Текст книги "Наследие мертвых"
Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
Глава II
Конану так и не удалось сомкнуть глаз до рассвета. Рассудив, что ни к чему и дальше пытаться заснуть, он поднялся и снова направился к дому Тариэля. Ему еще предстояло объяснить Даре кое-что относительно Райбера, прежде чем приводить его. Признаваться же себе в том, что именно желание увидеть ее движет им сейчас в первую очередь, Конану совершенно не хотелось. Что он, красивых женщин не знал? Да сколько угодно. И всегда умел сохранять голову на плечах, не очень-то поддаваясь их чарам. А уж какие были у него красотки, передать невозможно… и еще будут, стоит только свиснуть. Так что Дару следует выбросить из головы. Он вовсе не затем пришел в Бельверус, чтобы затеять интрижку с чужой женой.
Правда, при виде Дары все эти благие рассуждения как-то разом улетучились. Тем не менее, Конан взял себя в руки и спросил, может ли он прямо сейчас видеть Тариэля.
– Вообще-то, он еще спит, – улыбнулась в ответ женщина. – Но если он тебе очень нужен, так пойди и попробуй его разбудить.
Некоторое время Конан созерцал своего прежнего знакомого, растянувшегося на постели в чем мать родила и не подававшего признаков жизни. Потом подошел и тряхнул его за плечо.
– Эй, хватит дрыхнуть. У меня к тебе дело.
Тариэль недовольно замычал, но глаза все-таки приоткрыл, не сразу сообразив, что происходит. Наверное, он решил, что сон продолжается, и потому воззрился на киммерийца в полном недоумении.
– Ко-онан? – недоверчиво протянул он затем. – Это… как? Откуда ты взялся? – Тариэль пару раз моргнул, силясь прогнать наваждение, но северянин никуда не исчез и не растворился в воздухе, так что постепенно он начал осознавать, что, в самом деле, это не мираж и не галлюцинация, а самая что ни на есть реальность. – Как ты меня нашел?
– Возле таверны, – невозмутимо сообщил варвар. – Нашел, подобрал и доставил сюда. Что, совсем ничего не помнишь?
– Смутно, – вздохнул тот.
Вид у Тариэля был такой, словно он с утра еще никого не убил и пребывает из-за такого досадного недоразумения в самом мрачном расположении духа. Глаза, воспаленные, с красноватыми прожилками белков, заплыли после многолетних обильных возлияний, лицо, заросшее рыжеватой щетиной, выглядело так, что и можно было страшнее, да некуда.
– Хорош, ничего не скажешь, – изрек он, разглядывая свое отражение в медном зеркале и словно не вполне веря, что видит, действительно, самое себя. – Как же это я так… и что я теперь скажу Даре, а?
– Дара, сдается мне, тебя еще и не таким видела, – заметил Конан, с ухмылкой наблюдая за этими проявлениями запоздалого раскаяния. – Сейчас ты, по крайней мере, не покрыт тремя слоями грязи.
– А что, был? О-ох, – простонал Тариэль, – вот это и называется «здравствуй, ужас». Представляю, что ты обо мне подумал. Наверное, решил, что, как мы с тобой двадцать зим назад расстались, так я с тех самых пор и не просыхал.
– Ну, примерно так.
– А… это… мы с тобой разве вчера не вместе были в той таверне? – ко всему прочему, с лошади Тариэль упал весьма неудачно, повредил колено, и теперь едва заметно хромал по комнате, пытаясь одеться.
– Не совсем. Я подошел несколько позже. Как раз чтобы застать твой торжественный выход оттуда.
– Ничего не помню, – пожаловался Тариэль.
Конану самому не раз доводилась переживать подобные пробуждения, так что осуждать его он особых причин не видел.
– Ты не знаешь, Морус вернулся?
– Кто? – не понял северянин.
– Морус, мой жеребец. Я вроде был верхом.
– Не знаю. Видел только, как он из-под тебя выпрыгнул и ускакал.
– Вернется, – уверенно сказал Тариэль. – Он умный. Дорогу домой всегда находит. Кстати, ему кто-то наверняка подсунул колючку под седло! Люди такие мерзавцы… у меня столько врагов, и каждый норовит подстроить какую-нибудь пакость, видно, хотели, чтобы я себе шею свернул, да не тут-то было! Ты ведь, конечно, понимаешь, что сам-то я в седле всегда удержусь, – он с некоторым подозрением посмотрел на Конана, ожидая незамедлительного подтверждения тому факту, что никак не мог быть виноват в подобном конфузе, не дождался и спросил: – Слушай, у тебя с собой нет… это…
Конан снял с пояса флягу и без слов протянул ему. Тариэль жадно сделал пару внушительных глотков и почувствовал себя значительно лучше.
– Спасибо, брат, – искренне произнес он, возвращая оставшуюся спасительную жидкость киммерийцу, – выручил. Как я рад видеть тебя, Конан! Вот ведь, не думал даже, что доведется еще раз когда-нибудь встретиться! Ты, действительно, откуда взялся-то?
– У меня дело в Бельверусе, – сказал северянин, не распространяясь о подробностях. – А ты стал богатым человеком, Тариэль. Чем ты занимаешься? Твой дом стоит целого состояния.
– И не один только дом, – добавил тот. – Еще бы. Ведь я граф, – он как-то совсем по-мальчишески смущенно хмыкнул, словно не до конца веря произнесенному, и тут же гордо, даже надменно вскинул голову. – Представь себе только, я, сын нищих бродячих танцовщиков, и вдруг граф!
– Бывает и такое, – сказал Конан. – Значит, тебе повезло.
– Да-а, – протянул Тариэль, – уж это точно, – впрочем, в его голосе было не так много уверенности.
– И говоришь ты вполне понятно, – продолжал северянин. – Я-то помню, как это тебе нелегко давалось.
– Неспособность двух слов связать долго была моим проклятием, – согласился Тариэль. – Помнишь, значит?.. А я ведь тоже ничего не забыл. Ты уже познакомился с Дарой?
– Еще вчера, когда тебя привел. И с сыном твоим, Конгуром, тоже.
– Ты еще моих младших не видел, – Тариэль кликнул слугу, велел принести воды и принялся ожесточенно соскребать с лица щетину. – Положи, я тебе их представлю. Джахель и Элая.
– У тебя, значит, трое детей…
– Да, как видишь. А ты так семьей и не обзавелся?
– Не довелось, – Конан подумал о том, что Тариэль – далеко не первый из его прежних знакомых, которых он встречал по прошествии длительного времени, и киммериец много раз наблюдал, как прежние отчаянно отважные парни, обзаведясь семьей и остепенись, превращались в бессловесных домашних животных, державшихся мертвой хваткой за юбки своих женушек и в окружении кучи сопливых детишек мал мала меньше. Похоже на то, что Тариэль не избежал той же участи. А естественную тоску по свободе и здоровому риску топит в вине, чему и является наглядным подтверждением вчерашняя сцена. Если так пойдет и дальше, добра не жди. Недаром говорят, не заставляй скакуна ходить шагом – загонишь. Бабы большие мастерицы по этой части. А потом удивляются, с чего это жирные каплуны, когда-то бывшие орлами, не летают. В общем, невелика радость надевать себе на шею хомут. Вслух он, однако, произнес совсем другое: – Вряд ли в Хайбории есть вторая такая, как твоя Дара. А на меньшее я не согласен.
– Второй такой нигде нет, – совершенно серьезно отозвался Тариэль. – Она удивительная женщина. Быстро ты это понял.
– Где же тебе повезло отыскать ее?
– Хочешь знать? Расскажу как-нибудь, не сомневайся.
В этот момент Тариэль бросил взгляд в окно и впал в задумчивость.
– Ну, что там? – спросил Конан, подходя к нему и наблюдая, как к дому приближаются двое вооруженных мужчин.
– Да как тебе сказать, – протянул Тариэль, – не нравится мне эта пара.
– Ты их знаешь?
– У-гм. Да. Но самое печальное, что я им тоже не очень-то нравлюсь. Это, знаешь ли, городская стража. И похоже, что по мою душу. Вот что, ты бы не мог спуститься вниз и послушать, зачем они явились?
– А ты? Пошел бы и сам разобрался.
– Куда ж я денусь? Мне бы только одеться сначала, – он развел руками. – И я тут же разберусь. Просто интересно, что им на сей раз от меня надо. Сам знаешь, кто предупрежден…
– Тот вооружен. Ладно, сделаю.
Конан, стараясь не создавать ненужного шума, спустился на первый этаж по застланной ковром мраморной лестнице. Возле самых дверей Дара беседовала с нежданными гостями. Один из них, постарше и покрупнее, возмущенно говорил, хотя и стараясь держаться в рамках приличий:
– Да, мы понимаем, что граф Тариэль – особа знатная, но всему есть пределы. Вчера от его руки пострадало с десяток человек…
– Одиннадцать, – уточнил второй, более молодой и похожий на зайца из-за двух сильно выступающих вперед верхних зубов. – Двоим его сиятельство, извини, госпожа, свернул челюсти, кое-кому переломал руки и ребра, а саму «Утеху путника» разгромил начисто…
Конан едва удержался, чтобы не присвистнуть. Дa, малыш, похоже, задает жару немедийской столице.
– Мне, право, очень жаль, – тихо проговорила Дара, – Тариэль, в самом деле, порой бывает несколько несдержан.
Она держалась с поразительным достоинством, и лишь по тому, как вспыхнули ее высокие скулы, можно было понять, насколько она была потрясена и огорчена услышанным.
– Несколько несдержан? – переспросил тот, что был похож на зайца. – По-моему, это иначе называется. Искалеченные им люди ждут возмездия и справедливости. Графу придется заплатить за свои бесчинства. И для начала, мы бы хотели поговорит с ним. Он дома?
– Подождите. Я полагаю, что праведный гнев, конечно, небезоснователен, однако мне не кажется, что Тариэль был единственным участником драки, а все остальные ни при чем и просто попались под горячую руку. Так или иначе, его могли спровоцировать на скандал, а теперь хотят выкачать побольше денег и вдобавок унизить, – тон Дары резко изменился, сделавшись властным и жестким, сузившиеся глаза метали молнии. – Оставьте Тариэля в покое. И извольте немедленно покинуть наш дом.
Ее верхняя губа угрожающе дрогнула – сейчас Дара напоминала волчицу, защищающую свое логово.
– Но, госпожа… – начал было старший из стражников.
– Не испытывайте мое терпение, – произнесла Дара. – Вон отсюда. Я не допущу ареста Тариэля. Моему мужу не о чем с вами говорить. Вы забываетесь! Граф Тариэль не какой-то простолюдин, чтобы его можно было привязать к позорному столбу на городской площади и плевать ему в лицо!
– Да ради всего святого, кто говорит о позорном столбе?! – возопил зайцеобраиый, поспешно пятясь к выходу – Речь шла только о деньгах, хозяин «Утехи путника»…
– А хозяину «Утехи путника» было заплачено сполна, – вмешался Конан, – и я тому свидетель. Поэтому, если он до сих пор чем-то недоволен, я лично готов обсудить с ним эту проблему.
При его появлении стражники предпочли окончательно ретироваться, даже не полюбопытствовав, с кем имеют дело. Дара стояла, прижав руки к груди и тяжело дыша.
– Кажется, эти парни теперь оставят Тариэля в покое, – сказал Конан. – У них просто духу не хватит связываться с тобой еще раз. Я восхищен.
Вместо ответа Дара горестно всхлипнула и, повернувшись к северянину, вскинула на него влажные глаза. Есть женщины, которых слезы украшают, но к Даре это никак не относилось, что, впрочем не имело никакого значения. Конан обнял ее и неуверенно провел рукой по ее волосам.
– Успокойся, – пробормотал он, дивясь мгновенной метаморфозе: из разъяренной волчицы Дара вдруг превратилась в растерянную и испуганную женщину. – Ну, что с тобой? Брось плавать.
– Это из-за меня, – судорожно вздохнула она, устраняясь. – Я так виновата перед Тариэлем. О, если бы я знала… хорошо, хоть дети не видели…
– Чего не видели? – спросил Конан. Но момент ее слабости уже миновал.
– Извини, – произнесла Дара. – Глупо получилось! Я… я должна посмотреть, как там дети…
И тут появился Тариэль. Он почти бежал, перепрыгивая через несколько ступеней.
– Дара? Милая, что здесь…
– Ничего, – гневно произнес Конан, – если не считать, что ты предоставил ей прекрасную возможность отдуваться за тебя, и твоя жена с этим прекрасно справилась. Виден богатый опыт! Поздравляю. Имея такую защиту, хорошо быть храбрецом!
Он и сам не понимал, почему все случившееся вызвало у него такое раздражение, но уже не мог остановиться.
– Я знал тебя иным, Тариэль. И никогда не предполагал, что ты станешь прятаться за спину женщины… граф!
– Конан, не надо, – предостерегающе произнесла Дара.
– Да, я уже понял, что ты с радостью выцарапаешь глаза любому, кто осмелится косо взглянуть в сторону твоего мужа, но сомневаюсь, что в нем самом осталась хоть капля достоинства, Дара! – вырвалось у киммерийца.
– Ты ничего не понимаешь, – сказала она устало.
Тариэль стоял, побледнев как смерть от нанесенного оскорбления.
– Я докажу, на что способен, Конан, – глухо проговорил он. – Если хочешь драться, сделай одолжение. Я готов.
– Я тоже.
– Вы оба с ума сошли! – выкрикнула Дара. – Вы ведь были друзьями! Избавьте меня от своих мужских истерик. Честное слово, только этого мне как раз не хватало. Прекратите немедленно!
Конан бросил на Тариэля многообещающий взгляд, яснее ясного говоривший о том, что бой переносится, но не отменяется; бывший приятель ответил ему точно таким же.
– Отлично, парень, – язвительно сказал киммериец. – Я, конечно, на чужой территории и не стану вносить раздор в вашу семейную идиллию, так что лучше мне просто уйти. Может, еще увидимся. Лет через двадцать. Если ты к тому времени по пьяному делу не захлебнешься в луже. И не забывай почаще проверять, не подсунули ли твоему коню колючку под седло! Неровен час, враги тебя доконают.
Он решительно переступил порог. Тариэль выскочил следом.
– Нынче вечером приходи на то же место, что и вчера, – прошипел он. – Пришло время тебе усвоить, что еще в Халоге я был самым лучшим.
На такое заявление было даже нечего возразить. Возвращаясь в «Золотой сокол», Конан внутренне продолжил спор. Лучшим?! В Халоге?! Кто – Тариэль?! Спору нет, бойцом он был неплохим, но находились и посильнее. Взять того же Рыжего Пса, например, или казавшегося вечно печальным стигийца Кора, или высоченного гиперборейца, которого звали, кажется, Асваром… У Конана руки чесались вернуться и надрать Тариэлю задницу за его наглое хвастовство. Однако когда он подошел к двери своей с Райбером комнаты, эти мысли разом вылетели у него из головы. Ему стало совсем не до Тариэля. Дверь оказалась незапертой, а помещение безнадежно пустым. Райбер исчез.
И найти его теперь было задачей совершенно невыполнимой. Ибо что можно предпринять для поисков того, кого нельзя даже увидеть?!..
Глава III
Вместо того, чтобы впасть в совершенно бесполезную панику, Конан решил взвесить возможные варианты. Райбер мог либо уйти сам, по своей воле, в таком случае, он справился с замком и осуществил замысел. Или был похищен, что маловероятно – кому бы он понадобился, да и кто мог вообще знать, что он здесь? Оставалось принять первое предположение. А если так, то, скорее всего, Райбер решился на собственные поиски Аттайи, за этим ведь они и явились в Бельверус, и доказать, что может обойтись своими силами, без помощи Конана. Понятно, что о последствиях своего безрассудства мальчишка в запальчивости не подумал. Вероятно, то, что северянин сказал ему прошедшей ночью, не на шутку обидело и уязвило Райбера, он укрепился в мысли, что никому не нужен, вот и… Так или иначе, все сходится на том, что его следует опередить и выйти на Аттайю самому, раньше, нежели это удастся Райберу.
Ирьола, – мысленно воззвал северянин к покойной матери мальчика, если ты где-то здесь и слышишь меня, помоги мне и своему недоумку-сыну!
С Ирьолой он познакомился чуть больше зимы назад в одном их аргосских рыбачьих поселков. Остановился там, рассчитывая провести одну ночь, а задержался куда дольше. Вообще-то жители поселка сторонились этой женщины, о ней ходили разнообразные слухи. Ведьмой Ирьолу никто открыто не решался назвать, но… Говорили, что она появилась в поселке зим десять назад, и не одна – с нею вместе пришел красивый молодой парень, именем Элих, и эти двое жили, как муж и жена. Элих построил маленькую хижину и стал вместе с остальными мужчинами ходить в море. Был он силен, отважен, надежен, не боялся никакой работы и никогда не отказывал в помощи тем, кто в таковой нуждался. Вся стать его, и гордая посадка головы, и манера держаться выдавала в Элихе знатное происхождение, но ни он, ни Ирьола не распространялись о своей прежней жизни. Никто толком не знал, кто они, откуда пришли и куда направляются. Ирьола была так юна, что скорее могла бы сойти за младшую сестру, но никак не жену Элиха. Ей не было даже пятнадцати зим от роду.
Они не прожили вместе и года, когда Элих погиб в море. Внезапно налетевший шторм перевернул его лодку совсем недалеко от берега, но выплыть парень не сумел. Трое других рыбаков, что были с ним, спаслись, а он нет.
Три дня и три ночи Ирьола исходила криком, убиваясь над бездыханным телом Элиха, рвала на себе волосы, ногтями в кровь расцарапала свое лицо – шрамы так и остались, обезобразив ее, словно не сама она, а неведомый дикий зверь терзал эту женщину. Она совершенно обезумела от горя своей потери. Жители поселка, сочувствуя Ирьоле, приносили ей еду, зачастую остававшуюся нетронутой.
Похоже было, что она решилась уморить себя голодом, чтобы поскорее уйти за черту миров и соединиться с Элихом навеки. Но Ирьола не умерла. Вскоре женщины, более наблюдательные, чем их мужья, начали перешептываться, будто она носит под сердцем дитя. Но по всему выходило, что понесла Ирьола уже после того, как ее муж погиб. И это при том, что она никого из мужчин к себе близко не подпускала, живя совершеннейшей затворницей! Разве у кого-то поднялась рука овладеть ею силой, другого объяснения не было. Холодной осенней ночью она родила, без всякой помощи, совершенно одна. Но ребенка так никто никогда и не видел. Ирьола сказала, что он сразу умер.
В течение следующих лег она жила тем, что плела на продажу сети. Тихая, молчаливая, по-прежнему в полном одиночестве и всем чужая.
Вот у нее-то Конан и нашел временное пристанище. При этом взгляде на Ирьолу он понял, что этой женщине недолго осталось. Очень уж она была худа и бледна, только на щеках изредка вспыхивали пятна лихорадочного румянца. По ночам она заходилась разрывающим грудь кашлем, оставляя на простынях кровавые следы, и почти не могла работать, потому впервые за долгое время и пустила к себе постояльца, который мог заплатить ей за приют. Й Конан платил, даже больше, чем Ирьола запросила, жалея ее и стараясь как-то помочь. Признаться, он весьма неуютно чувствовал себя в ее жилище. И дело тут было не в самой Ирьоле, а в том, что киммериец никак не мог избавиться от ощущения чье-то постороннего присутствия, словно рядом обитал призрак. То он слышал чей-то голос, то иные, непонятно откуда – из пустоты – доносившиеся звуки, а то и вовсе замечал на песке возле дома следы босых ног, которые никуда не вели! Или же до его слуха доносился тихий плач, Конан мог поклясться, что – детский. Он начал было опасаться за собственный рассудок, ибо Ирьола держалась так, словно ничего особенного не происходит.
Но по мере того, как она все заметнее теряла силы, Ирьола вдруг начала оказывать варвару весьма откровенные знаки расположения. Он не знал, как на них реагировать. Как женщина, она его совершенно не привлекала, в ней и женского-то почти ничего не осталось, тоже скорее бесплотный дух, чем человек.
– Не нравлюсь я тебе, – сказала она однажды. – Не удивительно! А когда-то красивая была… давно…
– Сколько тебе лет? – спросил киммериец.
– Двадцать пять.
Боги, да он был уверен, что не меньше сорока!
– Беды людей не красят, – пожала плечами Ирьола. – Ничего странного. И зачем мне краснота? Я только для одного человека хотела бы быть прекрасной.
– Для Элиха, – понял Конан. – Я прав?
– Да. Для Элиха, – подтвердила Ирьола. – Конан, я что-то хочу сказать тебе. Это очень важно. У меня есть сын…
Киммериец решил, что все-таки имеет дело с безнадежно безумной. Он знал случаи, когда матери, теряя детей, не смиряются с утратой и продолжают верить, что умершие чада все еще с ними. Качают пустые колыбели и подносят руки, на которых якобы лежит младенец, к иссохшей груди.
– Я не могу это доказать, – продолжала Ирьола. – Он здесь. Только он, Райбер, не виден людям.
Конан ощутил, как неприятный холодок ползет между лопаток.
– Он призрак?
– Не говори так! Райбер не чуждый дух и не дитя инкуба, чтобы быть призраком! Но он незримый, да, так будет правильно его назвать. Я попробую объяснить.
И вот что северянин услышал. Ирьола была дочерью богатого немедийского вельможи, и с детства считалась обрученной со своим двоюродным братом Элихом. Они вместе выросли, почти не расставались и были как две части одного целого. Но руки Ирьолы попросил у отца ее человек по имени Аттайя, о котором говорили, будто он очень сильный маг. Боясь его гнева в случае отказа, отец своею властью разорвал помолвку Ирьолы с Элихом и пообещал отдать девушку за Аттайю. Молодые люди были вынуждены решиться на побег. Лишившись состояния, они сохранили себя друг для друга.
– Аттайя отомстил, – продолжала Ирьола. – Это он послал тот шторм, который убил Элиха, я знаю!
От скорби она, действительно, слегка помешалась и мечтала тоже умереть. И тогда Элих явился ей.
– Он пришел, хотя я его не видела, и был со мною одну ночь. Я знала, что это он… боги позволили нам еще немного, в последний раз, побыть вместе. Он, Элих, даже оставил мне послание, – Ирьола протянула Конану лист пергамента.
Убей меня и верь моей мольбе.
Я жажду смерти, чтоб ожить в тебе.
Я знаю, как целительна тоска,
Блаженна рана и как смерть сладка,
Та смерть, что, грань меж нами разрубя,
разрушит «я», чтоб влить меня в тебя.
Бояться смерти? Только жизнь страшна,
Когда разлуку нашу длит она,
Когда не хочет слить двоих в одно,
В один сосуд – в единое вино.
И я с тобой, покуда дух живой,
Он пленный дух. Не ты моя, я твой.
Мои желанья – это западня,
Не я тебя, а ты возьми меня
В свою безмерность, в глубину и высь,
Где ты и я в единое слились.
Человек, перу которого принадлежали эти строки, очень спешил. Неровные, они наползали друг на друга, и Конану не сразу удалось их разобрать.
– Это Элих написал? – осторожно уточнил он, закончив чтение.
– Да, но моей рукой. Его голос звучал у меня в голове так отчетливо… я записывала, боясь что-то пропустить, не успеть… а после той ночи я обнаружила, что жду ребенка. Его можно услышать, увидеть его следы. Однако сам Райдер родился незримым.
У Конана уже имелись веские подтверждения словам Ирьолы, и он кивнул, показывая, что верит ей.
– Я слышал. И видел.
– Я знаю, – улыбнулась она. – И еще, он отражается в зеркалах.
– Но в твоем доме нет зеркал.
– Я убрала их, когда ты стал жить здесь. Хотела, чтобы ты постепенно понял, привык и поверил прежде, чем убедишься. Потому что, Конан, мне уже немного осталось. Я не успею ничего сделать, чтобы возвратить Райберу облик, а у тебя еще есть время.
– У меня? – северянин вздрогнул. – А я-то здесь при чем? Нет, Ирьола, я не…
– Умоляю, помоги нам. Мне не преодолеть пути до Бельверуса. Возьми Райбера с собой. Найди того мага, Аттайю, который так страшно проклял нашу с Элихом любовь… когда он умрет, Райбер станет обычным человеком. Сделай это, Конан, отомсти за нас!
– Нет, – решительно повторил он, стараясь не смотреть на Ирьолу.
– Я заплачу тебе за это, – продолжала настаивать женщина. – Вот, возьми, – с этими словами Ирьола взяла в руки глиняную статуэтку какого-то божества и разбила ее. Статуэтка оказалась полой внутри, но отнюдь не пустой – изумленному взору Конана явились несколько горстей чистейших и очень крупных изумрудов. – Это мое приданое. Признаться, когда мы с Элихом задумали бежать, я их попросту украла, но ведь они все равно предназначались для меня. Я не прикасалась к ним даже в самые отчаянные времена. Продавая их по одному, ты сможешь безбедно жить несколько лет.
– Ирьола, я не могу взять это!
– Конечно, можешь, – возразила она, – камни твои. Только не оставляй Райбера…
– Ну, так ты мне его, может быть, хотя бы покажешь? – угрюмо спросил северянин, и Ирьола поняла, что победила.
– Райбер! – позвала она, доставая из-под кровати узкое овальное зеркало…
Судя по отражению, мальчишка был самым обычным, с соломенно-светлыми волосами, широко расставленными любопытными голубыми глазами и слегка вздернутым носом. Вот только, обернувшись, Конан не увидел ничего. Этот эффект был до того неправдоподобным, что он не смог сдержать изумленного возгласа.
– Ты привыкнешь, – сказал Райбер. – Ты ведь теперь будешь жить с нами, правда?
…Ирьола умерла спустя еще половину луны. Похоронив ее, Конан направился в Бельверус. Вместе с Райдером.
К изумрудам он решил не прикасаться, полагая, что это законное наследство его маленького спутника. До сих пор все шло хорошо. И вот теперь, пожалуйста, новое потрясение.
– Ну, паршивец, – вслух проговорил Конан, – на что он только рассчитывает? Ведь поймаю – уши оторву!
