Текст книги "Математика любви"
Автор книги: Эмма Дарвин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц)
Итак, это была моя бабушка. «Банк», как сказал Рей. «А потом мне пришлось срочно ехать в Девон, чтобы встретить твою бабушку». Где она была? И неужели он потратил на нее все свои деньги и больше у него ничего не осталось?
Почему-то мне не хотелось думать об этом. Но при этом я прекрасно сознавала, что мысли эти никуда не денутся, они просто спрячутся поглубже, и помимо воли я буду ломать голову над тем, что здесь стряслось, почему школа закрылась, почему Белль была… там, где была.
Я разложила вещи куда только могла, но все равно ощущала себя чужой здесь, словно комната отказывалась слушать меня или хотя бы изменить выражение лица ради меня. Не помогли ни красные дорожные сумки, которые, по словам матери, легко заметить в аэропорту, ни косынки, банданы и четки, которые я развесила вокруг зеркала. Я отыскала катушку клейкой ленты и с ее помощью прикрепила на стены несколько картинок.
Удивительно, но они хоть немного помогли разнообразить обстановку: поздравительная открытка от Тани с пожеланием «Счастья тебе в новом доме», а также несколько фотографий, которые я выдрала из журнала «Космополитен», – Пол Ньюмен, Джон Карри и полярный медведь на арктическом льду. Последний снимок я выбрала потому, что он выглядел таким прохладным и славным. Мать пообещала прислать открытку из Испании, естественно, но она придет дней через семь, не раньше, а то и через десять. Я собиралась повесить на стену и ее, и тогда комната, быть может, примет такой вид, будто она наконец-то рада видеть меня.
Когда я спустилась вниз, Рей и Белль сидели за крошечным столиком в углу кухни. На нем стояли тарелки, на которых лежали крошки хлеба и виднелись остатки какого-то соуса, а перед ней был еще и стакан с водой. В окна светило полуденное солнце, комната выглядела мертвой и душной, большие вентиляторы не работали. На одном из разделочных столов я заметила электрический чайник и тостер нормальной величины, зато все остальное было просто гигантских размеров – плиты, миксеры и холодильники с ручками, похожими на огромные засовы. В отупляющей духоте все оборудование казалось грязным и мертвым.
– А, Анна. Да, конечно, обед. Вон там холодильник. Угощайся.
Я нашла черствый хлеб, засохший сыр и соорудила себе подобие бутерброда с увядшими листьями салата-латука.
– Надеюсь, у тебя есть все, что нужно, – повторила Белль.
– Ага, по-моему, все, – согласилась я. Присесть мне было некуда.
Рей заметил, что я оглядываюсь в поисках стула, и поднялся с места.
– Присаживайся, Анна. Я уже пообедал.
На хлебные крошки спикировала муха. Когда Белль протянула руку, чтобы согнать ее, лицо его исказилось гримасой недовольства, но она больше не сделала ни единого движения, и он молча взял их тарелки, отнес в одну из больших раковин и открыл кран. Я села за столик и откусила немного от своего бутерброда.
– Выходит, ты закончила школу? – поинтересовалась Белль. Рот у меня был набит, поэтому ответ дался мне с трудом.
В конце концов я промямлила:
– Ну да.
– Я не подозревала, что тебе уже шестнадцать.
– Мне еще нет шестнадцати. Не стоило переходить в новую школу ради нескольких лишних месяцев учебы.
– Когда у тебя день рождения?
Внезапно мне пришла в голову мысль, что уж это-то она должна была знать. Хорошо, пусть они с мамой не общаются, но ведь она – моя бабушка. Она просто обязана знать.
– В декабре. Десятого.
– А какие экзамены ты сдавала на аттестат зрелости? Или ты его тоже еще не получила?
– Никаких экзаменов я еще не сдавала. Они будут только в следующем году.
– Надо же. – Белль встала из-за стола и наполнила свой стакан холодной водой из-под крана. Рей столь поспешно отскочил в сторону, чтобы освободить ей место, что даже споткнулся. – Собственно, твоей вины в этом нет. Полагаю, я должна была сама догадаться, чем все обернется.
– Я… Прошу прощения, Белль, Анна, мне надо кое-что сделать, – пробормотал Рей и выскочил из кухни. Но тут же снова просунул голову в дверь: – Белль, ты разве не поможешь мне разобраться с бумагами?
– Я присоединюсь к тебе через минуту, Рей, – ответила она, и его голова скрылась из виду. – Совершенно очевидно, твоей вины в этом нет. Это все Нэнси. Она сроду не могла ничего сделать толком. К счастью, Рей видел ее ошибки и учился на них.
Она что, хотела сказать, что и я была ошибкой? Если так, то в этом вопросе они с матерью были единодушны, хотя та никогда вслух не говорила мне ничего подобного. Но я-то знала, что думала она об этом часто, думала всякий раз, когда не могла поехать туда, куда хотела, или сделать то, что хотела. И все из-за меня, из-за того, что ей приходилось тратить деньги, покупая мне еду и одежду.
Я прикончила свой жалкий бутерброд. Последний его кусок был ничуть не вкуснее первого. Белль стояла у раковины и почему-то не пила свою воду. Спустя какое-то время она сказала:
– Где-то здесь есть кофе, если хочешь. – Я огляделась по сторонам. Вдоль стен стояло великое множество буфетов. – Боюсь, что не знаю, где именно. Я ведь и сама только что приехала.
– Да, Рей говорил мне, – ответила я и попыталась не выглядеть при этом слишком уж заинтересованной. Хотя, конечно, мне было бы любопытно узнать об этом поподробнее.
– Я жила… последние несколько лет я жила в западных графствах. Так рекомендовали мне врачи. В доме для престарелых. Но когда школа закрылась, Рей больше не мог… Словом, мы снова можем теперь жить вместе. И разумеется, отсюда недалеко до того места, где он родился и вырос вместе с твоей матерью. Но, наверное, она говорила тебе об этом.
– Нет. – В моем голосе не только не было интереса, он вообще прозвучал невыразительно и грубо. И я поспешила добавить: – Нет, она вообще ничего мне не рассказывала.
– А теперь ты тоже здесь, и это действительно очень хорошо.
– Да, – откликнулась я и вдруг поняла, что и в самом деле имела это в виду. Во всяком случае, пока я стояла к ней спиной и открывала дверцы буфетов. По большей части они были пусты, но в третьем по счету я обнаружила большую банку кофе с надписью «Мелкооптовая упаковка».
Я готовила себе кофе, когда в кухню забрел из сада невероятно грязный маленький мальчуган. Я решила, что по возрасту он уже должен ходить в школу, в первый класс во всяком случае, но на нем были только донельзя замызганные шорты. И больше ничего. И вообще с ног до головы он был покрыт коркой грязи, а волосы его, наверное, обрели бы изначальный соломенный цвет, если бы только кто-нибудь взял на себя труд вымыть их. И коленки у него были сбиты в кровь. Он не смотрел на меня, только бросил косой взгляд на Белль. Она не пошевелилась. Помедлив секунду-другую, он подошел к холодильнику, потянул на себя дверцу и вытащил изнутри полупустую упаковку ветчины. Он выудил из целлофана все ломтики сразу, отчего пыль у него на руках потемнела, превратившись в грязь, и молча сунул ветчину в рот.
Наконец я сказала:
– Привет, – но он лишь искоса взглянул на меня и промолчал.
– Ответь ей, – распорядилась Белль, и мальчик вздрогнул. – Это твоя двоюродная сестра.
Он пробормотал нечто нечленораздельное, что, вероятно, должно было означать приветствие, и кусочки непрожеванной ветчины упали у него изо рта на пол.
– Веди себя прилично! – заявила она. – Немедленно подбери эту гадость.
Но он лишь съежился в ответ, как будто хотел стать невидимым. После чего повернулся и снова выскользнул в дверь, ведущую в сад.
– Вот это да! А я и не знала, что у меня есть двоюродный брат, – сказала я. – Как его зовут?
– Сесил. – Она произнесла его имя очень смешно, у нее получилось нечто вроде «сиси».[3]3
Игра слов: по-английски «sissy» – изнеженный, женоподобный мужчина.
[Закрыть] – Собственно говоря, он не приходится тебе родственником ни с какой стороны, просто его мать была приятельницей Рея. Одному Богу известно, кто его отец. Я всегда подозревала, что его мать – ветреная и легкомысленная особа, иначе бы она не бросила мальчика на произвол судьбы. А Рей чересчур уж добр, и сам страдает из-за этого. Она уговорила его взять мальчика к себе на время, а потом попросту исчезла. Он считает Сесила кем-то вроде члена семьи, – с легким презрением заключила она. – Но, как бы то ни было, ты здесь. Наша настоящая семья. Надеюсь, у тебя есть все, что нужно?
Вот уже третий раз она задавала мне один и тот же вопрос.
– Полагаю, что да. Впрочем… Не подскажете, где здесь магазины?
– Один какой-то есть в деревне Керси. Правда, я не знаю, сколько времени понадобится, чтобы дойти туда пешком. По-моему, иногда твой дядя ездит в Хедли. Так что можешь попросить его подвезти тебя. – Она оттолкнулась от раковины. – Ладно, пойду-ка я помогу Рею. Он говорит, там много чего нужно разобрать в бумагах. Ему требуется моя помощь.
И передо мной в полный рост встала проблема: чем заняться и как убить время? Здесь, по всей вероятности, не было даже телевизора, во всяком случае я его нигде не видела. А ведь совсем недавно, если бы мне сказали, что в течение целых восьми недель мне предстоит заботиться лишь о том, чтобы мои футболки и тенниски оставались чистыми, и больше ни о чем, я бы наверняка решила, что мир перевернулся и в кои-то веки решил дать мне передышку. Впрочем, мне следовало бы догадаться, что в реальной жизни все будет не так просто. Во-первых, я находилась в доброй сотне миль от ближайшего магазина «Вул-вортс» и, похоже, еще дальше от «Бутс», «Ауэр Прайс», и в тысячах миль от Тани и Холли.
Я знаю, чем, по мнению матери, занимаются девчонки, если они предоставлены самим себе, но если она полагает, что я стану такой же, как она, то сильно ошибается. Дело даже не в том, что с ней никогда не случалось ничего особенно плохого, если не считать ее приятелей. Я просто не понимаю, почему она считает, что меня нельзя оставлять одну. Отнюдь не мне нужно напоминать, что всем мужчинам нужно от нас лишь одно и что они бросают нас, едва получив свое. Я знаю, что секс – это всегда только секс, и ничего больше. Точка. Я всегда знала это, начиная с самого первого раза. Я знаю, что не стоит обманывать себя и надеяться на что-либо еще, – по-моему, нужно просто расслабиться и постараться получить удовольствие, пока он еще хочет тебя по-настоящему, потому что это не будет длиться вечно. Это матери нужно постоянно напоминать об этом, с утра до вечера, сто раз на дню. Потому что это с ней случается не любовь, даже не влюбленность, а подлинная амнезия, и это я слышу, как она плачет всю ночь напролет за стеной, когда очередной ублюдок-мужчина заставляет ее вновь обрести память после того, как бросит. Но, к счастью, ее амнезия не распространяется на средства контрацепции. Во всяком случае, после моего рождения подобных казусов больше не случалось. Хотя я до сих пор толком не знаю, как и когда это произошло, если не считать моего средиземноморского цвета кожи, потому что она никогда не заговаривает о нем. Впрочем, я не возражаю: мысль о том, чтобы иметь брата или сестру, никогда меня не прельщала. Собственно говоря, я не люблю детей, равно как и не люблю влюбляться. Жизнь с моей матерью быстро отучила бы кого угодно от этих приятных заблуждений. Иногда мне кажется, что она намеренно ведет себя подобным образом, поднимает такой шум из-за этих вещей, утверждая, что это просто кошмар и ужас, потому что боится, что я пойду по ее стопам.
К несчастью, такие мысли навевают тоску. Уж лучше отправиться на поиски этого единственного магазина, решаю я. В холле на стене висела карта, я нашла листок бумаги и набросала для себя маршрут, чтобы не заблудиться.
Стояла одуряющая жара, но этим летом мы к ней уже привыкли. Кроме того, мне доставляла удовольствие мысль о том, что я окажусь вдалеке от Холла, не столкнусь случайно с Реем или Белль и мне не придется иметь дело… с чем? Собственно, я не знала, с чем. Но что-то такое определенно носилось в воздухе.
Отрезок дороги пролегал в тени больших деревьев, и я заметила среди стволов маленького Сесила, который увлеченно рылся в сосновых иголках. Внезапно деревья расступились, и оказалось, что со всех сторон меня окружают поля выгоревшего на солнце жнивья, похожие на пожелтевшие от времени кости, над которыми нависло небо. И цвет его был темнее земли. Интересно, куда подевались птицы и почему они не поют, если я оказалась в деревне? Солнце нещадно пекло мне голову и спину, а дорога раскалилась настолько, что мне больно было ступать по ней в своих индийских сандалиях на тонкой кожаной подошве. Похоже, солнце намеревалось добраться до меня и сверху, и снизу.
Деревушка Керси являла собой всего-навсего шесть невероятно старых домов, выстроившихся по обе стороны одной-единственной улицы, сбегавшей вниз по склону холма к грязному ручью, который, вообще-то говоря, пересох из-за засухи. А магазин размерами не превышал гостиную в нашей самой маленькой квартирке, и продавались в нем лишь хлеб, молоко и консервы, как в лавчонке у нас на углу. Месячные у меня закончились неделю назад, так что хотя бы об этом мне пока можно было не беспокоиться. А вот автобусного расписания я так и не обнаружила, как ни старалась. Вероятно, уехать отсюда куда-нибудь было чертовски трудно. Так всегда бывает.
В магазинчике было душно, но все-таки не так жарко, как снаружи, и я топталась внутри, пока мужчина за прилавком не начал подозрительно поглядывать в мою сторону. Поэтому мне пришлось взять с полки жестянку с кока-колой – хотя я вообще-то не намеревалась тратить деньги по пустякам – и заплатить за нее. Он заявил, что холодной колы у них нет, причем тон его трудно было назвать сварливым, но он смотрел на меня так, как будто я попросила достать луну с неба и завернуть ее мне с собой.
Кола была горячей и липкой, и я решила, что она не сможет утолить мою жажду, хотя, конечно, надеялась, что ошибаюсь. Я все шагала и шагала, и когда наконец вступила под сень деревьев и прижалась спиной к створке распахнутых ворот, мне показалось, что кто-то окунул меня в холодную темную воду.
Голос позади меня, с другой стороны ворот, поинтересовался:
– С вами все в порядке?
Голос был немолодой, но хорошо поставленный, с иностранным акцентом, и принадлежал он женщине.
От неожиданности я буквально подпрыгнула на месте. Похоже, со мной действительно все было в порядке. Я оказалась права и на ее счет: лицо вполне соответствовало голосу, худощавое, костистое, яркое и темное одновременно. Она подошла ближе. Один локон выбился у нее из прически и прилип к щеке.
– Жарко, не правда ли? Пожалуйста, отдыхайте и дальше, если таково было ваше намерение.
– Нет, все нормально. Отсюда мне уже недалеко.
– Вы остановились у Рея в Керси-Холле? Я видела, как вы приехали.
– Он мой дядя.
– А, понимаю. В такую жару за городом, разумеется, намного лучше. А здесь с вами и ваша бабушка.
– Ну да. Наверное, вы правы. В Лондоне сейчас не очень-то весело, в такую погоду… Я должна идти, – сказала я, хотя уходить мне не хотелось.
– Позвольте представиться. Мы с вами соседи. Мы живем вон там, за деревьями. Когда-то там размещались конюшни Холла, хотя теперь это отдельное здание. Меня зовут Эва Перес.
– А меня Анна. Анна Вэар.
– Пожалуйста, заходите к нам в любое время, Анна, если у вас возникнет такое желание. Мы с удовольствием выпьем с вами по чашечке кофе. Наше жилище дальше по тропинке, и нас всегда можно застать дома. Мы будем очень рады видеть вас, мой партнер и я.
«Интересно, что она имеет в виду?» – подумала я.
– У вас здесь какое-то деловое предприятие?
– Нет, нет. То есть да, мы оба работаем на дому. Но мы с Тео живем вместе.
– О, понимаю. Э-э… спасибо.
– Мы будем с нетерпением ждать вас. А пока до свидания. Она повернулась и углубилась в лес, а я поплелась к Холлу. На кухне висели большие школьные часы, типа тех, в которых секундная стрелка движется медленными рывками, а вы глядите и глядите на нее и никак не можете поверить, что на какую-то жалкую минуту уходит целых шестьдесят таких вот рывков. Вам кажется, что прошел целый час, а урок географии все никак не закончится. Это почти так же тяжело, как смотреть на будильник поверх плеча парня и думать о том, когда же он наконец кончит, чтобы можно было нормально вздохнуть, воспользоваться салфетками, в общем, привести себя в порядок и сказать ему, что все было просто здорово. Иногда так бывает на самом деле, иначе бы вы этим не занимались, и, как бы то ни было, всегда остается надежда.
Часы показывали три пополудни. Я таскалась по жаре несколько часов, вспотела и перепачкалась в пыли. Поэтому решила пойти принять душ. Или даже ванну – все равно мне было больше нечего делать. В холле дверь около лестницы была отворена – за ней находился кабинет или что-то в этом роде. Там сидела Белль: я видела, как она открывает и закрывает шкаф для хранения документов, и это сопровождалось звуками «вжик, хлоп», как будто ребенок пинал ножку стула. На мгновение мне захотелось войти и поздороваться. В моем возрасте такие вещи должны казаться нормальными. Но, скорее всего, ей будет неинтересно со мной, в самом-то деле.
Ванная комната выглядела очень странно, чтобы не сказать большего: душевые кабинки с хрупкими перегородками и здоровенными ваннами, зелеными и шершавыми на вид, сгрудившимися вокруг сливного отверстия. Краны тоже зеленые, носики покрыты накипью, отчего ванны похожи на монстров. Туалеты были старомодными, такие раньше назывались общественными, только в этих не воняло, и здесь была бумага. Зеркала покрывали пятна патины. Я обратила внимание, что мой макияж растекся от жары, поэтому лицо выглядело смазанным и расплывчатым, как будто я была здесь и где-то в другом месте одновременно. Двери и стены у меня за спиной тоже выглядели смазанными и расплывчатыми, они дрожали в воздухе, как если бы были нематериальными или как если бы с той стороны что-то ломилось сквозь них сюда, ко мне. У меня возникло стойкое ощущение, что если я буду вести себя тихо, как мышка, то когда-нибудь смогу увидеть, что это такое.
Вода шла из кранов парящим, зеленым, прерывистым водопадом, а ванна была такой глубокой, что мне показалось, будто я погружаюсь в плавательный бассейн. Будучи на солнце, я мечтала о холодном душе, но и горячая вода была очень даже ничего. В конце концов, вода в ванне по определению должна быть горячей. Я закрыла глаза, так что солнечный свет, падающий из расположенных под потолком окон, стал теплым и розовым. Я чувствовала, как вода ласкает колени, бедра, живот, грудь, ключицу, и вскоре только ощущение чугунной стенки ванны у затылка удерживало меня в реальности, тогда как все остальное – руки, ноги, тело – невесомо плавало на поверхности.
Капли горячей воды холодили мою кожу, как отборные жемчужины, когда я легла на кровать. Меня клонило в сон, потому что воздух по-прежнему оставался теплым и неподвижным. Меня окутала дремота, как раньше вода, но где-то на краю сознания я слышала детский плач – плач маленького ребенка, а не грудного младенца. Во всех наших квартирах за стеной всегда жил младенец, но сейчас я была не в квартире и это был не новорожденный. Это был всего лишь маленький ребенок, но достаточно взрослый, чтобы плакать из-за чего-то серьезного, и он все плакал и плакал, пока я погружалась в забытье. И даже во сне мне снился его плач.
А потом внезапно я поняла, как это иногда случается во сне, поняла с невероятной ясностью, что больше не слышу плача и что со мной остался только мой кошмар. Это был старый кошмар, который принес с собой плач откуда-то издалека. «Из глубины веков», – сонно подсказало мне спящее сознание, у него всегда были наготове нужные слова, когда мои казались ему неподходящими. Он пришел из глубины веков, но оказался здесь, рядом со мной.
Крысы доберутся до тебя, Стивен, если ты и дальше будешь орать во всю глотку, так сказала мне матушка Малъпас. Она говорит, что крысы очень любят есть грязных маленьких мальчиков, которые пачкают свои штанишки. Она взяла мои штанишки и мои ботиночки, а меня посадила сюда. Здесь холодно, а она затворила дверь.
Она хочет, чтобы крысы добрались до меня. Я не хотел, правда, простите меня. Щеколда закрылась, и она заснула. Она ужасно разозлится, если я разбужу ее. Поэтому я пытаюсь ждать.
У меня болят уши – она снова надрала их. Она говорит, что я грязный маленький мальчик, но она будет пороть меня до тех пор, пока я не исправлюсь и не стану хорошим. И еще я не должен ничего рассказывать ни доктору, ни викарию, иначе они узнают о том, что я плохой. И тогда меня отдадут в приходской детский дом, где грязные маленькие мальчики как раз и получают то, чего заслуживают.
Я слушаю темноту, но по-прежнему ничего не вижу. Услышу ли я крыс до того, как они примутся за меня? Если я совсем перестану плакать? Я буду сидеть очень тихо. И тогда я, может быть, услышу их раньше, чем они доберутся до меня.
Уот Бейли говорит, что у крыс есть тайные пути, по которым ведьмы отправляют призраков творить колдовство над людьми. Они делают так, что дети теряются, насылают заклятия, несущие болезни, эпидемии и прочие напасти. Он говорит, что когда ведьму сжигают на костре, она кричит, но ее слуги-призраки ничем не могут ей помочь. Уот Бейли говорит, что матушка Мальпас – ведьма.
Здесь холодно. И мне тоже холодно, я замерзаю. Здесь пахнет, как в погребе, и холодные штуки растут и увеличиваются, гниют, но растут и увеличиваются. Я не должен спать, иначе могут прийти крысы, а я их не услышу. Они съедят меня целиком, объедят мясо с моих косточек, съедят мой живот и горло, отгрызут мои уши и выпьют глаза, а я их не услышу. Я вообще ничего не услышу и не увижу, просто проснусь в аду.
Я не должен спать. Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы я не заснул!
