Текст книги "Лживый язык"
Автор книги: Эндрю Уилсон
Жанры:
Современная проза
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
– Как это началось? В случае с Ноулсом.
– Он сказал, что Крейс стал выделять его, относился к нему как к любимчику, хвалил, занимался с ним дополнительно, сулил золотые горы, обещал, что он поступит в Оксфорд и в один прекрасный день станет знаменитым писателем. И все в таком духе! Но истинные намерения у Крейса были другие…
Левенсон помолчал немного и продолжил:
– Ноулс сказал, что после смерти Дэвидсона его все чаще посещало уныние. Эти двое, Крис и Мэтью, тесно общаясь в дискуссионном клубе, стали близкими друзьями. Но Ноулс понятия не имел об отношениях Дэвидсона и Крейса. В тот вечер, когда он напился и выложил мне все это, он признался, что самое страшное было то, что он больше не чувствовал себя особенным. Ноулс ненавидел Крейса за то, что тот сотворил с ним, и еще сильнее ненавидел его за предательство. Мерзость, да?
– Он говорил вам что-нибудь о Крисе? О том, как тот умер?
– По большому счету, нет. Сказал только, что после похорон он навестил мать Дэвидсона и в ходе разговора спросил у нее, знает ли она, почему ее сын захотел свести счеты с жизнью. Она была очень расстроена, бедная женщина, и отказалась говорить на эту тему. Но при этом все твердила одну фразу: «Он больше не принадлежал сам себе». Чертов извращенец! Да, Дэвидсона я всегда считал слизняком, но так поступить с ним…
Левенсон подошел к парапету, присел на корточки и, словно стремясь очистить свой рот, плюнул в темноту.
– Пожалуй, я сообщил вам достаточно. – Он выпрямился во весь рост и повернулся, собираясь уйти. – И помните, что я сказал: будьте осторожны.
* * *
Я ощутил боль в ту же секунду, как моя голова коснулась воды. Не обращая внимания на пульсацию и жжение, я лег в ванне. Доносящиеся снизу из паба шум голосов, звон бокалов, громогласные выкрики кого-нибудь из посетителей время от времени, все это мгновенно исчезло, как только я погрузился под воду. Я закрыл глаза и услышал, как стучит в груди сердце, отбивая быстрый неравномерный ритм.
В Венеции я начал проникаться к Крейсу симпатией; во всяком случае, мне с ним было интересно. Его успех вызывал у меня уважение, проницательность – восхищение, умение выковать из себя сильную, яркую, хоть и с некоторыми чудачествами личность – глубокое почтение. Но теперь… как я отношусь к нему теперь? Как выяснилось, он взял меня на работу лишь потому, что я напоминал ему Криса, но это еще полбеды. А вот то, что он регулярно совращал малолетних учеников, это совсем другое дело. Меня затошнило при мысли о том, что я жил с ним в одном доме целое лето.
Ведь как он смотрел на меня, буквально облизывая своими подслеповатыми рептильными глазками! Как трогал, водя костлявыми немощными пальцами по моей шее, гладя мое плечо! Брр! Левенсон прав. Крейс – гадкий извращенец.
Воображение нарисовало мне Крейса вместе с белокурым юношей. Крейс крепко держит его за плечо, заставляя широко раздвинуть ноги. Юноша пытается кричать, но Крейс ладонью зажимает ему рот. Я смотрю на лицо юноши. Он похож на меня.
Я вынырнул из воды, хватая ртом воздух. Я просто грезил наяву, однако видение было прямо живым. Быстро намылившись, я ополоснулся и потом вымыл голову. Вытираясь одним из влажных полотенец, которые дала мне хозяйка паба, я заметил на своей коже паутинку тонких серых волосков. Все полотенце было в собачьей шерсти. Благодаря сюрреалистическому комизму ситуации, в которой я оказался, на короткое время поднялось мое настроение, но потом я вспомнил, что радоваться особенно нечему. Я писал биографию человека, который не ведал о моих намерениях, но, узнав о моей затее, мог доставить мне массу неприятностей. Герой моей будущей книги был человек с нарушенной психикой, а также преступник, совращавший мальчиков, что повлекло за собой смерть целого ряда его бывших учеников. И самая пугающая перспектива – по прошествии нескольких дней я должен вернуться в его палаццо.
Обессиленный, я сидел на краю ванны. Меня снедала тревога. А если отказаться от своего проекта? В конце концов, пока моя исследовательская деятельность не принесла мне ничего, кроме неприятностей. Несколько раз я оказывался в ситуациях, которые требовали от меня быстрых обдуманных действий, чтобы избежать разоблачения. Я вспомнил встречу с Шоу, вспомнил, как чуть не убил его. Я знал, на что я способен, знал свой потенциал и понимал, что должен избегать всякого рода стрессов. А я что делал?
Если бросить все это, я освободился бы и от Крейса, и от его грязного тошнотворного умишки. Мне не пришлось бы искать новые точки соприкосновения между его жизнью и творчеством. Я мог бы позабыть Лавинию Мэддон с ее связями в издательских кругах. Мне незачем было бы ждать смерти Крейса, чтобы опубликовать свою книгу, – потому что книги не будет.
Книги не будет? Нет, такое даже вообразить нельзя. В конце концов, я – писатель. Всегда хотел им стать, с самого детства. Это то, что я чувствую в себе. То, что я есть. Если я откажусь от своего призвания, я откажусь от себя самого, будто меня никогда и не существовало. Я должен продолжать. Обязан рассказать правду о Крейсе, о том, как он уничтожил тех мальчиков. Это мой долг. Перед обществом и перед самим собой.
* * *
После завтрака я позвонил Лавинии, и мы с ней договорились встретиться после ее визита к директору школы. Я чувствовал, что ей не терпится повесить трубку, но мне нравилось щекотать ей нервы, и я старался затянуть разговор.
– До сих пор не приду в себя, – сказал я. – Вы здесь… в то же самое время, что и я. Невероятное совпадение, вы не находите?
– Да, пожалуй, – ответила она.
– Потрясающе. Интересно, что новенького откроет вам интервью с директором?
– Да, интересно. При встрече я передам вам наш разговор. Знаете, мне…
– Я уверен, мистер Крейс оценит ваше усердие.
– Что вы имеете в виду?
– Когда я сообщу ему, что вы собираете материал, чтобы помочь мне. По сути, вы ведь выполняете мою работу.
– Я пытаюсь оказать вам посильную помощь.
– Вы очень услужливы. Мистер Крейс будет доволен. И так приятно, что вы готовы предоставить весь собранный вами материал – те документы, что вы отыскали, – мистеру Крейсу. Когда я вернусь и расскажу ему про вас, гарантирую, он решит, что вы – самая лучшая кандидатура на роль его биографа.
– Да, спасибо, я…
– У вас все это с собой?
– Что?
– Материалы о Крейсе, о которых мы говорили?
– У меня есть кое-какие документы и записи. Я просматривала их сегодня утром, здесь, в своем номере.
– Замечательно. Кстати… я тут подумал… может, нам лучше встретиться в вашей гостинице после того, как вы посетите директора?
– Ну, я…
– Ведь там вам будет проще показать мне все, что у вас есть. Не нужно будет нести материалы в школу.
– Да, конечно…
Мне нравилось слушать, как она юлит и выкручивается. Вот бы видеть сейчас ее лицо!
– Но если вы не хотите, если передумали… я скажу…
– Нет, нет, я ничего не имею против. Просто вы застали меня врасплох. Я не знала, что вы хотите получить материалы так скоро. Понимаете, я даже копий еще с них не сделала.
– Не беда. Я быстренько просмотрю их и с тех, что мне понадобятся, сам сниму копии. Вы не обязаны тратиться. Мистер Крейс будет счастлив взять все расходы на себя. Ведь вы оказываете ему большую услугу.
На другом конце линии молчали.
– Что ж, хорошо, – наконец произнесла Лавиния. Голос у нее был взволнованный. – Простите, но мне действительно нужно идти.
– Значит, встречаемся в «Хейзелбери-Мэнор», в час тридцать. Может, пообедаем вместе? Мистер Крейс угощает.
– Да-да. До встречи. До свидания.
* * *
Все утро я занимался тем, что делал записи в своем блокноте и готовился к обеду с Лавинией. У хозяйки паба мне удалось выпросить утюг и гладильную доску, чтобы отгладить свой полотняный пиджак. Бумажными полотенцами, которые я нашел в ванной, я начистил туфли, надел чистую белую сорочку и уложил с помощью геля волосы. Затылок все еще болел, на ссадине начала образовываться корочка, но в зеркале я выглядел вполне представительным, респектабельным – ни дать ни взять, молодой, подающий надежды писатель.
Хозяйка паба сказала, что такси по вызову приезжает не раньше чем через полчаса, поэтому, собираясь в «Хейзелбери-Мэнор», я заказал машину на половину первого и вышел на улицу. Осенний день выдался ясным и прохладным, светило яркое солнце и, хотя природа умирала и на земле гнили опавшие листья, казалось, что мир возрождается. У меня было такое чувство, что я способен добиться всего, чего захочу, и ничто не сможет мне помешать. Несмотря на все свои сомнения, страхи и тревоги, я был уверен, что поступаю правильно.
Такси повезло меня мимо школы, через открытый участок сельской местности, простиравшийся до самой долины. Сквозь высокие кусты рододендрона, росшие по обочинам извилистой дороги, я видел вдалеке белое здание. Такси свернуло за угол и выехало на дорогу, ведущую прямо к гостинице – роскошному особняку в стиле классицизма, к которому сзади – чуть позже, возможно в Викторианскую эпоху, – была сделана пристройка. Когда мы приблизились к гостинице, в высоких окнах главного фасада я различил несколько богатых гостей. Они пили кофе в столовой. Автостоянка была сплошь заполнена «БМВ», «мерседесами», «саабами» и «аудио». Среди припаркованных машин я заметил «бентли» бутылочного зеленого цвета. Без сомнения, эта шикарная гостиница заметно отличалась от моего нынешнего убогого обиталища с низкими потолками, мертвыми мухами, паутиной и полотенцами в собачьей шерсти. Лавинии нужно было отдать должное. Она умела жить со вкусом.
Интересно, откуда у нее столько денег? Несомненно, это не только писательские гонорары. Она замужем? Может, у нее есть богатый любовник? Состоятельный банкир или директор одного из государственных музеев? А дети у нее есть? Исключительно образованные молодые мужчины и женщины, скорее всего, моего возраста. Вероятно, выпускники Оксфорда или Кембриджа, ныне работающие на престижных должностях. Или представители богемы, пожертвовавшие материальными благами, чтобы стать выдающимися музыкантами, художниками, фотографами. Разумеется, с такой матерью, как Лавиния, они могут позволить себе заниматься тем, что им нравится.
А я ведь совсем ничего о ней не знаю, вдруг подумал я. Придется это изменить.
Я расплатился с таксистом и по гравийной дорожке зашагал к парадному входу, по обеим сторонам которого стояли в кадках лавровые деревья. Дверь открывалась в обшитый деревянными панелями холл. Я подошел к стойке администратора, за которой миловидная цветущая блондинка читала журнал.
– Добрый день, сэр, – сказала она, поднимая голову. – Чем могу служить?
– У меня здесь запланирована встреча с одним из ваших гостей, но, кажется… – я глянул на часы, – …я пришел рано.
– Как фамилия нашего гостя?
– Мэддон. Лавиния Мэддон.
Блондинка улыбнулась и сказала, что позвонит ей в номер. Трубку никто не брал. Вероятно, Лавиния все еще была у директора или уже ехала из школы. Интересно, что сказал ей мистер Питерс? Он упоминал обо мне? Или она? Пока Левенсон держит рот на замке, мне ничего не грозит. А ему вряд ли захочется вспоминать прошлое или говорить обо мне.
– Боюсь, ее нет в номере. Оставить для нее сообщение?
– Я надеялся, что мы сможем пообедать здесь.
– Да, конечно. Я позвоню в ресторан и закажу столик. На двоих?
– Да, пожалуйста, на двоих.
Блондинка сказала, что я могу подождать в баре. Она сообщит мисс Мэддон, где меня найти, как только та вернется в гостиницу.
В баре, забитом то ли торговыми, то ли рекламными агентами, я заказал бокал вина «Сансер» и сел у окна. Я был уверен, что встреча с Лавинией пройдет успешно, но взбодриться не мешало. Я глотнул сухого на вкус, как мел, вина, сделал еще глоток, разом осушил весь бокал и попросил бармена принести второй. Пока я смаковал вино, в бар вошла Лавиния.
– Лавиния, здравствуйте. Рад видеть вас снова. – Я поднялся из-за столика и протянул ей руку.
– Я тоже, – кивнула она.
– Позвольте заказать вам что-нибудь выпить. Что желаете?
– Ну вообще-то, еще рано…
– Ну как же, у нас ведь сегодня праздник.
– Что за праздник?
– Сейчас закажу для вас и потом все объясню.
Немного нервничая, она едва заметно улыбнулась и, наконец, уступила.
– В таком случае мне тоже бокал белого вина, пожалуйста.
Я подошел к стойке бара и заказал бутылку «Сансер». Возвращаясь на свое место, я остановился и посмотрел на Лавинию. Она, как всегда, выглядела безупречно: аккуратная прическа, темные волосы блестят; одета в дорогой элегантный серый костюм, состоящий из юбки и пиджака. Приближаясь к ней сзади, я увидел, как она что-то пишет крошечным золотым карандашиком в маленьком черном кожаном блокноте – в том самом, с которым приходила на встречу к Дженнифер Джонсон в прежнем доме Крейса в Блумсбери. Я прищурился, пытаясь разглядеть, что она пишет, но это было невозможно: почерк у нее был слишком мелкий.
– Вино сейчас принесут, – сообщил я и, улыбаясь, сел за стол. – Ну что, встреча была продуктивной? С мистером Питерсом?
– Да, очень интересная, – ответила Лавиния, убирая блокнот в черную кожаную дамскую сумочку. – Конечно, лично он не был знаком с мистером Крейсом, но рассказал мне много любопытного о том, какой тогда была школа, назвал людей, с которыми я могла бы побеседовать, людей, которые, возможно, знали мистера Крейса.
– В самом деле? – Мне пришлось скрыть свое удивление. – С кем, например?
– С бывшими учителями, с бывшими учащимися, ну и так далее. Но я уверена, вам известно не меньше моего.
Что она имеет в виду? Неужели уличила меня во лжи?
– Как это ни забавно, мистер Крейс держит меня в неведении. Он скрытный человек, даже со мной.
– Не может быть, – рассмеялась она. – Ведь вы живете вместе с ним.
– Да, но…
В этот момент официант принес нам вино и два чистых бокала. Он откупорил бутылку и предложил мне попробовать вино на вкус.
– Может быть, вы, Лавиния? Прошу вас.
Официант подал ей бокал, в который налил немного вина. Лавиния покрутила бокал в руке, поднесла его к носу. Ее ноздри расширились, зашевелились.
– Да, великолепное вино, спасибо, – одобрительно произнесла она, ставя бокал на стол. Официант наполнил наши бокалы и удалился. – Вы сказали, мы что-то должны отметить?
– Да, конечно, – подтвердил я. – Сегодня утром я говорил с Гордоном… с мистером Крейсом, рассказал ему о вас. И он принял решение. Вы – его биограф.
Холодность Лавинии словно ветром сдуло.
– Правда? – Она улыбнулась. – Это действительно нужно отметить.
Я поднял свой бокал.
– Итак… за вас и за вашу книгу. Уверен, она будет замечательная. Ваше здоровье.
– Ваше здоровье… и спасибо за помощь. Даже не знаю, что бы я без вас делала. Мне вас сам Бог послал.
– Ну что вы. Я очень рад, что мистер Крейс нашел для себя столь достойного биографа.
Мы перешли из бара в ресторан. Лавиния была в приподнятом настроении, стала рассказывать мне, как она обрадовалась, что решение в конце концов принято, ведь последние несколько месяцев были для нее столь напряженными, она просто места себе не находила. Получив мое письмо, в котором я сообщал, что Крейс не принял ее предложения, она стала серьезно подумывать о том, чтобы отказаться от написания книги. Но теперь ее издатели будут довольны, сказала она. Ей не терпится поставить их в известность.
– Если вы будете говорить с ними, думаю, лучше попросить их пока не предавать огласке ваш проект, – заметил я, когда мы сели за столик. – Как вам известно, мистер Крейс не из тех людей, которые любят, чтобы их встречали трубами и фанфарами. Если пойдет слух, что к изданию готовится его биография, или он сочтет, что эту новость муссируют в прессе, он может неожиданно сделать volta faccia.[31]31
Резкий поворот кругом (итал.).
[Закрыть]
– Да, я понимаю, – проговорила Лавиния, кладя на колени накрахмаленную салфетку.
Официант вновь наполнил наши бокалы. А вот и еще один хороший тост наклевывается, подумал я и произнес:
– За ваш тайный проект.
Лавиния рассмеялась по-девчоночьи, кожа вокруг ее глаз сморщилась, как гофрированная бумага.
– За наш тайный проект, – поправила она меня. – И еще раз большое спасибо.
– Вы уже придумали название?
– Об этом пока рано говорить, хотя у меня есть на уме несколько вариантов.
– Серьезно? И какие же?
Лавиния помолчала в нерешительности.
– Ну, например, «Молчаливый человек» – по аналогии с «Эписеной» Джонсона,[32]32
Джонсон, Бен(джамин) (1572/1573-1637) – английский драматург, поэт и критик. «Эписена, или Молчаливая женщина» (1609–1610) – одна из главных его пьес.
[Закрыть] поскольку, как вы знаете, я хотела бы исследовать идею литературного и коммерческого успеха, за которым следует молчание. Ну и разумеется, это также ссылка на книгу Малькольма…
– Великолепное название, – одобрительно произнес я. – Уверен, мистеру Крейсу оно тоже понравится.
– Только прошу вас, не говорите ему пока. Не хочу, чтобы он думал, будто я забегаю вперед. Вы же понимаете?
– Конечно. Клянусь, это останется между нами.
Подошел официант, чтобы принять у нас заказ. Лавиния решила взять на закуску копченую форель с хреном и в качестве основного блюда – морского окуня. Я заказал голубя с красной свеклой и ногу барашка. Мы также попросили принести нам еще бутылку вина.
– Давно вы занимаетесь писательским трудом? – полюбопытствовал я.
– Уф-ф, да уж более тридцати лет, пожалуй. Кто бы подумал!
– И как вы начинали? Как стали писательницей?
– По окончании университета устроилась на работу в одну из воскресных газет, писала для литературной рубрики. Пока работала там, написала свою первую книгу, биографию Констанс Фенимор Вулсон. Работа получила хорошие отзывы и завоевала пару наград. Это позволило мне уйти из газеты и все свое время посвятить писательскому труду.
– Вам повезло.
– Да, пожалуй. Я всегда говорила: это единственное, на что я гожусь.
– Возвращаясь от барной стойки, я заметил у вас блокнот.
– Не то чтобы дневник да и не писательская записная книжка как таковая. Скорее, памятка о том, с кем я встречалась, что эти люди говорили. Я заношу туда свои первые впечатления, фиксирую восприятие, внешние данные и все такое. Характеристики личности, которые не улавливает аудиокассета.
– А-а, понятно. Хорошая идея. И вы всюду носите этот блокнот с собой?
– Да, пожалуй. Делать записи давно вошло у меня в привычку. Можно сказать, это мое второе «я».
Я взял бокал, сделал два глотка и наклонился к Лавинии.
– Значит, вы и о встрече со мной напишите, да?
Она улыбнулась, ее серые глаза заискрились.
– Возможно. Если будет вдохновение.
– Понятно, – кивнул я. – И что же вы напишите?
– Боюсь, мистер Вудс, – отвечала она с притворным высокомерием в голосе, – это останется между мной и моим блокнотом. Информация исключительно для моего пользования.
– То есть вы даже мужу не показываете свои записи?
Она рассмеялась.
– Особенно мужу! – сказала она, в то время как официант поставил перед ней заказанное блюдо. – Дело в том, что после развода, вот уже семь лет, мы с ним практически не общаемся. В общем-то, это глупо, ведь у нас двое детей, мы столько лет прожили вместе, но…
– Понимаю. А у вас есть кто-нибудь? Кто-то, с кем вы…
– Вы пытаетесь выяснить, одна ли я? Да, я одна. И ни с кем не встречаюсь. И меня такая жизнь устраивает во всех отношениях. А вы?
– Я?
– Да.
– У меня была девушка… Элайза… когда я учился в университете, но мы с ней расстались не очень хорошо.
– Сочувствую.
– Не стоит. Как говорится, я уже остыл к ней. Изгнал ее из своего сердца.
– Это хорошо. Для вас.
Лавиния вдруг опять начала смеяться, прикрывая рот салфеткой.
– Простите, простите, ради бога, – с трудом выговорила она, махнув рукой.
– Что такое?
– Да нет, ничего. Просто глупости всякие лезут в голову.
– Какие?
– Так и быть, скажу. Только обещайте, что не обидитесь?
– Хорошо.
– Обещаете?
– Просто я подумала… сама не знаю почему… что вы… понимаете… вы и мистер Крейс…
– Что?
– Что вы… вместе.
– Что-о?
– Это просто глупая мысль, фантазия, ничего более.
– И с чего вдруг она у вас возникла?
– Не знаю. У меня создалось впечатление, что вы с ним близки, что он вам очень дорог. Когда вы говорите о нем, у вас даже глаза светятся. Надеюсь, я вас не обидела?
– Нет, конечно. Что за глупости?
– Правда? Вы ведь сказали бы, если бы мои слова обидели вас, да?
– Непременно. Однако после этих ваших слов, пожалуй, мне не мешало бы еще выпить.
Я улыбался, но внутри у меня все кипело от негодования. Что навело ее на эту мысль? Почему у всех эта мысль возникает?
– Позвольте узнать, как вы подружились с Гордоном Крейсом?
– Работу у него я нашел случайно, – ответил я, разрезая голубя. – Я нанимался преподавать английский одному юноше из итальянской семьи, но тот вляпался в скандальную историю, и я остался без этой работы. А я хотел остаться в Венеции, чтобы осуществить одну свою безумную идею: написать роман, действие которого частично происходило бы в Венеции. Поэтому когда подвернулась работа у мистера Крейса, я ухватился за нее. В то время она удовлетворяла всем моим потребностям.
– Ясно. Я и не знала, что вы пишите.
– Ну вообще-то, с книгой пока ничего дельного не получается.
* * *
После обеда мы пошли пить кофе в элегантную столовую в передней части особняка. В большие окна светило солнце, омывая все и вся бледно-золотистым сиянием. Проводя ладонью по волосам, я заметил, что Лавиния смотрит на меня озадаченно: взгляд прищуренный, брови сдвинуты, так что кажется, будто ее лоб разделен надвое. В следующее мгновение глаза ее стали шире, рот приоткрылся.
– Невероятно, – прошептала она.
– Простите?
– Нет, не может быть, – произнесла она, продолжая пристально смотреть на меня в замешательстве. – Глупость какая-то.
– Боюсь, я вас не совсем понимаю.
Я знал, что она увидела.
– Как же я раньше не заметила?
– Что?
– Вам знакомо имя Кристофера Дэвидсона?
– Нет, – ответил я. – А должно?
– И вы никогда не видели его фотографию?
– Не припомню.
– Пойдемте со мной. – Лавиния поставила чашку на стол и поднялась.
– Прошу прощения?
– Наверх. Хочу показать вам кое-что.
Она стремительно вышла из столовой и почти бегом стала подниматься по широкой деревянной лестнице.
– Вы объясните мне, в чем дело?
Мы зашагали по коридору, на стенах которого висели гравюры с изображением гостиницы и пейзажей Дорсета.
– Через минуту. Просто хочу показать вам кое-что.
В конце коридора она остановилась и, пошарив в сумочке, достала ключ.
– Входите, – сказала Лавиния.
Она бросила сумочку на большую кровать и прошла к туалетному столику с тремя зеркалами. Я закрыл дверь и последовал за ней. Наши отражения в трельяже были похожи на некий странный триптих. Лавиния стала перебирать кипу бумаг; некоторые из них лежали в тонких пластиковых папках. Выходит, она и впрямь собрала большое количество материала о Крейсе, документы, которые могут мне пригодиться.
– Это где-то здесь, я точно знаю, – хмуря брови, проговорила она.
– Что вы ищите?
– Ага, вот. – Лавиния протянула мне копию черно-белого снимка. – Вы видели это раньше? Его фотографию?
– Нет. А что?
– Ничего не замечаете?
– А что я должен заметить?
– Вы и он… вы же как братья-близнецы.
Я взял у нее снимок и сделал вид, будто внимательно изучаю его.
– Ну да, есть поверхностное сходство, – согласился я.
– Нет, не поверхностное. Под определенным углом вы выглядите как одно лицо. И когда вы провели рукой по волосам…
– Ну и что? Кто это?
– Кристофер Дэвидсон. Возлюбленный Гордона Крейса.
– Боже, – выдохнул я, притворяясь потрясенным. – Да, теперь я понимаю вас. Но…
– То-то же. Почему Гордон Крейс остановил свой выбор на вас?
– А что с ним случилось, с этим Кристофером Дэвидсоном?
– Умер, покончил с собой в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году.
Я промолчал, продолжая смотреть на фотографию.
– Вы потребуете у него объяснений? – спросила Лавиния.
– Не знаю, – отвечал я. – Как-то странно все это. Неприятно.
– Да уж, представляю, – произнесла она, кусая губу. – По-вашему, он был абсолютно честен с вами?
– Если подумать, пожалуй, нет, не… особенно, если учесть то, что я увидел сейчас, – сказал я, кивнув на фотографию. – Даже в голове не укладывается.
– Вы не торопитесь действовать, – посоветовала она. – Обдумайте все как следует.
Я глубоко вздохнул.
– Ситуация довольно странная, – заговорил я с таким видом, будто размышляю вслух, – но я уверен, что этому есть какое-то логическое объяснение. Должно быть. И говоря по чести, мне все равно придется вернуться в Венецию. Нужно продолжить работу над романом.
– Как вы поступите?
– Вернусь к мистеру Крейсу, но пока буду молчать.
– Думаете, это верное решение? Я не хочу, чтобы вы делали это только ради меня.
– Нет, нет, я абсолютно уверен, что только так и нужно поступить. К тому же я не могу себе позволить не вернуться туда.
– Что вы скажете ему о Кристофере Дэвидсоне?
– Ничего. Пусть это будет моей тайной. В конце концов, личная жизнь мистера Крейса – это его личное дело, а не мое, вы не согласны?
Лавиния опустилась на кровать и провела рукой по волосам.
– Вы благородный человек. Будь я на вашем месте, даже не знаю, как бы я отреагировала.
– Я всегда считал, что лучше не думать о том, чего не знаешь. Это мой принцип, – сказал я, обводя взглядом комнату. – Наверно, раз я возвращаюсь, вы дадите мне документы, о которых говорили?
– Да, конечно.
Лавиния встала с кровати, вновь подошла к туалетному столику и стала перебирать папки.
– Какие, говорите, вам нужны?
– По-моему, мистер Крейс говорил, что у него нет свидетельства о рождении, родословной, материалов, которые помогли бы ему установить свое происхождение.
– Вот здесь вы найдете кое-что.
Она вручила полную бумаг пластиковую папку. Там лежали копия свидетельства о рождении Крейса, большой сложенный лист формата A3, на котором кто-то начертил генеалогическое древо, и несколько отпечатанных на машинке записей о юных годах Крейса, проведенных в Эдинбурге, в том числе заметки о школе, где его отец преподавал естественные науки.
– Спасибо. – Я посмотрел на Лавинию. – Мистер Крейс будет вам очень признателен. И…
– Да.
– Вам удалось набросать автореферат, о котором мы говорили?
– Но ведь мистер Крейс уже принял решение. Зачем ему это?
– Думаю, ему будет спокойнее, если он ознакомится с вашими набросками.
– Боюсь, прямо сейчас ничего такого я вам дать не могу.
– Ничего страшного, – сказал я. – Я сделаю копии с этих документов, и, когда буду возвращать их вам, вы, возможно, к тому времени уже подготовите что-нибудь. Я должен как можно скорее возвратиться к мистеру Крейсу. Нельзя надолго оставлять его одного.
– Договорились. – Лавиния проводила меня до двери. – Еще раз большое спасибо за обед, Адам. Вы очень любезны.
– Был рад услужить.
Когда я открыл дверь и обернулся, собираясь попрощаться, Лавиния шагнула ко мне и чмокнула меня в щеку. От нее пахло жимолостью. Точно такими же духами с тошнотворно-сладким ароматом пользовалась и синьора Гондолини, от которой я узнал о Крейсе.
– Спасибо, – сказала Лавиния. – За все.
Она считала себя умной. Думала, что обвела меня вокруг пальца. Я представил, как Лавиния сидит в своем гостиничном номере и улыбается сама себе, полагая, что успех у нее уже в кармане. Она будет писать биографию Крейса, ведь сам затворник-писатель дал ей на то свое соизволение. Более того, Лавиния заметила физическое сходство между Кристофером Дэвидсоном и мной, а это значит, что к ней в руки нежданно-негаданно приплыла гораздо более необычная – и, соответственно, более горячая – тема.
И она разыграла целый спектакль, притворяясь, будто печется о моем благополучии. Интересно, что бы она сказала, если б я взбесился и отказался возвращаться в Венецию? Вот бы переиграть эту сцену и посмотреть на реакцию Лавинии.
А ситуация такова, что Лавиния пляшет под мою дудку. Она предоставила мне все, что нужно: даты, места действия, контекст, документы генеалогического характера, – по сути, все исходные данные о раннем периоде жизни Крейса, какие только могут быть. А если к этому добавить мои собственные наблюдения, мой повседневный опыт общения с Крейсом и свидетельства Левенсона, можно сказать, что моя книга почти готова.
* * *
Вернувшись в паб, я остановился у таксофона и, сжимая в потной ладони горсть монет достоинством один фунт, сделал глубокий вдох и набрал номер моего прежнего сотового телефона, предварительно набрав цифры 1, 4 и 1, чтобы мой звонок нельзя было отследить. Я знал, что должно пройти некоторое время, пока Крейс поднимется с кресла, отложит книгу или поставит на стол бокал с вином, найдет мобильник, возьмет его, сообразит, на какую кнопку нажать, поэтому я терпеливо ждал. Наконец в трубке раздался щелчок, и я принялся кидать в таксофон монеты.
– Buon giorno?
– Здравствуйте, Гордон. Это я, Адам.
– Адам? Мой дорогой, дорогой мальчик. Говорите громче.
– Как вы? – сказал я, повысив голос.
– Теперь, когда услышал вас, гораздо лучше. Я уж думал, вы сбежали, бросили меня.
– Простите, что не звонил. Просто похороны, вы ведь знаете, такое хлопотное дело. Мама полностью деморализована, она все время плачет, не может смириться с происшедшим, вспоминает детство.
– Я всем вам глубоко сочувствую. Увы, смерть родителя всегда заставляет задуматься о том, что никто из нас не вечен.
Я поведал ему выдуманные подробности о похоронах, чтобы все сказанное мной выглядело правдоподобно.
– Как бы то ни было, все уже закончилось, – добавил я. – Так что я вернусь именно тем рейсом, на который у меня забронирован билет.
– Слава богу. Без вас тут сущий кошмар.
– У вас все хорошо?
– Небольшая слабость. Но это так, пустяки, не волнуйтесь. Просто нездоровится немного.
– А та девушка из магазина – кажется, Лючия? – навещает вас, как я договаривался?
– Да, навещает, малышка. Приносит продукты и тут же уходит. А я, в общем-то, рад, что она не задерживается, не мозолит мне глаза.
Я бросил последнюю монетку.
– Послушайте, Гордон, я скоро отключусь, у меня деньги кончаются.
– О? Уже?
– Увы. Но я скоро приеду, и мы с вами наговоримся вдоволь, наверстаем упущенное.
– Что ж, я рад, что у вас все прошло нормально.
– Спасибо.
– У смерти тысячи дверей, ведущих в мир иной.[33]33
Слова из трагедии английского драматурга Джона Уэбстера (ок. 1578-ок. 1632) «Герцогиня Мальфийская» (1612–1614).
[Закрыть]
– Откуда это?
Телефон запищал.
– Смерть…
Связь прервалась. Я заглянул в свой бумажник. Мелочи там не было. Я мог бы разменять деньги у хозяйки паба, но решил, что не стоит. Я поднялся в свою комнату и, глядя в окно на темный унылый пейзаж, задумался о том, что напоследок сказал мне Крейс. «У смерти тысячи дверей, ведущих в мир иной». Интересно, кто автор этой фразы? Я записал ее в свой блокнот, а потом моя рука стала снова и снова выводить одно только слово: смерть.
* * *
Следующий день выдался чудесным – ясным и бодрящим. Всю вторую половину дня, до вечера, я гулял, обдумывая разные варианты. Когда стало смеркаться, я отправился назад, в деревню. По пути мне встретилась симпатичная темноволосая девушка, выгуливавшая колли. Девушка чем-то мне напомнила Элайзу. Когда она проходила мимо, я улыбнулся ей, но она почему-то занервничала. Колли что-то учуяла – то ли зайца, то ли другую собаку – и бросилась к стоявшему неподалеку дереву. Девушка окликнула пса, но тот не обратил на нее внимания. Она еще раз громко позвала его: Робби! – но голос ее сорвался; это был верный признак страха. Я огляделся. Кроме нас двоих, вокруг никого. Наши взгляды встретились, и я понял, в ту же секунду, что девушка боится меня. Она отвела глаза и пошла прочь. Мне хотелось догнать ее, схватить за темно-красную вельветовую куртку и сказать, что у нее сложилось абсолютно неверное впечатление обо мне. Я почти чувствовал под подушечками пальцев ее нежную кожу, почти ощущал ее душистый аромат.
