Текст книги "Наследие мертвых"
Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)
Глава XVI
На сей раз у Тариэля не было ни единого шанса освободиться – Гаал предусмотрел любые неожиданности, велев поместить его в одной из комнат, лишенных даже окон, и приставив надежную охрану из числа своих слуг, предупрежденных об особой опасности и ценности пленника. Возможно, с каждым из них по отдельности Тариэль бы и мог справиться, даже наверняка. Но их было пятеро, отлично вооруженных, и пытаться противостоять им было бы сущим безумием. А никаких иных выходов из помещения ему обнаружить не удалось, так что о побеге нечего было даже мечтать. Тариэля охватило отчаяние и ощущение собственного полнейшего бессилия. До предела взвинченные увиденным кошмаром нервы не в состоянии были выдержать большего. В его голове отчетливо, как наяву, продолжали звучать нечеловеческие вопли несчастных жертв, а чудовищные картины собственной скорой мучительной смерти были такими яркими, словно он уже был брошен на растерзание Вундворму. Если Гаал рассчитывал, что за эту ночь Тариэль повредится рассудком, то был весьма близок к цели. Тиариец сейчас в последнюю очередь походил на героя. Пережитое потрясение было столь велико, что Тариэль попросту разрыдался. Правда, этого никто не мог слышать, потому что он все же старался не издавать звуков, но слезы лились сами собой и не желали останавливаться. На его памяти такое случалось с ним всего дважды в жизни – в день, когда он осознал, что все, кого он любил, мертвы. И – когда Конан один, без пего, покинул Халогу. Но то было уже очень давно.
Благодатный дар богов человеку – способность выплеснуть свои чувства в слезах, – наверное, только и позволил Тариэлю сохранить здравый смысл. Потому что, когда слезы кончились, он почувствовал облегчение, вновь обретая способность мыслить спокойно и разумно, преодолев панику. Что бы ни утверждал Гаал относительно неуязвимости Вундворма, ему, Тариэлю, не раз и не два приходилось выходить на бой с противниками, казавшимися несокрушимыми, точно крепостные стены, и несравнимо превосходящими его в росте и весе. Правда, это тоже было давно, однако в прошедшие со времен его гладиаторских поединков годы Тариэль никогда не переставал тренироваться с мечом, ножом и луком. Ежедневные тренировки были для него столь же само собой разумеющимся, как еда и сон. Как дыхание. Если по какой-то причине Тариэль на несколько дней прекращал их, он чувствовал себя больным, упражняясь, он испытывал настоящее наслаждение и радость, так что совершенно не воспринимал свои занятия как некую тягостную обязанность. И хотя сейчас он был уже далеко не юношей, но сохранил отличную, завидную форму, силу и свою знаменитую пластичность. Поэтому схватки с человеком – любым человеком – Тариэль не боялся, уверенный в своих возможностях. Но Вундворм человеком не был. Он являлся хищником, монстром сочетающим в себе качества и повадки кошки и змеи, двух самых ловких, коварных и опасных существ, какие только есть на земле, поэтому действовать следовало только наверняка. У Тариэля был шанс нанести один удар, всего один и если он не окажется смертельным, всему конец; реакция и скорость Вундворма очевидно несравнимы с человеческими, а если помножить это на гигантские размеры и силу… Тариэль судорожно вздохнул. Он видел, как именно гадина предпочитает убивать – все-таки, несмотря на ужас и панику, некоторая часть сознания графа была привычно сосредоточена на наблюдении за "Повелителем" как за будущим противником, и он понял, что первым делом Вундворм бросается человеку в лицо и вырывает глаза, а потом душит, обвиваясь вокруг тела, ломая ребра и позвоночник. Надо позволить ему напасть первым и принять на острие меча, вспоров глотку. Ну и что с того, что до сих пор это никому не удавалось? Значит, он, Тариэль, будет первым.
Надо отдать должное безумному князю – с Тариэлем обращались куда лучше, чем обыкновенно поступают с пленником, не отказывая ни в изысканной пище, ни в каких угодно дорогих напитках, которые тот желал получить. И точно так же, стоило ему высказать такую волю, в место его заточения тут же доставили листы идеально выделанного пергамена. Тариэль так увлекся, живо представляя себе возможные варианты развития событий в битве с Вундвормом, что почти бессознательно принялся изображать их на пергамене в виде маленьких, следующих один за другим набросков, так, чтобы последний из них непременно оказывался сценой победы (разумеется, собственной), а проклятый Вундворм, соответственно, издыхал в луже крови. Это занятие оказалось равно захватывающим и полезным. Теперь Тариэлю было, по крайней мере, понятно, как он станет действовать в случае необходимости, и страх сменился спокойной собранностью. Внутренне он был полностью готов принять бой и победить.
Оставалось лишь дождаться, когда Гаал явится за ним и скажет, что время пришло.
Граф не мог знать, что всякий раз, когда он наносит воображаемый удар мечом на пергаменте, его будущий противник начинает яростно выть и извиваться, словно эти удары достигают цели. Тариэль уже занес руку, чтобы добавить последний завершающий штрих, но тут ему стало не до занятий искусством. Дверь распахнулась, и он, к своему безмерному изумлению, увидел Конана в сопровождении Гаала.
– Не входи! – крикнул Тариэль, но было поздно: киммериец уже переступил порог, и проклятая дверь тут же наглухо захлопнулась за ним.
– О, боги, – простонал Тариэль, – Конан, неужели ты еще больший дурак, чем я сам?!..
– Я тоже рад тебя видеть, – хмуро пошутил варвар. – Хочешь сказать, что теперь мы оба в ловушке?
* * *
События, предшествующие появлению Конана в замке князя Гаала, развивались следующим образом.
Не успел он покинуть Райбера и Джахель, еще раздумывая о том, что следует предпринять дальше, как киммерийцу повезло; он заметил нескольких мужчин, увлеченных игрой в кости, и узнал одного из них: Ингун, тот самый парень, который говорил с ним и Тариэлем! Варвар подошел ближе.
– Ну-ка, дайте и мне попытать счастья.
Ингун неохотно отвлекся от своего занятия – судя по выражению блестящего от обильного пота лица, удача как раз шла к нему в руки, – вскинул глаза на нового участника игры и тут же заметно насторожился.
– Кажется, мы знакомы?
– Точно, – подтвердил Конан. – Не ты ли предлагал моему приятелю изготовить медальон с твоим портретом?
– Да, я, – не стал отрицать Ингун, – только твой приятель так больше и не объявился. Наверное, получил более выгодный заказ.
– Вот мерзавец, – покачал головой Конан. – Я как раз его разыскиваю. Он мне должен порядочно денег, а сам куда-то пропал. Если честно, он вообще оставил меня без гроша. Мы условились о встрече, но этот негодяй не явился, и теперь я просто себе не представляю, как быть. Разве что в игре нынче повезете, но рассчитывать на это, сам знаешь…
– Сочувствую, – ухмыльнулся Ингун. – Но помочь ничем не могу. Говорю же, я его с тех пор не видел.
Врет, понял Конан. Хотя и весьма уверенно. Он знает, где сейчас Тариэль и что с ним.
– Почему-то мне кажется, что можешь, – возразил киммериец. – Если и не в поисках моего… приятеля, то хотя бы в том, чтобы свести меня с князем Гаалом. У меня есть кое-что, способное его заинтересовать как собирателя редкостей. Если сделка состоится, то я смогу поправить свое положение, и ты получишь неплохую выгоду, не сомневайся.
– Что за вещь? – спросил Ингун. – Покажи мне, и я скажу, нужна ли она князю.
– Э, нет, я намерен говорить только с ним, – сказал варвар. – Показывать ничего не стану. Могу только намекнуть, что речь идет о древнем барахском стеклянном кубке, считавшемся безнадежно исчезнувшим, но мне удалось его раздобыть. Увы, вещь хотя и стоит баснословных денег, но я, обладая ею, рискую просто умереть с голоду, если не найду достойного покупателя. Диатрета, – понизив голос, уточнил он. – Знаешь, что это такое? Апогей мастерства древних стеклорезов. Эти предметы еще называют клеточными кубками, потому что вырезанные на их поверхности фигурки как бы связаны невидимой сетью или находятся в невидимой клетке.
– Ага, – произнес Ингун, из чего сложно было заключить, понимает ли он в точности, о чем речь. – Я, вообще-то, могу поговорить с князем о твоем предложении, об этой… как там… диа…
– Диатрете, – повторил Конан.
О кубке, врученной ему Ирьолой. Конан никогда не думал о нем как о предмете продажи. Это, вместе с изумрудами, было наследством Райбера. Но сейчас…
– Ну да. Диатрете. А сколько ты рассчитываешь получить за него?
Конан назвал сумму. В глазах Ингуна вспыхнули алчные огоньки.
– Половина – моя, – быстро произнес он. – И я на таких условиях свожу тебя с князем. Или катись на все четыре стороны и ищи другого покупателя.
– Услуги посредника таких денег не стоят, – возмутился Конан. – Половина! Ничего себе!
– Гаал живет как затворник и никого к себе не подпускает, – пояснил Ингун. – Он очень мнительный осторожный и подозрительный человек. Но мне доверяет во всем. Без моей помощи ты к нему и близко не подойдешь. А кроме князя, в Нумалии немного найдется ценителей древностей, готовых выложить такие деньги за кусок старого стекла.
– Треть суммы, – решительно заявил варвар. – Или катись ты сам в преисподнюю.
– Ладно, – повздыхав, согласился Ингун, – идет. Приходи сегодня вечером в замок вместе с… диатретой, – было заметно, что это слово для него новое, Ингун явно спотыкался всякий раз, когда требовалось его произнести. – Хотя еще не точно, нужен ли он князю! Гаал куда больше интересуется таволами.
Это Конану уже было известно, однако он не сомневался в том, что его предложение заинтересует князя, и он получит возможность проникнуть в замок. Расставшись с Ингуном, киммериец поспешно вернулся туда, где оставил Райбера и Джахель.
Он развязал видавший виды походный мешок и осторожно извлек кубок. С тех пор, как покойная Ирьола вручила ему эту бесценную вещь, Конан к нему не прикасался. Сейчас же, взяв диатрету в руки, он ощутил благоговейный восторг… и тревогу. Луч света, падая на кубок, преломлялся в нем, сверкая дюжиной оттенков янтаря. Возможно, именно такой цвет имеет пламя преисподней, подумал Конан. А когда он слегка повернул диатрету, кубок изменил цвет, став темно-красным. Как кровь. Две фигурки бегущих людей, мужчины и женщины, вырезанные на поверхности кубка, были выполнены настолько искусно, что казались живыми существами, навсегда застывшими в прозрачной толще стекла.
– Боги, какая красота, – тихо ахнула Джахель, не сводя глаз с чудесной диатреты.
– Ничего, – подтвердил Конан. – Занятная штука, верно? Надеюсь, она мне поможет отыскать твоего отца.
При этих словах лицо Джахель сделалось настороженным.
– Каким образом?
– Ну, уж это моя забота, – сказал варвар.
– А кубок, между прочим, мой, – вмешался Райбер. – Я знаю, мама дала его тебе… но на самом деле…
– Верно, приятель. Хотя, если быть точным, она дала его мне в качестве платы за то, чтобы я о тебе позаботился. Но я не собираюсь лишать тебя вещи, которая принадлежит тебе по праву, и непременно верну ее. Однако сейчас она должна нам помочь, и я даже не собираюсь спрашивать твоего согласия.
– Не разбей только, – проворчал Райбер.
– Конан, – произнесла Джахель, – а что будет, когда ты встретишься с моим отцом?
– В каком смысле? – удивился киммериец, не понимая, к чему она клонит.
– Ну… ты ведь не сделаешь ему ничего плохого? – поспешно проговорила девочка. – Я знаю, что тебе нравится моя мать, но я ничем не хуже ее, только моложе. Однако это не так уж плохо, верно? Или… нет? Не всегда?
– При чем здесь твоя мать? – спросил Конан. Хоть убей, он был не в состоянии уловить общего смысла того, что пыталась сказать ему Джахель! – Да, ты очень на нее похожа. Ты прекрасна, невероятно юна и обладаешь множеством иных достоинств…
– И готова быть с тобой. Принадлежать тебе, – добавила Джахель. – Разве этого мало?
– Мы поговорим об этом позже, обещаю, – заверил ее киммериец. – Понимаешь, невозможно думать сразу о нескольких важных вещах, Джахель! Помни о том, О чем я тебя просил, и… извини, но мне пора идти.
Стоило ему переступить порог, как на лице Джахель отразилось отчаяние.
– Что же мне делать, – воскликнула она, – убить его, что ли?!
– Кого? – испуганно спросил Райбер, дернув ее за руку. – Кого ты хочешь убить? И зачем?
– Ты не поймешь, – отмахнулась Джахель. Глубокое, недетское горе заставило ее плечи поникнуть и затушило свет в глазах.
– А ты попробуй мне объяснить.
Она вздрогнула. Голос принадлежал не Райберу. Но ведь здесь никого, кроме них двоих, не было? Девочка хотела повернуть голову, но тот же голос велел:
– Не оборачивайся, дитя.
– Кто ты? – спросила Джахель.
– Важно лишь то, могу я или нет помочь тебе.
Несмотря на пугающую неизвестность, Джахель отчего-то не испытывала вполне естественного в подобной ситуации страха. В голосе была сила, но не угроза. И судя по всему, он принадлежал очень немолодому человеку.
– Никто мне не поможет, – ожесточенно проговорила она и вдруг коротко всхлипнула. – Если Конан доберется до моего отца, все будет кончено! Я же знаю, как ему нравится моя мать, а такой человек ни перед чем не остановится, лишь бы получить то, чего желает. Даже перед убийством! Что ему стоит пролить чужую кровь, если он всю жизнь только этим и занимался? Он жестокий и очень смелый, и привык брать, не спрашивая позволения. Я хотела, чтобы он обратил внимание на меня и оставил в покое мою семью. Я бы на все согласилась ради этого! И даже со временем, наверное, привыкла бы к нему и смогла его немного полюбить. Только бы он не причинил зла отцу и матери. Они этого не заслуживают! Если бы я была чуть-чуть постарше…
– Джахель, – в голосе прозвучало удивление, – так ты решила сознательно пожертвовать собой, чтобы спасти отца от возможной смерти и мать – от бесчестья?
– Никакая это не жертва, – возразила она. – И Конана я тоже понимаю. Он очень одинок. Мне… мне жаль его.
– Очень часто жертва становится началом настоящей любви, дитя, – проговорил голос. – У тебя есть своя правда и своя сила, маленькая Джахель.
– Но недостаточная, чтобы развеять беду! Я видела, как мать целовала его в саду перед тем, как ему уехать. А до этого оставалась с ним наедине. Наверное, это нехорошо, но я следила за ними.
– И ты уверена, что все поняла правильно?
– А что было понимать? Когда мужчина и женщина так сильно желают друг друга, ошибиться трудно.
– Но кроме желания есть еще долг, честь и воля, – произнес голос. – Не кажется ли тебе, что ты думаешь о других людях хуже, чем они того заслуживают?
– Да? – спросила Джахель, смахивая слезы с ресниц. – А ты откуда знаешь?
– Я слишком долго живу на свете, чтобы мог удивляться чему-то, – отозвался он. – Мне тоже приходилось любить и терять любимых. Не говоря уж о том, за какое чудовище считали меня люди, а кое-кто считает и до сих пор. Однажды я увидел девушку, которую пожелал сильнее всего на свете, но она любила другого и бежала с ним от меня. Увы, ее избранник вскоре погиб. Я же сделал так, что его дух явился ей оттуда, откуда не возвращаются, и она родила от него сына. Тем не менее, до конца дней своих она проклинала меня, считая виновником своих несчастий, и умерла с ожесточенным сердцем.
– Как жаль, – прошептала Джахель, – а что же ее сын?
– Он пришел ко мне… Видишь ли, для того, чтобы на короткое время возвратить на землю умершего юношу и позволить свершиться невозможному чуду, я дал клятву богам, что умру, когда лицом к лицу встречусь с его ребенком Так и произошло, обет был исполнен. Мое сердце остановилось в тот же миг, когда дитя предстало передо мной, но мой отлетевший дух соединился с ним, слившись воедино. Я – это он и наоборот. Так я всегда могу быть с ним, защищая и направляя это юное существо, и это все, что я мог сделать ради его матери, которую когда-то любил.
– И которая не простила тебя за то, в чем ты вовсе не был виноват! – воскликнула Джахель, от волнения нарушив запрет и обернувшись.
Но никого, кроме Райбера, не увидела.
– Ты? – тихо спросила она. – И все это мне… не приснилось?
– Нет, – он покачал головой. – Это не сон, Джахель, – Райбер как-то странно дернулся и изумленно заморгал. – Ты о чем спрашиваешь?
Он ничего не помнит и не сознает, что у него две души, поняла Джахель. И страшно удивится, если ему рассказать правду! Она всмотрелась в лицо Райбера, пытаясь различить черты того, второго, который только что говорил с нею; но при всем желании не увидела ничего.
Глава XVII
Конан стоял возле замка Гаала, на том самом месте, где несколько дней назад встретился с князем Тариэль. Ингун вышел ему навстречу. – Принес? – спросил он. – Да, но я предупреждал, что буду говорить только с Гаалом, – отозвался варвар. – Давай, веди к нему.
Ингун сдержал слово – князь знал о предстоящей встрече и радушно приветствовал вошедшего, знаком велев Ингуну оставить их наедине.
– Мне известно, что ты оказался в сложном положении из-за того, что твой друг-художник бесчестно обошелся с тобой, – сочувственно проговорил он. – Ужасные времена! Совершенно никому нельзя доверять! Но я вполне могу тебя выручить, если то, что ты собираешься предложить, мне понравится. Я очень придирчив и знаю толк в подлинных шедеврах. Речь идет о диатрете, не так ли? По правде говоря, мне больше по душе барахские таволы, но я также высоко ценю оружие и другие предметы…
– Чего не скажешь о твоем слуге, – проворчал Конан – Он и слово-то "диатрета" правильно выговорить не может!
– Да, Ингун не блещет особыми познаниями по этой части, – согласился Гаал, – хотя, уверяю тебя, у него немало иных достоинств. А ты давно занимаешься перепродажей древних шедевров?
– Как сказать. Я скорее интересуюсь оружием и охотно готов совершить обмен диатреты на хороший меч из черненой стали, пробивающей металл.
– Но разве тебе не нужны деньги? – удивился Гаал.
– Князь, – с достоинством ответил Конан, – с мечом в руках я получу их куда больше, нежели выручу в результате сколь угодно выгодной сделки.
– Неужели? И как же?
– То есть, ты не понимаешь, как именно пользоваться оружием, желая подзаработать?
– Не требуется. Мои предки так же начинали, – усмехнулся Гаал. – Неплохой способ заложить основу будущего состояния.
– Ты из рода турнирных бойцов? – уточнил Конан. – Я имел в виду такой способ заработка. А ты что подумал?
– Давай перейдем к делу, – Гаал постарался сгладить возникшую неловкость. – Ты покажешь мне кубок?
– Для этого я и пришел, – Конан достал бесценную диатрету и повернул так, чтобы стекло явило свои свойства наиболее выгодным образом.
– О, – Гаал приподнялся в сильнейшем волнении. – Кубок Митры! Боги мои… да известно ли тебе, что он считался разбитым еще сотню лет назад?
– Как видишь, он цел, – пожал плечами Конан, слегка подкидывая диатрету на ладони. Гаал побледнел и затрясся.
– Что ты делаешь, невежда! Осторожнее!
– Не бойся, не уроню, – усмехнулся Конан, – Ну так что насчет мечей?
– Пойдем, я покажу все, которые у меня есть, в том числе доставленные с Радужных островов и из Кхитая, – согласился князь. – Да, ради всех богов, поставь кубок, я не могу смотреть, как беспечно ты с ним обращаешься!
– Ну, нет, – возразил варвар, – пока не договоримся, я его из рук не выпущу.
– Послушай, твое недоверие оскорбительно до смешного, – недовольно проворчал Гаал. – Я человек чести, а не жалкий уличный воришка, в конце концов!
– Мне-то откуда знать, – невозмутимо парировал киммериец, – я тебя впервые в жизни вижу, дел с тобой прежде не имел, а слова для меня значат не больше, чем сотрясение воздуха.
– Не по себе ли ты, в таком случае, судишь о других? – спросил князь. – Впрочем, не будем терять времени.
Он провел Конана в хранилище своих сокровищ, и киммериец получил возможность убедиться в том, что князь Гаал может считаться одним из богатейших людей Немедии. Однако, каждый из собранных им шедевров был размещен не как попало, а на специально отведенном месте, вроде маленьких пьедесталов, что позволяло прекрасно разглядеть его со всех сторон. Изысканные украшения, вазы, амфоры, кубки (правда, как бы последние ни были хороши, они едва ли могли соперничать с диатретой Ирьолы), и лучшие образчики оружейного мастерства, заставившие сердце воина-варвара забиться сильнее, – все в идеальном состоянии, свидетельствующем о неустанной заботе со стороны владельца.
– А таволы? – спросил Конан. – Я ни одной не вижу, вопреки твоим утверждениям, будто они представляют для тебя особенную ценность.
– Так и есть, но их я храню отдельно, – сказал князь, – к тому же, ты интересовался мечами. Что, ни один не нравится?
– Ну, отчего же, здесь есть кое-что, достойное внимания…
– "Кое-что"?! – возмутился Гаал. – Какая, однако, наглость! Или невежество? Да любой из моих мечей стоит столько, что…
– Некоторые – вряд ли дороже камней, вделанных в их рукояти. Красиво, но достаточно бесполезно. Я же смотрю на них с несколько иной точки зрения, – пояснил Конан, взяв один из клинков и проверяя остроту лезвия. – Вот этот, например, никуда не годится, сталь закалена отвратительно.
– Тогда оцени эти, гиперборейские. Черненая сталь, пробивающая металл, как ты и хотел.
– А пожалуй, ничего, – Конан уверенно взялся за тяжелую рукоять, огляделся и, неожиданно развернувшись, нанес удар по висящей на стене кольчуге от рыцарских доспехов.
– Что ты делаешь?! – почти взвизгнул Гаал, с ужасом глядя на разрубленную кольчугу. – Это же…
– Неплохо, – оценил Конан, – смотри-ка, и вправду металл ему поддается.
– Ну так забирай его, оставь диатрету и убирайся, – тяжело дыша, произнес Гаал. – Боги, что ты за чудовище!
– Да уйду, не волнуйся, сейчас вот только для верности еще на чем-нибудь его испытаю, и…
– Нет! – воскликнул князь. – Прекрати этот разгром!! Что тебе на самом деле нужно?!
– А на таволы посмотреть, – сказал варвар. – Интересно же.
– Смотри, – Гаал отпер следующую дверь, – только прекрати махать этой… этим…
– Уже прекратил, – Конан снова огляделся и тут увидел такое, что заставило его вздрогнуть и замереть.
Прямо перед ним сияло лицо Дары, такое живое, такое поразительно похожее на оригинал, словно сама женщина во плоти каким-то чудом явилась сюда.
Киммериец не был силен в изящных искусствах и в жизни не сумел бы отличить один стиль от другого. Но в том, что эта тавола могла принадлежать кисти только одного-единственного в Хайбории мастера, он был убежден абсолютно.
Как и в том, что написать этот портрет мог лишь человек, сердце которого было наполнено самою глубокой, нежной и преданной любовью к изображенной женщине.
– Нравится? – спросил Гаал, заметив, как Конан смотрит на портрет. – Неплохой образчик тиарийской школы. Теперь никто так не напишет! Я выложил за эту таволу целое состояние.
– Не напишет, – медленно повторил Конан. – Только ты кривишь душой, князь! Сдается мне, портрет выполнен столь недавно, что нем еще и краски не высохли. Или я ошибаюсь?
Гаал резко дернулся в сторону выхода, но реакция Конана оказалась молниеносной.
– Куда же ты? – он преградил Гаалу путь. – Подожди, не торопись, мой друг был здесь, верно? А скорее всего, еще и сейчас находится в замке, живой или… – он угрожающе приподнял меч.
– А собственно, почему ты так волнуешься? – спросил князь, уже успев взять себя в руки. – Да, твой друг – мой гость, что в этом такого ужасного? И с чего ты взял, будто я мог причинить ему вред? Он – художник, написал для меня эту вещь, все верно. И ты, оказывается, неплохо знаешь его руку. Но это вовсе не свидетельствует о том, будто наше знакомство, состоявшееся, кстати, к обоюдному удовлетворению, вылилось для него в некую трагедию! Ты был прежде его посредником, так ведь? Но Тариэль, судя по всему, по-прежнему едва ли не нищий. Значит, посредник из тебя, уж извини, никакой. Неудивительно, что он искал нового. И обрел – в моем лице. Так что, если он должен тебе какие-то проклятые деньги, ради всего святого, назови – сколько, и я готов их немедленно заплатить за него. Алчность правит миром, а истинная красота остается неоцененной, превращенная лишь в предмет грязной торговли!
– Ну ты и лицедей, – засмеялся Конан, выслушав эту напыщенную тираду. – Так и тянет поаплодировать… однако, будет уже попусту болтать, князь. Мне бы очень хотелось увидеть Тариэля. Я уже объяснял, что слова для меня – пустой звук.
– Пожалуйста, окажи любезность! Я тебя к нему с удовольствием провожу. Убедись, что с ним все в полном порядке, – произнес Гаал. – Я даже не прошу тебя оставить меч. Наоборот, если хочешь, возьми еще один, может быть, вооружившись до зубов, ты перестанешь испытывать неоправданное беспокойство? Надеюсь только, ты не обратишь оружие против Тариэля.
– За это ты сам меньше волнуйся, – сказал варвар, – и если тебе не нужны лишние неприятности, не заставляй меня применять это самое оружие против тебя.
– Да ты мне смертью, что ли, угрожаешь? – изумился князь. – Замечательно! В моем доме! Если хоть один волос упадет с моей головы, ты сам не выйдешь отсюда живым.
– А тебе на том свете от этого легче будет? – усмехнулся варвар. – Тогда зови на помощь прямо сейчас. Один звук, и я тебя этим же мечом и прикончу. Веришь мне?
Почему-то князь Гаал не усомнился в реальности его угрозы и за все время пути резких движений старался не делать. Сказал только:
– Меч у тебя, как ты и хотел. Так что кубок оставь здесь, будь настолько любезен.
Конану пришлось расстаться с диатретой, но он был убежден, что вернется за ней. Зато, обладая действительно прекрасным мечом, вполне отвечающим самым придирчивым требованиям киммерийца, он чувствовал себя вполне уверенно.
Достигнув одной из комнат в восточном крыле замка, Гаал сделал знак охраняющим ее стражникам отойти в сторону.
– Ты хотел его видеть? – спросил он Конана. – Что может быть проще?..
* * *
…– Еще в какой ловушке, – подтвердил Тариэль. – Как ты меня нашел?
– Это, как раз, оказалось не самым сложным, – вздохнул киммериец, озираясь. – А с тобой, вроде, вполне сносно обращаются. На тюремную камеру не похоже. И еда отменная, и выпивки хоть залейся, и вообще…
– Да, сносно. Точно, как и положено обращаться со смертником. Выполнять последнее желание, например.
– Ну, так пожелай, чтобы этот ценитель шедевров отправился в преисподнюю раньше тебя. Лично я бы этим вполне удовлетворился.
– Я тоже, но, боюсь, это и невозможно.
– Ты меньше бойся. Выберемся! Вдвоем-то? И с этим? – Конан не без гордости показал Тариэлю меч. – Вот, только что по случаю выменял у здешнего гостеприимного хозяина. Гиперборейская сталь, ей не найти равных.
– Он тебе пригодится, – согласился тот. – И очень скоро. Знаешь, что Гаал собирается с нами сделать?
– Попробую угадать с трех раз. Скормить Вундворму?
– Ты видел его? И после этого так спокоен?!
– Не видел, признаться, но могу предположить, что гадость изрядная.
– Это, в двух словах, такая огромная змея…
– С кошачьей головой. Да. Я знаю. К тому же, ее невозможно убить.
– Гаал говорил мне то же самое, но я решил, что попытаться придется. Нельзя же сдаться просто так, без боя! – воинственно заявил Тариэль и вдруг, без всякого перехода, закрыл лицо руками. – Мне никогда в жизни не было так страшно, Конан! Стыдно в этом признаться, но я…
– Киммериец обнял его за плечи, чувствуя, как все тело Тариэля содрогается от рыданий.
– Брось, малыш. Ничего. Вместе мы с ним справимся.
– Ты действительно так считаешь? – с надеждой спросил Тариэль.
– Конечно, – Конан вовсе не был безусловно уверен в исходе предстоящего сражения, но сейчас считал самым главным поддержать упавшего духом друга. – Вдвоем-то? Двое таких великих воинов, как мы? Знаешь, нам не только в Халоге не было равных, но и во всей Хайбории, вот что я тебе скажу. И потом, ты никакого права не имеешь умирать. Дара ждет тебя. И, может, для тебя это не так важно, но Донал Ог не сомневается в твоих возможностях. Я говорил с ним.
– Ты был в Бельверусе? – понял Тариэль.
– Ну да. Из-за Райбера, – объяснил Конан. – Мне пришлось привезти его с собой. – Он коротко рассказал о своем недолгом путешествии.
– А где ты его теперь-то оставил? – спросил граф.
– С Джахель, – вздохнув, признался он.
– С кем? При чем тут Джахель? Она-то как оказалась в Нумалии, я что-то плохо тебя понимаю…
– Решила составить мне компанию, вот как! Честно говоря, я и сам понимаю не все, но она, как бы точнее выразиться, привязалась ко мне, и…
– Ну и девчонка! – воскликнул Тариэль. – Узнаю свою безудержную дочь! Судя по всему, она в тебя влюблена! А если так…
– Тариэль, я старше нее более чем втрое!
– Не думаю, что это может ее остановить. Я ведь тоже был совсем не парой Даре, однако, такие женщины в последнюю очередь смотрят на мелочи вроде разницы в общественном положении, возраст и прочее. Лет через пять-шесть, если она не передумает, а ты все еще будешь свободен, вполне может статься, что мы породнимся. А? Как думаешь? Если серьезно, Конан, то Джахель самая сильная из всей моей семьи. Да-да, не удивляйся, я всегда это знал.
Так или иначе, невыносимые мысли о Вундворме отступили для Тариэля на второй план, и Конан был рад этому. Что бы их ни ожидало, смертельную опасность лучше встретить достойно, не поддаваясь парализующему страху.
