зеркалом, отразившим правду!
Значит, Райбер все-таки был у Аттайи и каким-то образом застал его смертный час. Конгур пришел позже и увидел только мертвое тело, "змеиную кожу", а сам Аттайя успел к тому времени уйти… ногами Райбера. Варвар скрипнул зубами. Если Тариэль слепой, то и он сам не лучше! Как же он сразу не понял таких простых вещей? Трудно сказать, что теперь такое Райбер, две ли в нем сущности – его собственная и Аттайи или же Сила колдуна полностью вытеснила то, что было невидимым сыном Элиха и Ирьолы, но так или иначе, это существо в образе невинного отрока сейчас находится рядом с Дарой и детьми Тариэля. Вот почему мирный добродушный Джумбо так странно вел себя в его присутствии, пес безошибочно почувствовал беду. А он, Конан, даже этого явного знака не понял. Благо, если это никак себя не проявит и не причинит зла людям, приютившим его. Но Конан не мог поручиться за такой благополучный исход!
Он знал только одно. Дара в опасности, и с нею рядом нет никого, кто мог бы ее защитить. Нумалию и Бельверус разделяют по меньшей мере два дня конного пути.
Но если поспешить… взять сильного жеребца и гнать его, не останавливаясь…
Он повернулся к Тариэлю. Тот спал, и Конан счел бесполезной тратой драгоценного времени будить его и пускаться в пространные объяснения. Ему казалось, что промедление может привести к непоправимой трагедии. Поиски убийцы Хэма, все прочие дела, которые только что казались ему важными, перестали существовать и иметь значение для киммерийца. Дара в опасности! Он один может и должен спасти ее.
Не раздумывая более ни о чем, Конан поднялся и вышел в ночь.
Глава XI
Несчастная Дара не находила себе места. Тяжелый сон, из которого она никак не могла выбраться, совершенно измучил ее. В этом сне она видела какие-то смутные образы, в одном из которых угадывалась мертвая Араминта, в другом – почему-то этот человек, Конан, о котором днем она вообще, кажется, не вспоминала… старалась не вспоминать…
Наконец проснувшись, хотя и не до конца, Дара, не отрывая глаз, протянула руку в ту сторону постели, на которой обычно спал ее муж – она знала, что ей довольно одно лишь прикосновения к нему, чтобы все неясные ночные страхи рассеялись, как дым. Но сейчас рука ее наткнулась на пустоту. Сердце Дары болезненно сжалось, и тут она очнулась окончательно, разом все вспомнив. Он в Нумалии. Ну да. Уже несколько дней. Она села, отвела со лба спутанные волосы и прерывисто вздохнула. Тишина и темнота окружили ее. Ничего, кроме стука собственного сердца.
Дара ненавидела оставаться одна.
Понимая, что больше не уснет, она встала и зажгла свечу. Стараясь успокоиться и убедить себя в том, что на самом деле ничего страшного не происходит, а щемящее чувство тревоги ничем не обоснованно, Дара решила подышать воздухом и вышла в сад. Ночь была необычайно темной, тяжелые низкие тучи, готовые вот-вот пролиться грозовым дождем, полностью закрывали звезды. Не было слышно даже обычного стрекота цикад.
Даре казалось, что все это является продолжением странного сна, оставившего чувство неприятной тяжести в душе, притом что она никак не могла вспомнить его содержания.
Некоторое время она бесцельно бродила по дорожкам сада, затем обернулась на темный дом, подумав, что, наверное, следовало бы лучше зайти в спальни детей, чем…
Сквозь густую листву пробился ослепительный белый свет, и почти сразу же глухой раскат грома, казалось, разорвал воздух. Дара невольно зажмурилась. Новый удар грома заставил ее вздрогнуть, и она не сразу поняла, что к нему примешивается другой звук – стук копыт.
Огромный черный жеребец с громким ржанием встал на дыбы; подкованные копыта мелькнули всего в нескольких сеймах от ее головы. Всадник был подстать своей лошади, с гривой черных волос и резкими чертами лица. Конь с грохотом опустился на землю, едва не задев Дару.
Фыркая от ярости, сверкая белками глаз, животное натягивало повод, снова пыталось встать на дыбы. В руках всадника вздулись мускулы, его длинные ноги вдавились в боки лошади. В течение нескольких долгих мгновений человек и конь боролись друг с другом. Наконец животное признало свое поражение, издало протяжный прерывистый храп и успокоилось.
Дара не сводила глаз с всадника, словно видела его впервые.
– Что ты здесь делаешь?
Этот вопрос, завершивший череду изощренных проклятий, моментально привел ее в чувство. Дара отступила назад и высокомерно приподняла бровь.
– Я у себя дома. А вот ты что здесь делаешь, хотела бы я знать, в такую пору? И где мой муж?
Конан спрыгнул с лошади. В его движениях было столько суровой силы, что у Дары снова закружилась голова.
На то были весомые причины. Она вдруг отчетливо вспомнила свой сон, так поразивший и напугавший ее: там она и киммериец, поверить невозможно, занимались… Дара встряхнула головой. Наваждение, искушение, бред… в конце концов, ей не в чем себя винить. Это был только сон. К тому же Конан о нем, разумеется, не знал.
– Тариэль остался в Нумалии. А я вернулся, чтобы…
– Чтобы – что? – нетерпеливо спросила Дара, скрещивая на груди руки.
– Тебе угрожает опасность, – сказал Конан. – Я все объясню.
Дара прищурилась.
– Очень мило. И ты явился меня защитить, не так ли? Что ж, весьма признательна, только я покамест не замечаю ничего более опасного для себя, чем твое присутствие.
Кажется, ее слова прозвучали двусмысленно. Оставалось надеяться, что Конан этого не заметит.
Снова загрохотал гром. Отзвуки раската еще не успели умолкнуть, как вспышка молнии залила светом небо и землю. По листьям застучали капли дождя, пыльная дорожка покрылась влажными пятнами.
– Заведи свое чудовище в конюшню и ступай в дом, – сухо проговорила Дара. – Слуг я ради этого будить не собираюсь, сам справишься. И поторопись, пока насквозь не промок. А потом я бы хотела послушать, как ты объяснишь свое появление.
Конан слегка пожал плечами, развернулся и повел жеребца в поводу в сторону конюшен.
Дара возвратилась в дом, только сейчас запоздало сообразив, как нелепо выглядит, полуодетая, с неубранными волосами, среди ночи в темном саду. Наскоро приведя себя в более надлежащий вид, она спустилась вниз, убедившись, что киммериец уже дожидается ее появления. Дара окинула взглядом его высокое могучее тело, от которого исходило ощущение невероятной силы. У нее неожиданно пересохло во рту. Конан шагнул к ней, вздохнув так глубоко, что ткать его одежды едва не затрещала по швам.
– Нет, – Дара отстранилась. – Стой, где стоишь. Я хочу, чтобы ты сразу понял – я вовсе не в восторге от присутствия в своем доме чужого человека, вознамерившегося спасать меня от одиночества в отсутствие Тариэля.
– Ты сама меня не так поняла, – лицо киммерийца, и без ого малоподвижное, сейчас казалось и вовсе каменным. – Я пока еще в своем уме и не собираюсь тебя соблазнять.
Даре стало неловко.
– Извини, я не хотела оскорбить тебя недоверием! Не знаю, что на меня нашло. Наверное, твой жеребец напугал меня слишком сильно. Он настоящий демон!
– Ну да, я не зря назвал его Нергалом. Он молод и плохо объезжен, зато силен и вынослив. Мы с ним добрались до Бельверуса куда быстрее, чем если бы я воспользовался более спокойным животным. И сейчас он уже мне подчиняется.
– Ты сам выглядишь загнанным не меньше своего жеребца. Подожди, я нагрею воды, чтобы ты мог смыть пот. И говори потише, не к чему поднимать на ноги весь дом.
Все-таки Дара не переставала его удивлять! Из ее достаточно откровенной отповеди ничуть не следовало, будто женщина намерена как-то смущаться, общаясь со своим неожиданным поздним гостем.
Напротив, Дара даже не подумала оставить его в одиночестве, пока киммериец, раздевшись до пояса, приводил себя в порядок.
– Итак, я хочу знать, ради чего ты сломя голову примчался в Бельверус, – произнесла она.
Конан стоял к ней спиной, склонившись над лоханью с водой. Под гладкой кожей отчетливо выступали бугры мышц.
– Райбер, – коротко сказал киммериец. – Все дело в нем. Сдается мне, парень не совсем то, за что выдает себя, и я намерен это проверить. Дара, за эти дни не происходило ничего необычного?
Он выпрямился и обернулся, рывком головы отбросив назад волосы цвета воронова крыла.
Отблески огня от камина плясали на его лице – волевом и суровом, но отнюдь не бесчувственном. Подбородок казался тяжеловесным, но гибкие брови прекрасно оттеняли широкий лоб.
– Нет, ничего, – Дара удивилась. А, по-твоему, должно было произойти? Нечто подобное о Райбере ты и раньше говорил. Вот что, начни сначала, иначе мне вряд ли удастся все понять. Мне он кажется вполне обычным, ты утверждаешь обратное. К этому в самом деле имеются основания?
– Да.
Глаза Дары остановились на его плечах и руках, она испытала почти непреодолимое желание коснуться его кожи пальцами, ощутить под ладонями казавшиеся стальными мускулы. Обхватив себя руками, она поежилась, хотя от камина в комнате разливалось ровное тепло.
– Какие? – голос Дары прозвучал резко и нетерпеливо.
– Я привел его в Бельверус, чтобы найти колдуна по имени Аттайя и вынудить того снять с Райбера заклятье, сделавшее его от рождения невидимым. Но парень нашел Аттайю сам, раньше, чем я. Каким-то образом заклятье было снято. Однако боюсь, колдун сделал это не просто так. Он умер и успел передать свою силу Райберу, сделав его своим преемником. К сожалению, я не сразу понял, что произошло, и когда мне стало ясно, решил вернуться и убедиться в своей догадке. Вот о какой опасности я говорил. Я не мог оставить тебя один на один с чем-то таким, чего не понимаю. Любое колдовство таит в себе зло и опасность, которым ты не должна подвергаться.
– Почему ты считаешь, будто я совершенно не способна сама постоять за себя и свою семью, если даже на мою территорию вторглось нечто… неожиданное? – спросила Дара, – Что я непременно растеряюсь и позволю злу торжествовать?
– Потому что ты женщина, – немедленно отозвался Конан. – И это не твоя забота. Неправильно, если женщине приходится самой, в одиночку противостоять какому угодно противнику. Для этого существует мужчина.
– Ну, спасибо, что ты просветил меня на этот счет, – Дара издала короткий язвительный смешок. – Очень благородно с твоей стороны, киммериец. Ты всегда знаешь, что правильно, а что – нет? Даже если ты прав, то существует только один мужчина, который может решать мою судьбу. Я сама выбрала его один раз и на всю жизнь. А все остальное неважно. Все остальное и… все остальные.
– Я не намерен с тобой спорить, Дара, хотя вынужден признать, что твое упрямство может быт совершенно несносным, – Конан ощутил закипающее раздражение. – Что же, Тариэль должен был все бросить и сам примчаться сюда, напревав на поручение твоего отца? И он не мог прислать кого-то вместо себя, так?
– Значит, тебя прислал Тариэль? – уточнила Дара.
– Можно сказать и так.
– Да или нет?
– Да, демоны тебя разорви с твоим упрямством, – прорычал варвар, сочтя более разумной ложь во спасение.
– Это меняет дело. Тебе только нужно было с этого начать, – спокойно объяснила Дара. – Его воля – закон для меня.
– Ах, ну просто образец идеальной покорной жены, – не без язвительности заметил Конан. – Браво, Дара. Он, похоже, неплохо тебя выдрессировал.
Если он собирался разозлить ее этими словами, то удар не достиг цели.
– Лучший дрессировщик – не страх и не угрозы, если ты это имеешь в виду, а только любовь, – сказала Дара. – Что же касается меня, твое беспокойство совершенно беспочвенно. Видишь ли, Конан, от своего отца я унаследовала редкостное свойство – полную невосприимчивость к колдовским чарам. Кем бы ни оказался Райбер, ни для меня, ни для моих детей он не опасен. Не знаю, чем это можно объяснить, но именно из-за такового свойства умер когда-то мой маленький брат. Он был тяжело болен, и его не удалось спасти даже с помощью самого сильного колдовства. С тех пор отец убежден, будто магии вообще не существует, а те, кто утверждает обратное – опасные шарлатаны. Переубедить его невозможно, он упрям, как мул, но я-то знаю, что на самом деле он ошибается, принимая собственный пример за распространяющийся на всех людей закон. Однако правда и в том, что ни с ним, ни со мной, ни с моими детьми ничего с помощью колдовства сделать нельзя. И между прочим, Тариэль это отлично знает. Я удивлена, зачем ему понадобилось тебя утруждать… если только ты действительно не лжешь.
– В любом случае, мои намерения были вполне благородны, – Конан вдруг понял, что оправдывается перед Дарой, и это его разозлило: он не сопливый мальчишка, пойманный на воровстве!
– Я понимаю, – женщина мягко улыбнулась, – и вовсе не осуждаю тебя. Прости меня за недопустимую и вряд ли оправданную резкость, ты не заслужил оскорблений, – в знак примирения Дара потянула руку и погладила его обнаженное плечо.
И тут неплотно запертая дверь со скрипом приоткрылась.
Конан вздрогнул и обернулся, затем подошел посмотреть, нет ли поблизости некоего постороннего наблюдателя. Его беспокойство оказалось неоправданным: с другой стороны двери было совершенно пусто.
– Это всего лишь сквозняк, – сказала Дара. – Скоро утро, и я думаю, ты не станешь возражать против того, чтобы немного отдохнуть? Да и мне был это не помешало.
