Текст книги "Обольстительная герцогиня"

Автор книги: Эмили Брайан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Глава 36

– Мадам, умоляю вас, сделайте перерыв. Вам нужно немного подкрепиться, или вы упадете в обморок. – Лицо Катберта выражало беспокойство. Он налил горячий чай, щедро сдобрив его густыми сливками и двумя кусочками сахара.

– Я почти закончила. – Артемизия смешивала на палитре большое количество темно-коричневой краски и светло-коричневой. Студия была даже в большем беспорядке, нежели обычно. Везде были разбросаны эскизы и предварительные наброски ее картины, и Катберту было запрещено что-либо здесь трогать. Казалось, что вокруг царит хаос и нет никакой системы, однако Артемизия знала, где лежит каждый мелок. – Нужно еще немного подбавить здесь.

Великолепный аромат чая невозможно было проигнорировать. Артемизия отложила мастихин и сделала большой глоток. Сладкий и горячий напиток с добавлением специй наполнял ее тело теплом. Возможно, ей действительно стоит немного отдохнуть.

– Спасибо, Катберт, похоже, ты прав. – Она подняла чашку снова. – Впрочем, как обычно.

– Стараемся изо всех сил, – ответил он скромно.

Артемизия опустилась на кушетку, держа чашку в обеих испачканных краской руках. Поллакс прыгнул ей на колени, словно, выполняя желание Катберта, он хотел своим весом удержать Артемизию на кушетке хотя бы на пару минут. От его тепла и умиротворяющего мурлыканья Артемизии расхотелось суетиться и снова что-то делать, и она смогла расслабиться первый раз за несколько дней.

Когда Тревелин ушел из ее дома, у нее совсем не было времени оплакивать его отсутствие, хотя она остро ощущала его. Ее внимания требовала другая часть ее жизни.

Феликс предстал пред ней, трезвый и искренне раскаявшийся в том, какую роль он сыграл в неприглядной истории. Он даже хотел признаться властям и понести любое наказание, которое ему назначат. Однако Артемизия решила, что будет достаточно, если он позволит ей заморозить все его денежные средства до тридцатого дня его рождения. Феликс с благодарностью согласился, и с тех пор Артемизия ни на минуту не пожалела о своем решении.

Ее мать была вне себя из-за того, что Артемизия принимала участие в таком скандальном деле, как шпионаж. Даже если ее драгоценный высший свет пока оставался в неведении, со стороны Артемизии было просто ужасно подвергать всех такому риску. А что, если бы ее позорные поступки раскрыли? Нельзя ставить под удар брак Делии из-за еще одной сомнительной истории. Констанс и так целыми днями жаловалась на Флоринду, которая сбежала в Гретна-Грин с одним из лакеев и опозорила их всех своим поступком. Ей стало легче, лишь когда Артемизия пообещала, что даст матери возможность самостоятельно устроить самую роскошную свадьбу для Делии.

Ангус был просто счастлив, услышав о намерении Флоринды поселиться за городом с Гектором Лонгботеном, однако в последнее время Ангус был доволен всем вокруг.

Отец по-прежнему редко приходил в себя, но на сердце у него всегда было легко и весело. Артемизия решила, что именно это на самом деле главное. Если человек сохраняет способность хотя бы наслаждаться жизнью и жить счастливо, то, может быть, не так плохо, что он лишен всех остальных способностей.

Артемизия пыталась сделать все, только бы ничего не ощущать. Она работала без отдыха, на пределе своих возможностей, пытаясь закончить картину с Марсом. Артемизия использовала каждую минуту днем, чтобы во всех деталях изобразить центральную фигуру на переднем плане холста, а вечером трудилась при лампе над затененным задним фоном. Теперь же она отступила на несколько шагов и, внимательно посмотрев на нее, поняла – Марс наконец-то закончен. Ни один мазок не улучшит картину, а, наоборот, испортит весь эффект.

Артемизия не могла решить, насколько хорошо она удалась. Она вложила всю свою душу в эту картину, еще никогда в жизни она не чувствовала подобного ни с одной своей работой. Теперь Артемизия была как выжатый лимон, как пустая чашка. Чтобы снова вернуть ее к жизни, понадобится намного больше усилий и гораздо более действенные средства, нежели великолепный чай Катберта.

Словно услышав ее мысли, дворецкий вложил тарелку с печеньем ей в руку, а затем подошел посмотреть на холст. Он сделал два шага вперед и остановился.

– Ну, что ты думаешь? – спросила Артемизия, равнодушно откусив кусочек от хрустящего печенья.

– Как правило, не бывает единою мнения…

– В вопросах искусства. Да, я знаю, – закончила она сухо, – но что ты чувствуешь, когда смотришь на картину?

Катберт молча уставился на холст.

– Честно, мадам?

– Я не ожидала от тебя ничего иного.

– Вашу картину можно описать одним словом – безнадежность – сказал он наконец.

– Замечательно. А то я уже начала бояться, что переношу собственные чувства на картину. Очень хорошо. – Она снова поднесла чашку к губам. Вот в чем на самом деле смысл произведений искусства, они пробуждают в нас эмоции. Кажется, на сей раз ей все удалось.

Катберт одернул камзол спереди и начал вертеть рукой карманные часы, проверяя время с нехарактерной для него озабоченностью.

– Ты нервничаешь, в чем дело? – поинтересовалась Артемизия.

– Мадам, он снова вернулся.

– Правда? – В груди у нее защемило.

– Он не хочет принимать никакого отказа. Мистер Деверидж угрожал выломать дверь в студию, если через две минуты я не впущу его. – Катберт вытянул шею. – Если мне позволено будет сказать свое мнение, я думаю… нет, я чувствую, что вашей светлости необходимо увидеться с ним.

– Иногда мне кажется, что я вижу лишь его, – пробормотала Артемизия. Ничего не изменилось. Она надеялась, что, направив все силы на то, чтобы закончить картину, выкладывая свою душу на холст, она освободится от желания продолжать заниматься живописью. Но даже теперь, несмотря на дикую усталость, она понимала – это не сработает. После краткого периода отдыха она будет готова творить снова. Ей необходимо творить.

Она любила Тревелина, но он совсем ее не любил, если планировал изменить самую сокровенную часть ее личности. Она боялась, что если увидит его, то может сдаться и согласиться на его требование перестать рисовать. Сейчас, когда он был ей нужен больше солнечного света, условие казалось абсолютно приемлемым. Но что, если в будущем ее любовь омрачится обидой из-за принесенной ею жертвы? А ведь она же не требовала, чтобы он бросил свою работу, хотя она определенно более опасна нежели рисование обнаженных мужчин.

Артемизия поставила чашку на подоконник.

– Если мистер Деверидж собирается войти, хочу я его видеть или нет, у нас не слишком много времени на подготовку.

– Артемизия, я знаю, ты там. – Трев изо всех сил колотил в дубовую дверь, которая подвергалась опасности не выдержать его ударов. – Прошу, мне необходимо увидеть тебя. Я не могу извиняться перед тобой через закрытую дверь.

Он уже занес руку, чтобы опять постучать, но, прежде чем успел это сделать, дверь открылась. Катберт помахал рукой, приглашая Тревелина в ее студию.

Здесь все говорило о ее присутствии, начиная от испачканных в краске кистей, лежащих на палитре, и заканчивая слабым ароматом олеандра, который все еще витал в воздухе. Однако Артемизии нигде не было видно.

– Где она?

Катберт воровато пожал плечами и жестом указал на открытое окно.

Трев явственно представлял, как все произошло. Маленькая колдунья поднялась на подоконник и вылезла в окно, а затем исчезла в бурно растущей зелени сада, чтобы избежать встречи с ним.

– Итак, она предпочла убежать, только бы меня не видеть. – Тревелин облокотился на подоконник и выглянул в сад, поникнув головой и опустив плечи от разочарования. Если Артемизия была настолько преисполнена намерения с ним не встречаться, дело его действительно плохо.

Рыжий кот, гревшийся на спинке дивана, прижал уши и фыркнул на него.

– Спасибо большое, – обратился он к коту. – Твоя хозяйка выразила свое желание достаточно ясно и без твоей помощи. Я больше не потревожу ее.

Тревелин повернулся и приготовился уходить, но затем взгляд его упал на холст, над которым работала Артемизия, и он остановился. «Марс, потерпевший поражение». Позолоченная надпись была нанесена внизу ее работы.

Изображение его самого полностью обнаженным вызывало у Тревелина странное чувство отстраненности. Его двойник застыл, всей своей позой выражая отчаяние. Все внутри его перевернулось, когда он вспомнил те муки, которые ему пришлось претерпеть, чтобы стать ее натурщиком.

Картина буквально дышала. На ней отразились все чувства, которые они с Артемизией обсуждали, – тоска, бессмысленная смерть и разрушение – все это отражалось на лице Трева. На том самом лице, которое теперь он видел в зеркале каждое утро.

Трев заметил, что она внесла некоторые изменения в картину с тех пор, как он в последний раз ее видел. Его мужское достоинство было тщательно прорисовано, и, слава Богу, на этот раз пропорции были верны.

– По крайней мере, я вижу, что она простила мне некоторые мои прегрешения, – пробормотал он.

– Я не имею права давать советы, – произнес Катберт и, противореча собственному заявлению, продолжал говорить: – Но мне кажется, что герцогиня о вас самого высокого мнения.

Трев искоса посмотрел на дворецкого:

– Поскольку она отказывается меня видеть, это весьма сомнительно.

– Нет, я говорю правду, – сказал Катберт. – Она очень серьезно относится к своему творчеству, как вы и сами знаете, однако же… – Он резко остановился.

– Что?

– Возможно, я не имею права говорить такие веши, – сказал Катберт.

– Умоляю вас, продолжайте. Я намерен совершить путешествие в Индию на «Тибериусе». Мы отправимся в путь с приливом, поэтому не стоит волноваться, что о ваших словах кто-то узнает. Так что вы начали говорить?

– Только ради вас ее светлость без всяких колебаний разбила статуэтку Беддингтона. Она могла думать только о вашей целости и безопасности, несмотря на то, что ее любимая работа была уничтожена.

Итак, фигурки Беддингтона, с которой и началась вся эта запутанная история, больше нет. Артемизия пожертвовала ею ради него. А он даже не догадался спросить, как она вынула ключ из своей статуэтки, получившей такое признание критиков и самой королевы.

– Каким же я был дураком! – Он внимательно изучал следы краски на паркете под ногами.

Катберт удержался от комментариев.

– По крайней мере, теперь мир не будет лишен удовольствия видеть работы, которые продолжит создавать ваша хозяйка. – Тревелин снова взглянул на холст с изображением Марса. – Она просто великолепна, правда, Катберт?

– Верно, сэр, вы абсолютно правы.

– Я так много хотел сказать ей, – пробормотал Тревелин тихо, – а на самом деле все мои слова свелись к одному. – Он засунул руки в карманы и побрел к двери.

– Может быть, я могу передать ей что-то, сэр? – спросил Катберт, в долю секунды оказавшись перед Тревелином и приоткрыв перед ним дверь.

– Скажите ей…

С чего начать? Что он сожалеет? Что до смерти хочет прижать ее к груди? Что, размышляя о череде долгих дней, которые ему предстоит провести без нее, он чувствует лишь пустоту внутри?

Что он будет любить ее до самого последнего дня? Ни одно из этих сообщений он не мог передать Катберту.

– Скажите ей, что мне понравилась картина.

Глава 37

– Ему нравится картина, – повторила Артемизия. – Ты уточнил, не хочет ли Тревелин мне что-то передать, а он лишь сказал, что ему нравится картина?

– Я дословно передал вам его сообщение.

– Вы с ним говорили какое-то время. Я наблюдала через щель в двери комнаты для переодевания, но было очень плохо слышно и я не могла разобрать слов. Он же должен был сказать что-то еще.

Катберт закатил глаза вверх, а затем вправо, очевидно, пытаясь вспомнить что-нибудь еще.

– Мне кажется, он говорил, что вы великолепны.

– Великолепна, – с неудовольствием проговорила Артемизия. – Ради Бога, Катберт, мужчины говорят об игроках в крикет, что они просто великолепны.

– Если вашу светлость утешат мои слова, мистер Деверидж явно испытал чувство облегчения, взглянув на картину. Его слова позволяли предположить, что вы даровали ему прощение за какой-то проступок.

– Он заметил, что я увеличила его мужское достоинство, уверена в этом, – раздраженно отметила Артемизия. Она пробежала рукой по волосам. – И почему только мужчины считают, что это самое важное на свете?

Катберт моргнул, словно огромная сова.

– Не обращай внимания, Катберт. Вопрос был чисто риторическим, – сказала она, – честно говоря, должно же быть еще какое-то сообщение.

Губы Катберта сжались в одну линию, прорезавшую его лицо, словно след от лезвия ножа на старой картофелине.

– Вообще-то мистер Деверидж также упомянул, что должен отплыть в Индию с приливом.

– Сегодня? – Сердце Артемизии упало. Одно дело – упрямо отказываться встретиться с ним, в то время как в глубине сердца теплилась надежда, что он предпримет попытку снова. А совсем другое – осознавать, что он окончательно от нее отказался и уезжает на другой конец света. Больше никогда в своей жизни она не увидит Тревелина.

Колени ее подогнулись, и она буквально упала на диван.

– Мадам, все ли с вами в порядке? – Катберт обеспокоено склонился над ней, напоминая суетливую пчелу над увядающим цветком.

Артемизия почувствовала, что перестала дышать, и ей пришлось заставить себя сделать еще один вдох.

– Нет, со мной уже никогда не будет все в порядке.

«Это не должно так закончиться», – сказала Артемизия самой себе. Дочь Ангуса Далримпла не может позволить небольшому препятствию, такому, как отплытие в Индию, встать на пути ее будущего счастья. Она поднялась и сдернула с себя испачканный краской фартук. Если бы у нее было больше времени, она могла бы переодеться во что-то более нарядное, нежели будничное платье, но необходимо было спешить.

– На каком корабле он отплывает?

Катберт постучал костяшками пальцев по лбу.

– «Тибериус».

Артемизия удивила сдержанного джентльмена, заключив его на несколько секунд в объятия.

– Ты настоящее сокровище, Катберт. Пожалуйста, попроси приготовить ландо, и побыстрее. Зря мистер Деверидж думает, что ему удалось так легко убежать. Мы с ним пока что не уладили все наши разногласия.

Уголки рта дворецкого поднялись в едва заметной понимающей улыбке.

– И в самом деле, мадам, можно найти достаточно причин для конфликтов, чтобы вашей паре нашлось чем заняться еще, по меньшей мере, лет пятьдесят.

– Будем надеяться, Катберт. Но сейчас самое главное не терять времени.

– Очень хорошо, ваша светлость. – Дворецкий привычно поклонился, и уже через мгновение его не было в студии.

Ее благородное намерение пожертвовать личным счастьем, положив его на алтарь искусства, растворилось, словно утренний туман. Да, она любила работу, но теперь она поняла, что всю жизнь провела в ожидании Трева. Те плоские образы мужчин, которые она изображала на холсте, были лишь жалкой заменой, настоящего, и Артемизия намеревалась не отпускать его без боя. Она последний раз взглянула на своего Марса.

– А если в итоге мне придется отказаться от занятий живописью, да будет так.

Лондонская верфь походила на громадный муравейник. Вспотевшие мужчины толкали перед собой тележки по направлению к докам, сопровождая свои действия отрывочными приказами и руганью. Это шумное место было сердцем делового мира империи. Товары из тысячи портов передавались от одного хозяина к другому, часто еще даже не будучи выгруженными. Все здесь было наполнено беспорядочным движением.

И слишком трудным оказалось в такой суматохе найти один-единственный корабль.

В конце концов, Артемизия отказалась от попыток прочитать потертые надписи на кораблях, пока ландо медленно продвигалось по переполненной пристани, и приказала вознице остановиться.

Она окликнула неопрятного чумазого паренька.

Мальчик повернул к ней худое лицо.

– Я дам тебе гинею, если скажешь, где пришвартован «Тибериус», – обещала она.

Паренек передернул плечами:

– Сначала деньги, миледи.

– Катберт, заплати ему, только побыстрее.

Дворецкий нашел подходящую монетку и кинул ее мальчишке.

Хитрая улыбка расплылась по лицу паренька.

– «Тибериус» уже отплыл. И если вы поторопитесь, то сможете увидеть корабль, пока он еще не успел скрыться за поворотом реки.

С этими словами мальчишка пустился наутек, чтобы добычу его не сумели отнять.

Однако сейчас Артемизия думала о деньгах в последнюю очередь. Она не стала ждать помощи Катберта, сама вылезла из ландо и побежала к ближайшему пирсу.

Вдалеке развевались паруса. Огромное торговое судно направлялось вниз по Темзе. За ним плыло около дюжины небольших шлюпок. Первой мыслью Артемизии было нанять одно из суденышек и перехватить «Тибериус», но огромный корабль двигался на такой большой скорости и так быстро оставил шлюпки позади, что надежда затонула, словно якорь, в ее груди.

Дыхание перехватило у нее в горле. Возможно, ей удастся купить билет на следующий корабль на Бомбей и встретить Тревелина в одном из портов назначения.

«Возьми себя в руки, – приказала Артемизия самой себе. – Не стоит преследовать мужчину, если тот явно не хочет, чтобы его нашли».

Слезы выступили у нее на глазах, но она постаралась сдержать их. Если он решил оставить ее навсегда, она должна принять его выбор. Со временем она, возможно, даже поблагодарит Тревелина за это решение. Преданный агент на тайной службе ее величества отнюдь не нуждался в жене, которая бы его лишь связывала. А разве она сама не приняла решение снова оказаться под властью мужа с долей неохоты?

Конечно же, все к лучшему.

Но только почему тогда ей кажется, будто вместо сердца у нее в груди тяжелый камень?

Она закрыла лицо обеими руками и заплакала. Какой же она была глупой! Она требовала от Тревелина больше, чем он был способен ей дать. В отличие от богов на холстах Тревелина нельзя было переделать под тот образ, который подошел бы ей. Если он не мог смириться с тем, что она будет рисовать обнаженных мужчин, следовало принять его таким, как он есть. Ее проклятая тяга к созданию совершенства оттолкнула от нее единственного мужчину, больше всего отвечавшего ее представлениям об идеале.

Артемизия почувствовала, как теплая рука легла на ее подрагивающее плечо. «Милый Катберт». Она хорошо представляла, что значит для столь сдержанного мужчины выразить сочувствие этим простым жестом.

– О, Катберт, он ушел! – всхлипнула она. – И кроме себя, мне винить некого.

Слезы снова хлынули по ее щекам. Перед ней появился платок, и она схватила его как утопающий хватается за соломинку.

– Мне нужно было… – Артемизия не могла больше произнести ни слова. Перед ее глазами пронеслась целая жизнь, полная тихого отчаяния, и она снова дала волю слезам. Из ее груди начали доноситься неразборчивые всхлипывания. Наконец ей удалось выговорить: – А что же мне делать теперь?

Длинные руки обняли ее и заключили в объятия. От испуга и удивления она даже перестала плакать.

– В самом деле, Катберт, я ценю твою искреннюю поддержку, но такое проявление чувств крайне непристойно.

– Мадам, если бы я был Катбертом, то полностью бы с вами согласился.

– Тревелин, но что ты…

Он остановил ее поцелуем, который согрел ее с головы до ног. Наконец Тревелин оторвался от ее губ, но все еще крепко прижимал к себе, а она не смогла бы покинуть его объятия даже за все сокровища мира.

– Я понял, что не могу уехать и жить без тебя, – сказал он просто. – Слишком поздно я это осознал. Я не имел права требовать, чтобы ты отказалась от чего-то важного для тебя. Любовь, которая требует и ставит условия, – это не любовь. А я люблю тебя, Ларла. Находись в студии с любым количеством обнаженных мужчин и рисуй их на своих картинах, если тебе это приносит удовольствие. Мне наплевать, пока в постели ты будешь находиться только со мной.

Она похлопала кончиками пальцев по его щеке.

– Осторожно, сэр, или же вы окажетесь в моей постели в самое ближайшее время.

– Обещания, обещания, – проговорил он с многозначительной улыбкой. Затем на его лице появилось торжественное выражение. – А теперь серьезно. В прошлом я вел себя как дурак. Но я надеюсь, у меня будет возможность искупить свою вину.

– И как ты думаешь, сколько времени это займет? – спросила она.

– Полагаю, всю оставшуюся жизнь, – сказал он со смехом. – Я хочу быть твоим мужем, но не знаю, хватит ли у тебя терпения.

– Боюсь, что терпение скорее понадобится тебе, – возразила она. – Ну конечно, Трев, я стану твоей женой. Я люблю тебя больше всего на свете. Одна только мысль о том, что мне придется жить без тебя, причиняла мне невообразимую боль.

– Ну, если это все, что нужно для счастья…

Она шутливо потрепала его по плечу, а он начал покрывать ее лицо поцелуями.

– Эй, друзья, поосторожнее там! – крикнул им один из проходивших матросов. – Это все равно, что выливать воду перед умирающим от жажды. Не стоит занижаться с леди любовью прямо на пристани. В «Пьяном датчанине» можно снять комнату на несколько часов.

Хихиканье Артемизии остановило поцелуи Тревелина, и он выпустил ее из своих рук, чтобы она вдохнула немного воздуха. А затем поднял и закружил ее как сумасшедший.

– Не могу поверить, что ты согласилась, – произнес он еле слышно. – Ты сделала меня самым счастливым человеком в Британии.

– Только лишь в Британии? Думаю, мы станем самыми счастливыми людьми во всем мире, – сказала она с многозначительной улыбкой. – Давай-ка пойдем и узнаем, можно ли снять комнату в «Пьяном датчанине».