Текст книги "Моя и только моя (СИ)"
Автор книги: Эмма Уотсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Глава 39
Артем
Люблю бродить в одиночестве среди огромных сосен и елей, многие из которых – мои ровесники. Помню, как мы с отцом сажали каждую елочку, как я рос среди них. С каждым деревцем связано какое-то воспоминание.
Откуда-то раздается тихое мелодичное пение. Слов не разобрать, слышна только интонация.
Иду на звук и… а я ожидал увидеть кого-то другого?
– …я всегда с тобой рядышком была, но просто ты уехал… слишком рано…[13]
Завороженно останавливаюсь, боясь пошевелиться. Чтобы не привлечь внимание. Чтобы дослушать.
Аня поет по-своему, непохоже ни на кого. Так, как чувствует. Поет… душой. Как бы пафосно и затерто это ни звучало.
– …папа, не рисуй белый океан, а просто забери меня… обратно…
Поднимает голову к небу.
– Я посвящаю эту песню тебе, пап. Я скучаю по тебе, – слышится сквозь рваные вдохи. – Возвращайся скорее.
Разворачивается и идет в сторону дома, прихрамывая. Так. Где на этот раз?
Бесшумно отхожу – желательно успеть встретиться с Аней, но она не догадалась, что я ее слышал. Все-таки личное…
Девушка выходит из парка, со свойственною ей задумчивостью глядя под ноги. Стою невдалеке. Увидит, так увидит, навязываться не буду.
Аня меня замечает и кивает в знак приветствия. Навстречу не идет.
– Доброе утро, – подхожу сам.
– Доброе.
– Любишь рано вставать?
– Вообще нет, но что-то не спится.
Опускаю взгляд на лодыжку. Перемотана.
– Сейчас в комнату?
– Да… наверное… – отвечает робко, заметив, куда я смотрю.
– Что с ногой?
– На лестнице подвернула, – отмахивается, но глаза не поднимает. – Все норма…ааа! – взвизгивает, когда я подхватываю ее на руки. – Ты…
– Я.
– Зачем? Я сама могу дойти, – по-детски хмурит идеальный лобик.
– Вот и дойдешь, когда нога заживет, – парирую, поднимаясь по лестнице. – Мне нужно будет сегодня уехать, поэтому смысла спускаться в гостиную на обед и ужин не вижу, – помогаю сесть на кровати. – Тебе все принесут сюда.
– Спасибо, – смущенно опускает голову.
На вряд ли когда спускалась с лестницы. Можно посмотреть по камерам, только смысл? Важнее Анино доверие, чем собственно информация.
Глава 40
Аня
К вечеру, которого я кое-как дожидаюсь, нога потихоньку успокаивается. Часам к шести уже могу ходить, не хромая (спасибо чудо-мази!), поэтому вновь направляюсь на площадку. На этот раз к турнику. Предварительно захватываю кусок фарша из морозилки и заворачиваю его в шарф. На всякий случай. В первый раз он бы точно мне не помешал.
«Холод» кладу в рюкзак. Туда же помещаю коробочку, оставшуюся еще со времен профессиональных занятий гимнастикой. Бинты, йод, ватные диски и еще что-то там. У тренера, конечно, тоже была аптечка, но нам все равно говорили приносить свое.
Ухватываюсь за перекладину, делая несколько пробных вращений. Соскоки сегодня вспоминать, скорее всего, не буду. Разве что самые простенькие.
Перелет Ткачева[14]. Разворот на 180. «Дорожка» руками в стойке. «Дорожка» с разворотом на 180.
Передышка.
Запрыгиваю снова. Теперь мое любимое. Сделав два вращения, отпускаю жердь и, разворачиваясь в воздухе, снова хватаю ее руками. Еще. И еще. Обычно у меня выходило раз десять, а сейчас… Семь. Восемь. Девять.
Практически отрываясь понимаю, что меня заносит в другую сторону, и лишь крепче сжимаю пальцы. Тело дергает, я держусь крепко. Достаточно, чтобы не упасть.
Нет, не буду храбриться. Девять, так девять, тоже неплохо.
А теперь посложнее. С разворотом на 540.
Один.
Два.
Три.
Все, больше не смогу.
– Сможешь!
Нет, спасибо, я уже вывернула ногу утром! К чему себя гнать сейчас? Не на турнире.
«Солнышко» с ногами на жерди. Идеальное название! Многие я уже позабывала или еще в начале старта своей… хм… наверное, это можно назвать карьерой… поназывала другими, более понятными «именами».
Стойка на руках.
Стойка в шпагате.
В полушпагате.
Отлично!
Заход на перелет Команечи прерывает голос:
– Вечер добрый.
Ну, все, мне крышка…
Глава 41
Артем
Все время, что Анюта кувыркалась на перекладине, я наблюдал в стороне и только успевал диву даваться. Откуда в хрупком теле силы, чтобы выполнять настолько сложные элементы? Не все из них я бы смог сделать.
Каждый раз, когда она отрывает руки от перекладины, сердце взлетает вместе с ней, а затем ухает вниз. Судя по всему, девушке нравится то, чем она занимается. Иначе как объяснить, что с больной ногой Анюта вышла делать ЭТО?
Наверняка занималась гимнастикой в детстве. Этот факт очевиден и по сложности, и по технике выполнения. Хоть я и не интересовался ее биографией до такой степени.
Упражнения все сложнее и сложнее. Когда Аня собирается сделать следующий (а именно это она и собирается, судя по сосредоточенному лицу!), не выдерживаю и выхожу из своего укрытия. Хотя бы успею подстраховать.
– Вечер добрый.
Аня скидывает ноги с жерди, оставаясь в висе.
– Добрый.
Не заходит на элемент.
– Так вот на какой лестнице мы подвернули ногу, – говорю, как можно миролюбивее.
Опускает голову. Хмурится. Молчит.
– Соврала, значит, – продолжаю, как можно мягче. Чтобы не звучало упреком.
Едва заметно кивает.
– Зачем?
– Думала, запретишь, – говорит, наконец.
– Запрещу? С какой стати я буду тобой командовать?
– «Угрожает жизни и здоровью», – цитирует мою фразу.
– Если я буду стоять на страховке, это не будет угрожать твоему здоровью. И жизни тем более, – пытаюсь перевести в нужное русло.
Аня цепляется коленями за перекладину и повисает головой вниз, немного раскачиваясь.
– Артем, ну, дай еще позаниматься, – смешно канючит.
– Занимайся, я не даю что ли?
– Отойди, – заявляет, складывая руки на груди. – Я могу тебя ударить.
Делаю пару шагов назад. Если что – успею подбежать.
Наклонив голову вбок, Анечка с подозрительным прищуром наблюдает за моими действиями. Интересное зрелище. Особенно вверх ногами.
– Ты занимаешься? А то я ж тоже не просто так пришел.
Фыркает.
– Снимешь меня, что ли?
– Могу и снять, – театрально пытаюсь подхватить ее, но Аня проворно вскарабкивается наверх и через секунду уже сидит на турнике, болтая ногами.
– А ты сначала достань, – хитро улыбается, становясь в стойку. Со шпагатом.
– Думаешь, я так же залезть не смогу? – подхожу ближе, намереваясь запрыгнуть, как вдруг Анюта соскакивает, делает петлю кого-то там и… срывается.
Кидаюсь к ней и вовремя успеваю подхватить. Потеряв равновесие, врезаемся в опору.
– Почти получилось, – выдыхает то ли с досадой, то ли с восхищением.
– Ушиблась?
Отрицательно мотает головой, переводя дыхание.
– Спасибо, что поймал.
– Не делай так больше. Пожа…
– Я же говорила – запретишь, – обиженно поджимает губы, выворачиваясь из моих рук.
– Без меня не делай, – пытаюсь сгладить. – Поймаю хотя бы.
– Ногой по голове захотел получить?
– Сейчас же не ударила.
– А надо было? – оборачивается, снова прищуриваясь. – В следующий раз учту.
– Значит, договорились?
– Занимайся. Турник освободился, – кивает головой в сторону снаряда, оставляя мой вопрос без ответа.
Сама же становится в шпагат и… наклоняется. Вместе с ногой! Почти к самой земле!
Мгновенно прогибается в обратную сторону, делая вращение. Вставая, чуть заваливается набок – все-таки не получилось до конца удержать равновесие.
Сальто с места. Вперед. Назад.
А я стою, как вкопанный, наблюдая за умелыми действиями девушки.
Мысли простреливает артиллерийский залп.
– Аня, у тебя же вывих!
– Зажила, – отмахивается в ответ, делая еще два пируэта… на правой ноге. – Что? – удивляется и встает, наконец, по-человечески.
– Мне уже непривычно тебя видеть прямоходящей, – усмехаюсь. – Настолько глаз привыкает к этим гуттаперчевым штучкам… Складывается ощущение, что ты только так ходить умеешь.
– Сочту за комплимент, – личико озаряет улыбка. Короткая, легкая. Тут же слетевшая, словно спрятавшийся в норку зверек.
– Есть небольшое предложение.
– Какое?
– Давай пройдемся. Хочу тебе кое-что показать.
– Кто-то, кажется, хотел заниматься, – парирует в ответ.
– Это я всегда успею. А то, что я хочу тебе показать… в общем, это можно сделать только вечером. Тебе понравится.
– Ну, не знаю… давай, – соглашается робко. – А… куда идти нужно?
– Здесь недалеко.
– Хорошо. Только я переоденусь.
Аня
Сейчас во мне боролись здравый смысл и любопытство. Судя по тому, что я дала согласие – уже не боролись.
Не знала, что у него на уме – поэтому было страшно. С другой стороны, если б Артем хотел сделать мне что-то плохое – наверняка бы уже сделал.
– А, может, он и хочет. И прямо сейчас…
Я не хотела «слышать», что будет «прямо сейчас», поэтому просто «заткнула уши», послав внутренний голос.
Наскоро ополоснувшись, накидываю на себя легкий сарафан, который заботливый дизайнер сплошь покрыл голубо-синими разводами. Мамин подарок.
Выныриваю из дома, окунаясь в вечернюю прохладу.
– Ты быстро.
– Нужно было задержаться дольше? – ехидно улыбаюсь.
Артем чуть приподнимает уголки губ.
– Идем, – берет меня за руку, и мы выходим с территории.
Да, не зря выкупалась – тело прямо-таки дышит сквозь ткань. Призрачный ветер играет со складками ткани, треплет выбившиеся пряди.
– С какого возраста ты занималась гимнастикой? – неожиданно спрашивает Артем.
– С четырех лет. А что?
– Просто. Почему именно этот вид спорта?
– В остальном надолго не задержалась.
– Ты занималась чем-то еще? – удивляется.
– Было дело. Мы пробовали в разных видах, пытались найти мою стезю. Карате, дзюдо – не хватало боевого духа. Помню, как боялась ударить соперника, – перечисляю, сама не зная, зачем. – Просто не хотела причинять кому-то боль. Ушли. Плавание – боялась воды. На фигурку походили какое-то время, но ушли, как только я упала с первого прыжка. Помню, как родители спорили долго. Тихо так, чтобы меня не разбудить, а я лежала и слушала. Ничего не понимала тогда еще, правда. Папа говорил, чтобы я продолжала заниматься фигурным катанием, мама боялась травм. А на гимнастике мне понравилось кувыркаться и на батуте прыгать, – смеюсь, вспоминая, каких усилий маме стоило увести меня с пробного занятия.
– Ты это помнишь?
– Конечно. Мне и рассказывали.
Помню… Я многое помню. Как потом почти каждый день просила маму отвести меня на «минастику»: маленькая ж была, не выговаривала еще. Никто не думал, что я останусь надолго. Лишь бы занять меня чем-то до школы, чтоб не болталась без дела. А потом так прикипела, что думала даже школу бросить. Даже пророчили хорошую карьеру спортивную – я самая гибкая в группе была. Элементы у меня лучше получались. Все только «березку» учились делать, я уже кувырки осваивала.
– Почему же ушла?
– Травма, – отвечаю, не вдаваясь в подробности.
Проклятый день незамедлительно всплывает всплывает в памяти…
– Давай попробуем тройное. Ну, чего ты, Майская? Я тебя не узнаю сегодня.
– Давайте в следующий раз, – прошу неуверенно.
– Давай в этот, – настаивает тренер. – Представляешь, какой козырь у тебя будет? Ты его первая в мире сделаешь в своей возрастной группе, понимаешь, Майская? В ми-ре! – повторила по слогам, представляя скорее славу, которая ее ожидает, чем риски для меня. – Ты ведь всегда хотела на первенство Гран-при!
– У меня же есть «два с двумя» и «винты»… – продолжаю отнекиваться, каким-то шестым чувством зная – не стоит мне пробовать этот элемент.
«– Да ты ж просто боишься! – тут же подзадорил внутренний голос.
– Чего??? Я боюсь?! Да я…»
– Давайте делать, – выдыхаю решительно.
– Анечкааа, ты моя умница! – чуть ли не в ладоши хлопает тренер. – Мы с тобой так их всех сделаем! В общем, смотри…
И она начинает объяснять мне технику выполнения одного из сложнейших элементов.
– Все поняла?
– Да, – говорю, чувствуя привычное волнение, щекочущее нервишки при каждом заходе на элемент. Только сейчас оно как как будто обострилось, Сильнее стало, что ли… Да ну, ерунда какая!
– Я подстрахую в случае чего. Давай, начинаем!
Резкий выдох.
Разбег.
Толчок.
Вращения: первое, второе, третье…
Внезапная острая боль. Крик, смешанный со стоном. Только потом осознание того, что кричу я…
Перепуганное лицо тренера, скорая, боль. БОЛЬ!!! Пронизывающая каждый миллиметр, каждый микрон, выворачивающая наизнанку клеточку, забирающая рассудок. Я не понимаю, что именно пошло не так, не понимаю даже источник этих зверских мук.
Больница, операция, диагноз. Долгое лечение и самое страшное – обратно дороги нет. Большой спорт, в который я так стремилась пробраться, теперь под запретом.
Следствие – полнейшая апатия ко всему. Чувство вины. Я ведь занималась ради папы, в память о нем так как гимнастика и фигурное катание сроду считаются «сестрами». Почему-то всегда казалось, как только увидит меня – чемпионку – сразу вернется.
Я не могу ничего делать – в тот момент все потеряло смысл. Все, к чему я стремилась, рухнуло в одно мгновение, рассыпалось, превратилось в осколки, в пепел.
Назло себе, тренеру, своей беспомощности тайком тренируюсь на турнике во дворе. Срываюсь, падаю, расшибаю в кровь локти и колени, набиваю синяки, ссадины, опять иду, опять делаю. Понимаю, что уже не смогу вернуться, и от этой безысходности, как ополоумевшая, вновь и вновь пытаюсь выполнить знакомые упражнения. Дарящие надежду и одновременно забирающие ее…
– Ясно. Прости…
– Ничего, – говорю все еще отрешенно. Встряхиваю головой, прогоняя настойчивые вспышки собственной жизни. – Так куда мы идем?
– Склон видишь? – показывает в сторону виднеющегося впереди возвышения.
– Мгм.
– Нам туда.
Глава 42
Иногда, чтобы понять друг друга, нужно просто помолчать.
Артем
Анюта почти не запыхалась, несмотря на долгие подъем. Неудивительно, судя по тому, какие кренделя она выписывала на турнике.
Перед нами – поле, окруженное небольшим сосновым лесочком, позади, в низине – хвойный лес. Мое любимое место. Мы часто гуляли здесь семьей. Ане должно понравиться.
Девушка подбегает к полю, буквально ныряя в него, и кружится среди огромного множества диких колосьев, доходящих ей до пояса. Кружится и… смеется. Впервые после нашей прогулки на набережной.
– Что ты мне хотел показать? – снова подбегает ко мне, смешно сдувая выбившуюся прядку. Волосы непослушно падают на лицо, и Аня заправляет их за ухо.
– Вот, – чуть разворачиваясь, окидываю рукой пространство позади себя.
Заглядывает мне за спину, медленно окидывая взглядом безграничные просторы. Подходит к краю ската. Опускается, обнимая колени.
– Нравится? – сажусь рядом.
– Очень!
Молчание.
– Необъятны просторы, и земли бога-а-аты… М-м-м…[17] – тихонько напевает небольшой отрывок.
– Спой что-нибудь. У тебя очень красиво получается, – невольно вспоминаю сегодняшнее утро.
– Я не умею петь на публику, – шепчет скромно.
Дальнейшее молчание, которое я расцениваю, как отрицательный ответ, неожиданно прерывается:
– В конце тоннеля яркий свет слепой звезды… Подошвами сухой листвы оставил следы…[18]
Поет тихо, медленно, иногда делая небольшие паузы между словами, пропуская слова через себя, наполняя их глубоким смыслом. Рассказывает историю, к которой ощущаешь себя причастным.
– Не плачь, я боли не боюсь, ее там не-е-ет. К тебе я больше не вернусь, а, может, я с тобой останусь…
Для нее это не просто фразы и предложения. Целая жизнь.
– Очень люблю эту песню, – признается, закончив. – Она мне напоминает… – говорит задумчиво, но запинается.
– Что?
– Да так, – слегка машет рукой, – неважно.
Снимает резинку, пальцами зарывается в самые корни пушистых волос. Чуть мотает головой, позволяя ветру подхватить распущенные пряди. Вечернее солнце играет лучами, придавая волосинкам рыжеватый оттенок.
Смотрит вдаль, тепло улыбаясь чему-то. И эта непринужденная улыбка для меня, кажется, дороже всего на свете. Всего, что осталось…
– Что-то не так? – неожиданно переводит взгляд на меня.
– Ничего, просто… – Анюта выжидающе смотрит. Только уже без испуга, как раньше, а с оттенком любопытства. – Улыбайся чаще.
– Постараюсь, – лепечет, смущенно отводя взгляд.
Наскоро заворачивает хвост в шишку, и ложится, подкладывая локоть под голову.
– Ты когда-нибудь падал в небо?
– Что? – спрашиваю недоуменно.
– Когда смотришь туда. Чувствуешь, что падаешь. Такое… незабываемое ощущение.
Откидываю голову, вглядываясь в еще не затянутый сумерками небосвод, в котором я уже тону. Падаю. Вверх.
– Интересно…
Перевожу взгляд на спутницу. Прикрыла веки. Губы вновь тронуты легкой полуулыбкой. Наверняка что-то вспоминает. Что-то приятное, дорогое.
Распахивает глаза. Выворачивает руку, привставая на локте. С подозрением оглядывается.
– Что случи…
– Тише! – осекает, прислушиваясь. – Слышишь? Сюда кто-то идет…
Глава 43
Вслушиваюсь, но в ответ раздается лишь мерный шум ветра.
– Тебе показа…
– Вот!
И правда. Где-то хрустнула ветка. Еще одна. Как будто кто-то крадется.
Из-за дерева выглядывает… собака. Наклонив голову набок, какое-то время смотрит на нас и просто убегает.
– Просто животное…
– Ага. Обычная зверушка.
На миг в глазах проносится страх, тут же сменяющийся облегчением.
– Да, показалось. Показалось…
Анюта чуть касается моих волос, а порыв ветра доносит знакомый запах. Слишком знакомый. И слишком родной.
Легкое касанье на скуле – я ухватываю тоненькие пальчики, жадно вдыхая этот аромат.
– Не убирай, – прошу, увидев ее растерянность. – У тебя руки пахнут… детством.
Мысли мгновенно переносятся в прошлое.
Вдох – мне тринадцать.
– Не догонись, не поймаись! – врывается в воспоминания радостный детский визг.
Заливистый смех четырехлетней сестренки эхом разносится по закоулкам сознания.
– Серый волк, убегу!
– Травой… полынью, – ненадолго отвлекает Анин голос.
– Поймал! – играючи подхватываю малышку и кружу ее. Колосья щекочут ножки, и девочка заливается еще сильнее.
– Есе, Темка! Клузи, клузи есе!
Вдох – мне шестнадцать.
Надя сидит на моих плечах, а я поддерживаю ее раскинутые в стороны ручки.
– Покатай еще, Тем!
– Закружишься – на руках домой нести придется, – отшучиваюсь в ответ.
– Ну, ты же сильный. Вон как меня держишь! Ой, еще, еще!
И снова детский смех теплым перышком щекочет память.
Вдох – мне девятнадцать.
Мы провожаем еще один день. Еще один закат. Солнце уплывает, нанося последними лучами легкую позолоту на кору и кроны деревьев.
– Я люблю тебя, Тем! – шепчет сестренка и целует в щеку. Обхватывает мою шею ручонками, жмется.
– Я тебя тоже, Надюш, – нежно треплю русую головку.
– Надюш? – отвлекает Анин голос, развеивая воспоминания.
Видимо, последнее слово вырвалось из омута памяти. Отпускаю девичьи пальчики, возвращаясь в реальность.
– Просто вспомнилось. Надюша… это сестра. Мы часто бывали здесь, – киваю головой на окружающий пейзаж, – вместе.
– А где она сейчас? – удивляется.
– Погибла. Вместе с родителями. Автокатастрофа.
Аня замирает.
– Я выжил по чистой случайности. Должен был тоже ехать с ними, но… не поехал, – заканчиваю сумбурно, не вдаваясь в подробности.
– Прости… – доносится тихий шелест.
– Ты не знала, – мотаю головой.
Закат окрашивает листья, травы – все вокруг, в янтарный оттенок. Как шесть лет назад. Только теперь рядом нет сестры. Нет… и никогда больше не будет.
Но есть кое-кто другой. Такая же малышка, которая нуждается во мне не меньше. Которой тоже нужна опора и поддержка.
Девушка робко пересаживается чуть ближе. Сдвигается еще немного и слегка кладет голову на мое плечо. Сама.
Осторожно обнимаю ее за плечико – не отстраняется. Обнимает колени, продолжаю задумчиво разглядывать горизонт.
И я впервые после автокатастрофы ощущаю затишье. Мне хорошо. Хорошо рядом с ней.
Как мало человеку нужно. Просто быть с таким же, как сам. Ощущать взаимность. Аня перестала меня бояться – это уже большой шаг. Она мне верит… И я не имею права не оправдать ее надежд.
Раньше я жил только ради мести. Сейчас мне нужно жить ради нее – рано повзрослевшей девочки, в одиночку борющейся с разбушевавшимся океаном жизни.
Аня
Новость про погибшую сестру пригвождает к месту. Артем тоже потерял родного человека… Эта утрата как впивается загнутым ржавым гвоздем в душу, так там и остается. По себе знаю…
Насколько для него дорого это место… И он привел меня сюда. По сути, чужаку, показал, где остались минуты его жизни. Счастливые и одновременно разъедающие болью…
Солнце в последний раз окидывает лучами округу. Сумерки сгущаются, постепенно заливая природу густыми красками темной палитры. А мы все сидим не шевелясь. Не говоря ни слова.
Первый раз за два года я чувствую себя… спокойно. Уверенно. В том, что пока этот человек рядом – со мной ничего не случится. В том, что он придет на помощь и вытащит хоть с того света.
– Домой?
– Можно еще посидим?
Я боюсь спугнуть это чувство. Чувство возрождения внутреннего феникса…
– Хорошо.
Не знаю, сколько проходит времени – я теряюсь в нем. Полностью отдаюсь забытым ощущениям, переплетающимся между собой, пока ледяной порыв не вырывает из транса.
Ежусь. Мурашки въедаются в кожу.
– Замерзла? – мужская ладонь скользит вверх-вниз, легонько растирает плечо. – Пошли.
– Угу.
Мы одновременно встаем и спускаемся по склону. Направляемся обратно – в место, которое я теперь твердо могу назвать своим домом.
