Текст книги "Вор с Рутленд-плейс"

Автор книги: Энн Перри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 10

Спустя два дня Питт пребывал в не меньшем, чем прежде, замешательстве относительно того, кто убил Мину Спенсер-Браун. Фактов хватало, но вот доказуемых умозаключений не имелось – хуже того, не было ни одного такого, которое бы удовлетворило его самого.

Он стоял на залитой солнцем мостовой Рутленд-плейс. Здесь было тепло, высокие дома защищали от восточного ветра, и он остановился, чтобы собраться с мыслями перед тем, как зайти к Олстону и задать очередную порцию вопросов.

Питт уже переговорил с Амброзиной Чаррингтон, и беседа с ней зародила в его душе новые сомнения. Вероятность того, что Мина застала Амброзину за кражей одного из украшений, по-прежнему сохранялась, – опровергнуть это предположение Амброзина не смогла. Если все так и было, Мина могла угрожать ей оглаской.

Но боялась ли этого Амброзина? Из того, что рассказала Шарлотта, следовало, что, скорее всего, подобное бесчестие ее даже обрадовало бы. По словам Отилии, именно это в первую очередь и служило ее матери мотивом для краж – желание шокировать мужа, причинить ему боль, вырваться из того панциря, что он выковал для нее. Конечно, Амброзина могла представлять это все несколько иначе, но Питту с трудом верилось в то, что она могла пойти на убийство ради сохранения в тайне того, что подсознательно желала раскрыть.

Или же она действительно так ненавидела Лоуэлла, что была готова позволить Мине шантажировать его? Теоретически это было возможно. Такая шутка была бы в ее вкусе.

Но тогда Томас уловил бы гнев и напряжение в Лоуэлле и некий горький привкус удовлетворения в самой Амброзине. А их-то он и не уловил. Она, казалось, прекрасно чувствовала себя в своей темнице, а ее муж не выказывал и признака беспокойства в своей неприступной крепости.

Упоминание Отилии заметно поколебало обычную невозмутимость Лоуэлла – губы его побелели, на лбу выступил пот. Он как мог пытался замять все это дело. Однако Амброзина никакого беспокойства у Питта не вызвала.

Или же все-таки убийцей был Олстон Спенсер-Браун? Быть может, продолжительный роман Мины с Тормодом Лагардом в конце концов ему надоел и, когда Олстон выяснил, что жена все еще влюблена в молодого человека, он достал где-то в городе, у какого-то другого врача, немного белладонны, подлил сок этого растения в ее ликер и оставил дело на волю случая…

В ходе расследования Питт пришел к выводу, что хотя Мина и Тормод и пытались держать свои отношения в тайне, их интрижка все же была вполне реальной. Многие мужья убивают и за меньшее, а за внешним спокойствием Олстона могло скрываться неистовое чувство собственника, то особое возмущение, когда убийство представлялось ему не более чем правосудием.

Томас вновь обратился к фактам. Ликер, представлявший собой смесь ягод бузины и смородины, был домашнего изготовления. Обитатели Рутленд-плейс сами настойку не делают. Разумеется, узнать, откуда он взялся, было невозможно, и если его использовали для того, чтобы замаскировать яд, вряд ли кто-то признается в том, что у него имеется нечто подобное.

Выделить ядовитый сок мог кто угодно, можно было даже собственноручно выдавить его из белладонны, пусть и встречающейся в природе гораздо реже цветистого сладко-горького паслена, зато куда как более смертоносной. Для этого даже не нужно было ждать, пока плод созреет осенью, – достаточно листьев. А их можно обнаружить в шпалерах или в любой дикой лесистой местности на юго-востоке страны. Возможно, для двухлетнего растения сезон не самый подходящий, но что, если его вырастили в какой-нибудь оранжерее или теплице? Вполне сошло бы и такое, которое дало хотя бы малейшие всходы.

Факты ничего не доказывали. Бутылку Мине мог дать кто угодно, практически в любое время. Слуги прежде никогда не видели ни бутылку, ни что-либо подобное, но кто говорит слугам о ликере? Его ведь не пьют за столом. Любой мог нарвать белладонны и смолоть листья. Специальной выучки или знаний для этого не требуется. О том, что это растение убивает, ходят легенды; об этом известно каждому ребенку. Само его название говорит о многом… [8]8
  Непонятно, что имеет в виду автор. Видовое название «belladonna» (белладонна) в переводе на русский язык означает «красивая женщина». В старину итальянские дамы закапывали сок белладонны в глаза, зрачки расширялись, и глаза приобретали особый блеск; кроме того, ягодами натирали щеки, чтобы те приобрели «естественный» румянец.


[Закрыть]

Питт вновь вернулся к мотиву, хотя и понимал, что за наличие одного лишь мотива к ответу привлечь невозможно. Кто-то убьет и за шестипенсовик или за то, что сочтет оскорблением. Другой же потеряет репутацию, состояние, любовь, да все, что угодно, – но на убийство не пойдет.

Томас все еще стоял на солнцепеке, когда из-за дальнего угла улицы вылетел двухколесный экипаж и, прогромыхав по Рутленд-плейс, остановился у дома Лагардов, совсем рядом с Питтом. Инспектор увидел, как из двуколки практически вывалился доктор Малгру и, подхватив саквояж, взбежал по ступенькам. Дверь открылась еще раньше, чем он оказался перед ней, и Малгру исчез внутри.

Питт колебался. Природный инстинкт подсказывал подождать немного и посмотреть, что будет дальше. Но так как в доме находился человек с серьезными повреждениями, в срочном вызове врача не было ничего удивительного, и к смерти Мины это все не имело никакого отношения. Откровенно говоря, Питт готов был признать сам для себя, что всего лишь использовал бы приезд доктора в качестве предлога, чтобы задать несколько новых вопросов.

Нанеся визит Спенсер-Брауну и узнав, что Олстона нет дома, Томас даже испытал некоторое облегчение, хотя это всего лишь откладывало на более позднее время то, что следовало сделать сейчас. Он довольствовался очередной беседой со слугами, внимательно выслушивая их бесконечные воспоминания, впечатления, мнения.

Питт все еще был в доме – сидел на кухне, с заметным удовольствием приняв предложение кухарки отобедать вместе со всей прислугой, – когда дверь судомойки широко распахнулась и принесенные вбежавшей служанкой запахи резкого ветра и землистых овощей разогнали ароматы тушеного мяса и пудингов.

– Бога ради, Элси, закрой дверь! – рявкнула кухарка. – Где только тебя воспитывали, девочка?

Элси, привычно подчинившись, толкнула дверь ногой.

– Мистер Лагард умер, миссис Эбботс! – выговорила она, выпучив огромные, словно блюдца, глаза. – Буквально этим утром, если верить Мэй из дома напротив! Только что врач приезжал, но уже уехал. Отмучился, я так скажу. Бедняга… Такой был красавчик! Видать, определено ему было помереть. Все там будем. Мне сходить и задвинуть шторы?

– Нет, не нужно, – едко промолвила кухарка. – Он умер не в этом доме. Кончина мистера Лагарда нас не касается. Достаточно нам своего траура. А ты займись-ка своей работой. Не успеешь к обеду – будешь, девочка моя, ходить голодной.

Элси стремительно умчалась, и кухарка резко опустилась на стул.

– Помер. – Она косо взглянула на Томаса. – Не надо бы мне так говорить, но оно и к лучшему. Бедненький. Вы простите меня, мистер Питт, но ежели он так сильно страдал, как говорят, то, может, и слава богу, что преставился. – Она вытерла глаза передником.

Питт посмотрел на нее, полногрудую, с густыми седеющими волосами и приятным лицом женщину, разрывавшуюся теперь между чувством облегчения и вины.

– Все равно ужасный удар, – сказал он тихо. – Еще один вдобавок ко всему, что произошло здесь в последнее время. Вижу, вас это тоже сильно расстроило. Выглядите неважно… Как насчет капельки бренди? Полагаю, оно у вас в кухне найдется?

Прищурившись, кухарка смерила его несколько недоверчивым взглядом.

– Я-то к такому привычен, – добавил Томас, безошибочно прочитав ее мысли. – Но вы – нет. Позволите за вами поухаживать?

Она немного поартачилась, словно распушившая перья курица.

– Ну… если вы считаете… На верхней полке, за лущеным горохом. Только смотрите, чтобы мистер Дженкинс не увидел, не то спрячет в буфетную, и глазом моргнуть не успеете.

Питт спрятал улыбку и встал, чтобы налить в чашку приличную порцию и передать ей.

– А себе? – предложила она, глядя на него искоса.

– Нет, благодарю. – Он поставил бутылку обратно, после чего вернул на место и лущеный горох. – Сугубо для успокоения. Мне же, боюсь, иметь иногда дело со смертью предопределено профессией.

После того как кухарка выпила одним махом бренди, он забрал у нее пустую чашку и поставил в раковину.

– Вы так любезны, мистер Питт, – промолвила она с удовлетворением. – Жаль, что мы не можем вам помочь, а мы не можем, и это факт. Никакого ликера мы тут не видели, и какой-то другой бутылки тоже. И нам ничего не известно про то, зачем кому-то понадобилось хозяйку убивать… Я как говорила, так и говорю – какой-то сумасшедший.

Томас разрывался между долгом – продолжать расспросы, пусть и совершенно ничего пока не давшие, – и страстным желанием забыть о работе и предаться удовольствиям, которые обещал приготовленный миссис Эбботс ланч. Победа осталась за ланчем.

Позднее он вознамерился было продолжить допрос, но все еще пребывали под впечатлением от смерти Тормода. Во многих домах завесили шторы, и в объявшей все тишине даже приглушенный разговор представлялся неприличным.

Вскоре после двух Питт сдался и вернулся в полицейский участок. Он вытащил все собранные показания и принялся вновь их перечитывать в слабой надежде на озарение, на то, что вдруг всплывет что-то новое, прежде упущенное, либо вскроется взаимосвязь между фактами, уже изученными раньше.

Просидев за этим делом почти до пяти часов, он так ничего и не обнаружил, но тут дверь в кабинет приоткрылась и возникшая голова Харриса объявила о приходе миссис Амариллис Денбай.

Питт удивился. Он полагал, что смерть Тормода повергнет ее в скорбь, возможно, даже с необходимостью медицинского ухода, – так глубоки, по словам Шарлотты, были ее страдания после произошедшего с Лагардом несчастного случая. А он доверял суждениям Шарлотты о людях, пусть и не всегда в отношении ее собственного поведения. Хотя, по правде сказать, теперь, когда он все обдумал, случай в мюзик-холле его не очень-то расстроил. По крайней мере, не так, как он поначалу намеревался ей представить.

Но что здесь делает Амариллис?

– Впустить ее, сэр? – раздраженно спросил Харрис. – По-моему, она в порядке. Но вы уж с ней поосторожней…

– Да, проведи ее сюда. И сам останься, на случай, если она упадет в обморок или закатит истерику, – сказал Питт. Сама мысль об этом была крайне неприятной, но он не мог позволить себе пренебречь ее визитом. Возможно, именно это и даст наконец расследованию новый толчок; быть может, она сообщит некий факт, в котором он так отчаянно нуждается.

– Есть, сэр. – Харрис удалился строго по уставу, что свидетельствовало о его неодобрении, и через пару мгновений вернулся с посетительницей.

Амариллис была бледна, глаза ее сверкали, пальцы перебирали складки на юбке, ныряли в муфту и снова возвращались к юбке. Она вошла в кабинет с прикрытым черной вуалью лицом, но уже в следующую секунду сбросила ее.

– Инспектор Питт! – От напряжения ее немножко трясло.

– Да, миссис Денбай. – Эта женщина ему не нравилась, и все же, сам того не желая, он испытывал к ней жалость. – Пожалуйста, садитесь. Вы, должно быть, очень расстроены… Можем мы предложить вам что-нибудь, чашечку чаю?

– Нет, спасибо. – Она села спиной к Харрису. – Я хотела бы поговорить с вами с глазу на глаз. То, что я должна сказать, очень неприятно.

Питт колебался. Он не хотел оставаться с ней наедине; было заметно, что женщина на грани истерики, и он опасался потока слез, с которыми, как подсказывал опыт, ему не совладать. Он подумал, что неплохо было бы послать за полицейским врачом, и начал подмигивать Харрису, сигнализируя об этом.

– Будьте любезны. – В голосе Амариллис уже звучали нотки нарастающего отчаяния. – Это мой долг, инспектор, поскольку дело касается убийства миссис Спенсер-Браун, но долг крайне болезненный для меня, и я, дабы избежать еще большего унижения, предпочла бы не повторять все это перед сержантом!

– Конечно, – тотчас же согласился Томас. Теперь отступать было некуда. – Сержант Харрис подождет снаружи.

Харрис встал, через плечо Амариллис адресовал Питту мрачный взгляд – мол, я предупреждал – и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Итак, миссис Денбай? – Странная ситуация. Он так много знал об этих людях, изучил их настолько, что они уже преследовали его во сне, и вот, однако ж, одна из них оказывается здесь, едва ли не случайно, и, может быть, с готовым решением всего дела.

– Я знаю, кто убил Мину Спенсер-Браун, мистер Питт. – Голос скрипучий и низкий, будто слова причиняли ей боль. – Я не сказала вам этого раньше, потому что не могла предать друга. Она умерла, и помочь ей было нельзя. Теперь все изменилось. Тормод тоже умер. – Белое и пустое лицо, словно у нераскрашенной куклы. – Больше нет причин лгать. Он был слишком благородным. Он защищал ее всю жизнь, но я не стану! Правосудие должно свершиться. Я не встану на его пути.

– Думаю, вам лучше объясниться, миссис Денбай. – Томас хотел приободрить ее, но в комнате присутствовало что-то невыразимо мерзкое, и он ощущал это так же верно, как сырость в воздухе. – О какой лжи вы говорите? Кого защищал мистер Лагард?

– Свою сестру, конечно! – Голос дрогнул. – Элоизу.

Питт удивился, но вовремя удержался, спрятал чувства и посмотрел на нее спокойно.

– Элоиза убила миссис Спенсер-Браун?

– Да.

– Откуда вы это знаете, миссис Денбай?

Она так глубоко дышала, что Томас видел, как вздымается и опадает ее грудь.

– Я подозревала это с самого начала, потому что знала о ее чувствах. Она обожала брата, владела им, всю свою жизнь строила вокруг него. Их родители умерли, когда они оба были еще юными, и он всегда заботился о ней. Конечно, это вполне естественно. Но время шло, они взрослели, а она не отпускала его, не желала избавляться от этой детской зависимости. Цеплялась за него, повсюду сопровождала, требовала постоянного и полного внимания. А когда он искал другие интересы, вне дома, ревновала, прикидывалась больной – делала все, чтобы вернуть его, забрать себе.

Не спуская с Питта глаз, Амариллис перевела дух.

– Конечно, если Тормода влекло к какой-то другой женщине, Элоиза была вне себя. Не успокаивалась, пока не избавлялась от нее – ложью, притворной хворью или чем еще, пока бедняга не понял, что лучше и не пытаться. Он был такой добросердечный, что продолжал заботиться о ней даже во вред себе… Не сомневаюсь, вы уже выяснили, что Тормода тянуло к Мине? И она была в него влюблена. Прикрывать это все какими-то мягкими словами было бы глупо. Ей теперь уже ничто не повредит… Разумеется, Элоиза от ревности чуть с ума не сходила. Не могла вынести даже мысли, что Тормод хотя бы часть внимания уделяет другой женщине. На этом она, наверно, и свихнулась. Добавила яду в ликер, который вы так прилежно искали. Меня угощали им у них дома. Они привезли его из деревни, когда возвращались из Хертфордшира. Я и сама иногда пробовала.

Она сидела на стуле, прямая как доска, не спуская глаз с Питта.

– Мина в тот день, как вы знаете, ходила к ним проведать Элоизу. Та и подарила ей бутылку ликера. Мина пришла домой и выпила. И умерла. Как Элоиза и планировала. Тормод, понятно, ее оберегал. Растил с детства. Чувствовал себя ответственным за нее – хотя, видит бог, с какой такой стати? Давно надо было поместить ее в какой-нибудь санаторий или куда еще. Думаю, в глубине души он и сам это понимал. Но решиться не мог. Спросите любого, кто его знал. Все скажут, что Элоиза и меня ненавидела – потому что Тормод был ко мне неравнодушен.

Питт сидел не шелохнувшись. Все складывалось. Он помнил лицо Элоизы, темные, будто устремленные внутрь, пропитанные болью глаза. Такая женщина одним своим видом требовала внимания и защиты. Хрупкая, как сама мечта. Казалось, крикни – и она растает. Ему не хотелось думать, что она опустилась до безумия и убийства. Но и аргументов против он не находил, как не видел фальши в откровениях Амариллис.

– Спасибо, миссис Денбай, – сказал Питт бесстрастно. – Сегодня уже поздно, но завтра я приду на Рутленд-плейс и проверю все ваши показания. – Он не сдержался и добавил: – Жаль, вы не были столь откровенны раньше.

На ее лице проступили едва заметные пятна краски.

– Я не могла. Да и толку все равно бы не было. Тормод все отрицал бы. Считал, что это он за нее в ответе. Это она его так приучила… Паразитка! Не хотела, чтобы он жил сам по себе, независимо. И преуспела! Всю свою жизнь, день за днем, год за годом внушала ему чувство вины. Сделал что-то без нее – виноват. Пошел куда-то без нее – виноват. Даже если посмеялся над шуткой без нее! – Голос ее снова сорвался вверх. – Сумасшедшая! Вы не представляете, что она с ним вытворяла. Это она его погубила! Посадить под замок – навечно! – вот чего она заслуживает!

– Миссис Денбай! – Томас хотел унять ее, избавиться от этого блестящего лица с мягкими, как у девчонки, чертами и пустыми глазами. – Миссис Денбай, пожалуйста, не расстраивайтесь так. Я приду завтра и поговорю с мисс Лагард. Возьму с собой сержанта Харриса, и мы поищем улики, о которых вы говорили. Если найдем что-то, поступим соответственно. А сейчас сержант Харрис проводит вас до кареты. Советую выпить успокоительного и лечь пораньше. День для вас был ужасный. Вы, должно быть, утомились.

Миссис Денбай поднялась, но остановилась посредине комнаты, глядя на него, вероятно раздумывая, сделает ли он то, что ей нужно.

– Я приеду завтра. – Питт добавил резкости.

Не говоря ни слова, она повернулась, вышла и закрыла за собой дверь, оставив инспектора в покое и в состоянии необъяснимого недовольства.

Избежать этой обязанности, которая не несла никакого удовлетворения, никакого ощущения завершенности, Томас никак не мог. Но с другой стороны, убийство всегда приносит трагедию.

Он отправил Харриса еще раз перерыть все, особенно в спальнях и туалетных комнатах, в поисках какого-нибудь напитка, схожего с тем, что выпила Мина, или каких-либо пустых бутылок вроде той, что была найдена в ее комнате. Не забыл он и показать Харрису рисунок белладонны, чтобы тот мог поискать ее в оранжерее или надворных строениях. Впрочем, ни наличие, ни отсутствие данного растения ничего бы не доказали, хотя обнаружить его в центре Лондона и было бы необычно. Но у Лагардов имелся загородный дом; насколько ему было известно, в Хертфордшире белладонну вполне можно было найти в любой живой изгороди или лесопосадке.

Элоиза приняла его во всем черном; шторы были наполовину задернуты в традиционном трауре, слуги бледны и угрюмы. Она сидела у огня, но выглядела так, будто тепло никак не может пробиться к ней.

– Мне очень жаль, – машинально пробормотал Питт, извиняясь не только за вторжение, но за все – за ее одиночество, за смерть, за то, что он ничем не в силах помочь и лишь еще больше ее обременяет.

Она ничего не ответила. Ей больше не было никакого дела ни до того, что сделал он, ни до того, что сделал кто-либо еще. Она пребывала в месте скорби, дотянуться куда он не мог.

Питт присел. Стоя он почему-то чувствовал, что руки или ноги в любую секунду могут что-либо опрокинуть.

Затягивать беседу, пытаться быть тактичным не имело смысла. От этого было бы только хуже, хуже до неприличия, словно он отказывался признавать смерть.

– Миссис Спенсер-Браун заходила к вам в тот день, когда умерла. – Это было утверждение; никто и никогда не отрицал сего факта.

– Да, – безразлично промолвила Элоиза.

– Вы давали ей бутылку ликера?

Она смотрела на языки пламени.

– Ликера? Нет, не думаю. А прежде вы об этом разве не спрашивали?

– Да, спрашивал.

– Это важно?

– Да, мисс Лагард, потому что в ней был яд.

По лицу ее пробежала улыбка, призрачная, как порыв холодного ветра над водой.

– Думаете, я его туда добавила? Я этого не делала.

– Но вы дали ей ликер?

– Не помню. Возможно. Кажется, она выглядела осунувшейся и сказала, что устала, или что-то в этом роде. У нас всегда есть ликер. Один сосед по Хертфордширу дает его нам.

– Он и сейчас у вас имеется?

– Полагаю, что да. Мне ликер не нравится, но Тормод его любил. Хранится в буфетной дворецкого – там он под присмотром. Довольно крепкий.

– Мисс Лагард… – Похоже, женщина не осознавала последствия того, о чем они говорили. Она витала где-то далеко, словно вся эта история никак ее не касалась. – Мисс Лагард, это очень серьезный вопрос.

Она наконец посмотрела на инспектора, и он был поражен болью и страхом в ее глазах – она боялась не его, а кого-то другого, кого-то, кого могла видеть лишь она одна. В ее взгляде не было ни гнева, ни ненависти – лишь страх, бесконечный, неизмеримый страх.

Уж не безумие ли он наблюдает? Или, может быть, он узнаёт его в том, кто пока еще в своем рассудке, но понимает, что ждет впереди, безвозвратный уход в черные коридоры сумасшествия?

Неудивительно, что Тормод пытался защитить ее! Он хотел все сделать сам, предотвратить это, вернуть ее любым известным ему способом. Он даже не думал о том, чтобы рассказать об этом кому-то. Чудовищность того, что он увидел, описать было невозможно.

Питт не мог этого больше выносить. Он поднялся на ноги. Что толку терзать ее вопросами? Доказательства – вот что было важно. Без них он ничего не сможет поделать, что бы ему ни было известно, какие бы догадки он ни строил.

– Простите за беспокойство, – неловко произнес Томас. – Пойду помогу сержанту Харрису. Если возникнут еще вопросы, обращусь к кому-нибудь из слуг. Постараюсь больше вам не досаждать.

– Благодарю. – Элоиза сидела все так же прямо и даже не повернулась, чтобы посмотреть, как он идет к двери и открывает ее.

Такой он ее и оставил – неподвижной, смотрящей не на огонь и не на белые цветы на столе, а на что-то, чего он не видел ни сейчас, ни когда-то прежде.

По меньшей мере один ответ они нашли довольно быстро. Сержант Харрис принес найденную в спальне Мины пустую бутылку и показал слугам. Дворецкий ее узнал.

– Вы давали одну из таких мисс Лагард незадолго до того, как миссис Спенсер-Браун заходила к ней в день своей смерти? – безжалостно вопросил Питт.

Дворецкий был отнюдь не невежда. Он понял всю важность вопроса, и лицо его побледнело, на скулах заиграли желваки.

– Нет, сэр. Мисс Элоиза никогда не питала к ним интереса.

– Мистер Бивен… – начал Питт.

– Нет, сэр. Я понимаю, о чем вы говорите. Мы привезли с полдюжины, или около того, бутылок, когда вернулись из деревни. Но мисс Элоиза к ним даже не прикасалась. Ликер она не пьет. К тому же у нее нет ключей от моей буфетной. Одна связка – у меня, другая была у мистера Тормода, но на прошлое Рождество он забыл ее в Эбботс-Лэнгли, и она по-прежнему там.

Питт вздохнул. Криком от этого человека ничего не добьешься.

– Мистер Бивен… – терпеливо начал он вновь.

– Я знаю, что вы хотите сказать, – прервал его Бивен. – Я давал ликер мистеру Тормоду, по бутылке за раз, как он просил меня об этом. Получил он бутылку и накануне того дня, когда приходила миссис Спенсер-Браун. Временами он выпивал, и я не видел в этом ничего плохого.

Питту не в чем было его обвинить. Когда они с Харрисом приходили сюда раньше, то незаметно все обыскали, но, опасаясь, что виновный или какой-нибудь «доброжелатель»-слуга уничтожит бутылку, описания ее не давали и ту, что полиция нашла в спальне Мины, с собой не приносили.

– Вам известно, что стало с той бутылкой? – спросил он. – Могу я поговорить со служанкой, которая убирает наверху?

– В этом нет необходимости, сэр. Я уже спрашивал у нее об этом, как только пришел мистер Харрис. Она не знает, сэр. Больше никогда ее не видела.

– Тогда, быть может, именно ее-то и унесла с собой миссис Спенсер-Браун?

– Да, сэр, полагаю, это возможно.

– У вас все бутылки на счету?

– Да, сэр. Это довольно-таки крепкое пойло, поэтому я держу его под контролем.

– Почему вы не упомянули о нем, когда мы спрашивали вас раньше, мистер Бивен?

– Это не столовое вино, сэр, поэтому я подумал, что другие слуги его даже и не видели. Подобные вещи обычно хранятся в шкафчике для аптечки либо рядом с кроватью. Так как это была последняя бутылка, поиски все равно ничего бы не дали.

Питта раздражало, что дворецкому приходится столь досконально объяснять ему свою работу. Или, быть может, он все еще думает об Элоизе, одинокой и недоступной? Этому человеку предъявить было нечего. Он не мог знать состав ликера, посредством которого отравили Мину.

– Так мистеру Тормоду досталась последняя бутылка?

– Да, сэр.

– И получил он ее в своей спальне?

– Да, сэр, – промолвил Бивен с очень серьезным выражением лица.

– Он не сетовал на то, что она пропала?

– Нет, сэр. А я бы слышал, будь оно так у нас относительно выпивки напитков очень строго.

Так когда же Элоиза отравила его и отдала Мине?

Бивен переминался с ноги на ногу.

– Если позволите, сэр, что заставляет вас полагать, что ликер был у мисс Элоизы и именно она отдала его миссис Спенсер-Браун?

– Полученные сведения, – сухо сказал Питт.

– Только не в этом доме, сэр!

– Нет. – Скрывать что-то не имело смысла. – От миссис Денбай.

Бивен переменился в лице.

– Разумеется. Миссис Денбай – очень богатая леди, сэр, если вы простите меня за столь неучтивое замечание. На самом деле очень богатая и привлекательная. Она была очень увлечена мистером Тормодом, полагаю, они могли даже пожениться. При условии, конечно, отсутствия у мистера Тормода других отношений.

Питт прекрасно понял намек.

– Так вы полагаете, Бивен, что это мистер Тормод, а не мисс Элоиза, отравил миссис Спенсер-Браун?

На лице дворецкого не дрогнул ни единый мускул.

– Похоже на то, сэр. Да и к чему мисс Элоизе ее убивать?

– Из ревности к любовнице брата, – ответил Питт.

– Отношения с миссис Спенсер-Браун давным-давно закончились, сэр. Если бы он и женился, то уж точно не на миссис Спенсер-Браун, а уж скорее на миссис Денбай – даме богатой и привлекательной, свободной для создания семьи и, вы уж мне простите, страстно того желающей. А миссис Денбай, как вы знаете, жива-здорова.

Питт повернулся к Харрису.

– Вы осмотрели оранжерею?

– Да, сэр. Никакой белладонны. Но это не означает, что ее там никогда не было. Просто я не думаю, что наш убийца настолько глуп, чтобы оставлять ее там.

– Да уж, – помрачнел Томас. – Совсем не глуп.

– Будет что-то еще, сэр? – поинтересовался Бивен.

– Нет, благодарю. Не сейчас. – Питт сказал это с неохотой, но отдавая должное. – Спасибо за помощь.

Бивен едва заметно поклонился.

– Всегда пожалуйста, сэр.

– Черт! – выругался инспектор, как только счел, что дворецкий его уже не услышит. – Будь оно все проклято!

– Пока на что угодно готов поспорить, вам бы и самому хотелось, чтобы он оказался прав, – чистосердечно заметил Харрис. – Смысл есть, и немалый. Богатая и привлекательная вдова, как он и говорит. Бывшая любовница, угрожающая все разрушить, доставляющая одни беспокойства. На кону – весьма приличный куш. Сколько мы знаем таких примеров! И ничего ведь не докажешь.

– Знаю! – яростно воскликнул Питт. – Знаю, черт побери, что не докажешь!

Они вышли в прихожую и увидели спускающегося по лестнице доктора Малгру. Глаза его были слегка затуманены, растрепанные волосы дыбом стояли на макушке. Должно быть, приехал присмотреть за мисс Элоизой.

– Доброе утро, – пробурчал Питт.

– Ужасное, просто ужасное, – согласился Малгру – не со словами Питта, но с тоном его голоса. – Мы потеряли Тормода, как вы знаете. Повреждения оказались слишком серьезными, и сердце в итоге не выдержало. – Губы его растянулись в робкой улыбке. – Как же голова-то раскалывается! Полагаю, срочно необходимо похмелиться. Очень вам обязан, Питт. Хороший вы парень. Составите мне компанию? Позовите-ка Бивена. Я сию же минуту должен что-то выпить, чтобы унять эту боль. Не следовало в моем-то возрасте пить шампанское, а затем еще и вставать ни свет ни заря. Это против природы.

– Шампанское? – уставился на него Питт.

– Да, знаете ли, такая шипучая гадость… Нет лучше ничего шипящей пены. Я выпью все до капли – да, да, да! – пропел он мягким, весьма приятным баритоном. – Я выпью все до капли – да, да, да!

Питт натянуто улыбнулся, хотя эти слова и вызвали болезненные воспоминания.

– Спасибо, – сказал Малгру, пожимая ему руку. – Вы – благородный человек.

Когда Питт явился домой вечером, Шарлотта уже ждала его. Едва он переступил через порог, как она поняла, что случилось нечто расстроившее мужа и озадачившее. День выдался теплым, окна небольшой гостиной выходили на юг. Она открыла те, за которыми находился сад, и теперь в воздухе витал запах свежей травы. В высокой вазе, распространяя резкий и чистый, как весенний дождь, аромат, стояли несколько нарциссов.

– В чем дело? – В другое время она бы дождалась, пока он сам скажет, но только не в этот вечер. – Что случилось, Томас?

– Тормод умер. – Он снял плащ и бросил на диван. – Скончался этим утром.

Шарлотта не обратила на упавший плащ ни малейшего внимания.

– Ох. – Она заглянула ему в глаза, пытаясь распознать новости по боли в них. Этого было бы достаточно. – Что еще?

Питт улыбнулся, и была в этой улыбке какая-то внезапная нежность. Он протянул руку, и она прильнула к ней.

– Что еще?

– Амариллис Денбай пришла в полицейский участок и заявила, что это Элоиза убила Мину. Сказала, что давно об этом догадалась, но ничего не говорила, чтобы защитить Тормода. Теперь, когда он умер, молчать уже не имеет смысла.

– Ты ей веришь? – спросила Шарлотта осторожно. Ее собственный рассудок хотел отвергнуть эту мысль, но она знала, что убийство не всегда кроется там, где его легко понять или возненавидеть. Иногда под тем, что кажется светом, скрывается тьма.

– Я побывал на месте преступления. – Томас вздохнул и сел, притянув ее к себе. – Нашел улику. Не знаю, счел бы суд ее неопровержимой, но мог бы. Впрочем, это не важно, потому что наверняка я могу сказать лишь одно: в том доме кто-то побывал, но дворецкий клянется, что это был Тормод. Упорно стоит на своем, но правда это или же он просто защищает Элоизу, я не знаю. И, вероятно, никогда не узнаю.

– А зачем Элоизе убивать Мину? – спросила она.

– Из ревности. Не хотела делить с ней Тормода.

– Тогда она должна была бы убить Амариллис. Амариллис была единственной, на ком он мог жениться, – возразила Шарлотта. – Он не мог жениться на Мине – та не представляла опасности. Она никогда не могла быть кем-то большим, чем любовница, и я не уверена, что и таковой-то была.

– Именно это и сказал Бивен…

– Дворецкий?

– Да.

– У Амариллис тоже сильно развито чувство собственника. – Шарлотта задумалась, прокручивая в голове мысли и воспоминания. – Она так ненавидит Элоизу, что вполне могла прийти к тебе и солгать. Даже теперь, после смерти Тормода, она продолжает ее ненавидеть.

– Не волнуйся, я не стану арестовывать Элоизу. – Томас сжал ее руку. – Нет никаких доказательств.

Она отклонилась и посмотрела ему прямо в глаза.

– А сам ты как думаешь?

Он на какое-то время задумался, но не сводил с нее глаз, словно пытался прочитать и ее мысли тоже.