Текст книги "Певчая (ЛП)"

Автор книги: Эми Батлер Гринфилд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

– Какие слухи? – спросила я. Это услышала тогда мама?

– Многие говорили, что взрывы были не по вине обычных людей, а что была вовлечена магия.

– Будто только магия может так разрушать, – недовольно сказал Нат.

– Было глупо так думать, – согласился Пенебригг. – И сначала Скаргрейв отказался от этой мысли. Но когда расследование никуда не привело, он приказал допрашивать чародеев, ведь они могли быть связаны с Опустошением. И за пару дней по стране разошлась волна охоты на ведьм. Гадалки, предсказатели, алхимики, даже бабки-повитухи и травницы боялись за свои жизни, ведь во многих городах ведьм и колдунов убивали без суда.

– Они гибли как мухи, – сказал Нат.

Я скривилась, а Пенебригг продолжал:

– А потом к лорду-защитнику пришла старушка и сказала, что он должен это остановить. «Магию могут применять, – сказала она, – но это не делает женщину предательницей». Чтобы доказать, она предложила спеть песню Скаргрейву, что позволит ему поймать настоящих предателей.

С треском уголек разломился надвое.

– Конечно, она была Певчей, – сказал Пенебригг. – Хрупкая старушка по имени Агнес Роузер, странная, но решившая сделать то, что считала правильным. В присутствии Скаргрейва она показала гримуар, что хранился в ее семье веками.

– Что за гримуар? – спросила я. Не нравилось показывать свое незнание, но Нат ответил почти сразу:

– Книга заклинаний.

– Да, – сказал Пенебригг. – Но книга, которую Певчая Агнес показала Скаргрейву не выглядела как гримуар. Как Книга часов, она пестрела яркими портретами королей и королев, картинами придворной жизни. Красивая книга, конечно, но Скаргрейв отругал старушку за трату его времени. Но тут старушка запела, и яркие страницы засияли и исчезли, а вместо них появилась тусклая книга в кожаной обложке, потрепанная временем, многие страницы были склеены. Это был гримуар Певчей, и старушка сказала, что только Певчая может петь чары оттуда, оживляя их. Но она хотела петь для лорда Скаргрейва. И то, что она спела, создало тенегримов.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ТЕНЕГРИМЫ

Тенегримы. Слово повторилось в голове, и появился еще обрывок воспоминания.

Приглушенный голос матери доносился на чердак, где я должна была спать:

– Я должна спрятать ее, Норри. Спрятать там, где тенегримы не найдут…

Неразборчивое бормотание. Ответ Норри? А потом снова мама:

– Что они сделают с ребенком – невообразимо…

Я ничего больше не помнила. Но страх в голосе матери сдавил мое горло.

– В библиотеке лорд Скаргрейв говорил о тенегримах, – выдавила я последнее слово, хотя оно оставило неприятный привкус во рту. – Думаю, мама их упоминала. Но я не знаю, что это такое.

– Тебе повезло, – сказал Нат.

Оставалось Пенебриггу дать мне ответ:

– Сначала они были воронами, выведенными семьей Рейвендон в древние времена, и Скаргрейв взял их с собой в Тауэр: умные черные птицы размером с голову человека, с насмешливым взглядом и острыми клювами, – он замолчал и тихо добавил. – Но теперь они другие, а все из-за песни Певчей.

– Что она сделала? – спросила я.

Нат вонзил нож в дерево.

– Она совершила глупую ошибку.

– И это печально, – сказал Пенебригг. Она хотела, как говорила, создать искателей правды, которые помогли бы лорду Скаргрейву найти предателей. Но вместо этого ее песня превратила птиц в инструменты пытки. Днем они спят, и это зачарованный сон, никто не может их разбудить, но ночью это охотники, каких свет не видывал.

– Это как быть в кошмаре, – сказал Нат, его нож замер, – в котором тебя ловят так быстро, что ты не успеваешь даже позвать на помощь. Сначала тебя охватывает ужас, а потом приходит жар, что душит тебя, давит со всех сторон.

Я зажала рукой рот. Ужасы в телеге, обжигающий страх… были ли это тенегримы?

Я спросила у Ната и Пенебригга. Нат кивнул:

– Мы были почти дома, когда нас заметили два тенегрима. Один тенегрим пролетел над нами, а другой отправился за дозорными. Мы были снаружи во время комендантского часа.

– Ты не боялся? – спросила я.

– Было сложно говорить, – сказал Нат. – Или двигаться. Но вороны ушли, пока нас проверяли дозорные. Я знал, что они приблизятся, если их позовет дозорный, или если я попытаюсь убежать. У нас был пропуск – почти настоящий – и я думал, что все будет в порядке. Так и вышло.

Я старалась не пялиться на его уверенное лицо. Как он мог говорить так сухо о встрече с тем, что испугало меня?

Пенебригг догадался о моих мыслях.

– Нат жизнерадостнее многих, – объяснил он. – Я бы не стал отпускать его ночью в другом случае. Но не стоит ему подражать. Многих из нас страх ослабляет. А сильнее всего он парализует, как говорят, Певчих.

Он хотел успокоить меня, но мне стало только хуже.

– Я бы не был радостным, если бы тенегримы приблизились сильнее, – сказал Нат. – Никто не выстоит против этого. И я боялся бы больше, если бы знал, что ты там. Но я не знал.

– Хорошо, что дозорные приняли твой пропуск, – сказал Пенебригг, – и что ничего плохого не произошло.

– Что могло произойти? – спросила я.

– Ты хочешь знать? – Нат взглянул на меня краем глаза.

Я задрожала.

– Да.

Пенебригг покачал головой.

– Нат, не думаю, что это лучшее время…

– Она имеет право знать, – сказал Нат. – Она Певчая, и она уже ощутила этот страх. Кто-то должен рассказать ей остальное.

Пенебригг склонил голову.

– Думаю, ты прав.

Нат сказал мне:

– Тенегримы в этот раз держались подальше. Но если кто-то решит убежать от дозорных, или если дозорные решат арестовать, тенегримы приблизятся. И когда они сделают это, тебе будет все жарче, ты услышишь, как пылает огонь их крыльев. А потом тебя схватят, и если Скаргрейв захочет узнать, что у тебя в голове, он прикажет им напасть.

– И они нападут, – сказал Пенебригг. – Но не клювами и когтями. Они прижмутся перьями к твоей коже, будут питаться твоими мыслями, как когда-то падалью и плотью. Их прикосновение похоже на огонь, оно обжигает. Ужас проникает в душу. И пока ты горишь, тенегримы срывают твои мысли, которые потом передают Скаргрейву.

– Они могут говорить? – спросила я.

– Со своим хозяином, – сказал Пенебригг. – Но не карканьем, а особым способом, от разума к разуму. Они крадут воспоминания, мысли, все, что делает тебя человеком, все, что тебе дорого, пока их темное пламя не поглотит тебя.

Дым камина словно стал плотнее вокруг меня.

– И наступит смерть?

– У везучих, – сказал Пенебригг. – Они превратятся в горстку пепла. Но тела некоторых выживают. И тогда они уже принадлежат главе шпионов. Их разум пропадает, они могут лишь слушаться его. Скаргрейв пользуется ими как стражниками в Тауэре, как дозорными в городе, ведь их не парализуют тенегримы, как остальных, и они слушаются всех его слов.

– По их глазам все видно, если приблизиться, – добавил Нат. – Они тусклые, и это говорит, что они Вороновые.

Я вспомнила, как они разглядывали мои глаза, как Пенебригг сказал, что они нормальные.

– Почему Певчая не развеяла чары или не остановила как-нибудь? – спросила я.

– Она пыталась, кстати, все убрать, – сказал Пенебригг. – Но когда она запела, она сбилась, растерялась, и песня не сработала. Она не успела запеть снова, Скаргрейв приказал воронам окружить ее лицо. Она стала их первой жертвой.

Волосы встали дыбом. Нат не выглядел потрясенным.

– Убита своей же магией, – сказал он. – Это справедливость.

Пенебригг нахмурился.

– Прояви сожаление, Нат. Никто не заслуживает такой смерти.

– Может, нет. Но она не должна была вмешиваться, – Нат отрезал еще кусочек дерева. – Она ужасно навредила.

– Одно ясно точно, – сказал мне Пенебригг. – После ее смерти началось Царство ужаса. Хотя многие это ожидали. Чародеям не доверяли, Скаргрейва похвалили за быструю расправу над Певчей. В те дни он использовал новые силы сдержанно. Он держал своих воронов в глубинах Тауэра, и даже ныне они там гнездятся, и он призывал их только на тех, кого подозревали в измене.

– Так можно подумать, что Скаргрейв был героем, – с отвращением сказал Нат.

– Неудивительно, ведь тенегримы помогли ему найти тех, кто организовал Опустошение, – а мне Пенебригг объяснил. – Как только люди попадают в хватку страха воронов, многие готовы на все, только бы покинуть их общество. А у тех, кто сопротивляется, забирают секреты, когда они становятся жертвами воронов. Так что имена были получены, детали раскрыты, и нашли виновников: часовщика и его родных, как оказалось. И с магией они не были связаны.

– Зачем они это сделали? – спросила я.

– Потому что считали короля Чарльза тираном, хотели избавиться от него, – сказал Пенебригг.

– А он был таким? – было странно задавать такие вопросы о своей стране, но я ничего не знала.

– Да, – сказал Нат. – Не как Скаргрейв, без магии. Но все равно плохой. Он обанкротил страну, уничтожал всех, что выступал против. Он даже расправился с парламентом, чтобы у людей не было голоса.

Шум комнаты звенел в моих ушах. Меня окружали часы…

– И его убил часовщик? – нервно спросила я.

– Да, – сказал Пенебригг. – Член нашей гильдии, как оказалось.

– Вашей гильдии? Вы его знали?

– Не лично, – сказал Нат.

Не на такой ответ я рассчитывала, но слова Пенебригга были убедительнее:

– Мы знали его репутацию, и все. Если бы кто-то в гильдии узнал, какую жестокость он задумал, его бы тут же постарались остановить. Но он и его родня держали это в себе. Их бы не нашли без тенегримов. Так что люди были благодарны.

Нат стряхнул опилки.

– Но этим все не закончилось. Это же магия.

Пенебригг вздохнул.

– Да, печально, но первая охота раззадорила Скаргрейва на аресты и поиски. Никто не мог понять, прежний Скаргрейв так не поступил бы, но потеря семьи, казалось, свела его с ума. Он начал отправлять патрули тенегримов по ночам, чтобы выискивать злодеев, угрозу короне. Если можно было посмотреть на Лондон с высоты, ты бы увидела, как они летают над крышами, переулками, прячутся под карнизами. Хотя, конечно, опаснее те, кого не видишь.

Я с тревогой посмотрела на ближайшее окно.

– А если тенегримы снаружи? Они нас слышат?

– Через двойные дубовые ставни и тяжелые шерстяные шторы? – Нат успокоил меня. – Вряд ли. Только если будем кричать. И если бы тенегрим был близко, ты бы поняла. Ты Певчая. У тебя уже волосы бы дыбом стояли.

Если он хотел так успокоить, то у него не вышло. Кожу покалывало. И следующие слова Пенебригга никак меня не утешили:

– Если бы нам стоило беспокоиться только о тенегримах, это было бы терпимо. Но Скаргрейв еще и ввел широкую сеть шпионов…

– Ой! – вскрикнула я. Пенебригг напрягся.

– Что такое?

Страх охватил меня.

– Кожа… пылает.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ТОЛЬКО ПЕВЧАЯ

– Это шутка? – раздраженно спросил Нат.

– Шутка? Вряд ли, – Пенебригг уже был на ногах. – Посмотри на нее, Нат. Что-то не так.

Жар и паника быстро охватывали меня. Я едва могла выдавливать слова:

– Так было… в телеге.

– Значит, тенегримы, – едва слышно сказал Пенебригг.

– Они где-то здесь? – встревожился и Нат.

– Нет. Иначе я бы ощутил. Даже ты ощутил бы. И в нашу дверь уже стучали бы дозорные, – сказал Пенебригг. – Нет, думаю, тенегрим просто летит неподалеку.

Нат посмотрел на нее.

– И этого хватает, чтобы ей было так плохо?

– Как видишь.

Почему они не горят? Огонь был повсюду. Голова кружилась.

– Спустим ее вниз, посмотрим, поможет ли это, – сказал Пенебригг. – Сможешь, милая? Нет, вижу, что нет. Нат, отнесешь ее?

Нат помогал мне подняться из кресла, жжение прекратилось. Я держалась за его плечи, ощущая лишь страх и жар, а через миг я в смятении посмотрела ему в глаза и отпрянула.

Я встала на ноги, ему пришлось схватиться за стул за ним для равновесия.

– Мне уже лучше, – сказала я.

– Я так и понял, – он потер локоть и отошел.

Пенебригг взял меня за руку, словно хотел поддержать.

– Милая, ты точно в порядке?

– Думаю, да, – ужас прошел, словно его и не было. А потом меня окатило волной усталости, и я села.

– Я проверил, все окна закрыты плотно, – отчитался Нат Пенебриггу. – И открыт только дымоход щелью, как обычно.

Пенебригг осмотрел камин.

– Ах, да, дымоход. Я не подумал.

– Раньше это проблемой не было, – с сомнением сказал Нат.

– Может, даже щель – проблема для Певчей, – сказал Пенебригг. – Особенно, если тенегрим сядет на трубу.

– Мог он нас подслушать? – спросила я с ужасом. – Он знает, что я с вами? – и теперь он летит к Скаргрейву…

– Нет, – поспешил успокоить меня Пенебригг. – Это было быстро, мы говорили тихо, в ту трещинку нас не услышать.

– Но, может, он ощутил мое присутствие…

– Нет, – сказал Пенебригг. – Ты можешь чувствовать тенегримов, но не они тебя. Все, что мы знаем о них, это доказывает. Только это от них и спасает. Это и факт, что они спят днем.

Я была рада его ответу.

Нат подошел к камину.

– Закрыть его?

– Да, – сказал Пенебригг. – А потом пойдем вниз. Думаю, нашей гостье уже надоела эта комната.

Мы устроились у дымящих углей огня на кухне, и я уже ощущала себя сильнее.

– На чем мы остановились? – спросил Пенебригг.

– Мы говорили о шпионах Скаргрейва, – сказал Нат со скамейки напротив меня.

– Ах, точно, – ответил Пенебригг. – Его огромная сеть, которой он правит как глава шпионов, и вороны на его стороне, – он поправил очки и посмотрел на меня. – Боюсь, что информанты всюду, милая. Страх в воздухе, которым мы дышим. Нет места, чтобы говорить свободно. Даже самые невинные поступки теперь могут навлечь на человека воронов.

– На прошлой неделе наш сосед пожаловался на цену хлеба, – сказал Нат. – Его схватили через час.

– Словно жалобы на цены – жуткая измена! – сказал Пенебригг, качая головой. – Но никто не смеет перечить Скаргрейву, пока он командует тенегримами, даже король Генри.

– Но почему? – спросила я. – Он же король? Скаргрейв не натравит на него воронов.

– Сделает, если это ему будет выгодно, – сказал Нат.

– Думаю, нет, – сказал Пенебригг. – Королю и восемнадцати нет, и его почти всю жизнь направляет Скаргрейв. И он очень чувствителен к тенегримам, он живет рядом с подземельем Тауэра, где они гнездятся. Конечно, он тихий и делает все, что советует Скаргрейв.

– Их магия некоторых делает такими, – сказал Нат. – Ужасное зрелище.

– Да, – согласился Пенебригг. – Самого существования тенегримов хватает, чтобы запугать многих, особенно, тех, кто уже познал страх. Это видно по лицам, по манере говорить и стоять. Их легко запугать, легко направлять, даже если тенегримы им не вредят, они следуют, потому что Скаргрейв обещает им безопасность.

– Но некоторые против? – спросила я. – Как вы и Нат?

– Некоторые, – сказал Пенебригг. – Но мы тоже боимся тенегримов. Пока у Скаргрейва есть вороны, мы не можем бороться с ним.

Было больно слышать тихое отчаяние в его голосе.

– Вы не можете покинуть Англию?

– И оставить остальных страдать? – сказал Нат. – И у Скаргрейва стражи по всему побережью, в каждом порту, без его разрешения не выйти. И если нам и удалось бы сбежать, у него есть способы находить людей, где бы они ни были.

– Остается только бороться с ним здесь всем, чем мы можем, – Пенебригг сцепил ладони и посмотрел на меня. – Потому нам нужна твоя помощь.

– Моя помощь? Но я не понимаю, как или почему…

– У нас есть старое высказывание, – сказал Пенебригг. – Если песня Певчей вредит, только Певчей под силу это исправить.

– Не понимаю, – сказала я, хотя начинала вникать.

– Это значит, что тенегримов можно уничтожить так же, как они созданы: магией Певчей, – сказал Пенебригг.

Нат снова ударил по дереву.

– Если бы мы могли что-то сделать, уже сделали бы.

– Но мы не можем, – сказал Пенебригг. – И мы ждали тебя.

Мое сердце колотилось.

– Но я не знаю, с чего начать. Я ничего не знаю о чарах Певчих, кроме той песни, что принесла меня сюда.

– Ты можешь знать больше, чем понимаешь, – сказал Пенебригг. – Уверен, мы можем тебе помочь. Нат, принесешь нам ящик?

Нат отложил свой кусочек дерева и нож и вышел из комнаты. Несколько долгих минут спустя он вернулся с широким плоским ящиком. Он опустил его в тенях, я услышала звук металла о металл, словно ключ в замке. Когда он повернулся к нам, он держал два свитка.

– Это лишь копия, – сказал Пенебригг. – Но мы думаем, что это песня, что уничтожит тенегримов, если ее споет Певчая. Такие бумаги нам удалось найти. Но мы не смогли разобрать надписи на бумаге. А ты?

Я уставилась на точки и завитки, что были разбросаны по странице. Они были бессмысленными, но я покачала головой, и всплыло воспоминание:

Я споткнулась о половицу в комнате мамы, а когда потянулась к ней, она отцепилась.

Под ней я нашла листки со странными кляксами. Я знала буквы, знала, что это не они, я не узнавала слова. Я поднесла надписи к свету и была так поглощена, что не услышала шаги матери.

– Люси, милая, отдай это мне, – я не сдалась сразу, и она нежно забрала их из моих рук.

– Что это, мама?

– Тебе не о чем беспокоиться. Мы больше не будем о них говорить.

Пенебригг держал бумагу.

– Ты не знаешь, что означают эти знаки?

– Думаю, это могут быть метки Певчей, – сказала я. – Но я не знаю, что они означают.

Пенебригг и Нат растерянно переглянулись.

– Не важно, – сказал Пенебригг. – Может, мы как-то расшифруем код. Но сначала нужно понять: ты хочешь нам помочь?

За его очками глаза мерцали мольбой. И хотя Нат не выдавал эмоций, я ощутила, что он ждет напряженно мой ответ.

– Но почему я? – я искренне растерялась. – Почему не другая Певчая? Кто-то старше, знающий свою силу?

К моему удивлению, Пенебригг отвел взгляд.

– Милая, я думал, ты поняла…

– Что поняла? – спросила я.

– Других Певчих не осталось, – тихо сказал он.

Слова была подобны зимнему ветру, пробравшему меня до костей.

– Скаргрейв охотился на них, – говорил осторожно Пенебригг, словно пытался понять, насколько больно мне будет слушать. – Хотел, чтобы никто не угрожал его тенегримам и гримуару, что создал их. И вороны облегчили его задание. Перед тем, как убить Певчую Агнес, они украли из ее памяти имена и места проживания всех Певчих, кого она знала. И Скаргрейв направился за ними, застал врасплох и заткнул им рты, а потом отдал воронам. При этом собрали еще больше имен, больше Певчих убили, пока не пропали все.

– Но почему они не боролись? – отчаянно спросила я. – Если они были Певчими, обладали силой… – мои слова повисли в воздухе.

– Мы не знаем, – сообщил Пенебригг. – Не уверены. Но многие из тех, кого он поймал, лишь назывались Певчими. Они знали, насколько нам известно, пару слабых чар, понимали в общих чертах свою силу. Многие были очень старыми, жили в отдаленных местах. У них не было шанса против Скаргрейва и его тенегримов. Мы слышали, что, по крайней мере, одну юную Певчую спрятали до того, как убили всю ее семью, но мы думали, что это слухи, пока не встретили тебя.

– Мама… – прошептала я. Было больно говорить дальше.

– Как ее звали? – мягко спросил Пенебригг. – Есть списки, и те, кто их видел, стараются их помнить.

Я услышала свой ответ, будто говорил кто-то другой.

– Вивиан Марлоу.

Долгая пауза. А потом Пенебригг сказал:

– О, бедняжка, мне так жаль.

Я уставилась на пустые руки. Я давно смирилась с тем, что мама мертва и не вернется. Это было печально, но уже улеглось, было частью фундамента моей жизни. Почему тогда я была потрясена, узнав, как именно умерла мама? Узнав, что ее убило не море, а тенегримы лорда Скаргрейва?

Не важно. Это потрясло меня. Я зажала ладонями горячие глаза, спрятав лицо.

– Думаю, – медленно и с добротой сказал Пенебригг, – что тебе нужно отдохнуть в тишине, да? Нужно найти тебе место для сна и теплые одеяла. Я могу дать тебе свою кровать…

– Нет, сэр, – тихим голосом вмешался Нат. – Не стоит вам отдавать кровать. Ваша спина за это не отблагодарит. Она может лечь на мою кровать.

– Мило с твоей стороны, Нат.

– Но, сэр?

– Да?

– Она так и не сказала, поможет ли нам.

– И ты спросишь это сейчас, когда она горюет по матери? – тихий голос Пенебригга был недовольным. – Мы долго ждали Певчую. Сможем немного подождать ее ответа.

Я едва слышала их за мыслями о матери, любящей, нежной, желавшей спасти меня. Матери, окруженной тенегримами…

Я полжизни хотела вернуться в это место, в эту Англию. Я верила, что здесь начну жить. Но я не представляла ничего такого. Теперь я отчаянно хотела вернуться на остров, быть с Норри, не петь, не колдовать. Не знать ужасов мира.

Но это было невозможно.

Пой, и тьма тебя найдет.

Меня охватило опустошение. Но среди горя и потрясения я ощущала что-то еще, что-то живое, что было сильнее страха. Пылающую и злую решимость.

Я опустила руки. Я посмотрела на Ната и Пенебригга.

– Если вам нужна моя помощь, то она у вас есть, – сказала я. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы уничтожить человека, убившего мою мать.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

ДИКОВИНКИ

– Люси? – звал голос.

В тумане ото сна я подумала, что это Норри. Глаза еще были закрыты, я слушала привычные звуки утра на острова – стук кастрюль, крик петуха и громкий вопль Норри:

– Хватит отлеживаться, вставай!

Вместо этого я услышала лай собак, стук молотков и хриплые голоса вразнобой:

– Ры-ры-рыбка! По монетке за уголек! – а еще гул, словно мимо проносились сотник телег.

Где я оказалась?

Сонное сознание подсказало, что в Лондоне. Я была в Лондоне с Норри и мамой, на темном чердаке у реки Темзы. Это только на зиму, мама обещала, что потом мы поедем по стране…

– Просыпайся! – приказ был резким, как пощечина.

Я открыла глаза и увидела над собой юношу с ореховыми глазами. Нахлынули воспоминания: Нат и Пенебригг. Скаргрейв и тенегримы. Пение и рубин.

Мама убита.

И Норри потеряна.

Я села, камень покачнулся на цепочке. Еще здесь. И все еще рубин.

– Ты спала как убитая, – Нат звучал недовольно и немного тревожно. Похоже, события прошлого вечера сделали нас достаточно близкими товарищами, раз он тревожился за меня. От этого он дружелюбнее не казался. – Я кричал твое имя, а ты даже не двигалась.

– Зато теперь я проснулась, – и это не радовало. Нат был в темных брюках и чистой белой рубашке, готовый принимать посетителей. Я же смотрела на мир в мятом платье, с урчащим желудком и грязью из сада под ногтями. Я подняла руку к волосам и пожалела. Они были жутко спутаны.

Нат, похоже, этого не замечал.

Стараясь звучать уверенно, я спросила:

– Который час?

– Почти девять. Приведи себя в порядок, – Нат уже не звучал тревожно, только нетерпеливо. – Доктор Пенебригг вот-вот вернется, и он захочет тебя увидеть, – он указал на умывальник в дальнем углу. – Там чистая вода. Горшок под кроватью. Когда закончишь, найдешь меня наверху.

Он вышел за дверь, оставив меня одну, и я была благодарна, что он дал подсказки.

Я встала с кровати и принялась приводить себя в порядок. Все было не так и плохо, кроме моих волос. Я пыталась пригладить их и почти слышала возмущения Норри: «Твои волосы как спутанные водоросли, дитя. Ну-ка заплети их, вот так-то лучше».

Прошлой ночью, перед тем как я пошла спать, Пенебригг заверил меня, что они постараются помочь мне с поиском Норри.

– Боюсь, она может быть где угодно. Но если ты мне ее опишешь, я поспрашиваю. Осторожно, конечно. Иначе в опасности будет и она, и ты.

Я не хотела уточнять насчет опасностей. Я вспоминала прошлый вечер на острове с тоской – согревал огонь из камина, мы с Норри уютно сидели в креслах перед ним. Конечно, огонь разрастался, и я вздыхала, когда Норри напоминала мне, что за огнем нужно приглядывать, но мы были в безопасности, и теперь я ценила то время.

Как бы я ни хотела, вернуться туда я не могла. А если и могла бы, тенегримы от этого не исчезнут.

Что сделано, то сделано, и теперь нужно исправлять ситуацию.

Слова Норри звучали в голове, а я старалась сосредоточиться на волосах. Пока пальцы работали, я встала у окошка и попыталась разобрать вид: грязный дворик с трех сторон был огорожен, виднелся покосившийся сарай.

Наверное, сарай был домом Аристотеля.

Вот так. С волосами я сделала все, что могла. А одежда…

Я посмотрела на юбки и вздохнула. Как ни отряхивай, а прямее они не станут.

Я сделала все, что могла, поправила косу и пошла искать Ната.

† † †

Он говорил искать наверху, и я пошла по узкой лестнице, касаясь стен для равновесия, пока не попала на чердак, где мы говорили прошлой ночью. Вспомнив, почему я покинула эту комнату, я ощущала беспокойство, открывая дверь, но все прошло, когда я увидела солнечный свет на стенах. Место было ярким и безопасным, а еще красивым, ведь было так высоко, словно принадлежало не Лондону, а небу.

Я закрыла за собой дверь и посмотрела в ближайшее окно. В щели между крышами я увидела широкую реку, берега были забиты домами, а по воде плыли судна. Я нашла в памяти воспоминание о другом виде на реку, виде с чердака, где мы давно жили. Я ничего не помнила больше о городе, но сейчас, пока стояла у окна, я ощущала рядом маму.

– Отсюда видно Темзу, – сказал Нат, – если знаешь, куда смотреть.

От его слов хрупкое воспоминание разбилось. Я развернулась и посмотрела на него. Он сидел за неровным столом в дальнем конце комнаты, почти скрытый грудой любопытных предметов. Самый крупный был лодкой круглой формы, покрытой кожей, длиной в четыре фута, набитой глобусами, потрепанные кузнечные мехи, длинный кусок красного, как мак, шелка. Рядом была груда костей, несколько больших ваз, полных перьев и травы, и шкафчик, полный флаконов дымчатого цвета со странными бирками на них.

Оставшееся место занимали полки, книги, ракушки, гирьки, весы, рисунки и котелки. И, конечно, тут были часы – не меньше двух десятков на вид, золотые и бежевые, они выглядывали отовсюду в комнате.

Я подошла к Нату и указала на дымчатые флаконы.

– Что там?

– Всякие ингредиенты, – сказал Нат. – Штучки. Доктор Пенебригг собирает диковинки.

– Что он с ними делает?

– Мы используем их для наших экспериментов.

– Для каких? – спросила я, удивленно глядя на флаконы.

– О, нас интересует почти все: природа притяжения, свойства света, движение планет, музыка неба, циркуляция крови.

Я смотрела на него, удивленная энтузиазмом в его голосе. В этот раз он звучал не отталкивающе.

– Действительно, все.

– Точно. Новые мысли витают в воздухе, новые открытия делаются каждый день. Интересно быть частью этого, – энтузиазм угас, и он добавил. – Насколько это позволяет наша борьба со Скаргрейвом, – он взял ручку и склонился над столом.

Я коснулась свертка алой ткани в лодке.

– Это шелк? С ним вы тоже делаете эксперименты?

В этот раз он не отрывался от работы.

– Ты всегда задаешь так много вопросов?

– Ты бы на моем месте молчал?

К моему удивлению, Нат задумался над вопросом.

– Думаю, нет, – он отложил ручку, пытаясь проявить больше терпения, чем прошлой ночью. – Ладно, спрашивай.

– Для чего вам шелк? – спросила я.

– Мы растворяли немного в кислоте, когда изучали цвет. Но чаще он служит фоном для гравюр.

– Гравюр?

– Мы торгуем гравюрами. Ими и часами, если точнее. Но часовщики нынче не в почете, так что об этом мы не кричим.

– Это из-за Опустошения?

– Да, – Нат покрутил ручку. – После того, как тенегримы нашли виновников, часовщикам приказали закрыть магазины, боясь, что там будут мятежники. Всех, кого подозревали в связи с тем часовщиком, уводили на допрос. Этого мы избежали, ведь не имели с ними дел. Но даже если связи нет, нужно просить у Скаргрейва разрешения открыть заново дело. Доктор Пенебригг решил просто закрыть магазин и переехал сюда.

– Но он оставил часы, – сказала я, слушая их тиканье.

– Да. И он научил меня работать с ними. Но на хлеб нынче мы зарабатываем, в основном, гравюрами, – он что-то записал. – А теперь мне нужно работать.

Он работал над гравюрой? Я шагнула вперед и посмотрела на наклоненный стол с другого конца. Он писал на обычном листке бумаги, лежащем рядом с книгой. Было видно край обложки книги, и она была цвета темного мха.

– Книга из библиотеки? – догадалась я.

Ручка Ната замерла.

– А ты ничего не упускаешь, да?

– Что там? – я посмотрела на перевернутый текст. – Такое я читать не умею.

– Это на латыни.

– Зачем ты ее украл? – спросила я.

– Пока что слишком сложно объяснить, – Нат оторвал взгляд от работы и указал на дальний конец комнаты. – Я говорил, что на том столе еда? Я свою долю съел, как и доктор Пенебригг, так что ешь, сколько душе угодно.

Он пытался меня так отвлечь, я понимала. Но я проголодалась, так что решила пока что оставить расспросы. На столе среди стамесок, гвоздей, кусков металла я нашла корзинку с булочками и кусок сыра. Еда была хорошей, и когда я закончила с ней, я была готова снова слушать ответы Ната.

По пути к его столу я остановилась у сложного прибора, сделанного из медных трубок и стеклышек.

– Что это?

Нат бегло взглянул.

– Микроскоп.

Слово ничего мне не объяснило. Я склонилась ближе.

Теперь уже он посмотрел на меня.

– Осторожно! – предупредил он. – Его долго пришлось собирать.

– Ты его сделал? – я посмотрела на трубки с новым интересом. – Для чего он?

– Чтобы смотреть на мелкие вещи. Если все настроить, муха выглядит огромной, как овца.

Я была поражена.

– Но это невозможно.

– Так же невозможно, как твоя магия, – фыркнул Нат. – Но для этого требуются труд и терпение, а не пара спетых нот.

Он посмотрел на меня с презрением, и я отпрянула от силы его взгляда. Моя решимость спрашивать его рассеялась.

– Тебе не нравится магия? – сказала я. Нет смысла уходить от темы.

– Не нравится.

– Даже хорошая магия?

Нат пожал плечами.

– Скаргрейв скажет тебе, что тенегримы – хорошая магия. Так для него и есть. В этом вся магия. Она позволяет нескольким людям нагонять страх на всех нас.

– Значит, ты хотел бы, чтобы я никогда не появилась.

Он уклонился.

– Я этого не говорил.

– Ты ненавидишь магию, этого ответа мне хватило.

– Какая разница, ненавижу или нет? Нам нужна твоя магия. Я бы хотел другого, но этого варианта нет.

– И ты будешь зажимать нос и оставаться рядом, пока я полезна? – я скривилась. – Очень благородно с твоей стороны.

– Ты тоже участвуешь в сделке, – он скрестил руки. – Мы нужны тебе для безопасности.

– Безопасность? – я негодующе посмотрела на него. – Странно от тебя слышать. Ты бы расправился со мной как со шпионкой, если бы не доктор Пенебригг.

– Бред, – не поддавался Нат. – Я просто осторожничал. Если бы ты была шпионкой, и Скаргрейв узнал бы, что мы делаем…

Он замолчал и взял ручку.

Я шагнула к его столу, обойдя лодку и груду костей.

– Что ты делаешь?

– Не могу сказать, – он не смотрел на меня. – Пока что. Когда доктор Пенебригг вернется…

– И когда это будет? – спросила я. – Я думала, он уже должен быть здесь.

– Должен, – Нат посмотрел на ближайшие часы. – Он опаздывает. Не знаю, почему.

– Куда он пошел?

– Не могу сказать, – повторил он.

Меня охватил страх. Его арестовали? Или он оказался не другом?

– Ты не знаешь?

Нат упрямо покачал головой.

– Не могу сказать.

Я сжала кулаки. Сначала Норри, теперь это. Куда бы я ни пошла, люди пытались скрывать что-то от меня.