Текст книги "Вор с Рутленд-плейс"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Шарлотта даже покраснела от стыда за сестру, но к стыду примешивалась и некоторая гордость – какая же она все-таки ловкая.

Устоять перед соблазном Олстон не смог.

– О да, именно в этом Мина и была особенно проницательна, – с печальным удовлетворением сказал он. – Она не распространялась, держала все при себе и никому не желала зла. Но видела многое, и я лично считаю, что она знала правду – о многом! – Мистер Спенсер-Браун откинулся на спинку кресла, самодовольно поглядывая на женщин.

Эмили уставилась на него с нескрываемым восхищением.

– Вы действительно так думаете? Знаете, она ведь и словом ни о чем не обмолвилась. Такая сдержанность достойна восхищения!

Отвратительная, недостойная мысль зародилась в голове Шарлотты, и не обращать на нее внимания было невозможно. Смущенная собственной бесцеремонностью, она наклонилась вперед.

– Должно быть, Мина была очень наблюдательная и очень многое видела.

– О да, – кивнул Олстон. – Видела она многое. Боюсь, по большей части это проходило мимо меня и о чем-то я даже не подозревал. – Накатившие вдруг воспоминания потрясли его чувством вины – возможно, именно собственная слепота помешала ему предотвратить трагедию. Если бы только он видел и понимал, то и Мина, может быть, была бы сейчас жива. Все это явно проступило на его лице: уголки рта опустились, взгляд ушел в сторону, в глазах блеснули слезы.

Это было невыносимо. И пусть даже Шарлотта думала, что знает правду, и пусть сожаление и сочувствие смешивались в душе ее со злостью, она все же подалась вперед и осторожно тронула Олстона за руку.

– Как вы уже заметили и как все мы уже знаем, Мина не собирала сплетни и была слишком умна, чтобы делиться своими наблюдениями. Я нисколько не сомневаюсь, что вы – единственный, кому известно о ее… наблюдениях.

– Вы так думаете? – Он посмотрел на нее с надеждой на прощение за свою слепоту. – Мне бы очень не хотелось думать, что она… сплетничала. Такое допускать нельзя.

– Конечно, – заверила его Шарлотта. – Мама, Эмили, вы разве не согласны?

– Да, да, – ответили те, хотя Шарлотта и видела – мать и сестра не вполне понимают, с чем именно они соглашаются.

Она поднялась. Зная теперь то же, что знал и Олстон, Шарлотта не видела смысла задерживаться, произносить никому не нужные слова соболезнования, тем более что никаких искренних чувств за ними не было, если не считать самых общих, обезличенных.

Эмили, однако, осталась на месте.

– Вам нужно поберечь себя, – глядя Олстону в глаза, сказала она. – Какое-то время лучше не выходить вообще. Это было бы сочтено неуместным, а вы ведь, я уверена, этого не хотите. – Эмили прекрасно знала свои общественные обязательства. – И ни в коем случае не позволяйте себе заболеть.

Кэролайн напряглась, сжав пальцами подлокотники кресла, и взглянула на Шарлотту. Та и сама насторожилась – неужели Эмили намекает на еще одно убийство?

Глаза у Олстона расширились, печаль сменилась откровенным страхом.

Прежде чем кто-либо успел подобрать слова, которые ослабили бы возникшее напряжение, заглянувшая в комнату горничная объявила очередного посетителя, мсье Аларика. Желает ли мистер Спенсер-Браун принять гостя?

Олстон пробормотал что-то неразборчивое, что горничная приняла за согласие, и через секунду – в повисшей тишине Шарлотта успела взглянуть на Эмили, но не решилась посмотреть на Кэролайн – в гостиную вошел Поль Аларик.

– Добрый день… – Гость замялся; очевидно, горничная не предупредила его о присутствии трех женщин. – Миссис Эллисон, миссис Питт. – Он повернулся к Эмили, но прежде чем успел продолжить, Олстон вспомнил о своих обязанностях хозяина и с некоторым даже облегчением поспешил их исполнить.

– Леди Эшворд, позвольте представить мсье Поля Аларика. – Он повернулся к Аларику. – Леди Эшворд – младшая дочь миссис Эллисон.

Аларик коротко взглянул на Шарлотту и с полной серьезностью взял предложенную Эмили руку.

– Леди Эшворд, рад вас видеть. Надеюсь, вы здоровы?

– Вполне, спасибо, – холодно ответила Эмили. – Мы заглянули к мистеру Спенсер-Брауну выразить свое сочувствие, а поскольку уже сделали это, позвольте удалиться, дабы избавить вас от необходимости вести с нами любезные разговоры. – Она грациозно поднялась и одарила гостя улыбкой, не выражавшей ничего, кроме хороших манер.

Шарлотта тоже встала.

– Идем, мама. Может быть, мы еще зайдем к миссис Чаррингтон? Мне она так понравилась.

Но Кэролайн осталась сидеть.

– Дорогая, если мы уйдем прямо сейчас, мсье Аларик может счесть это неучтивостью. У нас еще есть время для других дел.

Сестры озабоченно переглянулись, поняв, что столкнулись с опасным упорством, и вместе повернулись к матери.

– Уверена, мсье Аларик ничего плохого о нас не подумает. – Эмили мило ему улыбнулась. – Мы ведь уходим не потому, что не желаем оставаться в обществе мсье Аларика, а чтобы не докучать своим присутствием мистеру Спенсер-Брауну. Думать нужно в первую очередь о других, а не о себе, так ведь, Шарлотта?

– Конечно, – быстро согласилась та. – Думаю, в трудное время мне было бы особенно дорого общество близких людей моего же пола. – Она тоже повернулась и улыбнулась французу, с некоторым беспокойством отметив, что он пристально и немного озадаченно смотрит на нее.

– Как ни лестно это для моего тщеславия, мне трудно поверить, что найдется мужчина, который предпочтет мое общество вашему, – произнес он бархатным голосом, но было ли то иронией или же только шуткой, Шарлотта определить не смогла.

– Тогда, может быть, лучше понемногу и одного, и другого? – предложила она, вскинув брови. – Даже сладчайшее приедается через какое-то время, и человеку хочется перемен.

– Сладчайшее, – пробормотал Аларик, и теперь она точно знала, что он смеется над ней, хотя на его лице это никак не отражалось и никто, кроме нее, ничего такого не заметил.

– Не говоря уж о горьком, – сказала Шарлотта.

Олстон за разговором не поспевал, но радушие и хорошие манеры помогли ему справиться с растерянностью.

– Я вовсе не желаю, чтобы кто-то из вас уходил. – Он широко развел руками, словно желая обнять всех своих гостей. – Пожалуйста, останьтесь. Вы так добры.

Кэролайн тут же согласилась, и сестрам ничего не оставалось, как снова сесть и постараться завести новый разговор.

Задачу им облегчила Кэролайн. До последнего момента она держалась как бы в сторонке, выражая сочувствие вежливо и молча, но тут вдруг вспыхнула и засияла с такой интенсивностью, что ее ощутили все присутствующие.

– Мы убеждали мистера Спенсер-Брауна позаботиться о себе, – сказала она, переводя взгляд с Олстона на Аларика. – Печалясь о любимом человеке, так легко забыть о себе. Думаю, вы сможете помочь ему лучше, чем мы.

– Я для того и пришел, – сказал Аларик. – Появляться в обществе вам, конечно, нельзя, но и оставаться одному в доме невыносимо. – Он повернулся к Олстону. – Я подумал, может быть, вам захочется покататься в экипаже. Приятная прогулка, если погода выдастся хорошая, и встречаться ни с кем не потребуется.

– Думаете, стоит? – засомневался Олстон.

– А почему бы и нет? Каждый переживает горе на свой лад, и те, кто желает вам добра, не станут упрекать вас тем, что вы хотите развеяться. Мне, например, доставляет удовольствие музыка и созерцание великих произведений искусства, красота которых пережила их творцов, вобрав в себя всю боль и все устремления. Я буду счастлив сопроводить вас в любую галерею по вашему выбору – или куда-либо еще.

– Но ведь люди, наверно, считают, что мне следует оставаться в доме? – озабоченно нахмурился Олстон. – По крайней мере, до похорон? Знаете, это еще несколько дней. До пятницы. – Он моргнул. – Вы, конечно, знаете, о чем я говорю.

– Если вы не против, я мог бы поехать с вами, – спокойно предложил Аларик. – Если вам больше нравится быть одному, обижаться не стану, но я в такой ситуации одиночество не выбрал бы.

Лоб Олстона прочертила глубокая морщина.

– В самом деле? Очень, очень великодушно с вашей стороны.

Шарлотта подумала о том же, но с раздражением. Она предпочла бы осуждать Поля Аларика и иметь для этого основания. Зато глаза Кэролайн излучали мягкий свет одобрения.

Шарлотта бросила взгляд на Эмили и моментально поняла, что сестра тоже это заметила.

– Вы так добры. – Резкие нотки в голосе Эмили отражали скорее ее собственные страхи, чем беспокойство за Олстона. – Прекрасное решение. Дружеская помощь в такое время бесценна. Помню, в трудный час именно близость мамы и сестры служила мне поддержкой и утешением.

О чем это она? Уж не о смерти ли Сары? Та трагедия одинаково поразила их всех – но никакого другого «трудного часа» Шарлотта припомнить не могла.

Между тем Эмили продолжала:

– Не вижу причин, почему бы вам не прокатиться, если мсье Аларик предлагает составить компанию. Ни один здравомыслящий человек – никто, чье мнение имело бы значение, – не увидит в этом чего-то предосудительного. – Она с вызовом выставила подбородок. – Люди, конечно, не всегда верно истолковывают некоторые связи, но чаще всего это касается дружбы между леди и джентльменом. Вот тогда разговоров бывает много, независимо от того, насколько все невинно на самом деле. Вы не согласны, мсье Аларик?

Пристально наблюдая за ним, Шарлотта попыталась обнаружить хотя бы малейший намек на понимание истинного значения и цели этих малосодержательных слов.

Аларик, однако, сохранил полное самообладание; казалось, его внимание полностью поглощено Олстоном.

– Осуждающие найдутся всегда, леди Эшворд, – ответил он. – Независимо от обстоятельств. Всем не угодишь. Нам должно следовать голосу совести и соблюдать очевидные условности, дабы не оскорбить кого-то непреднамеренно. Полагаю, это всё. А в остальном каждый волен вести себя так, как ему заблагорассудится. – Он повернулся и внимательно посмотрел на Шарлотту, словно понимая каким-то особенным чутьем, что она сказала бы то же самое. – Вы не согласны, миссис Питт?

Перед Шарлоттой встала дилемма. Она терпеть не могла уклончивость, и ее собственный язычок столько раз загонял ее в неловкие ситуации, что всякое соперничество с ним выглядело бы смехотворным. Ей также хотелось бы согласиться, потому что во французе было одно качество – не элегантность и даже не привлекавший ее интеллект, а некий запас чувств, пока еще скрытый и недоступный, но влекущий и очаровывающий, как надвигающаяся буря или поднимающийся с моря вечер, – грозный, опасный и неодолимо прекрасный.

Шарлотта закрыла, потом открыла глаза.

– Я думаю, это эгоистичное потакание собственным желаниям, мсье Аларик, – сказала она с чопорной церемонностью, от которой ее едва не стошнило. – Как бы мы ни хотели этого, мы не можем игнорировать общество. Если бы за оскорбление чувств других людей – неважно, заслуженное или нет, – каждый платил только сам и только свою цену, это было бы одно. Но так не бывает. Чаще всего слухи задевают невинных. Мы не одиноки. Никто не одинок. Любое пятно ложится еще и на семью. Представление о том, что можно поступать как заблагорассудится, не причиняя зла другим, есть иллюзия, в высшей степени незрелая и безответственная. Слишком многие пользуются ею для оправдания потворству своим слабостям, а потом ссылаются на то, что, мол, ничего не знали, и изображают изумление, когда вместе с ними достается другим, как будто это нельзя было предвидеть, имея хотя бы унцию здравого смысла! – Она выпалила это на одном дыхании и остановилась, не смея ни на кого взглянуть, и в первую очередь на Аларика.

– Браво, – прошептала Эмили так тихо, что остальным показалось, будто она всего лишь вздохнула.

– Шарлотта! – потрясенно изрекла Кэролайн, не зная, что еще сказать.

– Как тонко ты все подметила. – Эмили поспешила заполнить паузу. – И как хорошо выразила! Эта тема давно заслуживает того, чтобы высказаться по ней четко и ясно. Мы так часто обманываем себя самих, чтобы оправдать любое свое поведение… Может быть, мне и не полагается, поскольку я твоя сестра, но все же похвалю тебя за честность!

Поскольку именно эту заповедь Шарлотта исполняла в последнюю очередь, реплика Эмили могла быть только иронической, хотя в голубых глазах сестры не было ничего, кроме искренности.

Шарлотта мило улыбнулась, мысленно отправив по ее адресу несколько стрел.

– Спасибо. Ты мне льстишь. – Она поднялась. – А теперь я, по крайней мере, должна уйти, иначе у меня не останется времени, чтобы посетить очаровательную миссис Чаррингтон. Ты со мной, мама? Или мне сказать ей, что ты сочла своим долгом остаться здесь с мистером Спенсер-Брауном – и мсье Алариком?

Поскольку первый вариант не мог рассматриваться Кэролайн иначе как в шутку, ей оставалось только последовать примеру дочери и подняться.

– Разумеется, нет, – с кислой ноткой ответила она. – С радостью составлю тебе компанию. Мне Амброзина тоже нравится, так что я навещу ее с превеликим удовольствием. Да и Эмили с ней нужно познакомить. Или вы уже знакомы? – с язвительным намеком поинтересовалась она.

Эмили, однако, ничуть не смутилась.

– Нет, не знакомы. Но Шарлотта так хорошо о ней отзывается, что я уже с нетерпением жду возможности познакомиться с этой женщиной.

Очередная ложь – в присутствии сестры Шарлотта ни разу не помянула миссис Чаррингтон, – но прекрасный повод откланяться.

В глазах Аларика – элегантного, широкоплечего, высокого – прыгали веселые огоньки; он видел их насквозь, так ясно, как удается иногда только иностранцам.

– Уникальная женщина, – подтвердил он с легким поклоном. – Вот с кем никогда не соскучишься.

– Редкое качество, – пробормотала, покраснев, Шарлотта. – Никогда не надоедать.

Потеряв терпение, Кэролайн незаметно пнула дочь ногой. В первой попытке она промахнулась, но второй выпад достиг цели, и губы ее дрогнули в довольной усмешке.

– Помолчи. – Кэролайн посмотрела на Олстона, который тоже поднялся, чтобы проводить гостей. – Если только мы сможем чем-то помочь, пожалуйста, дайте мне знать. – Имя ее мужа при этом почему-то не прозвучало. – Живем мы близко и с удовольствием окажем любое содействие – например, в каких-то организационных приготовлениях.

– Большое спасибо, – ответил Олстон. – Я вам крайне признателен.

Шарлотта посмотрела на Аларика и, встретившись с ним взглядом, глубоко вздохнула.

– Если вам понадобится помощь моего отца в устроении похорон, уверена, что он будет только рад. Может быть, он заглянет к вам и что-то посоветует? Мы тоже пережили потерю, и он очень отзывчивый человек. Не сомневаюсь, он вам понравится. – Она не отвела глаз, хотя и чувствовала, как к лицу приливает кровь.

В глубине темных глаз мелькнуло наконец понимание, и на его щеках тоже проступила краска.

– Разумеется, – негромко ответил он. – Мне понятны ваши цели, миссис Питт. Обещаю обдумать ваше предложение самым серьезным образом.

Она попыталась улыбнуться, но неудачно.

– Спасибо.

Все попрощались и направились к выходу, где уже ждала вызванная звонком горничная. Дверь была распахнута полностью, так что им не пришлось вытягиваться в цепочку. Выйдя в холл, Шарлотта обернулась и обнаружила, к немалому смущению, что Поль Аларик смотрит им вслед и взгляд его черных глаз направлен не на Кэролайн и не на Эмили, которая тоже обернулась, а на нее саму.

Меньше всего в эту секунду ей хотелось смотреть на Кэролайн, но именно на этом она себя и поймала. Мать смотрела на нее так, как одна женщина смотрит на другую, не более того; со стороны могло показаться, что они и не знакомы вовсе. И только одно выражал этот взгляд: внезапное и полное осознание соперничества.

Глава 7

Шарлотта едва дождалась мужа. Приготовив простейшее из блюд, она поставила его в духовку – пусть готовится само – и стала перескакивать с одного дела на другое, не преуспев ни в чем. Часы показывали четверть седьмого, когда она услышала, как открылась дверь, и, бросив кухонное полотенце, побежала встречать мужа. Обычный порядок выглядел так: он проходил поближе к теплой плите, а она помогала ему снять пальто, садилась и слушала, как прошел у него день. Но на этот раз выдержки не хватило, и Шарлотта закричала, как только Питт вошел в коридор:

– Томас! Томас! Я была сегодня у Олстона Спенсер-Брауна и кое-что узнала! – Она промчалась по коридору и схватила его за руки. – Думаю, я выяснила кое-что насчет Мины – почему ее могли убить!

Питт промок и устал и вообще пребывал не в лучшем настроении. Начальство продолжало цепляться за ту версию, согласно которой Мина Спенсер-Браун покончила с собой в состоянии расстройства, вызванного проблемами личного свойства. Самое лучшее – закрыть дело и не беспокоить почтенных людей, вороша то, что предпочтительнее не трогать. Докапываться до причин неприязни и вражды – занятие тяжелое, непопулярное и редко способствующее продвижению по службе того, кто за него берется, – во всяком случае, для того, кто имеет достаточно высокое положение и не может воспользоваться для защиты ссылкой на то, что он всего лишь исполнял приказы.

Начальник Питта, Дадли Этелстан, удачно женился и был полон амбиций, подпитывавшихся собственным успехом. Большую часть дня он пытался убедить Питта, что никакого дела, по сути, нет и расследовать нечего. Если уж неуравновешенная женщина вознамерилась покончить с собой, возможностей раздобыть яд у нее предостаточно. К тому времени, когда инспектор вышел из его кабинета, Этелстан пребывал в состоянии растущего недовольства, поскольку не смог убедить даже себя, не говоря уже о Питте и сержанте Харрисе, в том, что все сомнения сняты: аптекаря, продавшего указанное вещество, как и врача, выписавшего названное средство, найти не удалось, несмотря на все старания полиции.

Питт только начал снимать пальто, а на полу уже образовалась небольшая лужица, и это притом, что два дня назад он подвергся обстоятельной критике со стороны оскорбленной в лучших чувствах Грейси, указавшей на то, что она не для того терла, скребла и натирала пол, чтобы всякие невнимательные люди лили на него воду.

– А зачем ты ходила к Олстону Спенсер-Брауну? – несколько хмуро осведомился Питт. – Уж он-то точно не имеет отношения ни к тебе, ни к твоей матери.

Шарлотта ощутила его раздражение, как принесенный с улицы холодок, но внимания на это в пылу энтузиазма не обратила.

– К маме имеет отношение убийство, – живо ответила она, принимая пальто и вешая его на крюк, где оно продолжало ронять капли, вместо того чтобы отнести в кухню, где оно могло бы высохнуть. – Нам нужно вернуть медальон. К тому же Эмили хотела навестить маму, а я пошла с ней! – Будь свет газовой лампы в коридоре ярче, Томас, возможно, заметил бы, как зарумянились щеки жены от этой полуправды. Она быстро повернулась и поспешила в кухню, к теплой плите. – Мама пошла к нему выразить соболезнование. В общем, это неважно. – Она снова повернулась и посмотрела на него. – Я знаю по меньшей мере одну причину, по которой Мину Спенсер-Браун могли убить… Может, даже две. – Она замолчала в волнительном ожидании ответа.

– Могу придумать целую дюжину причин, – хмуро сказал Питт. – Но только доказательств никаких. Возможностей хватает, но этого недостаточно. Суперинтендант Этелстан хочет закрыть дело. Самоубийство предоставляет всем возможность благопристойно остаться наедине со своим горем.

– Речь не о возможностях, – нетерпеливо выпалила Шарлотта. – Речь о настоящих причинах. Помнишь, я говорила, что маме кажется, будто за ней постоянно наблюдают?

– Не помню, – честно признался Питт.

– Но я же рассказывала! Мама чувствовала, что за ней кто-то наблюдает. И то же самое сказала сегодня Амброзина Чаррингтон. Так вот, я думаю, это Мина! Она за всеми подглядывала. Как Любопытный Том. [6]6
  Британский аналог нашей Любопытной Варвары.


[Закрыть]Олстон так и сказал. Он, конечно, выразился иначе и не понимая толком, что это значит. Ну же, Томас, неужели не понятно? Если она шпионила за кем-то, у кого был какой-то секрет, настоящая тайна, то могла узнать нечто такое, за что убивают. А еще я узнала от Олстона два способа, как это можно было сделать!

Питт сел и начал стягивать промокшие насквозь ботинки.

– Что?

– Не веришь? – Шарлотта ожидала, что муж воспримет новости с большим энтузиазмом, а он, оказывается, и слушал-то ее только для виду.

Устал. Так устал, что уже и на обычную вежливость нет сил.

– Думаю, у твоей матери все не так серьезно, как тебе кажется. Флиртуют многие, особенно светские женщины, которым больше нечем заняться. Ты теперь и сама знаешь. У них там весь роман – платочки ронять да цветочки носить. Все равно что вышивкой заниматься. И я так думаю, что если за ней и следил кто-то, то только из скуки. Ты слишком с этим носишься. Не будь это твоя мать, ты бы и не заметила.

Шарлотта сдержалась, хотя это далось ей с большим трудом. В какой-то момент она даже призадумалась – а не дать ли себе волю, не объяснить ли, что за банальным и мелким может стоять настоящее чувство, способное выплеснуться насилием не менее жестоким, чем то, что считается привычным в темных закоулках или на менее регулируемых уровнях светского общества. Но потом она поняла, как сильно устал муж, как огорчен стремлением Этелстана скрывать или не замечать того, что не соответствует его амбициям. Злость на пользу дела не пойдет.

– Хочешь чаю? – спросила Шарлотта, глядя на его мокрые ноги и побелевшие от холода, окоченевшие кончики пальцев. Не дожидаясь ответа, она налила в чайник воды и поставила на раскаленную плиту.

Спустя какое-то время Томас натянул сухие носки и поднял голову.

– И что за две возможности?

Шарлотта отмерила чаю.

– У Теодоры фон Шенк появились недавно деньги, о происхождении которых никто ничего не знает. Муж ничего ей не оставил; никто другой, похоже, тоже. Когда она переехала на Рутленд-плейс, у нее и не было ничего, кроме дома. А сейчас – пальто с соболиным воротником… Может быть, Мина и предложила несколько интересных объяснений тому, откуда это все взялось.

– Например?

Шарлотта нетерпеливо подвигала заварочный чайник; другой, на плите, неохотно выдохнул облачко пара, но еще не закипел.

– Бордель. Или любовник. Или шантаж… Там, где деньги, всегда есть то, из-за чего могут убить. Может быть, Теодора шантажировала кого-то, используя полученную от Мины информацию, и они поссорились из-за денег.

Питт блекло улыбнулся.

– Да уж. Недоброе у твоей Мины воображение. И язычок ему под стать. А ты уверена, что это она так сказала, а не ты сама за нее додумала?

– Олстон несколько раз упомянул, какая Мина была проницательная, как хорошо разбиралась в людях и характерах, особенно в не самых лучших их проявлениях. Но он также говорил, что она никому ничего не рассказывала. – Шарлотта потянулась наконец за чайником. – Я все-таки думаю, этот вариант менее вероятный. О другой возможности рассказывала сама Мина. И рассказывала с удовольствием, смакуя, как будто знала что-то. – Она налила воды в заварочный чайник, накрыла его крышкой, отнесла к столу и поставила на оловянную подставку. – Это касается смерти Отилии Чаррингтон, внезапной и необъяснимой. На здоровье она не жаловалась, а потом вдруг семья возвращается из деревни и объявляет, что она умерла. Вот так, ни с того, ни с сего! Никто не сказал, из-за чего она умерла, никто не пригласил на похороны, и с тех пор о ней вообще никто не вспоминает. Мина, наверно, намекнула, что дело связано с чем-то постыдным, возможно, с неудачным абортом? – Она поежилась, подумав о Джемайме, спящей наверху, в розовой кроватке. – Или ее убил любовник? Или это случилось в каком-то неподобающем месте, вроде борделя? А может, она сама сделала что-то такое ужасное, что ее убили свои же родные!

Питт посмотрел на нее задумчиво, но молча.

Шарлотта налила чай и подала ему чашку.

– Знаю, жестоко. И поверить трудно. Но ведь с убийствами, по-моему, всегда так бывает. Всегда верится с трудом, пока кого-то не убивают. А Мину убили, так ведь? Ты же знаешь теперь, что она себя не убивала.

– Не убивала. – Питт отхлебнул чаю и обжегся – пальцы еще не отошли от холода и не почувствовали, какая горячая чашка. – При вскрытии в желудке нашли ликер, и я думаю, что яд в него добавил кто-то другой. В спальне у нее нашли пустую бутылку с осадком и стакан. То, что Мина выпила тогда, когда выпила, cordial wine, дело случая, и сколько бутылка там простояла, сказать невозможно. И поставить ее туда мог кто угодно и когда угодно.

– Нет, если ей хотели закрыть рот, – заметила Шарлотта. – Если ты кого-то боишься, то и убрать его хочешь поскорее, пока он не заговорил. Томас, я считаю, что Любопытным Томом была Мина. И чем больше думаю, тем больше в этой мысли укрепляюсь. Она слишком увлеклась подглядыванием и в какой-то момент увидела то, что стоило ей жизни. – Шарлотта посмотрела на свою чашку с вихрящейся над чаем змейкой пара. – Интересно… Те, кого убивают, обычно не очень приятные люди. Есть в них что-то, какой-то изъян, который как будто сам накликает убийство. Я, конечно, имею в виду не тех, кого убивают из-за денег. Взять хотя бы трагических героев Шекспира – достаточно одного-единственного душевного порока, чтобы замарать все остальное, вовсе не обязательно плохое. – Она размешала чай, хотя сахар в него не положила. Пар сгустился. – Любопытство убило кошку. Если бы Мина не стремилась все обо всех узнать… Интересно, знала ли она про Поля Аларика и мамин медальон?

Странно, что Шарлотта как будто и не боялась. Кэролайн вела себя глупо, но ни злобы, ни страха в ней не было, и убивать бы она не стала. У Аларика таких причин тоже не было.

Томас вскинул голову, и Шарлотта с опозданием поняла, что еще ни разу не назвала при муже это имя. Конечно, забыть его после событий на Парагон-уок Питт не мог. Одно время Аларика подозревали в убийстве… и даже того хуже!

– Аларик? – медленно произнес Питт, всматриваясь в ее лицо.

Шарлотта почувствовала, что краснеет, и ужасно разозлилась. Это же Кэролайн вела себя глупо, а она, Шарлотта, ничего предосудительного не совершила.

– Мсье Аларик – тот самый мужчина, портрет которого спрятан в мамином медальоне, – сказала она, глядя Питту в глаза и занимая оборонительную позицию. Но глаза у мужа были такие чистые, такие мудрые, что она отвернулась, еще раз размешала свой несладкий чай и небрежно спросила: – А я разве не сказала?

– Нет. – Шарлотта знала, он не спускает с нее глаз. – Не сказала.

– О… – Взгляд ее как будто зацепился за чашку. – Ну так вот, говорю.

Какое-то время оба молчали.

– Ну так вот, – сказал наконец Томас. – Медальон мы не нашли. Из украденного вообще-то ничего не нашли. И если Мина следила за людьми, если воровала ради удовлетворения болезненной потребности знать о других, обладать чем-то, что принадлежало другим, то… – Он поежился. Вздохнул. – Так ты это хочешь сказать? Что она ненормальная? Извращенка?

– Наверное.

Питт снова пригубил чаю.

– Есть и еще одна возможность. Может быть, она знала, кто вор.

– Трагично и нелепо! – с внезапной злостью воскликнула Шарлотта. – Умереть из-за какой-то мелочи вроде медальона или крючка!..

– Многие умирали и из-за меньшего. – Питт думал о трущобах с их нищетой и нуждой. – Кто-то из-за шиллинга, кто-то случайно, из-за того, чего у него не было; кто-то из-за чьей-то ошибки…

Шарлотта отпила чаю.

– Будешь продолжать расследование?

– Выбирать не приходится. Посмотрю, что можно узнать об Отилии Чаррингтон. Бедняжка! Терпеть не могу копаться в чужих трагедиях. Мало того что люди потеряли дочь, так тут еще полиция лезет – ворошит грязное белье, разглядывает под лупой любовь и ненависть… Кому понравится, что его так изучают!

Но на следующий день необходимость продолжать расследование стала для Томаса очевидной. Если Шарлотта права и Мина действительно подглядывала за людьми и собирала информацию, то вполне вероятно, что именно из-за этой информации ее и убили. Ему доводилось слышать о людях внешне вполне нормальных, даже респектабельных, которыми двигало неодолимое стремление следить за другими, подглядывать, копаться в чужих вещах, сдвигать шторы, открывать и читать чужие письма и подслушивать под дверью. Одних из-за этого боялись, других недолюбливали, некоторые попадали за решетку. Рано или поздно это неизбежно вело к убийству.

Питт не мог просто так, ни с чего взять и заявиться к Чаррингтонам. И расспрашивать их об умершей давно дочери он тоже не мог, не имея на то веских оснований. Говорить же о каких-то подозрениях было явно преждевременно, потому что они могли обернуться клеветой, а то и кое-чем похуже. В любом случае с тем, что у него было, они имели право и не отвечать на его вопросы.

Вместо Чаррингтонов Томас отправился к Малгру. Доктор обслуживал едва ли не все семьи на Рутленд-плейс, и если он даже не знал лично Отилию, то наверняка мог назвать того, к кому стоило обратиться.

– Мерзкий день! – бодро приветствовал его Малгру. – За мной должок – пара носовых платков. Премного благодарен. Поступок истинного джентльмена. Вы как? Проходите, обсушитесь. – Он повел Питта по коридору. – Улица – это как река. Или, лучше сказать, сточная канава. Что сегодня? Не заболели? От простуды, знаете ли, лекарства нет. Как и от радикулита. От этого никто не лечит. А если кто и лечит, то я таких не встречал.

Они вошли в большую комнату с многочисленными фотографиями и сувенирами, книжными полками на каждой стене, стопками бумаг и сползающими со столов и стульев папками. Перед камином спал большой лабрадор.

– Нет, я не заболел. – Питт следовал за доктором с чувством облегчения и даже радости. То, что казалось безобразным и отвратительным еще утром, стало вполне сносным; во тьме, исследовать которую ему предстояло, поубавилось неясных, бесформенных страхов, но прибавилось вещей знакомых и терпимых.

– Садитесь. – Малгру широко махнул рукой. – Да сгоните эту кошку. Стоит отвернуться, и она уже тут как тут. Одно плохо – слишком много белой шерсти, и все эти чертовы волоски хватаются за мои брюки… Вы как, не против?

Пит снял со стула кошку и, улыбаясь, сел.

– Нет, нет. Спасибо.

Малгру сел напротив.

– Итак, если не заболели, что тогда? Не насчет же Мины Спенсер-Браун? Мы вроде как доказали, что она умерла от отравления белладонной.

Мягко урча, котенок походил у ног Питта, потом легко запрыгнул ему на колени, свернулся, спрятав мордочку, в комочек и мгновенно уснул.

Питт с удовольствием его погладил. Шарлотта хотела котенка. Надо бы принести. Такого, как этот.

– Вы ведь обслуживаете Чаррингтонов, не так ли?

Малгру удивленно уставился на него.

– Скиньте, если хотите, – сказал он, указывая кивком на котенка. – Да, обслуживаю. А что? У них ведь ничего не случилось?

– Насколько я знаю, нет. Если не считать, что дочь умерла. Вы ее знали?

– Отилию? Да, милая девчушка. – Лицо его вдруг потемнело и прорезалось глубокими морщинами. – Прискорбное дело. Тяжелое. Часто вспоминаю. Милая девчушка.