Текст книги "Воспоминания Калевипоэга"

Автор книги: Энн Ветемаа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

IX

 
Заклинаю! Заклинаю!
Пусть ваш род проклятый вымрет,
Сдохнет пусть от голодухи,
Пусть в кустарнике истлеет,
На полях переколеет,
На снегах окоченеет,
Станет падалью в болоте!
 

Разрешившись богатырским проклятием и готовый к бою, взмахнул я мечом и бросился со всех ног в сумерки густого леса.

Следует сказать, что косматого волчиного племени повсюду было хоть отбавляй. Я их бил, колотил, лупил и колошматил так, что от меня пар валил, а вокруг и трава, и деревья – все было в крови. Впервые довелось мне всерьез испробовать мое могучее оружие. Эта волтузировка и демедведизация дремучих лесов моей отчизны после однообразной пахоты были приятным развлечением. И я предавался этому занятию весь день. Когда же к вечеру растянулся я под елью на шкуре дорогого моего мерина, черные мысли вновь одолевать меня начали. Где коня взять? Денег у меня нет, а с конокрадства начинать королевскую деятельность вроде бы негоже. А тут еще словно забубнил кто-то у меня в башке: «Девять жеребцов отборных, восемь кобылиц табунных…» Ох и долго же придется финскому кузнецу их дожидаться!

Хотя я зверски устал при очистке лесов от избыточной фауны, уснуть мне удалось только после полуночи. И выспаться опять не пришлось. Только я вежды смежил, слышу, за кустом кто-то шебаршит и кашляет робко, но упорно.

– Давай иди сюда, чего ты там дохаешь! – не выдержал я наконец.

Из-за куста вылез тощий мужичонка с маленькими бегающими глазками, несколько раз поклонился до земли и сообщил, что он является злосчастным вестником бедствий, как правило, военных. И простуженным, хриплым голосом затянул длинную грустную песню об ожидающих эстонский народ великих напастях.

Поведал мне сей гонец, что подданные мои неоднократно обнаруживали тайных вражеских лазутчиков. А еще какие-то мрачного вида неизвестные вояки на длинноносых судах делали попытки нарушения священных морских границ нашей родины. Отмечались даже случаи высадки их на берег с целью подвергнуть моральную стойкость эстонских дев неуместному и непозволительному испытанию и, кроме того, произносить по адресу мирного населения непонятные чужеземные и наверняка нецензурные слова. И мои подданные, в массе своей довольно-таки смекалистые, будто бы тут же сообразили, что все эти пограничные инциденты носят провокационный характер, а наиболее башковитые небезосновательно сделали вывод, что наши соседи за последнее время перестали должным образом ценить заключающиеся в мирном сосуществовании возможности всеобщего прогресса.

 
И старейшины решили,
Ведуны предугадали,
Парни бойкие смекнули:
Вновь война на нас несется,
Катится телега брани…
 

Я с неудовольствием сказал болтливому вестнику, что ежели то, что он наболтал, истиной является, то тут особой смекалки не требуется и тратить время на размышления не приходится – надо спешно укреплять военную мощь государства.

Вы, возможно, удивитесь, почему я сразу за меч не схватился и тотальную мобилизацию моментально не объявил. Дело в том, что все богатыри к ратному делу большую охоту имеют, но терпеть не могут, когда их среди ночи будят и выспаться не дают. Кроме того, покойная моя матушка не раз мне рассказывала, что главное занятие королей – спать между двух тулупов, в остальное же время они без передышки пьют мед и салом закусывают. Меня такая тусклая жизнь не привлекала, но дайте же мне, черт вас возьми, хоть одну ночь выспаться как следует! Я, черт бы вас побрал, как собака, пашу, бродячих волков и медведей со страшной силой истребляю, и всего этого, видите ли, мало! Надо среди ночи меня с ложа выкашлять, чтобы я тут же, с ходу, занялся строевой подготовкой и фортификационным делом! Ну, знаете, это уж слишком! Я не буду распространяться о данных богом и конституцией правах помазанника, потому что даже рабы и те имеют право на ночной отдых!

И что это за мужики, которые до того войны боятся, что своему единственному богатырю выспаться не дают? Каждою верного сына Эстонской земли мысль о войне, насупротив, вдохновлять должна. За своего короля сражаться – распрекраснейшее дело! Или, может, мужики теперь бабами стали и в юбки обрядились? Вроде бы на Эстонской земле не наблюдалось недостатка в могучих воинах и бравых ратниках.

 
Пусть кто храбр и телом крепок…
Челюсти твои захлопнет,
Злым твоим речам не внемлет,
Ложь бесстыдную не слышит!..
Как же ты хулить решился
Наших витязей отважных?
 

Гонец только в смущении глазами хлопал и молчал.

Ужасно он был хилый и убогий. Впрочем, с виду не дурак – так и зыркал во все стороны хитрыми глазками. А уши у него были остроконечные, и я заметил, что, когда он начинал шевелить мозгами, у него шевелились и уши.

Он что, он просто курьер, гонец, так начал мужичонка, а боевая готовность в нашем государстве имеется. Да только простые люди, ну, которые не богатыри, не очень-то воевать рвутся, потому как:

 
Кто же выстоит в сраженье
Против тех железных копий,
Против топоров тяжелых,
Против лютых стрел железных?
 

Вот не было печали, придется пойти помочь – такова первая моя мысль была. И тут же другая: ну ладно, пойду я с ним, а что толку? Что это за народ, ежели он только на богатырей надеется? Такой народ в два счета любой расколошматит.

И решил я, что не резон мне всю ответственность на себя взваливать. Пускай мой народ сам за себя постоит. Ну а ежели вовсе невмочь будет, так я подмогну, одначе сперва сам справляться старайся, а потом уж Калевипоэга на подмогу зови.

Так я ему ответил, заключив сию королевскую речь словами, что в бою погибнуть и лестно, и прелестно. Пока я речь держал, мужичонка ушами шевелил и по сторонам зыркал, уши у него были как у рыси, глазки вострые, брови взъерошенные, а сам хлипкий, дохлый, соплей перешибешь. Ну куда такому ратным делом заниматься, он и меч-то поднять не осилит! Этакого в первый же сече с ног собьют. От козла молока, а от петуха золотых яиц не дождешься.

А только он, видать, не промах и на свой лад пользителен быть может. Ежели его в середку поставить, он, чужими спинами прикрытый, горланить мог бы: «Вперед! Погибнем, но побьем!» – и всякое подобное, тех подбивая, у кого дух слабоват. Мысль вроде бы благая. Ведь на войне не только сила требуется. Иной почнет мечом махать, того и гляди сам себя изувечит. А есть такие, что как кровь завидят, так и затрясутся. Вот я гонцу-то и сказал:

 
Сам ты стань в средине войска…
И не рвись на край передний:
Первый ряд сомнут при стычке,
Задних выбьют из засады,
Крайних разобьют в сраженье,
Средние – домой вернутся.
 

Мужичонка просиял. Пошевелив ушами, призадумался чуток и весьма разумную речь выдал:

– Вообще-то мужики у нас отважные, однако во всякой отаре черные овцы попадаются. Ведь Калевипоэгу, верховному главному предводителю, всякий час знать требуется, каково рвение, усердие и душевное расположение его воинов. А то порой случается, – привел он весьма примечательный пример, – что капля дегтя, по нечаянности в бочонок с медом попавши, прекраснейшие вкусовые качества сего высокополезного продукта природы существенно подпортит. Таковой скверный оборот предотвращать и не допущать надлежит. И ежели подлый враг страну нашу в войну втянет, то я, верный его королевского величества слуга, желал бы именно на поприще организации воодушевления своим способностям применение найти. Какое будет на сей счет указание и заключение его королевского величества Калевипоэга?

Я некоторое время молча глядел на него, а потом сказал, что такое дело, по моему разумению, в самый раз ему впору будет как по его телосложению, так и по нраву. Велика была радость военного гонца!

Воротясь обратно, тут же приступит к организации работы по части воодушевления, объявил он, задыхаясь от восторга, и поведает эстонскому народу о завлекательности сражений, а также о великой чести, каковую доверие Калевипоэг народу оказывает.

Вошедший в раж мужичонка еще долго бы растабарывал, да только слушать не хотелось мне – от его болтовни на душе у меня неспокойно стало, и я велел ему удалиться.

Мужичонка прощенья попросил и, лапти мои облобызав, заявил, что король великую цель и смысл жизни ему открыл. И что ежели дозволено будет, то он за счастие почтет сон королевский стеречь и мух гонять. Таковое угодничество в гнев меня привело, и я сказал ему пару теплых слов. Он поклонился низко и, тщедушный и хилый, но с гордо поднятой головой, в ночной темноте исчез.

Долго я вослед ему глядел – и довольный, и опечаленный. Верно ли поступил я? Повоевать мне давно уж хочется, инда рука зудит, меча просит. Однако же всякий народ уметь должен сам за себя постоять. А уж я подоспею, когда занадобится.

Не было в душе моей ни покоя, ни радости.

Из дупла старой ели послышалось уханье филина.

И почувствовал я, что, видать, имеется у эстонского короля некоторое раздвоение личности.

 
Если б мог я знать и ведать,
В сновидении предвидеть
Иль в раздумье поразмыслить,
Что судьба такая княжья,
Я тогда на крыльях ветра
Птицей бы в полет пустился,
Северным орлом умчался б
Далеко – к другим прибрежьям,—
так подумал я тогда.
 

X

Выспался я недурно, настроение было бодрое, небо ясное. Ивы на берегу ручья шелестели под легким ветерком, нижние ветви в журчащей воде купая.

Прелестная сия картинка природы в немалое умиление меня привела, и непреодолимая потребность возникла похвальное что-нибудь изречь и подходящее сравнение измыслить. Призадумавшись, сочинил: ветки воды касаются ласково, словно уста материнские, спящему богатырю, сыночку своему, тайком чело лобызающие. Доволен сим сравнением вельми был. Понежился еще на ложе своем мшистом, помечтал, затем, искупавшись, взбодрился.

Пора за дела приниматься.

А какие у меня неотложные дела? С чего начинать-то? Может, кое-кого из старых дружков разыскать либо просто по своему королевству без дела побродить? Оно бы недурно, да только не королевское это дело – без толку бродить. Король не гуляет просто так, он бдит, в корень смотрит, до сути докапывается, причины устанавливает и выводы делает. И это есть важнейшая королевская работа.

Сунул я последний ломоть хлеба за щеку и пошел Алевипоэга искать.

Так начались мои странствия.

Может, некоторые читатели подумают, что путешествие властителя по своему королевству – это приятное занятие, увеселительная прогулка? Сперва оно так и было. Да только и добрая еда приедается.

Через несколько недель многочисленные встречи и приемы были мне не внове, я уже без смущения принимал почести и даже неудовольствие выражал, ежели в какой деревне меня встречали без должной пышности. По правде сказать, я вполне бы мог впасть в аморалку, кабы не разумный Алевипоэг (он вместе со своим оруженосцем мне повсюду сопутствовал). Алевипоэг мне намекнул, что, дескать, не пристало повелителю без передышки развлечениям предаваться, у него, мол, и обязанности кое-какие есть.

Когда мы однажды утром после славной пирушки с опухшими глазами, тяжелыми головами, мерзостным вкусом во рту собирались на очередную попойку отправиться, сказал мне Алевипоэг тихо, но твердо, что гусь свинье не товарищ, а он мне больше не попутчик. И что он не желает ни делириум тременс, ни цирроз печени себе наживать. И что алкоголизм приводит к полному разрушению личности и весьма опасен для хромосомного гарнитура мужских гормональных препаратов. Примерно так он выразился.

– Чего ж нам делать-то, черт возьми? – проворчал я.

– Разложение прекратить решительно!

На это я Алевипоэгу сказал, что мне оные встречи, речи, пьянства и буянства изрядно надоели, неясно мне только, с какого конца приниматься за прекращение разложения. Ведь я своей родине немало уже послужил. И пахал усердно, и леса от волков очищал. А между прочим, коня и того не имею, не говоря уж о пустой казне. И по совокупности всех сих обстоятельств не следует мне с соседями войну начинать, пока они сами не лезут. И еще, сказал я, мне хотелось бы знать, что сей мутноглазый наставник, сей занудистый фарисей, на шее коего красуется подозрительный синяк, что он может мне посоветовать предпринять в моем затруднительном положении. Давай-ка бери ноги в руки, да пойдем опохмелимся, может, чего разумное придумаем.

Однако Алевипоэг меня не слушал и продолжал бормотать какие-то нудные наставления.

– Ах, так, ну ладно! – разозлился я и тут же решил отправиться к болоту Кикерпяра. – Не хочешь в теплой компании время проводить, давай сиди у гнилого болота, жуй клюкву для опохмелки, а я погляжу, откуда на тебя умная мысль свалится.

И в мрачном настроении поперся я в болото. Алевипоэг ни на шаг от меня не отставал. Скажу, вперед забегая, что сие наше в трясине погрязание наисчастливейшим изо всех погрязаний в трясине было, ибо именно на зыбкой болотистой почве заложил я своего молодого королевства прочные экономические основы.

Началось все с того, что мы вдруг услышали ругань, крики и злобное зубов скрежетание. Что такое? Откуда это? Из зарослей камыша, что ли? Тут и виновники шума показались – двое грязных, косматых, злобных мужиков, форменные злыдни. Они таскали друг друга за волосы, царапались, кусались и ругались последними словами. Заметив посторонних, они притихли и вдруг, словно сговорившись, дуэтом провыли тоненькими голосами:

 
Дорогой Калевипоэг!
Ты шагай сюда скорее!
Рассуди ты нашу распрю,
Потуши огонь раздора!
 

Нашли дорогого, какой я вам дорогой, хотел было я ответить, но эти дремучие мужики выглядели так комично, что невозможно было на них рассердиться: все в шишках, синяках и царапинах, волосы, еще оставшиеся невыдранными, торчат во все стороны. Когда человеку плохо, он нипочем не упустит случая полюбоваться на чужую беду, так что я подобрался к драчунам поближе и спросил, из-за чего двое мирных поселян затеяли столь ужасную распрю.

– Ты давай слушай сюда! Тут такое дело, – начали по очереди взъерошенные мужики. – Мы, вишь ты, никак болото меж собой не поделим. Я ему хозяин! Нет, мое! – перебивая друг друга, вопили злыдни. При этом они нежно держались за руки, словно жених с невестой, а из глаз у них катились крупные слезы. – Ох, до чего же ладно мы с братом жили, – продолжали плакаться мужики, – пока из-за болота с панталыку не сбились. А теперь чего, теперь конец мирной жизни, один даст по роже, и другой тоже, бьемся, деремся, никак не разберемся. И сумнительно, чтобы кто другой разобрался.

Я хотел было предложить злыдням решить их тяжбу путем метания жребия, но вспомнил свой опыт, и ёкнуло мое сердечко… Нет, жребия я никому не пожелаю.

 
Старшему – земли побольше,
Часть же меньшая – меньшому, —
таково было мое соломоново решение.
 

– Оно вроде бы складно, да только нет, при разделе не столкуемся, – с грустью ответили злыдни.

Тут Алевипоэг захохотал и сказал, что согласен от нечего делать заняться землемерством. Все равно, добавил он, с похмелья голова не варит.

– А мне чего делать прикажешь, пока ты тут мерки снимать будешь? – спросил я с неудовольствием.

– Поди опохмелись, только, смотри, к вечеру ворочайся.

Я пообещал не задержаться. В летописях об этом моем небольшом променаде дискретно сказано:

 
Калевитян сын любимый
Зашагал своей дорогой —
Собирать иные вести,
Совершать дела иные…
 

Тут следует произнести похвалу ловкости Алевипоэга, его расторопности и деловой сметке. Когда я вечером вернулся к болоту, он восседал на пеньке, а рядом высилась огромная куча… золота. Разинув рот, глядел я на это богатство и долго не мог заговорить. А Алевипоэг, посмеиваясь, любовался моей растерянностью и сказал, что все это золото принадлежит Калевипоэгу и эстонскому пароду.

– Силы небесные, да где же это ты такой куш оторвал?

Поведал мне Алевипоэг, что, старательно размечая болото, добрался он до речки Мустапалли. Чтобы не ущемить интересы злыдней, Алевипоэг решил проверить результаты замеров и вдруг заметил Водяного, который опасливо поглядывал на него из-за куста. Наконец, набравшись смелости, Водяной осведомился, долго ли сей скудоумный меряльщик собирается здесь придуряться и что сие означает. Как известно, Водяные не переносят вращения мельничных колес, почитая их личным для себя оскорблением. Ну Алевипоэг ему и выдал, что, мол, в ближайшее время намечается здесь крупная стройка, может, две-три водяные мельницы поставят, а может, и гидроэлектростанцию.

– А нельзя ли эту гидру в другое место перенести? – взмолился Водяной.

Тогда Алевипоэг прочел ему небольшую лекцию о значении гидроэнергетики для населения и вообще для процветания королевства, причем воду все время белым золотом именовал. Тут Водяной, как принято в подобных случаях, предложил Алевипоэгу крупную взятку.

 
Не обуздывай ты воду,
Речку в сеть не забирай ты…
Наших выходов не трогай!
Уплачу тебе я выкуп,
Все отдам я, что запросишь,
Все отдам я не торгуясь.
 

Будучи не обремененным излишней щепетильностью, Алевипоэг в сем посуле не увидел ничего диковинного. Ожидаемый доход от гидростроительства составит примерно шапку золота, сообщил он Водяному. Тот сказал, что тут же выплатит эту сумму наличными, лишь бы работы не разворачивались. На том они и поладили.

Алевипоэг правильно рассудил, что при незаконченном гуманитарном образовании Водяному не известны сказки, бытующие у многих народов, и, выкопав изрядную яму, покрыл ее шапкой, а в шапке дыру сделал. Расчет был верный, Водяной об этом способе обмана (см. каталог Аарне-Томпсона, № 1130) действительно никогда не слыхал. И весьма значительную часть фамильных сокровищ своего царства в бездонную шапку перекидал.

– Вот откуда денежки-то. Надеюсь, что они пойдут на пользу обществу, – сказал Алевипоэг строгим тоном.

Мы молча обменялись рукопожатием.

– Век твоего благодеяния не забуду, – растроганно молвил я

– Теперь с бродяжничеством покончить можно, а? – спросил Алевипоэг.

В смущении потупил я очи долу, склонив согласно свою главу, и поклялись мы друг другу, что отныне в трезвости и праведной жизни будем радостей и утешения искать.

– И ты, дорогой Алевипоэг, будешь королевским министром финансов, – закончил я милостиво.

– Ох, нет, только не это! – в испуге вскричал Алевипоэг, побледнев, как воск.

Меня огорчил его отказ, но я не стал настаивать на своем предложении, потому что Алевипоэг поведал мне, что давно имеет склонность к крестьянской жизни и мечтает заняться пчеловодством.

Глядел я на кучу золота – наконец-то за меч расплачусь! Завтра же можно в Финляндию отправляться. Но безоблачный небосвод моего счастья заволокло темной тучей: решусь ли я преступить порог злосчастной кузницы? Осмелюсь ли пред очи старого кузнеца предстать?

Как видно, Алевипоэг понял, о чем я задумался, и снова на помощь мне пришел, предложив доставку долга на себя взять. Охота ему, так он сказал, по финским скалам полазить и с бытом финских племен северного побережья Балтийского моря ознакомиться. Я от души поблагодарил его.

– Ты, это… ежели когда ненароком… ну… так, по дурости… кому-нибудь голову… – мне трудно было подбирать слова, – так я… это… тут же приду на помощь.

Алевипоэг прервал мою несвязную речь тактичным покашливанием и перевел разговор на другую тему. А немного погодя он заметил, что король должен помнить, что каких бы глупостей он ни напорол, он все равно король, а потому всегда прав.

Подсчитали мы наше богатство, оказалось, что расплатиться за меч хватит и еще чуток останется.

– Король должен возводить, сооружать и воздвигать, – мечтательно произнес Алевипоэг, – что-нибудь этакое, грандиозное и пользительное, чтобы потомки с восхищением и благодарностью… Слушай, а не купить ли нам на оставшиеся деньги досок и балок? – вдруг предложил он.

На такую разумную идею возразить было нечего.

Ссыпал Алевипоэг золото в мешки, и мы попрощались. Ужасно мне хотелось сего достойнейшего мужа по обычаю славянских народов облобызать троекратно. Чертовски досадно, что это у нас не принято!

XI

Итак, вперед за досками!

Не долго думая направился я во Псков. Мне приходилось слышать весьма одобрительные отзывы о развитии лесной промышленности в этом районе.

Широкий шаг лаптей меньше жрет – гласит народная мудрость. Вот и шагал я бодро, широким шагом, в прекрасном настроении прямо на восток.

В карманах золото звенело, а в душе радость пела. Насвистывая старинные молодецкие песни, вскоре дошел я до берегов голубого Чудского озера, два дружественных народа разделяющего. Только хотел в воду броситься, глядь, откуда ни возьмись мужик, да такой чудной, одежка на нем диковинная, не стригся, не брился, видать, лет десять, косматый, патлатый, ну чистый колдун! Он поманил меня рукой и попросил немного задержаться.

Ну и чучело! Форменное пугало огородное, удивился я про себя. Кто же это такой, черт его возьми?

– Меня и прозвали Колдуном, – словно прочтя мои мысли, сказал чудной мужик. – Да народ-то дурак, болтает без понятия. А кто понимает, что к чему, тот меня мудрым кудесником величает, ну да это так, для красного словца. Но, скажу я тебе, король, знаний у меня немало. Недуги врачевать могу, заговоры ведаю, а иной раз и пророческие видения мне бывают.

Колдун подошел поближе. Весьма своеобразная личность, ничего не скажешь! Где у меня меч висит, у него был бубен привязан, непонятными закорючками испещренный; шею украшал красный шнурок, на коем висели ржавый ключ, рыболовный крючок и маленький молоточек. А из набитых карманов вываливались пучки каких-то трав. Что это за придурок, подумал я, у него явно чердак не в порядке. Но зеленоватые глазки мужика смотрели на меня спокойно и уверенно, так что свое предположение я отбросил.

– Ты прости меня, о мудрый муж, хочу спросить: что за диковинные вещички на тебе навешаны? – вежливо осведомился я.

– Спрос не беда, – дружелюбно ответил колдун. – Сия нить с чародейскими узелками кровь остановить может и боль утишает, ключ, что на вые подвешен, вора обличит и краденую вещь отыщет, а молоточком по бубну постукивая, я, король, ворожу, добрых лесных духов призываю и мысли их узнаю. – Тут колдун, насмешливо улыбнулся. – Только ты, повелитель мой, небось в добрых духов-то не веришь?

Этот нахал разговаривал со мной, своим королем, как с малым дитем!

– Ну да, не верю, – рассердился я, – а если б и верил, так на ихние мысли мне наплевать, пускай мои мысли и желания исполняют.

Он сии гневные слова без внимания оставил. Только прищурился на меня и сказал, что молодой наш король, видно, задиристый.

– А синие закорючки на твоем бубне что означают?

– Кабы ты, король, более просвещенным был, разобрался бы, что закорючки сии суть магические знаки, кои математики из южных стран именуют пента-, гекса– и октаграммами, в них могущественная сила заключена. Вот волшебный квадрат, а это гаммированный крест, – вежливо разъяснял мне колдун. – Ежели случится, что ты, мой повелитель, или другой кто разгневается сильно либо убоится чего, могут у него в разных местах красные пятна выступить. Таковой недуг при помощи магических сих знаков излечивается.

Я чуть было не разгневался, но взял себя в руки. Неудобно же сердиться на любезного и доброжелательного собеседника. Я только спросил, какая причина побудила столь мудрого эрудита поперек моего пути становиться.

– Беспокойство о тебе, король, – серьезно и взволнованно ответил колдун.

– Скажи на милость, надо же!

– Отдай мне меч свой. Проклятье на нем, проклятье! – И добавил тихо: – Сей меч тебе погибелью грозит, если ты с ним не расстанешься.

Я вздрогнул. Откуда известна ему история моего меча? И уже тянулась рука моя к рукояти, чтобы его… ну, не знаю точно, с какой целью; только вспомнился мне верный Алевипоэг, сейчас поспешающий с долгом моим за меч расплатиться. Опустил я руку и молча от колдуна отошел.

– Видать, не отдашь ты добром, – сказал он грустно. – Тогда я сам возьму.

– Ишь какой шустрый! Да ты что, ты за кого меня принимаешь-то? – Я уже не мог больше сдерживаться. – Интересно, как это у тебя получится!

– О том узнаешь ты, – кратко ответил колдун и, слегка согнувшись, медленной поступью пошел прочь.

Я поплелся к озеру и вошел в воду, настроение у меня было испорчено. Вот дурак, псих ненормальный, воображает невесть чего, тут таких шарлатанов, вроде этого, из-под Алатскиви, много шатается, пытался я себя успокоить, но какая-то неясная тревога терзала мне сердце.

В мрачной задумчивости брел я к белым стенам и крутобоким луковкам псковских храмов.

Следует отметить, что славяне приняли меня с распростертыми объятиями. Не успел я на берег выйти, несколько почтенных бородачей, низко кланяясь, кинулись мне навстречу и поднесли на вышитом полотенце огромный каравай, на котором стояла маленькая солонка. Я здорово проголодался и, склонившись над караваем, откусил изрядный кус. Это вызвало бурное ликование представителей дружественного народа.

Потом мне подвели прекрасную белую кобылу, и еще с двумя всадниками, не спеша, с королевской величавостью, направился я к центру города. Всадник, что ехал слева от меня, мощью и дородством мне не уступал, а в имени его было что-то знакомое, где-то я его слышал, не то Муруметс, не то Мурумютс. А справа гарцевал некто Иван Колыванович, тоже весьма крупная фигура, так по крайней мере утверждает П. Йохансен (см. «Нордише Миссион», стр. 57).

Славный город построили эти русские на берегу озера – крепкие стены, позолоченные крыши башенок, любо-дорого смотреть! И народу на улицах немало. И девицы недурны – в длинных пестрых юбках, пригожие, румяные, сдобные, глаз не оторвешь! Я с несколькими перемигнулся, причем улыбались они весьма игриво и соблазнительно. Не будь их язык сплошным шипением и всплесками, в которых сам черт ногу сломит, не одна наша Юта либо Меэли в старых девках осталась бы. Слишком долго описывать все почести, кои мне воздавали. И кланялись, и ублажали, и веселили меня. Пытался закинуть удочку насчет покупки досок, да ничего не вышло, и слушать не стали, привели в богатый дом с башенками, кутил там трое суток, сало ел, орехи грыз, медовухой запивал.

Только на четвертый день свели меня с дельными людьми, кои в сем городе рубкой, колкой, пилкой и прочей обработкой древесины ведали. Показали мне склад лесоматериалов, и удостоверился я, что истинна народная молва о выдающихся успехах славянских братьев в части лесо-пило-деревообделочных производственных объединений. Доски здесь пилили при помощи мудреного снаряда, водяной сохой называемого. Почему-то посмотреть вблизи сей снаряд меня не допустили.

Набрал я себе досок, и уселись все снова выпить да закусить. Поскольку доски я через озеро на своем горбу переть собирался, то на медовуху не дюже налегал. Договорились за чаркой, что и впредь буду я доски только во Пскове покупать. Тут же договор на золотом блюде поднесли, и скрепил я его своим перстом, в дегте смоченным.

В трапезе сей именитые мужи соучаствовали, коих пригласил я в удобное для них время ответный дружественный визит на Эстонскую землю нанести. Сие предложение с благодарностью принято было. А затем из-за штабелей досок вылезли гусляры и дудошники. Под благозвучную их музыку взвалил я себе на спину доски и направился в обратный путь. Сотрапезники мои долго махали мне вслед, а сопровождающая музыка еще посередке Чудского озера слышна была. Плелся я через озеро, голова легким хмелем одурманена и приятных мыслей полна. Славная штука мирная торговля! Небо было ясное, озеро тихое. И вдруг нежданно-негаданно буря поднялась, да какая! Ни с того ни с сего, внезапно, я даже Дуйслара вспомнил. Да, вспомнил я старого Дуйслара, а потом этого чудака из-под Алатскиви – колдуна или кудесника, как его там звать. Не он ли это собрался свою мощь показать и колдовством блеснуть?

Страсть как я разгневался! Нашел, сукин сын, время для похвальбы! Я тут пру доски, тесовый товар для своего маленького народа, руки у меня заняты, тяжесть несусветная, черт бы его побрал, разве это подходящий момент дурака валять! Может, он воображает, что я доски в воду брошу? Доски, на государственные деньги купленные! Я король, но в шутках разбираюсь, и этот тип со своими дурацкими шуточками у меня дождется! Ну, погоди!

А вода вокруг кипела, волны с ревом бросались на мой меч, казалось, разбушевавшаяся водная стихия проявляла интерес именно к моему мечу, ибо огромные валы, с силой ударявшие по ножнам, уже до половины выплеснули, вытащили из них меч. Ах, вот в чем дело! Ведь Колдун-то меч у меня выпрашивал! Нет, этот номер не пройдет!

Гнев удвоил мои силы, а беда – ловкость, и я исполнил акробатический трюк высшей категории сложности: присел глубоко (при этом доски чуть не свалились со спины) и выхватил зубами меч из ножен.

Что тут началось! Маленькие злые барашки набросились на меня сверху, словно стая крыс, а тяжелые валы били меня сзади, пытаясь опрокинуть. Но я не сдавался. Да неужто какая-то Чудская лужа одолеет сына Линды и Калева! Как бы не так! С трудом пробивался я к берегу, и с каждым шагом возрастало мое упорство.

Очень мне хотелось обложить крепкими словами и волны, и их повелителя, но пришлось воздержаться: не мог же я повторить ошибку вороны, не сумевшей пред лисьей лестью устоять и при ответе вкусный кусочек из клюва уронившей. Я, напротив, еще крепче зубы сжал, но сумел все же процедить:

 
Ой, смотрите! Поглядите!
Ну и умник, ну – затейник!
Хо-хо-хо! – он в этой луже
Утопить меня задумал!
Наконец добрался я до берега.
 

Скинул на песок тяжкую свою ношу, вынул меч из зубов, покрутил его, готовясь с Колдуном счеты свести. Но сквернавец этот куда-то сгинул. Видать, схоронился в кусты и отсиживается там. Постой, доберусь я ужо до тебя, ракалия!

Одначе переход через взбесившееся озеро изрядно меня умаял. Пожалуй, расправу и завтра учинить не поздно. Устроив себе возле досок песочное ложе, прилег я отдохнуть. Уже начал смежать мои вежды сладостный сон, да пришлось погодить: как бы беда не приключилась, ведь Белогривого-то своего я проспал. Нет, надо озаботиться, чтобы и оружия во сне не лишиться. Положил я свой меч поблизости, поверх доски навалил. А досок-то было:

 
Сколько сильных два десятка
Да еще в придачу двое
Еле сдвинут, поднатужась.
 

Пусть хоть мертвецким сном засну, а от шума, ежели кто доски перекладывать станет, вмиг пробужусь. Хитроумием своим довольный, беспечно погрузился я в сон.

Как всем известно, пробуждение было горестное. Гляжу и глазам не верю – все доски в иное место переложены, да с каким тщанием, одна к одной, а меж рядами прокладки, чтобы доски не прогибались.

Ну, а меч, естественно, тю-тю, ищи ветра в поле… Да, силен Колдун!

И с ушами у меня что-то неладно, ничего не слышу – ни птиц щебетанья, ни шелеста волн.

Околдовал-таки меня окаянный!

В том, что Создатель наш может чудеса творить, я не сомневаюсь. Ведомо мне, что компетентному человеку иной раз силы природы покоряются, но чтобы какой-то шелудивый Колдун меня, Калевипоэга, одолел, это уже фантастика! Какой же я тогда богатырь?