Текст книги "По холодным следам (ЛП)"

Автор книги: Эми Джентри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Подумывала набить маленький контур Техаса на безымянном пальце, – призналась Джейн.

– Так вперед!

– Мама увидит. Лучше подождать.

– Чего? Пока тебе не стукнет тридцать? Хватит уже скрывать свою истинную натуру.

Было видно, что ее слова попали в цель.

– А ты здесь не заскучаешь без меня? – спросила Джейн напоследок, потянувшись за сумочкой.

– Вовсе нет. С удовольствием полистаю пока журналы.

Она и правда часто рассматривала журналы в библиотеке, куда Кэл возил ее готовиться к экзаменам на аттестат. Однажды она тайком протащила в туалет номер «Лучших домов и садов» и вырвала оттуда фотографию пышного белого торта в обрамлении серебряных и золотых рождественских украшений. Не из-за рецепта, а просто понравилась картинка. Теперь эта журнальная страница с тортом валяется, скомканная, в мусорном контейнере в Джерси-Виллидж, где она сошла с автобуса в разбитых туфлях и дешевой золотой цепочке с подвеской в виде лошадки, с рюкзаком, набитым сувенирами, – всем ее имуществом. Кроме…

Она рванулась вперед, но было уже поздно: Джейн рылась в сумке. Прежде чем Джули успела вмешаться, Джейн достала бумажник и вынула оттуда свежие банкноты по двадцать долларов. Джули откинулась на спинку кресла, страстно желая, чтобы Джейн не заметила ни документов, ни телефона во внутреннем кармане сумочки, ни ее внезапной паники.

Но Джейн лишь просияла при виде пачки банкнот:

– Спасибо! – И направилась к лестнице.

Как раз вовремя. Парикмахер вернулась в черном фартуке, держа в одной руке миску ядовитокрасной пасты, а в другой – щетку.

– Цвет будет шикарным, поверьте мне!

Джули откинулась на спинку кресла и почувствовала, как холодная склизкая масса коснулась ее головы.

– Сначала мы избавимся от этих некрасивых корней, – объявила парикмахер и продолжала болтать, как поступают опытные мастера, когда видят, что клиент не склонен откровенничать.

Джули только сказала:

– Сестра совсем не похожа на меня. Никто не верит, что мы родственницы.

По просьбе парикмахера она опустила подбородок. И тут же поняла, что беспокоило ее с момента прибытия в Хьюстон, что не давало покоя, куда бы она ни пошла, от кабинета психотерапевта и бильярдной Бобби до кофейни, где Джейн захотелось купить пирожных по дороге в парикмахерскую. Здесь было нечто такое, из-за чего город казался декорацией. И сейчас Джули, глядя под стол с большим зеркалом, обратила внимание на обувь других клиентов, сидящих вокруг. Она была совсем новая: лакированные туфли блестят; носы кроссовок «Рибок» сияют флуоресцентножелтым; кожаные ботинки выглядят так, словно их только что достали из коробки; из ослепительно-белых сандалий с пряжкой в виде золотых львов выглядывают отполированные ногти без единого изъяна. Уставившись в пол, Джули мысленно пробежалась по последним нескольким неделям и увидела парад босоножек и кожаных туфель, будто только что снятых с витрины магазина.

Из-под черной полиэтиленовой накидки выглядывали и ее ноги, стоящие на серебристой перекладине и обутые в уютно потрепанные «конверсы» Джейн. Только теперь Джули заметила, что крошечные дырочки в ткани – одна возле правого пальца, другая сбоку, еще одна возле пятки – расположены слишком идеально. Джули и раньше носила обувь до полного износа и знала, что полотно протирается под шнурками и вдоль подошвы, распускаясь неряшливой бахромой, а не аккуратными овалами посреди ткани, а резина под пяткой изнашивается куда быстрее тряпочного верха, так что чувствуется каждый камешек на тротуаре. Значит, кеды новые, а вовсе не потрепанные, и дырочки проделаны специально.

Джули представила себе город, разделенный между такими, как она и тот парень с обочины в широких штанах, – людьми, чья обувь изнашивается и вытирается до дыр, пропитывается потом уставших ног и пачкается травой, грязью и размякшим асфальтом, – и теми, кто проносится мимо них на внедорожниках, кто не проходит по улице больше двадцати шагов, не торчит на автобусной остановке и не выстаивает смену в круглосуточном магазине; чья обувь всегда как новенькая. Ей очень захотелось рассказать о своих наблюдениях Кэлу. Но только не Джейн. Та сама не ходит пешком. Она может бунтовать против Анны и Тома, но даже не попытается восстать против этого порядка.

Парикмахер запрокинула Джули голову, и она уставилась в потолок, где располагался тату-салон и где в этот момент делали татуировку Джейн. Джули надеялась, что процедура окажется не слишком болезненной.

4

Если даже Том подозревает, что киста яичника – это вовсе не киста яичника, он помалкивает, а я, в свою очередь, не говорю о пистолете, который видела у него в руке прошлой ночью. В понедельник утром мы с Джули устраиваемся на диване с горячим чаем и пультом дистанционного управления. Дочь включает на кабельном канале фильм, который уже наполовину закончился, какую-то романтическую комедию с шестью различными сюжетами, настолько оторванными друг от друга, что большинство звезд, вероятно, в процессе съемок даже не встречались на одной площадке. Я замечаю диск с фильмом «Маленькая принцесса», который купила в первую же неделю после ее возвращения. Он все еще лежит в пластиковой упаковке на плеере.

Я придвигаюсь к Джули, кладу ее ноги себе на колени и, укутав их пледом, начинаю массировать. Она выглядит невероятно усталой и уже через пятнадцать минут засыпает. Может быть, ночью боль помешала ей как следует отдохнуть.

Осторожно сняв ее ноги, я вытаскиваю пульт у нее из-под руки и выключаю телевизор как раз в тот момент, когда некий биржевой маклер в щегольском костюме выбегает из кабинета, чтобы сделать предложение актрисе. Том на кухне убирает посуду после завтрака. Сейчас он поднимется на второй этаж и приступит к работе.

Мысль, что Том постоянно находится в комнате Джули, – не единственная причина, по которой я не хочу возвращаться в постель, чтобы тоже поспать. Да, меня терзает усталость, но не только она.

– Мне нужно забрать кое-какие бумаги с работы. Очень не хочется, но съезжу, пока она спит. – Я бросаю взгляд на Джули. – Надо привезти все курсовики, чтобы спокойно разобраться с оценками.

Тому незачем знать, что мне удалось получить на кафедре разрешение выставить окончательные оценки в конце лета. Даже удивительно, насколько отзывчиво руководство университета к моим просьбам. Все потому, что я для них – само воплощение «чрезвычайной ситуации в семье», которое ассоциируется с ножами, похищенными юными дочерьми и криминальными новостями на государственных телеканалах.

Муж молча смотрит на меня из кухни, и я признаюсь себе, что предпочла бы точно знать, долго ли живу в доме рядом с заряженным пистолетом.

– Ты будешь рядом, когда она проснется? – спрашиваю я.

– Конечно. А если вдруг…

– Я же сказала, у нее все в порядке! – огрызаюсь я. Затем смягчаюсь: – Просто не хочу, чтобы Джули проснулась совсем одна в доме.

Том кивает.

Звоня Кэрол Морс из машины, я говорю немного сбивчиво, хотя мое желание встретиться с ней вполне естественно. В конце концов, она сама как-то приглашала меня.

Вот и сейчас она спрашивает:

– Так значит, сегодня вы придете вместе с Джули?

Джули не поедет к психотерапевту, она крепко спит. Но лучше я все объясню Кэрол при встрече.

– Нет, на этот раз я… хочу поговорить с вами наедине.

– Хорошо, – соглашается она, а потом добавляет: – В одиннадцать у меня окно. Сумеете подъехать?

Я убиваю час в книжном магазине рядом с ее кабинетом, листая романы. Когда я вхожу, то с некоторым удивлением обнаруживаю, что Кэрол моложе, чем мне казалось, и на ней узкие брючки капри. Почему-то это меня беспокоит.

– Входите, прошу. – Она указывает на диван, на подлокотнике которого лежит свернутый плед.

Я замечаю коробку с салфетками на боковом столике у лампы с выпуклой керамической подставкой. Не случалось ли моей дочери здесь плакать?

Кэрол закрывает дверь и садится напротив меня в кресло с низкой спинкой.

– Спасибо, что приняли меня, – говорю я, вдруг разволновавшись. – Надеюсь, мой визит не показался вам странным. Дело касается Джули.

– Как она? – спрашивает моя собеседница с некоторым беспокойством.

– Нормально. То есть не очень. Ей нездоровится, поэтому она и осталась дома. – Кэрол смотрит на меня, но мне почему-то не хочется рассказывать ей о больнице. Сейчас это единственная наша с Джули общая тайна; возможно, я просто боюсь узнать, что психотерапевт тоже в курсе. И я продолжаю, наблюдая за ней и гадая, поделится ли она информацией: – Я надеялась на вашу помощь. Мне кажется… по-моему, дочь что-то скрывает от меня. Знаю, вы не вправе говорить о том, что обсуждаете на сеансах, но мои слова, возможно, заставят вас изменить решение.

– И нарушить конфиденциальность? Нет, это неприемлемо.

– Даже если вас просят об этом родители?

– Особенно родители. – Она спокойно смотрит на меня. – Анна, вы ведь знаете, что последние две недели ваша дочь не ходит на сеансы?

– Откуда мне знать, если никто не потрудился меня известить?! – взрываюсь я. Психотерапевт замолкает, и мне становится неловко из-за собственного враждебного тона. – То есть нет, я понятия не имела. Она говорила, что ездит к вам. А разве вы не должны были нам об этом сообщить?

– Джули уже взрослая, – холодно отвечает психотерапевт. – Наши встречи абсолютно конфиденциальны.

У меня в мыслях вдруг возникает картинка, как Кэрол Морс вместе с мужем слушает модный шлягер в джакузи на веранде дома, купленного на деньги клиентов, которых она заверила, что у них в жизни все наладится.

С трудом сдерживаю желание встать.

– Но она точно была здесь на первых двух сеансах, я знаю, – говорю я. – Вы можете рассказать мне, что Джули вам говорила? Хоть что-нибудь? – Я должна вытянуть информацию из этой женщины. – Ну прошу вас. Нам она ничего не сказала, кроме того, что содержится в полицейском отчете, а он…

Я не в силах признаться, что дочь сказала полиции неправду. Во всяком случае, не всю правду. Пока я подыскиваю слова, чтобы сообщить Кэрол Мор о больнице и УЗИ, она говорит:

– А вы спрашивали саму Джули?

Спрашивала ли я Джули?! У меня в мозгу молнией вспыхивает ярость. Мне хочется вскочить и заорать, хочется опрокинуть изящную керамическую лампу, швырнуть на пол уютный плед и растоптать его. Вместо этого я интересуюсь:

– У вас есть дети?

– Нет, – спокойно отвечает она.

– Так я и думала, – бросаю я и поднимаюсь, подхватив сумку.

– Миссис Уитакер…

– Доктор! – рявкаю я.

– Доктор…

– Давалос.

– Доктор Дава…

– Ой, да зовите меня просто Анной.

– Анна, – невозмутимо кивает Кэрол, не реагируя на обидный тон. Она даже не встала вслед за мной, и хотя я жажду немедленно убраться отсюда, почему-то меня удерживает именно то, что она все еще сидит в своем кресле. – Анна, Джули пережила невероятно трудное время. Это единственное, что я вправе вам сказать. Большинству людей и не представить подобной психологической травмы.

Понятно, она хочет поговорить о травме моей дочери.

– Многие жертвы сексуального насилия испытывают непреодолимое чувство стыда, – продолжает психотерапевт. – Особенно когда насилие тянется долго и сочетается с другими травмами. Она должна чувствовать, что находится в безопасности, когда говорит с вами.

– Конечно, она в безопасности, – бросаю я. Злые слезы текут у меня по лицу, несмотря на все усилия сдержать их.

– Джули не знает, как общаться со своей семьей, с теми, кто не прошел через те же страдания, что и она. Возможно, она избегает подробностей, потому что не хочет расстроить или разочаровать вас.

– Просто расскажите мне, – умоляю я.

– Ваша задача сейчас – дать ей понять, что вы ее любите несмотря ни на что.

– Ну пожалуйста!

– Анна, вы не хотите присесть? У нас есть еще тридцать минут. Мне кажется, вам тоже было бы полезно походить на сеансы. Вы не думали об этом?

Я резко разворачиваюсь, выбегаю из кабинета, прыгаю в машину и отчаянно газую. И только на полпути домой вспоминаю, что мне надо заскочить в университет: в конце концов, там действительно могли остаться студенческие работы. А еще хорошо бы закрыться на замок у себя в кабинете и спокойно все обдумать. Я не хочу сейчас ни с кем видеться и разговаривать, даже с Джули. Добравшись до своего рабочего места, я замечаю мигающую красную лампочку на стационарном телефоне, указывающую, что у меня есть сообщения. Мне не сразу удается сообразить, как их прослушать, – сейчас мало кто пользуется проводными телефонами.

Первые три сообщения – от репортеров, и я удаляю их, не слушая дальше вступления.

Четвертое сообщение привлекает мое внимание: «Доктор Давалос, это Алекс Меркадо. Я частный детектив. Знаю, вы сейчас не общаетесь с прессой, и не собираюсь беспокоить вас вопросами. Однако я располагаю кое-какой информацией и хотел бы поделиться ею с вами. Есть вещи, о которых, думаю, вам будет интересно узнать. Так что перезвоните мне». И дальше номер телефона.

Следующее сообщения опять от него: «Это Алекс Меркадо, я хотел бы встретиться где-нибудь и поговорить с глазу на глаз, если не возражаете».

«Конец сообщения, – говорит автоматический женский голос. – Для повторного воспроизведения нажмите…»

Я записываю номер телефона. А затем, прежде чем удалить сообщение, прослушиваю его еще два-три раза, просто чтобы убедиться, что мне действительно звонил человек, представившийся частным детективом. Так и есть, никакой ошибки.

Мы даже не пытались нанять частных детективов, чтобы найти Джули. Слишком верили в полицию – и сейчас воспоминания об этом вызывают у меня гневную усмешку. Мне казалось, частный сыск бывает только в кино. Кроме того, в то время не я принимала решения. Первым делом я включаю стационарный компьютер и забиваю в строчку поисковика: «Алекс Меркадо, частный детектив». Он сразу же появляется под ссылкой на фирму «РАМ», которая ведет на сайт настолько банального вида, что я сразу же решаю: явная фальшивка. Логотип у них в виде фетровой шляпы, кроме шуток. Что дальше, увеличительное стекло? Я открываю новую вкладку и начинаю искать учетные данные на сайтах, где зарегистрированы частные детективы.

Когда Джули исчезла, на нас обрушился шквал звонков всяких придурков. Мы побоялись менять номер телефона, поскольку еще надеялись, что дочь может попытаться связаться с нами, и хотя полиция завела специальную горячую линию для сведений о Джули, многие все равно звонили нам: «У меня есть информация, которую вы захотите узнать», или «Я видел ее, клянусь богом, это была она, она в Тусоне», или «Она в Джексонвилле», или «Она в Миссури-сити». Один или двое просили не сообщать в полицию: «Мы хотим встретиться лично с вами, и это должно быть конфиденциально». Излишне говорить, что полиция прослушивала наш телефон. Очевидно, под подозрением находились и мы с Томом. Боже, ну и время было. Детективы проверяли всех звонивших, от одиноких мужчин средних лет, живущих с больными матерями, до подростков, балующихся по телефону, но никто тогда не нашел никаких зацепок.

Поначалу мне с трудом верилось, что столько людей стремятся быть причастными к нашей трагедии, но в последующие годы, годы кошмаров и многочисленных поездок мимо сотен воображаемых могил дочери, я наконец поняла их. Слишком легко забыть, как ужасен мир, и впасть в беспечность. Трагедия напоминает об этом. В некотором смысле отрезвляет. И когда это ощущение начинает рассеиваться, хочется оживлять его снова и снова.

Тем временем я нахожу надежный сайт с возможностью поиска по почтовому индексу и с удивлением обнаруживаю, что агентство «РАМ» – «Расследования Алекса Меркадо» – всплывает в поисковике уже на второй строчке. Что ж, похоже, все чисто. Возвращаюсь на сайт «РАМ» и нажимаю на ссылку «О нас», где знакомлюсь с верительными грамотами Алекса Меркадо: почти три года в качестве полицейского детектива спецотдела по делам жертв насилия в Хьюстонском полицейском управлении. Шесть лет в качестве частного детектива. Несколько ссылок на новости о преступлениях, которые агентство, по его собственному утверждению, помогло раскрыть. В одной заметке даже упоминается имя самого Меркадо. Я беру трубку и набираю номер. После второго гудка отвечает мужской голос:

– Расследования Алекса Меркадо. Это Анна Давалос?

– Да, – отвечаю я, немного растерявшись, хотя, разумеется, у него должен был высветиться мой номер. – Вы оставили мне сообщение.

– Спасибо, что перезвонили. Послушайте, я понимаю, что это может показаться немного странным, но мне бы очень хотелось встретиться с вами и поговорить о некоторых вещах.

– Насчет Джули?

– Конечно. Разговор не телефонный. Не могли бы вы встретиться со мной где-нибудь?

– Да, но только прямо сегодня. И прямо сейчас.

Поразительно, насколько легко оказывается договориться: я предлагаю место встречи – не свой любимый ретроресторанчик по соседству, а «Вафельный домик» рядом с автострадой. У меня бешено бьется сердце, но голос остается абсолютно спокойным и безмятежным, когда я говорю: «Жду вас там через полчаса», – будто встречаюсь с частными сыщиками каждый божий день.

Когда я собираюсь повесить трубку, Меркадо задает последний вопрос:

– Вы когда-нибудь слышали о Гретхен Фарбер?

– Нет, – говорю я. – Кто это?

– Не берите в голову, – уходит он от ответа. – Увидимся через полчаса.

Гретхен

допустила всего одну ошибку, и эту ошибку звали Кэл. Предполагалось, что он станет очередной ступенькой лестницы, выводящей ее из той темной ямы, куда она угодила. Гретхен сама была виновата, что он стал для нее чем-то большим.

К тому времени она так долго планировала свой следующий шаг, что задача казалась практически решенной. Едва концерт закончился, она улыбнулась, пробормотала «спасибо» в микрофон и быстро убежала со сцены, затем направилась к дамской комнате, но в последнюю секунду плавно проскользнула мимо, вышла через заднюю дверь, добралась по переулку к главному входу – и стала ждать. Одна минута, две, три; сердце болезненно колотилось, кожу покалывало от холода. Она выскочила на улицу без пальто, ее черный френч из Армии спасения все еще висел за кулисами в качестве алиби рядом с сумочкой. К счастью, дождя не было. Лишь туман, ореолом клубящийся вокруг неоновой вывески клуба.

Наконец он появился. Вышел на тротуар, поднял воротник. Отблески розового неонового света падали на его бритый череп. Гретхен собиралась обставить все так, словно его мечта стала явью. Сделав вид, будто ждет кого-то другого, а он случайно оказался на ее пути, она небрежно окликнула его:

– Эй, сигарета найдется? Умираю, как хочется курить.

Он посмотрел на нее, моргнул, а затем расплылся в беспомощной улыбке:

– Не курю. Мне очень жаль.

– О чем тут жалеть. Отвратительная привычка. Вообще-то мне нельзя курить. Если ребята из группы увидят меня с сигаретой, точно убьют. – Она указала себе на горло и даже открыла рот, словно он мог увидеть, какой вред сигареты уже нанесли ее голосовым связкам. Гретхен вспомнила, как Уилл душил ее с такой силой, что на шее остались следы и пришлось носить водолазку, чтобы скрыть их, и потом она два дня не могла петь. Уилл сказал тогда Дэйву и Лену, что у нее ларингит.

– У тебя все хорошо? – внезапно спросил он, и его улыбка погасла.

У нее оставалось секунд тридцать, чтобы все разрулить, так что она позволила себе немного расслабиться, чтобы придать голосу естественную дрожь.

– Тяжелая ночь, – призналась Гретхен. – Честно говоря, мне нужно отдохнуть от моих парней. Куда ты направляешься?

– Никуда. Домой. Тебя подвезти?

– Да. Если ты не против заскочить в магазин или еще куда-нибудь, чтобы купить сигарет. – Она рассмеялась. – Прости, чувствую себя полной идиоткой.

– Да нет, все нормально, – возразил он, и Гретхен сразу поняла, что это не просто вежливость.

Краем глаза она следила за дверью. Стайки ребят курили под вывеской клуба, но среди них не было тех, кого она не хотела видеть, – пока не было. Дверь беспрестанно распахивалась, каждый раз выплевывая еще несколько клетчатых фланелевых рубашек. Он заметил, что она наблюдает за выходящими из клуба, и оглянулся через плечо. Гретхен в отчаянии уставилась на него во все глаза, пока он снова не повернулся к ней.

– Я Кэл, – представился он, протягивая руку. – Сейчас около полуночи, и ты, – он указал на выцветшую афишу «Гретхен в полночь», – должно быть, та самая Гретхен.

Она заметила, что знакомство ему льстит, и сразу поняла: девушки у него нет. Она кивнула и сжала его теплую руку, немного смутившись оттого, что он все принимает на веру. Когда Гретхен сказала: «Спасибо, Кэл», голос у нее снова сорвался, на этот раз не нарочно, и она быстро отдернула руку, а он шагнул вперед, как инстинктивно делают люди, когда спешат подхватить вещь, падающую с полки.

Однако Гретхен уже совладала с эмоциями, расправила плечи и спросила:

– Итак, где ты припарковался?

– Там. – Он махнул рукой в сторону, и Гретхен пропустила его вперед, слегка задев плечом, а сама пошла следом, чтобы дать ему время осознать свою невероятную удачу. Уловка была настолько откровенной, что Гретхен чуть не расхохоталась. Она очень надеялась, что Кэл забудет о сигаретах: она покуривала травку и могла на пару минут задержать дым в легких, но обычные сигареты неизменно вызывали у нее кашель. Однако Кэл не забыл. Машина притормозила в пяти кварталах от клуба, и он приготовился свернуть на заправку.

– Вообще-то я голодна, – неожиданно призналась она. – А ты?

– Можно и поесть.

– Ты не в курсе, где в это время открыто? Я приезжаю в Сиэтл только на концерты и ничего здесь не знаю.

– Конечно, в курсе. – Кэла, казалось, не смутила внезапная перемена в ее желаниях. – Когда тебе надо вернуться? Скоро?

– Давай сначала поедим, – предложила Гретхен, а сама подумала: возможно, в этот самый момент ее сумочку нашли в клубе под табуретом. Вдруг она сообразила, что Кэл продолжает говорить с ней. – Прости, что ты сказал? Я прослушала.

– Ты, наверно, совсем вымотана, – заметил он. – Я просто сказал, что концерт был отличный. Ты всегда так устаешь после выступления?

– Нет, – ответила она, откидываясь на спинку пассажирского сиденья. На нее нахлынула теплая волна расслабленности – знакомое ощущение усталости и облегчения оттого, что снова удалось благополучно унести ноги. Ощущение избавления: прекрасное чувство, лучше любой безопасности в мире.

Она обрадовалась, что закусочная оказалась всего в пятнадцати минутах езды по шоссе, между высокими дорожными заграждениями и еще более высокими деревьями. Совсем стемнело, и она едва могла разглядеть силуэт башни Спейс-Нидл, парящей над холмом: вот как далеко она была теперь от центра города, от клуба и фургончика группы, от Уилла, который сейчас, наверное, нетерпеливо озирается по сторонам и, возможно, посылает какую-нибудь девицу поискать ее в дамской комнате.

Кэл открыл дверцу машины с ее стороны. От окон закусочной шел пар. Пахло чудесно.

– Превосходно, – заявила она, когда они уселись на изогнутые пластиковые скамьи с деревянной текстурой.

Гретхен заказала гамбургер и жареную картошку. Кэл – сэндвич с тунцом и салатом.

– Значит, ты часто приезжаешь сюда на концерты?

– Сам знаешь.

Он покраснел. «Как мило», – подумала она.

– Да, я видел вашу группу несколько раз, – осторожно сказал он. – А в Портленде вы часто играете?

– Пару раз в неделю.

– И давно ты поешь?

Она поискала на столе что-нибудь, чем можно занять руки, и, схватив солонку, принялась нервно вертеть ее.

– Я в группе уже полгода.

– Нравится?

– Мне нравится, когда хорошо получается, – ответила она.

– Это не совсем одно и то же. Тебе нравится само ощущение участия в группе?

– Мне нравится ощущение, что у меня хорошо получается.

– Я вот о чем: ты живешь ради того, чтобы петь? Когда я вижу тебя на сцене, мне именно так и кажется.

– Ну нет! – раздраженно возразила она. – Я просто пытаюсь хорошо делать свою работу.

– А выглядит по-другому. Потрясающее зрелище. Ты поешь так, будто тебя никто не видит.

– Ага, Уилл тоже предпочитает так думать, – сказала она с коротким смешком. – Я его единственный источник дохода, иначе он запер бы меня и заставил петь только для него.

– Я совсем про другое, – смутился Кэл.

– Знаю. Но так и обстоят дела.

Кэл нахмурился, подбирая слова, и Гретхен захотелось избавить его от лишних усилий.

– Уилл меня бьет, – бесстрастно сообщила она. – Я решила сбежать от него.

– Бьет?

– Да, и я решила от него сбежать.

Он взял солонку у нее из рук и поставил на стол. Гретхен поняла, что Кэл только теперь заметил отсутствие у нее пальто и сумочки. Настал момент, когда он обо всем догадался, в том числе и о том, что ему придется заплатить за ее ужин. Она старалась дышать спокойно, ожидая его следующего вопроса.

– Чем я могу помочь?

Гретхен посмотрела в его темно-карие глаза с бледно-голубыми белками вокруг радужки и мягко ответила:

– Ты уже помогаешь. Разве ты не понял?

Она снова взяла солонку, положила ее на бок и крутанула так, что несколько крошечных зернышек соли вылетели на стол. Гретхен не стала ее убирать, наверняка зная, что Кэл хочет смахнуть соль. Однако он сдержался.

Принесли еду. Она взяла с тарелки гамбургер и откусила кусок. Краем глаза она заметила, как Кэл благодарно кивнул официантке и только после ее ухода развернул салфетку, вытащил вилку и нож, а салфетку расстелил на коленях. Потом он взял нож и разрезал сэндвич пополам по диагонали.

– Ого! – воскликнула Гретхен.

– Что? – Он взял одну треугольную половинку и надкусил с уголка.

С набитым ртом она указала рукой, в которой держала гамбургер, на его аккуратно нарезанный сэндвич.

– Я люблю съедать по половинке, на случай если захочу забрать остальное домой, – объяснил он. – И я нахожу треугольники эстетически привлекательными.

– Жуть какая! – Она рассмеялась. – Прямо как серийный убийца.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Какой невежливый вопрос!

– Вот не надо этого, – возразил Кэл. – Ты явно не такая взрослая, чтобы скрывать свой возраст, скорее уж слишком молода.

– Двадцать семь.

– Чушь собачья, – парировал он.

– А тебе сколько лет? – Она сунула в рот жареную картошку и на мгновение задержала ее между зубами.

Он скептически поднял бровь:

– Я слишком стар для тебя.

– Сорок?

– Спасибо! – Он рассмеялся. – Вообще-то тридцать.

– Мне двадцать пять.

– Ага, как же, – сказал он. – Господи, разве ты не должна учиться в колледже или вроде того?

– Я рано окончила школу. Быстро учусь.

– Ну надо же, – ухмыльнулся он.

– А вот ты – неуч.

– С чего ты так решила?

Она прицелилась и пульнула картошкой фри ему в нос.

– Потому что ты этого не предвидел!

Впрочем, она тоже такого не предвидела. Шаловливая веселость была ей в новинку. С Уиллом она всегда старалась быть страстной и нежной, как того требовала ситуация; с Линой – молчаливой и уступчивой.

Она отстраненно размышляла, сколько в подобном поведении, совсем ей не свойственном, притворства и сколько естественной реакции на теплый зал закусочной, обильную еду. Сколько расслабленности от отсутствия страха – впервые за много месяцев.

Тем временем Кэл изучал ее с серьезным выражением лица.

– Послушай, Гретхен, – сказал он, – я подыщу тебе временное жилье.

– Можно мне остаться с тобой?

Он замялся.

– Тебе есть кому позвонить?

– А с виду кажется, будто мне есть кому позвонить? – спросила она, жестом указывая на них обоих, сидящих вдвоем в полуночной закусочной.

– Ну… – Он помолчал, потом вздохнул. – Думаю, сегодня ты можешь переночевать у меня.

– И часто ты предлагаешь незнакомкам постель?

– Я знал еще одного человека, которому однажды пришлось спешно выкручиваться из неприятной ситуации, – сказал он, игнорируя провокационный вопрос.

Впрочем, она перестала слушать его сразу после того, как он разрешил ей сегодня остаться у него. Главное – зацепиться, остальное наладится само собой. Только бы оказаться у него дома, а там будет видно. Она хорошо знала, как заставить его удержать ее. Но не знала, что и сама захочет остаться. В этом и была ее ошибка.

5

Алекс Меркадо выглядит лет на десять моложе любого частного детектива, которого я видела в кино или по телевизору. У него круглое мальчишеское лицо, загорелое и гладко выбритое. К моему облегчению, фетровой шляпы на нем нет. Теперь я понимаю, что представляла его в ней из-за логотипа на сайте. Одет он скромно, в джинсы и футболку поло с расстегнутым воротничком. В «Вафельном домике» не так уж много одиноких мужчин, пьющих кофе в кабинках, так что я сразу понимаю, который из них ждет меня. Он подтверждает мою догадку, вставая и наклоняясь, чтобы пожать мне руку.

– Я Алекс. Спасибо, что пришли, – говорит он и жестом приглашает меня сесть напротив.

Коричневое покрытие сиденья скрипит, когда я сажусь на диванчик у стенки с матовой стеклянной перегородкой. Давненько я не была в «Вафельном домике». Оглядываясь по сторонам, я задаюсь вопросом, не то ли это место, где болтаются мои ученики, желая опохмелиться. Аромат, который исходит от детектива, – яблоки с корицей и растительное масло, словно кто-то рядом печет шарлотку, – неожиданно приятен мне.

– Вы часто бываете в этой закусочной? – спрашиваю я. – Мне кажется, я уже видела вас здесь.

Он слегка озадачен.

– Я просто хотел найти место, где можно поговорить без помех. – У него надтреснутый, словно ломающийся, как у подростка, голос. Меркадо оглядывается и, улыбаясь, произносит: – Сейчас в зале работает только одна официантка, и, поверьте мне, она не слишком внимательна.

– Просто к слову: мой муж знает, что я здесь.

– Понял, – кивает детектив. Но я вижу, что он мне не верит.

– Итак, я вас слушаю, – говорю я, чтобы покончить с любезностями.

– Знаю, тема деликатная, – начинает он, произнося слово «деликатная» с ударением на каждом слоге. – И вы, скорее всего, чувствуете себя не очень…

– Да, верно, – перебиваю я его. – Так в чем же дело?

– Вы говорили с дочерью о том, что с ней произошло?

– Полицейский отчет…

– Я знаю, что написано в полицейском отчете.

– Ага, так вы в курсе?

Я, конечно, видела в новостях репортаж с пресс-конференции, которую организовала полиция. Но без семьи, которая стала бы гвоздем программы, все прошло быстро; кто-то произнес слова «в целости и сохранности», кто-то упомянул оперативную группу по борьбе с торговцами людьми, а затем снова заговорили о «в целости и сохранности». Мигающие камеры, фотография Джули в седьмом классе крупным планом, а в нижней части экрана – бегущая строка: «Похищенная из дома восемь лет назад тринадцатилетняя девочка». Разумеется, никакие подробности из полицейского отчета не были обнародованы.

– И откуда вы знаете?

– Читал, – отвечает он.

– Как это?

– Я частный детектив, и у меня есть свои методы. Но сейчас речь не об отчете. Вы говорили с дочерью о том, что произошло?

– Я была там, когда она давала показания.