Текст книги "Лживый язык"

Автор книги: Эндрю Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Как дела? – поинтересовалась она.

– Замечательно, – ответил я. – Здесь у вас просто кладезь информации. И все содержится в таком порядке.

Ее кремовые щеки окрасились клубничным румянцем.

– Нет, правда, вы на славу потрудились, – сказал я. – Выше всяких похвал.

– Вы в самом деле так думаете? Я просто стараюсь добросовестно выполнять свою работу. Ничего особенного не делаю. Слежу, чтобы все стояло на своих местах.

– Вы мне очень помогли. Даже не знаю, как вас благодарить.

Миссис Фаулз потупилась и стала мять шов на своей цветастой блузке.

– Если вам еще что-нибудь нужно?..

– Не могли бы вы проводить меня к школьному секретарю? Я выбрал несколько имен. Может, она согласится посмотреть телефоны и адреса этих людей. Тогда я написал бы им, задал несколько вопросов.

– Да, конечно. Следующий урок у меня через… – она взглянула на настенные часы, – …примерно через четверть часа, но я с радостью представлю вас. Вы видели ее… миссис Барик… утром?

– Секретаря директора? Да, видел мельком, но нас не представили друг другу.

Я прошел по коридору к кабинету директора школы следом за миссис Фаулз. Она постучала в комнату, где находилась секретарша, и открыла дверь, пропуская меня вперед, затем тоже вошла. За столом, содержавшимся в идеальном порядке, сидела симпатичная белокурая женщина; на вид ей было чуть больше пятидесяти лет.

– Кэтрин, это Адам Вудс… наверно, директор говорил вам о нем? – обратилась к секретарю миссис Фаулз. – Этот молодой человек пишет диссертацию о реликвиях и произведениях искусства нашего аббатства.

– Да, конечно. – Секретарша встала и пожала мне руку. – Здравствуйте. Директор говорил, что, возможно, вы зайдете.

Ее голубые глаза искрились. Казалось, улыбка не сходит с ее лица.

– Я оставлю вас, – сказала миссис Фаулз. – Спасибо, Кэтрин. Мистер Вудс, если вам понадобится что-то еще, вы знаете, где меня искать.

– Да, еще раз большое спасибо вам за помощь, – сказал я, посмотрев на библиотекаршу.

Чуть покраснев, она направилась к выходу.

– До свидания, – проговорила миссис Фаулз, закрывая за собой дверь.

– Спасибо, Джанетт, – сказала ей вдогонку секретарша. Взяв со стола блокнот и ручку, она повернулась ко мне. – Чем могу служить?

Я прокашлялся.

– Как вам известно, я работаю над проектом по истории искусства, пишу диссертацию о художественных коллекциях, выставленных для обозрения в таких местах, как ваше аббатство.

Миссис Барик кивнула, всем своим видом выражая внимание и интерес.

– Думаю, успех моей диссертации будет зависеть от того, сумею ли я побудить вступить в разговор людей, которые тесно соприкасаются с этими художественными творениями, реликвиями и скульптурными изображениями. Сегодня утром миссис Фаулз любезно предоставила мне доступ к школьным альбомам и журналам, из которых я произвольно выбрал несколько имен.

– Да, понимаю. – Она провела рукой по волосам.

– Если я дам вам список этих людей, не могли бы вы найти для меня их адреса? Чтобы я мог написать им и задать несколько вопросов.

– А мистеру Питерсу известно о вашей просьбе?

– Да.

– И все же, если не возражаете, сначала я справлюсь у него. Подождите минуточку.

Миссис Барик постучала к директору и вошла в его кабинет, оставив меня одного в приемной. На ее столе ничего не было, кроме компьютера и большого ежедневника, в котором на открытой странице красивым мелким почерком было записано, с кем и когда директор планировал встретиться сегодня. В одиннадцать он встречался с местным инспектором по архитектурно-планировочному контролю, чтобы поговорить о строительстве нового здания научно-исследовательского центра. В четыре у него был назначен педсовет. В самом низу страницы, на горизонтальных полях, секретарша написала мое имя и поставила знак вопроса.

Я глянул на заставку на экране монитора – на ней была изображена борзая, вероятно, собака секретарши, – подумывая о том, не взять ли нужные мне данные до возвращения миссис Барик из ее компьютера. Я потянулся к мышке, но потом решил, что это нелепая идея. А вдруг секретарша войдет неожиданно и увидит, как я роюсь в ее файлах? Нет, риск слишком большой.

Я убрал руку от мышки, и мой взгляд опять упал на ежедневник. Из любопытства я перевернул страницу. Глянул на дверь. Секретарша не появлялась. Я стал читать расписание встреч директора. В девять он встречался с мистером Перт-Льюисом по поводу его сына Нила. На десять тридцать секретарша организовала для него телефонный разговор с родителем некоего перспективного ученика. А на одиннадцать у него была назначена встреча с Лавинией Мэддон. Рядом с ее именем секретарша приписала: «Биография Гордона Крейса». Я вспомнил, как переменился в лице директор, когда я упомянул Крейса во время нашей с ним встречи. Тогда я предположил, что его чем-то оскорбили мои слова. Теперь же я понимал, чем была вызвана его реакция. Очевидно, его страшило появление Лавинии Мэддон, которая могла раздуть старый, всеми давно позабытый, как он думал, скандал.

Я услышал, как открывается дверь, и быстро повернулся.

– Мистер Вудс? Я только что говорила с директором, и он, как я и думала, подтвердил ваши слова.

Я пытался собраться с мыслями. У меня пересохло во рту. Сердце едва не выскакивало из груди. Кровь в венах жгла, будто кислота.

– Да? – выдохнул я, отчаянно стараясь подавить свой гнев.

– Он не возражает против того, чтобы вы связались с нашими бывшими учениками, но прежде, по его настоянию, я должна письмом или по телефону предупредить их о вас. Надеюсь, вы не будете возражать?

Миссис Барик смотрела на меня ясными, сияющими, радостными глазами. Я готов был их выколоть.

– Нет, что вы, конечно, – ответил я, ненавидя ее за то, что она сейчас сказала, и за то, что написала в ежедневнике.

– Если вы дадите мне список тех, кого нужно найти, я могла бы заняться этим прямо сейчас.

– Да, вы очень любезны, спасибо.

Я открыл в свою сумку, достал блокнот.

– Простите, у вас не найдется листа бумаги?

– Конечно. Вот, пожалуйста. – Секретарша выдвинула ящик стола и взяла один лист из аккуратно сложенной стопки.

Какой у нее всюду порядок, все систематизировано, разложено по полочкам. Неужели в жизни этой женщины все так безоблачно?

Я написал список, в котором имена членов дискуссионного клуба (Мэтью Ноулса, Тимоти Флетчера, Адриана Левенсона и Дейвида Уорда) поставил вперемежку с теми, что я выбрал произвольно из альбомов.

В самом конце я приписал еще одно имя – Рут Чанинг, молодой преподавательницы по изобразительному искусству, с которой дружил Крейс, когда работал в этой школе. Список из двенадцати имен я передал секретарше.

– Думаю, если не ошибаюсь, с одним из этих людей я могу связать вас через пять секунд, – сказала миссис Барик, улыбаясь.

– То есть?

Она подошла к компьютеру и напечатала какое-то имя.

– Вам известно, в каком году Адриан Левенсон окончил школу? – она взглянула на меня.

– Полагаю, где-то в середине шестидесятых.

– Да, так и есть, – подтвердила секретарша, глядя на экран. – Вот, пожалуйста. Он самый.

– Что вы имеете в виду?

– В отличие от большинства из нас, новичков, мистер Левенсон здесь очень давно, чуть ли не со дня основания школы. Можно сказать, он никогда и не уходил отсюда. Он преподаватель физкультуры. Хотите побеседовать с ним?

– Да, конечно, – кивнул я, пытаясь скрыть свое удивление.

По телефону на своем столе секретарша позвонила Левенсону, но, поскольку трубку никто не взял, она оставила для него сообщение, вкратце изложив суть моего проекта и попросив его перезвонить. Потом она сказала, что спустится в подвал и поищет личные дела.

– Вам придется подождать немного. – Миссис Барик жестом предложила мне сесть на стул.

Ожидая ее возвращения, я думал о Лавинии Мэддон и ее скором прибытии и чувствовал, как меня охватывает паника. Мне с трудом верилось, что завтра она явится сюда, будет разгуливать по школе, собирать материал о Крейсе. Что ей известно? Безусловно, больше того, что она сообщила мне. Совершенно очевидно, что она пытается раскрыть тайну гибели Криса и установить степень причастности к этому Крейса. Теперь уже поздно останавливать ее. Что она подумает, если увидит меня здесь? Уж она-то точно не поверит в мои сказки о диссертации и реликвиях аббатства. И вообще, может с легкостью вывести меня на чистую воду. Стоит ей в разговоре с директором будто бы невзначай обронить, что я являюсь личным помощником Гордона Крейса, и все мои труды пойдут насмарку.

Выход только один. Лавинию нужно остановить.

Воображение нарисовало мне, как она, бледная, бездыханная, лежит в подлеске, а лицо ее напоминает восковую маску. Ее элегантная юбка заляпана грязью, белая блузка в крови, содержимое сумочки разбросано по сырой земле. Открытый рот перекошен от ужаса, губы посинели. Волосы, некогда безупречно уложенные, лежат на земле спутанной массой, а из головы сочится вязкая красно-черная жидкость. Ухоженные ногти поломаны или расщеплены, руки грязные, покрыты царапинами. По лодыжке ползет червяк сливового цвета, в ухо лезет черный жук, слизняк оставляет серебристый след на ее левом плече, пробираясь к ее рту.

Нет, это исключено. Нужно придумать что-то другое.

И тут меня осенило. Лавинии, как и работникам Уинтерборн-Эбби, я скажу правду – относительную. Буду играть на опережение. Это единственно верное решение. Я позвоню ей, сообщу, что я здесь, выражу удивление по поводу того, что она намерена приехать сюда завтра, и предложу встретиться. В этом случае ей придется оправдываться. И не я, а она будет чувствовать себя виноватой. Я покинул кабинет миссис Барик, вышел на улицу и достал свой мобильный. В блокноте я нашел лондонский телефон Лавинии и позвонил. Четыре вызова. Никто не отвечает. Щелчок. Включился автоответчик. Сообщение оставлять я не стал, а позвонил ей на сотовый телефон. Когда она взяла трубку, я услышал на линии треск и шипение.

– Алло? – крикнул я в телефон.

– Простите. Я за рулем. Подождите минутку, пожалуйста.

Я услышал шум проносящихся мимо нее машин и громкий визг тормозов грузовика. Очевидно, Лавиния уже ехала сюда. Интересно, как далеко она от меня?

– Простите… нужно было остановиться.

– Здравствуйте, это Адам Вудс беспокоит.

– О, Адам, здравствуйте. Послушайте, ужасная связь. Можно, я вам перезвоню?

– Да, конечно.

– На этот номер, да?

Примерно через минуту сработал звуковой сигнал моего телефона. Я огляделся, проверяя, нет ли кого поблизости. Связь была гораздо лучше.

– Адам?

– Да, здравствуйте, Лавиния. Как у вас дела?

– Замечательно. Веду машину по М3, испытываю судьбу. А у вас как?

– Хорошо, спасибо. Я сейчас в Дорсете, выполняю поручение мистера Крейса. Собираю некоторые сведения о той школе, где он некогда работал. Уинтернборн-Эбби.

– Ну надо же, – выдохнула Лавиния. Голос у нее был потрясенный. Она замолчала, не зная, что сказать.

– Простите?

– П-просто опешила от неожиданности. Я ведь тоже как раз туда еду. На завтра у меня назначена встреча с директором школы.

Она тоже решила играть в открытую.

– Невероятно! – воскликнул я, притворяясь удивленным. – А вы по какому делу?

Лавиния на секунду замешкалась.

– Н-ну, я подумала, что было бы неплохо собрать как можно больше информации о жизни мистера Крейса, ведь это всем выгодно. Чтобы чуть ускорить процесс.

– Понятно, – протянул я.

– Разумеется, полученные там сведения я тоже собиралась вам передать, чтобы вы показали этот материал мистеру Крейсу.

– Это было бы здорово, – сказал я. – Кстати, раз уж вы скоро будете здесь, мы могли бы заодно и встретиться.

– Да, хорошая мысль. Но что вы делаете в Дорсете?

– Провожу кое-какие исследования для мистера Крейса, – отвечал я. – Как вам известно, мистер Крейс скрытный человек, и он строго-настрого приказал мне не открывать своих истинных намерений. Он велел мне приехать сюда и попытаться выяснить кое-что о его школе, но так, чтобы никто не узнал истинной причины. Он даже не хочет, чтобы здесь знали, что он жив. Поэтому, как это ни смешно, мне пришлось представиться студентом, изучающим историю искусства, и сказать, что я пишу диссертацию об их аббатстве, чтобы получить доступ к некоторым документам.

– В самом деле? – Чувствовалось, что я заинтриговал Лавинию, но мне показалось, что в голосе ее прозвучали подозрительные нотки.

– Да, я понимаю, это несколько притянуто за уши, но так велел мистер Крейс. Он сам придумал этот план. Как бывшие ученики и работники школы воспринимают предметы коллекции, выставленной для обозрения в аббатстве. Их личное отношение к реликвиям и скульптурным изображения. Должен признаться, мне приходится нелегко.

– Не сомневаюсь, – сказала Лавиния.

– Послушайте… я был бы рад еще с вами поболтать, но через пару минут у меня еще одна встреча. Где вы остановитесь?

– В гостинице «Хейзелбери-Мэнор». У вас есть ее телефон?

– Нет, но мне не составит труда его узнать.

– Тогда, может, позвоните мне завтра после завтрака?

– Конечно. Без проблем.

Я вернулся в кабинет секретарши, но миссис Барик там еще не было. Очевидно, поиски старых документов заняли у нее гораздо больше времени, чем она планировала. В ожидании ее возвращения я стал разглядывать помещение. Кабинет секретарши был само воплощение функциональности, практичности и порядка. Все документы были систематизированы и разложены по ящикам картотечных шкафов; на каждый ящик был наклеен ярлык с разборчивой надписью. Была там и полка с книгами, среди которых я увидел какой-то словарь, Библию, тезаурус, несколько энциклопедий и справочник «Кто есть кто» в потрепанном переплете. На стенах висели поблекшие фотографии школы, гравюры с изображением аббатства и несколько напечатанных на машинке писем в рамках от прославившихся бывших учеников, среди которых были один актер, один телеведущий и несколько знаменитых спортсменов. Имя Крейса нигде не упоминалось.

Я услышал, как открылась дверь, и, повернувшись, увидел миссис Барик.

– А среди ваших выпускников, оказывается, немало знаменитостей, – с улыбкой сказал я. – И все так славно отзываются о школе.

Секретарша не ответила. Ее глаза, такие ясные и сияющие еще некоторое время назад, теперь смотрели сурово и серьезно. Она словно постарела в течение нескольких минут. Вид у нее был опечаленный. В руке она сжимала листок бумаги.

– Я нашла интересующие вас данные, – наконец произнесла миссис Барик.

– Замечательно.

– Боюсь, новости у меня не очень хорошие.

– Что вы имеете в виду?

Секретарша села за стол и положила перед собой лист бумаги, который принесла с собой.

– Сейчас объясню. – Она жестом предложила мне подойти к ней.

Через ее плечо я глянул на лист бумаги, на котором моей рукой был написан список имен. Против каждого имени миссис Барик карандашом начеркала несколько слов, но так мелко, что ее пометки я не мог прочитать.

– Вот, смотрите, – сказала она, водя пальцем по листу. – Адреса этих бывших учеников, Грисона, Даунинга, Симмонса, Купер-Льюиса, Олдермана, Джоунса и Бут-Клибборна, я нашла.

Это были те имена, что я выбрал для отвода глаз.

– Где искать Левенсона, вы, слава богу, знаете. Мисс Чанинг, боюсь, не оставила адреса, так что связаться с ней мы не можем. А остальные, как это ни прискорбно… даже не знаю, как сказать… в общем, Мэтью Ноулс, Тимоти Флетчер и Дейвид Уорд – все они умерли.

– Вы уверены?

– Да, это отмечено в их личных делах.

– Когда они умерли?

– Все в разное время. – Миссис Барик стала всматриваться в свои пометки на листе со списком. Рядом с тремя фамилиями стояли маленькие крестики. – Мистер Ноулс – в 1970-м, мистер Флетчер – в 1982-м и мистер Уорд – в 1973 году.

– Надо же, все такие молодые, – заметил я. – В документах сказано, от чего они умерли?

– Увы, нет.

– Да, и в самом деле печальные новости. – Я начал размышлять вслух. – Интересно, что с ними случилось?

– Одному Богу известно, – вздохнула миссис Барик. – Впрочем, что бы с ними ни произошло, для вас это теперь не имеет значения, верно?

Когда я собрался уходить, секретарша сказала, что сейчас она проверит автоответчик: вдруг Левенсон перезвонил. Он действительно звонил, очевидно, как раз в те минуты, когда я говорил с Лавинией. Он сказал, что, по всей вероятности, мало чем сможет помочь, и предложил встретиться у церкви через двадцать минут.

* * *

Адриану Левенсону было под шестьдесят, но он отличался могучим телосложением. Высокий, ростом не менее шести футов двух дюймов, широкоплечий, он выглядел именно тем, кем был – бывшим регбистом, переквалифицировавшимся в преподавателя физкультуры. Он и теперь еще был поразительно хорош собой. Обветренное морщинистое лицо, чуть приплюснутый нос, который, вероятно, он ломал несколько раз, непроницаемые темные глаза, густые серебристо-седые волосы. Когда мы здоровались, я заметил, что его ладони почти вдвое больше моих. От его рукопожатия у меня едва не занемели пальцы.

– Здравствуйте, мистер…

– Вудс. Адам Вудс.

– Точно. Рад познакомиться. Меня зовут Адриан.

Внешне он выглядел дружелюбным, но я чувствовал, что громила, которого описывал Крис в своем дневнике, может проявить себя в любую минуту. С ним нужно держать ухо востро, подумал я.

– Как видите, – начал он, показывая на свои спортивные штаны, которые были заляпаны грязью, – большую часть времени я провожу на открытом воздухе. Всегда так было. Занятия в помещении меня мало привлекают. Так что я стараюсь бывать под крышей как можно меньше.

– Было бы любопытно услышать ваши суждения. Я пытаюсь опросить как можно больше людей, имеющих самые разные мнения.

– А для чего вам это, говорите?

– Я пишу диссертацию по истории искусства. О выставленных для обозрения коллекциях…

– Боюсь, это выше моего понимания, – сказал Левенсон, вытирая мокрый нос тыльной стороной ладони. – Моя стихия – спортивные игры. Причем любые: футбол, регби, крикет, даже лапта с малышами. Во все люблю играть. А вы спортом занимаетесь?

Когда я сказал, что не занимаюсь, на лице Левенсона отразилось разочарование, будто я не оправдал его ожиданий.

– Впрочем, это неважно. Так что вы от меня хотите?

– Думаю, для начала нам стоит зайти в церковь, пройдемся там. Знаю, вы говорили, что никогда особо не обращаете внимания на интерьер, но может быть, увидев кое-какие предметы или изображения, все же вспомните что-нибудь интересное?

– Что ж, ладно, – согласился он, вытирая подошвы грязных кроссовок о коврик из волокна кокосовой пальмы. – Только сразу предупреждаю, на мою помощь особо не рассчитывайте.

Мы вошли в холодное сырое здание церкви: тишину нарушало только наше дыхание, и повсюду царил полумрак, внушавший суеверный страх.

– Честно говоря, я прихожу сюда только по строгому распоряжению директора, – подал голос Левенсон. – Никогда не любил здесь бывать, даже в школьные годы. Мне тут жутко становится, аж в дрожь бросает.

Я достал свой блокнот и принялся записывать отрывки нашей беседы. Нужно было делать вид, будто мне интересны суждения Левенсона относительно церкви и представленной здесь коллекции. Мы прошли через арку, потом под галереей, на которой был установлен орган, и остановились в сокровищнице. Я включил свет, озаряющий стеклянную витрину.

– Помните, чтобы какая-то из этих реликвий произвела на вас особое впечатление, когда вы учились здесь?

Левенсон смотрел на коллекцию – на триптих из слоновой кости, разрушенный крест, оловянный потир, старинную книгу – так, будто видел ее впервые.

– Нет, не припомню. Боюсь, в таких вещах я был и, скорее всего, остаюсь полнейшим невеждой. Так что, увы, простите.

– Пустяки.

Свет в витрине погас, но я не стал его заново включать. Мы вновь пошли по церкви, направляясь к алтарю по северному приделу. Когда мы остановились перед статуей женщины, держащей половинку черепа, Левенсон, как мне показалось, содрогнулся.

– Это единственное, что по-настоящему задевало мои чувства, – признался он, показывая на скульптуру. – Та женщина с тем ужасным черепом. Когда я только поступил в эту школу, помнится, старшие мальчики рассказывали о проклятии кричащего черепа. Что якобы это череп ее возлюбленного, которого убил ее муж. Разумеется, все это чистая выдумка, но, когда тебе двенадцать и ты живешь вдали от родителей, ты готов поверить в любую чепуху. Не поймите меня неправильно, я считал себя крутым малым, но вот это наводило на меня ужас. Впрочем, вам, наверно, это неинтересно, да?

– Нет, нет, – возразил я, торопливо черкая в своем блокноте, – очень интересно. Как раз такие рассказы я и намерен использовать в своей работе.

– В самом деле?

– Да, – подтвердил я. – Яркое личное восприятие. Вы не знаете, у ваших школьных друзей было такое же отношение?

– Наверняка. Это одна из тех историй, какие обычно рассказывались в спальне после того, как выключали свет.

– И вы поддерживаете связь со своими одноклассниками? – спросил я, открывая блокнот на той странице, где я записал фамилии мальчиков из дискуссионного клуба.

– К своему стыду, мало с кем.

– Ну а… так, секундочку… с Тимоти Флетчером? Дейвидом Уордом?

– Нет. – Левенсон прищурился.

– С Мэтью Ноулсом?

Он покачал головой.

– С Джеймсоном?

– Нет, – ответил он, стараясь контролировать свой голос.

Я глубоко вздохнул, все еще притворяясь, будто читаю в блокноте список имен, выбранных произвольно.

– С Кристофером Дэвидсоном?

Его темные глаза стали еще темнее. Мясистая нижняя губа дернулась, будто крупный червяк, выползающий из земли.

– Ну а с Гордоном… Гордоном Кре…

Левенсон схватил меня за горло. Я выронил блокнот на холодный твердый пол. Левенсон толкнул меня на статую с такой силой, что я услышал, как затрещала моя голова, ударившись о мрамор. Он впился в меня обжигающим взглядом своих черных глаз.

– Не знаю, что за игру…

– Если всех тех ребят вам удалось запугать в свое время, то со мной этот номер не пройдет, – выпалил я, поражаясь собственной прямоте.

Левенсон сильнее сдавил мою шею.

– Мне известно, что вы сделали с Кристофером Дэвидсоном.

Он, казалось, оцепенел.

– Свели его в могилу.

У него отвисла челюсть.

– А еще раньше его отца.

– Это вы о чем? – тихо спросил он, немного ослабив хватку.

– О дневнике Криса. Я его прочитал. Там все это есть. Все, что вы творили.

– Не понимаю, о чем вы, – проговорил он, но было видно, что мои слова задели его за живое.

Левенсон отпустил меня. Казалось, этот огромный мужчина съеживается прямо на моих глазах. Его плечи опустились, грудь сдулась сама собой, ноги подкосились. Я выбил из него дух, причем не кулаками, а словами, парой предложений о том, что случилось много лет назад.

– Послушайте, вы все не так поняли.

– Именно так, судя по тем свидетельствам, что оставил Крис. Одному Богу известно, что вы сделали с теми ребятами.

– Нет, – крикнул он и уже более спокойно добавил: – Нет, все не так, как вы думаете. Совсем не так.

В эту минуту мы услышали, как хлопнула дверь церкви и по полу зашаркали чьи-то ноги.

– Здесь мы не можем говорить, – сказал Левенсон, оглядевшись. – На башне я сто лет не был, но, думаю, ключ у меня есть. Там тихо, посторонним туда хода нет. Нам никто не помешает.

Из кармана тренировочных штанов он извлек большую связку ключей, которые стал перебирать, пока не нашел один маленький, похожий на тот, каким Крейс отпирает почтовый ящик.

– Да, вот он. Следуйте за мной.

Я поднял с пола свой блокнот и пошел за Левенсоном к галерее с органом. У сокровищницы он отодвинул старую портьеру из черного бархата, скрывавшую узкую каменную лестницу, вход на которую преграждала решетчатая деревянная дверь, запертая на висячий замок. Левенсон отпер эту дверь, представлявшую собой хлипкую конструкцию из сколоченных крест-накрест тонких деревянных планок, и стал подниматься по лестнице, ведущей на башню.

Неохотно я последовал за ним, пальцами касаясь шероховатых камней и скопившейся на них вековой грязи. Несколько поворотов, и свет, струившийся снизу, начал угасать. Еще несколько витков, и нас окутала почти кромешная тьма.

– Не бойтесь, просто идите за мной, – произнес Левенсон.

Я продолжал восхождение, ощупывая обеими руками стены, иногда царапая костяшки пальцев о шершавые камни. Потом услышал скрип и тяжелое дыхание Левенсона, пытавшегося пролезть через люк. На верхней ступеньке я увидел полосу тусклого серого света и ощутил на себе дуновение холодного ветра.

– Сюда. Давайте помогу.

Левенсон протянул свою огромную мозолистую ладонь и через люк вытащил меня на крышу. Тяжело отдуваясь, он сел. Я выпрямился и, семеня ногами, приблизился к краю крыши. Земля внизу будто подпрыгнула навстречу мне. Я быстро отступил назад, испытывая головокружение. Вдалеке я увидел лесистые холмы, позолоченные последними лучами неяркого солнца, тропинку, ведущую от школы к деревне, и чуть ближе группу мальчиков, медленно идущих по траве. Казалось, это черные насекомые ползут по полю.

– Прежде чем мы продолжим наш разговор, думаю, вы должны мне дать кое-какие объяснения, – произнес Левенсон. – Не хотите сказать, что у вас на уме?

– Я вас не понимаю.

– Мне совершенно очевидно, что вас интересует не искусство.

Пару минут я хранил молчание. Потом решил рискнуть и открыть ему правду.

– Что ж, ладно, так и быть. Я пишу книгу о Крейсе, нечто вроде биографии.

– На вашем месте я был бы очень осторожен.

– Почему?

– Вы видели себя в зеркало?

Я не ответил.

– Разве непонятно? Вы с Дэвидсоном как братья-близнецы.

– Ну и что с того? Чистое совпадение.

– Я так не думаю. В общем, на вашем месте я бы поостерегся. Как-то странно это.

– Я учту это, мистер Левенсон. Но мне кажется, вы зря волнуетесь.

Он сделал глубокий вдох.

– Крейс… по-вашему, он достоин того, чтобы о нем написали книгу?

– Безусловно. Насколько я могу судить, он прожил насыщенную, яркую жизнь.

– Да уж, – презрительно усмехнулся Левенсон.

– Но я буду вам очень признателен, если вы не станете распространяться о том, что я пишу о нем книгу. Мне бы не хотелось, чтобы об этом знал кто-то еще. Так же, как вы, я уверен, не хотите, чтобы директор и родители ваших учеников узнали о вашем прошлом.

– К гибели тех ребят я не имею отношения, – заявил Левенсон. В нем вновь всколыхнулся гнев. – Никакого абсолютно. Ну да, я задирал Дэвидсона, так ведь он был идиот, маменькин сынок. И над его жалким папашей тоже издевался. Но кто ж знал, что он был подвержен приступам депрессии? Для меня да и для всех остальных ребят он был просто бестолковый недоделанный учитель, который не способен контролировать класс. Не я один его доводил.

– Значит, вы признаете, что издевались над ними?

– Да… признаю… но только когда был пацаном. Это было глупо, нелепо, мальчишество чистой воды… и да, разумеется, теперь я сожалею об этом. Вы не представляете, что со мной было, когда я узнал, что он, мистер Дэвидсон, покончил с собой. Директор всем сказал, что это был несчастный случай на охоте, но, разумеется, мы с Джеймсоном знали, что толкнуло его на самоубийство. Что бы вы обо мне ни думали – что бы Дэвидсон ни написал в своем дневнике, – я не безнадежный урод. Я ходил сам не свой. Да, я пытался это скрывать, строил из себя еще более крутого парня, но внутри у меня творилось что-то страшное, особенно когда я… я…

Левенсон прокашлялся.

– Да?

– …когда я вспоминал, что он видел нас, Джеймсона и меня, видел, как мы несли чучело Гая Фокса<sup>[30]30
  Фокс, Гай (1570–1606) – самый знаменитый участник Порохового заговора (5 ноября 1605 г.), устроенного католиками с целью убийства английского и шотландского короля Якова I. Именно Фоксу было поручено зажечь фитиль, ведущий к наполненному порохом помещению под палатой лордов в Лондоне, куда должен был прибыть король на заседание парламента. Раскрытие этого заговора, по традиции, отмечают вечером 5 ноября сожжением чучела и фейерверками.


[Закрыть]</sup> к домику сторожа. Он вышел из кабинета музыки и увидел… увидел на чучеле свой пиджак. Мы стащили пиджак со спинки его стула, когда он не смотрел. Мы думали, что он разозлится, начнет кричать, а он просто вернулся в кабинет и закрыл дверь. Нам стало смешно. Мы захохотали, поздравляя себя с тем, что эта проделка сошла нам с рук. А потом узнали, что произошло.

Левенсон замолчал и виновато опустил глаза.

– Ясно, – произнес я.

– После я постарался изменить свое отношение к Дэвидсону. Во всяком случае, вел себя с ним не так, как раньше. Например, хоть мне это и не нравилось, мы вместе работали в дискуссионном клубе…

– Да, да, как раз об этом я и хотел вас спросить.

– Валяйте.

– Вам известно, что идею… идею своего романа Крейс позаимствовал у вас?

– Как это?

– По словам Криса, вы были в классе, беседовали о… кажется, о демократии, так?

Я захлебывался словами, глотая окончания.

– По-моему, вы тогда первый раз пришли на заседание клуба, после того как Крейс увидел, что вы пристаете к Крису в коридоре. И вы сказали, что у вас есть хорошая тема для беседы, и предложили обсудить возможность убийства директора школы. Крейс это услышал, записал ваши слова, и та идея легла в основу его книги.

Левенсон был изумлен и озадачен.

– Честно говоря, ничего такого я не помню, это было так давно. Но если это так, значит, ему повезло. По крайней мере, он использовал только мои слова, а не меня самого.

– Прошу прощения?

Я знал, что он хотел сказать.

– Поэтому те ребята покончили с собой. Поэтому покончил с собой Дэвидсон. Все по той же причине. Я говорю это для вашего сведения. Как вы поступите с этой информацией – ваше дело. Можете включить ее в свою книгу, мне все равно. Главное, на меня не ссылайтесь. Ясно?

Я кивнул.

– Что ж, ладно. – Левенсон глубоко вздохнул. – Он путался с ними. Совращал малолетних или как это там называется. В выборе мальчиков был очень осмотрителен. Выбирал только определенный тип, впечатлительных, уязвимых, так сказать. К таким, как я, не рисковал подкатывать.

Теперь все начинало вставать на свои места, обретало смысл – ужасный, чудовищный смысл.

– Вы знали об этом тогда?

– Что вы, нет. Нет, конечно. Никто из нас не знал. Это стало известно позже, гораздо позже.

– Как вы узнали?

– От Ноулса. Он рассказал о том, что происходило, незадолго… перед самой смертью. По окончании школы мы продолжали поддерживать связь друг с другом. Он поступил в университет, я пытался сделать карьеру в качестве регбиста. Но увы. Слишком много травм, упущенные возможности. В общем, что бы это ни было, прославленного регбиста из меня не получилось, и я в результате вернулся сюда. Однажды в лондонском пабе я встретился с Ноулсом, он жутко напился, я тоже, и он все рассказал. Сначала я думал, что он шутит, а потом смотрю – он слезами заливается, чуть ли не в истерике бьется. Страшное зрелище. Ноулс сказал, что пытался забыть об этом, и ему это удалось – на несколько лет, а тут недавно он начал встречаться с девушкой, и воспоминания опять нахлынули. Я, как мог, успокаивал его, но вскоре после той нашей встречи узнал, что он… покончил с собой.

– Ужасно, – тихо сказал я.

– Да. И все из-за этой твари Крейса.

Левенсон выплюнул имя Крейса, словно яд.

– После гибели Ноулса я перестал думать об этом, пока не узнал, что Уорд покончил жизнь самоубийством, а потом, еще через десять лет – Флетчер. Слишком явное совпадение. Все ребята были участниками дискуссионного клуба Крейса, будь он проклят. В голове не укладывается, как мы могли об этом не знать, ведь все это происходило у нас под самым носом.