355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эндрю Круми » Музыка на иностранном » Текст книги (страница 6)
Музыка на иностранном
  • Текст добавлен: 9 августа 2017, 21:00

Текст книги "Музыка на иностранном"


Автор книги: Эндрю Круми



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Не тратьте свое драгоценное время, доктор Кинг. – Она не стала менять позу.

– Да тут все несложно. Надо только добраться до рычажка – вот того, гнутого. Видите? – Джоанна едва ли не легла грудью на машинку. Кинг почувствовал ее дыхание у себя на щеке. – Главная сложность – к нему подобраться.

– Давайте я попробую. У меня пальцы тоньше.

– Только ноготь не сломайте. Вот-вот-вот… просто давите на него.

Неприязнь к Джоанне ничуть не мешала ему наслаждаться этой неожиданной близостью. Джоанна давила пальцем на погнутый рычажок, и при этом все ее тело напрягалось, и он смотрел на нее и любовался. Джоанна тоже не очень его любила, кажется, он ее раздражал, но сейчас тем не менее она была явно довольна его вниманием и не отказывалась разыграть небольшую пьеску из театра флирта.

– Вот видите! – Он несколько раз ударил по клавише; теперь рычажок двигался свободно, раз за разом отбивая букву на валике каретки.

– Спасибо. Вы хорошо разбираетесь в этих машинках, да?

– Зато совсем не умею печатать.

– А та ваша статья? Вы сказали, что напечатали ее сами.

– Ну да. Вообще-то мне помогли. Одна моя приятельница.

– Ей вы тоже сунули взятку?

– Послушайте, Джоанна, я совсем не хотел вас обидеть этими чулками.

– Вы меня и не обидели. Просто в тот раз я и вправду была ужасно занята, а то, конечно, все напечатала бы. А чулки замечательные. Так что теперь я у вас в долгу.

– Ладно, пусть будет так. Кстати, о долгах: вы не могли бы перепечатать этот реферат для публикации и отправить вот эти бумаги в журнал?

– Думаю, что смогу. Положите все сюда.

– Спасибо. Кстати, Джоанна, – зовите меня Чарльз.

Потом он поднялся наверх выпить чаю. В столовой сидели несколько человек, задержавшихся после семинара. Кинг уклонился от беседы с докладчиком (дискуссия и без него была весьма оживленной) и взял с подставки газету. Он сел рядом с Генри – тот объяснял что-то одному из своих аспирантов, корябая уравнения на салфетке.

Чарльз вдруг поймал себя на том, что опять думает о Дженни. Если она зачастит к нему в Кембридж, это будет совсем не кстати. Он вообще не любил, когда его «сферы разных жизненных интересов» как-то пересекались.

Экономические прогнозы по-прежнему благоприятны. Чарльз бросил взгляд на фотографии в газете: новые фабрики, новые правительственные назначенцы. Цель всякой газеты – уверить читателей в том, что вокруг ничегошеньки не происходит, то есть какие-то события происходят, и они могут быть интересными и даже сенсационными, но они не грозят переменами. Задача газеты – лишь притворяться газетой, то есть представлять в виде последних событий всякую ерунду, а то и прямое вранье.

Неуклонный рост благосостояния. Чарльз взял газету не для того, чтобы читать, а для того, чтобы притворяться, что читает – отгородиться от попыток коллег втянуть его в разговор, пока он пьет чай и думает о своем: о Дженни и о дурацких тревогах Роберта.

Обзор кино: «Урожай ангелов» (У. Сёрт). Клайв Рентфорд в роли героя Сопротивления – Боба Уинмора по прозвищу «Победитель»; история фермерского сына, ставшего борцом за свободу. Уильям Данжерфилд великолепно сыграл зловещего Штейерманна. Обратите внимание на Питера Рэя в роли Мозели. Любовная линия – прекрасная Аннет Хьюджес в роли возлюбленной Уинмора Доры. Очень рекомендую.

Кингу от Дженни нужен был секс, только секс и ничего, кроме секса. Его романы всегда проходили по одному и тому же сценарию: со временем он неизбежно узнавал эту женщину все лучше и лучше, понимал, что она за человек – что она собой представляет. И ему становилось с ней скучно – он понимал, что в ней нет ничего, что могло бы стать для него по-настоящему интересным. Он понимал, что они никогда не будут друзьями. Все дело в том, что женщины, к которым Кинга тянуло как к женщинам, интересовали его только в смысле постели. Они не относились к тому типу женщин, с которыми он захотел бы дружить. И все-таки Дженни ему очень нравилась. Она казалась такой честной – и такой ранимой. И к тому же она охотно давала ему все, что он от нее хотел. Это даже его пугало. А в ту пятницу, когда она позвонила в его дверь, поздно вечером, с вымокшими от дождя волосами – она примчалась к нему из Лондона, чтобы напечатать его статью. Его отношения с Дженни давали ему ощутить всю полноту власти мужчины над женщиной, и эта власть пугала его до дрожи. Дженни никогда и ни в чем ему не отказывала – правила их отношений всегда устанавливал он.

Слушайте по радио: Неофициальные встречи (Государственное вещание, пятница, 21.00). Реджинальд Торнвилл, новый министр юстиции, рассказывает о своей карьере, включая участие в подготовке проекта Конституции 1947 года. До своего последнего назначения он занимал пост председателя Комитета по гражданским правам. Среди его музыкальных пристрастий – концерт для кларнета с оркестром Моцарта, квинтет «Форель» Шуберта и Девятая симфония Бетховена.

Кинг перевернул страницу газеты, будто и вправду внимательно ее читал. Он допил чай, спустился к себе в кабинет, уселся за стол и уставился на стопку чистой бумаги, лежавшую перед ним.

Дженни часто расспрашивала его о его работе. Она говорила, что не понимает, как это: целый день ничего не делать, а только заниматься расчетами – словно он виделся ей то ли живой счетной машиной, то ли гениальным бухгалтером. Когда он как-то раз попытался описать ей свой обычный рабочий день, он понял, что непосредственно записи и расчеты занимают лишь малую часть его времени. По большей части он читал, думал или глазел в окно. Для Дженни это было пустой тратой времени, а он не хотел, чтобы она представляла себе его работу в таком свете.

Еще она как-то спросила, как это может быть – что он, физик, не ставит экспериментов? Он ответил, что Эйнштейн тоже не ставил экспериментов. И все же она никак не могла понять, что за удовольствие получает Кинг, с головой погружаясь в мир непостижимых формул и символов. Тогда он объяснил ей, что его работа чем-то похожа на складывание картинки-головоломки или решение кроссворда, когда подолгу топчешься на одном месте и отчаянно ищешь хотя бы какую-нибудь зацепку – проблеск, искорку, озарение, которое подскажет тебе единственно верное место для кусочка картинки или правильное ключевое слово. И тогда ты делаешь еще один шаг на пути к решению и на какой-то миг чувствуешь, что ты гений; а потом опять застреваешь – и так без конца. Дженни осторожно спросила Кинга, неужели и весь наш мир ему видится как громадная головоломка; и он ответил – вот именно, хотя часть этой головоломки заключается в том, чтобы понять, что это за головоломка.

Преобразование одного-единственного уравнения заняло у Кинга три четверти часа и полторы страницы расчетов. Он начал подставлять коэффициенты и сокращать дроби и вскоре получил ответ – ноль. Он в раздражении вскочил, пару минут походил по кабинету, а потом заглянул в «Видение вселенной».

на основании выражения (57) мы делаем вывод, что души по сути своей фермионы, таким образом, согласно принципу исключения Паули, две души не могут одновременно находиться в одном и том же теле. Из чего следует, что ряд церковных ритуалов, связанных с такими понятиями, как одержимость бесами и изгнание злых духов, по-видимому, не имеют никакой научной основы.

В заключение этой главы приведем еще одно доказательство существования Бога. Полный лагранжиан для идеонной теории выражается уравнением (63). Очевидно, что в результате возникает большое число дивергенций, и для обратной нормализации мы вводим новое поле, которое соединяет все со всем, таким образом, снимая вышеуказанную проблему. Это всеобъемлющее поле и есть Бог.

В дверь постучали. Это была Джоанна; она хотела спросить Чарльза насчет одного слова в его реферате, написанного неразборчиво.

– Где-то тут. Ага, вот… – Она положила рукопись на стол и подалась вперед, указывая на «камень преткновения». Кинг захлопнул «Видение вселенной» и отодвинул его в сторону.

– Асимптотический, – сказал он.

– Лучше напишите.

Он написал поразборчивее:

– Так понятно?

– Да. Понять не могу, почему вы, физики, всегда изъясняетесь такими длинными и непонятными словами.

– А чтобы никто не догадался, о чем мы говорим.

– Похоже на то. Кстати, Чарльз, я отправила ваш препринт. Будет готов к среде.

– Спасибо. – Он провожал ее взглядом, пока она не закрыла за собой дверь. Вот как – Чарльз! Произнося его имя, она чуть запнулась, видно, очень уж ей хотелось назвать его именно так.

Значит, расклад такой. Теперь Джоанна отправит три копии статьи вместе с рефератом в «Британский физический журнал». Уже оттуда одну копию перешлют в министерство печати – чистая формальность, хотя эта государственная организация и могла наложить вето на любую публикацию, и научную, и художественную, и вообще всякую. Еще одну копию журнал вышлет рецензенту, который будет решать, надо ли публиковать статью. Через эту процедуру проходят все без исключения статьи перед тем, как их отправят в набор.

Уже вечером Роберт позвонил Кингу домой.

– Как все прошло в полиции? Надеюсь, тебя не замучили насмерть?

– Да нет. Чарльз, мне не очень удобно сейчас говорить. Я хотел спросить, что ты делаешь в выходные? Я тут думаю съездить куда-нибудь со своими. А если у Дункана не пройдет простуда, с ним посидит Мэдж. А ты можешь взять Дженни.

– Отличная мысль. Роберт, ты вообще как? Голос у тебя какой-то…

– Да нет, Чарльз, все в порядке. Просто черная полоса. В общем, заеду за тобой в субботу утром. Часов в одиннадцать – устроит?

– Еще как устроит. Завтра я позвоню Дженни и спрошу, сможет ли она приехать в пятницу вечером.

– Договорились. Да, Чарльз… Не говори ей ничего. Ну, ты понимаешь, о чем я. Ладно, пойду. Пока.

По голосу Роберта было ясно, что у него далеко не все в порядке. Чарльз набрал номер Роберта – трубку взяла Энни. Нет, Роберта дома нет, он вышел прогуляться где-то полчаса назад. Тогда Кинг набрал рабочий номер Роберта – трубку никто не взял. Видимо, Роберт звонил из телефона-автомата, опасаясь, что его номера прослушивают. Все это встревожило Кинга; весь остаток вечера он дергался и никак не мог взять себя в руки. Ему очень хотелось поговорить с Робертом, чтобы выяснить, что же все-таки происходит, но в конце концов он решил, что Роберту виднее, так что лучше дождаться встречи или звонка. Спал он плохо.

На следующее утро, в четверг, в его институтском почтовом ящике оказался еще один большой коричневый конверт.

Видение вселенной – приложение

Уважаемый доктор Кинг!

С нетерпением ожидаю Вашего отзыва о моей работе «Видение вселенной», которую вы уже должны были прочесть. Прилагаю некоторые дополнения по теории идеонов, включая важнейшую гипотезу, которая, если окажется верной, значительно упростит доказательство шестой теоремы. Пока что у меня нет подтверждений истинности этой гипотезы (впрочем, она весьма убедительна и очевидна). Как только у меня будет готово доказательство, я немедленно перешлю его Вам. А пока что прошу рассматривать эту гипотезу как уже доказанную.

Доктор Кинг, как уважающий себя ученый, я высоко ценю Ваше мнение о моей работе; Ваша же помощь будет для меня воистину бесценной. Понимая, что Вы сильно загружены собственной работой, тем не менее заклинаю Вас: займитесь теорией идеонов; она слишком важна для всего мира, и малейшая задержка в том, чтобы довести ее до широкой аудитории, повлечет за собой самые пагубные и прискорбные последствия – для всего человечества. Отвергнутый этими косными и чванливыми Смитами и Доброделлоу, ныне я обращаюсь к Вам в последней отчаянной надежде. Умоляю Вас: оставайтесь верным духу науки в отличие от этих омерзительных шарлатанов.

Искренне Ваш Эдвард Уоррен, бакалавр наук.

Кинг положил эту очередную чушь, всю кипу, поверх основного труда Уоррена, потом снял трубку и позвонил Дженни на работу. Ледяной голос сообщил, что мисс Линдсей сейчас занята; он назвался и попросил: передайте, пожалуйста, мисс Линдсей, что звонил доктор Кинг, и пусть она мне перезвонит; ледяной голос слегка оттаял – явно вследствие нездорового интереса, что там такое с Дженни, может, она беременна, – и Кинга заверили, что его сообщение обязательно передадут Дженни.

Кинг вернулся к вчерашним расчетам – тем, что закончились полным фиаско. У него появилась новая идея, она пришла ему в голову утром, по пути на работу. Вскоре он исписал преобразованиями еще полтора листа.

Зазвонил телефон; он взял трубку и услышал, как Джоанна переключила Дженни на его аппарат.

– Чарльз? Мне сказали, ты звонил.

В прошлый их разговор он чувствовал себя неловко, зная, что Джоанна почти наверняка их подслушивает. Сейчас мысль об этом наполняла его странным восторгом. Он спросил Дженни, сможет ли она снова приехать в Кембридж в эту пятницу; она ответила – с удовольствием. Она могла уйти с работы пораньше и приехать во столько, во сколько ему удобно. Кинг задумался; он сказал, что еще не знает, что он может и задержаться… он оставит ей ключ, так что пусть она приезжает, когда ей удобно, ключ будет под ковриком. А в субботу они поедут за город вместе с Робертом и его женой.

– Роберт – это тот самый грубиян?

– Он тебе понравится, когда ты познакомишься с ним поближе. Мы с ним большие друзья.

– Ну, тогда он, наверное, неплохой человек. Значит, до пятницы, Чарльз.

Кинг прислушался, но после того как Дженни повесила трубку, других щелчков не было.

До выходных Роберт так и не позвонил.

12

В субботу Роберт заехал за Чарльзом и Дженни ровно в одиннадцать. Дженни видела из окна кухни, как подъехала белая машина и из нее вышли трое: Роберт, который в их прошлую короткую встречу показался ей таким грубым; женщина с серьезным лицом, чуть выше Роберта ростом – его жена. И их сынишка – мальчик крепко держался за руку Роберта.

Вчера вечером, когда Дженни приехала, она не застала Чарльза дома. Ключ лежал под ковриком, как он и говорил, и она вошла. В квартире было холодно и темно. Она включила свет – все было точно так, как и неделю назад. Она решила немного прибраться к приходу Чарльза. На станции Дженни купила маленький букетик цветов; она поставила его в бутылку из-под молока, которую нашла на кухне, в раковине.

Дженни было трудно убедить себя, что они – они с Чарльзом – не более чем два химических реагента в одной реакции. Она знала его достаточно, чтобы понять, что она его совершенно не понимает; может быть, это все потому, что он знал слишком много. Может быть, если все время думать обо всем на свете, ты только собьешь себя с толку. Из окна кухни она увидела, как подъехал белый «моррис коммонвелс». Машина сверкала в лучах яркого утреннего солнца.

В пятницу вечером она почти два часа провела одна в квартире у Чарльза – пока он не пришел. Сперва у нее было чувство, что он придет с минуты на минуту; она закрылась в ванной и привела себя в порядок после дороги. Потом поискала, куда поставить букетик: ни одной вазы, на полках – сплошь книги, минимум на трех языках, и даже у тех, что по-английски, заглавия были совершенно непроизносимые. Единственными украшениями в комнате были сувениры из поездок за границу – русский самовар, дурацкая зажигалка в виде Эмпайр-Стейт-Билдинг. Дженни нравилось, что Чарльз не курит – курение вредно для здоровья. Но вазы не было ни одной. В конце концов ей пришлось удовольствоваться бутылкой из-под молока, которую она сполоснула под краном.

К тому времени прошло уже полчаса, а Чарльза все не было. Дженни вымыла посуду; на тарелках были присохшие остатки завтрака, который она приготовила в прошлое воскресенье. Она прибралась в кухне, потом – в гостиной, и в конце концов привела в порядок всю квартиру.

Закончив с уборкой, она присела на кровать Чарльза. Кровать почти не скрипела (в отличие от той, что была у нее); кровать Чарльза была мягче и казалась как-то глубже. Когда Дженни присела, матрас спружинил. А когда она лежала на этой кровати, да еще придавленная весом Чарльза, она словно проваливалась в расселину в мягчайшей горе.

Она открыла шкаф, чтобы взглянуть на одежду и обувь – его гардероб. И комод с ящиками; в верхнем – его ужасные старые носки и белье. Есть мысли насчет подарка на день рождения. Второй ящик – свитера. А в нижнем – как Дженни и думала – старые бумаги и письма.

А сейчас уже утро субботы. Из окна кухни Дженни увидела машину, такую блестящую в лучах солнца, из нее вышли трое и, подойдя к подъезду, скрылись из виду. Звонок в дверь; Чарльз пошел открывать. Дженни услышала голоса Чарльза и Роберта и тихий-тихий женский голос. Она вытерла руки и вышла поздороваться. Роберт держался дружелюбнее, чем в прошлый раз, но все-таки довольно натянуто. Дженни наклонилась, чтобы поцеловать мальчика – четырехлетнего Дункана. Он отвернулся и прижался лицом к ноге матери – и это было так забавно, что все рассмеялись. Даже его мать рассмеялась, хотя до сих пор она только сдержанно улыбалась, как будто выдавливала из себя улыбку с большим трудом. Ее звали Энни. И ничто в ее поведении и облике не позволяло даже заподозрить, что когда-то она была любовницей Чарльза.

В машине Чарльз сел впереди, рядом с Робертом, а Дженни и Энни – сзади. Дункана усадили между женщинами. Мужчины заговорили – обсуждали, как лучше ехать до той деревни, где компания будет обедать. Дженни решила, что ей тоже надо поговорить о чем-нибудь с Энни.

Энни работала учительницей в школе, но, забеременев, ушла с работы и пока что сидела дома с Дунканом. Она собиралась снова выйти на работу – со временем. Дженни сочла ее неприветливой: рассказывая о себе, она только перечисляла факты, не упоминая о чувствах.

Роберт посматривал на Дженни в зеркало заднего вида.

– А вы чем занимаетесь, Дженни? Чарльз не так уж и много о вас рассказывал. Вы где-то в органах работаете, да?

Нет, ответила она, в министерстве электроэнергии.

– И как вам нравится в Лондоне?

В общем-то нравится, ответила она. Ей вспомнилась ее крохотная квартирка на Бэйсуотер, с кухней-пенальчиком и спальной нишей, отделенной от комнаты занавеской. Они уже выехали из города; вокруг простирались открытые поля и луга.

Роберт снова поймал ее взгляд в зеркале:

– Вы часто уезжаете из Лондона?

– Когда есть возможность.

– Так здорово съездить куда-нибудь, в гости к друзьям, да? А вы здесь кого-нибудь еще знаете?

– Кроме Чарльза – никого.

Роберт вдруг резко ударил по тормозам. Тяжелый глухой удар в капот. Дженни швырнуло вперед, она едва не ударилась лицом о затылок Роберта.

– Черт, – сказал Чарльз, – кажется, ты его сбил.

Роберт припарковался на обочине и вышел из машины. Чарльз вышел тоже. Они прошли немного назад. На краю дороги лежал мертвый кролик, его мордочка была вся залита кровью. Чарльз потрогал теплое тельце, потом резко выпрямился и пинком сбросил его в канаву.

– На ужин лисам, – сказал он. – Роберт, ты как?

Когда они вернулись к машине, Дункан все еще расспрашивал маму, что это было. Энни рассказывала ему: зайка серенький перед ними пробежал и дальше поскакал, домой, в лесочек.

– Пап, а зачем он туда поскакал?

Роберт завел машину и тронулся.

– Не знаю, сынок. Наверное, он просто перебегал дорогу.

Энни спокойно сказала ему в спину:

– Может, не стоит так гнать.

Проехав еще немного, они остановились и вышли пройтись; Роберт знал хорошее место для прогулки. Для октября было очень тепло – все были просто в кофтах и пиджаках, без пальто. Энни помогла Дункану вылезти из машины и попросила Роберта достать из бардачка фотоаппарат. Дженни подошла к Чарльзу и обняла его. Он отстранился, словно для того чтобы полюбоваться видом. Он заговорил с Робертом, и вскоре мужчины ушли далеко вперед, так что было не слышно, о чем они говорят.

– Так что там в полиции, Роберт?

– Они знают про «Паводок», Чарльз. Там есть один тип, Мэйс, он меня расспрашивал о Ганимеде. Не понимаю, чего он ходил вокруг да около, а не обвинил меня сразу – похоже, пытался поймать меня на вранье.

– Что ты им сказал?

– Ничего. Но они знают, Чарльз.

– Возможно, они не считают, что это настолько серьезно, чтобы принимать какие-то меры.

– Может, и так. Только будь очень осторожен, Чарльз. Сам понимаешь, почему я не хотел говорить об этом по телефону… Ух ты, сынок, это что у тебя такое? – Дункан подбежал к ним, размахивая покрытой листьями веткой, которую где-то подобрал. – А маме уже показал?

Дункан ответил «да» и пристроился рядом с отцом, ухватив его за полу пиджака.

Дженни и Энни шли рядом, чуть приотстав от мужчин. Энни спросила, как Дженни познакомилась с Чарльзом. Дженни ответила: в Лондоне, но ей не хотелось рассказывать историю с велосипедом – все-таки знакомство на улице.

– Через общих знакомых.

– А, тоже из физиков?

– Нет, вы ее вряд ли знаете.

– Так это женщина?! Понимаю. – Энни засмеялась. – И сколько сейчас у него всего подружек в Лондоне?

Дженни не ответила. Вчера она сидела на мягкой кровати Чарльза, а он все не возвращался. Искушение порыться в его вещах стало неодолимым. Порыться в его вещах – в нижнем ящике комода. Энни.

Дункан теперь носился кругами в поисках новых веток.

– Думаешь, тебя еще раз пригласят, Роберт?

– Наверное, да. Слушай, Чарльз, я сейчас не о себе, я о тебе беспокоюсь. Если они собираются как-то раскручивать «Паводок», то они и на тебя насядут.

Чарльз кусал губы:

– Черт, да как они могли узнать?! Или, думаешь, они знали все время, а теперь из-за этой твоей книги вдруг зашевелились?

– Ой, Дункан, какая прелесть! Иди покажи маме. Не знаю, Чарльз. У меня в кабинете они ничего не могли найти. Все, что касалось «Паводка», я давным-давно уничтожил. Единственное объяснение – кто-то им стукнул.

– Но кто?

– Кто-то достаточно близкий тебе или мне. Достаточно близкий, чтобы что-то узнать. И еще странно, как все это совпало с прошлыми выходными, когда к тебе приезжала Дженни.

– Ох, Роберт, не будь идиотом.

У них за спиной Энни рассматривала красные цветочки, которые Дункан вырвал вместе с корнями.

– Вы приезжаете в Кембридж каждые выходные, Дженни?

– Я приехала второй раз.

– А давно вы знакомы с Чарльзом?

– Больше двух месяцев, – ответила Дженни.

– Начало – самое лучшее время, правда? – сказала Энни. Она крутила в пальцах стебельки цветочков. Дункану они уже были неинтересны, он искал что-нибудь еще.

Сидя на краю кровати Чарльза, протянуть руку и выдвинуть ящик. Хочу тебя. Энни. Открытка из музея Фитцвильяма. Даты нет.

Двое мужчин по-прежнему шли далеко впереди.

– Чарльз, подумай как следует. Ты говорил Дженни что-нибудь обо мне или о «Паводке»?

– Стал бы я ей о чем-то таком говорить! Роберт, я же ее едва знаю.

– Она когда-нибудь оставалась в твоей квартире одна?

– Нет. Правда, вчера… но ты-то ходил в полицию в понедельник.

– Вы все прошлые выходные провели вместе, так?

– Да, и она все время была у меня на глазах. Печатала мою статью.

– Где она печатала?

– В гостиной, за столом. Я играл ей на пианино.

– Весь день?

– Ну, не весь день. Мы еще кое-чем занимались.

– Чем?

– Роберт, а сам догадаться не можешь?

– Но не целый же день, Чарльз. Когда она была у тебя в квартире, были такие моменты, когда ты не знал, что она делает?

– Ну, не мог же я все время глаз с нее не спускать – но, Роберт, даже если ты прав, что она могла у меня найти?!

– У тебя оставалась копия «Паводка»?

– Не знаю… слушай, Роберт, ты что, правда думаешь, что я стану подозревать Дженни? Да она и мухи не обидит. Или ты хочешь, чтобы я за ней шпионил?

– Ну, мы же не знаем – может, она сама за нами шпионит. У нее была возможность пошарить у тебя в квартире. Представь: она нашла у тебя что-то такое, что ее напугало; она наверняка даже представить не могла, что ты – автор подрывного памфлета. Она поняла, во что вляпалась, – и испугалась, Чарльз. Она вдруг поняла, как мало она тебя знает. Ее воображение заработало, она накрутила себя как могла – и назавтра отнесла находку в полицию.

– Она не могла ничего отнести в полицию.

– А ты провожал ее на вокзал?

– Ради бога, Роберт, что ты несешь?! На каком основании…

– Чарльз, они знают про «Паводок». Так что с нами теперь что угодно может произойти. Как-то они узнали.

Дженни и Энни теперь говорили о Дункане. Мальчик вприпрыжку бежал рядом.

– На следующий год уже в школу пойдет. Может, тогда и я снова выйду на работу.

– А вы не думаете второго родить?

– Да нет. Я и так вполне счастлива. – Однако Энни не производила впечатление счастливой женщины.

– Это ведь Чарльз познакомил вас с Робертом?

Энни вспыхнула:

– Это вам Чарльз так сказал?

– Просто он как-то упомянул, что был дружен и с вами, и с Робертом.

Мужчины остановились перед воротами. Дункан помчался к ним, чуть позже подошли и женщины. Створки ворот были обмотаны цепью, на которой висел замок. Чарльз предложил помочь женщинам перелезть через ограду.

– А это можно? – спросила Энни.

– Не вижу причин, почему нельзя. – Чарльз уже взобрался наверх. – Давай руку, Энни.

Дженни наблюдала за тем, как другая женщина взялась за руку Чарльза; он поддерживал ее за талию, пока она забиралась на ворота. Потом Роберт подсадил Дункана; настал черед Дженни. Все в порядке, сказала она Чарльзу, она и сама справится.

– Пожалуй, не будем уходить далеко, – сказала Энни. – Дункан уже устал. Еще немножко – и вернемся к машине, поедем обедать.

– Я не устал, мам!

– Но ты, наверное, уже кушать хочешь?

– Не хочу кушать.

Они пошли дальше. Роберт и Чарльз теперь приотстали.

– Так чего ты от меня хочешь, Роберт?

– Будь осторожен, очень осторожен. Убедись, что у тебя дома нет ничего, что можно будет использовать против тебя – обыщи всю квартиру сверху донизу, пока за тебя это не сделал кто-нибудь еще.

– Ты серьезно считаешь, что они будут что-то предпринимать?

– Это уж им решать. Может быть, все обойдется, настоящих улик у них нет – даже если им принесли копию «Паводка» из твоей квартиры, надо еще доказать, что ты или я имеем к ней какое-то отношение. Ну, лежит у тебя чье-то там сочинение – может, удастся отделаться штрафом. За хранение запрещенной литературы.

– Но ведь расспрашивали-то тебя. С чего они взяли, что ты с этим как-то связан?

Роберт замедлил шаг:

– У меня есть одна версия. Когда я к ним пришел, мне сказали, что они меня не проверяют, что им просто нужна моя помощь, чтобы найти кого-то другого – словом, что им нужны мои показания по совершенно другому делу. А потом стали расспрашивать о Ганимеде. По-моему, они хотели вытянуть из меня сведения о тебе, Чарльз. Если Дженни нашла у тебя дома копию «Паводка» и отнесла ее им, они наверняка заинтересовались, откуда она у тебя взялась, кто это написал, кто распространял, ну и все остальное. И тогда они стали искать людей, кто мог бы рассказать им о тебе как можно больше. И вышли уже на меня. Чтобы я на тебя донес. Думаю, именно этого они от меня и хотели. Конечно, я им ничего не сказал.

– А как насчет Дженни?

– Чарльз, они используют все возможные способы надавить. Они могут любого заставить на них работать. Она замужем?

– Чушь какая.

Женщины снова остановились. Дункан заявил, что устал и хочет кушать. Энни сказала, что пора возвращаться к машине.

На обратном пути Дункан восседал на плечах у Роберта. Он подобрал где-то длинную травинку, которой щекотал остальных. Однако его игру поддержала только Дженни: она шла впереди Роберта, и с высоты отцовских плеч Дункан дотягивался стебельком травы до ее волос и шевелил их, пока она не делала вид, что ее беспокоит непонятно что, и не начинала ловить травинку, не поворачивая головы. До машины дошли быстро. По дороге почти не разговаривали.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

13

Дорога из Кремоны в Милан и обратно занимает около часа в один конец. Каждый день, с понедельника по пятницу. За неделю набирается прилично часов, проведенных в поезде, – но это все равно лучше, чем жить в Милане. Тем более что в поезде я пишу – мы уже дошли до тринадцатой главы, а я работаю над своей книгой всего лишь месяц! Если так пойдет дальше, я закончу роман еще до лета.

Я всегда любил поезда; мои самые ранние воспоминания – как мы с отцом ходили смотреть на паровозы. Неподалеку от дома, где мы тогда жили, как раз проходила узкоколейка. Я почти не запомнил тот дом; смутно помню узор на коврике в прихожей; и еще – как я однажды увидел, как из-под крышки оставленного без присмотра чайника вырываются тугие вьющиеся струйки пара (и этот пар навел меня на мысль, что наш дом и все наши вещи однажды могут сгореть дотла). Зато наши «походы на узкоколейку» я помню гораздо отчетливей. Мы смотрели с холма на рельсы, проложенные внизу, причем всегда старались встать так, чтобы видеть семафор. Вокруг было тихо; я замирал в ожидании, и как рыбак ждет, когда дернется поплавок, так и я ждал сигнала семафора. «Горит! Горит!» – кричал я, когда семафор загорался, и вскоре по рельсам проходил паровоз, выпуская клубы дыма. Я изо всех сил махал ему рукой (за другую руку меня крепко держал отец), и нередко случалось, что машинист, высунувшись из кабины, глядел на вершину холма и махал мне в ответ. Я до сих пор помню этих машинистов – или, может, я помню лишь одного машиниста, чье лицо сохранилось у меня в памяти после стольких лет, но пририсовываю ему разные лица и разные жесты; не важно – так вот, машинист, которого я помню, был одет в синий комбинезон и кепку, и даже с вершины холма я отчетливо видел грязные полосы смазки у него на лице и на руке, когда он мне махал. Может быть, именно поэтому поезда и привлекают мальчишек – ведь машинисту не просто можно ходить по уши грязным, извозиться в грязи с головы до ног – это его прямая обязанность.

Я точно не знаю, что делал мой отец во время этих «походов». В те минуты он был для меня немым якорем, который держал меня на вершине холма, не давая свалиться вниз, да и просто на всякий случай – если я вдруг начну бегать и прыгать в радостном возбуждении. Как я понимаю уже сейчас, поезда были ему совершенно неинтересны; его радостью в этих прогулках было мое удовольствие, мой восторг. А может быть, эти минуты на вершине холма над железной дорогой были для него удобной возможностью побыть наедине со своими мыслями. Будь у меня свои дети, я бы, наверное, знал ответ на эту загадку.

Но Элеонора с самого начала ясно дала мне понять, что на роль матери она годится не больше, чем я – на роль священника. А это вопрос не из тех, которые можно решить уговорами или спорами. Иногда мне казалось, что она все-таки поддалась на мои уговоры; я же видел, как она восхищалась чужими детьми и с какой теплотой говорила о беременных подругах. Но потом-то я понял, чем ее так умиляли чужие дети – именно тем, что они чужие.

Я познакомился с Элеонорой в поезде, совершенно не похожем на тот, в котором я еду сейчас. Это было вскоре после того, как я перебрался сюда; моя «иностранность» и плохой итальянский превращали любую житейскую мелочь в сложное и затруднительное мероприятие, требующее немалого напряжения мысли. Поэтому я был рад, что сижу в купе один и мне не надо общаться с попутчиками, не надо мучительно думать над каждой фразой, чтобы они меня поняли. Но когда Элеонора вошла в купе, села напротив меня и вежливо мне кивнула, мне, как никогда, захотелось облечь свои мысли в слова – тем более именно в те слова, которые я хотел ей сказать.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю