Текст книги "Наследие мертвых"
Автор книги: Энтони Уоренберг (Варенберг)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)
Поздно вечером Дара нашла его стоящим перед камином. Тариэль, глубоко задумавшись, поставив ногу в высоком сапоге на решетку, мрачно глядел в огонь.
– Что на тебя нашло? – спросила Дара. – Мне едва удалось успокоить Конгура. Ты напугал его едва ли не до судорог. Как ты…
– Как я мог, да? – он резко обернулся. – Пришла сказать, какой я подонок? Ну давай, говори, выскажи мне все! Чего стесняться бывшего слуги? – Тариэль рванул на себе словно вдруг ставший тесным ворот рубашки и направился к двери.
– Куда ты? – тихо сказала Дара, впрочем не делая попыток удержать и остановить его.
– К Баграту, – бросил Тариэль. – Надоело все.
С Багратом, мужем Араминты, он приятельствовал уже давно. Их семьи дружили, и Тариэль не в первый раз в одиночестве отправлялся к своему знакомому слегка выпить и поиграть в кости. Иногда мужчины вместе охотились, в то время как Дара проводила время в обществе подруги детства, Минты. Так что ничего странного в словах и действиях Тариэля не было, и однако Дара ощутила неясный укол тревоги.
Вечер явно не задался. Решительно все на свете было нынче настроено против Тариэля, вплоть до погоды. На улице хлестал такой ливень, словно хляби небесные разверзлись, и Тариэль промок до последней нитки. Он окончательно упал духом, узнав, что Баграт лишь вчера отправился за жемчугом в Замору, и собрался было сразу уйти, но Араминта, улыбаясь, взяла его за руку.
– Зайди в дом, – предложила она. – Пережди дождь, да и обсушиться тебе не помешает.
Тариэль сбросил тяжелый от воды плащ.
– Пожалуй, – согласился он. – Принеси чего-нибудь выпить, Минта, пожалуйста.
– С радостью, – отозвалась она. – Да раздевайся же, Тариэль, с тебя течет.
Он опустил глаза под ноги, на мокрые следы сапог, а затем перевел взгляд на Араминту, так, словно видел ее впервые. Если Дару скорее можно было назвать интересной, чем красивой, подруга выгодно внешне отличалась от нее. Глаза цвета вишня и прихотливо изогнутый рот, яркое платье, собранное на одном плече, оставлявшее другое обнаженным и ниспадавшее с ее величавой фигуры, достойной богини… Тариэль не мог отвести от нее взор. Дара была миниатюрной и стройной, но с развитыми руками, говорившими о привычке проводить время на свежем воздухе, предаваясь таким неженским занятиям, как соколиная охота и стрельба из лука. Араминта же, одного роста с Тариэлем, выглядела настоящей госпожой, к тому же весьма чувственной, судя по алым огонькам, пляшущим в миндалевидных очах.
– Я скоро вернусь, Тариэль, – проговорила она и, в самом деле, через пару минут возвратилась с хрустальным бокалом вина, который изящно протянула своему позднему гостю.
– Это тебя согреет, успокоит, – сказала Минта. – Мне, право, очень жаль, что ты не застал Баграта, но все-таки, что случилось?. Неужели ты поссорился с Дарой? Поверить не могу, вы такие два голубка.
– Видишь ли, – начал Тариэль, – мы все-таки не одного круга с нею, иногда это встает между нами. Некоторые мои привычки ее раздражают, наверное.
– Понимаю, – сочувственно кивнула Араминта. – У меня с Багратом то же самое. Хотя я и ровня ему по положению, но зато полукровка, "дикарка", и у меня есть свои особенности, которые ему совершенно чужды. Я чувствую себя порой очень одинокой в Бельверусе. Это не одно и то же с тем, что испытывала моя мать, однако неприятных моментов хватает с избытком. Мы остаемся слишком разными. Наверное, поэтому с тобой я чувствую себя даже свободнее, чем с собственным мужем.
Тариэль рассеянно вертел в руках бокал, задумавшись о своем и слушая Араминту как бы между прочим.
– Пей, – сказала она и удовлетворенно проследила, как Тариэль одним глотком осушил бокал. – Тебе станет легче.
– Сегодня я ударил Конгура, – признался Тариэль. – Это было так… отвратительно и несправедливо. Он еще совсем маленький. Я никогда не думал, что способен на такое, – он судорожно вздохнул. – Мой собственный отец в жизни меня и пальцем не тронул. Он терзался бы до конца своих дней, если бы хоть раз поступил иначе.
– Ты тоже намерен терзаться? – спросила Араминта. – А стоит ли? Дети иногда бывают совершенно несносны. Что произошло?
– Мне когда-то приходилось подолгу голодать, – проговорил Тариэль. – И я до сих пор отношусь к еде как-то по особенному. Когда я увидел, как Конгур кидается оливками… он и Джахель… я просто потерял самообладание. Им все так легко достается. Нет, я бы вовсе не хотел, чтобы мои дети страдали от голода или лишились чего-то из того, что имеют сейчас, но… Я не могу объяснить! Глупо, правда? Дара вряд ли сможет мне простить такое.
– Нет, – сказала Минта. – Я не думаю, что это глупо. И еще я не думаю, что Дара будет долго злиться на тебя.
– Почему?
– Потому что ты самый потрясающий мужчина на свете, Тариэль. Ты равно красив, смел и великодушен. И Дара не настолько неумна, чтобы не видеть и не ценить этого. Надо быть слепой и глухой в придачу, чтобы по собственной воле отказаться от тебя. В Бельверусе тебе нет равных! Ни одна женщина в здравом уме не упустила бы возможности провести хотя бы одну ночь с тобою. Например, я просто теряю голову, когда вижу тебя рядом. Что, тебя смущает и удивляет моя откровенность? А я не испытываю ни капли стыда из-за того, что говорю сейчас. Представь себе, ни капли.
Крепкое ли вино явилось тому причиной, или поразительная откровенность Минты, или близость ее жаркого свершенного тела, Тариэль не знал – но желание обладать этой женщиной, немедленно, здесь и сейчас, первозданное, не подчиняющееся никаким доводам рассудка, было сильным и всепоглощающим, что затопило его с головой. Тариэль содрогнулся от возбуждения, чувствуя, как, пульсируя, мгновенно и мощно напряглась его плоть.
– Иди ко мне. Спи со мной. Возьми меня, – Араминта сделала какое-то неуловимое движение, и платье с легким шуршанием упало к ее ногам. Минта, совершенно обнаженная и ослепительно прекрасная, предстала перед Тариэлем, протягивая к нему руки.
– Утоли свой голод, – хрипло произнесла она. – Сделай это…
Наутро Тариэль со стыдом думал о своей измене. Араминта вела себя так, словно ничего не случилось, а он, не глядя на нее, бегом бросился к Даре, терзаемый чувством вины и раскаянием. За время его недолгого отсутствия та тоже не находила себе места.
Их примирение было бурным, Тариэль сжимал Дару в объятиях и едва сдерживал слезы, и она отвечала ему со всей возможной страстью, отгоняя невыносимую мысль о слабом чужом запахе, исходившем от его сильного тела, запахе, который Дара сразу узнала. Вендийские благовония Араминты… Дара ни словом, ни намеком не упрекнула Тариэля и сделала вид, что ничего не заметила. В кольце его сильных рук, твердых как сталь под тонкой тканью рубашки, она чувствовала себя счастливой… Но затем, едва оставшись одна, ощутила, как ужас, подобно крылатому чудищу, бьется и трепещет где-то у сердца, комкая мысли.
– Я никому не отдам тебя, Тариэль, – произнесла Дара вслух, сжимая в кулаки тонкие изящные пальцы. – Ты только мой!
А он предложил ей бросить все и отправиться в очередное маленькое путешествие, которые Дара так любила. Супруги на две седьмицы покинули Бельверус. За это время, когда они не расставались ни на миг, Дара почти совсем успокоилась, отбросив терзающие душу подозрения, а Тариэль выглядел прежним счастливым, добрым и надежным человеком, каким она знала его всегда.
Но по возвращении в столицу выяснилось, что приключение с Араминтой чревато продолжением. Та не собиралась отступаться от Тариэля и постоянно искала с ним встречи, а он вдруг словно сошел с ума, сам не понимая, что с ним творится. Он желал Манту все время. Стоило ему подумать о ней, и чресла Тариэля едва не разрывались от напряжения. Это превратилось в настоящее наваждение. Тариэль и Араминта не упускали случая остаться наедине где и когда угодно, презрев всяческую осторожность и почти не скрываясь. Ему казалось тогда, что Манта – именно та женщина, которую он искал всю жизнь, а Дара – лишь ее слабое подобие; и что прежде он ничего не знал о настоящей любви, которая, как штормовое море, способно поглотить человека без остатка и смести на своем пути любые преграды. Он бредил Араминтой, ее горячими сладкими губами, прикосновениями, неповторимым запахом ее волос, словно хранивших жар далекого вендийского солнца, и мечтал умереть в ее объятиях, точно обезумевший от страсти подросток, готовый всему миру объявить о своей любви.
Среди терпкого, дурманящего запаха вендийских ароматических палочек, загадочно мерцающих в темноте, Тариэль и Минта сплетались в единое целое на смятых, влажных от пота простынях, не размыкая рук до полного изнеможения. Он проводил в ее доме куда больше времени, чем в своем собственном.
Длилось это счастье, впрочем, недолго.
Араминта была весьма искусна отнюдь не только в любви. От своей матери она унаследовала немалые способности по части целительства и подчас не отказывала в помощи людям, которые к ней обращались, хотя и не любила выставлять свои умения напоказ, чтобы не навлечь на себя обвинений в колдовстве. Случилось так, что дальняя родственница Минты со стороны отца, именем Роуэна, попросила у нее настойку, облегчающую мигрень, и Араминта как это уже не раз бывало, вручила ей маленький пузырек.
Но наутро Роуэну нашли мертвой, с дико выкаченными глазами и посиневшим лицом. Злополучный пузырек валялся на полу рядом с постелью. Выяснить, что Роуэна отравлена, было проще простого. Немного времени заняло и узнать, от кого она получила роковое снадобье. Хуже всего оказалось то, что кроме Араминты у богатой старухи близких не было, и все ее состояние должно было теперь перейти к предполагаемой коварной и алчной убийце.
Даре тяжелую весть сообщил Донал Ог.
– Твоя подруга убила Роуэну, – хмуро сказал он. – Я всегда говорил, что она исчадие преисподней, и не одобрял твою непонятную привязанность.
Дара ахнула и побледнела как смерть.
– Но ведь… Минта… и так достаточно обеспечена, – пролепетала она – зачем бы ей понадобилось совершать такое?
– Денег никогда не бывает слишком много, – возразил Донал Ог. – А она уже давно незаконно занималась целительством. В ее доме при обыске нашли еще несколько посудин, наполненных сильнейшими ядами под видом безобидных снадобий. Просто чудо, что пострадала только Роуэна! И, Дара, не вздумай меня просить о смягчении наказания для этого исчадия преисподней. Я знаю, что она была дорога тебе, но даже не думай, будто твои слезы в этом случае смогут ей помочь.
– Да, отец, – смиренно проговорила Дара, нервно комкая мокрый платок. – Я понимаю… но позволь мне только хотя бы раз навестить ее в заключении! Это мой долг. Что бы Минта ни совершила, я никогда не прощу себе, если не увижу ее. Даже самый страшный преступник имеет право на чье-то милосердие.
– У тебя очень доброе и справедливое сердце, девочка моя, – проговорил Донал Ог. – Не мешало бы тебе быть хотя бы чуть-чуть пожестче. Ну да ладно, я думаю, вашу встречу можно устроить.
Дара, судорожно всхлипнув, поблагодарила его и снова прижала платок к глазам.
Но когда спустя несколько минут Конгур подошел к матери, то испугался куда больше, чем в тот раз, когда Тариэль ударил его. Он едва узнал Дару. Его нежная, спокойная мать не могла иметь такого лица – разом осунувшегося, безжизненного, точно маска, со сжатыми в серую нить губами и дышащего ненавистью. Страшнее всего были сузившиеся сухие глаза, неподвижно глядящие в одну точку, отчаянные и яростные.
Конгур попятился от нее, не в силах издать ни звука, и опрометью бросился прочь с дико колотящимся сердцем, по дороге с разбегу налетев на отца.
– Что такое, малыш, куда ты так несешься? – спросил Тариэль, подхватив его на руки.
– Там… там… мама… – Конгур не мог объяснить увиденное, но по его потрясенному виду Тариэль понял, что произошло нечто по-настоящему жуткое.
Он поспешно вошел к жене.
– Дара? Что случилось?
– Сядь, Тариэль. Нам надо поговорить.
– О чем? – нарочито беспечно спросил он.
– Араминту сегодня арестовали, обвинив в ворожбе и убийстве Роуэны.
– Нет! – вскрикнул он неожиданно высоко, словно от невыносимой боли. – Дара, скажи, что это неправда!
– Это правда, Тариэль. Я только что сама узнала от отца. Минта в тюрьме и ждет приговора.
– Спаси ее, – лихорадочно произнес от, чувствуя, как ужас тисками сжимает сердце. – Дара, Дара, умоляю тебя, Араминта не может, не должна умереть, она не убийца, неужели ты поверила, будто она способна совершить такое? Тебе… нам… надо поговорить с Доналом Огом, объяснить ему… он поймет, он разберется…
– Доказательства против нее, Тариэль. Я уже просила. Отец не стал меня слушать. А тебе вообще ни в коем случае нельзя вмешиваться. Если отец узнает о твоей… ошибке, у Араминты не останется никакой надежды спастись. Ты окончательно погубишь ее. Если же нет, я сделаю для нее все, что смогу. Она ведь моя подруга, я не брошу ее в беде.
– Так ты знала?.. Знаешь?.. – от потрясения речь Тариэля стала почти невнятной.
– Да, мой любимый, – Дара подошла к нему, обвила руками шею мужа. – Знаю и могу понять… и какой невыносимой бывает душевная боль, мне тоже хорошо известно.
Перед глазами у Тариэля все поплыло, голос Дары доносился словно откуда-то издалека. Он был близок к обмороку, совершенно недостойному мужчины, и едва держался на ногах.
– Пойдем, тебе надо прилечь, – Дара поддержала его, уверенно и с неожиданной силой обхватив за талию. – Сейчас все пройдет. Здесь ужасно душно…
Нервное потрясение привело к тому, что в течение нескольких последних дней Тариэль был почти невменяем. Дара отпаивала его каким-то особым настоем трав, который заставлял Тариэля почти все время спать. Изредка приоткрывая мутные глаза, он неизменно видел склоненное над собою лицо жены, полное участия и любви. Почему-то совсем не было сил даже приподнять голову, не то что встать. Дара подносила к его пересохшим губам кружку с какой-то сладковатой жидкостью, Тариэль делал несколько глотков и снова проваливался не то в сон, не то в забытье.
– Спи, любимый, – говорила Дара, целуя его, как ребенка, в покрытый испариной лоб. – Так ты не сможешь помешать мне сделать то, что я должна.
Пока он пребывал в таком непонятном состоянии, Дара успела навестить "дорогую подругу". Увидев ее, Араминта на миг застыла, а потом бросилась к решетке, до боли вцепилась в толстые железные прутья побелевшими пальцами.
– Дара?
– Здравствуй, – холодно сказала та, оглядывая ее. – Тюрьма тебя что-то не красит.
– Я никого не убивала… твой отец…
– Ты убивала лишь меня, Минта, я знаю. И никак не пойму, за что, – на застывшем лице Дары двигались только губы. – Имея все, ты захотела еще и его. Зря, моя дорогая. Не стоило тебе идти на такую подлость.
Араминта все поняла.
– Так это твоих рук дело? Неужели ты решилась…
– Ты этого никогда никому не докажешь.
– Дара, если я скажу о своей связи с Тариэлем, то потяну его за собой… ты должна мне помочь, иначе…
– Не докажешь, – Дара усмехнулась. – Раньше ты себе язык вырвешь. Потому что ты беременна, и мне это известно. Так вот, до родов тебя не казнят и даже не подвергнут обязательным в таких случаях пыткам. А потом я обещаю, что позабочусь о ребенке Тариэля как о наших с ним детях. Но стоит тебе хоть раз, в бреду или во сне, упомянуть имя моего мужа, клянусь, твоя смерть будет настолько чудовищной, что все демоны преисподней содрогнутся. Ты поняла меня, Араминта?
– Дара, мы были как сестры…
– И ты расплатилась за это со мною сполна. Но только напрасно полагала, что я не сумею защитить свою семью. Ты не оставила мне выбора, Минта.
…Араминта провела пять лун в заключении, до тех пор, пока на свет не появился ее с Тариэлем сын. Дара сдержала слово, немедленно взяв его к себе в дом и наняв лучшую кормилицу. Она никогда не делала различия между ним и собственными детьми, не только не выказывая малейшей неприязни к Элаю, но, напротив, готовая так же безоглядно любить его, как Конгура и Джахель. Доналу Огу она объяснила, что это ее долг перед Араминтой.
– Мы были подругами. А дитя вообще ни в чем не виновато и не заслуживает страданий.
Тариэль, оправившись от своей "болезни", стал ценить Дару еще больше, чем прежде. И самому себе не смел признаться в том, что мертвая Араминта унесла с собою частицу его души. Только вспышки непонятного гнева сменялись у него, как погода, столь же неясной тоской и унынием. Тогда Тариэль шел и напивался до скотского состояния, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать.
Трудно поверить, будто Донал Ог оставался в неведении относительно связи Тариэля с Араминтой.
Тем более что маленький Элай был похож на своего отца даже больше, чем Конгур и Джахель. Он не унаследовал от вендийки ни единой внешней черточки, оставаясь точной уменьшенной копией Тариэля. Но Донал Ог предпочитал не вмешиваться в семейные дела дочери. Дара с самого начала дала ему понять, что не допустит этого. Здесь власть всесильного Донала Ога заканчивалась.
Жизнь входила в обычную колею, если сбросить со счетов то прискорбное обстоятельство, что Тариэль подчас делался невероятно агрессивным и устраивал безобразные драки, пуская в ход кулаки по поводу и без повода.
Высокий титул тут вряд ли мог служить достаточной защитой от закона, равно как и наличие влиятельного родственника.
Несколько раз городская стража вынуждена была унимать впавшего в буйство графа и препровождать его в камеру, что отнюдь не улучшало характер Тариэля. Обычно все благополучно заканчивалось выплатой суммы в казну, но Тариэль знал и о возможности куда более неприятных последствий, которых справедливо опасался, однако все равно не мог умерить свой пыл.
Донал Ог пытался образумить его, даже угрожал, предупреждал, что не станет вмешиваться и пытаться как-то исправить положение.
– Ты позоришь меня, – сказал он. – Становишься притчей во языцех у всего Бельверуса, и это приводит в отчаяние Дару. Если тебя вышвырнут из города…
– Если меня вышвырнут, Дара пойдет со мной, – уверенно заявил в ответ Тариэль, – и разделит мое изгнание. Или ты в этом сомневаешься?
Донал Ог не сомневался. Как ни прискорбно, слова Тариэля были чистой правдой. Дара слишком сильно, безоглядно и беззаветно его любила.
– Хорошо, – Донал Ог вздохнул. – Наверное, тут есть и моя вина. Праздные руки – оружие демонов. Не стоило мне отстранять тебя от службы. Но эту ошибку еще не поздно исправить. Я предлагаю тебе вернутся и найти своим силам более достойное применение. Что скажешь?
Ах, если бы эти слова прозвучали раньше!..
– Нет, – твердо возразил Тариэль. – Я не вернусь и не стану служить в тайной охране. Прежде всего, я не собака, которую в любую секунду можно прогнать прочь, а потом стоит только свистнуть, и она прибежит назад, радостно виляя хвостом и готовая на все ради хозяина. Но главное, то, что ты делаешь, способно кого угодно заставить содрогнуться. Я понимаю, насколько опасны маги, но ты караешь всех подряд, правых так же, как и виноватых, не желая ни в чем разбираться. Дурную траву с поля вон, и все! Ты не служишь никому из известных божеств, но жертвы приносишь, многочисленные и страшные, настоящие человеческие гекатомбы… жертвы собственной одержимости, Донал Ог. Раньше я этого не понимал и не видел, я слишком тобой восхищался, а теперь на многое смотрю иначе и участвовать в этом не стану.
– Вот, значит, как ты заговорил… В таком случае запомни, Тариэль: на меня можешь не рассчитывать ни в чем. Даже ради дочери я палец о палец не ударю, что бы с тобой не случилось. Ты превращаешься в бешеного пса, готового вцепиться в руку, которая тебя кормит, а таких принято убивать.
Подобная угроза, звучавшая из уст разгневанного Донала Ога, была равносильна смертному приговору, и Тариэль это отличие;, знал. С момента их разговора он все время ждал расплаты за свою дерзость. И то, что время идет, а он все еще жив и на свободе, его не сильно обнадеживало. Донал Ог никогда ничего не прощал и не забывал. В любой момент его карающий меч мог обрушиться на беспутную непокорную голову Тариэля. Каждый новый день мог стать для него последним. Но он становился только все более неуправляемым, словно человек, которому все равно терять уже нечего.
Таково было положение дел на тот момент, когда Конан появился в Бельверусе и встретился со своим давним приятелем.
– Да, граф, ты здорово запутался, – протянул Конан, дослушав до конца. – Как бы твое нынешнее приключение не обошлось тебе дороже, чем хотелось бы.
– Пока меня защищает титул, по закону мне мало что реально угрожает. Денег у меня все равно больше, чем я в силах потратить, и если речь только о том, чтобы заплатить Эйвоиу и его брату, то я справлюсь с этим легко. Однако если мое дело будет разбираться на совете старейшин при дворе, и Донал Ог окажется против меня, а так оно и будет, я почти уверен, что титула я лишусь в два счета. После чего меня объявят вне закона, а дальше станут судить уже как простолюдина, и…
– Но ведь Донал Ог должен подумать о Даре.
– Дара любит меня, но если ей придется выбирать между детьми и мною, она их ни за что не бросит, да я и сам никогда бы такого не допустил.
В этот момент дверь камеры открылась с отвратительным скрежетом, и явившийся охранник жестом приказал Конану и Тариэлю следовать за ним. Похоже, тратить на них слов он не собирался, по крайней мере, до тех пор, пока они не дошли до тюремных ворот.
– Нас отпускают или что? – спросил Конан, стремясь покончить с неизвестностью.
– Свободны, – процедил охранник, соблаговолив наконец открыть рот.
Это слово прозвучало музыкой в ушах киммерийца. Кому был или чему они ни были обязаны столь быстрым освобождением, он имел все основания считать, что им повезло.
Стоило им оказаться по другую сторону ворот, как Конан увидел Дару.
– Тариэль, боги мои, с тобой все хорошо? – встревоженно спросила она, бросаясь к мужу и вглядываясь в его лицо. – Тебе не причинили вреда? Идем отсюда. Конан, – она обернулась к киммерийцу, – я рада, что вы с Тариэлем нашли общий язык, и что ты был с ним рядом.
– Дара, но как ты смогла… – Тариэль даже растерялся.
– Неужели я должна была сидеть сложа руки, узнав, что ты арестован? Разумеется, я потребовала немедленно разобраться и освободить тебя, что и было сделано. Пойдем же. Конан, тебя это тоже касается.
Варвар едва не рассмеялся. Эта маленькая решительная женщина была так невероятно сосредоточена и уверена в собственной силе! Не хотелось бы ему увидеть ее в числе своих врагов.
– Я бы поверил, если бы услышал, что ты передушила всю тюремную охрану собственными руками, Дара, – сказал он, предполагая, что эти слова прозвучат как шутка.
– Если бы иначе было нельзя, передушила бы, – согласилась Дара с улыбкой, но ее глаза цвета дикого меда не смеялись.
Его настигла и захлестнула волна все той же, что и в их последнюю встречу, острой, отчаянной нежности к ней. Конан никогда не думал, что может испытывать по отношению к женщине подобные чувства. Он вдруг совершенно отчетливо представил себя сидящим в седле огромного коня, а Дару – впереди, и будто бы он накрыл ее своим плащом и прижимает к себе… Видение было поразительно ярким и отчетливым.
– Конан, ты что? – спросил Тариэль. – В башке шумит? Не мудрено после того, как эти мерзавцы тебе врезали. Ты идти-то можешь?
В ушах у варвара, и впрямь, стоял сплошной гул, точно в двух шагах от мощного горного водопада. Но это едва ли было просто последствием полученного удара, скорее уж, имело своей причиной близость женщины, которую он желал, как ни одну прежде.
"Она родилась, чтобы быть моей, – подумал Конан, – только мы отчего-то разминулись в пути и встретились слишком поздно". Эта мысль возникла внезапно и совершенно независимо от внешних обстоятельств. Если бы по природе Конан не был столь сдержан в проявлении своих чувств, неизвестно, что бы он совершил. Как во сне, он молча шел рядом с Дарой и Тариэлем, не понимая смысла произносимых ими слов, и отвечая невпопад, даже когда к нему обращались напрямую.
– Конан, ты не понимаешь? – Тариэль остановился и положил руку ему на плечо. – Райбер, с ним все нормально, он у нас дома. Это он сказал Даре, что нас арестовала стража.
– Маленький мерзавец, значит, все время крутился возле меня? – воскликнул варвар, освобождаясь из сладкого плена своих грез и возвращаясь к реальности. – Ох, Дара, и напугал же он тебя, наверное, своим появлением.
– Почему я должна была испугаться? – не поняла она. – Встревожилась, это верно. Но Райбер мне объяснил, что вы оба живы, и я только сразу постаралась что-то сделать для вас.
– Я имел в виду не то, о чем он тебе сообщил, а его самого, – уточнил Конан.
– Тем более, я не вполне понимаю… что в Райбере такого страшного?
– Но он же невидимый, – Конан чувствовал себя сбитым с толку: даже он сам далеко не сразу привык к присутствию этого необычного создания и едва сдерживался, чтобы не вздрагивать всякий раз, когда незримые маленькие руки касались его. Он даже таскал с собой зеркало и предпочитал разговаривать с отражением мальчика, а не с ним самим. Может, Дара имеет в виду не Райбера, а кого-то другого?
– Что ты хочешь этим сказать? – осторожно произнесла Дара. – Я не заметила в нем ничего необычного. Разве что он сам был очень напуган. Я как могла успокоила его, потом попросила Джахель приглядеть за Райбером, а сама отправилась выручать вас, вот и все. Конан, ты уверен, что тебе не нужна помощь?
– Я не сумасшедший, – сказал он, обращаясь больше к Тариэлю, чем к Даре. – И мне вся эта история не приснилась, к Нергалу! Я не знаю, что произошло с мальчишкой, пока он бегал то ли от меня, то ли за мной, но клянусь, прежде он не имел облика! И пусть только попробует это отрицать! Ты-то мне веришь, Тариэль?!
– Разумеется, Конан, – поспешно подтвердил тот. – Мне бы и в голову не пришло усомниться. Вот я, например, тоже пару раз видел кое-что необычное. Дара, ты помнишь, как мне явился некий дух? Наверное, все люди хотя бы раз в жизни сталкивались с чем-то таким, чего быть не может, но тем не менее, оно есть.
Киммериец его почти не слушал. Ему не терпелось убедиться в том, правду ли говорит Дара, и, едва переступив порог их с Тариэлем дома, он спросил, где Райбер.
– Наверное, где-то играет с Элаем и Джахель, – пожала плечами Дара, – дети быстро успевают сдружиться. Сейчас я его позову.
И спустя несколько минут Конан убедился в том, что она ни словом не погрешила против истины.
– Конан! – радостно завопил Райбер, бросаясь к нему. – Ты вернулся!
– Я же тебе говорила, если наша мама что-то обещает, то непременно выполнит, – наставительно произнесла подошедшая вместе с ним Джахель. – Видишь, все в порядке.
Конан отчего-то был уверен, что перед ним – не Райбер. Но подтвердить это ему было нечем.
…Тариэль серьезно задумался о происходящем – он отлично помнил все, что ему поведал Конан, и совершенно не склонен был считать его безумцем. Скорее можно было поверить в самые невероятные чудеса, но только не в то, что киммериец способен повредиться рассудком. Он был настоящим воплощением практического здравого смысла, простого и надежного, а не жертвой буйных фантазий. Но тогда получается, что мальчишка, которого он привел, изощренно не помнит о том, что был прежде невидимым… Как угодно, все это довольно темная, непонятная и запутанная история. Тариэль поймал себя на том, что предпочел бы, чтобы и Райбер, и Конан вместе с ним оказались сейчас где-нибудь как можно дальше. У него хватает своих проблем, без всякого колдовства! Ввязываться еще в какую-то переделку, тем паче способную привлечь внимание тайной охраны – увольте. Может быть, Тариэль и поздновато спохватился, но он успел не раз пожалеть о своей ссоре с Доналом Огом. Он вовсе не был трусом и никогда не вел себя, как трус, но при мысли о возможности оказаться в лапах тайной охраны Тариэля начинало слегка подташнивать. Он слишком хорошо понимал, что это может для него означать. Изгнание из Бельверуса и лишение титула представлялись всего лишь мелкими неприятностями по сравнению с одним-единственным допросом у людей Донала Ога…
– Тариэль, – окликнула его Дара. – Послушай, вразумляй своего друга как хочешь, но чтобы он оставил в покое бредни об Аттайе и вообще колдунах. Ты же знаешь отца! Представь, что будет, если до него дойдет слух о подобных вещах.
– Я и сам только об этом думал, – вздохнул Тариэль.
– Конан и Райбер могут оставаться здесь столько, сколько захотят, – продолжала Дара. – И, в конце концов, если он не знает, что дальше делать с мальчиком, пусть тот разделит кров с нами. Не родился еще на свет ребенок которого я бы выгнала из своего дома, коль скоро он нуждается в моем участии. У нас больше чем достаточно средств для того, чтобы кому-то дарить покой и радость, верно ведь? Где трое, там и четвертый, беды от этого не случится. Но ни слова ни о каком колдовстве! Этого отец не допустит.
– Дара, – Тариэль зарылся лицом в ее темные волосы, и его голос звучал сейчас глухо, – я обещаю, что тебе больше не придется ниоткуда меня вызволять. Это было в последний раз. Я постараюсь измениться и жить иначе.
– Не обещай того, что слишком трудно исполнить, – улыбнулась она. – Я люблю тебя таким, какой ты есть, Тариэль, и буду рядом, чтобы ни случилось. Я счастлива с тобой, – она быстро поцеловала его. – Не думай о плохом, любимый.
…Конан пытался привести в порядок лихорадочно мечущиеся мысли. Если рассудить здраво, его миссия выполнена. Он обещал Ирьоле отвести Райбера в Бельверус и быть с ним до тех пор, пока тот не обретет облик; теперь конечная цель вроде бы достигнута, хотя и без его непосредственного участия, и больше он никому ничего не должен, а о том, как быть дальше, он прежде не задумывался. Ощущение нарастающей тревоги, некое чрезвычайно скверное предчувствие, сосало сердце. Опасность сгущалась вокруг киммерийца, он знал это совершенно точно, и не видел причин не доверять своему почти звериному чутью, которое редко его обманывало. На сей раз он ввязался во что-то совершенно непонятное и необъяснимое, и просто уйти, бежать от этого считал бы ниже своего достоинства.
До слуха Конана доносился смех и визг играющих в саду возле особняка детей. Он подошел к окну отведенной ему комнаты и, встав так, чтобы его самого не было видно, принялся наблюдать за ними. Элай возился с большой лохматой и совершенно мирной белой собакой неведомой породы, бесцеремонно пытаясь влезть на нее верхом. Собака слегка сопротивлялась, всякий раз сбрасывая его.
– Райбер, – позвал Элай, – подержи Джумбо, а то он не хочет быть лошадью.
Тот охотно подбежал, готовый помочь новому товарищу, но стоило ему приблизиться, как животное угрожающе зарычало, приподняв верхнюю губу и обнажив крупные крепкие желтоватые клыки; шерсть на загривке поднялась дыбом, причем варвар мог поклясться, что в коричневых собачьих глазах при этом злоба была перемешана с самым настоящим страхом. Казалось, еще миг, и Джумбо бросится на Райбера… но тот предусмотрительно остановился и отступил на почтительное расстояние.
