Текст книги "Вор с Рутленд-плейс"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава 8

Прошло три дня, а дело никак не двигалось. Питт отработал все улики, какие только смог найти, а сержант Харрис допросил слуг и в кухне, и на дворне. Никто не рассказал ему ничего мало-мальски важного. Становилось все очевиднее, что Мина, как и предполагала Шарлотта, стала жертвой болезненной страсти. Обрывки показаний, впечатления, собранные тут и там, постепенно подтверждали это. Но что же она увидела? Определенно что-то более важное и опасное, чем личность мелкого воришки…

На четвертый день, в начале второго, Шарлотта стояла в гостиной и открывала застекленную дверь в задний садик, полной грудью вдыхая воздух, в котором наконец ощущались тепло и запах земли, когда в комнату, шаркая подошвами по новому ковру, вбежала Грейси.

– О, миссис Питт, мэм, тут вам письмо с нарочным, в карете и все такое, и он говорит, что это шибко срочно. И, бога ради, мэм, карета все еще стоит на улице, здоровенная, как дом, и такая роскошная! – Она протянула Шарлотте конверт.

Почерк Кэролайн. Шарлотта разорвала конверт и прочла:

Моя дорогая Шарлотта! Случилось нечто совершенно ужасное. Просто и не знаю, как тебе сказать, такая страшная трагедия…

Как тебе известно, Элоиза Лагард была крайне удручена смертью Мины и ее обстоятельствами, и Тормод увез ее в загородный дом, дабы она восстановила душевное равновесие.

Моя дорогая Шарлотта, они вернулись нынче утрам после кошмарнейшего несчастного случая! Такой ужас, что даже представить страшно! Вечером, когда они возвращались с пикника с друзьями, бедный Тормод правил каретой, и так случилось, что он соскользнул с козел и свалился прямо под колеса. В довершение этого ужаса друзья ехали прямо за ними. Уже стемнело, и они не увидели, что произошло! Шарлотта, они проехали прямо по нему! Лошади и карета!

Бедный молодой человек, немногим старше тебя, теперь безнадежно покалечен! Он лежит в постели на Рутленд-плейс и, скорее всего, будет так лежать до конца своих дней!

Я так расстроена, что просто не знаю, что сказать, что сделать. Чем мы можем помочь? Как нам быть перед лицом столь жуткой трагедию?

Я подумала, ты захочешь узнать как можно быстрее, и послала карету на случай, если пожелаешь приехать сегодня. Я была бы очень рада твоей компании, хотя бы просто для того, чтобы разделить с кем-то свое потрясение и горе. Твой отец уехал по делам и будет сегодня обедать в городе, а от бабушки никакого утешения.

Я написала и Эмили и отправила письмо с посыльным.

Твоя любящая мать,

Кэролайн Эллисон

Шарлотта перечитала письмо – не из-за сомнений в том, что поняла его как-то неверно, но чтобы дать себе время, пока все значение произошедшего и груз сопутствующей ему боли не уложатся в сознании.

Она попыталась представить ночь, темную дорогу, Тормода Лагарда – каким видела его в последний раз, с высоким бледным лбом и волной черных волос – на подножке… затем, быть может, лошадь дернулась в сторону или неожиданный поворот на дороге, и вот он лежит на земле, карета над ним, шум, грохот, колеса проезжают по ноге или руке, кости трещат… Секундная тишина, ночное небо, а потом грохочущий стук копыт другой упряжки, давящая, дробящая кости тяжесть, агония раздавленного тела…

Боже милостивый! Лучше и милосерднее было бы умереть сразу, чтобы уже больше никогда ничего не знать и не чувствовать.

– Мэм? – послышался взволнованный голос Грейси. – Мэм? С вами все хорошо? Вы прям побелели вся! Вам, поди, лучше присесть. Я принесу соли и чашечку чаю! – Она повернулась, вознамерившись сделать что-нибудь полезное.

– Нет! – очнулась наконец Шарлотта. – Нет, Грейси, спасибо. Я не собираюсь падать в обморок. Просто ужасная новость, но она касается знакомых, а не кого-то из родных и близких. Я сегодня поеду навещу маму. Это ее друзья. Не могу сказать, когда вернусь. Мне надо надеть что-нибудь более подходящее, чем это платье. Оно слишком пестрое. У меня есть одно темное, вполне симпатичное. Если хозяин приедет домой раньше меня, покажи ему это письмо. Я положу его в стол.

– Вы выглядите жутко бледной, мэм, – обеспокоенно заметила Грейси. – Думаю, прежде чем куда-то ехать, вам стоит все-таки выпить чашку крепкого чаю. И я спрошу лакея, может, и он тоже хочет.

Шарлотта позабыла о лакее; сознание ее настолько погрузилось в прошлое, что она даже и не вспомнила об ожидающей ее карете.

– Да, пожалуйста, так и сделай. Это будет замечательно. Я поднимусь наверх и переоденусь, а ты можешь принести мне чаю туда. Скажи лакею, что я скоро.

– Слушаюсь, мэм.

По приезде Шарлотта нашла Кэролайн ужасно подавленной. Впервые после смерти Мины мать была в черном и без кружевного жабо.

– Спасибо, что приехала так быстро, – сказала она, как только дверь за служанкой закрылась. – Что такое происходит на Рутленд-плейс? Одна немыслимая трагедия за другой… – Она, казалось, не могла сидеть и, крепко стиснув руки перед собой, стояла посреди комнаты. – Быть может, так говорить дурно, но у меня такое чувство, что это в определенном смысле еще хуже, чем смерть бедняжки Мины! Конечно, это всего лишь слуги так болтают и мне не следует их слушать, но это единственный способ что-нибудь узнать, – довольно честно оправдалась она. – По словам Мэддока, бедный Тормод… – она судорожно вздохнула, – безнадежно покалечен. У него сломаны спина и ноги.

– Тут нет ничего дурного, мама, – Шарлотта чуть качнула головой и потрепала Кэролайн по руке. – Если ты обладаешь верой, сама смерть не может быть ужасной – только иногда ее характер. И в данном случае быстрая смерть наверняка была бы лучше, если он так страшно покалечен, как говорят. Если уже не сможет поправиться. А в этом я бы Мэддоку верить не стала. Он как пить дать услышал это от кухарки, та – от одной из горничных, а она, в свою очередь, – от мальчишки посыльного и так далее. Ты собираешься нанести визит, дабы выразить свое сочувствие?

Кэролайн быстро вскинула голову.

– О да, считаю, этого требуют приличия. Не задерживаться, разумеется, но просто дать знать, что нам известно, и предложить любую посильную помощь. Бедняжка Элоиза! Она, должно быть, убита горем. Они так близки… И всегда относились друг другу с такой нежностью…

Шарлотта попыталась представить, каково это – день за днем видеть страдания нежно любимого тобой человека и быть не в состоянии помочь. Но действительность часто превосходит всякое воображение. Шарлотта помнила смерть Сары – насильственную и ужасную, но, слава богу, быструю, без растянувшейся на дни боли.

– Но чем мы можем помочь? – удрученно спросила она. – Просто зайти и сказать, что нам очень жаль, кажется слишком пустым и ничтожным.

– Увы, мы ничего больше не можем сделать, – печально отозвалась Кэролайн. – Не пытайся думать обо всем сегодня. Возможно, в будущем мы и сумеем что-нибудь предложить – по крайней мере, дружеское участие.

Шарлотта не ответила. Солнечный свет, растекавшийся по ковру и высвечивавший гирлянды цветов, казался чем-то далеким, скорее воспоминанием, чем чем-то настоящим. Ваза с розовыми тюльпанами на столе выглядела застывшим декоративным украшением, чем-то нездешним и чуждым.

Служанка открыла дверь.

– Леди Эшворд, мэм. – Девушка присела в книксене, и тут же за ней в комнату стремительно вошла Эмили, бледная и выглядящая чуть менее безукоризненно, чем обычно.

– Мама, какой кошмар! Как же это случилось? – Она схватила Шарлотту за руку. – Как ты узнала? Томаса здесь нет? Я имею в виду, это ведь не…

– Нет, разумеется! – быстро сказала Шарлотта. – Мама прислала за мной карету.

Кэролайн в замешательстве покачала головой.

– Это был несчастный случай. Они поехали прокатиться. Погода была чудесная, они устроили где-то пикник и возвращались поздно, более длинной и приятной дорогой. Все это просто нелепо! – Впервые в голосе ее послышался гнев, словно она лишь теперь осознала всю несуразность произошедшего. – Какой кошмар! Норовистая лошадь, наверно, или какой-нибудь дикий зверь, перебежавший дорогу и напугавший лошадей. Или, может, низкий сук…

– Ну, для этого и держат лесничих! – взорвалась Эмили. – Смотреть, чтобы никакие сучья не нависали над дорогой, по которой ездят экипажи. – Так же стремительно, как прорвался, ее гнев испарился. – Чем мы можем помочь? Не представляю, что мы можем предложить, кроме сочувствия. И проку с него!

– Однако это лучше, чем ничего. – Кэролайн направилась к двери. – По крайней мере, Элоиза не подумает, что нам безразлично, и потом, если придет время, когда ей что-то понадобится, пусть даже только компания, она будет знать, что мы готовы.

Эмили вздохнула.

– Полагаю, ты права. Но это все равно что предлагать ведро, чтобы вычерпать море.

– Порой просто знать, что ты не один, – уже утешение, – заметила Шарлотта, обращаясь столько же к себе, сколько и к остальным.

В холле ждал Мэддок.

– Вы вернетесь к чаю, мэм? – спросил он, держа пальто для Кэролайн.

– О да. – Мать кивнула и позволила дворецкому помочь ей надеть пальто. – Мы лишь нанесем визит мисс Лагард. Это ненадолго.

– Безусловно, – мрачно отозвался Мэддок. – Такая ужасная трагедия… Иногда молодые люди слишком уж лихачат. Я всегда считал, что гонки – занятие крайне опасное и глупое. Большинство экипажей на такое не рассчитаны.

– У них были гонки? – быстро спросила Шарлотта, поворачиваясь к нему.

На лице Мэддока не дрогнул ни один мускул. Слуга, он знал свое место, но, кроме того, еще и служил у Эллисонов с той поры, когда Шарлотта была еще маленькой. Что бы она ни сделала, удивить его было трудно.

– Так говорят, мисс Шарлотта, – бесстрастно ответствовал дворецкий. – Хотя глупо затевать гонки на проселочной дороге, где кто-то непременно покалечился бы, пусть даже только лошади. Но я не представляю, правда это или просто досужие домыслы челяди. Слугам не запретишь ведь воображать бог весть что, когда такое случается. И никакими угрозами наказания рот им не заткнешь.

– Да, разумеется, – отозвалась Кэролайн. – Я бы и не пыталась – пока это не переходит границы. – Она слегка подняла брови. – И не мешает им выполнять свои обязанности!

Мэддок даже слегка оскорбился.

– Разумеется, мэм. Я бы никогда этого не допустил.

– Конечно, конечно. – Кэролайн смягчила тон, словно извиняясь за то, что так бездумно подвергла сомнению его преданность и исполнительность.

Эмили уже стояла у дверей, и лакей открыл их для нее. Карета дожидалась во дворе.

До дома Лагардов было всего несколько сотен ярдов, но день выдался дождливый, и по тротуарам бежала вода, к тому же визит был строго официальным. Шарлотта забралась внутрь и молча устроилась на сиденье. Что сказать Элоизе? Как дотянуться из собственного счастья и покоя через пропасть трагедии?

Все молчали, пока карета снова не остановилась. Лакей помог им выйти, после чего остался ждать на улице, рядом с лошадьми, как безмолвный знак для других приезжающих, что они здесь.

Горничная без своего обычного белого чепца открыла дверь и тихим напряженным голосом сказала, что спросит, принимает ли мисс Лагард. Прошло минут пять, прежде чем она вернулась и провела их в утреннюю гостиную на задней половине дома, окнами выходящую на залитый дождем парк Элоиза поднялась с дивана.

Смотреть на нее было мучительно тяжко. Прозрачная кожа была белой, как бумага, и почти такой же безжизненной. Глаза запали и казались огромными, сливаясь с синими кругами вокруг них. Прическа была безупречна, но над ней явно поработала служанка; одежда, изящная и аккуратная, смотрелась на ней будто саван на теле, душе которого она уже без надобности. Элоиза словно высохла и, затянутая в корсет, выглядела совсем уж хрупкой. Шаль, которую Шарлотта видела на ней ранее, исчезла, как будто теперь Элоизе было все равно, холодно ей или нет.

– Миссис Эллисон, – вымолвила бедняжка совершенно безжизненным голосом. – Как любезно, что вы зашли. – Она как будто читала на иностранном языке, не понимая значения слов. – Леди Эшворд, миссис Питт. Прошу вас, присаживайтесь.

Чувствуя себя крайне неудобно, они сели. Шарлотта чувствовала, что руки у нее замерзли, но лицо горело от неловкости за вторжение во что-то настолько мучительно болезненное, что это не прикрыть никакими ритуалами. Боль страдания переполняла ее и разливалась в воздухе.

Шарлотта потрясенно молчала. Даже Кэролайн силилась найти слова и не находила. Выручила лишь безжалостная светская муштра Эмили.

– Никакие выражения нашего сочувствия не могут превозмочь то горе, которое вы, должно быть, испытываете, – тихо проговорила она, – но, поверьте, мы тоже глубоко опечалены и со временем, если сможем хоть как-то утешить вас, то сделаем это с превеликой радостью.

– Благодарю вас, – ответила Элоиза без всякого выражения. – Это так великодушно. – Она отвечала механически, как будто не сознавала их присутствия, а лишь чувствовала необходимость как-то реагировать, когда кто-то говорит, отвечать формальными, заготовленными фразами.

Шарлотта лихорадочно пыталась придумать, что бы такое сказать, что не прозвучало бы глупо и неуместно.

– Быть может, сейчас вам хотелось бы побыть в компании, – предложила она. – Или, если вам надо куда-то пойти, вы предпочли бы идти не одна?

Предложение касалось скорее Эмили и Кэролайн, поскольку у нее самой не было ни возможности часто посещать Рутленд-плейс, ни кареты.

На секунду взгляд Элоизы встретился с ее взглядом, а потом снова сделался пугающе пустым, словно весь известный ей мир умещался у нее в голове.

– Спасибо. Да. Может быть. Хотя, боюсь, едва ли я буду приятной компанией.

– Моя дорогая, но это же совершенно не так, – поспешила заверить ее Кэролайн и подняла руки, словно чтобы протянуть к несчастной девушке, но Элоизу как будто окружил некий барьер почти осязаемой отстраненности, и Кэролайн вновь уронила их, не дотронувшись до нее. – Я всегда относилась к вам с симпатией, – беспомощно закончила она.

– С симпатией! – повторила Элоиза, и впервые в ее голосе прорезалось чувство, но жесткое, пронизанное иронией. – Вы так думаете?

Кэролайн смогла лишь кивнуть.

Молчание снова накрыло их, растягиваясь в меру их готовности терпеть.

И вновь Шарлотта пыталась придумать что-то хотя бы для того, чтобы нарушить эту гнетущую тишину. Осведомиться, как там Тормод или что сказал доктор, было бы неприлично, но ничего не говорить еще хуже.

Секунды тикали. Казалось, комната сделалась огромной, а дождь за окнами далеким-далеким; даже шум его отдалился. Женщины словно попали в ночной кошмар с несущейся галопом упряжкой и грохочущими колесами.

В конце концов, когда Кэролайн собралась сказать что-то, пусть даже и нелепое, дабы нарушить неловкое молчание, служанка доложила, что к ним пожаловала Амариллис Денбай. При всей неприязни Шарлотты к этой женщине, она ощутила прилив благодарности просто за то, что та облегчила их бремя.

Амариллис вошла сразу за служанкой и, остановившись в дверях, переводила ошеломленный взгляд с одного лица на другое, хотя, безусловно, видела карету у крыльца.

Наконец глаза ее остановились на Шарлотте. Лицо было бледным, обычно безупречная прическа скособочилась, а розовая помада на губах размазалась.

– Миссис Питт! Не ожидала найти вас здесь, – произнесла она обвиняющим тоном.

Вежливого ответа на подобные слова быть не могло, поэтому Шарлотта списала их на расстройство и оставила без внимания.

– Уверена, вы зашли выразить сочувствие, как и мы, – ровно проговорила она и, выждав пару секунд, но так и не дождавшись ничего от Элоизы, добавила: – Пожалуйста, присаживайтесь. Диван такой удобный.

– Как вы можете говорить об удобстве в такое время? – внезапно взорвалась Амариллис. – Тормод поправится, разумеется! Но он испытывает такие муки. – Она прикрыла глаза, и горячие слезы побежали по щекам. – Невыносимые муки! А вы сидите здесь, как на каком-нибудь суаре, и рассуждаете об удобстве!

Шарлотта чувствовала, как в душе ее поднимаются гнев и боль. Амариллис выплескивала свои эмоции, не думая о том, что ее слова, может быть, ранят Элоизу.

– Тогда стойте, если вам так больше нравится, – язвительно ответила она. – Если воображаете, что это хоть как-то поможет, уверена, никто возражать не станет.

Амариллис схватила стул и села, не расправляя юбок.

– По крайней мере, если ему станет лучше, значит, надежда есть, – подала голос Эмили, пытаясь слегка ослабить напряжение.

Амариллис развернулась, открыла и снова закрыла рот.

Элоиза сидела совершенно неподвижно; лицо ее не выражало ровным счетом ничего, руки безжизненно лежали на коленях.

– Не станет, – произнесла она бесстрастно, словно смотрела в лицо самой смерти, привыкла к ней и приняла ее без надежды. – Он больше никогда не поднимется.

– Это неправда! – Голос Амариллис возвысился почти до визга. – Как вы смеете говорить нечто настолько ужасное? Он поднимется! Я знаю. – Она вскочила, подошла к Элоизе и остановилась перед ней, дрожа от переполняющих ее эмоций, но мисс Лагард не подняла глаз и не вздрогнула.

– Вы грезите, – очень тихо проговорила она. – Однажды вы это поймете. Рано или поздно вы узнаете правду, которой не избежать.

– Вы ошибаетесь! Ошибаетесь! – вспыхнула Амариллис. – Не знаю, зачем вы это говорите. У вас есть на то свои причины – видит Бог, есть! – В ее голосе, пронзительном, неприятном и испуганном, слышались обвинительные нотки. – Он поправится. Я не собираюсь сдаваться!

Элоиза посмотрела на нее, как на что-то прозрачное или пустячное, что-то выдуманное и неуместное, как свет от волшебного фонаря.

– Если вам хочется в это верить, – тихо произнесла она, – что ж, верьте, никому нет до этого дела. Только я бы попросила вас не повторять этого, особенно если придет время, когда Тормод достаточно поправится, чтобы принять вас.

Амариллис напряглась, руки ее как будто одеревенели.

– Вы хотите, чтобы он лежал там! – вскричала она, чуть не давясь словами. – Вы злая! Вы хотите держать его здесь узником! Только вы и он всю оставшуюся жизнь… Вы сумасшедшая! Вы никогда не отпустите его… вы…

Внезапно Шарлотта очнулась и незамедлительно перешла к действиям. Она вскочила и залепила Амариллис увесистую пощечину.

– Не будьте дурой! Не будьте такой эгоисткой! Кому, скажите на милость, легче оттого, что вы визжите здесь, как какая-нибудь служанка? Возьмите себя в руки и вспомните, что это Элоизе, а не вам, нести все тяготы! Это она заботилась о нем всю свою жизнь! Можете ли вы представить, что бедный мистер Лагард хотел бы, чтобы его сестру, ко всему прочему, еще и оскорбляли? Доктор – единственный, кто может сказать, поправится он или нет, а питать ложную надежду еще тяжелее, чем учиться терпеливо принимать правду, какой бы она ни была, и ждать исхода!

Амариллис тупо уставилась на нее. Возможно, ее впервые в жизни кто-то ударил, и она была слишком потрясена, чтобы реагировать. А ведь сравнение со служанкой было смертельным оскорблением!

Эмили тоже встала и отвела Шарлотту в сторону, затем проводила Амариллис назад к ее стулу. Элоиза сидела все это время, как будто не видела и не слышала их, погруженная в свои мысли. Они могли бы быть тенями, проносящимися по лужайке, настолько малый след оставляли в ее сознании.

– Это естественно, что вы потрясены, – с завидным спокойствием заговорила Эмили, обращаясь к Амариллис. – Но подобные трагедии действуют на разных людей по-разному. Вы не должны забывать, что Элоиза разговаривала с доктором и знает, что он сказал. Нам всем будет лучше дождаться его заключения. Уверена, мистера Лагарда не стоит беспокоить лишний раз. – Она повернулась к Элоизе. – Не правда ли?

Мисс Лагард смотрела в пол.

– Да. – Она чуть заметно и почти удивленно приподняла брови. – Да, мы не должны расстраивать его своими чувствами. Покой, так сказал доктор Малгру. Время. Время покажет.

– Он скоро снова зайдет? – поинтересовалась Кэролайн. – Не хотите, чтобы кто-нибудь был с вами при этом, моя дорогая?

Впервые Элоиза слабо улыбнулась, словно наконец услышала не только слова, но и их значение.

– Вы очень добры. Если это не затруднит вас… Я ожидаю его с минуты на минуту.

– Разумеется, нет. Мы будем рады остаться, – заверила Кэролайн, и голос ее окреп от удовольствия, что они могут чем-то помочь.

Амариллис заколебалась, когда все повернулись и посмотрели на нее, потом передумала.

– Думаю, правила приличия требуют от нас нанести и другие визиты, пока я здесь, – сказала Эмили. – Шарлотта может остаться. Быть может, миссис Денбай пожелает пойти со мной? – Она говорила с изысканной непринужденностью. – Буду рада, если вы составите мне компанию.

Глаза Амариллис расширились; такого обстоятельства она явно не предвидела и уже собралась возразить, но Кэролайн ухватилась за эту возможность.

– Отличная идея. – Она поднялась и расправила юбки, чтобы те легли элегантными складками. – Шарлотта с радостью останется, не так ли, дорогая? – Она нервно взглянула на старшую дочь.

– Конечно, – вполне искренне согласилась Шарлотта. Впервые Мина и тайна, окружавшая ее смерть, ушли куда-то, и она думала только об Элоизе. – Полагаю, именно так вы и должны поступить. Тут совсем близко, и я вполне смогу вернуться пешком.

Амариллис постояла еще несколько секунд, пытаясь придумать какой-нибудь приемлемый предлог, чтобы остаться, но в голову ничего не пришло, и ей осталось только последовать за Эмили в холл, где Кэролайн взяла ее под руку.

Служанка закрыла за ними дверь.

– Не позволяйте ей расстраивать вас, – сказала Шарлотта Элоизе. Глупо было бы предполагать, что Амариллис не имела в виду того, что сказала. Совершенно очевидно, вся сцена была продумана заранее. – Полагаю, потрясение повлияло на ее здравомыслие.

По лицу Элоизы пробежала тень усмешки, призрачной и горькой.

– На здравомыслие – возможно, – ответила она. – Но Амариллис всегда носила это в себе, даже если хорошие манеры не позволяли ей этого сказать.

Шарлотта устроилась поудобнее. Возможно, доктор Малгру будет и не сию минуту.

– Миссис Денбай не самая приятная особа, – заметила она.

Элоиза встретилась с ней глазами и, казалось, впервые по-настоящему увидела ее, а не какую-то картинку внутри себя.

– Вы ее не жалуете.

– Да, не слишком, – призналась Шарлотта. – Может, если бы я знала ее лучше… – Предположение повисло, как вежливое пожелание.

Элоиза поднялась, медленно подошла к застекленной двери и встала лицом к дождю.

– Думаю, многое из того, что нам нравится в людях, – это то, чего мы не знаем, но воображаем. И тогда неизвестное можно представлять таким, каким мы хотели бы его видеть.

– Вот как? – Шарлотта смотрела на ее спину, очень узкую, с изящными плечами. – Наверняка невозможно верить во что-то несуществующее, если только ты не расстаешься с реальностью полностью и не погружаешься в безумие?

– Возможно. – Элоиза снова утратила интерес к происходящему, и голос ее сделался усталым. – Какое это имеет значение?

Шарлотта думала было возразить, исключительно из принципа, но ее поглотила скорбь, затопляющая собой комнату. Пока она силилась придумать что-нибудь значимое, горничная объявила, что прибыл доктор Малгру.

Вскоре после этого, когда доктор был наверху с Тормодом, а Элоиза ждала на лестнице, служанка вернулась и спросила Шарлотту, примет ли она мсье Аларика, пока не придет хозяйка.

– О… – Шарлотта затаила дыхание. Разумеется, отказать было бы невозможно. – Да, пожалуйста… попросите его войти. Уверена, мисс Лагард хотела бы этого.

– Да, мэм. – Девушка удалилась, и через минуту появился Поль Аларик – в неброском костюме и с приличествующим случаю печальным выражением лица.

– Добрый день, миссис Питт. – Он не выказал удивления, вероятно предупрежденный о ее присутствии. – Надеюсь, вы в добром здравии?

– Да, благодарю вас, мсье. Мисс Лагард наверху с доктором, что, полагаю, вам уже известно.

– Да. Как она?

– Убита горем, – откровенно ответила Шарлотта. – Не припомню, чтобы видела кого-то в таком потрясении. Как бы мне хотелось сказать или сделать что-нибудь – страшно чувствовать себя такой беспомощной.

Она боялась, уже почти заранее злилась, что француз скажет очередную банальность, но он не сказал.

– Знаю. – Голос его был очень тих. – Не думаю, что могу быть чем-то полезным, но не зайти было бы проявлением безразличия, как будто мне все равно.

– Вы большой друг мистера Лагарда? – спросила Шарлотта не без удивления. Она не задумывалась над той стороной его жизни, в которой он мог искать общества такого человека, как Тормод Лагард, бывшего гораздо моложе и легкомысленнее. – Прошу вас, присаживайтесь, – предложила она как можно сдержаннее. – Полагаю, придется подождать.

– Благодарю вас, – отозвался Аларик, приподнимая полы сюртука, чтоб не сесть на них. – Нет, не могу сказать, что у нас с ним много общего. Но, с другой стороны, трагедии такого рода преодолевают банальные различия, вы не находите?

Шарлотта подняла глаза и встретилась с его взглядом, любопытным и лишенным привычной для светских бесед глазури беспристрастности. Она слегка улыбнулась, дабы показать, что спокойна, серьезна и собранна; потом запоздало улыбнулась еще раз, демонстрируя, что согласна с ним.

– Вижу, вы тоже не остались в стороне, – продолжал Аларик. – Вам было бы вполне простительно найти другие дела и избежать неприятного визита. Вы не слишком хорошо знали Лагардов, полагаю? Однако посчитали нужным прийти?

– Боюсь только, пользы от этого мало, – грустно ответила она. – Разве что мама с Эмили увели миссис Денбай.

Аларик улыбнулся, и таившаяся в нем ирония проступила в глазах.

– А, Амариллис! Да, это доброе дело. Не знаю почему, но теплых чувств они друг к дружке не питали. И если бы породнились, это стало бы источником серьезных огорчений.

– Вы не знаете почему? – спросила Шарлотта.

Она была удивлена. Не может быть, чтоб он был так слеп! Амариллис – настоящая собственница, и ее чувства к Тормоду – всепожирающее пламя. Мысль о том, чтобы жить вместе с Элоизой, была бы для нее непереносимой. Когда две женщины живут в одном доме, одна из них неизбежно начинает командовать. Что в такой роли окажется Элоиза, представлялось маловероятным; Тормод же, видя приниженное положение сестры, жалел бы ее, что было бы еще хуже. Нет, если Поль Аларик не понимает чувств Амариллис, то его воображение разочаровывающе скудно.

Шарлотта взглянула ему в лицо, и до нее дошло: он не понимает, что Элоиза осталась бы с ними. Но Тормод вряд ли бросил бы ее одну! Она юна и бесконечно ранима – общество не приняло бы этого.

– У меня создалось впечатление, что миссис Денбай весьма неравнодушна к мистеру Лагарду, – начала Шарлотта. Какой смехотворно неподходящий выбор слов для той силы чувств, что она увидела в Амариллис, той страсти души и тела, что бурлит в ней.

Аларик уныло улыбнулся. Он тоже это заметил.

– Возможно, мне недостает проницательности, но жена и сестра не кажутся взаимоисключающими величинами.

– Действительно, мсье. – Шарлотта вдруг поняла, что теряет терпение. – Если вы по уши влюблены в кого-то, если можете понять такое чувство, захотели бы вы делить свою жизнь с тем, кто знает этого человека значительно лучше вас? С кем его связывают общие воспоминания, всякие забавные случаи, тайны, друзья, детские забавы…

– Ну, хорошо, я понял. – Аларик вдруг вернулся к поре их дружбы, возникшей в те ужасные дни на Парагон-уок, когда другая ревность и ненависть вылилась в убийство. – Я был невнимателен, даже глуп. Понимаю, для кого-то вроде Амариллис такое положение было бы невыносимо. Однако, если Тормод так сильно искалечен, как я слышал, вопрос о браке отпадает.

Он всего лишь озвучил очевидное, и все же его слова упали ледяными глыбами.

Они все еще молчали, погруженные каждый в свое восприятие трагедии, когда вернулась Элоиза. Аларика она оглядела без интереса, словно узнала лишь некое очертание, еще одну фигуру, присутствие которой требуется признать.

– Добрый день, мсье Аларик. Как любезно, что вы зашли.

Вид ее застывшего лица, запавших от горя глаз подействовал на француза больше, чем все возможные слова Шарлотты. Он позабыл манеры, позабыл все заученные выражения сочувствия. Осталось только обычное человеческое чувство.

Аларик сжал ладонь девушки, осторожно, словно боялся оставить на коже синяки.

– Элоиза, мне так жаль. Не отказывайтесь от надежды, моя дорогая. В жизни все возможно.

Она стояла совершенно неподвижно, не отстраняясь от него, хотя было неясно, успокаивает ее его близость или же она просто ее не замечает.

– Я не знаю, на что надеяться. Наверно, это очень нехорошо с моей стороны.

– Вовсе нет, – быстро вмешалась Шарлотта. – Вы же не можете знать, что лучше. Вы не можете винить себя и, ради бога, даже не думайте об этом.

Элоиза закрыла глаза и отвернулась от Аларика, оставив его в замешательстве, сознавая, что он может наблюдать за этим бесконечным горем лишь со стороны, но ни разделить его, ни помочь не в состоянии.

Шарлотта даже немного посочувствовала ему, но все ее мысли были заняты Элоизой. Она встала, подошла к ней и крепко обняла. Тело в ее объятиях было скованным, безжизненным, но Шарлотта все равно не отпускала. Краем глаза она заметила застывшее в жалости лицо Аларика; потом он молча повернулся и вышел, с тихим щелчком закрыв за собой дверь.

Элоиза не пошевелилась, не заплакала; Шарлотта как будто обнимала сомнамбулу, ночной кошмар которой удерживал ее сознание и душу где-то далеко. И все же Шарлотта чувствовала, что ее присутствие, ее тепло чего-то стоят.

Минута шла за минутой. Кто-то протопал по черной лестнице. Дождь хлестал в окна. Обе по-прежнему молчали.

Наконец дверь открылась, служанка произнесла что-то и стушевалась от неловкости.

– Мистер Иниго Чаррингтон, мэм. Сказать ему, что вас нет дома?

– Будьте добры, передайте мистеру Чаррингтону, что мисс Лагард нездоровится, – тихо ответила Шарлотта. – Попросите его подождать в гостиной, я сейчас выйду к нему.

– Хорошо, мэм. – Горничная поспешно удалилась, не дожидаясь подтверждения распоряжения от Элоизы.

Шарлотта постояла еще немного, затем подвела Элоизу к дивану, уложила и присела рядом на корточки.

– Не думаете, что вам лучше было бы полежать? – предложила она. – Может, чашку чая или травяного отвара?

– Как вам угодно. – Элоиза подчинилась, сил возражать уже не осталось.

Шарлотта заколебалась, все еще не зная, можно ли сделать еще что-то, потом поняла, что это бесполезно, и направилась к двери.

– Шарлотта…

Она обернулась. Впервые в лице Элоизы, даже в глазах, появилось что-то живое.

– Спасибо. Вы очень добры. Может показаться, что я это не ценю, но я ценю. Вы правы. Я, пожалуй, выпью чего-нибудь и немного посплю. Чувствую себя такой уставшей…

Шарлотта испытала прилив облегчения, словно внутри ее распустились какие-то твердые узлы.

– Скажу прислуге, чтобы никого больше сегодня не принимали.