Текст книги "Моя и только моя (СИ)"

Автор книги: Эмма Уотсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 36

Читая книгу, останавливаюсь как раз на моменте смерти Саши. Эта глава всегда была большим потрясением, поэтому я ненадолго отвлекаюсь на бесцельное листание ленты новостей – оправиться от потери полюбившейся героини.

В глаза бросается строчка «Анна Майская пришла в се…» дальнейший фрагмент не поместился. Палец сам тянется к иконке, хотя я понимаю, что ничего хорошего не прочту.

«Анна Майская – жертва небезызвестного «черного бизнесмена» – пришла в себя. На момент интервьюирования девушка находилась в больничном сквере вместе с неизвестной, которая впоследствии помогла пострадавшей дойти до здания корпуса. Передвигаться самостоятельно Анна пока не может»

Конечно, я с простреленной ногой буду, как козлик по лужайке, скакать!

«От дальнейшего сотрудничества с журналистами отказалась, однако мы искренне надеемся, что вскоре Анна изменит свое мнение, и нам удастся наладить контакт, а пока пожелаем нашей героине скорейшего выздоровления!»

– Спасибо, – язвлю вслух.

– За что?

– О, ты уже вернулась, – замечаю только что вошедшую… как там они сказали?.. неизвестную, во!

– Ага, так за что на этот раз спасибо?

– Да вот, полюбуйся, – протягиваю ей смартфон.

Пока Катя читает заметку, а лице тайфуном пробегают эмоции: удивление, переживание, сочувствие, снова удивление, злость.

– Только и думают, где бы сенсацию устроить да денег срубить! – похоже, гнев был последней составляющей бурного коктейля. – На чужом горе наживаются, гниды! Шкуры продажные! – восклицает, не унимаясь. – Засудить их, нафиг, чтоб знали!

– Ты так причитаешь, как будто они за тобой бегают, – усмехаюсь, прерывая ее гневную речьь. – Особенно как угрожала, что они «отправятся за решетку, перед этим продав последнюю камеру для оплаты морального ущерба», я чуть не расхохоталась прям там же.

– Да просто бесит! Я же видела, как они к тебе пристали. Ну чего вы привязались к человеку, спрашивается?! Да еще вопросы такие задают, прибить мало! Совсем совесть потеряли! Контакт они наладят! – кривляет, то и дело взмахивая руками. – Этот их сдох уже, наверно, в канаве какой-нибудь, а они все не успокоятся никак! В гробу будет вертеться эта скотина так, что из него этот можно будет сделать… ну, как его… вечный двигатель, во!

– Это кому ты там такие страсти расписываешь? – отрываюсь от прочтения следующего заголовка.

– Зве… ой, – прижимает ладонь ко рту, испуганно косясь на меня.

Делаю глубокий вдох и медленный вдох. Насколько получается, конечно.

– Все в порядке. Мне нужно привыкать, – выдерживаю спокойный, размеренный тон, хотя внутри закипает пламя… – Это всего лишь синоним для слова животное. Зверь. Зверушка, звериный, зверский, зверенок… – тараторю, старательно заглушая рвующуся наружу огненную магму. Нужно убрать эту чертову ассоциацию!

– Аня, перестань, пожалуйста, – пересаживается ко мне, захватывая мои пальцы в плен теплых ладоней, – не надо.

Взгляд полон жалости и раскаяния.

– Почему ты меня поддерживаешь? – спрашиваю неожиданно. Даже для себя. Про ее реакцию уж и говорить нечего.

– Просто… меня к тебе почему-то тянет. Как к подруге, да нет, больше! Как к сестре. Звучит странно, знаю, – хмурится, как будто стесняясь, – но… это так! Мне кажется, как будто мы с тобой очень давно знакомы. В хорошем смысле.

– Может, в прошлой жизни, – пускаю в ход юмор.

– Да, может.

Наклоняется к своему рюкзачишке и что-то начинает искать.

– Вот, смотри, – протягивает заламинированную фотографию. – Я никому ее не показываю.

– А мне…

– Тебе можно.

Обычная фотография, запечатлевшая фрагмент из жизни счастливой семьи, вот только…

– Кто это? – указываю на девушку, хотя, судя по фотографии, уже женщину лет тридцати.

– Мама. Она умерла, когда я была маленькая. Это… – кивает на прямоугольничек в моих руках, – мой пятый день рождения. На следующий день ее сбили на переходе, – вздыхает, опуская голову.

– Она очень похожа на мою маму, – говорю задумчиво, хотя прекрасно знаю, что по матери нет ни дядей, ни тетей. – А это… папа? – уточняю робко.

– Угу, – подтверждает угрюмо, – Я храню ее только из-за мамочки, а отец… ему плевать на меня.

– Почему ты так думаешь?

– Через два года он нашел себе замену. У них уже двое детей, – добавляет с горькой усмешкой. – Шесть и четыре года.

– Это вовсе не значит, что он тебя не любит, – говорю осторожно, крепко обнимая ее здоровой рукой. Хочется поддержать, но я боюсь ранить Катю. Морально.

– Если б отцу было не все равно, он бы меня навещал.

– Твой папа просто уверен, что у тебя все хорошо.

– Е-му пле-вать, – повторяет безэмоционально. – У него новая жизнь, а я так… пережиток прошлого. Строчка в паспорте, – поджимает под себя колени, упираясь в них подбородком. – Я сама слышала, как эта грымза настраивала его против. Он все делает ради них, все! Они каждый год улетают на какие-то курорты, где мы с ним не были ни разу! Я не прошу никуда меня возить просто… я хочу, чтоб он меня выслушал. Хоть иногда поговорил со мной, как отец с дочерью. Неужели это так сложно? Спросил, как дела в школе, как успехи, как оценки, в конце концов! Он вообще не интересуется моей жизнью.

– Обеспечивать троих детей – это не шутка, Катюш. Встань в его положен.

– Это не то, – мотает головой. – Он все выходные проводит с ними. На даче, в аквапарке, кино. Приглашал и меня пару раз, – делает издевательский акцент «приглашал», – но Лиза лишь недовольно фыркала. Я… я, правда, не знаю, чем вызвала у нее отторжение. Всегда была готова приглядеть за малышами, все делала, играла с ними, когда нас оставляли одних. Если что-то не устраивает – почему не сказать прямо? Только в лицо она мне улыбается, при папе, а за глаза строит всякие пакости. Я уже не знаю, может, я действительно какая-то не такая. Ведь не могут человека не любить просто так… – заканчивает грустно.

– Солнышко, не бери в голову!

Как же так? Никогда бы не подумала, что за оберткой отзывчивости скрываются боль и страдания.

А ведь у меня, по сути, то же самое. Никто, кроме мамы (в последнее время и она) не догадывается о моих проблемах.

– Знаешь, может, она просто тебе завидует. Ну, что ты учишься в школе лучше, чем она училась, что ты умеешь что-то делать лучше, чем она, да что ты красивей в конце концов!

– А Лиза говорит, что я уродина, – шепчет тихо.

– Знаешь детскую пословицу: «Кто обзывается, тот сам так называется»? – заправляю выбившуюся прядку Катюшиных волос. – Так вот. Очень часто люди, когда видят кого-то лучше, чем они сами, вымещают на них все свои переживания, обиды, зажатости, как это сейчас называется… комплексы, вот! Думаешь, я через это не прошла?

Как говорила моя знакомая: «Вот так незаметно для себя люди приобретают профессию психолога»

Поворачивается в мою сторону, удивленно смотря прямо в глаза.

– Отчим с сводным братом меня терпеть не могут, – морщусь от одной мысли об этих двух придурках, – и говорят мне все то же самое. Абсолютно.

– Ты правда считаешь меня красивой? – заглядывает в глаза с искренней надеждой, как маленький ребенок: «А я хороший? А ты меня любишь?»

– Ну, конечно! Нет, давай не так, – достаю телефон и включаю камеру, направляя ее на девочку. – Я тебя сейчас сфоткаю, а ты мне скажешь, что тебе не нравится. Давай. Ну, улыбни-и-ись, – в грустных Катюшиных глазах, наполненных невероятно глубокой тоской, вдруг загораются искорки неподдельного интереса. Такого живого и по-детски непосредственного. – Отлично! Так-с, давай посмотрим. Вот, где ты некрасивая? Показывай.

Катя внимательно смотрит на снимок, детально изучая каждый черточку своего лица.

– Губы тонкие. И нос какой-то…

– Слушай, ты прям уже придираешься! Нормальные у тебя губы. И нос тоже. Прямой, без всяких там бугорков, не курносый, обычный, нормальный нос! – говорю кучу прилагательных, сама теряясь в этом «паровозике». Забираю телефон и открываю Яндекс, набирая в поисковой строке имена известных моделей с… мягко говоря, не модельной внешностью.

– Вот, смотри. Эти, по-твоему, красивые? А они между прочим, известные личности, построившие умопомрачительную карьеру в модельном бизнесе, у которых триллионы поклонников!

– У нас на Земле всего семь миллиардов, – улыбается девушка.

– Ну, некоторые у них по нескольку раз поклонники. Эдакие фанаты в квадрате или в чем там получается? Неважно, ты поняла, – отмахиваюсь, не имея желания вычислять «степень фанатизма».

– Угу.

– И не вздумай больше говорить на себя всякие гадости. А эта Лиза… – думаю, как получше выразиться на счет ее мачехи, – ну, на то она и Лиза, чтоб быть подлизой! И потом, я для тебя чужой человек, а ты обо мне заботишься, как о родной. Как будто мы правда сестры. Это значит лишь то, что ты добрый, отзывчивый, искренний и… хороший человек, в общем. Или ты даже это будешь отрицать из-за того, что какая-то там грымза, как ты ее сама, кстати, назвала, наговорила тебе невесть что?

Она улыбается еще шире.

– Спасибо, – произносит тихо, вытирая слезы. – Мне еще никто так не говорил, – прислоняется виском к плечу.

– Не слушай ее, ладно? – поглаживаю Катюшу по волосам, собранные в аккуратный пучок. – Не всегда, даже очень часто то, что говорят другие люди, если так можно назвать лающих в подворотне псов, – говорю, как можно пренебрежительнее, – на самом деле так и есть.

– Хорошо. Слушай, я тут подумала, – вскакивает, убирает фотографию в потайной карманчик и извлекает из рюкзака планшет. – Давай фильм вместе посмотрим, а?

– Какой? – время откровений закончилось, и я рада, что девушку удалось растормошить. А то совсем она грустная, аж сердце сжимается.

– Ой, не помню, как называется. Я его себе сохранила, ща найду, – активно барабанит по экрану пальцами. – Во, нашла! «Одного поля ягоды». Какая-то древняя комедия, вроде ниче так.

– Давай.

Пересаживается ко мне и разворачивает гаджет горизонтально, включая киношку.

Через полчаса отвлекаемся только на то, чтоб забрать полдник и снова погружаемся в мир юмористического кинематографа.

Оставшийся час сопровождается гомерическим хохотом, от которого, кажется, лопнут стены.

– Ну, я не ожидала, что она так ему в конце: «Я Вам ничего объяснять не обязана!», – кривляет главную героиню Катя, покатываясь со смеху. – Но, как по мне, комедия состоит в глупости сюжета и многочисленных ляпах.

– Согласна! Мне кажется, мы не столько над героями смеялись, сколько над этой убогой логикой.

– Комедия ж на то и комедия, чтоб над ней смеяться. А над чем конкретно – неважно!

– Не говори! Ой, а особенно когда она такая в лес пошла за этими, ну… грибами.

– Ягодами!

– Ну, ягодами, какая разница, – отмахивается Катя. – Шла такая, шла, этого чудика встретила. Какая неожиданность! – восклицает наигранно удивленно, хлопая себя по коленям, – а то что этот лес – три сосны да две березы, и что Павел этот туда каждый день ходит, то это вот прям, конечно, судьба столкнула! Автор – мастак! Талант нужно иметь пургу нести с умным видом. Под чем он был, интересно, когда сценарий писал, – выдавливает из себя сквозь смех.

– Да! И потом тоже. Вышла она утром, встретила этого Павла, пару слов сказали друг другу, сразу прям полюбили, ага-ага, ну ладно, – тараторю, стараясь успеть договорить до следующего приступа смеха, – А вышла уже ночью! Это че они там, два слова друг другу целый день говорили, что ли?

– Девчонки, ужинать будете? – прерывает нашу болтовню голос из коридора.

– А что, уже? – вскрикиваем в один голос.

– Уже, – в шутку кривляет раздатчица. – Шесть часов уже, вот чего «уже».

– Сейчас! – подскакивает Катя, ловко хватая посуду.

Получив порции, открывает ногой дверь. С важным видом шествует к столу, элегантно ставя на него полные тарелки и, уперев руки в боки, надувает щеки, как два пузыря:

– Я не обязана Вам ничего объяснять! – договаривает и прыскает со смеху, не в силах удержать серьезную мину. Вместе с ней покатываюсь и я.

– Смех – это, конечно, хорошо, но не в таком количестве, – хватаюсь рукой за живот, сдерживая хохот.

Острыми иголками пронзает насквозь, и я осторожно выдыхаю.

– Уф, хорошо мы посмеялись.

– Там еще вторая часть есть.

– Катя-я, не напоминай, – прошу, постанывая. – А то я сейчас опять… ой-ё-ё-ёй. Фууух, так, на сегодня хватит.

Катя отворачивается, зажимая нос рукой и резко повернувшись, выбегает из палаты.

– Ты куда?

– Я сейчас, – пищит, едва сдерживаясь, чтоб не засмеяться в голос.

– Анна Константиновна, стол накрыт. Артемий Владленович ждет Вас на ужин, – выдергивает из воспоминаний женский голос.

Глава 37

Аня. Сейчас

Погруженная в свои мысли, машинально уплетаю ужин. Отхлебываю сок… Что-то не то…

Яблочный. Черт!

Картинки всплывают перед глазами, сознание мимолетно переносится на два года назад.

…У тебя во рту двое суток маковой росинки не было, а на еду не кидаешься, как собака голодная. Похвально…

…Перебинтовывать тебя буду, а ты о чем подумала?..

Судорожно отставляю стакан.

– Ань, ты чего?

– А?.. я… я н-ничего.

…Одни проблемы от тебя…

…ТЫ! СТАНЕШЬ! МОЕЙ!..

Вздрагиваю. Трясу головой. Сглатываю нервно.

Его голос продолжает пульсировать в ушах.

– Анют? – цепкие пальцы хватают ладонь. Я вскидываю голову, выворачиваясь резче, чем мы оба ожидали. – Что случилось? Ты побледнела, – обеспокоенно.

– Все хорошо, правда. Честно. Спасибо, все вкусно. Очень, – тараторю какой-то бред. – Я… пойду, ладно?..

Артем смотрит обескураженно. Кивает, и это служит последним щелчком. Вскакиваю, едва не опрокидывая стул, и дергаюсь к двери.

Спокойствия ни к черту. Нервные движения выдают состояние, которое я из последних сил стараюсь скрыть. Ключевое слово – стараюсь, потому что, оказавшись за дверью, срываюсь на бег.

Слезы слетают с щек, дыхание рвется на лоскуты, губы сводит истерической судорогой.

Плюхаюсь на колени, зарываюсь лицом в ладони и кричу. Просто ору. Беззвучно…

Кусаю пальцы, заламываю руки, щипаю… По коже расплываются синяки расплываются, только тело не откликается болью. Не чувствую. Ничего не чувствую…

Протяжный вой вырывается из груди, и я сильнее закусываю кулак.

Что за чертовщина?! Это просто сок! Самый обычный, такой же как апельсиновый, мой любимый, или, не знаю, клубничный! Ведь бывает клубничный сок?..

Тело колошматит, будто температура под сорок. Я тихонько поскуливаю, искусав руки до фиолетовых разводов. Крупные слезы обжигают щеки, стекают до подбородка.

Облокачиваюсь на сосновый ствол. Устало запрокидываю голову. И начинаю рассуждать вслух. Помогает успокоиться.

Это просто яблочный сок. Самый обычный…

Нет. Надоело. Хватит врать самой себе! Я никогда об этом не забуду, как бы ни пыталась…

Вот, говорят, жизнь – боль, обида, предательство. Нет. Жизнь – это ложь. Одна. Большая. Ложь. Мы врем. Постоянно. Окружающим, что у нас все хорошо, врагам, что их не боимся, СЕБЕ, усиленно пытаясь принять за истину то, что хотим за нее принимать. Врем, что приняли.

А просто хочется быть собой. Без этой фальшивой натянутой улыбки. Отвечать так, как есть на самом деле.

– У тебя все хорошо?

– Нет.

– Ты его боишься?

– Да. Да, вашу дивизию, ДА!!! – вырывается крик.

Воровато оглядываюсь. Никого. Надеюсь, меня никто не слышит…

Разговариваю сама с собой. Первый признак. Лежу сейчас и тихонечко схожу с ума. Хотя… нет. Уже сошла.

Надо же… всегда было интересно, как чувствуют себя сумасшедшие. Оказывается, никак. Обыкновенно. И так необычно понимать, что ты уже в их числе…

Не думала, что буду завидовать тем, кто в психушке. Они попались, их уже признали чокнутыми, и им не нужно притворяться, что все в порядке. А я могу такой быть только наедине с собой, когда никто не слышит…

А свидетели этому звезды… деревья… Все и… никто. Только мама.

Мамочка… зачем я вернулась? Была бы сейчас с тобой, и… все было бы хорошо.

Говорят, время лечит. Ни фига оно не лечит! Лишь накладывает марлевые повязки, которые врастают в кожу, в незарубцевавшиеся раны. Которые срывает при любом неосторожном слове, освежающем воспоминания. Срывает и бьет по больному месту, раня его. Еще и еще!

Как хорошо, что никто сейчас не слышит этот бред… Кому нужен человек, который несет такую ахинею?..

– Мне, – вздрагиваю от чужого голоса.

Артем

– Кому нужен человек, который несет такую ахинею?.. – спрашивает в пустоту, и очередная слезинка скатывается по щечке.

– Мне, – говорю нарочито громко, выходя из «убежища».

Не смогу спокойно смотреть в глаза, не смогу терпеть этот выворачивающий наизнанку взгляд и делать вид, что не был здесь!

Чувствую себя предателем, что отправился за ней… подслушивать в какой-то мере. Только ненормально то, что человек ни с того ни с сего срывается и сКрывается… во тьме ночной, блин! Что-то произошло… а что – я спросить не успел.

Присаживаюссь рядом.

– Я так резко убежала… прости, – виновато прикрывает веки. Закрывает лицо ладонями. Вся трясется, захлебывается в рыданиях. Усиленно продолжая сдерживать их.

– Я тебя чем-то обидел? – спрашиваю осторожно.

Мотает головой. Растирает лицо.

– Дело не в этом. Я… просто… – всхлипывает, – сама не знаю, почему так.

– Тебе сок не понравился?

Анюта кривится, и я понимаю, что попал в точку…

– У меня с яблочным связано то, что… произошло два года назад. Ты тут ни при чем совершенно, это все мои заскоки.

– Я не знал…

– Не извиняйся, – мотает головой, перебивая. – Не надо. Пожалуйста, – добавляет робко.

Подкладывает локоть под голову.

– Смотри! – восклицает, указывая рукой куда-то вверх. – Большая медведица, – показывает на небо, – а вон там… раз, два, три, четыре… а вон Малая, вон ее ковшик, видишь?

– Мгм, – поддакиваю, не понимая резкой перемены темы и настроения.

– Это меня папа научил. Как будто было вчера. Я бы сейчас все отдала, чтобы мы снова были вместе, – шепчет, судорожно глотая слезы. – Знаешь, мне иногда кажется, что все это всего лишь сон: я просто сплю и никак не могу проснуться, либо лежу в коме, и мне это кажется. Нужно что-то сделать, чтобы очнуться, а я не могу. Но когда проснусь, мне снова будет семь. Рядом будут папа и мама, они меня обнимут… – рвано вздыхает, растирая лицо ладонями, – папа никуда не пойдет, и… ничего не будет. Ни отчима, ни Стаса, ни… Его, ни…

– Ни меня, – заканчиваю вместо нее.

– Артем… я ценю твою поддержку, но, пойми… ты меня купил. Это факт, с которым я… нет, не буду врать, не смирилась. Пытаюсь смириться. Ты согласился на «сделку», не зная меня, ведь так?

– Ну… не совсем. Когда твой отчим предложил мне… гхм… сделку, я отказался, потому что это… – морщусь, – мерзко. Но потом… потом я понял, что тебе у них не место.

Хмыкает.

– Прости, но я не верю в сказку о принце на белом коне. Надоело одевать розовые очки. Они разбились. Давно. Сейчас я просто понимаю, что то, чего я боялась, неизбежно. Это всего лишь вопрос времени.

Молчание.

– Можно? – осторожно касаюсь Аниной руки. Не отдергивает. Не вырывается и когда я беру ладонь.

– Почему ты считаешь себя сумасшедшей?

– Разве это не так? Я мыслю слишком… пессимистично. И вообще сама с собой разговариваю, – заканчивает рваным шепотом.

– Это просто мысли вслух, а насчет первого… Знаешь, подобные мысли появляются рано или поздно у всех, просто у кого-то раньше, у кого-то позже. Ты… слишком рано повзрослела. Люди считают психами всех, кто от них отличается. Они склонны осуждать.

Ответ – слабая улыбка.

– Неужели тебе не кажется все, что я сейчас наговорила, – бредом параноика?

– Нет. Всем когда-то нужно выговариваться.

На Анином лице не дрогнула ни одна жилка. Шлейф печали окутал все ее существо, похоронив под собой другие эмоции. Мне кажется, если б прозвучало «да» она бы отреагировала так же, а точнее никак…

Глава 38

Аня. На следующий день

На часах – полпятого утра. Вечно просыпаюсь раньше, если перенервничаю, а обратно провалиться в сон уже не получается.

Душу переполняет смесь каких-то странных чувств, среди которых отдельно получается выделить только злость. На кого? В самом деле, кто виноват, что все у меня так сложилось? Судьба-злодейка, да? Только говорят: «Нужно не на погоду жаловаться, а одеваться под нее».

Надо выплеснуть свои эмоции на чем-то, и рисование тут не поможет. Искусство меня выручает в случаях грусти, каких-то мягких чувств. А сейчас резкие. Очень «понятное» объяснение, но описывать то, что внутри, трудно. Вроде как чувствуешь, а что чувствуешь – понимаешь на каком-то бестелесном уровне.

Гимнастика подойдет, как нельзя лучше. Сконцентрироваться. Переключить внимание. Забыть про все остальное. Там нет места отвлечениям. Только ты и снаряд. Пару градусов не докрутишь, на несколько сантиметров ниже подпрыгнешь – будешь валяться с вывихом, а то и чем-нибудь похуже.

Когда я переезжала к Артему, прихватила все вещи. Поэтому сейчас смотрю на лежащий передо мной купальник и понимаю – не влезу. Когда я ушла из гимнастики? Гхм, давно. Ясное дело – выросла! Ну и ладно, обойдемся без этого.

Через пять минут я уже на улице. Одела то, что более-менее подходит для тренировки – топик с кружевами типа воланов и шорты. Откопала и фиксаторы с бинтами. Не знаю, насколько получится вспомнить вольные, но на всякий случай чешки тоже захватила.

Встаю на покрытие, снова ощущая то приятное волнение, когда идешь к снаряду. Когда понимаешь риск того, что после этой тренировки тебя увезут на скорой. Понимаешь… и все равно заходишь на помост, готовясь делать то, к чему лежит душа.

Начать со статичных? Пожалуй.

Шпагат, кувырок, прыжок «кольцом» ноги вместе[5].

Передышка.

Шпагат со сменой в «кольцо» на 180[6]. На 360. Затяжка на 270, бланш[7].

Из трех поворотов Мустафиной[8] получается сделать только один. Когда-то выходило два с половиной. Гхэм. Ладно, ничего страшного.

Сальто с места. Без «винта»[9]. С «винтом».

Вперед. Назад.

В группировке[10]. Без.

Ноги сами вспоминают программу, и мне остается лишь слегка корректировать направление.

Разбег. Винт. Сальто.

Разбег. Винт заднее[11].

Чуть останавливаюсь, чтобы отдышаться. Все еще не так плохо, как мне казалось! Интересно, «два с двумя»[12] получится? Сейчас попробуем!

Исходная позиция. Руки по привычке взлетают вверх и вытягиваются по швам.

Разбег. Прыжок. Толчок. Винт. Толчок. Закрываю глаза, полностью концентрируясь на элементе. Первый, второй… Стопы касаются покрытия, инерция толкает тело вбок. Ладони тут же упираются в дорожку, а нога начинает противно ныть.

Усаживаюсь, разматывая лодыжку. Да, я ее вывернула. Опять. Даже бинты не помогли. Хотя, если б их не было, полноценный вывих был бы мне обеспечен. Вот такой спорт – гимнастика.

Заматываю обратно, крепко прижимая слой к слою. Встаю, отряхиваясь, и ковыляю в сторону дома. Ничего, сейчас помажу и завтра – даже нет, сегодня вечером – можно будет вспомнить брусья. Хотя бы частично. Главное, чтоб мышечная память не взяла верх и я не улетела к несуществующей нижней перекладине.

Добравшись до тумбочки, наношу мазь на ногу и запрокидываю ее на кровать.

Только через два часа все равно не выдерживаю и иду на улицу. Нет, я не буду заниматься. Просто хочется насладиться тихим, спокойным одиночеством и природой – у Артема очень красивая территория.