Текст книги "Последний защитник"

Автор книги: Эндрю Тэйлор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Хлорис потянула простыню на себя, а затем с грохотом выбросила из окна мою трость. Я схватил ее и поднялся на ноги, не обращая внимания на боль. Посмотрел вперед. Телега с сеном, которая перегораживала проход, уехала. По улице шли люди.

Я вновь взглянул вверх. Хлорис беззвучно смеялась надо мной.

– Спешите, сударь, – сказала она, взглянула через плечо, потом опять на меня. – Бегите, дурень!

И я побежал.

Какое счастье оказаться в безопасности в Уайтхолле! Когда я проходил через ворота на Кинг-стрит, направляясь в сторону Вестминстера, боль в ноге утихла, и я почти не хромал. Через минуту я свернул в Акс-Ярд, где имелась таверна с одноименным названием. Хозяин хорошо знал меня, поскольку я потратил в его заведении немало шиллингов с тех пор, как впервые появился в Уайтхолле.

Я нашел место на краю скамьи, в темном углу рядом с дверью в уборную. У меня так тряслись руки, что первую кружку эля пришлось держать обеими руками, чтобы поднести ее ко рту.

Опустошив половину кувшина, я успокоился, а дымка страха рассеялась. Я попытался трезво обдумать все, что узнал. Итак, я разгадал загадку «кобеля и суки», которая не давала мне покоя со дня дуэли. О чем толковал в бреду лорд Шрусбери? Трудно сказать наверняка. С равной долей вероятности он мог как подразумевать под кобелем и сукой Бекингема и свою распутную жену, так и говорить про бордель во дворе «Кобеля и суки». Герцог часто посещал это заведение и, вполне возможно, скрывался там после дуэли, когда ему грозил арест. Если я не ошибался, дом во дворе «Кобеля и суки» был чем-то большим, чем просто бордель, во всяком случае для Бекингема он служил убежищем.

– Марвуд?

Я вздрогнул. Кажется, я бы сейчас испугался и собственной тени. К счастью, это оказался всего лишь Ричард Эббот, который пробирался ко мне через толпу. Этот круглолицый человек с беспокойными глазами и пухлыми, как будто вечно надутыми губами был младшим клерком у нас в Скотленд-Ярде.

– Где вы пропадали, Марвуд? – поинтересовался он. – Уильямсон дважды справлялся о вас после обеда.

– Верю, – бросил я. – Спасибо, что сказали.

– Вас ждали до полудня.

– Был занят другими делами, – буркнул я. – А вы что здесь делаете?

– Господин Уильямсон послал меня в Кокпит узнать, ожидается ли прибытие герцога Альбемарля.

– И что же?

– Нет. Его светлость в деревне, вернется только в мае. Кстати, вы знаете, что у вас камзол испачкан?

– Я не слепой, – отрезал я. – Рад, что и вы тоже.

Эббот залился краской. Некоторое время он смотрел на мои поцарапанные костяшки пальцев и, вероятно, думал, стоит ли сказать что-нибудь по этому поводу, но потом решил, что не стоит.

В общем, я от него отделался. Оставаться дольше было глупо, но из гордости я выждал десять минут. Моей репутации среди других служащих навредило бы, если бы я позволил Эбботу думать, что он напугал меня и я тотчас бросился к господину Уильямсону.

Когда он заговорил о Кокпите, я вспомнил, что вчера сказала Кэт: Разбитый Дик утверждал, что где-то в Кокпите якобы спрятаны причитающиеся ему ценности. Я стал обдумывать это, допивая остатки эля. Не исключено, что на самом деле так оно и есть. Что-то ведь должно было привести Ричарда Кромвеля в Англию, где его поджидали кредиторы.

Я знал, что старик Оливер жил в Кокпите до того, как был провозглашен лорд-протектором Англии. После Реставрации вдову Оливера (ее тоже звали Элизабет, как и дочь Ричарда) обвиняли в краже королевских ценностей, которые она тайно вынесла из Уайтхолла. Правда, ей тогда не предъявили никаких доказательств, и правительство мудро замяло дело, рассудив, что лучше удалить оставшихся в живых Кромвелей с глаз долой, чем идти на риск и делать из них мучеников.

Оливер Кромвель пользовался репутацией человека бескорыстного и неподкупного, но вполне возможно, что его жена была птицей иного полета.

Несмотря на мрачные намеки Эббота, господин Уильямсон встретил меня довольно добродушно, по его меркам. Я вернулся в контору и просматривал гранки для «Газетт», когда он вызвал меня в свой кабинет, велел мне закрыть дверь и вручил запечатанный пакет.

– Это для милорда Арлингтона, – пояснил Уильямсон. – Он должен быть сейчас у себя в конторе. Я хочу, чтобы вы подождали, пока милорд не прочитает. Возможно, он отправит с вами ответ.

Я молча поклонился в знак того, что понял. Государственный секретарь лорд Арлингтон и его заместитель господин Уильямсон работали в тесной связке друг с другом, что было вполне естественно, но в этот раз в манере моего начальника сквозило что-то почти заговорщицкое. Судя по толщине пакета, в нем содержалось не менее дюжины страниц. Я отметил, что на его столе лежала папка с отчетами от его информаторов. Это была отдельная лондонская папка, а не та, куда заносились сведения, охватывающие остальные части страны.

– Здесь содержится секретная информация. Я выбрал именно вас, Марвуд, а не кого-то другого, потому что доверяю вам. Передайте пакет лично его светлости. И ни с кем не говорите об этом, кроме милорда, если он вдруг снизойдет и спросит вас. – (Я снова поклонился.) – Достаточно уже на сегодня поклонов и шарканья! – сердито сказал Уильямсон. – Да вы испачкались, Марвуд. Чем это вы занимались?

– Упал на улице, сэр.

– Нельзя показываться в таком виде на публике. Пусть мальчик хорошенько почистит вашу одежду щеткой, перед тем как вы отправитесь к милорду.

Вновь приобретя приличный вид, я покинул Скотленд-Ярд и направился к Собственной галерее, где находилась контора лорда Арлингтона. Уильямсон сказал, что выбрал меня, потому что доверяет мне. Что ж, это можно было считать комплиментом. Если бы речь шла о другом моем начальнике, коварном Чиффинче, я бы, скорее, заподозрил какой-нибудь тайный умысел, некий вероломный маневр, который мог бы причинить мне вред.

Арлингтон принял меня в своем кабинете с такой надменной снисходительностью, словно я был помощником приходского священника, а он – архиепископом. Лицо его было серьезным и бледным. Черный пластырь на переносице необъяснимым образом делал милорда похожим на клоуна. Я вручил ему пакет. Он хмуро поглядел на него и распорядился:

– Подождите в соседней комнате, пока я читаю.

Я поклонился и отправился коротать время в приемной. Я знал там одного клерка по имени Дадли Горвин, с которым иногда обедал вместе. Он был старше меня и имел репутацию человека трудолюбивого и спокойного, под стать своему непоколебимо серьезному начальнику, но вне службы мог быть весьма остроумным, а порой и колючим, как иголка. Когда я вошел, Горвин стоял у своего письменного стола с пером в руке и смотрел в окно. Он обернулся и поприветствовал меня:

– Добрый день, сэр. Что вас сюда привело?

– Господин Уильямсон послал с бумагами для милорда. Мне велено ждать.

Я подошел к окну, и мы оба стали смотреть на трех фрейлин королевы, которые медленно прогуливались по дорожке, иногда близко наклоняя голову друг к дружке. Я обратил внимание на то, что одна папка с письмами Арлингтона лежала раскрытой на столе.

– Думаете, эти дамы сплетничают? – спросил Горвин, захлопывая папку; он был человеком осмотрительным. – Строят козни? Или же и то и другое? Наверняка так и есть, Марвуд, Бог свидетель. Только этим мы все и занимаемся в этом проклятом месте: одни сплошные интриги.

– Вы становитесь философом, – заметил я.

Горвин дернул головой в сторону кабинета милорда и еще больше понизил голос:

– И он сам тоже плетет интриги, уж поверьте мне. На пару с вашим начальником Уильямсоном.

– Не знаете, что на этот раз?

– Полагаю, они нацелились на герцога. Я имею в виду Жеребца, а не Альбемарля или герцога Йоркского.

Я вздернул брови:

– Что-то витает в воздухе?

– Милорд убежден, что Жеребец строит какие-то козни, но не знает, какие именно и когда машина придет в действие.

– Господин Уильямсон изучал папку наших лондонских информаторов. – Я замешкался, понимая, что не должен оставаться в долгу, так как сведения подобны любому ценному товару: никто не станет дарить их просто так, ими обмениваются один к одному. – В воскресенье ведь Пасха. Ну и следующий день, Пасхальный понедельник, тоже выходной.

– Вы полагаете, в этот день стоит ждать неприятностей?

Я пожал плечами:

– Возможно. Неприятностей следует ждать в любой праздничный день. Дай подмастерьям немного воли, и они используют ее на всю катушку.

– Да. Пожалуй, вы правы. – Горвин порылся в папке на своем столе. – Вот. Записка, написанная самим герцогом. Милорд предложил ему встретиться в Пасхальный понедельник, но герцог ответил, что его, к сожалению, не будет в городе.

Он передал мне письмо. Там была всего пара строк, и я прочел их за несколько секунд. Но меня удивило не содержание записки, а почерк Бекингема: разборчивый, твердый, с заметным наклоном вправо, практически без помарок.

А ведь эта рука была мне уже знакома: всего несколько часов назад я видел на столе мадам Крессуэлл во дворе «Кобеля и суки» лист бумаги, исписанный подобным почерком. Правда, то было не письмо, а какая-то странная петиция, с перечислением списка борделей.

– В чем дело? – резко спросил Горвин. – Вы заметили что-то любопытное?

– Нет, – ответил я. – Просто интересно, куда это герцог отправляется в Пасхальный понедельник.

По лицу Горвина было видно, что он разгадал мой маневр. На мою удачу, как раз в этот момент появился мальчик на побегушках, служивший в конторе лорда Арлингтона, и бросился ко мне. Его лицо раскраснелось от спешки и осознания важности порученного ему задания.

– Прошу прощения, сэр, – отбарабанил он. – Вы ведь господин Марвуд из Скотленд-Ярда, так?

– Да. В чем дело?

– Вот, сэр, это вам. – Он протянул письмо. – Вручили внизу и просили немедленно передать.

Я взял письмо. На нем значилось мое имя, но не было адреса: его явно послал тот, кто знал, где я в данный момент нахожусь. Я пробормотал извинения, отвернулся от Горвина, вскрыл печать и развернул письмо.

Текста не было. Только рисунок, сделанный пером неким человеком, напрочь лишенным таланта художника. Но, несмотря на это, смысл послания был более чем ясен.

На рисунке был изображен висельник: ноги несчастного болтаются в воздухе, а на груди буква «М».

– Плохие новости, сэр? – спросил Горвин. – Вы аж побледнели.

Во вторник на Страстной неделе, без всякого предварительного уведомления, господин Вил вновь нанес визит госпоже Далтон. Ричард Кромвель принял посетителя в прихожей, поскольку гостиную в данный момент занимали его хозяйка с Элизабет. Кромвель любил свою дочь и по возможности щадил ее.

Вил предложил прогуляться во дворе. Высокий и худой, он возвышался над Кромвелем. Прислужник Бекингема сразу приступил к делу:

– Вы помните, что его светлость пригласил вас к себе в Пасхальный понедельник? Для встречи с его друзьями.

Кромвель прочистил горло:

– По этому поводу…

– Он пришлет за вами карету рано утром в понедельник или даже накануне вечером.

– Неужели мое присутствие так уж необходимо?

– Крайне необходимо, сэр, – отозвался Вил, вид у него был угрюмый, но, впрочем, он почти всегда так выглядел. – Все надлежащие приготовления уже сделаны.

– Понятно. – Кромвелем овладел гнев, и на этот раз он не стал его сдерживать. – Стало быть, у меня нет выбора?

– Выбор есть всегда.

– Избавьте меня от философских сентенций. Давайте будем называть вещи своими именами: моя дочь и я – ваши заложники во всех отношениях. Разве нет?

Вил повел худыми плечами:

– Ну, я бы так не формулировал. Ради вашей же собственной безопасности мы…

– Послушайте, я правильно понимаю: либо я делаю все в точности, как требует ваш хозяин, либо он сообщает властям, где меня найти?

– Поверьте, у герцога нет желания делать это.

– А что, если у меня другие планы на Пасхальный понедельник и я, к сожалению, не смогу встретиться с его друзьями? Могу я отказаться?

Вил сжал плечо Кромвеля своими длинными пальцами. Мужчины остановились и посмотрели друг на друга.

– Это невозможно, сэр, – ответил Вил. – Его светлость всем сердцем надеется увидеть вас на встрече.

– Но если я не могу в этот день…

– Кстати, герцог знает, что именно вы собирались делать в Пасхальный понедельник.

– Что вы имеете в виду?

– В воскресенье я побывал на Генриетта-стрит и имел разговор с господином Хэксби, владельцем чертежного бюро. – Вил помедлил, Кромвель сглотнул и отвел взгляд. – И с его молодой женой, – продолжил Вил. – Мы все здесь друзья, делаем одно дело, хорошо помним старые добрые времена. Между нами не может быть секретов.

– Вы следили за нами, – сказал Кромвель.

– Для вашей же безопасности, сэр. Его светлость очень беспокоится за вас. Честно говоря, нам давно уже известно о чете Хэксби, что живет в доме под знаком розы. Правда, заинтересовались мы ими по совершенно иному поводу. Но оставим это в стороне. Итак, я понял из разговора с ними, что вы хотите вызволить какие-то семейные ценности из Уайтхолла. Из Кокпита, если быть точным. Это так?

– Да, – кивнул Кромвель. – Но это частное дело, оно не касается никого, кроме меня и супругов Хэксби.

Вил продолжил, будто и не слышал слов собеседника:

– Господин Хэксби сообщил, что он сделал от вашего имени кое-какие приготовления и по чистому совпадению выбрал для исполнения вашего плана Пасхальный понедельник. Самое подходящее время, поскольку в праздничный день в Кокпите будет меньше слуг. Это правда?

– Похоже, от вас ничего не скроешь. – Кромвель постарался произнести это как можно спокойнее.

– Хэксби утверждает, что ценности спрятаны в канализационном коллекторе под жилыми помещениями в Кокпите. Он обратился за помощью к некоему обиженному, поскольку его обошли по службе, золотарю, который и выступит в роли проводника.

Кромвель высвободился из хватки Вила. Сердце его затопила горечь. Стало быть, Хэксби выболтал все Вилу. Получается, опасности, сопряженные с рискованной затеей, и немалые расходы – все это было ни к чему. В результате вышло только хуже, поскольку он оказался втянут в интриги герцога Бекингема. Его поймали, как муху в паутину: чем сильнее он сопротивляется, тем больше увязает.

– Я понимаю, почему вы не хотели посвящать в эту историю его светлость или меня. Это ведь частное дело, не так ли? – Вил сказал это вроде бы примирительно, но его голос был жестким как никогда, а лицо мрачным, словно надгробный камень. – Во всяком случае, теперь стало ясно, по какой причине вы пошли на риск и вернулись в Лондон. Признаться, сие удивляло меня с самого начала.

– Как вы справедливо заметили, сэр, это частное дело. По крайней мере, было таковым. Теперь оно перестало быть частным. И мне конец.

– Ничего подобного, сэр.

– Что вы имеете в виду?

– Герцог велел передать вам, что нет никаких причин отчаиваться.

– Бога ради, выражайтесь яснее!

– Он сделает все, что в его силах, дабы помочь вам в этом частном деле. Вы ведь его друг. И союзник.

И снова тон Вила противоречил содержанию его слов: голос звучал жестко, будто он выговаривал непослушному ребенку.

Некоторое время оба молча ходили по двору туда и обратно.

– Быть может, – начал Кромвель, когда молчание стало слишком тягостным, – вы откровенно скажете мне, что на уме у его светлости?

– Ну, все очень просто: герцог ожидает, что вы проведете Пасхальный понедельник в его обществе, как планировалось, и встретитесь с его друзьями. Взамен он окажет в Кокпите всю необходимую помощь господину Хэксби, который действует от вашего имени. В результате все будут в выигрыше. Вряд ли вы стремитесь ползать по канализационным коллекторам собственной персоной. А ваша личная безопасность – наша общая забота.

– Очень любезно со стороны герцога, – заметил Кромвель. – Вы ведь знаете, что господин Хэксби не совсем…

– Здоров? Да, увы. Но насчет этого не беспокойтесь. Мы поможем господину Хэксби в Пасхальный понедельник. Так что все пройдет как нельзя лучше. Нам только нужны точные указания, где именно искать ваши ценности. Вы же предоставите нам эти сведения?

– Да, конечно, – нехотя согласился Кромвель.

– Я рад, что этот вопрос решен. Герцог уверил меня, что препятствий не возникнет. Он не сомневается, что между ним и вами царит полное взаимопонимание. Итак, либо я, либо мой слуга Даррел отправится с господином Хэксби в Кокпит в назначенный день, а детали обговорим заблаговременно. – Вил замолчал; видимо, он надеялся, подобно родителю, который сделал своему ребенку одолжение, услышать слова благодарности, однако Кромвель ничего не сказал. – Мы должны обсудить еще кое-что, прежде чем я уйду, – выждав некоторое время, произнес прислужник Бекингема. – Это касается госпожи Хэксби.

– А она тут при чем?

– Бросьте прикидываться, сэр. – В голосе Вила не осталось и капли уважения. – Будем откровенны друг с другом. Вы отлично знаете, о чем идет речь. Как я понимаю, эта хорошенькая молодая дама, жена престарелого архитектора, была близкой подругой вашей дочери, когда обе они были совсем еще крошками. – Его тон стал откровенно саркастичным. – Прошу, поправьте меня, если я ошибаюсь, но вы ведь вышли на Хэксби именно через нее.

– Да, верно. Но, кроме этого, сама она никакой роли в нашем деле не играет.

– Разве? Повторяю: эта женщина была подругой вашей дочери, когда они были еще детьми, в те светлые дни, когда страной правили благочестивые люди. Когда в Уайтхолле жил Кромвель. Конечно же, сэр, вы должны знать, кто такая госпожа Хэксби на самом деле.

Кромвель пожал плечами:

– Я знаю. Но не все ли теперь равно? С тех пор столько всего изменилось, что…

– Кэтрин Ловетт, – перебил его Вил. – Дочь цареубийцы, сэр. Вот кто эта женщина в действительности, и таковой она останется навсегда. Поэтому его светлость очень хочет встретиться с ней.

В среду на Страстной неделе я встал на рассвете. Маргарет и Стивен поднялись еще раньше. Стивен принес мне завтрак, потом приковылял Сэм с письмом.

– Когда оно пришло?

– Подсунули под дверь, хозяин.

– Утром?

Слуга пожал плечами:

– Вчера вечером его там не было.

Я вскрыл печать. Внутри оказалось нечто, похожее на стихотворение. Написано почерком клерка, рука незнакомая.

 
Если вспомнить лес, где жил разбойник благородный,
И всего одну лишь букву в слове заменить,
То получится змей мерзкий подколодный,
Коего давно уже пора похоронить.
Ему однажды, правда, шкуру подпалили,
Однако этим не остановили.
И где же водится такая тварь?
Конечно, в Скотленд-Ярде, как и встарь!
 

– Что это? – поинтересовался Сэм, заглядывая мне через плечо. – Любовные стихи?

– Нет! – отрезал я, на этот раз искренне радуясь, что он даже имя свое мог прочесть с трудом. – Какая-то загадка.

– Я люблю загадки, хозяин. Прочитаете мне? Вдруг я разгадаю ее.

– Иди прочь! – велел я. – Оставь меня в покое, ради бога!

Сэм фыркнул, изображая недовольство, однако благоразумно удалился, не дожидаясь, пока я найду чем в него запустить.

Я отодвинул свежеиспеченную булочку. Аппетит пропал.

В этом послании содержалось уже второе предупреждение. Или оскорбление. Или угроза. Пожалуй, все вместе.

У меня похолодело в животе от страха. Сначала в понедельник днем в Уайтхолл приносят рисунок, на котором изображен человек, болтающийся на виселице, с буквой «М» на груди. А теперь вот еще и это: загадка, которую отгадает даже ребенок. Под благородным разбойником имеется в виду Робин Гуд, который, как всем прекрасно известно, жил в Шервудском лесу. Если заменить в слове «Шервуд» букву «ш» на «ч», то получится «Червуд», как презрительно окрестил меня герцог Бекингем. Червуд с обезображенным в прошлом году на пожаре лицом («Ему однажды шкуру подпалили»), который до сих пор работает в конторе Уильямсона в Скотленд-Ярде, хотя его «давно уже пора похоронить». Все предельно ясно.

Найти кухмистерскую, куда регулярно ходила Кэт, оказалось совсем легко. Она располагалась на восточной стороне Бедфорд-стрит и заявляла о себе не только выложенным в витрине товаром, который можно приобрести внутри, но и аппетитными запахами. На соседнем доме над головами прохожих скрипела недавно обновленная вывеска с изображением золотого руна.

Время приближалось к девяти утра. Помещение было битком набито домашними хозяйками и служанками, которые выбирали, что заказать на обед, и обменивались сплетнями в ожидании своей очереди. Мужчина в парике, заглянувший в подобное место, выделялся бы здесь, как чертополох на клумбе с розами.

К счастью, на другой стороне улицы находилась книжная лавка с откидным бортиком, на котором был выставлен товар. Я ждал там, перелистывая страницы покрытого пятнами сырости экземпляра книги Уолтера Рэли «История мира»; это было карманное издание, формат в одну шестнадцатую долю листа. Против лавки у столбиков стоял экипаж, который частично скрывал меня из виду.

Я ждал довольно долго, пока книготорговец не стал кидать на меня подозрительные взгляды. Он, может, и вовсе прогнал бы меня, если бы не мой костюм, внушавший окружающим явное уважение. Я повернулся и увидел Кэт, которая шла со стороны Генриетта-стрит. Рядышком семенила с корзиной в руке маленькая служанка Хэксби. Они зашли внутрь.

Я подозвал мальчика – посыльного книготорговца.

– В кухмистерскую напротив только что вошла в сопровождении служанки молодая дама в синем плаще. – Я бросил в протянутую ладонь посыльного три пенни. – Скажи леди, что джентльмен, которого она видела в воскресенье, хочет с ней поговорить.

Мальчик хитро на меня посмотрел. Ему было не больше восьми лет, но он уже считал себя опытным во всех отношениях. Сорванец стремглав ринулся через дорогу и вбежал в кухмистерскую. Через минуту вернулся и подмигнул мне. Больше ничего мне от него узнать не удалось, поскольку именно в этот момент за прилавком появился его хозяин. Он отвесил мальчишке подзатыльник и за ухо отволок его в лавку.

Я ждал. Через несколько минут Кэтрин перешла улицу и сделала вид, будто изучает книгу на витрине.

– Мне необходимо было с вами увидеться, – сказал я.

– Зачем?

– Я узнал, что означают слова «кобель» и «сука». Это двор «Кобеля и суки» неподалеку Друри-лейн. Я был там в публичном доме…

– Где вы были?!

– Это не то, что вы подумали. Я попал туда случайно. Меня преследовал Даррел. Но похоже, Бекингем посещает двор «Кобеля и суки» регулярно. Быть может, даже владеет этим заведением. Я видел там бумаги, написанные его рукой. – Я торопился все изложить, и слова буквально наскакивали друг на друга. – И еще герцог прислал мне два анонимных письма… Точнее, рисунок и загадку. Он пытается запугать меня. – Я отвернулся, чтобы не видеть лица Кэт. – И, по правде говоря, он в этом преуспел.

– Герцог уже запугивал нас раньше, – тихо произнесла она. – Ничего нового.

– Сейчас все обстоит по-другому.

Я хотел сказать, что в этот раз Бекингем испытывает ко мне неприязнь иного рода, чем прежде: я стал не просто небольшим препятствием у него на пути, не просто человеком, которого он презирал, поскольку я служил его врагам. Теперь он ненавидел лично меня, Джеймса Марвуда. Но я не стал говорить этого Кэтрин. Задушевность, которая возникла между нами в воскресенье, испарилась.

– Интересуетесь историей, сэр? Желаете приобрести это издание? – не вовремя влез чертов букинист.

– Нет! – рявкнул я. – Хотя, возможно. Я подумаю.

– Этот экземпляр – настоящий раритет, сэр. Книга сия, да будет вам известно, принадлежала бедной жене самого господина Уолтера. А уж содержание, сударь. По правде говоря, никто еще лучше не написал историю нашего мира, ибо никто лучше не познал его на собственном опыте. Кроме того, формат чрезвычайно удобен: можете положить издание себе в карман и читать где угодно.

– Сколько?

– Восемнадцать шиллингов, сэр. С учетом того, что это раритет. И то исключительно из уважения к вам. В церковном дворе собора Святого Павла я мог бы продать дороже, если бы захотел.

– Вздор! – возразила Кэт. – Вашей книге красная цена шесть шиллингов.

Букинист не ожидал атаки с этого фронта.

– Двенадцать, – слегка отступив назад, сказал он.

– Шесть.

– Так и быть, госпожа, не могу вам отказать, хотя и вырываю кусок хлеба изо рта своих бедных домочадцев. Восемь, раз уж вы настаиваете.

– Семь, и ни шиллинга больше. Ступайте и упакуйте ее для джентльмена.

Торговец низко поклонился Кэт и удалился вместе с книгой.

– Дешево сторговались, – произнес я сухо. – Учитывая, что этот экземпляр принадлежал супруге самого автора.

Неожиданно для меня Кэтрин рассмеялась. Я улыбнулся в ответ. Потом мы оба напустили на себя серьезный вид.

– Жеребец что-то замышляет в Пасхальный понедельник. Это явно связано со двором «Кобеля и суки», но, к сожалению, не знаю, каким именно образом. Кромвель тоже здесь замешан. Мне жаль, но я вынужден рассказать Уильямсону правду, предупредить его.

– Нет! – Она решительно покачала головой.

– Да, – настаивал я. – Я должен.

– Вы не понимаете. Мы тоже в этом замешаны. Теперь Вил и мой муж – лучшие друзья.

– Что?!

– Вил убедил бедного господина Хэксби, что Бекингем при помощи Кромвеля станет спасителем нации. Герцог назначил в Пасхальный понедельник частную встречу со своими единомышленниками. Без сомнения, они будут обсуждать там, как покончат с епископами-тиранами и, насколько мне известно, с королем тоже и как все смогут молиться, как они хотят, кроме папистов, естественно. Одним словом, Англия станет сущим раем на земле. Вот во что верит мой муж. Он считает, мы все должны помогать герцогу.

– Мы все? Только этого еще не хватало! Пусть господин Хэксби участвует в подобной глупости, если желает, но вас не втягивает. Позвольте мне сказать Уильямсону, что вы обратились ко мне по доброй воле и…

– Но я уже участвую в этом, Марвуд, хочу я этого или нет. Я им нужна. Я ведь дочь цареубийцы. Или вы забыли?

– Нет! – выпалил я. – Нет!

Кэт пристально смотрела на меня. Лицо ее побелело от гнева или, возможно, от страха. Или же от того и другого вместе. Она обошла вокруг меня и удалилась, а я остался один, чувствуя себя еще больше испуганным, чем раньше. Теперь я боялся не только за себя, но и за нее тоже.

– С вас семь шиллингов, сэр, – объявил букинист.

Мальчик-посыльный стоял позади него с «раритетом», купленным по явно завышенной цене, завернутым в бумагу и перевязанным бечевкой.

Я направился в Скотленд-Ярд с томом «Истории мира» в кармане.

Я никак не мог решить, говорить все-таки Уильямсону или нет. Рассказать все, что я знаю о планах Бекингема, попытавшись свести к минимуму роль, которую играли супруги Хэксби? Или послушаться Кэт и промолчать? Но если встреча в Пасхальный понедельник состоится, то что тогда станет со страной? И – своя рубашка ближе к телу – что сделает со мной самим Бекингем?

Уильямсон был у милорда Арлингтона, в его апартаментах в Собственной галерее. Они оставались там все утро. Мой стол в Скотленд-Ярде стоял у окна. В тот день я работал спустя рукава: смотрел на двор внизу, а мысли мои беспорядочно скакали туда-сюда.

Внезапно появился господин Уильямсон. И не один: с ним был, кто бы мог подумать, господин Велд. Да, тот самый господин Велд из Арундел-хауса. Они о чем-то разговаривали на ходу, склонившись друг к другу. Услышав на лестнице их шаги, я встал из-за стола и подошел к двери приемной, чтобы встретить обоих.

– Сэр, – сказал я, когда Уильямсон вошел, не поздоровавшись, – могу я…

– Марвуд, вы-то мне и нужны, – перебил он меня. – Ступайте в мой кабинет. Сейчас же!

Велд лишь кивнул мне, проходя мимо, хотя обычно был педантичен, как испанец, в соблюдении церемоний приветствия и прощания. Сегодня глаза у него были красные и опухшие.

Я проследовал за ними в кабинет господина Уильямсона.

– Закройте дверь! – велел он.

Велд без приглашения опустился в кресло.

– Печальные вести, – тихо пробормотал мой начальник. – Милорд Шрусбери скончался сегодня. Даже не представляю, что будет дальше.

Я переводил взгляд с Уильямсона на Велда и обратно. Лица у обоих были мрачными.

– Но как же так? Я сам видел его светлость совсем недавно. Милорд гулял в саду. Он выглядел совсем как прежде.

Велд прочистил горло и пояснил:

– У него внезапно началась горячка. Мы ничего не смогли сделать. Никто не смог бы помочь милорду.

– И теперь Бекингем снова исчез, – заключил Уильямсон. – Поскольку боится, что ему предъявят обвинение в убийстве.