Текст книги "Вор с Рутленд-плейс"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Я и так получаю их, когда хочу, мама! – Кэролайн уже начинала терять терпение. – А заполучить хорошую прислугу сейчас куда сложнее, чем раньше. Времена изменились.

– Не к лучшему! – Бабушка пристально посмотрела на Шарлотту, однако воздержалась от того, чтобы сказать что-либо о респектабельных женщинах, которые выходят замуж за полицейских – подумать только! – но лишь потому, что в доме находилась посторонняя, которая, даст бог, ничего об этом не знала. Раскрой она рот – и весть об этом разнеслась бы по всей округе. А там уж кто знает, что сказали бы люди, не говоря уж о том, что бы они подумали.

– Не к лучшему! – повторила она. – Женщины работают в конторах, как какие-то клерки, тогда как должны заниматься домашним хозяйством. Вы когда-нибудь слышали о подобном? А кто за ними присмотрит, хотелось бы мне знать? Дворецких-то в конторах нету. Слава богу, и женщин там пока не много. Место женщины – в доме, будь то своем или – если такового не имеется – в чьем-либо еще!

У Шарлотты на языке уже вертелось несколько ответов, но она предпочла их не высказывать. В итоге разговор вылился в шутливые замечания относительно моды и погоды, с редкими упоминаниями прочих обитателей Рутленд-плейс и суровыми комментариями бабушки на их счет. Они уже заканчивали, когда, растирая замерзшие руки, вошел Эдвард.

– Вот так сюрприз, Шарлотта, дорогая! – Он просиял, одновременно обрадовавшись и удивившись. – Даже и не знал, что ты здесь будешь, иначе вернулся бы пораньше. – Шарлотта встала, и он торопливо поцеловал ее в щечку. – Выглядишь просто замечательно.

– И чувствую себя так же. Спасибо, папа. – Она отступила, и только тогда он заметил Мину – ее бежевое платье почти сливалось с парчой дивана и подушек.

– Миссис Спенсер-Браун, как приятно видеть вас у нас в гостях. – Он поклонился.

– Добрый день, мистер Эллисон, – звонко ответила она, переводя взгляд с Эдварда на Шарлотту – вот, мол, как, оказывается, отец даже не знал, что дочь приедет. – Похоже, вы немного замерзли. Почему бы вам не сесть поближе к огню? – Она подобрала юбки, освобождая для него место рядом с собой, на диване.

Откланяться, не показавшись неучтивым, у Эдварда не было никакой возможности; к тому же и место поближе к огню принадлежало ему по праву. Он осторожно опустился на диван.

– Благодарю. Похоже, погода изменилась. Боюсь даже, пойдет дождь.

– В это время года на лучшее вряд ли стоит рассчитывать, – ответила Мина.

Кэролайн беспомощно взглянула на дочь, а затем, позвонив в колокольчик, попросила принести свежезаваренного чаю и пирожных для Эдварда.

На последние он набросился с заметным аппетитом, и в течение следующих нескольких минут за столом шел разговор ни о чем.

– Ты нашла ту брошь, что потеряла, дорогая? – спросил немного погодя Эдвард, поворачивая голову к Кэролайн, но будучи всецело увлеченным пирожным.

Кэролайн окрасилась легким румянцем.

– Нет еще, но она обязательно найдется.

– Даже и не знала, что ты что-то потеряла! – воскликнула бабушка. – Ты мне не говорила.

– А должна была, мама? – ответила Кэролайн, избегая встречаться с ней взглядом. – Я почти уверена, что если бы вы нашли ее, то вернули бы, не спрашивая.

– И что именно ты потеряла? – Бабушка явно собиралась выяснить все до конца.

– Как это печально! – вступила в разговор Мина. – Надеюсь, брошь была не очень ценной?

– Не сомневаюсь, что она отыщется. – В голосе Кэролайн прозвучала нотка нарастающей резкости. Опустив глаза, Шарлотта увидела, что мать вновь вцепилась побелевшими пальцами в носовой платок.

– Думаю, ты просто положила ее не на то место, – улыбнулась Шарлотта, надеясь, что ее улыбка выглядит не такой притворной, какова она на самом деле. – Быть может, осталась приколотой к какой-нибудь кофточке, про которую ты и забыла, что надевала.

– Надеюсь, что так, – промолвила Мина, покачав головой. – Не хотелось бы вас огорчать, моя дорогая, но за последнее время это уже не первый случай, когда на Рутленд-плейс пропадают вещи. – Она остановилась и оглядела их, одного за другим.

– Пропадают? – недоверчиво произнес Эдвард. – Что, черт возьми, вы имеете в виду?

– Пропадают, – повторила Мина. – Мне как-то претит выразиться иначе.

– Хотите сказать, их крадут? – спросила бабушка. – Я же тебе говорила! Если не держишь слуг в узде и не ведешь хозяйство так, как нужно, именно такого и следует ожидать! Посеешь ветер – пожнешь бурю! Сколько раз повторяла.

– Это не твои слова, бабушка, – едко заметила Шарлотта. – Это из библейской книги пророка Осии.

– Не дерзи мне! – огрызнулась бабушка.

Эдвард, казалось, не замечал ни угнетенного состояния супруги, ни попыток Шарлотты закрыть тему.

– Так вы говорите, были и другие кражи? – спросил он у Мины.

– Боюсь, да. Это так ужасно! Бедняжка Амброзина лишилась восхитительной золотой цепочки – пропала с ее собственного туалетного столика.

– Слуги! – фыркнула бабушка. – Слуги как класс вырождаются. Я уже многие годы твержу об этом! С тех пор как в шестьдесят первом году умер принц Альберт, все изменилось. Вот кто был образцом мужчины! Неудивительно, что несчастная королева пребывает в постоянной печали, – я бы тоже горевала, если бы мой сын вел себя как принц Уэльский. – Она вновь фыркнула от возмущения. – Вся страна в курсе его похождений!

– А у моего мужа исчезла декоративная табакерка с хрустальной крышкой – лежала на каминной полке и тоже куда-то запропастилась, – продолжала Мина, совершенно не обращая на нее внимания. – А у бедняжки Элоизы Лагард пропал серебряный крючок для застегивания перчаток, прямо из ридикюля, – право же, мне так ее жаль! – Она посмотрела пожилой даме прямо в глаза. – Не могу представить, что у кого-то из слуг имелась возможность взять все эти вещи. Я хочу сказать, как в моем доме мог оказаться чей-то еще слуга?

Брови бабушки поползли вверх, ноздри раздулись.

– Тогда, очевидно, у нас, на Рутленд-плейс, не один нечестный слуга, а несколько! Весь мир с катастрофической скоростью летит в тартарары. Одному богу известно, чем все это закончится.

– Вероятно, закончится все тем, что все обнаружат, что положили эти вещи не на то место, – сказала Шарлотта, вставая. – Было очень приятно познакомиться с вами, миссис Спенсер-Браун. Надеюсь, у нас еще будет возможность увидеться, но так как погода меняется и, судя по всему, собираются тучи, я уверена, вы извините меня за то, что я вас покину, чтобы успеть вернуться домой до того, как пойдет дождь. – Не дожидаясь ответа, она наклонилась и поцеловала бабушку в щеку, легонько потрепала отца по плечу и протянула руку Кэролайн, словно приглашая ту проводить ее хотя бы до дверей.

Пробормотав обескураженно какие-то слова, мать поспешила воспользоваться представившейся возможностью. Выйдя вслед за Шарлоттой в холл, она плотно затворила за собой дверь гостиной.

– Мэддок! – резко бросила Кэролайн. – Мэддок!

Появился дворецкий.

– Да, мэм. Прикажете подавать карету для мисс Шарлотты?

– Да, пожалуйста. И, Мэддок, пусть Полли завесит шторы.

– Стемнеет еще по меньшей мере часа через два, мэм, – заметил он с легким удивлением.

– Не перечь мне, Мэддок! – Кэролайн сделала глубокий вдох и попыталась взять себя в руки. – Поднимается ветер, вскоре пойдет дождь. Предпочитаю этого не видеть. Пожалуйста, сделай так, как я прошу.

– Да, мэм. – Дворецкий послушно удалился, идеально прямой в безукоризненной, без единого пятнышка, черной ливрее.

Шарлотта повернулась к ней.

– Мама, почему этот медальон так для тебя важен? И почему ты хочешь, чтобы окна завесили уже в четыре часа дня?

Кэролайн смотрела на нее каким-то застывшим взглядом.

Вытянув руки, Шарлотта легонько дотронулась до матери. Под тонкой тканью платья плечо Кэролайн будто окоченело.

Она медленно выдохнула и обратила взгляд на окна, через которые в холл пробивался дневной свет.

– Я не совсем уверена – это звучит так истерично, – но у меня такое ощущение, что за мной кто-то наблюдает и… ждет!

Шарлотта даже не знала, что сказать. Мама была права, это прозвучало истерично.

– Знаю, это глупо, – продолжала Кэролайн, обнимая себя за плечи и немного дрожа, хотя в холле было очень тепло, – но никак не могу избавиться от этого ощущения. Сколько раз себе говорила, что нельзя быть такой мнительной, что никому не интересно, куда я хожу и что делаю. Но я и сейчас чувствую: кто-то наблюдает за мной, кто-то, кто знает… и ждет!

Сама мысль о чем-то подобном показалась Шарлотте ужасной.

– Ждет чего? – спросила она, пытаясь привнести в вопрос хоть немного здравого смысла.

– Не знаю. Ошибки. Ждет, когда я совершу ошибку.

Шарлотту обуял леденящий ужас. В этом было нечто нездоровое, даже патологическое, граничащее с безумием. Если у матери так сильно расшатались нервы, почему, черт возьми, Эдвард ничего не заметил и не вызвал ее и Эмили, и вообще ничего не сделал? Не пригласил даже доктора! Естественно, бабушка все замечает и все критикует, но так было всегда, сколько Шарлотта себя помнила, и никто никогда не обращал на это внимания.

Кэролайн наконец вышла из оцепенения.

– Надеюсь, ты доберешься домой еще до дождя. Я вообще не думаю, что он пойдет.

Шарлотте было абсолютно все равно, пойдет дождь или даже снег или же нет.

– Ты знаешь, кто взял медальон и другие вещи, мама?

– Нет, конечно, нет! С чего вообще ты такое спрашиваешь? Стала бы я просить тебя о помощи, если бы знала…

– Почему нет? Ты могла захотеть вернуть его без вмешательства полиции, если это была подруга или даже чья-то хорошая служанка.

– Повторю тебе еще раз: не имею ни малейшего представления!

Внезапно Шарлотта поняла очевидное и прокляла себя за то, что была так слепа, что не разглядела этого раньше.

– Что в медальоне, мама?

– В… медальоне? – сглотнула Кэролайн.

– Да, мама, что в нем?

Она едва не пожалела, что вообще об этом спросила. Кэролайн смертельно побледнела и несколько секунд стояла совершенно неподвижно, словно статуя. С улицы донеслись громыхание колес и фырканье лошади.

– Фотография, – сказала наконец Кэролайн.

Шарлотта посмотрела на нее. Ее собственный голос доносился до нее как будто издалека, исходя от кого-то бесплотного.

– Чья?

– Д… друга. Просто друга. Но я бы предпочла, чтобы ее никто не видел. Мои чувства могут неправильно понять, мне могут доставить неприятности и даже… – Она остановилась, и ее глаза наконец встретились с глазами Шарлотты.

– Даже что, мама? – очень мягко спросила Шарлотта. Мэддок, с ее плащом в руках, стоял позади, в холле, лакей находился в дверях.

– Даже слегка надавить на меня, – выдохнула Кэролайн.

Шарлотта привыкла к ужасным словам и ужасным же мыслям. Преступления были частью жизни Томаса, а она была так близка с ним, что просто не могла не разделять его боль, смятение или сожаление.

– Хочешь сказать, тебя могут шантажировать? – спросила она.

Кэролайн вздрогнула.

– Да. Полагаю, да.

Шарлотта обняла ее и крепко прижала к себе. Для Мэддока и лакея это, должно быть, выглядело нежным прощальным объятием.

– Тогда мы должны выяснить, где медальон, – прошептала она едва слышно. – И проследить за тем, чтобы ничего плохого не произошло. Не волнуйся! Мы справимся. – Тут она повысила голос до естественного уровня и отступила. – Спасибо за чудесный день, мама. Надеюсь, вскоре я снова навещу вас.

Кэролайн моргнула и шмыгнула носом так, что и сама ужаснулась бы, поймав себя на этом.

– Спасибо, дорогая, – сказала она. – Огромное тебе спасибо.

Глава 2

Спустя три дня Шарлотта получила от матери еще одно письмо, затрагивавшее ту же тему. На этот раз она таки поговорила об этом с мужем. Джемайму уложили спать, и они сидели перед камином – Шарлотта шила, а Питт глядел в огонь и понемногу сползал в кресле все ниже и ниже.

– Томас. – Шарлотта подняла глаза от работы и задержала иголку в воздухе.

Он повернул голову и рывком приподнялся чуть выше, пока ноги не соскользнули дальше по каминной решетке. Свет тепло мерцал и прыгал на ее раскаленной меди.

– Да?

– Я получила от мамы письмо, – как бы между прочим заметила Шарлотта. – Она потеряла украшение и очень расстроена.

Томас прищурился. Шарлотта и не подозревала, насколько хорошо знает ее муж.

– Когда ты говоришь «потеряла», то, насколько я понимаю, не имеешь в виду, что она куда-то его положила и не может найти? – спросил он.

Шарлотта заколебалась.

– Вообще-то, я не уверена. Такое вполне возможно. – Она вновь принялась за работу, взяв паузу, чтобы подобрать слова. Кто бы мог подумать, что Томас так быстро схватит суть. Вообще-то ей казалось, что он уже почти уснул.

Через минуту Шарлотта посмотрела на него и обнаружила, что муж наблюдает из-под ресниц, ожидая продолжения, и взгляд его ясен. Сделав глубокий вдох, она пустилась напрямик.

– Это медальон с чьим-то портретом внутри. Мама не говорит, с чьим, но, насколько я понимаю, это некто, чье присутствие она предпочла бы не объяснять. – Шарлотта улыбнулась несколько смущенно. – Быть может, старая любовь, кто-то, кого она знала до папы?

Томас выпрямился и убрал ноги с решетки. Подошвам стало горячо; если не поостеречься, то так и тапки сжечь недолго.

– И она считает, что кто-то его украл? – спросил он, озвучивая очевидное.

– Да, полагаю, что так.

– Есть предположения кто?

Шарлотта покачала головой.

– Если и догадывается, то не говорит. И, разумеется, если ей придется обращаться в полицию, неприятности, которые сулит такое обращение, перевесят пользу от возможного возвращения пропажи.

Никаких дополнительных объяснений Питту не требовалось. Он прекрасно знал, что в высшем обществе присутствие полиции в доме воспринимают как некую вульгарность. Люди, конечно, заявляли о взломе, тут уж ничего не поделаешь, но, по крайней мере, взлом – дело стороннее, неприятность, которая может приключиться с каждым, у кого есть что взять. Домашнее же преступление – событие совсем иного свойства. Оно подразумевает расспросы друзей и, как следствие, неловкость, а посему обращение в полицию представлялось чем-то немыслимым.

– И она ожидает, что ты выступишь в роли осторожного и тактичного детектива? – спросил Томас с широкой улыбкой.

– Я неплохой детектив, – с некоторым вызовом отозвалась Шарлотта. – На Парагон-уок я догадалась обо всем раньше тебя! – Стоило ей произнести это, как нахлынувшие воспоминания принесли с собой ужас и боль и проскользнувшая похвальба показалась нелепой, почти неприличной.

– Там было убийство, – сдержанно указал Томас. – И ты едва не поплатилась жизнью за свою догадливость. Вряд ли ты станешь подходить к друзьям своей матери и спрашивать: «Вы, случайно, не стащили мамин медальон, а если да, не могли бы вернуть его не открывая, потому что внутри некое свидетельство неблагоразумия или портрет, который можно истолковать как таковое?»

– Не больно-то ты помогаешь! – сердито бросила Шарлотта. – Будь все так легко, мне не пришлось бы тебя спрашивать.

Он выпрямился, наклонился вперед и взял ее за руку.

– Моя дорогая, если там действительно что-то личное, то чем меньше говоришь об этом, тем лучше. Оставь ты это!

Шарлотта нахмурилась.

– Тут нечто большее. Она чувствует, что кто-то наблюдает за ней, следит и выжидает!

Томас наморщил лоб.

– Ты имеешь в виду, что кто-то уже заглянул в медальон и ждет возможности заняться мелким шантажом?

– Да, пожалуй. – Она сжала его пальцы. – Это ужасно, и мне кажется, мама здорово напугана.

– Если я вмешаюсь, это лишь усугубит дело, – мягко сказал Питт. – Да я и не могу сделать это официально, если она не обратится ко мне.

– Знаю. – Она еще крепче сжала пальцы.

– Шарлотта, будь осторожна. Знаю, ты хочешь как лучше, но, моя дорогая, у тебя же на лице все написано, а твоя деликатность – деликатность несущейся вниз лавины.

– О, это несправедливо! – запротестовала она, хотя умом понимала, что муж прав. – Я буду очень осторожна!

– И все же, думаю, тебе лучше оставить все как есть – по крайней мере, до тех пор, пока некто и в самом деле не предпримет попытку шантажа. Может, все это и выеденного яйца не стоит и твоя мать пугается теней на стене, которые рисуют ее же собственные страхи. Быть может, совесть неспокойна?

– Я не могу ничего не делать, – сокрушенно отозвалась Шарлотта. – Она просила приехать, и я не могу не приехать, когда она так расстроена, и не сделать все, что в моих силах.

– Нет, конечно же, – уступил Томас. – Но, бога ради, не слишком усердствуй. Вопросы могут возбудить любопытство и больше, чем что-либо другое, породить именно те домыслы, которых она боится!

Понимая, что муж прав, Шарлотта кивнула, но в то же время уже строила планы визита на Рутленд-плейс на следующий день.

Кэролайн была дома и в волнении дожидалась дочери.

– Моя дорогая, я так рада, что ты смогла приехать, – сказала она, целуя Шарлотту в щеку. – Я запланировала для нас несколько визитов на сегодня, чтобы ты могла познакомиться с другими обитателями площади – особенно с теми, с кем я сама хорошо знакома и в чьих домах была или кто приходил к нам.

У Шарлотты сжалось сердце. Кэролайн явно вознамерилась искать медальон.

– А ты не думаешь, что было бы лучше не заострять на этом внимание, мама? – спросила она как можно беспечнее. – Ты же не хочешь возбудить их любопытство, не хочешь, чтобы все догадались, насколько важна для тебя эта вещь? А вот если ты ничего не будешь говорить, никто ничего и не заметит.

Кэролайн поджала губы.

– Хотелось бы мне в это верить, но я совершенно убеждена, что тот, кто взял ее, уже знает… – Она осеклась.

– Что знает? – спросила Шарлотта.

– Знает, что медальон мой и что он важен для меня, – неловко закончила Кэролайн. – Я же говорила тебе… я чувствую на себе чей-то взгляд. И не тверди, что это глупо! Сама знаю, что глупо, но я как никогда уверена, что кто-то наблюдает… наблюдает и посмеивается. – Она поежилась. – И ненавидит! Я… я даже пару раз чувствовала, что кто-то идет за мной в сумерках. – Щеки ее вспыхнули красными пятнами.

– Судя по всему, этот некто – просто сумасшедший, – проговорила Шарлотта как можно спокойнее. – Очень неприятно, но тут, скорее, кого-то нужно пожалеть, нежели бояться.

Кэролайн резко дернула головой.

– Я бы предпочла сочувствовать безумию с как можно большего расстояния.

Шарлотта была потрясена. И оттого голос ее прозвучал резче и критичнее, чем следовало бы.

– Как и большинство людей. Думаю, это называется «переходить на другую сторону дороги». – Тут Шарлотта остановилась, осознав, насколько несправедлива. Она пребывала в замешательстве; боялась, что у Кэролайн истерика, и не знала, как с этим быть.

Удивление промелькнуло на лице Кэролайн, быстро сменившись гневом.

– Хочешь сказать, что я должна по-христиански простить того, кто украл мой медальон и теперь подглядывает за мной и преследует меня? – недоверчиво спросила она.

Пристыженная, Шарлотта злилась на себя. Не следовало ей выражать свои мысли столь откровенно, тем более что к нынешней проблеме они никакого отношения не имеют и едва ли послужат утешением в деле, которое оказалось гораздо глубже, чем она вначале полагала.

– Нет, – сдержанно ответила дочь. – Я просто пытаюсь убедить тебя, что все не так серьезно, как ты считаешь. Если тот, кто украл или нашел медальон, и в самом деле следит за тобой и посмеивается втихомолку, то он, должно быть, не в своем уме, и относиться к нему нужно не со страхом, а скорее с отвращением и, может, чуточку с жалостью. Это ведь не какой-то личный враг, который желает тебе зла и способен его причинить.

– Ты не понимаешь! – Кэролайн в раздражении прикрыла глаза; лицо ее выдавало напряжение. – Чтобы причинить мне зло, большого ума не надо. Открыть медальон и увидеть портрет будет вполне достаточно. Даже полный идиот способен открыть медальон и увидеть, что внутри портрет не твоего отца.

Шарлотта с минуту помолчала, пытаясь собраться с мыслями. Должно быть, Кэролайн сказала ей далеко не все. По всей видимости, этот портрет не простое романтическое воспоминание из далекого прошлого. Либо воспоминания еще слишком остры и способны причинить боль, либо это портрет какого-то мужчины, которого она знает теперь, здесь, в Рутленд-плейс!

– Кто на портрете, мама? – спросила она.

– Друг. – Кэролайн не смотрела на нее. – Один знакомый джентльмен. В этом нет ничего, кроме дани уважения, но это очень легко истолковать неправильно.

Флирт. Шарлотта удивилась лишь на мгновение. Она еще была наивна, когда на Кейтер-стрит начались убийства, но с тех пор узнала многое. Мало кто может устоять против лести, легкого романа, дабы добавить чуточку остроты пресной каждодневной обыденности. Эдвард не устоял, а чем Кэролайн хуже?

Она хранила в медальоне портрет. Глупо, но так по-человечески понятно. Кто-то хранит засушенные цветы, кто-то – театральные и бальные программки. Мудрые мужья и жены позволяют своим половинам иметь такие маленькие тайны и не выспрашивают, не выкапывают старые мечты в поисках ответов.

Шарлотта улыбнулась, стараясь быть помягче.

– Не волнуйся, мама. У всех есть свои секреты. – Она намеренно выразилась уклончиво. – Смею сказать, если ты не станешь придавать этому большого значения, то и никто не станет. Я вообще не думаю, что у кого-то возникнет такое желание. У каждого, наверное, есть свои медальоны или письма, которые он не хотел бы потерять.

Кэролайн слабо улыбнулась.

– Ты слишком благожелательна к людям, моя дорогая. Слишком долго не была в свете. Ты смотришь на него со стороны и не видишь деталей.

Шарлотта взяла мать за руку и легонько сжала.

– Прежде всего, высший свет практичен, мама. Он знает, что может себе позволить. Ну, так кому ты хочешь нанести визит? Расскажи мне об этих людях, чтобы я не сболтнула лишнее и не поставила тебя в неловкое положение.

– Боже милостивый! Хотелось бы надеяться… – Кэролайн с благодарностью накрыла ладонь дочери своей. – Вначале отправимся к Чаррингтонам навестить Амброзину. Я рассказывала тебе о ней. Потом, думаю, к Элоизе Лагард. Кажется, о ней я тебе не говорила.

– Нет, но не это ли имя упоминала миссис Спенсер-Браун?

– Не помню. Как бы то ни было, Элоиза очаровательная женщина, но склонна к уединению и застенчива, так что, прошу тебя, Шарлотта, думай, прежде чем что-то сказать.

На взгляд Шарлотты, все в Рутленд-плейс вели весьма уединенную жизнь, в том числе и сама Кэролайн, но она не стала этого говорить. Более широкий, кипучий мир Питта, с его энергией и убожеством, фарсом и трагедией, лишь запутал и напугал бы Кэролайн. В мире Питта реальность не смягчалась уклончивостью и вежливыми словами. Жизнь и смерть того мира, грубого, без прикрас, ужаснула бы обитателей Рутленд-плейс точно так же, как бесчисленные закостенелые правила и условности светского общества отвратили бы человека постороннего.

– Что Элоиза, хрупкого здоровья, мама? – поинтересовалась Шарлотта.

– Ни о какой болезни как таковой я не слышала, но есть вещи, которые благовоспитанные люди не обсуждают. Мне приходило в голову, что, возможно, у нее чахотка. Выглядит она немного хрупкой, и я пару раз замечала, как она лишалась чувств. Но с нынешней модой трудно сказать, здорова девушка или нет. Признаться, когда Мэри берется за дело всерьез, стараясь затянуть корсет и вернуть мне двадцатидюймовую талию, я и сама порой бываю на грани обморока. – Она печально улыбнулась, и в душе у Шарлотты вновь шевельнулось беспокойство. Мода – это прекрасно, но в мамином возрасте не стоит так уж строго ей следовать.

– В последнее время я вижу Элоизу нечасто, – продолжала Кэролайн. – Быть может, ей вредна ненастная погода. Понять это нетрудно – такие холода стояли. Элоиза такая милая – белейшая кожа и темные глаза, а какая грация. Она напоминает мне стихотворение лорда Байрона: «Она идет во всей красе – светла как ночь…» [2]2
  Перевод С. Я. Маршака.


[Закрыть]– Кэролайн улыбнулась. – Такая же хрупкая и нежная, как луна.

– Это он сказал? Про луну?

– Нет, я. Впрочем, ты познакомишься с ней и составишь собственное мнение. Родители ее умерли, когда она была еще совсем девчушкой, лет восьми или девяти. Их с братом воспитывала тетя. Теперь, когда и тетя умерла, они вдвоем большую часть года живут здесь и лишь время от времени уезжают на несколько недель в деревню.

– Миссис Спенсер-Браун описала ее как ребенка, – заметила Шарлотта.

Кэролайн отмахнулась.

– Ну, Мина просто так выразилась. Элоизе, должно быть, двадцать два – двадцать три, а Тормод, ее брат, по крайней мере на три-четыре года старше. – Она потянулась к шнурку сонетки и позвонила, чтоб служанка принесла пальто. – Думаю, нам пора. Я бы хотела, чтобы ты познакомилась с Элоизой до того, как потянутся другие.

Шарлотта опасалась, что мать снова поднимет тему медальона, но спорить не стала и, поплотнее запахнув пальто, послушно последовала за ней.

Путь был короткий, и вскоре Амброзина Чаррингтон уже приветствовала их с живостью, немало поразившей Шарлотту. Хозяйка дома оказалась удивительно красивой женщиной с тонкими чертами лица и гладкой кожей с едва заметными морщинками в уголках рта и глаз. Высокие скулы изящно поднимались к крыльям темных волос. Оглядев Шарлотту с интересом и растущим одобрением, она, по-видимому, неким внутренним чутьем поняла, что перед ней еще одна крайне оригинальная женщина.

– Здравствуйте, миссис Питт, – сказала она с очаровательной улыбкой. – Я так рада, что вы наконец пришли. Ваша мать так много рассказывает о вас.

Шарлотта удивилась. Она и не представляла, что Кэролайн вообще готова говорить о ней в обществе, тем более часто! Открытие принесло неожиданное чувство удовольствия, даже гордости, и она поймала себя на том, что улыбается шире, чем того требует ситуация.

Комната была большая и меблирована несколько аскетично в сравнении с нарядными и вычурными интерьерами, распространенными в настоящее время. Здесь не было обычных чучел животных в стеклянных ящиках и букетов сухих цветов, образцов вышивок или вязаных ажурных салфеток на спинках кресел. В сравнении с большинством гостиных эта казалась просторной, почти пустой. Шарлотта нашла ее довольно приятной, за исключением фотографий на дальней стене, на крышке рояля и на каминной полке. На всех присутствовали довольно пожилые люди; да и сделаны фотографии, судя по фасонам платьев, были давно, несколько лет назад. Ни Амброзины, ни ее детей на снимках не было – скорее предыдущее поколение. Шарлотта предположила, что мужчина, чаще других присутствующий на снимках, – ее муж. Человек, судя по числу его изображений, тщеславный.

Над камином висело с полдюжины образцов в высшей степени экзотического оружия.

– Жуткие, не правда ли? – сказала Амброзина, перехватив взгляд гостьи. – Но мой муж настаивает. Его младший брат был убит в первой афганской войне сорок пять лет назад, и муж развесил их здесь как своего рода мемориал. Служанки постоянно жалуются, что вытирать их просто адский труд. Висят над огнем и только всю пыль собирают.

Шарлотта поглядела на ножи в разукрашенных ножнах и от души посочувствовала служанкам.

– Вот именно! – горячо подхватила Амброзина, наблюдая за выражением ее лица. – И они в отличном состоянии. Бронвен постоянно твердит, что однажды все закончится перерезанной глоткой. Хотя, конечно, это не ее работа – вытирать их. Языческое оружие, как она их называет, и, полагаю, так оно и есть.

– Бронвен? – рассеянно спросила Кэролайн.

– Моя горничная. – Амброзина жестом пригласила гостей сесть. – Отличная служанка, с рыжими волосами.

– Я думала, ее зовут Луиза, – заметила Кэролайн.

– Кажется, да. – Амброзина грациозно расправила юбки на диванчике. – Но лучшую горничную, которая у меня когда-либо была, звали Бронвен, а я считаю, что хорошее менять не стоит. Теперь всегда называю своих личных горничных Бронвен. К тому же это избавляет от путаницы. Сколько их, этих Лили, Роз и Мэри…

Возразить на это было нечего, и Шарлотте, дабы скрыть улыбку, пришлось повернуться и посмотреть в окно.

– Найти действительно хорошую горничную – дело непростое, – изрекла Кэролайн, продолжая тему. – Так часто те, кто знает свое дело, оказываются нечестными, а те, кому вполне можно доверять, не настолько умелы, как хотелось бы.

– Моя дорогая, да вы чем-то огорчены, – сочувственно заметила хозяйка дома. – Какая-то неприятность?

– Даже не знаю, – пустилась в объяснения Кэролайн. – Не могу найти одно украшение – и не знаю, то ли это кража, то ли просто недоразумение. Ужасное чувство. Не хочется быть несправедливой, когда все дело, возможно, – чистая случайность.

– Вещь ценная? – поинтересовалась Амброзина, слегка нахмурившись.

– Не особенно, но это подарок свекрови, и ее заденет, что я обращалась с ним небрежно.

– А может, ей польстит, что из всех ваших украшений кто-то выбрал именно ее подарок, – предположила Амброзина.

Кэролайн невесело рассмеялась.

– Об этом я не подумала. Спасибо. Буду знать, что ответить, если она сделает замечание.

– Я все же думаю, мама, что ты сама его куда-то задевала, – вмешалась Шарлотта, пытаясь закрыть эту тему. – Вполне возможно, через день-два оно найдется. А если ты дашь бабушке повод думать, что оно украдено, она станет обвинять всех подряд и не успокоится, пока не возложит на кого-нибудь вину.

Кэролайн уловила резкость в голосе дочери и поняла, какую опасность навлекает на себя.

– Ты совершенно права, – отозвалась она. – Будет разумнее ничего ей не говорить.

– Если ты начнешь распространяться о краже, люди, у которых нет своих дел, не преминут влезть в твои, – присовокупила Шарлотта для пущей верности.

– Вижу, миссис Питт, ваша оценка человеческой природы совпадает с моей. – Амброзина потянулась к шнурку сонетки и дернула за него. – Надеюсь, вы выпьете чаю. У меня не только отличная горничная, но и превосходная повариха. Я наняла ее за умение печь пирожные и готовить десерты. Супы у нее выходят ужасные, но поскольку суп меня не волнует, я смотрю на это сквозь пальцы.

– А вот мой муж просто обожает суп, – рассеянно заметила Кэролайн.

– Мой тоже. Но нельзя же иметь всё.

Вошла служанка, и Амброзина отправила ее за чаем.

– Знаете, миссис Питт, – продолжала она, – ваши наблюдения о человеческом любопытстве как нельзя более уместны. В последнее время у меня появилось нехорошее ощущение, что кто-то проявляет ко мне явный интерес – не добрый интерес, а такой, знаете ли, пристальный, даже злонамеренный.

Шарлотта замерла и почувствовала, как рядом напряглась Кэролайн.

– Весьма огорчительно, – отозвалась она через секунду. – И кто это может быть? У вас есть какие-то догадки?

– Ни малейшей. И это самое неприятное. Всего лишь повторяющееся раз за разом ощущение.

Дверь открылась, и вошедшая с чаем служанка принесла по меньшей мере полдюжины разного вида пирожных и пирожков, в том числе и со взбитыми сливками.