Текст книги "Музыка на иностранном"

Автор книги: Эндрю Круми

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Разворошить прошлое, его изодранные, позабытые обрывки. И тут он увидел – прямо на ложе из бумаг, за грудой конвертов. Волос; длинный вьющийся каштановый волос. Волос Дженни. Кингу вдруг стало страшно. Так страшно, что тошнота подкатила к горлу.

Он осторожно взял волос двумя пальцами, поднял на свет и пристально его изучил. Это мог быть только ее волос – Дженни. Других вариантов нет. И лежал этот волос на самом дне, под грудами бумаг.

Но все равно: это еще ничего не доказывало. Кроме того, что Дженни, может быть, и открывала этот ящик. Или ее волос мог остаться на одежде Кинга и упасть в ящик, когда Кинг рылся там в первый раз. Каштановый вьющийся волос еще ничего не доказывал.

И все же – он был в ящике. Лежал на самом дне, под грудами конвертов. Кинг попытался припомнить волосы всех женщин, которые когда-либо спали здесь, в его спальне. Этот волос мог быть только волосом Дженни.

Ящик комода выдвинут, перевернут; содержимое рассыпано по полу. Неистовый поиск – чего? Того, чего здесь уже нет?

Свалить все бумаги в металлическую корзину; сжечь их дотла – по нескольку за раз. Что есть прошлое, кроме свидетельства обвинения? Но уже самая первая пачка – столько дыма. Он опять распахнул окно. Стало лишь ненамного лучше. Выйти на улицу – слишком подозрительно. Вся комната провоняла дымом; корзина полна обгорелых бумаг – на больших листах еще можно кое-что разобрать. Прошлое сопротивляется. Не дает себя уничтожить. Кинг и не думал, что это окажется так непросто – избавиться от старых, ненужных бумаг. Он просмотрел все, что осталось, – старые письма, заметки, счета, открытки. Ничего такого, что могло бы ему повредить, попади оно в чужие руки. Он вернулся в комнату, там все еще пахло дымом. Он себя чувствовал глупо, и это было обидно.

Но он так и не мог позабыть о волосе. То, что Кинг нашел в ящике, его не пугало. Его пугало другое: то, чего он не нашел.

На следующий день он проснулся рано. Пришел на работу пораньше и понял, что не в состоянии работать. Все утро он ждал новостей, которые успокоили бы его, – от Роберта. Или хотя бы от Дженни. Все утро он пытался убедить себя в том, что ничего криминального он не сделал, и сейчас его больше всего пугает именно неопределенность – молчание и необходимость ждать.

К обеду он слегка успокоился, но только слегка. Как обычно, в обеденный перерыв он пошел домой и уселся за пианино.

19

После обеденного перерыва Кинг вернулся на работу. Когда он проходил мимо кабинета, где сидела Джоанна, та окликнула его и сказала, что его искали. Какой-то мужчина. Кинг спросил, кто – она не знала; он не представился. Сказал только, что зайдет позже.

Работа не клеилась. Кинг взялся было за статью, но быстро понял, что он лишь пробегает глазами по уравнениям, совершенно не вдумываясь в их смысл. Зазвонил телефон, и Джоанна соединила его с Дженни. Дженни сказала, что ей очень понравились выходные. Но ее голос был немного отсутствующим, словно она думала о чем-то другом.

– И знаешь, Чарльз, у меня остался твой второй ключ – я забыла его отдать. Он тебе очень нужен?

Чарльза вновь охватило кошмарное ощущение собственной уязвимости.

– Нет, не особенно. Я приеду в Лондон на выходные, тогда и заберу ключ.

Дженни медлила с ответом.

– Ты уверен, что хочешь приехать? Я могу отправить его по почте.^[16]

– А почему ты думаешь, что я не хочу приехать?

– Послушай, Чарльз, я не очень понимаю, что между нами происходит. По-моему, нам надо сделать перерыв и как следует все обдумать.

Теперь уже Чарльз помедлил с ответом.

– Может быть, ты и права. Я позвоню тебе ближе к концу недели, тогда и решим.

Между ними как будто встал некий барьер. Рано или поздно ему все равно придется поговорить с ней начистоту и выяснить правду – другого выхода нет. Кстати, вот и причина поехать в Лондон. Если уж ни за чем другим. Но ему нужно время.

Невозможно работать. Формулы расплывались перед глазами, смысл ускользал. Кинг отложил статью и отправился к Джоанне.

– Как выглядел тот человек – который меня искал?

– Ну, такой… в общем, обыкновенный. Мне показалось, он немного нервничал. И ничего мне не сказал.

– Молодой, старый?

– Около тридцати. Одет – просто жуть! – Джоанна рассмеялась и продолжила раскладывать бумаги у себя на столе.

– И как же он был одет?

– Брюки, похоже, от одного костюма, пиджак – от другого. И совершенно кошмарные ботинки.

– Видно, вы хорошо его рассмотрели.

– На такое у женщин наметан глаз, Чарльз. Мне показалось, он физик. Наверняка он еще зайдет.

Джоанна явно воспринимала все это как маленькое развлечение. Чарльзу не понравилось такое ее отношение к постороннему – уж слишком беспечное.

– Нельзя, чтобы по зданию бродил кто попало, Джоанна. Еще пропадет что-нибудь.

Невозможно работать. Вернувшись к себе, Кинг попытался взяться за расчеты. Но из головы никак не шел этот волос – вьющийся волос Дженни среди его бумаг. Он снял трубку и набрал рабочий номер Роберта. Никто не ответил. Он попробовал позвонить Роберту домой – то же самое.

Он поднялся в столовую. Может, удастся отвлечься газетами. Он буквально с порога заметил мужчину, сидевшего в самом углу. Темные сальные волосы – и одежда в полном соответствии с неблагосклонным описанием Джоанны. Мужчина сидел один, явно в глубокой задумчивости. Если он и заметил Кинга, то не обратил на него никакого внимания.

Кинг взял с подставки газету и выбрал место, с которого было удобнее наблюдать за незнакомцем. Вполне возможно, это и вправду был физик – приехал на встречу с кем-нибудь или еще по каким-то делам. Для полицейского он был чересчур странным и заметным. Официальные лица не ходят с такими потрепанными портфелями. К тому же у полицейских наверняка есть дела поважнее, чем сидеть целый день в университетской столовой.

Кинг шумно перевернул несколько страниц газеты, исподтишка поглядывая на незнакомца. Не было смысла избегать встречи – если это он приходил сегодня, значит, рано или поздно он придет снова. Лучше прямо сейчас разобраться с этим вопросом. Кинг поднялся, подошел к незнакомцу и представился.

– О, доктор Кинг, я польщен нашей встречей. – Незнакомец протянул костлявую руку. – Я – Эдвард Уоррен.

Кинг облегченно вздохнул. Так это всего лишь тот псих, который прислал ему «Видение Вселенной».

– Я надеялся, что вы сможете уделить мне немного вашего драгоценного времени, чтобы обсудить мои идеи – если только я не отрываю вас от чего-то важного.

Вовсе нет, ответил Кинг и предложил Уоррену спуститься к нему в кабинет. Тот молча проследовал за Кингом.

– Присаживайтесь, мистер Уоррен.

Чарльзу сейчас нужно было отвлечься от мрачных мыслей, и Уоррен вполне для этого подходил. А отделаться от визитера труда не составит.

Уоррен чопорно уселся, сдвинув колени и слегка приподняв пятки над полом. Он открыл портфель, вытащил какие-то бумаги и протянул их Кингу. «Видение Вселенной: Приложения и дополнения».

– Это самые свежие результаты – мне не хотелось перепечатывать работу целиком, пока вы не выскажете свое мнение.

Чарльз взгромоздился на край стола и посмотрел на чудного посетителя сверху вниз.

– Большое спасибо, что вы прислали мне вашу работу, мистер Уоррен.

– Благодарю вас. Скажите, я правильно установил ширину полей? Я знаю, что поля должны быть широкими, но не хотел переусердствовать.

– Поля страниц? Ну, с полями-то все в порядке. А вот то, что между полями, вызывает у меня ряд сомнений.

– Я все понимаю, доктор Кинг, конечно, теорию идеонов трудно усвоить при первом прочтении. Все-таки эта теория – результат многолетней работы.

– Нисколько не сомневаюсь. Ваше упорство и работоспособность достойны всяческого восхищения. – Кинг наконец нашел опус Уоррена под грудой бумаг. – Вы написали, что хотите опубликовать эту работу?

– Не просто хочу – почитаю священным долгом.

– Ну, вы должны понимать, что я не могу вам помочь с публикацией. Я вам дам адреса некоторых журналов…

– Все эти адреса у меня уже есть, доктор Кинг. Я же не идиот. Но они не возьмутся за публикацию моей работы.

– Я рад, что вы это понимаете.

– Видите ли, они все знают мое имя, и у них есть инструкции – мои работы не публиковать. Потому что теория идеонов наглядно покажет им всем, какие они непробиваемые кретины; конечно, они никогда не признают мои труды истиной. Если бы даже я попытался представить им работу под другим именем, они все равно сразу раскроют эту уловку и догадаются, кто стоит за псевдонимом; теория идеонов тесно и неразрывно связана с именем Эдварда Уоррена.

– Так что же вы от меня хотите?

– Доктор Кинг, в мире физики назревает революция. Кто станет ее героем, кто жертвой? Кто мучеником? Но один-единственный человек не может начать революцию, как бы ни были велики его таланты. Ему нужны союзники, нужны помощники. Доктор Кинг, я хочу, чтобы вы стали моим союзником.

Кинг заерзал на столе и потер подбородок.

– Понятно. Видимо, вы хотите, чтобы я откровенно высказал вам свое мнение по поводу вашей теории?

– Смиренно прошу вас об этом. Собственно, я и пришел, чтобы выслушать ваше суждение.

Кинг открыл «Видение» на первой странице:

– Хорошо. Возьмем ваши начальные постулаты. «Скорость света не является постоянной». Вынужден с вами не согласиться.

– Вы не согласны? – Уоррен засмеялся. – Но, доктор Кинг, неужели вы пропустили простое и очевидное доказательство; как же иначе объяснить действие линзы?

– Вы правы в том отношении, что при прохождении через линзу свет замедляется. Когда говорят о постоянной скорости света, речь идет о скорости света в вакууме. Это очень хорошо обосновано теоретически, и никаких доказательств обратного нет.

Уоррен вскочил и взъерошил руками свои сальные волосы. Он заметался туда-сюда по маленькому кабинету, так что Кингу пришлось слезть со стола и отойти в сторонку, чтобы растревоженный посетитель его не снес.

– Чушь! Постыдная чушь! Доктор Кинг, я был о вас лучшего мнения, я был уверен, что вы способны заглянуть за горизонт, я думал, что в вас есть мужество, есть воля, что вы станете моим соратником по борьбе. Я надеялся, что в вас – в единственном из всех – еще остался революционный дух.

Кинг вздрогнул:

– С чего вы взяли? С чего бы мне быть более революционным, чем все остальные физики, с которыми вы общались?

Уоррен как будто его и не слышал:

– Вижу-вижу, и вас уже обработала Академия наук, эти механики мысли. Вы-то наверняка ничего не помните. Всем, кто прошел через них, они что-то такое колют – чтобы стереть память. Вы что, не видите – они же вас ослепили! Вы считаете себя человеком науки, вам кажется, будто вы ищете истину, а на самом-то деле вы – всего лишь очередной инструмент сионистской научной пропаганды! И сейчас вы начнете втолковывать мне этот бред, что время течет по-разному и что Е равно эм-цэ квадрат, да? Вас оболванили, как и всех, доктор Кинг. Я пришел, чтобы освободить вас, а все, что вы можете, – это долбить мне вашу волшебную формулу про постоянную скорость света.

– Почему вы прислали мне вашу работу? – тихо спросил Кинг.

– Да потому что я думал, что из всех людей именно вы станете поборником истины, свободы, справедливости…

– Но почему я?! – Кингу вдруг хотелось схватить Уоррена за плечи и как следует его встряхнуть; он с трудом удержался. – С чего мне быть тем избранником, кого должна волновать истина и свобода? Как вы вообще обо мне узнали?

Уоррен, видимо, заметил, что ему наконец удалось произвести впечатление на собеседника, и был явно этим доволен:

– Вы – приверженец истины, доктор Кинг. Вы же не будете этого отрицать? Вы – тот, кто станет священным поборником науки, преодолеет препоны измышлений и лжи – и свергнет диктатуру невежества!

Кингу вдруг стало не по себе. С какой стати этот Уоррен объявляет его поборником свободы? Может, он и о «Паводке» что-то знает? Сейчас Кинг уже был готов подозревать всех подряд – всех до единого.

– Все ученые ищут истину, мистер Уоррен, – что бы они ни считали истиной. Но все-таки, что подтолкнуло вас искать помощи именно у меня? Кто назвал вам мое имя? Что еще вам обо мне говорили?

Уоррен стоял у окна, глядя на улицу.

– Мы с вами вдвоем, доктор Кинг, мы одолеем их всех. Вы уважаемый ученый, вас знают в научных кругах, у вас много контактов. Замолвите словечко – а дальше все пойдет само собой. Разумеется, я не жду, что мою теорию примут сразу же. Такие идеи слишком оригинальны и слишком опережают свое время, чтобы человечество приняло их немедленно. Но рано или поздно их примут! – Он отвернулся от окна и подошел к Кингу. – Нужно заставить человечество осознать свою слепоту и недальновидность, нужно сорвать повязку – и открыть всем глаза на пагубность теории относительности; это антихристианское, идолопоклонническое, непристойное собрание лжи.

Кинг сел в кресло, из которого поднялся Уоррен, и воззрился на странного сумасшедшего в пиджаке и брюках от разных костюмов.

– Я не буду вам помогать, мистер Уоррен. Может, меня и оболванили, как вы изволили выразиться, но я не согласен с вашими идеями. Я считаю их полной чушью. Может быть, я ошибаюсь, а вы правы, но у вас свои воззрения, а у меня – свои, и мы не можем согласиться друг с другом. Но мне интересно, кто вас надоумил отправить вашу работу именно мне?

– Может быть, вы ошибаетесь? – Уоррен как будто не верил своим ушам. – Как спокойно тупица соглашается со своим невежеством! Впрочем, может, и так. Вам ведь, в сущности, наплевать, правильно? Что вам за дело до того, что вся ваша физика – сплошное нагромождение вселенской чуши; вы-то уже урвали себе уютный кабинет с огромным столом. Вся ваша наука – вздор, но кого это волнует?! – Уоррен снова взъерошил свои засаленные патлы. – Господи, да меня от вас просто тошнит. Вы себе даже оправданий не ищете, просто с ходу отвергаете все, что вам непонятно. Вы даже не готовы к тому, чтобы спокойно, как воспитанный человек, обсудить спорные вопросы.

Кингу уже надоел этот бред. Он резко поднялся:

– Хорошо, если вам от этого будет легче, я готов разобрать вместе с вами вашу треклятую работу и объяснить, что я по этому поводу думаю. Но сначала скажите мне все-таки, мистер Уоррен, какого черта вы ко мне приперлись? Чего вы от меня ожидали, какой помощи, в чем?

Уоррен презрительно хмыкнул и что-то пробормотал – кажется, по-латыни.

– Эти механики мысли хорошо над вами потрудились. Я ждал от вас большего. Я думал, что в вашем лице обрету доверенного помощника и соратника; я был уверен, что правильно истолковал знаки, но теперь вижу, что я ошибся.

– Какие еще знаки? – Этот помешанный все больше и больше не нравился Кингу. Надо было оставить дверь в кабинет открытой.

– Мне был знак. Строчка в газетной статье: «Он прирожденный лидер». Мне нужно было найти прирожденного лидера, который помог бы мне в моей борьбе. Пару недель назад я просмотрел список здешних сотрудников, он висит на доске у входа, и тут я увидел: Кинг.^[17] Предводитель народа.

Чарльз испустил подавленный стон и снова присел на край стола.

– У меня есть еще десять минут, мистер Уоррен. Я готов их потратить на объяснения причин, почему я считаю вашу теорию неверной. Потом мне надо будет уйти. Присядьте, пожалуйста.

Кинг заговорил об уравнениях Максвелла, об измерении времени, о световых сигналах и искривлении звездного света, проходящего вблизи Солнца во время затмения. Он видел, что Уоррен не воспринимает его объяснений.

– Доктор Кинг, вы просто слепой тупица. Вы начинаете с утверждения, что скорость света – самая высокая во Вселенной, и используете этот тезис, чтобы доказать его же. Я уже слышал все эти доводы – это замкнутый круг! Эти жиды из Академии наук замечательно вас обработали, ничего не скажешь. – Уоррен встал. – Я пришел дать вам свободу, но вы все-таки выбираете рабство. – Безо всякого предупреждения он набросился на Кинга с кулаками; тот сгреб его за пиджак и легко отшвырнул от себя. Уоррен с грохотом врезался спиной в стену. Отвратительная сцена.

Дверь распахнулась – на пороге стояла Джоанна, она прибежала на шум.

– Позвоните в охрану, – сказал ей Кинг, – пусть проводят этого человека до выхода.

– Это не обязательно, – возразил Уоррен. – Я и так ухожу – нет смысла тратить на вас свое время. Вы тупица, Кинг. Слепой тупица. Так и знайте. – С тем он и вышел.

Чарльз и Джоанна в замешательстве уставились друг на друга. Потом она вытащила из кармана бумажный носовой платок:

– Вы как, в порядке? Кажется, он вам лицо расцарапал.

Кинг взял у нее платок и вытер вспотевший лоб.

В коридоре уже толпился народ, многие заглядывали в дверь, пытаясь понять, что происходит. Кинг сообщил им, что цирк закрылся. Он хотел лишь одного – чтобы его оставили в покое. Ему очень не нравилось, что посторонние видят его в таком состоянии. И особенно Джоанна.

Он ушел с работы пораньше. День выдался тревожным и странным – визит Уоррена, вместо того чтобы отвлечь Кинга от мрачных мыслей и снять напряжение, только усугубил их. Его подозрения по поводу Дженни и тревоги и страхи насчет того, что будет дальше, так никуда и не делись. Он позвонил Роберту – и на этот раз дозвонился.

– Чарльз? Не ждал, не ждал…

Весьма натужное веселье. Голос Роберта звучал натянуто и неестественно. Похоже, он был пьян.

– Как у тебя дела, Роберт? Есть что-нибудь новенькое?

– На самом деле я сейчас занят, Чарльз, не могу говорить. Работы много навалилось. Надо кое-что уладить. Я тебе перезвоню.

– Нам нужно встретиться, Роберт. Я думаю, ты был прав. Насчет Дженни.

– Чарльз, у меня правда нет ни минуты. Мне кажется, нам не стоит пока встречаться. Тут такая неразбериха. Я позвоню. Пока.

На следующее утро Джоанна сказала Кингу, что ей очень неловко за этот несчастный инцидент с Уорреном; она чувствовала себя виноватой. Он сказал, что лучше всего просто об этом забыть. Войдя к себе в кабинет, он первым делом засунул «Видение Вселенной» в мусорную корзину. Незадолго до обеда раздался телефонный звонок.

– Доктор Кинг? Говорит инспектор Мэйс, центральный полицейский участок Кембриджа. Вы не могли бы зайти к нам сегодня? Нам надо поговорить. Так, выяснить пару рабочих моментов. Так что вы не волнуйтесь. Обычная текучка.

20

– Присаживайтесь, доктор Кинг. Скажите, пожалуйста, вы давно знаете Роберта Уотерса?

– Уже лет пять. Мы познакомились в кафе, разговорились. Оказалось, что у нас много общего. В общем, мы подружились и до сих пор остаемся друзьями.

– Он говорил вам, что мы вызывали его сюда к нам на прошлой неделе?

– Да нет, не думаю.

– Вы не думаете?

– Нет, не говорил. А должен был сказать?

– Не вижу причин, почему нет. Вам что-нибудь говорит слово «Паводок»?

– Да – а что? Следует ожидать наводнений?

– Нет, я имею в виду название. Вы уверены, что Уотерс никогда не упоминал его в разговоре и ничего не рассказывал о вещах, которые он пишет – о стихах или прозе?

– Уверен.

– Вернемся к этому позже. Взгляните на этот документ. Узнаете?

– Разумеется. Это моя последняя статья.

– Вы ее сами печатали?

– Нет, мне помогла одна девушка. Дженни Линдсей.

– Это ваша подруга? А ее адрес?

– Бэйсуотер, Оуэн-Террас, дом тридцать четыре, квартира девять.

– Она печатала это в Лондоне?

– Нет, здесь.

– Она часто к вам приезжает, да?

– Нет, обычно я езжу к ней в Лондон.

– У вас есть еще девушки?

– А это важно?

– Может быть. Так есть у вас другие девушки?

– Нет.

– То есть вы счастливы именно с ней. Чудесно. Удивительно, что такой привлекательный мужчина в вашем возрасте еще не женат. Хорошая работа. Хорошее образование. Вы не из тех, кто женится, а?

– Может, когда-нибудь.

– Вы с ней спите?

– Послушайте, что вы себе позволяете?

– А вы, похоже, каждые выходные проводите в Лондоне и ночуете по этому лондонскому адресу. Вы, кстати, поставили об этом в известность министерство жилья?

– В любом случае я остаюсь там не более двух ночей подряд и бываю в Лондоне далеко не каждые выходные.

– Если у вас вдруг войдет в привычку оставаться там и на третью ночь, вы должны будете сообщить об этом в министерство жилья, сами знаете.

– Да, знаю.

– Вы гомосексуалист, доктор Кинг?

– Нет. А почему вдруг такой вопрос?

– Это важно для нашего расследования. Мужчина в самом расцвете сил – и холостяк.

– Я же сказал, у меня есть девушка.

– И вы с ней спите?

– Да.

– Вам это нравится?

– А это тоже имеет значение для вашего расследования?

– А может, на самом деле вы голубой, только пока сами этого не знаете. Или боитесь признаться, даже себе самому.

– Да, мне нравится с ней спать.

– А ей – с вами?

– Об этом надо спросить у нее.

– Может, и спросим. Всему свое время. А пока, доктор Кинг, вернемся к вашей статье. Как я уже понял, ее печатала ваша девушка, а на чьей пишущей машинке?

– Я брал машинку у Роберта.

– У Роберта Уотерса? Очень интересно.

– В каком смысле?

– А вы взгляните на этот документ, доктор Кинг, – он вам не знаком? Ничего серьезного, просто старый памфлет, написанный несколько лет назад, видимо, каким-то недовольным интеллектуалом. Тянет всего на полгода исправительных работ или, может быть, даже на штраф. Посмотрите внимательнее. Ничего не замечаете?

– Он называется «Паводок».

– А еще что-нибудь? Посмотрите на заглавную «Ф». Видите, середина почти не пропечатывается? И так – во всем тексте. Теперь сравним с заглавными «Ф» в вашей статье. Вот, пожалуйста: «физический» – точно такое же «Ф», видите? Ваша статья и «Паводок» напечатаны на одной и той же машинке.

– И что это доказывает?

– Что «Паводок» написал ваш друг, Роберт Уотерс.

– Понятно. А зачем вы мне все это говорите?

– Зачем? Чтобы посмотреть, согласитесь вы с нашими выводами или нет. У вас логический склад ума, доктор Кинг. Подключайте свою логику. Что это доказывает?

– Это доказывает, что моя статья и «Паводок» напечатаны на одной и той же машинке.

– И?..

– И… все. Мало ли кто мог взять машинку у Роберта.

– Что ж… звучит разумно. Но в таком случае Уотерс должен знать, кто написал «Паводок».

– Значит, вам надо спросить у Роберта.

– У Роберта мы уже спрашивали, доктор Кинг. Я же вам говорил. Мы дважды его вызывали. Ему поручили одну работу, правительственное задание – думаю, он говорил вам об этом. Мы его спрашивали о «Паводке». Знаете, что он ответил? Что никогда даже не слышал такого названия. И что вы на это скажете?

– Вы показывали ему мою статью?

– На тот момент мы о ней еще не знали. Но теперь-то, когда мы знаем, кое-что проясняется, верно?

– Но кто-нибудь из его друзей мог попросить у него машинку под любым предлогом.

– Например, чтобы напечатать статью?

– Я вам уже говорил, что я здесь ни при чем.

– И я готов вам поверить. Мы запросили в министерстве печати машинописные оригиналы всех ваших статей, и эта – единственная, напечатанная на машинке Уотерса. Так что к вам – никаких претензий. На данный момент. Поймите меня правильно, доктор Кинг, обычно я не занимаюсь такими делами; старые памфлеты – поэзия, Боже упаси! Моя работа – ловить преступников. Но Уотерсу поручили ответственное задание. И дело не только в том, что он вполне может быть автором этого бреда. Меня больше волнует другое. Вы знаете, что он пидор?

– Он?!

– Хотите сказать, что он от вас это скрывал? Никогда к вам не подкатывал? К такому красавцу, как вы? Уотерс «голубой», и я могу это доказать.

– В таком случае я не вижу, зачем я вам нужен для вашего расследования.

– Еще как нужны! Расследование только начинается, смею вас уверить. Видите ли, Уотерсу собираются поручить работу над одной книгой; когда мы об этом узнали, мы поставили в известность кого следует, что он не является абсолютно благонадежным. Но они там считают, что он – единственный, кому можно доверить такую работу, так что наша задача – за ним присматривать. Это все, что мы со своей стороны можем сделать. И тут мы подключим вас.

– Меня?!

– Я хочу, чтобы вы понаблюдали за ним. Вы говорите, что он ваш друг, доктор Кинг, но по всему выходит, что вы едва его знаете – его истинное лицо. Он подрывной элемент и к тому же гомосексуалист. Лично я не хотел бы иметь такого друга. Я хочу, чтобы вы поговорили с ним по душам. Добейтесь его доверия. Мне нужно знать всех его дружков-пидоров. Может быть, кто-то из них связан с этим «Паводком».

– Так это на самом деле большая охота на гомосексуалистов? Роберт – мой друг, неужели вы вправду думаете, что я буду за ним шпионить? Да даже если бы я сказал, что согласен, я бы мог просто-напросто напридумывать для вас имен, и все.

– Придумать-то можно. Но это было бы глупо. Вполне может так получиться, что мы займемся и вами тоже. Раскопаем что-нибудь такое из ваших дел, о чем вы и знать не знаете. Знаете, доктор Кинг, давайте не будем страдать херней, прошу прощения за бедность речи. Я знаю, что вы уже во всем этом завязли по самые уши, но в данный момент мне на это плевать. Сейчас меня занимает Уотерс. И его любовнички. Будете их покрывать – и я могу призадуматься: а с чего бы вдруг? Может, вы сами из этих? От вас мне нужно только одно: имена. Для начала. Сами увидите, это нетрудно, а дальше будет еще проще.

– Но зачем? Зачем столько всего затевать – лишь для того, чтобы подловить человека? Вы меня вызываете, тычете мне мою же статью – с чего вы вообще взяли, что эта статья как-то связана с «Паводком»? Вас же только интересует Роберт, верно? А Дженни что говорит? Она ведь из ваших, да? Из ваших шпиков?

– Дженни? Ваша девушка? Да, пожалуй, вам надо бы присмотреть и за ней тоже. Сейчас время такое – никому нельзя верить. Я же немного от вас прошу, доктор Кинг. Просто узнайте имена. Окажите услугу и нам, и себе.

– Неужели вы правда думаете, что я предам своего друга?

– Сдается мне, доктор Кинг, вы не в том положении, чтобы отказываться. Видите ли, в чем дело. В один прекрасный день мы получили распоряжение из Пятого отдела – проверить Уотерса. Ну, первое, что я сделал, – отправил двоих сотрудников провести обыск в его университетском кабинете. Ничего такого, обычный рабочий осмотр. Проверить письменный стол, ящики, книжные полки – не держит ли он чего сомнительного. Ну, еще пролистать несколько книг – нет ли чего-нибудь между страниц. Мой сотрудник берет одну книгу – заметьте, наугад – и встряхивает ее над столом. Из книги вылетает обрывок бумаги, на котором что-то накорябано. Опять же, ничего особенного в этом нет, но на всякий случай он приносит мне этот обрывок. Вот он, взгляните. Видите? Читайте сами: «ПАВ 343592». Знакомый номер? Еще бы; это ваш телефон. Выяснить это труда не составило. Но что означает «ПАВ»? Я решил поднять архивы, и что же в конце концов раскопал? Старый памфлет «Паводок». Уотерс – воды – паводок, понимаете? Всякая историческая ерунда в памфлете – как раз в его духе, он ведь этим занимается. Но откуда вот эта часть, поэтическая? Мерзкие пидорные стишки. Далеко не Вордсворт,^[18] скажу я вам. И еще вот эта статья – о легализации гомосексуализма. Сразу стало понятно, что он за тип: подрывная деятельность плюс «голубой». У вас замечательные друзья, доктор Кинг. В общем, теперь нам практически все ясно. Уотерс собирает материал для памфлета. Он знакомится с вами в кафе, вы сидите – беседуете. Он почему-то решает, что вы, может быть, захотите ему помочь, просит ваш телефон и записывает номер на первом попавшемся обрывке. Позже он звонит вам, вы с ним встречаетесь где-нибудь, где нет посторонних глаз, и он вам рассказывает, чем он, собственно, занимается.

– Нет. Все было не так.

– Потом он кладет бумажку с вашим телефоном в книгу и благополучно о ней забывает, а через пять лет на нее натыкается мой сотрудник.

– Я не верю, что Роберт мог заниматься чем-то подобным.

– Вы хотите сказать, что он никогда не рассказывал вам о «Паводке»?

– Никогда.

– В таком случае как вы можете объяснить, зачем он написал эти буквы после номера вашего телефона?

– Я не знаю… Мы договорились о встрече. Хотели сыграть дуэтом что-нибудь из классической музыки. Эти буквы могут быть просто какой-то пометкой, может, это какое-то сокращение. Да они могут означать что угодно. Почему вы их связываете с памфлетом – только из-за того, что там есть что-то на историческую тематику?

– Нет смысла его покрывать. Вспомните, «Паводок» напечатан на его пишущей машинке.

– Но до сегодняшнего дня вы ничего об этом не знали! Почему вы так уверены насчет «Паводка»? Господи, это все Дженни, это она, да?

– Назовем это интуицией следователя. Я ведь знаю, что вы как-то замешаны в это дело, но сейчас для меня это не важно. Сейчас для меня главное – Уотерс и его делишки. К вам у меня нет претензий. То есть если вы выполните мою просьбу. Просто сделайте то, о чем я вас попросил, и занимайтесь себе своей физикой. Вас никто больше не потревожит. Мне нужна всего лишь одна крыса, которая приведет меня в крысиное гнездо. Этот «Паводок»… он мне уже остопиздел, если по правде. Само по себе это дело не стоит и выеденного яйца. Но ваш дружок Уотерс – такая гнида, и я до него доберусь. И до него, и до его антиобщественных приятелей. Даете мне имя, чтобы мне было с чего начать раскручивать дело, – и идете спокойно своей дорогой. А будете с нами играть – я вашу приятную, тихую жизнь так испорчу, что мало не покажется. Я достаточно ясно все излагаю? Сейчас Перкинс вас проводит, но на следующей неделе ждем вас к нам. И постарайтесь уже что-нибудь выяснить к этому времени.

21

Пять лет назад Роберт Уотерс и Чарльз Кинг встречались как минимум раз в неделю. Роберт приходил к Чарльзу со своей скрипкой, и они играли дуэтом. Во время второй «музыкальной встречи» Кинг снова заговорил о «Паводке» и даже удивился, когда Роберт еще горячее, чем в первый раз, поддержал эту идею. Роберт снова принес с собой папку своих стихов, но теперь он уже не возражал, чтобы Кинг что-нибудь почитал.

За несколько дней до этого Кинг сказал Энни, что между ними все кончено. Они встретились после уроков; Кинг ждал ее у школы и смотрел на шумные толпы учеников, выбегавших из дверей. Она просила его зайти за ней в класс, но он предпочел подождать снаружи. Была зима, на улице было холодно, однако мысль войти в школьное здание почему-то казалась ему нелепой. Наконец она вышла, поцеловала его в щеку, и они не спеша пошли вдоль реки. Тогда-то он и сказал ей, что им надо расстаться.

Обычно Кинг никогда не бросал своих женщин подобным образом. Он смотрел на отношения между мужчиной и женщиной так: если ты хоть раз переспал с женщиной, значит, создал некую вечную связь, и что бы ни происходило потом – вы продолжали встречаться или же разбегались сразу, – таинственная вечность жила; и этот загадочный негласный договор всегда оставался в силе: если плоть двоих соединилась хоть раз, хоть на краткое время, эти двое уже никогда не расстанутся в вечности, они так и будут едины. Отношения между мужчиной и женщиной, по мнению Кинга, могли меняться, но не могли оборваться, закончиться, как не могут закончиться и оборваться воспоминания. Возможно, ему просто было удобно рассматривать свои связи с женщинами под таким углом, ведь узы, которые соединяли его с каждой конкретной женщиной, всегда были слабыми, неощутимыми. Он переспал с Энни из чистого любопытства, возникшего однажды в музее, и свое любопытство он уже удовлетворил. Когда-нибудь воспоминания о ней станут смутными и расплывчатыми, и тогда, может быть, она его снова заинтересует. А сейчас лучше остановиться. Однако он понимал, что для нее – все совсем по-другому. Она все больше и больше привязывалась к нему. Она хотела от него того, что он просто не мог ей дать. И это его раздражало. Вот он и решил оборвать их отношения сразу и навсегда. Пока все не слишком далеко зашло.